ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА.


Обсуждение историй про военных переводчиков и особенности синхронного перевода на разные дикие языки навеяло мне одну байку, рассказанную лет двадцать назад одним моим знакомым. Он, как выпускник ВКИИЯ, получив лейтенантские погоны, поехал в Алжир служить тем самым военным переводчиком. С французским языком.
Однажды проходил какой-то очень важный прием, на котором присутствовали наши, алжирцы и французы. Возможно, что были и другие братья по оружию, но это не важно. Важно то, что наш герой был приставлен к некоему нашему генералу, дабы ему всю эту вражью речь переводить на русский, а генеральский бред, соответственно, на французский.
Сначала генерал был довольно вменяем, говорил много, переводчик успешно переводил. Потом лампасник милостиво отпустил лейтенанта поесть-попить, попутно заметив, что говорить он боле не намерен, а намерен принять на грудь. Чем наш герой и воспользовался, успев употребить немало вкусных спиртных напитков.
И вот когда приятное алкогольное тепло уже изрядно распространилось по телу, лейтенант обнаружил своего генерала, требующего переводчика к себе. Дабы совместно произнести тост. Это был кошмар, ибо генерал говорить внятно уже не мог, да и переводчик внятно переводить тоже. «А ведь выебут-то меня - пронеслось в голове, - скажут, что не справился!»
Решение в отравленном алкоголем мозгу появилось неожиданное, но верное. Точнее, это был заранее спланированный экспромт, подготовленный еще в институте. Там будущих переводчиков кто-то умный заставял наизусть заучить несколько длинных хороших тостов на вражьем языке, причем заучить до автоматического состояния. Мол, пригодится, когда попадете в «ситуацию».
И вот, генерал несет пургу, русские благопристойно молчат, а переводчик, слегка покачиваясь, вдохновенно на языке Мольера и Руссо на полном автопилоте произносит упоительно красивый тост, прерываемый иногда вежливыми аплодисментами франкоговорящей аудитории.
Наконец, тост закончился, переводчик сорвал шквал оваций, и, уходя в алкогольную нирвану, запомнил почему-то ошалевшие глаза алжирцев и гогочущие рожи французов.
Объяснение феномена случилось наутро, когда кто-то из знакомых французов пересказал ему вчерашнее выступление. «Тост был прекрасный, mon chere, но какого такого пуркуа ты постоянно обращался к аудитории «Дорогие вьетнамские друзья!»?»

Вспомнил, прочитав рассказ о двух х... в тулупах....

Для начала хотел бы пояснить. В группах войск (которые были в ВС СССР, а не сегодняшние - рахитичные и дохлые, про которые, в том числе, поется в песне:
Мимо леса по равнине
Едет полк в одной машине....
Ты не бойся серый волк
Мы - кадрированный полк...)
все части были развернуты по штатам военного времени. Ну оно и понятно, когда там заниматься мобработой, откуда брать партизан, а потом с ними мучаться и т.д. Одного взвода, в том числе и моего хватало, чтобы обеспечить весь суточный наряд батальона - караул, кухня, всякие КПП и КТП, рота и т.д. Нужно еще сказать о том, что там, в группах, все было почти как у взрослых - служба, учения, боевая подготовка и т.д.
ГСВГ. Отдельный батальон связи. Взвод заступил в наряд - и у меня вроде бы как появился непредусмотренный выходной... хотя наверное не так.... неполный рабочий день - находишься в части, но работаешь на себя - заполняешь всякие журналы боевой и политической, формуляры, пишешь конспекты и т.д. В такие дни обычно все взводные, чтобы успеть замять возможные скандалы, возникающие по причине несения службы подчиненными, приходили в часть минут за 15-20 до подъема, «вростали» в обстановку, и если что-то происходило, по возможности «тушили» возможные к возникновению скандалы.
Захожу в дежурку. В кресле, выломанном из списанной станции, сидит сонный Женька З., взводный из первой роты, ожидающий с нетерпением (знаю по себе) наступления заветного часа «Ч» - 10.00 - когда можно будет завалиться спать...
- Жень, привет, как дела?
- Да ничего, вроде все нормально...
- А как мой караул?
- В общем тоже ничего... Шмыкова с поста снял...
- За что?
- Да спал на посту....

Да... такие вещи не гасятся...Рано или поздно, кто-то проболтается, дойдет до НШ, проходили...
Не буду останавливаться на том, как со мной и на какие темы общались старшие начальники... Суть не в этом...Начинается разбор полетов с ефрейтором Шмаковым...
- Ты почему спал на посту???
- А я не спал...
- А что ж ты делал???
- Стою я на посту, вижу идет дежурный по части с разводящим и караульными...
- Ну и что?
- А у лейтенанта З. есть привычка давать вводные - нападение на пост...
- Ну и что???
- А мне стало интересно узнать, что он будет делать, когда увидит, что я лежу убитым...

Как водится, запустили товарища Шмакова по полному кругу: общее собрание роты, комсомольское собрание, губа, отстранение от несения караульной службы... ну да Вы все наверно знаете этот полный круг...
Проходит примерно полгода, Шмаков реабилитируется, сдает зачеты и допускается к несению караула...
Опять мой караул, опять ранний подъем, прихожу в часть....
- Саня, привет, как дела?
- Да ничего, вроде все нормально...
- А как мой караул?
- В общем тоже ничего... Шмыкова с поста снял...
- За что???!!!
- Да спал на посту...

Идет разбор полетов...
- Шмаков, ххх, в чем дело, ххх...
- Да не спал я...
- А что ж, ты ххх, делал, ххх....
- Я лежал на куче песка (у нас в это время шло строительство автопарка))
- Ну и, ххх...
- Лежал и наблюдал за постом.... А в уставе не написано, что часовому запрещается лежать...
- Как не написано, а ну... где устав...

И точно, не написано, помните,... запрещается спать, сидеть, читать, писать и т.д., а про лежать - нет ничего... Возникла в некотором роде патовая ситуация - нарушение есть - и нарушения нет... И вот мой ротный, тот самый первый ротный, послушав эту хрень, сказал, обращаясь к нам, лейтенантам
- Салаги!!!
И повернувшись в сторону Шмакова сказал:
- А ну, ххх, ответь мне, ххх, с какой скоростью должен продвигаться часовой по маршруту, ххх,...
- Со скоростью, обеспечивающей надежную...
- А ты, ххх... ххх...ххх... за неправильный выбор скорости - на губу...

И опять к нам:

- Устав нужно учить и творчески применять на практике.... Это не догма, а руководство к действию

Я здесь впервые пост ставлю, хотя на сайт уже вроде полгода как постоянно захожу. Это не мое, где-то в сети нарыл. Меня пробило. Оцените. Жизненные зарисовки...
Вчера у одного моего старого друга был день рождения. Я приехал или слишком рано или слишком поздно. Никого не было. Были только я, он и его отец.

Бывает так, что знаешь человека много лет, но абсолютно не помнишь, как ты с ним встретился на жизненной дороге. Как сошлись линии ваших судеб. Как пересеклись мы с Ромкой, я помнил. Еще в детском саду. Мы играли возле дома. «Как тебя зовут?» — спросил я. «Рома Арбузов» — ответил он. Придя домой, я поспешил поведать родителям о своем новом знакомом. «Какая вкусная фамилия» — сказала моя мама.
Понятное дело, у него была другая фамилия. Просто он так сказал. Почему? Не знаю.

Мы были с ним в одном детском саду, но в разных группах. Играли вместе во дворе. Возились в песочнице, строя города. Гоняли на велосипедах «бабочка». У него был синий, у меня оранжевый. Я всё это помню.

Потом учились в школе. В одном классе. Помню, он дружил с девочкой. Оля.

Ромка, просто обожал читать книги. У него дома была довольно большая библиотека. Порой, даже забивал на игрища во дворе ради возможности почитать. Еще он просто фанател от рыбалки. Постоянно возился со снастями, куда-то ездил, чего-то ловил. Плел "телевизоры".

После 9-го класса он пошел учиться в станкостроительный техникум. Сейчас, вроде, даже лицей. Или уже тогда был им. Тут наши дорожки слегка подразошлись. Но не надолго. Вскоре он свел нашу тусовку со своими одногруппниками. Хорошие были ребята. Не без изъянов, а у кого их нет, но хорошими.

У него появилась девушка. Таня. Невозможно худенькая, но крайне обаятельная, умная, общительная и веселая особа. Пристрастил её к рыбалке. С кем поведешься, ага. Как-то позже она поведала нам, в одном из походов, стоя по колено в озере с удочкой в руках — «если бы кто-нибудь пару лет назад сказал, что я бы вот так стояла в воде и ловила рыбу — плюнула бы в лицо». Они хотели пожениться.

Когда их группа окончила техникум, было произведено две нехилых коллективно-совместных пьянки. Последний звонок и отмечание диплома. Мы с парнями искренне радовались и за Ромку и за Татьяну и за всю их группу.

Резко встал вопрос армии. Ромка поехал поступать в какое-то военное училище под Питером. Или в самом. Интересно, почему в Питер? В Рязани этих военных училищ до балды. Но, тем не менее, поехал поступать. И поступил. Ему надо было отучиться два года. Ну, это как минимум. Мог бы и высшее там же получить. Татьяна стала ждать его.

Я приехал или слишком рано или слишком поздно. Никого не было. Были только я, он и его отец.

Я сидел на оградке могилы и через затяжку пил коньяк из фляжки. Слегка накрапывал дождь. Нынче лето вообще дождливое.

Долго ждать не пришлось. Уехал он в июле, а вернулся в ноябре. Ранним утром. 19 ноября. На вокзал Рязань-2. В гробу. Гроб, сверху цинк, потом деревянный ящик. Груз 200. Мы встречали его.

В училище по баллам он поступил, но потом снизили количество мест. Надо было отсеивать. Кто поблатней, понятное дело, остался. Кто попроще, прямиком в часть. Благо, возраст подходящий. Писал письма. Слал фотографии. Ему шла форма.

В тот вечер я где-то надыбал несколько кассет с «X-Files» и засел смотреть. В дверь позвонили. Открыл. На пороге стоял Павлик из Ромкиной группы. Классный был гитарист. Помню, он нам ставил компакт Металлики и рубил на электрухе вместе с Кирком. Мы его звали Пыыпавлик.

Пыыпавлик был странен лицом и, не здороваясь, врезал: "Ромка умер". У меня перехватило дыхание. Как? Почему? Не может быть! Он толком ничего не знал. Вообще как-то не верилось в происходящее. Может, ошибка? Как он мог умереть? Не воевать же поехал. Побежали по парням. К матери не пошли. Бегом к её подруге и заодно матери одного из наших. Там была хоть какая-то информация.

Сердце. Тело пока в части. Через пару дней будет тут.

Какое, нахуй, сердце!!! Он был здоров, как бык. Десяток километров мог пронести свою девчонку в рюкзаке. Ему подарили большой какой-то навороченный рюкзак, Танюшка туда как-то садилась, не целиком конечно, но садилась, и он шел так.

Компания у нас была довольна дружная, наши родители и нас и друг друга знали — пошли сообщать по родителям. Несколько наших парней в это время учились в военных училищах, сходили, сообщили. Здоровый парень, влегкую раскидывающий троих-четверых человек, услышав, опускается на колени и по его лицу текут слёзы. Двум парням, служившим в армии, ничего писать не стали. Еще ломанутся из части.

Потом пошли хлопоты. Венки, кладбище, еще что-то. Отвлеклись. Пришло время встречать.

Было 19 ноября 1996 года. 4 часа утра. Состав на товарном дворе вокзала Рязань-2. Приняли из вагона тяжелый, здоровый деревянный ящик, погрузили в шишигу. С грузом прибыли два сопровождающих офицера из части. Сперва свозили в военную прокуратуру. Потом в военкомат. Там вытащили ящик на заднем дворе. Извлекли цинк. Цинк вскрывал топором отец Ромки. Я знаю, о чем он думал в этот момент. Я, да и все, кто там находился, думали об одном и том же. Теплилась надежда. Не он. Это ошибка. Что-то перепутали. В стране же бардак. Надежда умирает последней. Не просто слова. Она действительно держится до последнего. Красный простой гроб. Отец поддевает крышку.

Хоть и последней, но надежда умирает. И, как показывает жизнь, летальный итог чаще.

Вы видели, как человек стареет на несколько лет в один миг? Я видел.

Гроб увезли на шишиге домой. Я остался ждать машину. Несколько минут не мог прикурить. Сперва не мог вытащить сигарету из пачки, потом не мог ей попасть в рот. На обратной дороге водитель приехавшей машины, отец одного из наших, матерился. Всю дорогу. Не останавливаясь. Иногда срываясь на плач.

Пока тело обмывали, переодевали и оплакивали женщины, мы стояли в подъезде. Молча. Несколько часов. Много людей приходило прощаться. И все проходили мимо нас. Я не взялся бы описать, что было в их глазах, когда они проходили мимо нас и на нас смотрели. Приходили прощаться и наши родители. И каждая мать... каждая, выходя, подходила к своему сыну. ЖИВОМУ сыну. Обнимала его и рыдала. Я знаю, что они чувствовали. Каждая с радостью и стыдом за свою радость думала — «Мой жив! Не мой лежит там на столе!»

Перед самым выносом пошли прощаться и мы. Я впервые за эти дни увидел его мать. Лучше бы не видел. Теперь я знаю, как выглядит ГОРЕ. А Таня буквально за несколько часов изменилась так, что я ее не сразу-то и узнал.

Гроб мы несли на руках довольно долго. Могли бы и дальше. Нас остановили.

Потом кладбище. Священник. Крышка. Гвозди. Молотки. Сверху на крышку прибили фуражку. Опустили. Монетки. Комья. Лопаты. Венки.

Ему было 19 лет. Нам всем было по 19 лет.

Я видел, как плачет один из тех сопровождающих офицеров.

На поминках долго мы не сидели. Спустились на несколько этажей пониже к парню и там начали напиваться. Тупо. Быстро. Потом помню плохо. Помню один из наших бил в лифте морду одному из тех офицеров. Тот и не сопротивлялся. Оттащили. Помню, как бодрились, чтобы не рыдали девчонки.

Потом как-то пытались выяснить причину смерти. Многовато что-то было синяков на теле. Нашли какого-то сослуживца, что-то он там рассказывал про драку в тот день. Да и не мог он умереть от сердца. Не мог. Не умирают от сердца здоровые 19-ти летние парни. Просто вероятности не те. Особенно, когда есть такой фактор, как деды и драка. Но так особо никого и не нашли. Да и смысл?

Через год пришли те двое, которые служили в это время в армии. Приходили по одному. Привозили их на кладбище. Оба стояли на коленях перед могилой и оба рыдали. Сильно на нас были обижены. Потому что не написали. Скорее всего, мы поступили правильно.

Через 3 года умер его отец. Не пил ведь. Долго болел. И умер. Не пережил потерю сына. Они рядом лежат. Отец и сын.

Танюшка... Танюшка долго оплакивала Ромку. Очень долго. Часто бывала у них дома. Очень часто. Как-то его мать сказала: «Я потеряла сына, но нашла дочь». И Ромкина мать и мы говорили ей: «Таня, жизнь не кончилась. продолжай жить. Познакомься с кем-нибудь. Нельзя же так вечно». Через несколько лет она встретила человека, вышла замуж. Когда я познакомился с ним, был удивлен. Уж очень был он похож на Ромку. Даже немного внешне. Вот ведь как бывает. Думаю, они счастливы.

Из-за туч пробилось солнце. Я допил коньяк, выкурил еще одну сигарету, попрощался и пошел домой. У каждого своя Судьба. Какая бы она ни была — своя. И жизнь продолжается.

БЫЛИ «ПАРКЕТНОГО» КРЕЙСЕРА-37 или «День Флота не кончается!»

- Команде приготовиться к построению по большому сбору на юте, - на удивление тихая команда по офицерской линии трансляции нарушила тишину в каюте.
Тело командира дивизиона живучести, рефлекторно отозвавшись на знакомые колебания воздуха, затрепетало на койке в безуспешной попытке подняться, хотя мозг включаться категорически отказывался.
- Лежи уж, - на плечо опустилась рука командира дивизиона движения Байдукова, соседа по каюте, - командир дал «Добро» на построении только ответственной смене присутствовать.
Тело благодарно расслабилось. Через пару часов сознание удосужилось всё-таки пробиться сквозь туман алкогольных паров. Не открывая глаз, Валентин начал вспоминать:
«Командирский катер..., минзаг..., ланч..., адмирал с визиткой: «Будете у нас в Турку...», ну-ну, лучше уж вы к нам..., финская сауна..., диплом «Посвященному в тайны пара», хе, «...15 минут при температуре 60 градусов», придется единичку пририсовать, чтоб не засмеяли..., финский глиссер к нашему крейсеру..., финские гости у нас..., бак, ходовой, кают-компания, ПЭЖ..., я ж проводил экскурсию на английском - и меня понимали!..., наша сауна - 110 градусов!..., каюта механика - тут я, пожалуй, уже расслабился, дальше..., а, всё нормально было!»
Успокоившись было, комдив поднялся, умылся и только начал убирать брошенную на стул «парадку», как его прошиб холодный пот - мало того, что на тужурке вместо значков и медалей чернели пустые дырки, так ещё во внутреннем кармане отсутствовало постоянно привычно проверяемое «Удостоверение личности офицера». Не было его и в других карманах, ящиках стола и даже сейфе.
«..., которое утерял во время приема сауны на финском корабле», - сами собой предстали перед глазами сухие строчки объяснительной записки - другое объяснение просто не приходило в голову Валентину. Но в этот момент дверь отворилась.
- Ожил? - в каюту зашел механик, - Если жрать захочешь - у меня в холодильнике кой-что осталось. А опохмелиться - извини, сам ищи, всё вчера подчистую вылакали
- Иваныч! Какой жрать... И вообще, - комдив замялся, не зная, как объявить об утрате документов.
- Потому и осталось - что никому не до еды, - усмехнулся механик, - И - держи, долго мне ещё таскать, - на стол на глазах изумленного комдива высыпалась горстка значков и медалей. Сверху легло удостоверение.
- Это... чего? - Валентин еле перевел дыхание.
- Ха, - механик наслаждался произведенным эффектом, - Ты ж сам мне вчера всё «на сохранение» сдал. Сказал, мол, больно настырно финские гости значки в подарок клянчат, боишься, что не сможешь отказать. Ну и удостоверение до кучи.
- О! Вы как? - в каюту заглянул комдив ЗРД.
Через пару минут - комдив РЭБ. А буквально через четверть часа каюта комдивов движения и живучести, неофициально являвшаяся «Клубом капитан-лейтенантов» была буквально забита офицерами.
- Я ж вчера говорил, надо было на завтра оставлять! - горячился Андрейка-разведчик.
- А когда у нас оставалось-то? - резонно возражал ракетчик.
- О! - въехал в тему разговора комдив живучести, - Меня ж вчера весь день не было.
- Ну? - уныло констатировал Андрей.
- А на День Флота я припасал, и если никакая сволочь..., - комдив наклонился к ящику под койкой и торжествующе вытянул пару бутылок, - Вот!
Через пару минут немудреная сервировка стола была завершена и тягучая жидкость разлита по стопкам.
- Говори! - разрешил хозяину каюты механик.
- Ну..., с праздником, товарищи офицеры!, - комдив живучести поднял стакан, - Военно-Морскому Флоту России - 300 лет и один день!

Бунт.

Зима 1980-го года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909 военно-строительный отряд.

Вот бывает так - подряд стечение нескольких несчастливых обстоятельств. А в результате, как говорит один мой знакомый: «Море крови, гора костей».
Вот наложилось на общий неблагоприятный фон червивое мясо на эскадренном броненосце «Князь Потёмкин Таврический» - и пожалте, - известное восстание, с жертвами, с выкидыванием офицеров за борт, и прочими нехорошими вещами. Видно, командиры должны владеть искусством распознавать такое катастрофическое нарастание неблагоприятностей, чтобы предотвратить их неуправляемое развитие, бунт. А нет бы сказать потёмкинским командирам:
- Братцы! Мясо действительно ни к чёрту, ни одна собака жрать это не станет. Мясо за борт, а интенданта - под суд, мерзавца! Баталёру - заменить мясо солониной и всем выдать по дополнительной чарке. А теперь - команде петь и веселиться!
И глядишь, авторитет командира только выиграл бы от этого, и бунт удалось бы предотвратить. Но ложное самолюбие помешало сделать так потёмкинским командирам. Вот и побросали их за борт.
Так вот, о бунте в нашем стройбате. Служба - она везде трудна, никто не спорит. Но когда трудности службы не от самой службы, а от халатности и разгильдяйства командиров - жди беды. Или бунта, с выбрасыванием ответственных товарищей за борт и последующим приездом карательно-расстрельных команд. Читал недавно о трагедии на острове Русском, где умерли с голоду четыре матроса. Там так описывали положение в матросской учебке:
«Курсант Романенко три дня отказывался появиться в лазарете части - "там еще холоднее, чем в казарме, а кормят плохо". Другой - "лучше всего заступить в наряд по столовой, там по крайней мере иногда можно что-нибудь съесть. А так на завтрак дают по 200-граммовому кусочку каши, чаще всего сечки или из гнилого риса, на обед - 400 супа и 200 граммов каши, на ужин - то же самое, что и на завтрак. Иногда бывает хлеб, но только по буханке на каждый стол - 10 человек". Еще одно свидетельство - "часто голодаем. Приходится соскребывать остатки пищи из других тарелок или есть отбросы. Впрочем, и это удается не всегда". "За пять дней в лазарете мне только один раз принесли кусок хлеба, было холодно, приходилось спать, накрываясь сверху еще одним матрасом". Наконец - "больного курсанта, который стер ноги и не мог ходить, но не шел в лазарет, товарищи на руках приволокли в столовую. Он упал и пополз к своему обеденному месту. У нас здесь хорошо едят только старослужащие - мафия для них еду готовит - и, конечно же, офицеры".»
Почитал я, и сильно удивился: и что тут такого необыкновенного? Да нас также кормили, и это не было трагедией. Также буханка черняжки на стол из десяти человек и ещё буханка белого. Те же 200 грамм каши, той же сечки, «кирзухи», а то и меньше, без мяса на завтрак, жидкий суп, похожий на воду и та же каша на обед. Ужин - как завтрак, только без масла, но с рыбой. Как-то друг мой, Славка с Питера, опоздал в столовую, прибежал, когда рота уже ушла. Взял свою хлебную пайку у хлебореза, увидел бачок со щами на столе, схватил ложку и стал быстро хлебать. А потом выловил из бачка грязную тряпку. Оказывается, водой из этого бачка наряд по столовой столы мыл. Но по консистенции эта вода мало от «щей» отличалась, потому и спутал Славка. Уже в Архангельской области служил я, посёлок Игиша, 1981 год, когда к одному новобранцу приехали родители и спросили его:
- Чем сегодня тебя кормили на обед?
- Грибным супом, - скривившись, сказал солдат.
- Ух, ты - удивились родители. - Да вас тут деликатесами потчуют! Не в каждой столовой грибной суп на обед.
Не знали родители, что суп этот состоял только из воды и грибов. Больше нечем поварам было заправлять суп, а грибы - вон они, в изобилии растут по всему гарнизону и вокруг него. Там же, в Игише, осенью не было соли. Совсем. Даже хлеб ели без соли. Я удивлялся - неужели так трудно несколько мешков соли закупить? А всё было просто, соль выдавали на отряд ровно столько, сколько положено, по нормам довольствия. И нормы эти были вполне достаточные, более чем. Но дело в том, что осенью в офицерских-прапорщицких семьях начинается засолка грибов, капусты, огурцов и прочих солений. А соль где брать, покупать, что ли? Счазз! Да они даже картошку у солдат берут, в овощехранилище. Вот и ушла вся наша соль на засолку их семьям. Понимаю, им тоже кушать надо. Но если я, чтоб прокормить своих детей, начну воровать продукты в детском саду, суд не сделает мне поблажки. К воровству командиров добавлялось воровство кухонно-банно-пекарно-и прочей мафии, обслуги, короче. А ведь мы не просто служим, мы лес валим - это ж сколько калорий нам надо! Вместо мяса в бачки обычно клали куски варённого, скользкого, как мыло, свиного сала (да и не всем оно доставалось, мало его было в бачке). Ну ладно, я деревенский, да ещё украинец по маме, мог это есть не морщась. А мусульмане, коих у нас было много - им как быть, без мяса-то?
Родители писали мне несколько раз, что хотели бы приехать ко мне в гарнизон, навестить меня. Я писал им, что это невозможно: дескать, погранзона, режим, всё такое... На самом деле просто не хотел, чтобы они увидели, в каких условиях мы служим. Родителей беречь надо, а у мамы сердце слабое.
Но отвлёкся я, как всегда, ушёл далеко от темы. Простите, наболело за службу. Та вот, в тот раз нас привезли в казарму из лесу очень поздно, уже за полночь. Машины подвезли нас сразу к столовой, мы наспех поужинали толчённой картошкой, чёрной, полусгнившей, с солёной треской, и тут же пошли в казарму. Уже во втором часу наспех провели вечернюю проверку и повалились спать. Зимой это, кстати, было. А утром, тем не менее, нас подняли ровно в шесть часов, как обычно. Так всегда в армии: «Подъём есть подъём! А отбой? А отбой - х.. его знает...»
Злые, невыспавшиеся, неотдохнувшие, с красными воспалёнными глазами, шатаясь, словно зомби, мы кое-как построились и пошли в столовую. Сказать, что настроение наше было плохое, это значит ничего не сказать. Оно было просто взрывоопасное. В воздухе явственно назревал бунт. С командирами пререкались и уже откровенно посылали их матом. Прапорщик Федя решил, что мы обурели в корягу, и решил нас приструнить:
- Рота, стой! Куда? Команды заходить в столовую не было! Совсем ходить разучились. А ну-ка - ещё раз вокруг стадиона - шагом марш!
В ответ бригадиры, стоявшие во главе колонны, заорали на него:
- Да пошёл ты на х..., мудак! Нам ещё лес валить целый день, а он тут в солдатиков играется!
И скомандовали сами бригадам:
- Слева по одному в столовую - шагом марш!
В столовой нас ждал ещё один нехороший сюрприз. На завтрак была каша из горохового концентрата. Но беда не в этом, а в том, что её было очень, очень мало. Раскладывали эту кашу из бачка буквально по ложке на тарелку, да и то на стол бачка не хватало. Это уже нас взорвало, послышались выкрики:
- Где жратва? Почему не кормите нас? Прапор, я твой чан топтал неровный, куда продукты распиздели? Как после этого пахать целый день на делянке?
У того не хватило ума промолчать:
- Отставить! Вы пришли сюда служить, а не работать, невзирая на тяготы и лишения, сами присягу давали.
Ответ на это был единодушным:
- Х... вам, а не кубатуры, козлы! Как кормите, так и работать будем. Совсем обнаглели засранцы, хотят чтоб мы без жрачки работали.
Тем не менее, после виртуального условного завтрака мы построились на утренний развод на работу. Только бригадиры тихо перешёптывались о чём-то между собой. Подъехали машины для перевозки нас на лесозаготовительный участок (ЛЗУ), последовала команда: «По машинам!» Мы быстро попрыгали в кузова, вальщики прихватили с собой бензопилы.
И началось. Нет, уже с утра было ясно, что назревает бунт, что ситуация катастрофически катилась к взрыву. Только машины отъехали от Хапы, как во всех трёх людовозках начало происходить примерно одно и тоже.
- Р-р-разз! - скомандовал кто-то из старослужащих, и все солдаты дружно навалились на один бок.
- Р-р-разз! - и все навалились на другой бок. С каждым разом машина всё сильнее раскачивалась на рессорах. Вот уже водители, почувствовав неладное, остановились. Командиры выскочили из кабин, и побежали к дверям кузова, чтобы навести порядок. Машины у нас были не крытые брезентом, как обычно в армии, а с фанерными кузовами, Север всё-таки. Но двери были плотно блокированы изнутри. И ЗИЛы продолжали свой кошмарный танец, переваливаясь с левых рессор на правые и обратно: «Рраз! Рраз!».
И наконец:
- Ур-р-ра-а-а!!!
ЗИЛ опрокинулся на снег. Открылась дверца и оттуда, барахтаясь, стали выползать военные строители.
- Ур-р-ра-а-а!!!
Это опрокинулся ещё один ЗИЛ-130. Дольше всех сопротивлялся трёхосный ЗИЛ-157. Вылезшие из двух первых машин солдаты стояли рядом и наблюдали за его раскачкой, командиры бегали вокруг и матерились. Наконец, и «колун» завалили.
- А-а-а-а!!! - всеобщий вопль восторга.
- А ну, немедленно поднимайте машины обратно, - кричал нам замполит.
Наверное, он очень сожалел, что у него в этот момент не было кобуры с пистолетом. Да не дают в стройбате оружие.
- Сами поднимайте, засранцы! Хуй вам, а не кубатуры!
С этими словами солдаты развернулись и пошли на Хапу. И командиры пошли туда же, за тракторами, чтобы машины поднимать.