Когда-то давным-давно, в полузабытые сейчас времена, когда не Россия, а еще СССР, не требуя ни от кого никаких гарантий, держал в море несколько эскадр, а нынешние так называемые партнеры, тоже особо не заморачиваясь, держали свои флоты, и произошел со мной курьезный инцидент.
Но в общем, обо всем по порядку.
Хоть и ходили мы в море часто и помногу, но личный состав постоянно менялся - срок службы подошел - и пожалте, им - гражданская жизнь, а нам - с новым набором экипаж сколачивать да ускоренным темпом молодежь учить. Ну и учили, конечно же, куда денешься. Кого-то на корабле, а вот радистов перед выходом «на юг» - непременно во флотском радиоцентре стажировали. И там учили. И даже и не думали порой о том, что радиоцентр-то этот, как правило, комплектовался не радистами. Радистками. Ну и естественно, дело молодое, всякое случалось. Но, как правило, без особых «выплесков». Келейно, как говорится, и по обоюдному согласию и к обоюдному же удовольствию.
Ну вот, как-то в конце уже нашей службы в составе эскадры Средиземноморской, оказались мы вдвоем с эсминцем «Отловленный» в «Рябиновке» - так мы еще лейтенантами нарекли точку якорной стоянке в заливе Эс-Салум. Стоим мы там, стало быть, точку от «поползновений» охраняем. Штаб эскадры далеко, где-то в районе Тартуса, остальные кто где. В общем, стоим, скучаем. В гости друг к другу ходим. Командир эсминца - еще по училищу знакомец, хоть и на год помладше, но в соседних кубриках жили... То он ко мне придет, на жизнь пожалуется, то я к нему. Штиль, лепота, редко когда какой бешеный «Орион» (американский самолет ПЛО) прилетит, пару буев для контроля скинет. В общем, рутина...
И вот как-то ночью вдруг вызывают меня в пост связи. Оперативный флота на связь требует. Событие неординарное - нами в Средиземном эскадра управляла, так что вызов напрямую с флота - как-то неожиданно. «Не царское» это дело оперативному напрямую с командиром говорить. На то вышележащий штаб эскадры имеется. Ну да прибыл в пост, радист отстучал: «Командир у аппарата» - жду.
- У аппарата оперативный дежурный флота капитан первого ранга К...., здравствуй.
Ага, а ОД флота - знакомец старый, меня со школьника знает, так уж случилось - старшее поколение семьями дружило. Но...
- Здравия желаю.
- Как у тебя обстановка?
Чего это он? Ну не случилось же вроде ничего, стоим спокойно, доклады вовремя докладываем, работу работаем, безобразий вроде не отмечено. Может, на берегу что?
- Нормальная обстановка. Действуем согласно плана.
- Ясно. Ты «Отловленный» наблюдаешь?
А чего его наблюдать? Вон - иллюминатор хоть сеткой и забран - а видно, стоит этот самый «Отловленный» неподалеку, светится якорными огнями да прожекторами противодиверсионными.
-Так точно, наблюдаю.
- А у них там как визуально?
У-у-у... Ё...
- Спокойно у них, стоит на якоре. Якорное и палубное освещение включено.
- Задымления, повреждений не наблюдаешь?
- Нет.
- Понял тебя. Конец переговоров.
- Конец переговоров.
Нихренашечки, честно говоря, не понял. Ну да дело наше такое - команды никакой в конце концов не поступило - так чего ж планы какие строить... Спать пошел.
Наутро со старпомом и замом обсудили все эти ночные переговоры - похмыкали, да и пошли дальше напряженной боевой подготовкой заниматься.
Ну и забылось бы все, но через пару дней пришел командир «Отловленного» опять ко мне в гости. Пока кофейку готовил - посматриваю. Что-то не в себе как-то мужчина. Вроде и ничего, но - подергивается вроде.
Сидим, пьем кофе. Он:
- С тобой ОД флота днями говорил?
- Говорил.
- А что спрашивал?
- Спрашивал - вижу ли я твой пароход, и как он выглядит визуально.
- Б...!!!
И тут из него полилось. Не упомню уж всего, но ругался мой коллега виртуозно. Но, тем не менее, через пару минут иссяк и рассказал вменяемо, что
...радист его, сука, на предпоходовой подготовке в радиоцентре флота сошелся в «близком клинче» с одной из радисток. Не знаю, как там они уговорились, но ушел он "на юг" и смогли они найти друг друга на ночных вахтах. Болтали потихонечку. Она про свои дела береговые, он про своё. Ну так вот, говорили они говорили, а она якобы ему и пеняет - мол, скучно там у вас, никаких событиев, у нас тут вона чё, а вы... Ну тут «Остапа понесло»... И отстукивает он ей так бодренько - ну почти по классике - «пишу тебе из горящего танка на спине убитого товарища» - с коррекцией на военно-морскую тематику. Мол, атакуют нас, болезных насквозь, вражеские американские штурмовики, и бомбы рвутся у борта, и борт уже пробит, и горим мы, и уже сейчас вот-вот начнем крушить аппаратуру и топить секреты, так что прощай, родная...
И тут как на грех в радиоцентре флота дежурный по связи оказался за спиной этой самой радистки. Предыдущие переговоры он успела уничтожить, а вот последний, так сказать, вопль погибающего возлюбленного - нет.
Ну, естественно, А-а-а-а!!! Инфаркт! Амеры напали! - И тут же, не разбираясь до конца, ОД флота доклад.
Слава Богу, ОД флота, знакомец мой, не стал сразу делать резких движений типа объявления тревоги по флоту и доклада Командующему. Решил со мной переговорить. Вот и поговорили. Да и соседа моего потом тоже на связь дернули, в общем, отлегло понемногу.
Ну а к тому времени как ОД с нами переговорил, уже и связисты дружно встав на уши, разобрались, из какого места и куда ноги растут. Соседу моему, командиру эсминца, козью морду показали, конечно, потом, но без энтузиазма - так-то все внутри осталось, без выплеска в горние сферы. Как уж там судьба радистки сложились, не ведаю. Ну а герой-моряк дослужил как все.
Вот так вот и не начали мы.
Может, умнее некоторых нынешних были потому что...
Язык - это лингвистическая форма разнокалиберных, так сказать, образов. Он же - средство общения между людьми.
В Советском Союзе жило больше ста наций. На всех приходилась одна-единственная армия. В ней представители всех народов и служили. Представляете, какой кошмар творился б, если каждый разговаривал только на своём родном языке? Нет, такого Вавилона в войсках допускать нельзя. Язык в Советской Армии был один - русский. Многие военные неплохо знали его. А кто не знал, осваивал на месте.
Помню, как принял свою первую батарею - двадцать пять солдат, пятнадцать национальностей. Самым «русским» оказался татарин с Волги. С ним в строю стояли и такие бойцы, что знали всего с десяток русских слов, и те матерные.
Ещё помню наших забайкальских друзей, семью танкиста Иванова из Челябинска. Андрей с Маринкой, бывало, забегали в гости и непременно просили нас с Таней поговорить по-украински. Мы переходили на мову, а друзья слушали с круглыми глазами, абсолютно нас не понимая.
Языковая почва - это прекрасная среда для курьёзов и анекдотических ситуаций. О них и расскажу.
*
Осенний призыв 88. Молодое пополнение в полк пришло из Азербайджана. Ноябрь, мороз, зима, а призывники в пиджачках, кепках да штиблетах. Их когда из военкоматов отправляли, забыли сказать, что за Уралом немножко холоднее, чем в солнечном Баку.
И вот пополнение в расположении полка. Облепили батареи, отогреваются после дороги. Старшина прапорщик Гурьянов отвёл молодёжь в баню, выдал новое обмундирование и целый день учил наматывать портянки да пришивать воротнички. Его стараниями молодые бойцы к концу дня стали немного походить на солдат.
В тот ноябрьский вечер я заступил дежурным по полку.
По распорядку дня в 21.30 вечерняя поверка. Обычно она проходила так: построение. Старшина зачитывает именной список. Военнослужащий, услышав свою фамилию, громко отвечает: «Я!» После окончания переклички делаются объявления и звучит самая любимая в войсках команда: «Отбой!» К процедуре поверки дежурный по полку отношения не имеет. Он лишь контролирует процесс.
Только у нашего единственного старшины выдался такой напряжённый денёк, что товарищ прапорщик к вечеру от усталости с ног падал. Я его после ужина домой отпустил, пообещав, что нехитрый ритуал вечерней поверки проведу лично.
На поверке поставил стариков и молодых в один строй: старики на правом фланге, молодёжь на левом. Той осенью большинство старослужащих были родом из Якутии. Фамилии же у всех якутов русские. Потому первая часть поверки прошла без заминок:
- Рядовой Николаев!
- Я!
- Рядовой Иванов!
- Я!
- Рядовой Колесов!
- Я!
Доходит дело до азербайджанцев:
- Рядовой Мамедов!
- Йя!
- Рядовой Гасанов!
- Йяа!
- Рядовой Саидов!
- Я!
Дошла очередь до солдата по фамилии Абасов. Как только я её произнёс, якуты оживились. По строю прошёл шумок, неприкрытый смех.
Непорядок в строю!
Прекращаю поверку.
Читаю список сначала:
- Рядовой Мамедов!
- Йя!
- Рядовой Гасанов!
- Йяа!
- Рядовой Саидов!
- Я!
- Рядовой Абасов!
Солдат не успел ответить, а правый фланг разразился ржанием.
С трудом успокоил старослужащих. В третий раз начинаю поверку сначала. Дохожу до Абасова. Истерика у якутов началась задолго до того, как я успел произнести фамилию.
Как в тот вечер закончил поверку, не помню. Но как-то закончил. Чтобы разобраться в причине реакции северян на обычную для Кавказа фамилию, вызвал к себе сержанта-якута. Завёл в дежурку и прямо поинтересовался причиной странного поведения его и землячков. Тот улыбнулся и раскрыл тайну слова «абас». В якутском языке оно обозначало детородный орган. А в азербайджанском? В азербайджанском «Абас» - это обычное мужское имя.
И как вы думаете, в полку назвали солдата Абасова?
Вы угадали. Именно так, на якутский манер и звали.
*
История номер два произошла не со мною. Она произошла даже не в моём полку. Ею поделился однополчанин Саша Гайдаенко. Дело было в далёкой Туркмении.
В восемьдесят пятом Саша закончил училище и вместе с юной женой поехал служить на южные рубежи. Ребятам неслыханно повезло: они практически сразу получили отдельную квартиру. Далеко не всех лейтенантов, скажу вам, на первом месте службы ждали отдельные квартиры! А им дали. Одним словом, паре было где жить, было где вить гнёздышко. Начали с того, что завели котёнка. Симпатягу нарекли Барсиком.
С утра до позднего вечера лейтенант пропадал на службе, жёнушка хлопотала по дому, а котик гулял во дворе. Как для котика появлялась очередная вкусняшка, хозяйка выглядывала в открытое окно и привычно звала:
- Барсик! Барсик! Кис-кис!!!
Барсик летел домой и с наслаждением угощался.
Только однажды к Саше подошёл прапорщик Бердамуратов, отозвал в сторонку и начал серьёзный разговор:
- Таварыш лэйтэнант! Свой жена скажи, чтоб болшэ нэ ругалас! У нас по улице, панымаиш, дэти ходят.
Саша оторопел. Он представить не мог, что его милая способна на ругань, тем более, на улице. Она, казалось, и слов ругательных не знала. Саша уточнил:
- А как она ругается?
- Как-как? - покраснел прапорщик, - виглядывает в окошько и киричит: «Бар сик! Бар сик!»
- И что? Котёнка зовёт.
- Какой такой котёнок-мотёнок?! - вскипел прапорщик, - Ти что, нэ панимаешь? По-туркменски «бар» - это значит «у меня есть», а «сик» - это то, откуда дэти раждаютса! Нэльзя так дэвушька говорыт!
Саша заржал, но вечером за ужином котёнка перекрестили.
*
А третья история - это наше семейное предание. Произошла она в Полтаве и связана с тёщей Галиной Гавриловной.
Мама Галя - украинка во всех смыслах слова. Разговаривала исключительно на мове. Русский прекрасно понимала, но им не пользовалась. И что с того? Мы прекрасно понимали друг друга. Понимали и ладили.
Приехали мы к ней как-то в гости на день рождения. Сели за стол. Слово за слово, обмениваемся новостями, вспоминаем общих знакомых. И тут я серьёзным таким тоном говорю:
- Мама! А как перевести с русского на украинский фразу: «Я вас плохо поняла, повторите, пожалуйста, ещё раз».
- Я вас погано зрозуміла, повторіть, будь ласка ...- переводит Гавриловна.
- Та ні! - перебиваю, - можно короче.
- Я вас погано зрозуміла... - начинает тёща вторую попытку.
- Не так! - прерываю и эту попытку, - короче!
- Та як же ж тобі треба, Андрюха?
- Мама! Шо ж вы забыли слово, которое каждый день по сто раз говорите?
- Яке ж це слово, зятёк?
- «Га»!!!
Смеялись все. А всех задорнее смеялась именинница!
Звездолётами бредил я мальчиком,
но рассеялись бредни, как дым,
и поехал я в полк магдагачинский,
на Ми-8 летать бортовым.
Обозвали меня по прибытии
двухгадюшником и пиджаком,
дали коечку мне в общежитии,
и матчасть - без винта и движков.
Налетели борттехники стаею,
инструментом клейменым звеня,
поменяли, законтрили, вставили,
и отправили в небо меня.
Укатали стажёра в «коробочках»,
повозили по зонам - и вот
по далёким по командировочкам
загремел мой обшарпанный борт.
Той зимой поднабрался налёта я.
Помогали быть с небом на ты
куртка с мехом оранжевым лётная
и собачьего меха унты.
Маслопузый, весёлый, потасканный
по амурским седым небесам,
звал я борт свой, конечно же, ласточкой,
и чехлил свою ласточку сам.
Пролетели деньки становления -
из орлёночка вырос орел.
И на пьянках, и на построениях
стали звать меня запросто:
- Фрол!
2. Первый прыжок
Февраль уж наступил.
Ветра лизали «взлётку».
Позёмок оплетал мои унты.
Я степ унтами бил,
зубами бил чечётку,
а борт уже раскручивал винты.
Дэ пятый за спиной,
на животе - запаска,
судьбы моей злодейки поворот.
А жизнь прошла, как сон,
а жизнь была, как сказка!
И вот уже всхожу на эшафот.
Набрали высоту.
Земля была небрита,
и ветер холодил мое лицо.
Я выпал в пустоту,
и с нецензурным криком,
что было силы, выдернул кольцо.
Перкаль зашелестел,
как парус, хлопнул купол,
и я повис в бездонной тишине,
и долго так висел.
Я даже крикнул глупо:
«Да сколько здесь ещё болтаться мне?!»
Вот тут и понеслась!
Сосняк грозил когтями,
как тысячи рассерженных котов.
Чтоб не лишиться глаз,
лицо прикрыл локтями, -
а зад прикрыл заслоном из унтов.
Вошёл по пояс в снег.
Вокруг столпились сосны.
Я замер, глядя вверх и не дыша.
В сосновой вышине,
оранжевый, как солнце,
мой купол по ветвям стекал, шурша...
3. Командировочная лётная
Майору В. Емшанову
На юге снег растаял, сошёл почти совсем,
И на Амуре трескается лёд,
С утра добро нам дали, наш курс - 147,
Нас четверо, включая вертолёт.
Припев:
Там, далеко внизу, плывёт земля,
Несет нас безотказный Ми восьмой.
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы - экипаж машины боевой,
На целый месяц счастья нам выписан билет, -
работаем в отрыве от полка.
И нет на нас начальства, и построений нет,
и облака белее молока.
Там далеко внизу плывёт земля,
Здесь командир, правак, и бортовой,
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы - экипаж машины боевой,
От воздуха свободы кружится голова,
на медосмотре доктор нам не рад.
Но не отбить полеты, пока матчасть жива,
и у погоды нет для нас преград.
Там далеко внизу плывёт земля,
и нам пока не хочется домой.
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы экипаж машины боевой.
Законами СССР было устроено так, что череда военных буден время от времени прерывалась праздниками. Все они имели свою специфику. Например, в День ВМФ обязательно проходил парад кораблей, 23 февраля - строевая прогулка под оркестр по улицам города, День корабля - спортивные игры с непременным перетягиванием каната, 7 ноября - торжественное собрание с докладом о всемирно-историческом значении Октябрьской революции и т.д. В праздники командование раздавало награды и поощрения, после чего предписывалось, как говорили в старину, «команде песни петь и веселиться». День выборов в органы Советской власти не входил в перечень государственных праздников, но его не без причины именовали «Праздником советской демократии».
За время службы голосовать на выборах мне довелось трижды. В первый раз при прохождении КМБ в Североморском экипаже. Кого мы выбирали депутатом в Верховный Совет СССР, за давностью лет забыл.
Запомнилось, что накануне выборов перед нами, молодыми матросами, выступил замполит, который доходчиво объяснил суть этого политического действа. По его словам, выбирать народного представителя в органы власти из единственного кандидата - это высшая форма демократии. Человек не приходит с улицы, он выдвинут хорошо его знающим рабочим коллективом, в нашем случае Краснознаменным Северным флотом. А главное - кандидата поддерживают партийные органы, что является лучшей рекомендацией. Таким образом, нам, избирателям, остается в единодушном порыве придти в клуб на избирательный участок, получить бюллетени, опустить их в урну для голосования и провести остаток дня выборов по распорядку праздничного. Чем раньше проголосуем, тем быстрее попадем в столовую на завтрак.
Вдохновленный этим напутствием, наш взвод солнечным утром построился возле казармы. И тут случился первый разрыв шаблона. Передвигаться по территории экипажа разрешалось только строем, даже вдвоем полагалось идти в ногу. И вдруг комвзвода объявил, что в день торжества демократии он не имеет права вести нас голосовать по канонам Строевого Устава. Однако, пройдя немного в режиме «стада», мы сами попросили вернуться к привычному способу передвижения. Понятно, что проголосовали мы также «в ногу».
Второй раз я выбирал народного депутата уже на корабле. Без крика «Подъем!» обитателей нашего кубрика вежливо растолкал дежурный по БЧ-5. После утренних процедур все облачились в форму первого срока и в составе своих отделений выдвинулись к двери столовой команды, где находился избирательный участок. Обитателям носовой части корабля приходилось идти по верхней палубе и уже в кормовом коридоре пристраиваться следом за нами.
Ровно в 7 часов утра открылась заветная дверь, и процесс голосования заработал как хорошо отлаженный механизм. Подход к столу избирательной комиссии, предъявление военного билета, автограф за получение бюллетеня, несколько шагов к урне, шуршание отпущенной бумажки, следование через дверь в носовой коридор. Попутно я наконец-то узнал, для чего над нишей рядом с будкой киномеханика была установлена трубка из нержавейки. В день выборов на этой штанге была подвешена занавеска из зеленого плюша, и тем самым ниша превратилась в положенную по правилам кабинку, где в принципе любой желающий мог уединиться для ознакомления с содержанием бюллетеня.
Проголосовали всем экипажем очень быстро (как потом узнали, первыми среди кораблей бригады), и минут через сорок избирательный участок снова превратился в столовую. По случаю великого праздника помимо традиционного хлеба с маслом выдали печенье и какао вместо чая. Некоторые из сослуживцев соорудили себе «матросское пирожное»: на размазанное по хлебу масло положили печенье. Затем на весь день показ кинофильмов с перерывами на прием пищи. А желающие могли «бросить натренированное тело в люлю» (т.е. спать) вплоть до вечерней поверки. Отдыхать от хорошо проделанной работы, так отдыхать.
Говорили, что на одном из БПК проекта 57«аз» голосование затянулось до позднего вечера. Какой-то «оборзевший годок», узнав о гарантированном ему ДМБ «под ёлочку», устроил отцам-командирам такую страшную месть, о которой не мог и помыслить даже Н.В. Гоголь, признанный автор ужастиков. Матрос (явно одержимый бесами) на весь день залёг в койку, на уговоры политработников с посулами первого схода не повелся и пришел голосовать к самому закрытию избирательного участка. А поскольку тот находился в кают-компании, офицеры оказались лишены как приема пищи в комфорте, так и культурной программы.
В третье голосование я оказался в избирательной комиссии в составе мичмана (с университетским образованием!), старшины 2-й статьи и матроса - демократичней некуда. Руководил нами заместитель командира корабля по политической части, в просторечье «зам». На собрании избирателей он специально оговорил, что в бюллетене для голосования не стоит вычеркивать фамилию командующего флотом и вписывать, скажем, мичмана Довженко - мол, «я его лучше знаю». Захотите сделать добро хорошему человеку, а на деле сделаете зло всему кораблю.
Генеральная репетиция действий нашей комиссии проходила после отбоя. Столы, задрапированные красной материей, были поставлены на нужное место. Мы заняли свои места.
- Итак, действуйте внимательно и четко, - напутствовал нас «зам». - Нашли в списке фамилию, сверили данные документа, дали расписаться за получение, выдали бюллетень - всё, избиратель идет к урне. Подходит следующий. На голосование не отвлекайтесь, возле кабины я поставлю надежного бойца, чтобы никто не вздумал уединиться.
Потом мы убедились, что урна (вообще-то массивный деревянный ящик) для голосования пуст, корабельный писарь его опечатал сургучной печатью, и это засвидетельствовали в акте.
На следующее утро голосование пролетело на одном дыхании, что позволило кораблю снова занять первое место по скорости народного волеизъявления. По этому случаю «зам» даже разрешил на вечернем сеансе показать матросам и старшинам новый фильм - «Необыкновенные приключения итальянцев в России». Киномеханик рассказывал, что после премьерного показа в кают-компании наш «политрук» изрёк: «Всё ясно, фильм про пизду. Морякам показывать не стоит». И после паузы: «Ну да хер с ними! Пусть смотрят. Заслужили».
Она прошла и поманила взглядом.
Был молод я и жаждал перемен.
Я стал её очередным солдатом,
она - моей бессмертною Кармен.
Она была весёлая и злая,
как лук туга, и, как стрела, остра,
с зелёными змеиными глазами,
и с гривой цвета пламени костра.
Ночами после боя плохо спится.
Она ко мне входила по ночам,
красивая и гибкая, как львица,
опасная, как лезвие меча.
А поутру, когда в палатке спал я,
её стояла в стремени нога.
В расшитое седло она взлетала
и превращалась в моего врага.
Полжизни протекло, но и сегодня,
ко мне во снах является она,
и за собой опять меня уводит,
любовь моя далекая -
война...
2. На «потолке»
Идем спиралью медленной в набор,
без устали молотят наши лопасти.
Блестят вершины - не взглянуть в упор,
внизу чернеют трещины и пропасти.
Но выше неба вряд ли сможем влезть,
и не помогут нам движков старания.
- На эшелоне - три полсотни шесть...
- На связи «Пыль». Идите по заданию.
Припев:
На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Орлы парят под нашими ногами,
еще чуть-чуть - и пену океана
увидим, заглянув за горизонт.
На крейсерский выходим мы режим,
здесь не страшны ни «Стингеры» ни «Стрелы» нам.
На курс ложимся и на нём лежим
как будто к небу намертво приклеены.
А ветер и толкает нас и бьёт,
дорогу удлиняя нам неблизкую,
но крепко держит наш автопилот -
Крен и тангаж, ну и, конечно, рысканье.
Припев:
На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Орлы парят под нашими ногами,
еще чуть-чуть - и пену океана
увидим, заглянув за горизонт.
А вниз идём мы сорванным листом», -
опять же по спирали, только падаем.
И валит наш ведомый за хвостом, -
здесь вертолёты ходят только парами.
Летит земли навстречу карусель,
и ставят птицы стаями помехи нам.
Борт на глиссаде, вот коснулся, сел...
И на стоянку рулит. Все, приехали...
Припев:
На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Еще январь стоит в Афганистане,
но дует тёплый ветер с океана,
и пахнет, как положено, - весной.