Генерал-полковник Маев. К нам едет ревизор!

Как-то на одном из совещаний командиров дивизии комдив довел до командиров частей, что к нам едет ревизор, и сей ревизор не кто-нибудь, а сам генерал-полковник Маев. Командиры заерзали, занервничали, и только такие молодые и зеленые как я - а я был одинок - ну никак не напряглись. Не потому, что я был в чем-то уверен, а в чем-то не уверен. Я просто не знал, кто такой Маев. Но по оживлению, на подсознательном уровне понял, что это дядька грозный. Мгновенно пронеслось осознание ситуации в следующем порядке: генерал-полковник, проверка, у меня маленькая часть, всего лишь ОТБ (отдельный танковый батальон), что он на уровне четырех мотострелковых полков, зенитно-ракетного полка - так, мелочь пузатая.

Но за время совещания выяснился маленький фактик. Такой маленький, но касался меня напрямую. И это самое «напрямую» надувалось по мере вырастания ответственности и объемом предстоящих для выполнения задач. Я еще записывал автоматически, а комдив уже смекнул, что для меня что-то не доходит. И отеческий вопрос:

- Капитанище, ты вообще понимаешь, о чем идет речь?

- Ну да, понимаю, парк за всю дивизию представляю я.

- А кто такой Маев, ты знаешь?

- Генерал-полковник из Москвы...

Дальше эмоциональное выступление генерала сподвигло меня на мысль, что я зря был так спокоен. Опуская междометия и все обороты воинской речи, объясняю суть: генерал-полковник Маев - это начальник ГАБТУ МО РФ (Главное автобронетанковое управление Министерства обороны Российской Федерации), и, кажется, еще замминистра обороны по технике и вооружению. Я про себя: «Ну и что?» Он был зам командующего Закавказского военного округа. А вот это уже - упс! А значит, он знает много местных особенностей. Он лично строил мой парк, лучший в Закавказском военном округе. А значит, он в деталях знает не только местные обычаи, но и подноготную парка. Но строил-то его он в 87-м, кажется, а на дворе 95-й, ельцинский период... Кроме того, комдив сосредоточил внимание, что грамотнее и грознее специалиста он на своей службе не видел, но знает точно, как это генерал-полковник в одну секунду снимал, и разжаловал, и увольнял не только полковников, но и генералов.

Тут, конечно, стоит рассказать, что из себя представлял мой парк. Раньше этот парк принадлежал танковому полку, в который я пришел служить лейтенантом. Парк был построен по последним требованиям парковой службы. То есть там присутствовал весь комплекс зданий по хранению, обслуживанию и ремонту автобронетанковой техники: с хранилищами, ПТОРом, складами, мойками, пунктами заправки, стоянкой учебно-боевой техники, и все это было в бетоне, в железе.

Парки других частей не имели даже бетонного покрытия. У многих стены хранилищ были сделаны из бревен, отсутствовали заправки и т.д. и т.п., многое, чего не было у меня. То есть по 88-му году у меня был образцово-показательный парк Министерства обороны Советского Союза. Но на дворе 95-й, и давно не Советский Союз. Поставок никаких, что там говорить за плиты, которые требовали замены, крыши хранилищ, которые текли и требовали ремонта, мы даже побелку, простую побелку находили, используя три русских буквы.

Мало того, положение усугублялось тем, что на месте танкового полка уже размещалась не одна воинская часть, а подразделения трех мотострелковых полков, отдельного разведывательного батальона, роты РЭБ, и чего-том еще по мелочам. Да, конечно, у каждого был свой сектор ответственности и зоны, закрепленные за ним. В основном это - боксы и метров пять вокруг них. А все остальное было моё. И парковая служба, и караульная служба. Кто служил, тот поймет, что это такое. К примеру, когда ты, капитан, командир части, не выпускаешь технику другой части по каким-то обоснованным причинам, а на тебя давит и почти орет командир другой части, но он - полковник, и ему в разы больше лет, чем тебе. Это так, к слову.

Короче говоря, начали мы готовится. Разбили месяц на дни, дни - на часы, запланировали первостепенные задачи, второстепенные и дальше - как получится. Если на подразделениях других частей лежала ответственность не только привести парки в соответствующий вид, но и как-то подшаманить технику, то с техникой у меня проблем не было. Она была не только ухоженной и блестела в полном смысле этого слова, но и была боеготова, и, как ни странно это для Закавказья, еще и заправлена. И это все являлось предметом моей тихой гордости. Почему тихой? Да потому что не высовывайся, ибо за хвастунов-командиров рассчитываются бессонными ночами их подчиненные. Проверками, строевыми смотрами, показными мероприятиями и т.д. и т.п.

Когда я принимал эту часть, буквально на следующий месяц комдив устроил выезд на стрельбища. У одного танка прямо в парке отлетели два катка. С другим тоже что-то случилось, не помню, что. Короче, с 91-го по 94-1 годы танками никто не занимался. Не хочу лить грязь на предыдущих командиров, но осмотр техники на тот момент приводил в тихий ужас. Офицеров почти не было, солдат вообще не было. По мере командования набрал и офицеров, и солдат-контрактников, распрощались с болтунами, вредителями, пьяницами и торгашами. Стали потихоньку восстанавливать технику. А тут приехали с Урала, с завода по производству танков, специалисты, коих кто-то зачем-то вызвал в Закавказье. И если у других линейных комбатов времени не хватило, то я «приютил», обул, одел, поощрил и попросил помочь продефектовать технику, по возможности - восстановит до боевой готовности, и я им готов помочь деньгами, как командир части, если они будут делать это руками моих солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров. Мужики с Урала (Нижний Тагил) были ответно благодарны. Договоренности соблюли каждый на двести процентов. В итоге я поимел на каждый танк некий акт технической готовности объекта 184Б1, а проще - танка Т72 Б1, да еще и с заводской синей печатью и подписью мастеров завода. Этот документ был наивысшей оценкой профессионалов-заводчан. А еще у меня появились технически грамотные специалисты-танкисты, практики.

Итак, задачи были поставлены, цели определены. В отличие от других, как Вы поняли, я меньше всего беспокоился о своей технике и ее боеготовности, что изначально волнует любого проверяющего, да в принципе, и нормального командира. Не волновался я и о парковой службе, так как к тому моменту «ядро» коллектива было сформировано и люди, военнослужащие, относились к своим служебным обязанностям достаточно серьезно. Уже тогда звучала фраза «Как в Советское время!». А вот вопросы восстановления бетонного покрытия, покраски и наведения, так сказать, серьезного внешнего лоска было головной болью N1.

При проведении осмотра проводимых работ в парке командиром дивизии, было принято окончательное решение, что Маева ведут ко мне. Исходя из этого решения, командир дивизии подсказал несколько ходов, как устранить некоторые вопросы, в том числе и торчащие из разбитых плит куски арматуры. Совет был прост: мы взяли зубила и выбивали их. Кажется, нам помогли еще краской. Поверьте, если это был не Божественный подарок в горах, то добрый шаг благодетеля - точно. А кстати, вы знаете, как сделать много черной краски, причем почти «на халяву»? Есть два пути. Первый: берем старый гудрон и замачиваем его в солярке или бензине. Через день черная краска готова - крась любую поверхность, но она огнеопасна. Второй: берем старую покрышку, сжигаем на металлическом листе, собираем пепел в емкость, заливаем или соляркой, или бензином, мешаем - и вот вам рецепт краски для всего, что нужно покрасить в черный цвет. Этот рецепт я «купил» лейтенантом почти за канистру коньяка, Вам же, дорогие читатели, дарю бесплатно. Вот таким нехитрым способом мы покрасили в черный цвет всё, что могли. К слову сказать, таких хитростей в армии было придумано много, все не буду и рассказывать, дабы сэкономить Ваше время.

Уходя от более мелких подробностей, констатирую факт: вместе с генерал-полковником к нам приехала комплексная проверка всей дивизии. Все проверяющие были распределены по различным объектам и мероприятиям, а парк и парковую службу содержания техники и вооружения пришел проверять лично генерал-полковник Маев. В парке сосредоточились в одном строю зампотехи всех воинских частей, находящихся на территории моего парка - от моего зампотеха майора и до полковников. По случаю встречи я первый раз за многие годы вылез из танкового комбинезона и напялил на себя повседневную форму с кителем образца еще Советского Союза, при этом надев туфли, как в войсках говорили, «брюки об землю». И вот наступила страшная и торжественная минута. Генерал-полковник почти без свиты вошел на территорию моего парка. Преодолевая страх и волнение - ну ни фига себе, целый генерал-полковник из Москвы, а тут я - самый маленький в звании, «капитанище», приложив руку к черепу, а по-уставному - к головном убору, четким строевым шагом двинулся навстречу:

- Товарищ генерал-полковник!...

Он махнул рукой, прекратив мой доклад вопросом:

- Ты кто?

- Командир ОТБ!

- Так, ты свободен, мне нужны зампотехи.

Я указал на строй. Он повторил «Ты свободен» и отправился к строю. Я подумал, что я-то свободен, но иметь по всем статьям будут меня, а не зампотехов. Тем паче, что мой зампотех пришел ко мне всего полмесяца назад. Я его выцарапал из лап Прокуратуры, после того, как Володька со своим сообщником пытался подорвать унизившего его капитана-ФСБшника, но был вовремя обезврежен, схвачен, и ему светил очень большой срок. Решение зависело от комдива. А у меня не было зампотеха. И от этого страдал не только я, но и все наше дело. А Володька был очень толковый парень, и от него отказались все. Тогда состоялся разговор с командиром дивизии:

- Или Вы мне отдайте майора...

- Или что?

- Товарищ генерал, отдайте майора!

- Ты за него головой ручаешься?

Напомню Вам, что ручаться в 95-м году судьбой, головой, карьерой... Я недолго думал, но думал.

- Да, ручаюсь. Отдайте.

Вот так на следующий день у меня отказался зампотех Владимир Кр...

Извините, что отвлекся, возвращаюсь к Маеву. Который проходил по парку, посещал каждый бокс, хранилища, задавал вопросы. Я, как тень, следовал за этой гурьбой. Честно говоря, я боялся технических вопросов. Но я чувствовал, что генерал-полковник приятно обескуражен, даже какое-то «доброе» чувство витало в воздухе, но я его не понимал. Все ждали разгрома, вопля, а тут - вопросы, ответы, беседа, обсуждения. Посетили и мои объекты, ПТОР, ГСМ, мойку, склады, КПП, КТП, пожарный пункт, и, «на закусочку», была показана самая «изюминка» мои хранилища. Мы этот маршрут не раз проговаривали - для меня, но водил Володя. Толпа, покинув мое хранилище танков, вышла на середину парка.

Стоял он несколько в отдалении, о чем-то думал, сопереживал. Было видно некое непонимание, что-то у него в голове не складывалось. Я, как прыщик в своем кителе и туфельках, стоял одинешенек в стороне. Честно говоря, я подумал, глядя на лицо генерал-полковника, что мне пришел пипец. Раздалась команда «Становись!». Генерал подошел к строю зампотехов.

- Кто тут старший? Не в плане воинского звания, а за этот парк?

- Я, майор Кр...

Вы не поверите - тишина стояла! Кузнечики... Вот он - момент истины. Честно сказать, я уже нацелился защищать майора и брать все на себя. И тут произошло нечто. Генерал-полковник Маев, начальник ГАПТУ РФ, замминистра обороны взял руку зампотеха двумя руками, стал трясти и приговаривать:

- Спасибо тебе, майор! Какие вы все молодцы, какой ты молодец!

Володька, обескураженный, промямлил:

- Это не я, я тут 15 дней всего! Это мой комбат.

Генерал, продолжая трясти его руку:

- А кто твой комбат?

Вольдька указал на меня. Генерал взгялнул в мою сторону:

- Капитан? Ты - комбат?

Взял меня под локоточек и отвел в сторону:

- Сынок, ты сколько командуешь?

- ну, почти год, товарищ генерал.

- Го-о-од... ответь мне, но честно, тебе за это ничего не будет, но не горячись: сколько танков выйдет по тревоге?

- Все, товарищ генерал!

- Я же тебе сказал: не горячись. Сколько танков выйдет?

Я не понимал его вопроса. Для меня это было прописной истиной, да и для него, должно быть.

- Все, товарищ генерал, и даже автомобили.

С одно стороны, виделось недоумение генерала по поводу моей уверенности и моим удивлением от этого вопроса. Генерал начал чувствовать некоторую неловкость, как и я.

- А если я подниму сейчас по тревоге?

- Ваше право, пожалуйста. - Этот ответ озадачил его еще больше, - Хоть все

Генерл смотрел с удивлением:

- А экипажи у тебя есть?

- Есть!

- Так солдат же нету!

- Ну да, у меня контрактники, тоже солдаты.

- И танки исправны?

И тут до меня дошло, что генерал знает что-то по армии, чего не знаю я, и ему нужны какие-то доказательства, весомые и серьезные.

Их может быть два: или поднять часть по тревоге, или увидеть предъявленный документ, но очень серьезный. Помните, я говорил, что заводчане на каждый танк приготовили акт?

Вот эти акты я и показал генералу. Как выяснилось, он этих мастеров знал лично, даже их автографы.

- И последнее, - сказал генерал, - Комдив мне докладывает, что соляры нету.

- Так точно, генерал-полковник, нету! Но до России - хватит! - ответил я, чтобы снять последние вопросы. - Эту соляру - до России - никто никогда пальцем не тронет, даже если все замерзнем.

Дело все в том, что в наших многоквартирных домах для офицерского состава отсутствовало и отопление, и вода, и свет, и газ. Почти у каждого в квартире стояла солярочная печка, чтобы обогреть семью: 2 часа утром и 2 часа вечером. Сами понимаете, что соляркой мы пользовались, сами понимаете, откуда. Теперь вы поняли мою фразу, что даже если замерзнем, но НЗ до России не тронем?

Генерал отвел меня в сторону, подальше от ушей других офицеров, и сказал мне буквально следующее: сынок, ты не понимаешь, что ты сделал. У нас практически развалена вся армия. Я тебе верю, но верится с трудом. Потому что мы подняли полк по тревоге в одной из самых боеготовных дивизий, из всего полка выехало всего два БМ... а тут, вдали от России, от баз снабжения, военнослужащие выживают в экстремальных условия, и ты мне доказал, что дивизия боеготовна. Пошли.

- Ровняйсь! Смирно! За исполнение воинского долга... бла-бла-бла-бла... капитану Калугину объявляю блкагодарность.

- Служу Отечеству! - еще не успела моя рука опуститься, парк наполнился старшим командованием.

По результатам комплексной проверки 147-я мотострелковая дивизия, в дальнейшем 62-я военная база ГРВЗ г. Ахалкалаки, заняла третье место в РФ. Некоторые получили внеочередные звания, некоторые - медали, а я до сих пор горжусь благодарностью генерал-полковника Маева, при приезде которого командиров частей обычно снимали. Как метко заметил комдив: «Твои награды, сынок, еще все впереди!»

Несмотря на беспредел, творящийся вокруг национальной трагедии, - грабежи, мародерство, наживу на людском горе - моя позиция осталась неизменной. Я всегда считал и продолжаю считать, что нелицеприятные поступки отдельных личностей не говорят о качествах всей нации. Весь мой жизненный опыт свидетельствует о том, что случись беда, в человеке любой национальности вскроются не только лучшие, но и самые темные качества души. Душа человеческая не относится к какой-либо нации. Я не устаю об этом повторять. Случись трагедия в любом другом городе, в любом другом государстве - многое будет похожим один к одному. Вспомним о недавних пожарах. Возьмем ту же затопленную Америку.
Скажу честно: там, в самой глубине души мне тоже иногда хотелось преступить черту и совершить некие некрасивые действия. Тем более, будучи уверенным в безнаказанности. И стоило огромных усилий устоять перед соблазном. Так что все зависит от воспитания и умения преодолеть искушение.
Я пишу воспоминания не для того, чтобы на ком-то поставить клеймо, тем более на целом народе. Я просто рассказываю о своей судьбе, судьбе советского и русского офицера в связи с определенными событиями. И о 18-20-летних пацанах, ежедневно совершавших свой негромкий подвиг.
Русских, белорусах, татарах, украинцах, азербайджанцах, армянах...

О ЧЕМ НЕ ПРИНЯТО ГОВОРИТЬ
Пока еще массово не шли в Армению со всего Советского Союза колонны машин с гуманитарной помощью, но страна уже объединялась в едином порыве сострадания и в искреннем желании оказать помощь людям, попавшим в беду.
На землетрясение я попал с полигона, где пробыл неделю. Как говорится, в чем был, в том и уехал. Впрочем, я такой был не один. Комбат распределил очередность убытия домой - мне дали на все про все одни сутки. Назад добирался автостопом, голосовал на дорогах, подняв картонку с собственноручно сделанной надписью «Ленинакан». Водители замечали мою табличку, с готовностью тормозили и подвозили в нужном направлении, никто не отказал.
Наконец прибыл в расположение полка и сразу же обратил внимание, что паника относительно утихла, бестолковая возня кончилась, работы ведутся более организованно, батальоны полка распределены на соответствующие объекты. Получилось так, что часть полка с офицерами и солдатами отправили назад, в свои подразделения. Я в роте остался за старшего. Да, вот так. Пришлось, будучи всего-навсего лейтенантом, командовать и ротой и батальоном.
1 танковый батальон трудился не только в аэропорту, разгружая гуманитарку, но и был закреплен еще на нескольких точках.
Самым страшным объектом для нас, молодых военных, а точнее желторотых пацанов, стала ленинаканская швейная фабрика. Там в момент землетрясения на своих трудовых местах находились сотни женщин - молодых, пожилых, совсем девчонок. Их всех накрыло.
На фабрике (мало кто в курсе) работали русские и украинские швеи и ткачихи.
Хочу открыть некую тайну. В нашей памяти трагедия осталась как исключительно армянская, но это не совсем верно. На самом деле Ленинакан являлся многонациональным городом. Там проживало достаточно много славянского населения. Конкретно русских в Ленинакане жило немало, и среди погибших их тоже оказалось немало. К сожалению, об этом никто никогда не вспоминает. Почему-то вот не принято об этом говорить!

«ЗВУКОВ ЖИЗНИ В РУИНАХ НЕТ»
Швейная фабрика. Она состояла из двух отдельно стоящих многоэтажных корпусов этажей в шесть-семь (один из корпусов являлся административным) и связывающего корпусы длинного здания, в котором располагались производственные цеха.
Громадное, живое, шумное некогда здание, где кипела работа, стучали станки, слышались веселые женские голоса и громкий смех, обратилось в мертвый прах.
Поутру мы с комбатом явились на объект. Выставили периметр охранения. Задача - не допустить расхищения государственной собственности и мародерства.
Комбат приказал обеспечивать сохранность фабричного имущества и никуда не лезть, ждать прибытия профессиональных спасателей и техники. На что я возразил:
- Товарищ полковник! Мы не должны терять время, под завалами могут лежать живые.
Ванаков, не глядя мне в глаза, глухо ответил, что и ночью слушали и днем - звуков жизни в руинах нет.
Он согласился перепроверить. Мы спустились в подвал. В руках я держал фонарик большой мощности, с сильной фарой, как от автомобиля. В подвал мы пошли, потому что под землей очень тихо, и если б стоны были - мы бы их услышали. Подвал тоже был разрушен - здание фабрики обвалилось полностью, до нижнего этажа. Пробираясь сквозь завалы, мы прижимались ухом к бетонным стенам и останавливались, затаив дыхание... Замирали, вслушиваясь...
Желание спасти человеческую жизнь двигало нами, и оно было всеобъемлющим. Фонарик выхватывал из мрака лишь разрушенные балки, обваленные стены, полурассыпавшиеся бетонные плиты. Мы в отчаянии долбили по стенам, стучали по арматуре и вновь слушали - нет ли слабого отклика?..
А потом фонарь осветил в развалившемся потолке тела раздавленных людей. Мы остолбенели. Потом в себя пришли и пригляделись. Женщины. Их трупы полусвисали, на лицах застыла гримаса боли и ужаса. Сначала нас страх пробрал, а потом сострадание. Поздно. Мы опоздали и уже ничем не могли помочь несчастным.
Опасна ли была наша вылазка? Да, безусловно, опасна. Но как раз об этом мы в запале и не думали.
Страшно стало потом. Когда мы вернулись и все прокрутили в голове.

ЖЕНСКИЕ СУМОЧКИ... «АПОФЕОЗ ТРАГЕДИИ»
Поднялись в административный корпус, чтоб через него попасть в фабричные цеха. И вот тут я наткнулся на жуткое зрелище. Куча женских сумочек, гора, огромное количество женских сумочек, всевозможных фасонов, разноцветных, кожаных и дерматиновых... Распотрошенных, разбросанных... Тоже мертвых, как и их хозяйки. Столь разительный контраст между жизнью и смертью являла собой эта гора...
Помните, в одном из школьных учебников мы, холодея, рассматривали репродукцию картины, в центре которой находилась гора из черепов? «Апофеоз войны». Художник, кажется, Верещагин. Кругом сушь, мертвый бледно-желтый песок, мертвые голые ветки, воронье... Почему-то с этой картиной ассоциация пошла... Гора из сумок, правда, не из черепов, но все вокруг так же мертво.
Вот эту картину-апофеоз горя я на всю жизнь запомнил.
А невдалеке копошились люди. Двое человек в драповых пальто. Они прытко обшаривали сумки, рылись в развалинах с недвусмысленной целью. Мы спугнули мародеров и погнались вслед. И вот так весь день. То проверяли оцепление, то спускались в непроторенные еще места и слушали, слушали... Нам мешали слушать те, кто крался или внаглую бегал наверху в поисках поживы. Их топот, споры, шепот, прочие звуки... Приходилось подниматься и отгонять мерзавцев. На ночь нас сменяли ВВшники, тоже откуда-то с России.
Комбат предупредил, если мы услышим признаки жизни, самим человека запрещено освобождать, это рискованно, необходимо вызывать профессиональных спасателей. Штаб по взаимодействию в Ленинакане уже работал. И чувствовалась уверенность, что можно помочь, если кого-то обнаружишь.
По вечерам в лагере ловил радостные известия от своих товарищей: там кого-то нашли и откопали, там спасли и там спасли...
Это в самом деле были счастливые вести.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С БЕДОЮ
В Ленинакане уже начали действовать спасатели с различных городов и республик СССР. Стала прибывать спецтехника. Мы только новости слышали краем уха, но сами ничего не видели - швейная фабрика стояла на окраине.
На 1 посту возле выездных ворот как-то заметил волнения. Толпа взбудоражено гомонила:
- Почему нас не пускают на фабрику?!
- Не проблема. Пожалуйста, идите, берите лопаты, копайте. Но это неразумно, что мы сможем с лопатами?
Успокаиваю людей. Кто-то выкрикнул, мол, хотим контролировать, а то вдруг они (то есть мы) и есть мародеры, грабят погибших?! Конечно, мне стало обидно. Хотя я понимал, народ науськивают против нас отдельные подстрекатели. Они нарочно взвинчивали людей, стравливая с нами. С представителями из толпы прошелся по фабрике, показал, что было сделано до нас, как работаем мы. Все рассказал и объяснил. Их, видно, устроило, извинились и ушли.
Ночью, когда город затихал, я взял за правило в одиночку спускаться в подвалы и слушать, слушать, слушать... Стало почти навязчивой идеей помочь хотя бы одному несчастному. Особенно страшно было неожиданно наталкиваться на задавленных людей.
Находились тела, и перед глазами невольно вставала воображаемая картина о том проклятом дне, когда пришла беда, практически поминутно... Мелькали кадры: обычный рабочий день. Все как всегда. Стрекочут швейные машинки, девчонки оживленно переглядываются, изредка шутят, переговариваются. Дружелюбная рабочая обстановка...Очень яркая, цветная - ведь кругом нарядные ткани... И вдруг... Первые толчки... Толчки усиливаются...
Работницы цехов побежали в административный корпус к начальству, а корпус вдруг стал рушиться... Девушки в панике развернулись и побежали назад. И тут все рухнуло. Вообще - все, до самого низа.
И каждая из работниц осталась там, где впоследствии ее нашли.

ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО
Вечером к нам прислали группу шведских горных спасателей, и мы помогали им оборудовать лагерь. Тогда я впервые повидал много диковинных вещей, которыми наша страна была не богата: и газовые фонари, и фонарики на аккумуляторах, и специальные мясные консервы для обученных собак... Объяснялись на пальцах, но друг друга понимали.
В ночь отправились с собаками искать выживших. Лазать по развалинам и днем опасно, а ночью и подавно. Мкртчяна оставили в лагере шведов, потому что сержант худо-бедно владел азами английского языка. Вот он ко мне на объект внезапно и прибежал:
- Товарищ лейтенант!.. Там... Это... Там... Там лагерь грабят! - он заикался, видно, что ему было неловко, даже стыдно за своих.
И если Мкртчяну было стыдно, то мне, черт возьми, перед шведами еще больше стало стыдно за весь наш советский народ!
Примчались в лагерь. Черенками от лопат «успокаивали» налетчиков, а шведы пытались натравливать на злоумышленников своих реально добрых собак, приученных спасать, а не пугать людей.
Очень неприятно чувствовать себя между молотом и наковальней, когда и для своих и для иностранцев становишься врагом.
Лагерь мы отстояли. К сожалению, не все имущество, а что сумели. Шведы, столкнувшись с черной неблагодарностью, наутро снялись и ушли.
Потом прибыли студенты-альпинисты из Москвы. Затем горноспасатели из Пятигорска. Но без техники все потуги были бесполезны. Наши старания лопатами, без сварки и кранов, разгрести завалы и сдвинуть бетонные блоки оказывались пустыми.

СИНДРОМ ДЛИТЕЛЬНОГО СДАВЛИВАНИЯ
Откуда-то пошла молва о сказочно спасшихся людях, чаще о детишках, о странных счастливых спасениях и о загадочных смертях.
Помню, мужик с соседнего батальона рассказал случай. Пытались откопать девушку. Красавицу, студентку местного института. В течение трех дней (!) разблокировали ее зажатую в щели руку. Она, юная и сильная, находила в себе силы шутить, обещала выйти замуж за спасителя. Девушка шутит, а у ребят слезы на глазах. И вот последняя балка поднята, парни с облегчением дрожащими руками вытирают пот со лбов. Девушка поднимается, делает несколько шагов, внезапно падает и умирает... Шок. Ревели здоровые мужики. Только потом нам врачи объяснили, что омертвевшая кровь из руки пошла по всему организму, образуя тромбы, убивая человека. «Синдром длительного сдавливания», - сказали доктора.
На фабрику пригнали большегрузный кран «Ивановец», и пятигорские спасатели приступили к расчистке. Привезли гробы. Много. Грубо и наспех изготовленные домовины. Из голых, плохо обтесанных занозистых досок.
Нашли и освободили первое тело. Точнее, что от него оставалось. Краном подали гроб, но спасатели отказались загружать в него труп. Эту работу пришлось выполнять мне с моими солдатами, с теми из солдат, у кого хватило мужества и воли держать себя в руках. Лопатами загружали человеческие останки в гробы. Первый, второй, третий... десятый, пятнадцатый... Я смог сосчитать до 74. Работал на автомате, иначе нельзя. Не у каждого психика выдержит.
Это была страшная, страшная работа. Это был страшный долг - похоронить всех погибших.
Остались в памяти первый труп и последний. Все остальные смешались в долгий кошмар.
Питались рано утром, а вечером просто выворачивало от одного вида еды. Вот тогда на свой страх и риск я стал наливать солдатам ту самую водку...
Братушкам наливал, а сам пить не мог.

ЛИПОВЫЕ РОДСТВЕННИЧКИ И БРАСЛЕТ СО ЗМЕЙКОЙ
Солдаты с 1 поста, где выдавались гробы, доложили о действиях отморозков. Те снимали золото и драгоценности с трупов под предлогом, что это их родственники.
Следующий гроб мы на лопатах вынесли за ворота. Я назвал собравшимся приметы трупа:
- Под крышкой лежит женщина, от которой мало что осталось, но опознать можно по украшениям.
Из гроба торчала нога в гетре ручной вязки.
- Можно опознать по носку.
Родственники по идее должны были сразу ее узнать - вещь индивидуальная! Но почему-то толпа бурно стала обсуждать наличие драгоценностей. А мертвую женскую или девичью руку «украшали» печатка и браслет. До сих пор хорошо помню перстень-печатку с узором в виде изящной тонкой вязи и оригинальный браслет в форме змейки в короне со сверкающим камнем. Липовые родственнички гадали наудачу - а вдруг повезет! Происходил примерно такой диалог:
- На ней золотое кольцо! - выкрикивал кто-то из толпы.
- Нет, неправильно. Следующий.
- У нее перстень, - случайно попал в точку другой претендент на «наследство». Представьте абсурдность и цинизм происходящего.
- Перстень какой? - я обязан уточнить.
- С камнем... - гадает «наследник».
- Нет, неправильно.
- С бриллиантом! - ишь чего захотел.
- Неверно.
Позади толпы туда-сюда ходил здоровый мужик-провокатор, неизвестно зачем приехавший в Ленинакан с Ленинграда, имеющий три высших образования и получающий четвертое. Это мне после сказали. Он твердил:
- Вас обманывают, лейтенант хочет все ценное в свой карман положить!
Толпу завести легко, и вот она угрожающе двинулась на нас с ясными намерениями. Со мной четверо солдатиков-танкистов, ростом невеликие, оружия нет. Быть растерзанным толпой - удовольствия мало. Я выхватил у солдата черенок от лопаты. Не буду писать, как я матерился. Выпустив пар сбросил на землю крышку гроба со словами:
- Нате, подавитесь! Забирайте, грабьте! Если совести хватит.
Толпа разом споткнулась и встала, увидев, что находится в гробу: одна нога и одна рука.
Гроб мы оставили вне охраняемой территории. К нему так никто и не подошел. И только подождав неделю мы его увезли на братское захоронение.
А по ночам я в очередной раз выползал из подвала, потому что надежда все равно теплилась - постоянно находили живых.
И мне очень хотелось развернуть кого-нибудь с границы того света.

ЭКСТРЕМИСТЫ ОБЪЯВЛЯЮТ ЛЕЙТЕНАНТУ КАЛУГИНУ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Однажды я заметил, как по ступеням административного корпуса спускается дедок. Совсем старенький, сухонький, с аккуратной седой бородкой.
- Дед, ты что тут делаешь?!
В ту же секунду из темноты навстречу мне шагнули два мужчины, его сыновья. Один нож уперся в шею, а второй в левый бок. Дедуля достает из кармана помятый вчетверо сложенный листок, не спеша разворачивает и зачитывает... смертный приговор военно-полевого трибунала от одной из старейших националистических партий лейтенанту Олегу Калугину.
«Бред какой-то... Ну и маразм... Вот так просто...»
Если читатель подумает, что я испугался, очень сильно ошибется. Меня этот приговор нисколько не пронял. Да нет, не из-за невероятной храбрости, просто я был настолько опустошен, что не мог испытывать нормальные человеческие эмоции, ходил словно замороженный, выполнял различные действия механически, на автомате, в тупом оцепенении. Я дико устал, и мне все было по барабану. «Скорей бы все кончилось...»
- Хорошо, дед, понял. Без проблем. По всем законам имею право на последнее слово и просьбу, так?
Еще подумал, покурить, что ль?..
- Я весь день выносил трупы, вы же видели. Ну, естественно, снимал кольца, цепочки, часы, серьги... Так?
- Да, так.
- Сейчас ночь, так? И у меня, по-вашему, должны быть полные карманы драгоценностей. Так?
Дед подумал:
- Ну да...
- Так обыщите, я не против.
Мне приказали снять одежду. Я разделся до нижнего солдатского белья. Стоял босиком на полу. Мои вещи перетряхивали, обыскивали, выворачивали карманы, но кроме двух копеек, завалявшихся в комбинезоне, ничего не нашли.
- Я одеваюсь?
Озадаченный дед разрешает:
- Да, одевайся...
А дальше я их проводил за пост охранения милиции и отпустил. Дед на прощанье обещал за мной следить.
На следующий вечер, на том же самом месте вновь появился дед и, представьте, извинился:
- Нас неправильно информировали.
Взглянул на мой карман и поинтересовался:
- Что это там у тебя выпирает?
А это нам привезли целый ящик противопылевых респираторов, они были абсолютно бесполезны и не спасали от трупного смрада, но психологически чуть-чуть поддерживали.
Я показал старику респиратор и поделился с ним защитными масками.
При расставании дед проронил:
- Есть один боевик, мы не сможем его предупредить об отмене приговора, поэтому будь осторожнее.
Дед не обманул, боевик, желающий свести со мной счеты, объявился практически сразу.

«ПРИЛЕТЕЛА ФИНКА...»
Назавтра после обеда, когда я проверял посты, в меня метнули финку.
Реакция рукопашника и удар в бок Мкртчяна, вытолкнувшего меня с траектории броска, спасли мое горло от лезвия и, соответственно, от преждевременной смерти.
Нет, я не побежал за кинувшим нож и не устраивал разборок. Потому что я не испытал ни стресса, ни испуга. Мы все держались на автомате, запрятав эмоции глубоко внутрь, словно заморозив на время. Но я успел сказать ему:
- Решение трибунала отменено, претензии сняты.
- Откуда знаешь?
Я ему все рассказал. Обессиленный боевик выглядел сконфуженным. В ответ он поведал о своей трагедии. Сам приехал с Ленинграда, на ленинаканской швейной фабрике погибла его родная любимая сестренка... Чуть погодя я дал мужчине возможность пообщаться с моими солдатами, среди которых были и армяне.
Трудно поверить, но на долгое время мы стали почти друзьями и ежедневно встречались на объекте. Он помогал нам загружать гробы и решать вопросы с ожесточенными местными жителями, которые много и злобно кричали, обвиняли спасателей во всех грехах, но совершенно ничем не хотели помочь.

БЕСЦЕННЫЙ КЛАД В ВОДОВОЗКЕ
Наша база, как я уже упоминал, находилась на окраине города. То, что происходило в центре, как наводился порядок на главных объектах, я знал со слов товарищей. Слышал, что прибыли внутренние войска то ли с Таджикистана, то ли с Узбекистана, и воздушно-десантная дивизия, кажется, из Пскова. Большинство важных объектов было взято под вооруженную охрану. На центральных дорогах появились посты. Но если «ВВшники», как мы их звали, сознавали смысл исполняемых ими обязанностей, то обязанности постов, выставленных от Вооруженных Сил, сводились к формальной проверке документов.
Возвращался как-то с фабрики поздним вечером, где-то часов в 11 после передачи сего объекта ВВшникам. Подморозило. Воздух на вкус казался сладковатым из-за запаха разложения, идущего от гниющих трупов.
На трассе «Ленинакан-Ереван» на моем пути появился пост десантников. Ребят-десарей выставили в ночь. Ребята стояли замерзшие и, как всегда, голодные. Дошел до городка, набрал им еды. Нам ВВшники передали большую корзину с чищеным арахисом - отсыпал для десантников на посту, что называется, полную коробочку. Притащил и горячую пищу - суп в котелке. Накормил пацанов.
Через час они остановили водовозку на базе ГАЗ66. Стали проверять документы - все нормально, собрались отпускать. Но настораживало, что водитель вел себя как-то чудно: излишне суетился что ли. Я посоветовал сержанту повнимательней обыскать машину. Паренек поверхностно окинул взглядом кабину:
- Да вроде все в порядке.
- Посмотри получше! Что-то явно не так.
Каждый более-менее опытный мужик знает, где в машине лучше всего оставлять заначки. Самое удобное - под водительским сиденьем. Вот его-то я и приподнял, недолго думая. Нет, я там не увидел ни денег, ни золота-бриллиантов или еще каких-нибудь ценностей.
Я увидел там ордена.
Боевые ордена времен Великой Отечественной войны. Орден Ленина, медаль Героя Советского Союза, орден Красной Звезды... медаль Героя социалистического труда...
- Откуда это у тебя, дружок?
- Это от дедушки осталось... Вещи перевожу... - водила трясся как осиновый лист.
- Хм... От деда, говоришь...
Похоже, вообще-то, на правду. Может, и впрямь дед орденоносцем был. Ничего не докажешь. Тут солдаты вскрыли ящики сбоку от бочки. Обычно там находятся ключи (ЗИП). Глядим - ящики под завязку забиты орденами и медалями. Сержант сделал однозначный вывод - мародер.
Мы сглупили, встали в отдалении от газика, чтоб перетереть. Вдруг водитель вскочил в кабину и резко сорвался с места. Потеряли на минуту бдительность, а мародер по коням!
Сержант вспомнил, что слыхал, как разграбили городской музей, музей Славы армянского народа. Наверняка награды оттуда.
В ночи раздалась автоматная очередь.
Да, в Ленинакане действовал суровый негласный закон, основанный на некоем секретном распоряжении. Людей, пойманных на месте преступления, больше никто никогда не видел.
Я знаю, что жизнь человеческая бесценна. Но, когда одни совершают поступки (нет, не героические - нормальные человеческие), другие, людишки без чести и достоинства, тупо наживаются на горе своих соотечественников.
Можете бросить в меня камень.

ЧЕМ ОТЛИЧАЮТСЯ ЧЕРЕПА СЛАВЯН?
Нас уже называли интернационалистами. На построении полка нам объявили, что мы выполняем интернациональный долг, а к мародерам будут применяться самые жесткие меры. С мародерами все ясно, но какой может быть интернациональный долг в своей стране? Если в Афгане, то понятно. А в своей стране? Тогда для меня это был парадокс.
Мы, внизу, никак не могли этого осознать. Наша страна СССР, и все мы братья. Откуда взялся «интернациональный» долг? Порой по глупости мы беззлобно проходились по приятелям в связи с их национальными признаками, этим грешило большинство. Но перед общим делом, общей болью, мы всегда являли собой одно целое. Были лишь свои и предатели. Могу предположить, что уже тогда заработала целая система по стравливанию людей разных национальностей.
При распределении гуманитарной помощи, приходившей из всех союзных республик, на пунктах собиралось большинство населения, и тут же откуда ни возьмись появлялись провокаторы, обычно два-три человека интеллигентного вида. Провокаторы, бывало, словами доводили людей до психоза. А слова были примерно таковы: вам предлагают носить обноски; мы, гордые, подачек не берем; мы великий народ, а нас унижают... Кончалось все обычно штурмом машин, разорванными посылками, раскиданными и растоптанными вещами. Возможно, где-то было по-другому. Но я видел так. И видел не раз.
Вскоре я впервые услышал от армян фразу: «Братья с Америки обещали, если мы отсоединимся от Союза, то будем купаться в золоте». Потому что на каждую пару сантиметров армянской земли американцы якобы положат по кусочку золота.
Не надо валить все на армянский народ. Подобный психоз охватил многие республики. И для всех придумывалась своя замануха - коньяк, водка, сало... А кому-то духи «Дзинтарс».
Немного отступлю от темы и опишу случай, что произошел со мной на Левобережной Украине в городе Днепропетровске, где я гостил у своего отца в начале 90-х. Еду в троллейбусе, слышу - сбоку негромко беседуют пассажиры. Непроизвольно прислушался... и офигел! Пожилая женщина обсуждала с соседкой, чем отличается череп украинца и череп русского! На основе несходства черепов милая бабуся делала вывод, что мы народы разные, следовательно, дружбы меж нами быть не может и не должно! Гитлер вспоминается, не правда ли? У меня до сих пор нет слов!
Какой мощный государственный механизм работал на разъединение и разобщение славянских народов, если даже для полуграмотных создавал подобные легенды!

«Я СОГЛАСЕН НА МЕДАЛЬ!»
Однажды вечером меня подозвал в палатку комбат Александр Григорьевич Ванаков. В большой армейской палатке УЭСБ на нарах спали и офицеры и солдаты, лишь для пожилого комбата и его зама стояли кровати. Возле кроватей и состоялось заседание штаба батальона. Командир показал мне наградной лист на орден Красной Звезды.
- Как думаешь, кому предназначается?
- Откуда мне знать?
- Мы посовещались и решили вписать тебя.
- Спасибо.
Пробежали дни. В один из вечеров комбат, придя с палатки штаба полка, объявил:
- В связи с тем, что мы не на войне, командующий распорядился боевые награды не присваивать. Я на тебя оформил «За отвагу», но медаль «За отвагу» тоже боевая. Поэтому получишь медаль «За боевые заслуги», которая дается и в мирное время.
На нет и суда нет. Я ни на что и не претендовал. И вообще мне было наплевать на награды. Не до того было. Но Григорьич обмолвился: «Тыловики себя погано повели, в том числе и наш зампотылу дивизии, шкурничеством занялись... Их за неблаговидными делишками застукали и доложили командующему. Тот многих наказал».
Не знаю деталей, но меня возмущали эти людишки, они были такие же мародеры и хапуги без чести и совести, жадно давящиеся ради личной выгоды. Была попытка от начальства и меня повадить на демонтаж станков со швейной фабрики. Я их, разумеется, послал. Не знаю, совершили ли верха, что хотели, или нет, но зато у меня совесть чиста, я в их неблаговидных делах не участвовал.
Хотя есть грешок. Признаюсь, с фабрики уволок рулон хлопчатобумажного материала. Солдаты портянок две недели не меняли. Вот и пришлось выкручиваться. Хорошая ткань попалась, даже отличная, реально недешевая - а мы ее пустили на портянки. Еще позаимствовал с фабрики несколько катушек ниток - перешивать воротнички. Если кто посчитает, что я злоупотребил, возможно. Зато я беспокоился не только о себе.
Так вот, поступок тыловиков явился мотивацией командующему для отмены решения о награждении военнослужащих всего округа. Да, еще маленькая подробность. В списках награждаемых главными «героями» оказались тыловики!
Впрочем, и «мою» медаль, что пришла ко мне уже весной следующего года, переписав документы, прицепил себе на грудь зампотылу дивизии полковник Кощеев.

Снег, как ощущение-II

Stille Nacht, heilige Nacht!
Alles schl;ft, einsam wacht
Nur das traute hochheilige Paar.
Holder Knabe im lockigen Haar,
Schlaf in himmlischer Ruh!
Schlaf in himmlischer Ruh!

Чистые, почти ангельские, детские голоса легко проникают сквозь стёкла высоких окон кирхи в густо-синюю ночь.
Нежные альты и дисканты слаженно выводят слова, сливающиеся с мелодией органа:

Тихие Ночи, Священные Ночи
Все сбылось, одна лишь бдит
Только близкая священная пара
Мальчишку в кудрях волос, который
Спит в небесном покое
Спит в небесном покое.

"Серебристо" звучащие голоса детей легко поднимаются к высокому небосводу, усеянному бриллиантовыми просверками звёзд и, казалось, отразившись от купола неба над старым городком под черепичными крышами опускаются вниз, к засыпанной искристым снегом земле.
На крыльце одного из двухэтажных домиков, под навесом, в инвалидном кресле-каталке сидит закутанный по плечи в шерстяной плед старик. На голове старика меховая шапка с опущенными ушами. Из-под пледа высовываются меховой капюшон и рукава парки. Ноги старика обуты в большие валенки, им тесно на узкой подножке кресла.
Старик, задрав плохо выбритый подбородок, смотрит то на звезды, то на сияющий серп месяца, не спеша поднимающегося над далекими вершинами гор. В такт мелодии голова старика покачивается. В морозном воздухе появляются снежинки. Они мягко кружа падают на морщинистое лицо старика, лезут в щель между капюшоном и шеей. Старик шевелит головой.
-Шайзе! -ругается старик хриплым голосом.
Он возится под пледом до тех пор пока в его руке не появляется бутылка. Горлышко бутылки старик подносит к губам. Видно как острый кадык ходит на горле взад-вперед под морщинистой кожей. Старик поперхнулся жидкостью из бутылки, и опустив бутылку на бедро, слабо перхает, вяло мотая головой.
Откашлявшись он прячет бутылку куда-то под плед. Теперь в его руках пачка сигарет и зажигалка. Старик закуривает. Его голова на миг окутывается сигаретным дымом. Потом дым поднимается к сверкающим звездам.
Старик делает несколько согревающих движений плечами.
-Швайнехунд! Ненавижу снег! - ворчит старик.
Он делает несколько глубоких затяжек, надсадно кашляет. Все его тело в инвалидной коляске сотрясается, тёмные веки прикрывают глаза.

Советскую границу его рота пересекла под вечер 22 июня - их пехотная дивизия была во втором эшелоне наступления.
Почти весь тот день они провели в тылу, сразу за позициями 15-сантиметровых пехотных пушек. Курили, посматривали в ту сторону куда стреляла артиллерия, спорили на пайку масла, когда их введут в дело.
Над головой ревя моторами то и дело проносились штаффели "штук". Еще выше в небе чёрными крестами плыли Ju-88. Русских истребителей в тот день они так и не увидели.
Потом повара раздали горячую пищу. Только поели, оправились и вновь закурили, как подали команду на построение.
Герр майор сказал несколько энергичных фраз, унтер-офицеры подали команду и мы все полезли лязгая амуницией в кузова чешских "Татр".
Помнится жара стояла страшная. И вообще, все было очень хорошо. Мы были молоды, ничего ни у кого не болело, вот разве Ганс в первый же день наступления умудрился растереть промежность по жаре - вот умора.
Ужас начался осенью. Дожди, холод, опять дожди и грязь. Грязь от горизонта до горизонта. Теперь уже не грузовики везли нас, а мы носили на руках грузовики.
Русские почему-то не сдавались, хотя Карл и насмотрелся на бесконечные колонны пленных "иванов" и на горы их трупов перед нашими огневыми позициями. Был тогда Карл вторым номером пулеметного расчета станкового MG-34, то есть помощником наводчика пулемёта -заряжающим.
Ну да недолго. Первого номера - Вернера из Гамбурга убила пуля русского снайпера в ноябре сорок первого, под Москвой.
В армии пулеметчики долго не живут. В обычной пехотной войне "симпатии" вражеских солдат обращаются в первую очередь на пулеметчиков противника. Русские стреляли по нам сразу же как только обнаруживали работающий пулемет. Стреляли они из всего, что имелось - винтовки, пулеметы, минометы, артиллерия... Ну последнее - это когда она, эта артиллерия, у них была в наличии.
Но самое страшное началось в декабре - мороз и снег. Снег и мороз.
Снег был в виде хлопьев, в виде крупы, в виде мелкого порошка. Снег был всюду - он падал с низкого стылого серого неба, он становился непроходимой целиной на бескрайних полях, он лежал сугробами по обочинам, он визжал под колесами автомобилей и пушек на накатах кривых армейских дорог, он становился гладким хрустким настом, снежной кашей и просто льдом.
А русские все не сдавались. Они пятились нах Москоу, но не сдавались.
Они лежали на полях, сидели в мелких разбитых нашими снарядами окопах, висели на колючей проволоке... И их постепенно скрывал снег.
Холодно было так, что любая горящая русская изба становилась подарком выбитой до взвода роте - пехотинцы бросались греться, и только окрики офицеров заставляли нас идти вперёд. Холодно было так, что любая не сгоревшая русская изба становилась сокровищем - в ней можно было провести ночь в тепле.
С зимним обмундированием вышла какая-то заминка, и спасались мы кто-как может. Обморожения и смерти от переохлаждения - вот реальности той зимы.
Мы снимали с убитых русских их добротные солдатские шинели, и надевали на себя. Валенки и ушанки с убитых русских также шли на утепление личного состава. Офицеры на это смотрели сквозь пальцы.
Русские не сдавались, а снег всё падал, и падал с небес на растерзанную войной землю. Грузовики не могли двигаться по глубокому снегу. Мы передвигались по направлению на восток пешком. Кому-то из нас приходилось прокладывать дорогу - брести первым в строю по колено, по бедро, а то и по пояс в глубоком снегу.
Это выматывало все силы. Сначала ты согреваешься, потом ноги становятся тяжелыми, по спине течет холодный пот. Мороз, ветер в лицо, снег летящий параллельно земле тебе в лицо.
Перед Рождеством замерзла смазка в затворе его MG.
В какой-то полусожженой русской деревне отделение Карла набилось в чудом уцелевший бревенчатый домик. По внутреннему убранству распознали баню. Тут же выломали все внутренние двери и перегородки и в бане и растопили кирпичную печурку. Карл выпил шнапсу и сидел прижавшись спиной к печке, стараясь не потерять ни капли тепла.
В полночь хриплые, простуженные голоса солдат огласили округу.

Stille Nacht, heilige Nacht,
Hirten erst kund gemacht!
Durch der Engel Halleluja
t;net es laut von fern und nah:
Christ der Retter ist da!
Christ der Retter ist da!

Стуча зубами от внезапного озноба Карл вполголоса подпевал вслед за всеми:

Тихие Ночи, Священные Ночи
Пастух известен стал
От ангела Аллилуя
Звучит громко, близко и далеко
Христос-Спаситель уже пришел
Христос-Спаситель уже пришел

Стрелки из боевого охранения старались не отвлекаться на гражданские воспоминания о Рождестве, а напряженно и опасливо всматривались в миражи несущейся по заснеженным полям поземки.

Русские не сдались. За зимнюю кампанию 1941-го года на Востоке Карл получил медаль. Цвета на ленте должны были означать: красный - пролитая в сражениях кровь, белый - русский снег, черный - память о павших. У солдат эта медаль сразу же получила название "Мороженное мясо". Химмельсрайх! Кто там был - поймет почему!

Карл отделался сравнительно легко - у него были обморожены щёки и пальцы на левой руке. Это если не считать осколка мины в правом предплечье.
Но Карл считал что тогда ему повезло. После ранения его вовремя подобрали санитары. Его второму номеру повезло меньше - осколком той же мины ему перебило позвоночник.
Хотя позднее Карл не раз сомневался в собственном везении. Дело в том, что после госпиталя, отпуска и переформировки Карл оказался в составе Шестой армии под Сталинградом.
Там, в степи над Волгой снега, ветра и мороза было еще больше. Вот где мы оказались im Arsch sein.
Карла передернуло от воспоминания о том как отломились черные, полность отмороженные пальцы Михеля, когда он, вылезая вслед за Карлом из блиндажа, оперся рукой об ледяной откос. Русского солдатика с ППШ в руках тогда, помнится, от этого зрелища "вывернуло" на снег.
Тогда Карлу думалось что и в этот раз ему повезло, ведь русские могли просто бросить гранату в блиндаж, а не возиться с пленными обмороженными немецкими солдатами.
Потом, на стройке в Сибири он понял, что настоящего снега он ещё не видел.
В Сибири было очень много снега. Его хватило бы на всех солдат Вермахта.
Но через некоторое время русские их почему-то отпустили домой.

Теперь у Карла было двое детей, пятеро внуков и рак легкого в неоперабельной стадии.
Гретхен, его жена-старуха, два года назад ушла на закат, оставив его один на один с воспоминаниями.
Докурив и прокашлявшись, Карл выбросил окурок сигареты. Ему уже было можно всё. Даже врачи так сказали.

Stille Nacht, heilige Nacht,
Gottes Sohn, o wie lacht
Lieb' aus Deinem g;ttlichen Mund,
Da uns schl;gt die rettende Stund,
Christ, in Deiner Geburt!
Christ, in Deiner Geburt!

Ангельские голоса выводили вдали:

Тихие Ночи, Священные Ночи
Сын Господа, как сияет
Любовь из твоих уст
Нас настигает спасительный час
Христос, в твоем Рождении
Христос, в твоем Рождении

Что-то очень холодное и белое вплотную подступило к глазам Карла.

-За то, что тогда делали с этими русскими, мы должны отправиться в Ад. И скорее всего это будет не жаркая Преисподняя, а ледяной Нифльхейм, -успел подумать Карл перед тем как попасть туда, где и нам тоже найдется место.

В 1990 году в период перестройки в кадровые службы проникали люди не то чтобы с разрушенным мозгом, а как бы сказать вообще без оного. И сот свершилось. Генерал-лейтенант А. не смог сдержать проклятий. В вверенной ему части необходимо провести занятии по строевой подготовке и строевой смотр, а, что главное, «ВЫЯВИТЬ НЕДОСТАТКИ». Было также указано когда именно проводить смотр, кому наверх доложить, сколько недостатков должно быть выявлено и т.д.
Вроде бы ничего особенного, за исключением, пожалуй что, самой части. По документам это была воинская часть, а по сути одно из главных управлений КГБ СССР, из чего следовало два факта. Первый - рядовых в части не было, второй - большинство офицеров последний раз одевали форму «никогда». Конечно были молодые лейтенанты, но тут была загвоздка, у немногих пиджаков формы не было вообще, а кадровые - ещё не забыли что такой строевой смотр и недостатки скорее всего выявить бы не удалось.
Некоторое время поразмыслив, А. поручил провести строевой смотр своему заместителю по режиму полковнику Х. Полковника в управлении не то чтобы не любили, просто не замечали, ибо с младшими офицерами он считал общаться ниже своего достоинства, а старшие будучи как минимум кандидатами наук с редкой специализацией понимали, что ничего Х. сделать им не может.
Х. проявил военную смекалку и отобрал для проведения строевого смотра сотрудников, чьи должности казались ему с одной стороны безобидными, а с другой - особенно подозрительными - консультантов, старших научных сотрудников и тому подобных. По результатам в сводную группу офицеров младше майора не попало. Для проведения строевого смотра Х. пригласил неизвестного майора из Московской комендатуры.
И настал тот день...
Сотрудники входя на территорию имели возможность лицезреть бравого служаку в парадной форме, галифе со стрелками о которые обрезаться можно, сапоги блестят так, что смотреть больно, ну и так далее... Также можно было созерцать группу из 50 сотрудников в форме, собравшихся на краю бетонного плаца, по которому кроме дворника уже давно никто не ходил. Описать эту группу словами было не возможно, в голове крутилась только фраза из старого советского фильма про последние дни рейха. «Клюге! Где вы набрали этот сброд?. Фольксштурм, герр оберст, тотальная мобилизация, дети, старики, инвалиды!». В группе выделялся майор И. В свободное время майор участвовал в самодеятельности, а на самом деле играл в любительской рок группе, косящей под битлов. Расставаться с длинными волосами а-ля Джон Леннон майору было жалко, и он просто заправил их под воротник кителя.
Комендантский умышленно не смотрел на плац, а в назначенное время просто вышел на его центр и скомандовал - «В одну шеренгу становись!». Встали, ровно так как строятся первоклассники - где удобно там и встал. Именно в этот момент майор заподозрил неладное, он ещё не пригляделся к строю, ещё не увидел И. и прочих деталей, но уже понял что-то идёт не так. Минут через 20 сумели встать по росту. Команды «Равняйсь!» и «Смирно!» участникам шоу сильно испортить не удалось. А вот после команды «Направо!» два полковника в центре строя обнаружили себя стоящими лицом к друг другу. «Направо!» рявкнула комендатура. Два математика в центре строя поняли - «кто-то ошибся», и на всякий случай, повернулись кругом, оба. У комендантского затряслись губы, но он взял себя в руки и дождался правильного выполнения команды. «Шагом марш!», уже не так уверенно скомандовал майор. И в этот момент, в тот момент, когда половина строя начала движение с правой ноги, произошло крушение жизненных идеалов майора. Он повернулся спиной к строю и медленно пошёл в сторону проходной. Полковник Х. ещё пытался что-то ему сказать, показывал на часы, совал на подпись какую-то бумажку, майор его не замечал, он брёл к проходной походкой глубокого старика, жизнь, которая была так восхитительно хороша и понятна кончилась...

Всем читателям этой реальной истории доброго времени суток. Это случилось, когда я проходил службу в должности флагманского специалиста N-кого отряда пскр:
Как-то в нашем отряде пограничных сторожевых кораблей была объявлена внезапная проверка. И проводится она будет на одном из кораблей обеспечения, назовём его «Михаил Светлов».
Как проводятся и объявляются у нас на флоте, или в каких-других войсках нашей необъятной Родины, внезапные проверки рассказывать не буду, и так все знают. За сутки до проверки всё было известно - и что проверяют, и какой корабль проверяют. Приборка наведена, всё готово, ждут проверки.
Прибывает «стадо» проверяющих на борт корабля и всё, вроде, да нормально - как ни готовься к проверке, замечания найдут! Проверяющие пишут бумажки, находят замечания и так далее. Тут начальник штаба решил проверить ЖБП одного из командиров боевых частей - капитан-лейтенанта С. Открывает начштаба это самый ЖБП где-то в середине и начинает дико хохотать. Самое интересное, что все на него смотрят и ничего не понимают.
А предыстория такова: в начале нового учебного года я выдал своим командирам боевых частей, разработанные мною, ЖБП в электронном варианте, где шаблонно написал название корабля и должности. Человек я с юмором и в шаблоне написал: корабль - пко «Мутный», командир корабля - «капитан 2 ранга Бесполезный», а командир боевой части «лейтенант Аварийный». Я то, надеялся, что «бычки» проявят бдительность и усердие, переделав шаблон под свой корабль. Но нашелся один из моих командиров БЧ, который решил оставить всё как есть - авось пронесет, лень ему переделывать и читать что-то, человек он семейный и ему эта служба как-то по боку.
Начальник штаба - серьёзный мужчина, капитан 1 ранга как-никак, открывает ЖБП и видит, что командир корабля уже подписался под фамилией Бесполезный, ему, наверное, тоже было лень читать что подписывает, а корабль называется «Мутный», вместо «Михаил Светлов»! Но когда он прочитал фамилию командира боевой части, капитан-лейтенанта С., начальника штаба «порвало» - он потом ещё долго в курилке не мог оправиться от такого стресса.