Учителя. Продолжение
Морпех

Физо, она же физподготовка в наших войсках не на первом месте, но, конечно, и не на последнем - много выше математики с физикой. Вели ее разные преподаватели, хорошо запомнился один - капитан Банасинский. Он был морпехом, ходил в своей как бельмо на глазу (фраза начальника училища) черной форме, как к нам попал, покрыто тайной. Невысокий, если не сказать маленький, очень плотный, мастер спорта по самбо, которое в те времена было отчего-то в большем почете, чем дзюдо. Балагур добрый и покладистый, что для первокурсника как папа родной. Сильно не мучил, морпехов из нас не готовил. Да вообще не мучил, часто предоставляя сами решать, чем заниматься.
Одно из первых занятий по метанию гранаты. Показывает технику разбега, броска. Делает три шага, без видимых усилий швыряет, и оно как бы само летит хрен знает куда. Дальше мы. У кого-то совсем не выходит, у меня уже был опыт, летит более- менее, чтобы не стыдно. Подходит очередь броска Шуры. Шура - курсант со внешностью и фигурой Кинг-Конга. Метр девяносто росту, косая сажень, длинные руки и сутулый. Но ужасно скромный и стеснительный. Шура показывает пальцем на группу, которая занимается на другом конце стадиона за загородкой для метания ядер, дисков и молота, а мы бросаем как раз в ее сторону.
- Там эта, люди бегают.
- А, ничего, они же далеко, даже я не доброшу, - отвечает Банасинский.
Ну, Шура и бросил. Уже по разбегу капитан понял, что погорячился. В верхней точке полета гранаты он успел проститься с погонами, а когда она подлетала к сетке - и со свободой, но в последний момент встречный ветерок дунул чуть сильнее, на излете граната попала в верхний край сетки и отскочила назад. Народ за сеткой этого даже не заметил.
На полусогнутых ногах Банасинский, повернулся к Шуре, закрыл наконец рот, с усилием сглотнул и максимально ласково спросил:
- Сынок, ты метанием чего-нибудь не занимался?
- Не-а, только на тренировках изредка.
- А тренировался-то на кого?
- Так эта, КМС я по гребле...
- А что же сразу не предупредил?
- Ну, как же - я же говорил: там люди бегают...
Чуть позднее писали в газете, Банасинский спас человека от неминуемой смерти, в какой-то очень сложной ситуации оказав очень своевременную и квалифицированную медпомощь. Причем ушел сразу, как медики приехали. Долго искали его, нашли как раз по форме. Хороший человек. Позднее ездил с ним в составе сборной по фехтованию в Питер. Он был у нас просто старшим, не разочаровал. Вот как тогда вижу его веселую озорную и снисходительную «морпеховскую» улыбку.

Сомоса

Третий курс уже, конец, второй семестр, на кону летний отпуск. И тяжелейший экзамен по основам кодирования сигналов. Принимает начальник кафедры - полковник Сомоса. Если кто вдруг не жил активной политической жизнью в период заката социализма, то напомню, что по версии компропаганды в конце 70-х был такой жестокий диктатор из Никарагуа. Хуже него только Пиночет. И вот эта кличка очень подходила нашему преподу со внешностью Милляра, скрипучим голосом и характером Бабы-яги. Спать на лекциях не давал, ошибок не прощал, лекции вел противным скрипучим голосом и вообще создавал впечатление человека нехорошего и мстительного. К тому же начальник курса наш был как раз с этой кафедры, поэтому жаловался он ему напрямую, так что любое мелкое замечание не оставалось без крупных последствий. Потому и Сомоса. Ну, еще, конечно, где-то и фамилия - Самосюк.
На подготовку к экзамену - целая неделя, что весьма неординарно и показательно, учитывая стандартные 3 - 4 дня. Я как обычно иду ближе к концу, шел бы и последним, но эти «козырные» очереди забиты командиром группы и блатными троечниками, чтобы, значит, без свидетелей. Не знаю почему, но у меня пик мозговой активности наступал именно в ситуациях критических, и именно в день сдачи экзамена случалась жесточайшая усвояемость материала. Т.е. все волнуются или идут первыми, чтобы быстрее отмучаться, а я штудирую, легко запоминаю и открываю для себя удивительные вещи, которые раньше ну никак не мог понять. Но все равно обычно два - три вопроса оставались нетронутыми. По разным причинам - либо совсем заумные, либо почему-то никак не ложились на логику, а тупой зубреж мой организм упорно отторгал. В этот раз таких несколько. В одном что-то совсем нелогично-заумное про перспективы в области, которую и выговорить-то трудно, не то, что запомнить. Т.е. о том, чего еще нет, навряд ли будет, но давайте поговорим... И для пущего приколу включен вопрос в последний по номеру экзаменационный билет. И задача там заумная, а второй вопрос так себе. Следующая очередь заходит моя. А мандраж страшный - и от личности преподавателя, и от того, что почти все, что не знаю, еще не вытянули, и вероятность попадания мне перманентно возрастает.
Тут из кабинета выходит наш курсовой офицер и с горящими счастьем глазами сообщает троечнику-Мише из рассказа про математику, что он «поднял» билет - т.е. подсмотрел его номер и место расположения на столе. И билет этот тот самый - последний по нумерации и с самым заумным вопросом в теме. Миша говорит «Свят, свят, свят...» и, естественно, отказывается. Мне тоже страшно, но чем черт не шутит? Открываю конспект (в учебнике этого вопроса нет, такое чувство, что Сомоса его сам и придумал) и читаю несколько раз подряд, в какой-то момент даже мимолетное чувство просветления и понимания сути задевает крылом, но не сильно, и наступает очередь заходить.
Захожу - беру билет - он. На чистом листе по зрительной памяти начинаю набрасывать тезисы, чтобы, значит, не успело выветриться, как слышу скрипучий железом по стеклу голос Сомосы: «... (называет мою фамилию), а давайте сразу к доске, пока наши двоечники готовятся, им время важнее, а вам достаточно». Хотя очередь совсем не моя, но деваться некуда - переписываю эти же тезисы на доску, по второму вопросу тоже что-то пишу, до задачи не успеваю добраться:
- Ну, давайте отвечать...
Вот, блин, не терпится мой позор посмотреть. Отвечаю, по зрительной памяти почти слово в слово повторяя конспект. Удивительное чувство, когда говоришь слова, суть которых не понимаешь. Дополнительный вопрос в развитие темы типа «А вот каковы ваши мысли по поводу...?. Ну, что-то ляпаю. Ответное молчание (похоже, промазал). Потом скрип:
- Что у вас со вторым? А, вижу, что все хорошо. А задачу не успели? Ну, она совсем простенькая, расскажите мне общий алгоритм решения и достаточно.
Потом берет зачетку, что-то пишет в нее (чувствую, что железная «хорошо» мне обеспечена) и, помолчав немного, снова скрипит своим баба-ёжкиным голосом:
- Знаете, товарищ курсант, за всю мою преподавательскую карьеру - вы первый человек, кто вообще ответил на этот вопрос. Я обычно его не учитываю, но вам, поскольку вы на него ответили, я ставлю пять с плюсом. Плюс в зачетку не ставится, поэтому буду просить начальника курса объявить вам благодарность.
А курсовой же ж уже прямо тут, он все это слышит и видит, как Сомоса жмет мне руку. Сомоса!!! Пожал курсанту руку и объявил благодарность!!! Да я же национальный герой! Ну, стыдно немного, что не совсем честным образом герой, но курсовой доволен: «Нормально все. Ротному вообще будет счастье - это ж его кафедра».
Ну и все. До выпуска, встречаясь с полковником Самосюком, здоровались как добрые знакомые, чуть ли не раскланивались и улыбались друг другу, вгоняя в ступор молодежь. А вообще, отличный старикашка оказался!
А не драть нас, так мы и учиться не будем. Тем более, это инженерная кафедра была, нам командникам она чисто для общего развития и понимания сути процессов.

Окончание скоро.

Учителя. Окончание
Жопа

И такая наука есть: ЭП - электронные приборы. По сути ничего суперсложного, только много их разных и, главная проблема в том, что ведет курс полковник Попов. Отличная русская фамилия для такого случая, учитывая великого однофамильца-изобретателя, если бы не одно «но». Наш полковник был полный ноль и как преподаватель, и как специалист в области ЭП, да и как человек - говно. Нет, мы не сразу в этом разобрались, ибо никак этот жуткий диссонанс не умещался в понимании: целый полковник, старший преподаватель и такое... Абсолютно не может этого быть в серьезном учебном заведении!
Еще одна непропорциональная особенность организма его выделяла - огромная вообще и по отношению к остальному телу Жопа. Поэтому фамилию его называли с ударением на первый слог, или даже так - Жопов. Ну, или просто Жопа, полковник Жопа. И, похоже, он это знал.
Лекции он читал так, что за две пары убористым почерком заполнялось до десяти страниц тетради, ни моргнуть, ни пукнуть, а уж, тем более, вопрос задать. Причем при такой скорости и объеме записи в голове не откладывалось ничего, просто не успевало оно это сделать. В конце лекции всегда говорил свою коронную фразу: «И читайте классика Батушева, страницы с ... по ...» Батушев В.А. это автор учебника «Электронные приборы», по которому он лекции читал, неплохой, кстати, учебник. Еще очень любил конспекты проверять, чтобы, значит, убедиться, что все его нетленные слова аккуратно записаны синим по белому в клеточку. И вот как-то раз не случилось меня быть на лекции, а конспект же нужен обязательно, посему на самоподготовке как честный школяр беру у товарища и переписываю, как мне ни лень этим заниматься. Но товарищ ни разу не каллиграф, да и схемы страдают четкостью линий, поэтому впервые следую совету Жопы - открываю классика Батушева и сверяюсь с ним. И что я вижу?! Ёшкин ты кот!!! Ни единое слово, ни одна запятая не различаются в конспекте и учебнике! То есть этот «гений» военно-преподавательской мысли читает нам учебник дословно, заставляет его так же дословно записывать, и еще ссылается на учебник, если типа конспекта будет недостаточно. Охренеть! Ну ладно, но ведь есть еще лабораторные работы! Где, как не на них курсанту спрашивать сенсея и получать точные и мудрые ответы, которых нет в учебнике? Но нет - на все вопросы: «Читайте классика Батушева».
В общем после того случая с конспектом я вовсе забил на запись лекций - а нафига, если они полностью копируют учебник, который у меня есть? Еще пару раз чисто по учебнику проследил, чтобы убедиться в этом - так и есть, ни слова в сторону. Ну, и поплатился за это. Хоть и сидел в самой дальней от прохода стороне на галерке, но зоркий глаз и длинная рука Жопы настигли мою девственно чистую с некоторых пор тетрадь.
- Это как?! Это что?! У вас нет конспектов пяти последних лекций, я вас спрашиваю!!!
И вот нет, чтобы скромно потупить глазки и пролепетать что-нибудь извинительное, так вот прет из меня в таких случаях сермяга, и заткнуть ее никак не могу:
- А чего их писать-то? - говорю. - Они ж полностью классика Батушева копируют. Я вот как раз по учебнику и слежу за вашей «мыслью». Еще и понять что-то успеваю.
Он меня выгнал со словами: «Вы у меня на экзамене поплачете». На лекции приходить запретил. На экзамене, ехидно улыбаясь, поставил тройку, и то, только потому, что я был почти отличником, но отвечал, каюсь, так, что было к чему придраться.
Собственно, у меня эта тройка единственная в дипломе. С четвертого курса пошла только спецуха, учиться стало интересно, оценки только отлично. Незадолго до госов курсовой офицер вызвал меня к себе и предложил пересдать этот трояк:
- Слушай, ты знаешь, что у тебя средний балл больше 4,8 вырисовывается? Это ж красный диплом, и только одна тройка мешает.
- Не выйдет ничего, товарищ капитан. Попов на меня огромную обиду затаил. Костьми ляжет, но не позволит надругаться над его чистым и светлым чувством.
Курсовой был новый, этой истории не знал, пошел на кафедру договариваться. Потом тоже удивлялся:
- Ну да, не знаю, что вы там не поделили, но он прямо счастьем светился, когда я о тебе разговаривал. В общем, хрен там - у него ты не сдашь, прямо так и сказал. Можно совет кафедры собрать, но тут ты сам понимаешь - нужно, чтобы от зубов отскакивало и не в объеме одного билета, а по всей теме.
- Два года прошло. И мне сейчас перед госами два тома Батушева зубрить? Лично мне синий цвет диплома больше красного нравится, распределение мое известно, а отличников у нас и без меня хватает.

Кафедра общевойсковой подготовки (ОВП)

Это было сборище приколистов-полковников. Кого ни вспомню - суровые лица, строгие взгляды и шуточки, от которых слезы текли, иногда непроизвольно под воздействием слезоточивых средств. Все предметы изучаются лишь на первом курсе, но отдельными вопросами входят в программу выпускных госов.
Военный историк любил вспоминать байку о том, что «высшая математика тоже очень важный предмет, она обязательно понадобится, когда машину из грязи доставать придется - тогда крюк в форме интеграла нужно загнуть. Но военная история важнее - без нее нет и не может быть офицера»
Тактику сдавали в летнем лагере. Ну, какая может быть подготовка к экзамену в летнем сосновом лесу на берегу реки, когда курсовые бухают (и не только) со столовскими девками, и свобода ограниченна только относительной дальностью от цивилизации? Черника как раз поперла, грибы, даже на рыбалку ходить умудрялись. И вдруг неожиданно экзамен. Полки какие-то, батальоны, дивизии, причем их чрезмерно много разных, и вооружены они чем попало, и тоже совсем неодинаково.
И вот как-то непонятно откуда, от кого и как приходит слух, что якобы преп наш, естественно, очень строгий и суровый полковник, крайне заинтересован в дарах леса, а именно в чернике. И не ясно, как это сработает, а также механизм вручения такой объемной взятки, но два ведра за полчаса на группу из более тридцати человек - тьфу. Отправили самого наглого гонца к преподавательской палатке. Боимся. Вернулся без ведер, но и без явной надежды - преп выслушал хмуро и сказал поставить ведра в сторонке. Я не помню точно, но по-моему, четверок в группе не было вообще, всем - отлично!
ЗОМП (защита от оружия массового поражения) вел единственный на кафедре подпол и он был моим земляком из Минска, к тому же и рыбак. Тоже большая часть науки проходила в лагерях, где я был у него помощником. Т.е. намазывал спины напалмом, разливал в баночки хлорпикрин (в том числе в казарме ночью), бросал в лыжников дымовые слезоточивые шашки, а в платки - врывпакеты, и делал прочие милые гадости, жаль, ядерных боеприпасов у нас не было.
Но вот пять лет моментом пролетели, готовимся к госам. Сдаем их тоже в лагере, за все вопросы по ОВП отвечает теперь уже начальник кафедры - полковник Тороев, если мне не изменяет память, якут, что уже само по себе не совсем ординарно. Маленький, юркий и с виду, конечно, строгий, насколько это вообще возможно для этой северной народности. И вот на вопрос, как мы будем сдавать вопросы по его кафедре, если все это было четыре года назад и вообще не по теме, следует абсолютно серьезный ответ: «Говорите экзаменатору, что вам следует осмотреться на местности, заходите в ельничек и тихо зовете: «Товарищ, полковни-и-и-к...» Я вылажу из-за соседней елочки, и мы свами решаем все вопросы на оценку «отлично»! Сволочь буду, но так и было, жаль мне не попался такой вопрос...
---------------------------------
Два последних курса, если не считать кафедру лженауки МЛФ, была у нас одна спецуха. И вели ее действительно специалисты своего дела. Многих помню добрым словом, плохим никого. Люди были все далеко не последними спецами из войск, о некоторых легенды ходили, а относились они к нам почти как равным, акценты делали исключительно на практику.

Уже за время своей службы пришлось мне неоднократно выступать и в роли учителя, и в роли экзаменатора, на проверках в составе комиссий и принимая зачеты на допуск к боевой работе - и у солдат, и у офицеров, и у женщин, в том числе жен своих сослуживцев. Всегда старался вспоминать своих учителей и экзаменаторов - и хороших, и плохих. Пытался быть честным, объективным, но покладистым, насколько это возможно. Никого не зарезал, хотя слухи доходили, иногда и побаивались меня, хрен знает почему - наверное слишком заметный след в моем я удалось оставить полковнику Сомосе.

Зёма

Нашему курсу не везло на начальников, хотя изначально казалось, что вовсе наоборот. Начальник первого курса - обычно майор, который пытается руководить неорганизованной толпой в около двести человек, небольшая часть которых - служивые разгильдяи, а подавляющее большинство - восторженные и бестолковые школьники. Еще есть суворовцы, с которыми все понятно и достаточно просто. И категория разносбродная, тоже малая и весьма специфичная. Там и те, что настырно поступает из принципа и гордости, уже не первый раз, иногда далеко не первый, изредка получается. Блатные и просто дети военных, которым этот путь указан родителями, они могут проходить в любой категории, но их все равно отличает некоторая изначальная принадлежность к сословию. И те, кто как я, попал, по сути, случайно, но уже не совсем зеленым.
У меня мама и папа были строителями, я пошел в строительный техникум рядом с домом и закончил его с отличием. Весь строительный Минск до замминистра был в друзьях семьи, и институт без экзаменов, но закончив техникум, поработав в бригадах комсомольско-молодежных и героев соцтруда, а также помощником прораба-орденоносца, я понял, что столько пить невозможно. А после месяца работы в самом крутом проектном институте Минска родилось понимание, что работа это нечто большее, чем просто тупая бездеятельность. И очень пришлось кстати предложение уже знакомого замвоенкома попробовать поступить в Череповецкое военное училище, которого тогда не было в общедоступных списках, тем более, что незадолго до этого прошел, вернее, не прошел (несоответствие рост - вес) довольно жесткий отбор в одну интересную команду с повышенным допуском секретности, который в дальнейшем так и тянулся со мной по жизни, вызывая некоторое удивление особистов.
Первый начальник курса у нас был папа родной - красивый, русский, с широкой душой настоящий майор с фуражкой на затылке, строгий, но добрый и, как нам тогда казалось, очень, очень хороший. И аура у него уже была соответствующая - он же только выпустил перед нами роту отличных пацанов, о которых по училищу байки ходили.
Тут я вам поясню чуток. Рота = курс. Группа = взвод. В курсе (роте) - шесть групп (взводов). Курс = два потока, в каждом по три группы. Курсовых офицеров - три, по одному на две группы, максимум капитан. Начальник курса, он же ротный - майор, кажется, и подполковники были, но не точно.
И вот первая зима на первом курсе - зимний лагерь, бараки с печным отоплением, очень холодно, температура под - 30, что на вологодчине редкость и катаклизм, поскольку влажность крайне высока. И в разгаре борьбы с горелыми на печке носками - известие, что умер наш начальник курса. Шел домой пьяным, попал под трамвай.
Нас снимают из лагерей, везут домой в казарму. Начинается безвластие. Трое курсовых офицеров пытаются рулить, но малоуспешно. В те времена - кто первый пришел, тот и начальник. И продолжается это полтора курса, с середины первого по конец второго.
Вот еще немного лирики широкими мазками, раз уж меня понесло. Первый курс в военном училище - никто. Постоянная муштра, учеба (мать её), наряды, жрать и спать хочется все 24 часа в сутки. Глаза дикие, голодные, испуганные. Носим то, что дали, размер вторичен. Задача - выжить и спрятаться. Выживают не все, отсев максимальный.
Второй: «Бля, да мы уже почти крутые! У нас уже есть над кем потешаться!» Уже и жрать не так хочется, и учиться не сильно сложно, и в нарядах не страшно. И жизнь снова начинает обретать краски кроме серо-зеленой. Форму начинаем подгонять по себе. Все худшее уже позади.
Третий это элита - крутые перцы, которым все можно и которые все прошли, круче только горы Тибета, причем далеко не все. Это как они сами про себя думают. Столоваться они любят в чайной (чепке), ибо в курсантской столовой еда несъедобна, кроме сахара и масла. Девочки, дискотеки, портвейн, залетел - женился. Они задевают молодежь, авторитеты у них начинаются с генералов. Форма ушита, шинели обрезаны, ремни на яйцах, шапки/ фуражки/пилотки модернизированы по текущей моде + еще 50 % сверху. Помнится, у меня была пилоточка 53 размера (при голове в 56) выпуска годов 60-х, я ей очень гордился.
С четвертого психология меняется резко. Вот только что ты был пупом земли, и вдруг осознаешь тщету и мелочность суетливого бытия. Понты пропадают, меняется взгляд, он вдруг сам начинает притягивать выпускниц пед-меда, а если случайно придется забрести в чепок, то продавщица метко выхватит тебя из голодной топы двух- и третьекурсников и обслужит вне очереди. И форма как-то сразу садится как нужно, без подгонки, и доказывать окружающей среде свою значимость становится не интересно, хотя изредка это все же вылазит. Больше половины женаты, у кого-то уже и дети появились.
Пятый - небожители, которых и увидеть-то нечасто случается. Они какие-то все другие, незаметные, тихие. Строем почти не ходят, чем питаются, неизвестно, ни в столовой, ни в чепке практически не появляются. Свободный выход в город, женаты почти все. А после середине пятого к ним приходит понимание того, что все хорошее окончательно кончилось - детство, отрочество, юность, и вот протяни рукой - реальная взрослая жизнь, в которой ты лейтенант, снова никто и все сам. Хочется отловить первокурсника и сделать ему что-нибудь хорошее, конфетку дать, а то и по голове погладить...
Так вот после полутора лет безвластного разврата, в начале третьего курса нас переселяют из казармы в только что отстроенное общежитие, что само по себе очередной стимул к дальнейшему разврату, и назначают нам нового курсового. Это маленький, тихий и невнятный майор, преподаватель с инженерной кафедры. А мы командники. Что ему посулили за нас, не знаю, но понять его по сю пору не могу. Ни плохого про него не вспомню, ни хорошего - ни каких-то амбиций, ни харизмы, ничего. И кличка прилепилась соответствующая - Фишка. Год пробыл, как его и не было, и ушел. Третий, самый «понтовый» курс у нас прошел под черным знаменем абсолютной анархии. Т.е. сами по себе. Пьянство, самоволки, залеты, отчисления.
А к началу четвертого подоспела и стала разворачиваться во всю прыть перестройка, идущая под руку с битвой против алкоголя. И к нам приехал новый начальник курса - майор Незамальский. Говорили, что он только вернулся с Кубы, где был комбатом, переболел лихорадкой Дэнге, последствия которой ощущал до сих пор - при температуре выше +20 начинала болеть голова, поэтому и севера. Не уверен, что это правда, но остальные слухи про него ползли липкие, черные, страшные в своей антиразгильдяйской сути.
Представьте себе громоотвод - высокий, блестящий, металлический, несгибаемый штырь, которому не страшны молнии, бури и абсолютно все прочие катаклизмы, да хоть бы и цунами с торнадами. Это он - майор Незамальский, Зёма, и внешне и внутренне. Кличка как-то родилась сразу, трудно понять, как и кем они формируются, но вот так. Хотя мне он действительно оказался земляком - сам он был из Гомеля, да и вообще белорусов у нас оказалось немало, только у нас в группе пятеро.
Высокий, смуглый, худой, но не тощий, очень пропорционально сложенный и какой-то весь устремленный ввысь - прямой как кол, лицо вытянутое, черты простые острые, плюс залысины и взгляд как у терминатора-2. Сапоги блестят как... (ну, понятно как у кого), ботинок, похоже, вообще нет, портупея новая и весь такой блестяще-наглажено-подтянутый, словно оживший образец с плаката про формы одежды. И такая несгибаемость на лице, что прямо физически ощущаются уготованные нам тяготы и лишения.
И мы такие - расслабленные отпуском, тремя годами разгильдяйства и началом периода, когда и так почти все уже можно.
Рассказывали байки, как Фишка передавал дела Зёме. Ходили по комнатам общаги, а там разве что девки голые не скакали, и то потому, что весь курс в отпуске. А все остальное, включая плакаты с ними же, пустые и недопитые бутылки, надписи кровью на стене «Умру, но не сда...» (был такая эпопея с клопами в одной нашей группе), и прочая, и прочая, и парадная форма одежды во многих шкафах.
- Постойте, а что здесь форма делает? А в чем тогда курсант поехал в отпуск?
- Ну как в чем? В гражданке, естественно, - это уже Фишка поясняет...
Нам сочувствовали все, включая начфака. Мы тоже боялись.
И Зёма действительно стал закручивать гайки. Но вот что я вам скажу: ничего выходящего за рамки общевоинских уставов не было. Да, конечно, между собой мы над этим издевались и пытались насмехаться, нам казалось, что все армейские байки и анекдоты созданы исключительно про нашего ротного, и он как нельзя точнее отражал всю сущность армейской дубовости. Но! Я только сейчас понимаю, насколько это важно: с его стороны ни разу не случилось ни самодурства и отсебятины, ни махания шашкой и рубки всех, кого попало, ни хотя бы криков и бешенства. Все спокойно и рутинно. И исключительно в рамках закона, т.е. устава.
Младшие курсы стращали: «Будете себя плохо вести, вам Зёму в ротные дадут!»
Как-то очень скоро наша жизнь вошла в обычное русло. Да ничего как бы и не изменилось, все-таки четвертый курс (см. выше) - и степень свободы высока, и мировоззрение меняется. Ну, да - помню чехарду с сержантским составом, старшины потоков менялись один за другим, кого-то даже и отчислили, но в целом жизнь рядового курсанта мало пострадала от такого уставного отношения. Да и чему там страдать? Ну, на зарядку встали и побегали, в порядок себя привели, на завтрак строем сходили... Армия все же. Женатых больше половины, кого-то на ночь домой не отпустили, так он даже и рад. Наряд? Я вас умоляю - караулов и столовой уже нет, а прочие наряды это тьфу. Уже и не помню, чем можно было обидеть курсанта, кроме отчисления. Разве что беседой в кабинете у Зёмы. Не знаю, чем и как он там стращал народ, мне не довелось, но знаю, что голос никогда не повышал, глупыми угрозами никого не давил, и при этом выходили от него с желанием больше никогда туда не заходить. Все безусловно верили: Зёма сказал - Зёма сделает. И еще думалось, что нет в нем слабостей, да и вообще ничего человеческого в нем нет - идеальная машина по реализации уставов в жизнь. С человеком можно договориться, с машиной - нет. Вот это пугало. Сказано в уставе расстрелять - расстреляет.
Где-то в середине курса в выходной, когда от всего курса осталось в общаге человек десять + наряд, остальные разбрелись в увольнения по домам/друзьям/девкам, прибегает дневальный и вызывает меня к Зёме, он сегодня ответственный. Я неженатый и с первого курса у меня была пачка увольнительных и практически свободный выход в город как у шеф-редактора курсовой фотогазеты - за «химикатами» (фиксаж, проявитель, портвейн и т.д.) даже в будни. Поэтому сейчас чаще хочется спокойствия, хорошей музыки, которую нам регулярно поставлял московский ди-джей - брат моего товарища по комнате, кружку крепкого кофе, книжку и чтоб никто никуда. А тут к Зёме! Сразу мысленный перебор всех возможных залетов (а их вполне могло быть) - мало ли что и как вдруг дошло до Зёмы!
Поспрашивал о жизни, родителях (я уже понял, что страшного ничего), еще чего-то и вдруг:
- Я знаю, у вас кипятильник есть и чай (вот он хоть и мелкий, но залет!). Ты не мог бы мне чаю заварить, а то как-то забыл совсем про еду, ничего из дому не взял, вот только пачка печенья есть...
Оп-па! Вот и человеческое лицо выглянуло из-под маски терминатора. Неожиданно! Чаю заварил, конечно, пачку рафинад принес - его ж выдают на курс в почти 200 человек, а нас полтора десятка. Зёма взял пару кусочков, от остальной пачки «на будущее» отказался - негоже курсантов объедать. Хотелось предложить что-то типа «понадобится - заходите в тумбочку», но сдержался.
Где-то вскоре после этого вызывает меня Зёма к себе еще раз. Уже не одного, а с Лёшкой из моей же комнаты. Лёша - тихоня тихоней, человек хороший во всех смыслах и даже с намеком на возможность залета никак не связывается. Фамилию не скажу, ибо генерал он сейчас, причем не нашей структуры.
И предлагает нам Зёма шабашку - поклеить обои в квартире, которую ему дали. Очень извиняется, видно как ему неудобно, и он не настаивает... А мне-то что? Я строительный техникум закончил, и хоть обои нас клеить не учили, но опыт как раз был и не малый. А Лёша, видимо просто хороший человек. И неженатые оба, чтоб, значит, от сиськи в выходные не отрывать...
А дома нас встретили жена-пампушка и две очаровательные дочурки, которые тут же с криком повисли на папе. А сам папа быстро переоделся в треники с пузырями на коленках, как-то съежился, стал тихим и незаметным среди своего женского царства.
Клеить оказалось совсем фигня - одну стенку в небольшой комнате, но немецкие фотообои большими тонкими листами. Клеить трудно, но таки лицом по грязи не ударили, справились. Тут же веселый голос хозяйки зовет нас за стол - откушать, чем бог послал. А послал он полный стол еды плюс бутылку водки. Зёма попробовал несмело возмутиться, типа:
- Машенька, ну как же, это курсанты мои, им же..., у нас же борьбе с пья...
- Там у себя командовать будешь! А тут я командир! Тебе не предлагаю, а ребята заслужили!
Самим неудобно, но выпили по рюмке, потом культурно отказались - водка череповецкая еще то дерьмо была, я больше по молдавским крепленым тогда любил пройтись - Трифешты, Гратиешты, или сухач (ой нажрался я им случайно, но это совсем иная история)...
В конце четвертого курса придумали нам забаву - пешком в лагерь сходить. И не иначе как Зёма ее и придумал, думаю, таки в рамках нашего перевоспитания в настоящих мужчин. Мы и на первом-то туда на транспорте ездили, а тут перед самым пятым, выпускным курсом!!! Пешком!!! 50 километров! С оружием и снарягой. Туда, две недели там и обратно опять пешком. Зверство.
Пошли. Все курсовые и Зёма с нами. Плюс «таблетка» медслужбы сопровождает. Первые километров 30 шли по дорогам и без особых проблем, не строем, но компактно. Где-то в середине встретились с полевой кухней, пообедали и двинулись лесами. Вот тут народ растянулся на пару км точно. Зёма сначала бегал из начала в конец и обратно, подбадривал и пытался собрать народ, а потом скис и пропал из виду - шел последним. Таблетка курсировала и подбирала самых слабых, сбивших ноги в кровь, но Зема дошел сам. Из понтов или ради прикола, но собралось нас человек 15, и зарядили мы в футбол побегать почти сразу после прибытия, в кроссовках, конечно, не в сапогах. А Зёма еще неделю хромал, впрочем, далеко не он один, а кого-то вообще в лазарет увезли. Назад сделали выводы и половину пути нас таки везли, а потом уже типа сами, по группам. Ну, сами так сами: пошли через заводы, а они по территории больше города были, заблудились в терриконах металлолома с 9-этажный дом, саморазбились на небольшие группы, наша первая обнаружила трамвай (он ходил по территории завода и прямо до училища), и последние километров 10 ехали на нем, работяги опасливо на нас поглядывали. В общем, собирали народ до позднего вечера, кто-то и домой успел заскочить, и выпить, и закусить, и в ванной отлежаться.
Пятый курс как-то никак не запомнился в связи с нашим «страшным» ротным. Перед самым выпуском я еще раз побывал в его кабинете, а может он всех так вызывал. Поговорили чисто по душам. Я узнал, что Игорь (не хочу говорить фамилию), мой тезка, одногрупник и Зёмин земляк из Гомеля, дошел до выпуска только благодаря Зёме, ибо был он алкогликом в стиле «выпью все в округе километра», к тому же буйным и взрывным, залетов у него хватало, и, как оказалось, все это было известно Зёме. Но он его не сдал, хотя по тем времена и за бутылку пива могли выгнать из училища.
Последний раз я встретил Зёму будучи уже капитаном. В составе комиссии приехал на проверку в наш учебный полк в г. Павловске под тогда еще Ленинградом. Подполковник Незамальский как начальник штаба полка встречал нас и организовывал всю работу. После построения полка, представления комиссии, опроса и прохождении колонн с песнями он подошел ко мне прямо на плацу, обнял, похлопал, мы постояли совсем немного и поговорили о жизни, я заверил, что по моей линии у него проблем не будет, он сказал, что все должно быть только по-честному. В комиссии я отвечал за прием экзаменов по своей специальности, в том числе и у офицеров на подтверждение и присвоение классности. И кто бы знал, что вот из-за этого дружеского разговора на плацу седые майоры будут трястись на экзамене перед молодым капитаном. И хоть я предупредил через сослуживца, что все получат то, что положено, заранее выяснив, что кому нужно, они боялись - боялись человека, которого обнял Незамальский.
-----------------------------------------------
В чем мораль? Да ни в чем. Мне уже ближе к 60 и я давно не служу. И никогда во время службы не вспоминал о Незамальском как о своем учителе. И только сейчас понимаю, как много этот человек сделал в становлении и меня и почти двух сотен других разгильдяев из нашего курса, и не только нашего, и не только курса. Я не стал таким как он, меня не тянуло на командную работу, хотя и взводом я успел покомандовать. Но правило «сказал - сделал» считаю непреложным для мужчины. Да и за все остальное не могу не уважать Зёму - Незамальского, моего третьего и последнего начальника курса.

Учителя. Часть 1

Человек - животное стадное. Если кому обидно, то пусть будет существом коллективным, что сути не меняет. Даже если и мизантроп-одиночка, то причиной тому все равно те же люди. Люди делают людей и в прямом смысле, и смысле внутреннего содержания. Не только они, но все же люди первичны, как мне кажется.
Наверняка многие задумывались, кто же нас сделал именно теми, кто мы есть? Родители - да, конечно. Другие родственники, воспитатели, учителя, друзья, знакомые, книжные и киношные герои, может, даже совершенно посторонние люди, случайно встретившиеся на пути. Кто-то из них был непреложным авторитетом, на кото-то хотелось быть похожим, но, наверняка, были и случаи, когда думалось: «Вот таким я точно никогда не буду».

Череповецкое высшее военное инженерное училище радиоэлектроники - ЧВВИУРЭ, 1981 - 1986 года, командный факультет. Сколько человек-преподавателей пытались сделать из нас по тем временам цвет и гордость Советского Союза - офицеров ВС, а именно войск связи особого назначения? Много. Но запомнились не все. По разным причинам, хорошим и наоборот. Мой рассказ состоит из нескольких коротких историй о тех, кто оставил в моей памяти наиболее яркий след.

Физика
Физику и так-то мало кто любит, а в военном училище вообще никто. Потому что эта дисциплина, несмотря на всю свою основательность и фундаментальность для всех остальных точных наук, кажется на перовом курсе будущим офицерам никчемной и бессмысленной для перспектив военной карьеры. Кафедра вся гражданская, проблемы становления молодого организма в военных условиях мало кому интересны. Разжалобить преподавателя (вспомнить себя курсантиком) нереально. Предмет читают двое мужчин, один из них - пожилой, юморной и улыбчивый начальник кафедры Азизов по кличке Азик. Ужас и страшные рассказы тех, у кого он вел предмет, отразились в эпической поговорке: «Если Азик улыбнулся, значит, отпуск наебнулся». Но нашей группе «повезло» - у нас второй преподаватель. Он моложе и гораздо спокойнее, если не сказать, что абсолютный пофигист - у него на лекциях можно спать и вообще делать все, что хочешь. Он никогда не делает никаких замечаний и не жалуется курсовым офицерам (взводным) и начальнику курса (ротному). Оно просто читает физику монотонным и нудным голосом, который так убаюкивающе действует на тех, у кого из инстинктов остались только два - жрать и спать. У него что-то было с ногой, и ходил он с тросточкой, слегка прихрамывая.
Вначале меня, да и не только меня, заинтересовала одна его оригинальная особенность. На лекцию он не брал с собой ничего - ни конспектов, ни учебников, ни пособий. Перед ее началом он спрашивал у дежурного название темы, либо «На чем мы остановились прошлый раз?», затем доставал из карманов стопку карточек, выбирал одну и долго (несколько минут) смотрел на нее. Затем прятал в карман и начинал лекцию. Многим, конечно, все это было пофигу, если можно полноценно поспать, но было и немало нас, которым стало настолько интересно, что сон решили отложить на следующую пару.
И вот что я вам скажу ребята: никогда ранее и никогда позднее я не встречал человека, который сложный и кажущийся вообще неподъемным предмет объяснял так просто и понятно. Я не знаю, как он это делал, если в учебнике все было совсем не так - нудно, заумно и языком для каких-то других людей, если вообще для них. Но слушать его монотонный без интонаций голос было реально интересно и сна ни в одном глазу, и как-то очень быстро заканчивалось время, и хотелось еще. Все, наверное, потому, что казавшееся абсолютно непонятным, к познанию чего было страшно даже прикасаться до, в процессе и после становилось очевидным и легко познаваемым. А это затягивает. Физика была у меня единственным предметом, на котором в большой аудитории для трех групп я сидел на первых рядах, ясное дело, не в одиночестве.
- Как? Как вы это делаете? Почему не напишите свой учебник вместо этого, в котором ничего не понятно? И что написано в ваших бумажках, на которые вы смотрите перед началом лекции? - Набрались смелости и спросили мы его как-то уже ближе к концу семестра.
Он едва заметно улыбнулся, наверное, первый раз и ответил так:
- Я могу написать хороший учебник, но хороших учебников много. А вот гениальный написать не смогу. Потому что я не гений.
На экзамене случился казус: из первой пятерки номинальных отличников двое получили пятерки, трое - двойки. Он крайне редко задавал дополнительные вопросы, ни о чем не спрашивал - слушал отвечающего, брал зачетку, ставил оценку. Мне что-то задал дополнительное, но все равно поставил четверку со словами: «Извини, но на пять ты не тянешь». А я был счастлив и горд. И физику уважаю до сих пор. И хоть мало что понимаю в теории струн, и вовсе она мне не нужна, но представление имею - в память и из уважения к моему преподавателю физики. Стыдно, но имени не помню.
Ах, да - в карточках было название темы лекции. Все.

Зверь-баба
Вот все с точность до наоборот. Математику в средней школе я любил, имел твердую пять, а также любовь и надежды старенькой преподавательницы.
В училище ее давали целых два с половиной курса, два экзамена и на середине третьего - зачет без оценки по всяким там математическим теориям. Преподавал мать курсанта с нашего курса, поэтому фамилию запомнил, но не скажу. Кличка Зверь-баба сама за себя говорит. Она насаждала любовь к математике огнем и мечом, т.е. угрозами, абсолютной неподкупностью и отсутствием реакции на смягчающие обстоятельства, а также любимой оценкой - двойкой, естественно. Ну, еще математическим подходом к организации занятий. Каждая лекция у нее начиналась с какого-нибудь интересного (с ее точки зрения) события в истории математики. Затем следовал опрос по вопросам домашнего задания: дежурный тянул карточки с номерами, отвечали курсанты, чей номер в списке группы соответствовал номерам в карточках, по одному из каждой группы. Групп на потоке было три. Вопросов или три, или два. Ничего ее не волновало: не ответил - сразу двойка, в журнал. Выгнать курсанта с лекции тоже было в норме. С обязательным информированием ротного, естественно, а это, сами знаете, чревато нарядами, неувольнениями и прочими гадостями. Ненавидели ее сильно. И ее математику тоже, конечно. Ну, и я никак не мог себя заставить любить то, что любить заставляют насильно. Причем она как-то сразу определила, что способности у меня есть, и никак не могла понять, что мешает их реализовать. Последний экзамен (оценка в диплом) из последних сил сдал на «хорошо» и на последний курс лекций (который зачет без оценки) забил полностью, тем более что зачет этот сдавался задолго до конца семестра - в смысле задержкой отпуска не угрожал. Первый раз она меня провалила. Демонстративно. Я, конечно, не блистал, но на твердый трояк, как мне кажется, уверенно налепетал. Акей, пришел через пару дней - нас там таких пятеро было: четверо завзятых троечников (двоечник в училище это сразу отчисление) и я. Сидим все вместе, я как последний в очереди на эшафот слушаю лепет наших «орлов». Причем последним передо мной «сдает» Миша, у которого тетя работает на этой же кафедре таким же преподавателем математики. Он вообще ничего не знает, но все же получает зачет вопреки жесточайшей принципиальности Зверь-бабы. Впрочем, и предыдущие соискатели получили заветную подпись в зачетку, ибо все всё понимают про влияние высшей математики на боевой дух советской армии. И тут я. Конечно, и мне она зачет поставила, но со словами:
- Вы знаете, но больше тройки я вам поставить не могу...
- Отлично, - говорю. - Тройка это ведь тоже зачет, а он ведь без оценки.
- Да, конечно, но ведь вы должны понимать, что с таким отношением...
Заветная подпись стоит в зачетке, и тут меня черт дергает за язык. Ненавижу в себе эту черту и понять не могу, от кого она взялась? Наверное, таки от мамы.
- А вы знаете, как я применил на практике теорию вероятностей в изучении математики?
- Ну-ка, ну-ка, - явно заинтересовалась она.
- Вот вы ввели систему выбора отвечающих на вопросы домашнего задания по случайным номерам. В группах более 30 человек, т.е. вероятность выпадения моего номера около 3 процентов, а учитывая, что я числюсь в третьей группе, а вопросов часто бывает только два, то и того меньше. Поэтому я никогда и не готовился, рассудив, что вероятность достаточно мала. И оказался прав - за все время мой номер выпал только один раз, причем в тот раз было именно два вопроса, т.е. до меня очередь так и не дошла.
Она обиделась. Очень сильно обиделась и не здоровалась со мной все оставшееся время до выпуска. Я, конечно, идиот, и за это мне до сих пор стыдно.

Продолжение будет.