ТРОЙНОЙ АГЕНТ.
(цЫничные записки пограничного опера)

Весной 99-го я снова остался один. Начальники приезжали, исчезали, давали руководящие указания, а я тянул незамысловатую лямку войскового опера. Вот в очередной раз осенний призыв совпал с переводом очередного начальника, бывшего майора КГБ, а ныне пограничного подполковника, а я опять остался и.о. («в конце концов, это напоминает крик ишака на самаркандском базаре») начальника отделения собственной безопасности ССБ одного из региональных управлений ФПС РФ. А осенний призыв в нашей суровой службе, набранной преимущественно из бывших замполитов, это о-го-го! Опер должен пропустить через опрос и оперативное решето всех молодых, и через неделю после прибытия партии представить в ССБ округа мощный отчет с указанием: проверено всего, из них ранее употреблявших наркотики, из них ранее употреблявших спиртные напитки, из неблагополучных семей, из неполных семей, с криминальными наклонностями, с энурезом, с прочими заболеваниями, требующими контроля. Вот как, как, скажите за неделю проверить 300 свежеприбывших человек, выявив среди них то, что они тщательно скрывают, со всеми поговорить, сделать запись во все педдневники (этакий индивидуальный кондуит на каждого солдата), предварительно их прочитав? Все это одному. А еще надо в этих ненавязчивых беседах продолжительностью 5-7 мин. каждая ухитриться приобрести оперативные позиции в этом стаде. Попросту - завести информаторов. При этом такое ощущение, что в процессе изучения молодого пополнения приходится толкаться локтями с целой оравой конкурентов. Замполиты заставского (на учебном центре эту ораву делят на учебные заставы) и отрядного уровня, командиры подразделений, медики, коллеги - особисты (так сказать, конкурирующая фирма Безенчук энд Ко). И у всех срок неделя. Позиция «а давайте чуть попозже медленно спустимся с горы и окучим все стадо» мое руководство категорически не устраивала.
Короче, обжегшись в предыдущие периоды на этой горячке, я решил действовать по-своему. Порциями, невзирая на протесты конкурентов, за пару дней я перетаскал к себе все педагогические дневники, все перечитал, во всех расписался. А главное, сделал предварительный отбор кандидатов. После чего получил в санчасти оперативным путем (через стакан и часок задушевной беседы) список больных, наркоманов, алкоголиков и ссыкунов, вечером его переписал и с чувством выполненного долга (данные для отчета готовы, а там хоть трава не расти) начал выходы в подразделение для приобретения оперативных позиций. Ссыкуны, алкоголики, наркоманы и пр. отнесенные к «группе риска» воины меня интересовали слабо. На заставы и в комендантскую роту (т.е. непосредственно к оружию) они допущены не будут. Их удел - рассосаться по гарнизону и почти 2 года создавать негативную, но неизбежную статистику погранотряду. А вот потенциальные жители застав и комендачи, а также связисты составляли особый объект моей заинтересованности. Ибо заставы далеко, выбраться туда чаще одного-двух раз в год (на каждую) не получается, а происшествия (если таковые случаются) по своей тяжести просто кладут на лопатки мелкую гарнизонскую дедовщинку и пьянство. Но так думаю не я один. Задача N2 - не нарваться при подборе добровольных помошников на тех, кого успели уговорить ребята из ОВКР (отдела военной контрразведки), т.е. «особистов».
Можно понять мою радость, когда среди кировских, приуральских и сибирских адресов мелькнула запись «г. Ярославль». Я сразу взял земляка на заметку, решив его склонить к сотрудничеству, после чего на долгое время «усыпить» источник. Ибо в ОВКР тоже не дураки и знают, что на земляка я глаз положу. А своих «светить» нельзя. Итак, моего потенциального Штирлица в стройных рядах неуставняка, пьянства и наркомании звали Дмитрий Коряев. Жил он в 3 остановках от дома моих тестя с тещей. Я оккупировал одну из канцелярий УЦ и, согласовав с командиром «список на собеседование», начал «прием». Перечень из полудесятка кандидатов был щедро разбавлен абсолютно случайными фамилиями, преимущественно из списка санчасти. Я демонстрировал в разговоре недетскую осведомленность о полуинтимных деталях жизни молодых пограничников, свободно сыпал именами-отчествами их родителей и родственников, изредка заглядывая в свой потертый ежедневник, чем приводил солдатиков в остолбенение. Получив из 18 собеседований пятнадцать согласий на сотрудничество, я плюнул и перенес остатки списка на завтра. Так бывало каждый раз. Зашуганные и застроенные, разом брошенные из-под мамкиного подола в северные снега под начало суровых сержантов мальчишки готовы были согласиться с каждым словом любого офицера старше лейтенанта. А уж майор... Через полгода (я это тоже уже проходил) из этих пятнадцати минимум 12 от своих слов откажутся.
На второй день я добрался до земляка. В недолгой беседе (а беседовать с кем-либо дольше остальных нельзя, слишком много заинтересованных глаз за моей работой следят) Димка размяк, пожаловался на излишнюю суровость армейского уклада, получил от меня суровое «отцовское» напутствие («служи по Уставу, завоюешь честь и славу») и «слово офицера» помочь связаться с родными и при случае передать туда весточку, а оттуда посылочку. В обмен на это я получил от него обещание обращаться ко мне «если что» напрямую, сразу проинструктировав о мерах конспирации и способах связи. «Земляк» мне не показался. Первое впечатление от общения можно было мягко охарактеризовать словами «нытик и неряха», а если отбросить сантименты, то «чмо».
В конце недели я сваял проклятущий отчет и, накрепко заняв часа на полтора один из двух ЗАС-каналов в округ, отдолбил его своим «в центр».
В понедельник с утра под дверью моего кабинета топтался Коряев. Мл-я-я. Затащил его в кабинет.
- Дима, я тебе что говорил об осторожности? Ты себе на задницу проблем ищешь? Как ты в штаб попал?
- У сержанта отпросился.
Бли-и-ин. Сотрудничество закончилось, не начавшись. Как говорится, по стоявшим на подоконнике шестидесяти утюгам Штирлиц понял, что явка провалена. Позор на мою седую голову.
- Дима, что случилось?
- Вы это... вы говорили... сразу докладывать... я это...
- Я говорил, если серьезное, очень серьезное что-то грозит или случилось. Ну, дальше.
- У нас сержанты зубную пасту воруют. У меня сперли, у еще двоих...
- А с чего ты взял, что это сержанты?
- Мы это... уходили... они целый день в казарме одни были... больше некому.
Бли-и-ин. УЦ - проходной двор. Туда может зайти любой из гарнизона. Хоть из авиационной части, хоть с подхоза, хоть с кочегарки. Так что логика железная. Больше некому.
- Дима, еще раз объясняю. Ко мне обращаться только в самых, слышишь? САМЫХ серьезных случаях. Еще раз быстро, но подробно перечисляю возможные случаи ЧП и способы связи. Личная встреча только в самом крайнем случае, не допускающем отсрочки. Понял? Бегом в подразделение, в штаб больше ни ногой.
«Вот же прокол какой на третьем году службы», - переживал я. До этого даже бывшие пастухи из свердловской глубинки у меня таких ляпов не допускали. Вроде инструктировал как обычно. Надо сворачивать сотрудничество, благо скоро отпуск. На недалекого парня уже сегодня начнут нехорошо коситься.
Начальником УЦ как всегда назначили Михалыча. Михалыч раньше был начфизом, потом прошел через бывший политотдел, ныне отдел воспитательной работы и, сделав финт ушами, выбился на должность зам. начальника штаба по боевой подготовке. Громогласный и добрый ворчун в общении с равными, Михалыч был настоящей грозой для подчиненных. Причем небогатое чувство юмора в процессе руководства отказывало напрочь, что усугублялось общей для всех начфизов упертостью. Михалыч тоже использовал в руководстве учебным центром методы оперативной работы. Причем мотивация на сотрудничество аргументировалась железно: «а то в лоб закатаю». Михалыча его «агентура» недолюбливала, но и кидать его побаивалась, ибо два аргумента в виде кулаков у бывшего тяжелоатлета были воистину железными. Мог и закатать.
Прошла неделя. За это время мой земляк успел зарекомендовать себя как недалекий и трусоватый рохля. Таких Михалыч очень любил. Пришлось Диме становиться двойным агентом. Об этом факте он радостно меня оповестил, позвонив в субботу с утра в дверь моей квартиры. Получив очередной втык за несоблюдение порядка связи и личное обращение по пустякам, этот Мата Хари мужеска полу ускакал на боевой пост. А пристроил его Михалыч в клуб, давний рассадник пьянства и разврата, а также творчески одаренных пограничников, плюющих на распорядок дня. Естественно, тем самым начальник УЦ засветил своего (уже) конфидента по полной. Меня же ситуация начала забавлять.
В следующий раз я встретил Диму еще через неделю. Махнув на него рукой, как на базу для оперативной работы, встречу я организовал вполне открыто, преследуя цель пресечь возможные поползновения его потенциальных недоброжелателей. Согласитесь, что человек, подобный Диме, имеет крайне мало шансов на симпатии в армейской среде. А звание «земляк особиста» (ибо разницу между ССБ и ОВКР простые воины частенько не улавливали) могло спасти его как от лишних подозрений, легендируя наш взаимный интерес, так и послужить предостережением возможным попыткам «силового давления». Проще говоря, чтоб боялись по морде съездить. Дал этому чудаку задание написать письмо домой, чтобы через пару недель лично передать его родителям. Через пару дней забрал письмо у жены, работавшей библиотекарем в клубе. Жена странно на меня посмотрела, спросив, «где я это чудо откопал»? «Ярославский...», - лицемерно вздохнул я.
Окрыленный перспективой, до отпуска гений контрразведки еще разок поскребся в мою дверь, оповестив о месте хранения и дате предполагаемого распития спиртного группой клубных дедов и дембелей. Я кротко вздохнул (ибо вопросы «облико морале» меня трогали слабо, пока обычные для армии пьянки не грозили перерасти в нечто большее), принял информацию к сведению и строго-настрого приказал Диме больше ко мне не ходить. Видимо, концепция конспиративного общения оказалась для него непосильной, а нарывался он этими визитами уже серьезно. В Димином сообщении был тонкий нюанс, он умолчал, что до визита ко мне уже донес ту же информацию Михалычу, причем с бОльшей подробностью (памятуя о «в лоб закатаю»). Михалыч, в отличие от меня, к «облико морале» российских пограничников относился трепетно. Не успел Дима продублировать мне сообщение, как зондеркоманда под руководством начальника УЦ уже грохотала по тихим помещениям клуба. Позже офицеры этой спецкоманды, матерясь и выкашливая из организма сгустки серой клубной пыли, рассказали мне подробности. Оказалось, что информация михалычева «недоЗорге» была подробна, но, мягко говоря, неточна. В результате в поисках сокрытого неуёмный замбой погранотряда разворотил всю сцену, переворошил и раскидал по зрительному залу бебехи, веками пылившиеся за сценой, перерыл будку киномеханика, очистил от мебели и деревянных фальшпанелей все подсобные помещения (клуб двухэтажный и очень большой), тщательно обыскал музей. Ахалай. В смысле, нихера. От разграбления спецгруппой библиотеки спасла жесткая позиция моей жены, никогда не оставлявшей бойцов в помещении без присмотра и знавшей там каждую нычку. И тогда Михалыч полез в подвал... К утру нашли и спиртное и кучу дембельских альбомов и перешитую парадку и различные чукотские сувениры из моржового клыка, заготовленные на дембель и ещё много всяких редких и дефицитных вещей. Все это Михалыч, урча от удовольствия, уволок в штаб и вывалил перед командиром. Раскаты грома и молний вогнали в пол командирского кабинета примерно по пояс начальника клуба, молодого и еще бестолкового прапорщика. До самого отъезда я истово молился за Димино здоровье. Впрочем, на бога надейся, а сам не плошай. В приватной беседе с Михалычем я подал ему идею наказать конфидента наравне со всеми, чтобы не получить в отряд серьёзное ЧП. Михалыч со свойственной ему немудрящей добросовестностью идею реализовал. В итоге Дима оказался едва ли не самым пострадавшим, проиллюстрировав собой старую русскую поговорку «доносчику - первый кнут». Почему-то мне его было уже почти не жалко.
Вообще в оперативной работе порой приходится сталкиваться с людьми, которых роль агента вдохновляет и прельщает. Некоторые ищут в этом дополнительной материальной выгоды, но многие работают «из любви к искусству». Превосходный образ подобного агента создал Дуров в «17 мгновениях весны» (его еще Штирлиц в весеннем лесу застрелил). Я подобных людей не любил, относился к ним настороженно и брезгливо, охарактеризовав их для себя как «стукачей». Но работать с ними приходилось. Среди всех виденных мною «шептал» по призванию Дима был уникумом. Столь тупого, незадачливого и невезучего чудика я за 3 недолгих года своей оперработы не встречал. Проклятье опера. Думаете, все? Нет, если в то время собрать обрывки информации из разных источников, то по похождениям Коряева можно было забабахать шикарный сериал а-ля «Мистер Питкин в погранвойсках». Мне же известно многое, но, боюсь, не все.
Итак, через 2 месяца я вернулся с посылкой для Димы из отпуска. Кто служил на Северах и пр. медвежъих углах, тому не надо объяснять, что такое каждый килограмм перегруза при возвращении из отпуска на «перекладных». Поскольку приходится везти с собой все, начиная с мыла и носков, заканчивая телевизорами и компьютерами. Но Димину банку варенья (и корзину, блин, печенья Плохишу), блок сигарет и какой-то вшивник я добросовестно притаранил. Дал слово - держи, тов. офицер.
Но Димы в отряде уже не было... Стараясь не вызывать нездорового интереса, я разузнал, что несмотря на принятые меры, на Диманю все же пало подозрение в стукачестве (чертовски небезосновательное, я бы сказал), и ему слегка вломили. Скорее превентивно, чем за дело, но ранимая Димина душа этого издевательства не перенесла. И он слег в санчасть, где пытался инсценировать попытку суицида, т.е. демонстративно на глазах у фельдшера царапал тупым (чтоб ненароком не пораниться) гвоздем себе запястье. Был разоблачен начмедом, закатил истерику, заявил об ужасающем разгуле дедовщины в отряде, пытался пугать командование отряда моим именем (боже, какой позор). От греха подальше был отправлен в окружной госпиталь. В психиатрическое отделение. Оттуда обратно на границу еще никто не возвращался, оседая после выписки в различных окружных гадюшниках.
Выбросить бы мне эту посылку, но чертова обязательность заставила организовать канал и с ближайшим самолетом передать посылку, которую на месте встретил мой коллега и передал третьему сослуживцу, курировавшему госпиталь. Правда какое-никакое чутье на неприятности у меня уже выработалось, и куратору госпиталя я позвонил, коротенько дав Димину характеристику. Закончил фразой «отдашь - и беги быстро и далеко, забыв этого бойца как кошмарный сон». Коллега, тоже пятой точкой чуявший неприятности, пытался отказаться, но... посылка из дома. Надо совсем гадом быть, чтобы лишить даже последнего раздолбая этой радости.
А в это время Дима налаживал оперативный контакт с руководством госпиталя и местным особистом... Ежедневно получаемые сведения жгли ему язык. Переданную посылку Дима воспринял, видать, как свидетельство благоволения к нему могущественных спецслужб. Возможно, впрочем, что он просто боялся, что вслед за посылкой явится Михалыч и закатает в лоб. Короче, Дима явился к начальнику своего (напомню, психиатрического) отделения с рапортом о состоянии дел на вверенном подполковнику участке. Оценки начальника и Димы несколько разошлись. Начальник считал, что «у целом» в Багдаде все спокойно. Дима пытался открыть ему глаза на разгул дедовщины (попытки контакта с особистом и офицерами госпиталя не остались незамеченными его «сожителями» по палате), повальное пьянство и вопиющее несоблюдение внутреннего распорядка (бабы и самоход). Будучи посланным в пешее эротическое путешествие, этот ас (асс?) тайного сыска пытался закатить начальнику скандал, страстно разоблачая многочисленные факты подполковникова мздоимства, бессвязно выкрикивая все известные ему страшные названия (ССБ, ОВКР, ФСБ), а также имена и фамилии. Был экстренно утихомирен.
Откуда я все это знаю? Вскоре после передачи посылки ко мне явился один из оперов из ведомства контрразведчиков. Долго мялся, мемекал, потом вздохнул и спросил в лоб: «Тебе Коряев кто?» «Земляк», - ни капли не покривив душой, ответил я, - «просто земляк». Особист пристально посмотрел мне в глаза. Я включил взгляд типа «оловянные зенки». Глазками хлоп-хлоп: «А что случилось?» И он рассказал мне весь предыдущий абзац про Димины похождения в психиатрии. Оказывается, на разговорчивого пацана незадолго до моего отъезда положили глаз и контрразведчики. После скандала в клубе они взяли его под свое крыло, быстренько получили устное согласие на сотрудничество (а хуле Димке с таким-то опытом агентурной работы ломаться было) и пристроили в какое-то проблемное по предварительной информации подразделение. Не знаю, куда смотрели их глаза, и кто воздействовал коллегам на мозг, когда они Диму «на работу» брали, но это помрачение сознания буквально на следующий день стало являться с докладом под двери ОВКР по три раза в день. Утром, в обед и вечером. Судя по невнятным репликам моего гостя, кого-то из доверенных лиц в том же подразделении он все же засветил, пришлось проводить целую операцию по легендированию и прикрытию. Видать, соскучился парень по работе. Застоялся. После этого сослуживцы в новом подразделении выписали сильно инициативному Диме звездюлей, и он с нервным срывом попал в санчасть. Дальше вы знаете...
Поскольку я не вернулся из отпуска, чтобы спасти от распоясавшегося быдла своего земляка и нештатного сотрудника, Дима решил, что ССБ ФПС не так могущественна, и решил все свои усилия сосредоточить на содействии ОВКР. После отправки в госпиталь он быстро там вычислил местного особиста, затрахал его регулярными докладами, был в итоге послан нахер, после чего, отчаявшись, предложил свои знания и немалый уже опыт контрразведчика начальнику психиатрии и неврологии.
Я хохотал как ненормальный. Особист по другую сторону стола сначала сидел, потупившись, а потом стал всхлипывать вместе со мной. Толстые двойные двери, обычно закрываемые мной изнутри на замок, надежно скрывали истерику двух оперов-идиотов от посторонних глаз.
Скандал с Димой замяли. Поскольку этого героя я по бумагам никак не оформлял, во время раскусив наклонности землячка, с меня взятки были гладки. Так, пару неприятных фраз пробулькало по спецсвязи. Мой коллега из ОВКР пару недель ходил грустный, но мусор из той избы сроду не выносили, а приступ откровенности у него закончился сразу по окончании нашего хохота. Видимо, все же нагорело. Нет худа без добра, коллеги-конкуренты еще долго не решались залезть «чистыми руками и холодной головой» в мою сферу ответственности. А я тем временем в одиночку вышел на канал переправки легких наркотиков (соломка и анаша) в наш гарнизон. Это стоило мне двух дней почти непрерывного пьянства в режиме «один пузырь водки на одну жвачку». А через полгода после Диминого анабазиса я уволился, на прощание, с разрешения начальства передав все материалы по наркотикам тому самому оперу из контрразведки. Обе службы заработали по жирной «галке» в отчеты и были друг другом сильно довольны.

P.S. Имя и фамилия главного героя изменены. На 3 четверти фабула рассказа взята из реальности, остальное - легкое художественное преувеличение и домысливание. Специальной терминологии старался избегать. Подробностей о месте происходящего тоже. Года 3-4 назад видел главного героя здесь, в Ярославле. 28 мая он потерянно бродил среди толпы парней в зеленых фуражках. Заметив Диманю, развернулся на 180 и припустил почти бегом. Свят-свят-свят. Дом его родителей, бывая в тех краях, стараюсь обходить десятой дорогой.
Теперь, вроде, все. Можете пинать. Понимаю, что и служба у меня была для большинства несимпатичная, и выгляжу я в этой истории дурак-дураком. Радует одно, что не я один. И вообще, самым умным в этой истории оказался начальник отделения психиатрии и неврологии. Еще бы... с таким-то опытом.

Карфаген

Училище было высшее и военное. Львовское, да к тому же политическое. Факультет тоже не простой - журналистика. Военная! Во как.
Курсанты с утонченной душой и широким кругозором учились писать прозу и стихи, статьи и очерки, простые и с военно-прикладным уклоном.
И вот в это царство интеллектуалов и будущих акул пера ворвался вновь назначенный командир роты, капитан. Его так и звали Капитан. Он был отчаянным солдафоном с врожденным комплексом Наполеона, замашками кастрированного полководца, походкой пьяного буратино, за ненадобностью изгнанного из полей.
Четвертый курс - это опасно, это 10 месяцев до выпуска, это неприручаемое стадо, которое нужно либо принимать в его естественном виде, либо подвергнуть поголовной вывисекции для приведения в норму.
Но капитан не принял ни советов сослуживцев, ни горького опыта предшественников.
Через неделю пения гимна СССР по вечерам и косноязычного изложения основных положений Уставов, больших и малых сборов, проверок и поедания завтраков-обедов-ужинов на время, будущие борзописцы приуныли и замыслили недоброе.
Через неделю Капитан заступил дежурить по факультету. В 2 часа ночи зазвонил телефон. Капитан снял трубку:
- Дежурный по факультету!
- Полковник Хамов! - прошелестела трубка голосом начальника факультета.
- Доложите обстановку.
- Товарищ полковник! - Капитан вытянулся в струнку. - За время моего дежурства происшествий не случилось.
- Да? - сомнение в голосе.
- Так точно! - полная уверенность.
- А мне стало известно, что наш четвертый курс сегодня, после отбоя, разрушил Карфаген и принимал участие в сожжении Александрийской библиотеки! Ценнейшие памятники архитектуры! Историческое наследие! Разобраться! Доложить! - рявкнуло в ухо.
- Есть! - пролепетал Капитан пикающей трубке.
Лицо Капитана сменило за минуту весь спектр цветов побежалости:
- Ну, сучки! Ну, интеллигенция вшивая, поэты, бля! Держитесь! - и вихрем понесся на 5 этаж в свою роту.
Через минуту рота стояла по стойке «Смирно!» в трусах и ботинках в большом ротном коридоре.
Пять минут Капитан с видом льва, потерявшего в сельве мошонку, ходил вдоль строя, заглядывая каждому третьему в глаза.
- Кто разрушил Карфаген, два шага вперед, шагом марш!
Каждый второй четко выполнил строевой прием.
- Так! Ладно! Кто сжег Александрийскую библиотеку, шаг вперед, шагом марш!
На месте не осталось никого.
- Ах! - задохнулся Капитан. - Разбираться будем завтра! Это вам даром не пройдет! Всем написать объяснительные! Времени полчаса! Старшина! Объяснительные собрать и мне!
- Есть! - Капитан не обратил внимание на то, что интонации голоса старшины были очень похожи на голос полковника Хамова.
Через полчаса Капитан получил стопку из 116 объяснительных записок, и не читая, пихнул их в папку для докладов и завалился спать. А зря.

Начальнику курса

Я, курсант Иванов А. А., в 00.30. 20.09. сего года, в ходе III Пунической войны принимал участие в разрушении и дальнейшем разграблении Карфагена. В результате мною добыто: рабов - 16 шт., наложниц - 30 шт...

Дата Подпись

Объяснительные различались почерками, количеством пленных, золота и прочих материальных ценностей, а также географическими пунктами: Карфаген и Александрия Египетская.
На утреннем докладе у начальника училища Капитан, когда дошла его очередь, бодро доложил:
- Товарищ генерал-лейтенант! За время моего дежурства происшествий не случилось за исключением: курсанты вверенной мне роты этой ночью разрушили Карфаген и сожгли Александрийскую библиотеку.
- Ну и... - после минутной паузы изрек начальник училища.
- Виновные установлены в ходе разбирательства. Вот объяснительные записки.
Генерал взял недрогнувшей рукой 116 исписанных листочков, углубился в чтение. А оно было занимательным. Улыбка, еле сдерживаемая, блуждала по его добродушному лицу.
- Капитан, доложите, что такое Карфаген!
- Экспонат!
Смеялись долго, до колик и слез. Кто-то из политотдела чуть не описался.
Я был там пятнадцать лет спустя. Капитан стал полковником и начальником факультета, а курсанты его называли Миша Карфаген.

24.09.2004 г. Санкт-Петербург

Наполеон Третий, Змей Горыныч, Старшина Тарасюк и другие жители Земли


Зачем учили нас летать
На поршневой унылой тяге?
Не доросли ведь до небес
Мы, сухопутные бродяги.
Нам ближе дизель и броня,
Чем весь эфир высотных ветров.
Не нужен в танке парашют,
Считают клиренс в сантиметрах.
Любого ероплана нам
Милей засада в капонире.
Так нет, подняли в небеса,
И вот висишь, как муха в тире.

Ода Старшего лейтенанта С. Акимова на
занятия по пилотированию самолета Ли-2.


Нет хуже, чем отвлекать на себя противника. Оторваться нельзя, разгромить тоже нельзя, ну и попадаться тем более нельзя. Как говорил на лекции по одному известному, но не поименованному предмету полковник Терешкин - "... в этом варианте операции прикрытия необходимо постоянно обозначать свое присутствие, постоянно сохраняя у противника ощущения, что он вот-вот вас обнаружит..." Этот заштатный городок нельзя было назвать даже дырой. Хотя две достопримечательности у него были: аэродром и памятник Наполеону III. Теперь появилась и третья: очередной беглый кандидат в президенты со своей бандой, занявший половину городка. Другую половину, что характерно, держали силы, преданные легитимному главе государства. А вокруг города по обыкновению кишели всевозможные формирования, ловившие свой бутерброд с икрой в мутной воде гражданской войны. В этой ситуации мы должны были строго по графику устраивать в определенных местах отвлекуху, чтобы кому-то было легче работать.
Тарасюк крутился вокруг Командира и преданно заглядывал ему в глаза, но в ответ слышал только короткие матерные тирады. Таракан предусмотрительно ускользнул на наблюдательный пункт и утащил с собой честного Арканю, а старшина остался крайним. Троица веселых соратников намедни несколько переусердствовала. Барон приказал им пошуметь на шоссе N17. По дороге Тарасюк где-то надыбал пару шишариков, набитых комплектами к "Змеям Горынычам", (устройство дистанционного разминирования, что-то вроде длинного рукава, набитого взрывчаткой, который с помощью ракетного движка запускается на минное поле - КБ) а скомплектовать и запустить все это, для русских умельцев было пару пустяков. Так что когда батальон Леопардоголовых вылез из грузовиков по поводу оправиться и закурить, на несчастных гвардейцев обрушились ревущие огненные монстры, пуляющие в стороны отрывающимися на лету маршевыми ракетами, и когда все это стало взрываться уже на земле, уцелевшие преторианцы дали третью космическую. Слухи, которые пошли об этом "шуме", настолько накалили обстановку, что часовые любых формирований открывали огонь на любой шорох, даже днем. А тут подошло время отходить в заданный район, предварительно еще раз слегка шумнув напоследок... На задание, естественно, направили штрафника Тарасюка. Нужно было устроить взрыв без жертв перед зданием местной комендатуры, чтобы у альгвазилов не было даже мысли о погоне за нашими подопечными. Все были готовы к маршу и ждали только Тарасюка. В центре города что-то не тихо бабахнуло, началась паническая стрельба, распространившаяся по всему населенному пункту, и через пять минут к заколоченному и полусгоревшему складу, служившему нам убежищем, ревя изношенным движком, подкатил старенький "ситроен" с Тарасюком, загримированным под типичного банту. Доложив о выполнении задания, старшина присоединился к сборам нашей маленькой армии, проявляя нарочитый энтузиазм, причем стараясь держаться подальше от командира. Жертвой подрывника Тарасюка стал памятник Наполеону III, чудом сохранившийся на главной площади. Место было выбрано удачно, и помимо близости комендатуры и прочих присутствий паники прибавляла абсолютная непонятность данной акции, и действительно ... кому нужен чугунный Шарль Луи Наполеон Бонапарт, и тем более, кому нужно его взрывать?! Потом ситуация весьма осложнится, но об этом позже.
А пока о талантах старшины Тарасюка как сапера. О том, что наш старшина, що не обміняє, то надкусить, а потім все одно обміняє, уже было поведано выше, но сейчас разговор идет о его саперных навыках. Тарасюк был асом взрывного дела. Был случай, когда в рамках строительства социализма в одной отдельно взятой, но далекой стране, надо было выполнить три задачи в одном флаконе: Не допустить переброски резервов, вывести из строя подвижной состав и перерезать единственную "железку" в данной местности. Тарасюк взял на себя техническую сторону операции и блестяще ее обеспечил. Из алюминиевых кастрюль, ржавой окалины и еще ряда ингредиентов он сделал несколько термитных мин в виде кусков угля и подкинул их в тендер одного из двух паровозов; в цистерны заминированного паровоза он разместил пластиковые емкости с бензином, закупоренные кусками льда, добытыми в холодильнике вокзального ресторанчика. На втором паровозе с прицепленной парой вагонов отряд местных товарищей и братские мы проследовали до моста над ущельем, который Тарасюк заминировал уже обычной взрывчаткой. Когда погоня на всех парах приблизилась, и мы до конца насладилась очень эффектным взрывом локомотива, старшина поднял на воздух мост с последним в этой местности паровозом. В результате прислужники мирового империализма были лишены маневра и блокированы, а наши, естественно, победили. Вообще, надо отдать должное Империалистам, у них было чему поучиться. Например, упрощенным системам обучения специалистов по ряду ВУС. И действительно, зачем, скажем, летчику знать устройство движка до винтика? Если самолет собьют, то он его все равно не починит, а тратить сотни часов на ненужные знания явно не функционально. Наш генерал был в большой дружбе с соседним генералом-летуном и за ящик коньяку сподобил его провести для ряда наших курсантов экспресс-курс занятий по летной подготовке. Двадцать взлетов и посадок на Ли-2 и никаких изучений матчасти, только грубый пилотаж. И ведь пригодилось...
Был получен сигнал о том, что операцию прикрытия можно сворачивать. Тарасюк предложил несколько неожиданное направление отхода, и Барон прикинув, что для противника оно будет тем более неожиданным, согласился. Проехав через сожженный поселок, два "ситроена" с группой выехали на довольно обширное поле, на краю которого стояло нечто вроде ангара. Тарасюк с Арканей и еще двумя ребятами открыли ворота и всеобщему взору предстал старый добрый "Дуглас", что в переводе на родную мову означает - Ли-2. Где старшина его надыбал, спрашивать было бессмысленно, но судя по эмблемам республики, это был сгоревший месяц назад личный самолет местного президента. Взлет прошел весьма удачно, то есть ни во что не врезались, Аким благодушно разорялся на тему отсутствия ПВО в данной местности, а Таракан мучил рацию на предмет приема местных и не очень новостей. Внезапно он прижал к ушам наушники и его обычно бесстрастное лицо стало выражать всевозможные эмоции. Замахав руками, Таракан стал с голоса переводить сообщение правительственной радиостанции. Сообщение гласило, что в городе Нола, неизвестная право-левацкая группировка уже несколько месяцев проводит политику террора и дестабилизации, и в качестве апофеоза своей деятельности похитила секретаря посольства одной из европейских держав и взорвала памятник Императору Наполеону III, оставив на пьедестале разрушенного раритета, удивительную по цинизму надпись - Vive le general Galliffet! Des aristocrates pour la pique! - учитывая что эту фразу Таракан прочитал по-французски, первым начал хохотать Арканя, ну а после перевода хохотали все кроме Тарасюка. А когда Арканя, давясь от хохота, сообщил что перед выходом на задание Тарасюк уточнял у него, кто командовал версальцами и какой был главный лозунг у французских революционеров, у народа началась буквально истерика, и сам бедный "Дуглас" пару раз клюнул носом, потому что у рыдающего от смеха Барона штурвал ходил в руках ходуном. Лет пять после этого при каждом удобном случае старшине Тарасюку дарили книжки по истории Французской революции и почему-то Гавроша Виктора Гюго.

Vive le general Galliffet ! Des aristocrates pour la pique ! переводится следующим образом - Да здравствует генерал Галифе ! Аристократов на пику !

А посадку произвели только с третьего захода, но даже не сломали шасси.

Трактатъ о коробке спичекъ i прочемъ

Вы знаете,что такое соблазн? Хе-хе, конечно, знаете.
Верите ли вы в свободу воли? А как же ж. Что, кто-то сомневается?
И тут я улыбнусь лукавой ленинской улыбкой...

Было мне семь лет, садик закончился, школа еще не началась: на дворе был жаркий август 1973-года.
Я болтался без дела. Хотя, почему без дела? Как раз в тот день и направлялся я по очень важным делам к местному "Гастроному". Бутылка из-под "ситра" стоила аж 12 копеек, а молочная целых 15, но молочная была элитной бутылкой.
Три бутылки гарантировали мне кино с мороженым. Это сейчас у первоклашек мобильники. А тогда...
Вы помните в овощных магазинах три перевернутых конуса? В одном томатный, в другом яблочный, третий был пустой. Иногда в третий наливали сливовый.
Томатный - 10 копеек, яблочный - 12, сливовый - не помню. Я как-то психанул и взял сливовый. Он пах грушами. Для томатного был стакан с розовой водой: в нём болталась алюминиевая ложечка. Спида тогда не было: откуда ему при таких условиях? Еще был стакан с солью. От капель сока и воды соль стала отполированным монолитом.
Между "Гастрономом" и пятиэтажками была зажата горка, густо поросшая сосняком и бурьяном. На горке каждый день веселые дяденьки пили портвейн "777". Вот на эту горку я и поплелся: бутылка из-под портвейна стоила 18 копеек, сами понимаете, что игра стоила свеч.
На горке был вбит бетонный столбик, уж не знаю кем и для чего. О столбик дяденьки любили бить бутылки, а иногда ленились. Бутылок я не нашел. Я нашел интереснее. На столбике лежал коробок спичек. Я смотрел на коробок, а коробок весело смотрел на меня. Я не верил своим глазам: такое добро - и моё! Детям спичек не давали тогда, что вы, какие спички. Когда кто-то кричал во дворе:"Паца, у меня есть спики, айда на горку палить кастрик!", то снимался молча и быстро весь двор. Тогда дяденьки переставали пить портвейн и старались надрать нам уши, но это было еще интересней и веселей.
Соблазн глядел на меня нетронутыми боками спичечной коробки. Как вы думаете, что было дальше?
Известно что... Сухая и высокая трава горела красиво и быстро. Догадавшись, что ситуация вышла из-под контроля, я побежал домой расставлять солдатиков: если придут злые милицЫонеры, то вот вам мои солдатики. Через минут 10 или 15 там ревел огонь, а дым столбом поднимался над домами. Потом я услышал сирены пожарных машин. Ого, подумал я, и побежал смотреть. Сколько машин тушили я уже не помню, но меня потрясла картина: горела вся горка, горели сосны.
Это был ПОЖАР. Я был оглушен от эффекта, и чуть не плакал от горя: ведь это ж я такое сделал, а похвалиться нельзя!
По прошествии лет я стал задумываться: а не сгорел ли в том огне какой-нибудь пьяный бомжик? Кто знает...
Коробок спичек для пацана... Это как Еве то яблоко. Cоблазн.
Горка выгорела. Через месяц там стали урчать бульдозеры: решили строить детский садик.
И нашли огромный склад боеприпасов,- я бегал смотреть эти горы снарядов за красной ленточкой. А если бы они от пожара сдетонировали? М-да...

Уже больше 30 лет стоит тот детский садик и прекрасно работает. А я, когда его вижу, по-ленински улыбаюсь.
Ведь только я вижу эту цепочку событий: соблазн-пожар-бульдозеры-снаряды-детский сад.
Как причудливо переплетаются соблазн, свобода воли, рок...
Сейчас бы там построили какой-нибудь элитный пентхауз. Только как бы повели себя эти снаряды сейчас? Еще через 30 лет лежания в земле?

А у меня в глазах причудливая связь событий: коробок спичек - детский садик.
Свобода воли?
Кто знает...

Ex nihilo. 17 мая 2007.

День cюрпризов

Для всех, кто как-то причастен или интересуется авиацией - простите за возможную нестыковку в терминологии.

Реактивный двигатель есть устройство гениальное в своей хищнической простоте. Две наших турбины, зверюги ненасытные, пылесосят серую бетонку ВПП, и их голодный вой уже не раздражает, а радует слух. Мир за стеклом кабины приятно ускоряется, за ним едва успевает голос в наушниках.

- Индикаторы в норме, 70 узлов, 100. V1...
Правак сбивает мою ладонь с РУДов, обе руки на штурвал - теперь можно только вверх.
- Отрыв, набор высоты подтверждаю, шасси долой...

Свист двигателей, как чудесный охотничий рог, зовущий творческих непосед и просто балбесов в дорогу, каждая смена его тональности - новый куплет в бесконечной ездовой песне. Но вот, опаньки, потянуло не туда, дуэт сфальшивил. Большая противная красная кнопка радостно замигала на верхней части панели.

- Пожар в первом, сектор на холостые...
- Мэйдэй, мэйдэй, мэйдэй. Башня, Сайтешн-Пять-Чарли-Чарли, у нас нештатка, пожар в двигателе, заводите на посадку в экстренном.
- Пять-Чарли-Чарли, вас понял, продолжайте набор высоты по схеме. Посадка на данный момент никак. Полоса занята прибывающими бортами с приоритетом. Аварийшки в пути. Сколько душ на борту?

Суки... Правака надо чем-то сейчас занять, а то заскучает:

- Пожар подверждаю как реальный, аварийно отрубай номер один, взводи бутыль... Пшшш! Взводи вторую... Пшшш!. Вроде погас. Высота 400, нафиг закрылки, разгоняемся до "сосиски" (Venr). Карту "пожар в двигателе" - погнал!

Самолет пьяно тянет налево, ноет правая нога, подворачиваю колесико триммера. Отпустило. Двигатель номер два теперь надо любить и лелеять, а то обидится и тоже начнет лопастями компрессора плеваться. Высоту на "сосиске" набираем почти штатно, и вобще все хорошо. Пока. Залазим на эшелон 50. Видимость - нолик с минусом. Трясет.

- Пять-Чарли-Чарли, сверни влево на 270. Готовь карту подхода ИЛС 9.

Ой, спасибочки. Правак без напоминаний загоняет подход в систему. Молодец. Видит, что КВС занят по самые помидоры, т.к. идем вручную, на "чистогане" - автопилот и флайт-директор на этом пепелаце при отказе двигателя непредсказуемы. Левое крыло как-то быстро тяжелеет. Ба-лин. Штурвал выкручен почти до упора. Мы что-то где-то проеб... Ща поедем...

- Потери в правой топливной системе, дисбаланс по бакам 400 килограмм. Врубай перекрестное...

Оп-па, поймали. Сайтешн летит чуток боком и чуток плашмя, но ведь летит, воробушек...

- Башня, нам бы в "отстойник" минут на десять, дисбаланс выдоить.
- Добро.

Что там этот желтый огонек на панели делает? "HYD Lvl LOW", что можно вольно перевести как "гидравлика капут". Спойлеры, реверс и иже с ними - там же. Колесики сжатым воздухом бум выдувать.

- Башня, у нас проблемы с гидравликой, спойлеры, шасси и реверс иноп.
- Пять-Чарли-Чарли, мне эти ваши шурушки по барабану, влево на 180, снижайся на 2000. Подход по схеме ИЛС 9 разрешаю, курс и высоту держать до луча.

Прямой угол перехвата глиссады. И не снижаться нам надо, а нагло падать кирпичом, иначе не успеем. Ах, как драматично! Вот ить суукии! Зайдем по-английски - видел я ваши ограничения скорости в белых тапочках. Рука тянется к спойлерам, а вот обломайся - нету гидравлики. Как особаченный кошак с дерева, сваливаемся на глиссаду, гасим скорость в развороте.

- Пять-Чарли-Чарли, ты обороты пасешь? У меня на "мигалке" только что было 260. Нарушаем?
- Башня, идите нахер.
- Роджер...

Сжатым воздухом выдуваем шасси. Судя по звуку, вышли, но в замки не встали. Педалями мотаю самолет из стороны в сторону, надеясь, что набегающий поток запихает стойки, куда надо.
- Вижу три зеленых, красных нет.
Это означает, что колесики в замках и что правак сегодня не дальтоник. Уже легче. Занять бы его чем-нибудь..
- Карту "Подход и посадка на одном двигателе" - погнал!

Мы на глиссаде - стрелочки ИЛСа аккуратненько выравнены. Здесь я дома. Мой инструктор страдал дислексией, и стандарт из руководства "в пределах половины шкалы" читал как "в пределах половины деления", ну и дрочил меня соответственно. Я ИЛСы лучше автопилота летаю. Етить... Правак опять скучает.

- 100 до минимума, брысь "наружу". Полосу увидишь, кричи.
- ПОЛОСА НА 12 С ПОЛОВИНОЙ!
- ВИЖУ! ...закрылки на 45...

Теперь все будет хорошо. Прибираю тягу и целюсь на белые кубики.

- Пять-Чарли-Чарли, уходи на второй круг! Неучтенный борт на полосе...

РУД вперед до упора. Да на... Мы ж на одном двигане.. У, бл.. Оху... Ну и денек!

- Закрылки 15.
- Закрылки 15, набор высоты подверждаю, шасси...
- НЕ ТРОЖЬ РУБИЛЬНИК, ИРОД!
- Ой...

Сжатым воздухом шасси можно выдуть только ОДИН раз. Пусть их висят. Номер два на запредельных оборотах, но мы таки выцеживаем из него сначала 400, а потом 1500 футов высоты. Машина с выпущенным шасси летает очень тяжело.

- Пять-Чарли-Чарли, полоса свободна.
- Башня, у вас там что за грибы сегодня курят?

На панельке "хороших новостей" добавляется веселых огоньков, и номер два предательски теряет тягу и останавливается. В кабине становится тихо и уютно. Превед, медвед. Закладываю разворот 80 на 260 со снижением.

- Башня, прошу с этого момента считать Пять-Чарли-Чарли планером.
- Вас понял. Полоса 27 вся ваша. Аварийщики катятся с 9-ой на 27-ую и жутко матерятся.
- Передайте, чтобы не спешили, у нас закрылки не выходят.
- Понял, какие-нибудь еще последние желания?
- Башня?
- Башня слушает...
- Идите нахер...
- Роджер...

Выравниваюсь по обратнику ИЛСа. Видим полосу, похоже, осилим на самый краешек. Закрылок, реверса и спойлеров нету. Расчетный пробег смело умножай на 2 с половиной. А полоса короткаааая!

Плюхаемся на бетонку, как танцор в лезгинке, на колени. Асса! Колонку штурвала вперед на полную, тормоза до упора. Скрежещем антискидом и чем-то еще, держим центр полосы. Останавливаемся в метре от противоположного края и с минуту тупо пялимся прямо перед собой и совсем ничего не делаем.

По уму сейчас надо бы выйти из самолета, посмотреть, как красиво остывают на бетоне лужицы расплавленного металла, которые когда-то были тормозными дисками. Стойки шасси сейчас, пожалуй, приобрели живописный рубиновый оттенок и слегка изогнулись, а вся полнота картины еще и провоняла горелой резиной.

Но мы не совсем в самолете.

Роберт, "главный истязатель", он же "Башня", заглядывает в кабину "стимулятора".

- Сами угадайте, где и как вы сегодня облажались, а я вам до кучи еще с десяток косяков насчитаю. Закрываемся на сегодня, завтра работаем нестандартные подходы. Кыш!

Реактивный самолет - штука дорогая. Дешевле тренироваться на симуляторе. Что, в принципе, тоже интересно. Даже если каждый "полет" сильно похож на вышеописанный кошмар, который современные достижения в компьютерной графике и сервоприводах превращают в ощущаемую реальность. Хотя... завтра я иду праваком...