-Товарищ капитан первого ранга! Скажите, а где лучше начинать службу?
-Товарищи курсанты, я считаю, что военно-морскому офицеру службу надо начинать на островах...
Девяносто пять "синих воротников" превратились в слух и ждут продолжения. Вот оно:
-...на Васильевском, например

ВАРИАНТ "СКУНС"

Утопить корабль дерьмом?
Элементарно.
Даже своим собственным.

Капитан-лейтенант Карл-Адольф Шлитт, Кригсмарине, U-1206

Над Уралом сгущались летние сумерки 44 года, теплый летний воздух становился густым и, смешиваясь с таким же вещественным смогом из многочисленных домен, мартенов и котельных, ложился на землю тяжелой, дурманящей периной. Выползали откуда-то комары размером, говорят, с крупных собак, и, пряча в этом дыму свое злорадное контрабасовое гудение, охотились на усталых тружеников тыла, которые понуро тащились домой после трудовой вахты.
Но в одном из цехов Н-ского оружейного завода обстановка была далека от спокойной уверенности окончания смены. Собственно, само окончание было под большим вопросом, так как цех не успевал планово трижды перевыполнить суточный план по сдаче фронту авиационных бомб ОФАБ-500 весом в 500 убийственных килограмм. Умело нацеленная, такая бомба спокойно ломала хребет широкому мосту или довольно крупному кораблю, ну а от танка или самоходки оставались только воспоминания и, в некоторых случаях, фирменные значки Порше, Майбах или Мерседес, фильтры от сигарет и обгоревшие губные гармошки.
В данном конкретном случае приемщики упирались из-за того, что СМЕРШ пригрозил расстрелять каждого десятого, если опять повторится вредительская история с недовложением взрывчатки, хотя избежать этого было просто невозможно - мало того, что ее привозили заведомо меньше, чем было нужно, так еще и отказывались списывать на глушение рыбы, которая составляла существенную часть рациона рабочих семей и без которой приходилось жрать всякую дрянь, от которой вот сегодня, в частности, почти вся бригада страдала жестокой диареей.
- Срёте вот вы, вместо того, чтобы работать - орала здоровенная приемщица, - Не знаю я, чем вы там собираетесь энту бонбу оснащать, но чтоб через час полная была! И никаких таких отступлений по массе!!! А я пойду к парторгу! - и, круто развернувшись, ушла.
"Склад готовой продукции открыт" - отметил про себя бригадир и повернулся к своим страдальцам
- Да, мужики, - сказал бригадир своей притихшей зеленоватой гвардии, - Надо что-то придумать. Надо придумать. Бывает, решение под ногами валяется. Надо его искать. Посмотреть на вещи нестандартно. Вот чем мы сегодня весь день занимаемся? - вопросил сам себя бригадир и осекся... Решение выплывало само. Вернее, выливалось. Но было уже не до терминологии...
Сейчас уже невозможно выяснить, кто и как собирал некое вещество, которое в результате было загружено в корпус бомбы и плотно укупорено то ли со стороны детонатора, то ли со стороны стабилизатора. Факт остается фактом - бомбу тихой сапой сунули в склад продукции, прошедшей контроль, изъяв оттуда совершенно настоящую и исправную для предъявления необъятной бабище.
А утром деловитые зэки под конвоем погрузили бонбы на грузовики, и уехал смертоносный груз доблестных уральцев вносить свой пусть маленький, но такой нужный вклад в общее дело победы над коварным врагом...
Долго ли, коротко ли, грыз это командир самолета 51-го гвардейского минно-торпедного полка Красножопого Балтийского флоту лейтенант Женя Пудов травинку. Прекрасный летчик, настоящий командир и просто светловолосый и голубоглазый красавец Евгений всегда грыз травинку, глядя, как готовят к вылету его самолет. Стояла певучая прибалтийская осень, все вокруг начинало пламенеть красками пышного угасания, и импортный "бостон" был так органично вписан в сентябрьскую прелесть аэродрома, что Жене захотелось водки. Собственно, водки хотелось всегда - кто не летал на торпедоносцах, тот не поймет. Летному составу минно-торпедной авиации можно было бы смело и гораздо более стильно написать ту главу бессмертного произведения Дейла Карнеги, в которой говорится о "жизни в отсеке сегодняшнего дня", ибо пока на складах были торпеды, а разведка находила в море хоть какие-то цели, говорить о завтрашнем дне летчика-торпедоносца было даже не глупо, а как-то бессмысленно - все равно что о возможности побродить по Венере голышом с балалайкой.
Вот такое дерьмо. И таким дерьмом эта война была даже на отличном самолете А-20G, который, казалось, сам был не очень-то рад своему нахождению в руках этих неуклюжих мьюжиков с перегаром, которые прямо-таки старались поломать его моторы, вывести из строя радиоаппаратуру, устроить перекосы в пулеметах и окончательно убить в дикой и первобытной по своей природе торпедной атаке с воздуха на неподавленные зенитки, под несвязанными боем "мессерами"... Вот дерьмо-то, а?
Поэтому хотелось водки. Поэтому Женя грыз травинку. Поэтому это все было уже привычкой и ритуалом, и неважно было, что нет торпед, что вместо них Женькин самолет обременили двумя полутонными бомбами, пообещав подрыв через секунду после попадания, чтоб он, сбросивший их на высоте верхушек (топов) мачт немецкого транспорта, смог бы "убраться на хрен до взрыва". Такой коленкор был несколько более веселым, потому как, хоть и не приоткрывал дверь в завтра, как обложной дождь или непроглядная метель, но хотя бы намекал на ее, двери, существование, и это вселяло надежду.
А забравшись в самолет и услышав из лесной чащи многообещающую тираду кукушки, которую он на шестнадцатом "ку-ку" суеверно перестал выделять из звуков окружающей реальности, Женька совсем расслабился и засвистел. И экипаж понял - сегодня все будет хорошо...
Командир немецкого миноносца Т-18 капитан-лейтенант Пфеннинг вел свой корабль твердой рукой. Четкий пробор и стальной взгляд офицера не оставлял никаких сомнений в том, что задание будет выполнено. Сейчас командир флотилии корветтен-капитан Марк приказал возвращаться в Таллинн, но Пфеннинг заметил в паре десятков миль от Такхуны какой-то пароход без охранения и флага, и ответственность офицера Кригсмарине не позволила мириться с таким бардаком. Пфеннинг шел осматривать судно. Он стоял на ГКП своего прекрасного корабля и, твердо веря в победу, смотрел вдаль.
А двумя палубами ниже Пфеннинга и дальше в корму, сидел человек, который скорее нарисовал бы на портрете фюрера большое свиное рыло, чем обозвал бы этот корабль "прекрасным". Инженер-механик миноносца, обер-лейтенант с совсем неарийской фамилией Дайм, старый, уставший механик гражданского флота, призванный год назад, еще мог, кисло улыбнувшись, назвать "неплохим" проект миноносца 1939 года, но вот это корыто, которое, неуверенно изображая из себя маститого рысака, дрожало под ногами, было достойно, по Дайму, только одного определения - дерьмо.
- Господи, вот дерьмо-то, - бормотал Дайм, водя карандашом по продольному разрезу кораблика, на котором было прекрасно видно крупнейший конструкторский пролет образца 1937 года - невзрачную пару дизель-генераторов, не имеющих своего угла и сиротливо тусующуюся позади турбины левого борта, на низких фундаментах двойного дна...
- Смотри, крейсер!!! - орал в СПУ штурман, - Да нет, бля, почти линкор!!!
- Ты давай боевой рассчитывай, - буркнул Женька, - Орать потом будешь!
- Левее! Ниже! На боевом!
- Сброс!
- Бомбы сброшены! Попадание!!!!
- Одно?
- Взрыв один...
- Вот бля...ага, линкор. Ты пароход чё, не видел? Радист, передавай: два бомбовых попадания в крейсер... штурман, а какие у них есть крейсера?
- "Нюрнберг"
- А проще?
- Ну... "Лейпциг"...
- Бля... да проще название придумай - этот же дятел полчаса передавать будет!
- Тогда "Кёльн".
- Слышь, радист? "Кёлн"! Кальсоны, Ёлка, Людка-буфетчица, Награды. Знак мягкотелости опустим... на кой он гвардейскому экипажу?!
И радостный победоносный экипаж полетел домой, праздновать первый пока изумительный случай, когда противник так и не открыл зенитного огня...
... самолет свалился на голову неожиданно, вдруг, вынырнул из облаков и, мелькнув красными звездами, сбросил две бомбы. Первая упала в воду в районе носового котельного отделения, и со страшным грохотом взорвалась. Стальной дождь осколков рассек обшивку, пробежался по шкафуту и надстройкам, выкашивая торпедистов и зенитчиков. Через пробоины в обшивке пошла вода. Толстая приемщица далеко на Урале удовлетворенно хрюкнула во сне и сбросила с себя волосатую лапу тылового СМЕРШевца. Это была бомба, принятая в тот памятный день последней. Чувство исполненного долга - великое чувство.
И мы подошли к тому моменту, когда в корабль попала вторая бомба, собранная последней во все тот же летний уральский рабочий день. Предлагаю вам ознакомится с личным дневником чудом уцелевшего в тот сентябрьский день 1944 года обер-лейтенанта Дайма, дневником, и поныне пахнущим эклектичной смесью самых сильных парфюмов, которые только можно было отыскать в течении всех долгих послевоенных лет:
"Второе попадание пришлось в выгородку дизель-генераторов. Почувствовав сильный удар по корпусу, я упал на палубу и закрыл голову руками. Не хватало еще так нелепо погибнуть за эту австрийскую свинью. Однако чуть приподняв голову от пайол, я понял, что закрывать надо было не затылок, нет , совсем не затылок. Эти мерзкие русские припомнили нам Ипр. Причем сделали они это самым диким, варварским, достойным их медвежьих натур способом. При падении бомба разрушила трубопровод высокого давления, ударилась в блок цилиндров ДГР N2, снесла его на хрен с фундамента и, разрушившись сама, окатила содержимым жидкой консистенции неопределенного цвета вахтенного моториста дизель-генераторов, который, упав на палубу, оказался лицом в озере содержимого прямо напротив оборванного трубопровода высокого давления, и был немедленно насыщен содержимым бомбы, так сказать, орально. Все попытки оказать ему помощь оказались безуспешными и привели к аналогичному насыщению еще троих матросов. После этого содержимое бомбы стало уже, в основном благодаря воздуху высокого давления, газообразным или, точнее, взвешенным в воздухе по всему машинному отделению N1, и находиться в нем без средств индивидуальной защиты стало невозможно. Я отдал приказ включиться в средства индивидуальной защиты и сам достал противогаз, зажмурился и одел маску, но оказалось, что при падении на скользкой палубе большой кусок содержимого бомбы оказался внутри нее, моей маски. Это последнее, что я помню перед потерей сознания. Когда я пришел в себя на верхней палубе и понял, что команда оставляет корабль, я почувствовал необходимость доложить ситуацию командиру. Вместо этого меня бросили за борт в нагруднике и сказали, что ситуация безнадежна - запустить уцелевший генератор нет никакой возможности, потому как содержимое бомбы разъедает изоляцию кабельтрасс и никто не исключает короткого замыкания. Я спросил из воды, прокричав, что с командиром. Мне ответили, что он был ранен при попытке связаться м машинным отделением с помощью пневмопочты - в ответ ему был доставлен образец заряда бомбы, который немедленно произвел свое коварное действие, мало того, крен корабля привел к тому, что падающий капитан-лейтенант Пфеннинг разместил свое лицо непосредственно рядом с выпавшим из рук образцом, вернее, прямо и непосредственно на нем. Учитывая невозможность ведения борьбы за живучесть, выход из строя командира и старшего механика, и постепенное затопление котельных отделений от осколочных пробоин, старпом приказал оставить корабль.
Впоследствии я был поднят на Т-16, на котором с остатками экипажа доставлен в Таллинн. Мы потеряли 30 человек, но видит Бог, лучше бы я задохнулся насмерть на своем боевом посту - полностью устранить ЗАПАХ (DER GERUCH) мне так и не удалось до сих пор. Остается только надеяться, что большинство немцев в той войне не испытали на себе действие этого чудовищного русского биологического оружия. Позже в госпитале нам довели под подписку о неразглашении, что эта злополучная бомба содержала в большом количестве, в принципе, обыкновенное человеческое дерьмо, доведенное условиями производства (!) и хранения до ужасающего сочетания качеств плавиковой кислоты, слезоточивого газа и цианидов сложных структур в сочетании с экзотическим ядом кураре."

Но это было позже. А в тот вечер, когда в 16 милях от маяка Такхуна, загибаясь в борьбе с силой и качеством отечественного оружия, бился экипаж немецкого миноносца Т-18, бригадир той самой команды некогда дрищущих напропалую тружеников тыла, опрокинув рюмашку первачика и погрузив ложку в янтарную ушицу, сказал жене:
- Вот видишь, мать, на што мне энтот тротил? Где ж ты в войну еще такой благодати съедобной надыбаешь? А производство... а что производство? В умелых руках, матушка, и хуй - молоток, да и вообще, любое дерьмо для правого дела сгодится. Налей-ка еще одну, душечька!

Секс в море или все моряки сво...

В море все моряки свободны до возвращения в родной порт - секс в море возможен только виртуально-бинокулярно при двадцатикратном увеличении естественной похотливости и близости пляжа. А с увеличением тервод и двадцати крат не хватит. Тогда они ждут чуда.
Чудо редко, но приплывает на белом прогулочном катере. На его юте накрыт стол с шампанским и двумя блондинками, вокруг поп которых крутятся калифорния дримеры - яппи из Сан Диего. И вот подходит этот ковчег разврата метров на десять к нашему борту и ложится в дрейф, вызывая звон по всему кораблю - это скребки выпадают из рук моряков, работающих на верхней палубе.
Когда на катере раздается музыка, и блондинки начинают плясать танец «хула», наш старпом орет:
- Отойти от лееров! Погнете, сволочи!
Появление банды загорелых и лысых русских топлесс в синих семейных трусах - сигнал блондинкам: их руки ныряют за спину, и вот уже бюстгалтеры крутятся над нежными головками, ожидающими от русской аудитории гула и восхищенных свистов.
Никак нет! Русские стоят фонарными столбами, на вершине которых блестят остекленевшие глаза. Некоторые украдкой плачут...
- Док, ахтунг! - говорит старпом. - Срочно вниз! Подсыпь свое чудо-зелье в питевую цистерну, а то быть беде. Бойцы, разойдись по местам работ!
Но матросы недвижимы! Какие они сейчас, нахрен, бойцы!
- Педа...разы...- кричит наш механик Леван, осекшись под взглядом замполита. - Тащ, беда...разы так можьно?! Разрешите принять меры!
- Разрешаю! - отвечает замполит, сканирую биноклем корму катера, и натыкается на белые попы веселой американской компании. - Хххады!
А Леван уже внизу и тычет в исполнительную кнопку на пульте. Есть сброс! Схватив противогаз, бежит обратно на правый шкафут, на котором уже пусто. Вырвавшиеся из фановой системы фекалии дружно и весело обволокли американский катер. Девчонкам-то хорошо - их бюстгалтеры оказались хорошими респираторами, а вот с яппи беда - плачут. Рыдают, не попадая пальцами в кнопку пуска двигателя. А вот и попали! Счастливого пути, ребята!
И снова на корабле воинский порядок, и вахтенный офицер дает команду:
- Подать питьевую воду в систему! Экипажу наполнить питьевые бачки!
Все бросаются к кранам, и лишь наш доктор сидит в своей каюте, поглаживая заранее наполненный графин и загадочно улыбаясь... Но вечером механик докладывает командиру о возникновении мелкой вибрации в районе матросских кубриков. На суровый взгляд командира начмед отвечает тонко и визгливо:
- Да нет у меня никакого брома! Только хлорка!

А завтра опять катер приплыл. Большой и атомный - крейсер УРО «Калифорния». Его командир - Гейлорд Паулсон - большой весельчак с темпераментом, соответствующим его неприличному имени: выглядит как лорд, а ведет себя как гей. И экипаж его гейский - американцы системы афро по борту и американцы системы евро на ходовом мостике. Первые дружно нагнулись и выставили в нашу сторону шахтерские попы, вторые сверху их в бинокли разглядывают. Радуются!
Но что это! На русском корабле какой-то мелкий в офицерской фуражке плакат развернул. Так, читаем:
- Эм-эн-пи-уай эм-эн-пи. Что это? Так, ниже голубь с ракетой в клюве! Поняли - эмблема русского корабля! А снизу еще что-то написано! Кто знает русский?
- Я!
- Читай!
- Сверху - Миру мир. А под голубем - Писе. Тьфу, Peace по-нашему. Надо же, они своих диссидентов на военные корабли упрятали! Умно! До Москвы далеко, а чайки - не аудитория.
- А Вы знаете, господа, когда я атташе служил в Москве, видел вот что - стоит здание, а на нем вывеска на английском, читаемая по-русски как «Пектопа». Спросил сопровождающих чекистов, что это значит. Оказывается, они так слово «ресторан» пишут!
-Да уж, дикие, эти рускиз. На юте, повторить приветствие!
И опять нам заулыбались черные то ли лица, то ли задницы. Стоящий с плакатом замполит обмяк и стал скатывать лист ватмана. Его не поняли! Но что это, американцы вдруг загалдели, захлопали в ладоши и стали показывать пальцами в наш борт. Замполит лег на леера и глянул вниз - из иллюминатора матросского кубрика выглядывала задница корабельного пса Клапана, приветствующего американцев взмахами хвоста. Из глубины кубрика раздался голос:
- Целься! Дави Клапану на пузо! Товсь! Охонь!
Вечером секс в море все же состоялся...В каюте замполита... В море все же есть место сексу!

Шапками закидаем!
Максим Давыдов

humor.21.ru

Как известно, шапка - это зимний головной убор. Ещё бывают шапки вверху какого-нибудь документа. А вот моряки, кто служил на кораблях с паровой силовой установкой, знают ещё один вид шапок. Кто не знает, о чём это я, пусть не удивляется, - современные боевые корабли до сих пор используют пар в качестве рабочей силы. Например, ядерный реактор нагревает воду, превращая её в очень горячий пар (этак 500 градусов С), затем его подают на силовую установку. Не подумайте о больших рычагах с поршнями, как у паровоза! Теперь винты приводятся во вращение мощными турбинами с редукторами, и корабли весом во многие тысячи тонн летают, если надо, как модные сейчас аквабайки, 50-60 км/ч. Ну, а если размеры судна не позволяют разместить в машинном отделении атомный реактор со всей своей приблудой, пар добывают старым дедовским способом, - с помощью котлов и сгорающего там мазута (хорошо, хоть не угля!). Естественно, подача этого мазута и воздуха для его горения регулируется в нужных пропорциях умной автоматикой, но иногда и она даёт сбои, особенно при резкой смене нагрузки во время швартовки корабля к пирсу. И тогда над головой у гордых моряков появляется большая чёрная шапка. Это всё равно, что крутой водитель, когда трогает машину с места, вдруг глушит двигатель, как неопытный "чайник". Поэтому корабельные шапки - вещь непрестижная, даже вредная, поскольку сажа от несгоревшего мазута оседает на ближайшие поверхности и достаточно плохо отмывается с них.
Но это всё присказка. Любое зло можно использовать во благо для себя, если направить его в нужную сторону и в подходящее время.
С испытаний в Балтийском море на Северный Краснознамённый флот перегонялся новенький эсминец. Все устройства и приборы только что проверены, отрегулированы и работают, как часы.
В котлах горение просто идеальное, - выхлопные газы кристально прозрачные, короче всякие шапки абсолютно исключены. Краска на бортах блестит, металлические части надраены до такого блеска, что Солнцу наверное стыдно. Командир корабля не нарадуется такой красоте. А тут, откуда ни возьмись, появляется норвежский вертолёт и начинает нагло летать вокруг, как назойливая муха. Воды вообще-то нейтральные, но уж больно близко он снимает своей шпионской камерой новую боевую единицу. Чтобы припугнуть супостата, командир даёт приказание главному артиллеристу, - пусть, мол, твои орлы пошевелят стволами орудий, глядишь и отвяжется, окаянный. А надо сказать, орудия на корабле - что надо. Долбанёт такая пушка даже холостым выстрелом, так этот вертолётик сдует к чёртовой бабушке! Ну, ребята стволами сдвоенными поводили туда-сюда, навели их на вероятную цель, да не тут-то было! Стреляный воробей оказался, видать не первый раз в таких делах участвовал. Взял, да и завис над трубой, летит вперёд вместе с кораблём, издевается над пушкарями, - ни один ствол туда повернуться не может, кто будет по своей же трубе стрелять!
Пилот ухмыляется, его отлично видно, зато командир корабля мрачнее тучи. Ведь подрывается престиж всего Северного флота, а ничего сделать нельзя. Но рано радовался хитрый лётчик, русские так просто не сдаются! Шепнул что-то командир главному механику, тот дал команду в машинное отделение, и где-то там, внизу вахтенный матрос на пульте управления котлами щёлкнул тумблер с "Автомат." на "Ручное" и от души отвернул регулятор подачи топлива...
Когда огромная шапка наконец-то стала рассеиваться, кто-то ответственный за чистоту трубы посмотрел на неё и очень грустно вздохнул. А вот куда делся вертолёт и сколько времени его потом отмывали (если нашли), никто так и не узнал. Да мы вообще любого шапками закидаем!

Эльтиген - Огненная земля.
1 ноября 1943 года. Керченский пролив.

Все слышали о Малой земле. В правление Брежнева она стал широко известна. Как шутили тогда остряки - "2-я Мировая война - это эпизод из битвы за Малую землю". Но если не острить, то бои там стояли очень жаркие. Но в тени остался другой плацдарм - Огненная земля, участок побережья у посёлка Эльтиген, возле Керчи. Этот рассказ я написал, просто чтобы напомнить об этом малоизвестном эпизоде войны. Ну и лишний раз упомянуть о жарких боях за мою любимую Керчь, через которую четыре раза фронт перекатывался, дважды была оккупирована. Об ожесточенности здешних боёв косвенно может сказать тот факт, что в боях за этот город звания Героя Советского Союза были удостоены 134 человека, а тогда Золотую Звезду к юбилею не давали.
...
"Редкая птица долетит до середины Днепра..." Ну, наверное, эта птица - домашняя курица. А вот перелётные птицы запросто перемахивают реки, моря, океаны и континенты. Легко им, пернатым. А вот человеку попробуй вплавь, да под огнём форсировать Днепр... Или, скажем, Керченский пролив. Редкий десантник живым доберётся до середины водной преграды.
"Чуден Днепр при тихой погоде". К сожалению, не видел, но охотно верю, что эта великая река и вправду красива, особенно при тихой погоде. Керченский пролив тоже живописно выглядит при ясной погоде. Но вот живенько так представьте картину: непроглядная ночь, неистовый осенний шторм, а бойцы морской пехоты на переполненных почти по планширь утлых катерках, буксирах и десантных мотоботах. Хотели бы вы такую погоду на их месте оказаться?
***
В первом эшелоне десанта на Эльтиген была 318 дивизия 18-й армии, отдельный батальон морской пехоты, батальон 255 морской стрелковой бригады. Помимо сухопутных сил в операции участвовало 278 катеров и вспомогательных судов, 667 орудий и более 1000 самолетов.
***
Некоторые из судёнышек тащили на буксируемых плотах противотанковые пушки-сорокапятки. А на Таманском берегу, в прибрежном посёлке Кротков, загружаются новые отряды морпехов, погрузку лично контролирует командование 18-й армией, в их числе неизвестный никому ещё полковник Брежнев, начальник политотдела армии. Ему довелось видеть, как полгода назад последние немецкие подразделения переправлялись с Тамани на керченский берег пролива.
"На берегу Керченского пролива мы увидели картину, потрясшую нас изуверством гитлеровцев. С группой командиров я смотрел на едва различимые в бинокль удаляющиеся транспортные суда противника. Мы хорошо видели, как пронеслись наперерез им наши бомбардировщики и истребители. Но, достигнув цели, самолеты разворачивались и уходили. Мы ничего не могли понять. Потом пилоты доложили: палубы судов были заполнены детьми и женщинами. Летчики не могли бросать бомбы: загнанные на палубу силой оружия, люди служили прикрытием для фашистов, засевших в трюмах".
"Малая земля" Брежнев Л. И.
...
С низких облаков обильно хлещет ливень, огромные водяные валы почти скрывают идущие в десантные корабли. Самая подходящая погода для тёмных, скрытных дел: воровства, разбоя... Или для форсирования водной преграды. А на керченской стороне - высокий скалистый берег, батареи береговой обороны, пулемётные гнёзда, блиндажи, траншеи, заграждения из колючей проволоки, минные поля, прожектора, обшаривающие воды пролива. За год второй оккупации Керченского полуострова немцы хорошо укрепились. Впрочем, сейчас, в сильный шторм и сплошной ливень, прожектора не очень помогали немцам. Волна была настолько сильной, что катерникам пришлось рубить канаты плотов с пушками. Останутся десантники на плацдарме без артиллерии, только с миномётами и противотанковыми ружьями.
***
В керченской военно-морской базе у немцев было: 30 вооружённых быстроходных десантных барж (БДБ), 37 торпедных и 25 сторожевых катеров, 6 тральщиков. Керченский полуостров оборонял 5 армейский корпус 17 армии вермахта, всего 85 тысяч человек. В корпусе были: 3 румынская горнострелковая дивизия, обороняла север полуострова от побережья Азова до Керчи, 98-я немецкая пехотная дивизия (Керчь и южнее до Тобечикского озера), 6 кавалерийская дивизия румын (от Тобечикского озера до Чёрного моря). Корпус был усилен танками, артиллерией, прикрывался авиацией. Глубина немецких укреплений на полуострове до 80 километров.
***
Темна и непроглядна украинская ночь над Керченским проливом. Потому первая волна десанта смогла высадиться на берег без шума, впрочем, немцы быстро опомнились, осветили побережье прожекторами и открыли ураганный огонь. Штормом изрядно разметало высадочные средства от Керчи до горы Опук. Одновременно по керченскому побережью открыли огонь советские дальнобойные орудия. Непосредственно на плацдарме высадки у посёлка Эльтиген десантников поддерживали батареи, ведущие огонь с косы Тузла. С той самой Тузлы, из-за которой возникнет пограничный спор Украины с Россией через 60 лет. Но тогда ещё не делили Родину на самостийные отдельные квартиры, и никому не приходило в голову выяснять у бойца: москаль он или хохол? Впрочем, это ещё впереди. Один катер с десантниками, которыми командовал харьковчанин Р. Л. Фельзенштейн, занесло даже в Керчь. Под артиллерийским и миномётным огнём они высадились на набережную, углубились в город и подняли красное знамя на горе Митридат. Впрочем, в тот же день им пришлось оттуда эвакуироваться. Сам командир десантников, раненный в том бою, был потом удостоен звания Героя Советского Союза.
Глубокосидящие десантные суда не могли подойти близко к берегу, тем более, что в этом месте, у Эльтигена, в ста метрах от берега и вдоль него узкая отмель (сам там плавал), поэтому десантникам пришлось с оружием прыгать в воду и вплавь добираться до берега. Некоторые суда повернули обратно. И всё же в первый день у Эльтигена высадились три тысячи человек.
Среди морских десантников был военный корреспондент газеты "Знамя Родины" майор Сергей Борзенко. Оставшись единственным живым офицером в отряде, высаженным мотоботом N10, Борзенко не растерялся и принял командование на себя. Позже он также был представлен к званию Героя Советского Союза.
На правом фланге моряки залегли под пулемётным огнём. И в это момент подняла всех в атаку санинструктор главстаршина Галина Петрова. Согласно канонической версии она крикнула: "Вперёд! За Родину!" Ветеран эльтигенского десанта Никаноров рассказывал нам по-другому. По его словам, она крикнула: "Моряки! Мужики вы или бабы трусливые, так вас перетак! Или вам вместо тельняшек юбки впору надеть?" И поднялась в полный рост в атаку. Рванули за ней морпехи и выбили немцев из береговых укреплений. Главстаршина Петрова погибла в той атаке, ей посмертно также присвоено звание Героя Советского Союза.
К исходу 1 ноября десантники захватили плацдарм шириной до 5 километров и глубиной в 2 километра. Потом немцы непрерывно атаковали плацдарм, в том числе и при поддержке танков, непрерывно обстреливали его на всю глубину, стянули туда все силы.
И тогда 3 ноября севернее Керчи, на участке Маяк-Жуковка-Опасное, высадились основные силы десанта 56-й армии, 3 дивизии сразу. Десант на Эльтиген был отвлекающим, потому и высажен был на столь неудобном для десантирования месте. Да и ширина пролива здесь больше: 15 километров, а на севере только 4. То есть все бойцы эльтигенского десанта были фактически уже списаны в штабах, свою задачу уже они выполнили и перевыполнили. Но ещё сорок дней и сорок держали десантники этот плацдарм. С моря они были плотно блокированы немецкими катерами, снабжение им сбрасывали с фанерных У-2 лётчицы 46-го гвардейского полка ночных бомбардировщиков, а штурмовики ИЛ-2 и артиллерия с косы Тузла оказывали им огневую поддержку. Наконец, в ночь на 7 декабря те десантники, которые могли держаться на ногах, по приказу командования 18-й армии рванули на север, к основному плацдарму, к нашим. Раненые по этому же приказу были оставлены. Спорный приказ. Но осуждать его у меня не хватит духу. Ветеран Никаноров, рассказывая об этом, плакал, не мог спокойно говорить. "Кто там был, то поймёт, а кто не был - тот им не судья".
Вырвавшиеся из окружения, десантники совершили беспримерный рейд по тылам немцев, через степь и топи Чурбашского озера, ворвались в Керчь, захватив господствующую над городом гору Митридат и Угольную гавань. Эх, если бы наше командование знало об этом и одновременно ударило бы с севера! Быть бы Керчи освобождённой тогда же. Но некому было вовремя сообщить и принять решение, а потому немцы подтянули резервы, танки, нашим пришлось отступить. Оставшихся в живых эвакуировали на северный плацдарм торпедными катерами.
А что же с ранеными случилось? Это одна из самых трагических и героических страниц боёв за Эльтиген, но известно об этом лишь со слов немцев. В их понятии раненный враг не должен сражаться, он может только милостиво просить о пощаде. Да только вот раненых обычно не брали в плен ни немцы, ни наши. Знали наши бойцы, что с ними будет. И начали свой последний, беспримерный бой! Немцы узрели кошмарные картины: раненные в голову, с забинтованными глазами, палили в немцев на слух, безногие на коленях ползли в штыковую атаку, плача в ярости, что не успевают проткнуть увёртывающихся румын и немцев, однорукие зубами рвали кольца гранат и кидали их здоровой рукой. В последний, предсмертный миг они ощутили себя не жалкими обрубками, калеками, годными лишь просить подаяние на рынках, а ЛЮДЬМИ, с которыми врагу пришлось считаться. Никому неохота умирать, но уж если довелось, то лучше при этом остаться человеком. В живых не осталось никого.
PS: На Керченском полуострове есть теперь ж-д разъезд Петрово, в честь главстаршины Петровой, погибшей под Эльтигеном. Сам посёлок Эльтиген после войны в память о боях на Огненной земле переименовали в Героевское. После отделения Украины власти Керчи вернули посёлку прежнее название. Вовсе не в угаре борьбы с «тяжким наследием советского прошлого». Просто Эльтиген - это такое же священное имя войны, как Брест, Сталинград, Прохоровка. К тому же, как выяснили краеведы, на одном из восточных языков Эль-Тиген означает герой. Потому и не стоит масло масляным именовать.