Пуля

Своё рождение я помнила смутно - превращение из единого, целого, податливого, не имеющего никакой формы в острую твёрдую сущность. Раз и готово.
В отличие от миллионов других созданий с самого рождения я знала своё предназначение в жизни. Поразить цель, не просто улететь куда-нибудь со свистом, и, рассекая воздух, отколоть кусок цемента или дерева, нет, я должна поразить цель, попасть в яблочко, ведь не даром я снайперская пуля.
Соседи по пачке у меня были такие же целеустремлённые, молодые, злые и весёлые. Только одна, лежащая с краю капсюлем гильзы вверх, была озабочена двойной навеской пороха. Как она прошла весы и ОТК, как насыпочная машина умудрилась сыпануть в неё две порции, не знал никто, никто особенно и не волновался.
Жизнь в пачке была не особенно веселая, но и не скучная, все знали, что рядом лежат ещё пачки, а все они надёжно запечатаны в железный ящик - "цинк". Цинк мало разговаривал с положенными в него боеприпасами, на нём было много чего написано, он много чего видел и чувствовал себя старшим.
На заводе цинк надолго не залежался и отправился в долгий путь железной дорогой, ящики где-то выгружали, где-то загружали, что-то писали на них мелом и краской. И, в конце концов, выложили на бесконечные стеллажи.
Тусклый свет и запах сосновой доски, который не перебивал даже острый запах латуни от гильз - это слишком скучно, если это на всю жизнь. За стенами арсенала со свистом летела жизнь: люди рождались и умирали, изобретались новые механизмы, приходили в негодность старые, начинались и заканчивались войны. Мимо стеллажей как в ускоренной перемотке пролетали люди в форме - усатые и безусые, худые и толстые, старые и молодые. Иногда они брали ящики с полок и делали отметки в журнале, но цинк стоял неприкосновенно, и все его обитатели уже отчаялись начать жить.
Как всегда, то, чего ждёшь годами, происходит неожиданно и слишком буднично. Поздно вечером, когда никакой смены караула быть уже не должно, в арсенал пришли люди. Среди них были и обычные военные - "командиры старых учётных журналов", но были и новые в необычной форме, нервные, напряжённые, от них пахло жизнью и делом, тем делом, которое с рождения было знакомо каждому обитателю любого цинка. Они говорили на непонятном языке. Вместо росписи в журналах они доставали маленькие прямоугольные пачки бумаги и передавали "командирам журналов", и снимали со стеллажей цинк за цинком и возвращались снова. Жизнь закрутила цинк водоворотом, он трясся в грузовике, сверху на сосновых досках ехал разобранный комбайн. Мимо светлячками летели огни станций и городов, сёл и таможен. Незнакомая речь, непривычные отметки в незнакомых бумагах и, наконец, пункт прибытия. Приехали поздно ночью, выгружались из машины весело, со смехом, возбуждённо. Цинк сразу всем сказал:
- Скоро у каждой пачки будет свой хозяин,- и замолчал, не отвечал на вопросы, видно думал, чем будет заниматься дальше, собирать окурки или разогревать тушёнку королевскими порциями. Вскрыли его наутро, с десяток глаз уставилось на пачки, руки потянулись, и пачки начали перекочевывать в карманы и подсумки. Так я оказалась одной из двадцати, хотя до этого была одной из миллиона.
Жизнь оказалась штукой сложной и непостижимой. Молодой хозяин, звали его Энвер, был человеком невоенным, что вызывало у меня серьёзные сомнения. Как же мне выполнить своё предназначение с этим студентом? Энвер был на войне недавно, три месяца, прошёл базовую подготовку снайпера отделения, получил снайперскую винтовку Драгунова румынского производства, четыре подсумка, жилет-разгрузку и сильно задавался. Зрение у него было отменное, такое же, как у его отца и деда и прадеда. Вместе с хорошим зрением Энверу передалось и основное дело всей его жизни - жить надо праведно, вовремя совершать намаз, строить крепкую большую семью с девушкой из его мест и передавать заветы предков дальше. Ну, и конечно, убить серба. Без этого - никак, его прадед убивал неверных и дед, отец мечтал об этом всю жизнь и Энверу тоже придётся.
На самом деле Энверу очень хотелось мотоцикл, ну и видеокамеру, как у однокурсника, и конечно во Францию, и заниматься там сексом со всеми девушками, пока ноги не отнимутся. Но этого он сказать, конечно, не мог, да и некому всё это рассказывать.
На вопросы:
- Меткий орёл, убьёшь собаку серба? - Энвер, не особо задумываясь, отвечал:
- Конечно, а думал всегда о мотоцикле, ну и немного о девушках. О таких девушках, которые рекламируют колготки или автозаправки или электроинструмент по итальянским телеканалам, которые так хорошо ловились в его местечке.
За границей Энвер был всего один раз, когда они с двоюродным братом ездили в Венгрию на день рождения дяди. Уже перед самым отъездом домой в магазине он услышал знакомую речь и очень обрадовался, потом они ели горячие бутерброды с теми ребятами, и орали песни и решили, что Югославия получше Венгрии в сто раз. Да, они были, конечно, сербами, парень и девушка, такие же молодые и беспечные, как и они с братом. С ними было очень здорово, они были вместе за границей, они были югославы и очень этим гордились и радовались одним и тем же вещам: тому, что русские уже вряд ли будут воевать с американцами, тому, что прогресс шагает огромными шагами. Сидели на берегу пруда в самом центре Будапешта и гадали: успеют ли они слетать в космос как туристы или нет, будут ли компакт диски стоить как кассеты, и будут ли вообще кассеты, отменят ли все государства границы. Вернулись они с братом тогда домой весёлые, но ничего дяде рассказывать не стали, мало ли - всё-таки сербы.
С тех пор многое изменилось, занятия в университете прекратились ещё осенью, и хоть из его знакомых ещё никого не убили и не изнасиловали, но Энвер уже много слышал об ужасных зверствах неверных. В мечети тоже всё время говорили о злых джиннах, вырвавшихся из бутылки, о сербских собаках и о руссах, которые век угнетали и держали в страхе пол-земли и до сих пор не угомонятся. Потом в их дом пришли авторитетные люди и Энвер и отец ушли защищать свою родину. На их местечко пока, правда, никто не нападал, но к беде надо готовиться загодя, как говорили авторитетные люди. Так Энвер стал снайпером и воином Аллаха и истребителем сербов.
Я в целом была довольна своей жизнью, меня и ещё девять моих сотоварищей уложили в рожок и держали в подсумке. Я ничего не понимала, винтовка и подсумки были румынские и говорили на непонятном языке, хозяин тоже, целей вообще пока не было и всё опять становилось рутинно.
Вечером в палатку пришёл командир и двое штатских, Энверу и ещё трём крепким ребятам приказали собраться и сесть в микроавтобус. В автобусе их кратко проинструктировали: цель - только немного навести шуму на миротворцев ООН в семидесяти километрах от их лагеря, необходимо было переодеться в форму сербских полицейских и напасть на административную часть лагеря ООНовцев. Стрелять лучше на поражение, потому что среди ООНовцев правоверных всё равно нет, а если и есть, то Аллах простит ошибку. Может, эта акция и не принесёт большого урона оккупантам, лезущим не в свои дела, но уж точно настроит их недружелюбно по отношению к сербам. Энверу стало как-то не по себе: одно дело поле боя, как он себе это представлял - стрельба со всех сторон, крики, дым и он, хорошо замаскированный, холодной рукой снимает цели одну за одной. Другое дело - на рассвете, когда все спят, ворваться в лагерь миротворцев и просто начать их убивать. Натягивая сербский мундир, Энвер всё время думал:
- Это сон, это не со мной. А как же Париж? А мотоцикл? А девушки? Что я буду им рассказывать? Что расстреливал спящих людей, переодевшись в форму противника? Приехав на место, командир, тоже одетый в сербскую форму, выстроил их перед автобусом. Прошёлся вдоль короткой шеренги и, похлопывая беретом по ноге, оглядел каждого. Потом достал из кобуры пистолет и сказал:
- Я знаю, как вы все ненавидите этих иностранных выродков, этих нелюдей, которые пришли на нашу землю, чтобы разрушать мечети и убивать детей и женщин. Также я знаю, что каждый из вас хочет показать себя героем, так, чтобы им гордились все его родные и знакомые. Я говорю это каждому, струсить сейчас - это предательство всего своего народа, сегодня я карающий меч Аллаха. Есть вопросы? Вопросов не было, Энвер почувствовал, что никогда не научится ездить на мотоцикле, и его ладони вспотели. Всем дали пол-часа на последнюю молитву перед боем, Энвер судорожно сжимал цевьё винтовки, перебирал чётки, но мыслями был очень далеко от правого дела. Он думал о разном - "Почему все воюют? Кто это придумал? Почему есть народы, которые вообще ни с кем не воюют? Почему он не один из них? Страшно ли умирать?"
В это время в блочном домике на станции ООН разворачивалась серьёзная баталия в "морской бой". Русские офицеры Алексей и Миша обучили этой хитрой игре своих испанских коллег ещё пару месяцев назад, те в свою очередь поделились сокровенными знаниями с египтянами, которые рассказали правила тайцам. В районе было довольно спокойно, и месяц на станции жили припеваючи, спали до обеда, потом объезжали район, играли в волейбол, до полуночи смотрели телевизор и, конечно, не выставляли никакого боевого охранения. Всё круто изменилось с приходом нового комиссара станции - майора Брегна. Немец оказался немцем на все сто процентов, он застроил свободолюбивых арабских офицеров до состояния тихой ненависти, русские даже хотели научить их антифашистским песням, но и без этого сопротивленческие настроения были сильней, чем в Париже в 1943. Брегн просыпался в пять утра, проверял посты, принимал контрастный душ, будил всех в 6-00 по громкой связи и собирал на получасовую оперативку через 15 минут после побудки. Опоздание контрольной машины с маршрута на пол-часа, расценивалось как инцидент, и высылалась поисковая машина. Не удивительно, что майора "полюбили" все и со страшной силой и с нетерпением ждали, когда же он снова сильно понадобится фатерлянду и бундесверу. В эту ночь на боевом охранении должны были стоять четыре человека: Марко, Алексей, Мирослав и Алладин. Учитывая странный архитектурный замысел строителей станции - "ставь домики, как придётся", приходилось бдеть на довольно большом друг от друга расстоянии. С собой обычно брали радиостанцию, пистолет, фонарь и флягу с чаем, кофе или коньяком. Тот, кто стоял под фонарём на въезде, ещё брал стульчик и журнал.
Я почувствовала, что именно сегодня мне предстоит самое интересное в моей жизни, я не могла ошибиться, я была первой в рожке. Я вошла в патронник тихо, как по маслу, без зазоров и увидела наконец-то мир таким, как он и должен быть - длинный коридор, спиралью уходящий в небо, а там, в конце коридора - отверстие, и за ним весь мир. Я застыла ледяной иглой, всё во мне напряглось, мой стальной сердечник гудел от нетерпения, порох ждал знака от капсюля, капсюль от бойка, боёк ждал ударно-спусковой механизм, УСМ ловил малейший сигнал от спускового крючка, ну а тот в свою очередь от Энвера. Вот такая длинная цепочка, а замыкается в долю секунды.
Алексей даже не почувствовал удар, он просто оказался лежащим на земле, всё случилось мгновенно, ещё падал, шурша страницами, журнал, с грохотом откатывался стульчик, а красная тяжёлая мокрая ткань уже упала на лицо и потянула вниз. Очнулся он от пинка, короткая недвусмысленная команда -мертвец - и побежали дальше. С трудом повернул голову, тело не слушалось, их немного, пятеро, бегут к домикам, все с автоматами. Рука сама нашла в жилете радиостанцию, зажал палец на тангенте, а сказать ничего не смог, только захлебнулся кровью, закашлялся, попробовал привстать на локти. Увидел, как через проволочный забор лезет ещё один, снайпер, вон СВД тащит как девушка весло. Рука пистолет держит, он весь липкий, как дослать патрон в патронник, дослал.
- Снайпер заметил, всё.... Стоит совсем мальчишка, смотрит, перепуганно. Да, сука, это ты меня ловко, да, с первого выстрела. Ну что вытаращился, добивай. Пистолет закрыл бледное лицо в берете. Где же Бог, не хочу умирать, не сейчас, ну что я им сделал, голубь мира. Снайпер привстал на колено, тяжело не попасть с 10 метров из СВД, глаза закрыл и жмёт на курок, щенок. А я не успел выстрелить, столб огня из дульного компенсатора ослепил, выстрел оглушил, здравствуй смерть. Нет, опять тошнит, значит живой. А что же со снайпером? Вот он лежит, вокруг головы лужа маслянистая натекает в гравий, что это было?? И опять красная, мокрая, тяжёлая ткань потянула вниз.
Очнулся уже в госпитале, нападение на станцию было отражено, было убито трое нападающих, троим удалось скрыться, был убит Мирослав в упор выстрелом из пистолета в голову, и я ранен. На тумбочке рядом с кроватью лежала плитка шоколада, банка колы и маленький помятый кусочек металла. Пуля прошла по касательной к артерии и остановилась об ключицу, конечно, сломав её. Миша прибежал через час, после того как из госпиталя позвонили о том, что я пришёл в сознание. Сказал, что на станции дурдом, нагнали солдат, оцепление. Завтра будут прощаться с Мирославом, тело полетит на родину. "Фашист" хотел лично меня навестить, но его не отпускает комиссия и журналисты. Миша уже засобирался уходить, когда я догадался спросить
- А кто снял снайпера того с СВД, что меня прибил?
- А никто - ответил Миша, - Он сам себя снял, двойная навеска пороха в патроне или в ствол песка набрал, когда лез через забор, пол-башни затвором снесло, винтовка румынская, гарантия ИЖМАШа не распространяется. Ладно, выздоравливай, погрёб я.
Миша ушел, тяжело громыхая по коридору, в связи с нападением всех "обули" в бронежилеты. Ребята со станции заходили два раза в день, мешали налаживать интимные контакты с медперсоналом. "Фашист" ввёл в контрольный маршрут "посещение раненого камрада", поэтому я дважды в день получал свою порцию похлопываний и пожеланий выздоровления на всех языках мира. По ходу мне рассказали, что нападавшие были не сербы с вероятностью 100 процентов, потому как вряд ли среди трёх убитых христиан все трое были обрезанными. Да, кстати - патроны у снайпера советские ещё были, новосибирского завода. Не хочет, значит, русская пуля русского убивать. Пулю я, кстати, из госпиталя забрал, сначала носил в кармане в платок завёрнутой, но уж очень многие просили показать, пришлось немного обойти напильником, чтоб одежду не рвала, просверлить дырочку и надеть на шею.
Так я получила нового хозяина. Хозяин был такой же, как я, русский, говорил по-русски, улыбался как русский и напивался также. Вот где жизнь началась, не жизнь, а малина. Свежий воздух в лицо, солнце. Оказывается человек, если выжил, начинает жить намного интенсивней, всему радуется сильней, больше ест, больше пьёт, с девушками опять-таки знакомится ну просто со всеми. Так, что - привет вам всем с верёвочки, может, когда и встретимся, пива выпьем или водки. С нами, с пулями, иначе лучше не встречаться.

P.S. Всех с Новым Годом ! Удачи, любви, мира !

В этот раз новеньких было немного, с десяток марокканцев, два китайца и один русский. Русским, украинцам, чехам, словакам, полякам - одним словом славянам мы очень радовались. Сразу же после формальностей с документами, обмундированием и оружием, мы его подхватили под руки и потащили в нашу палатку. К тому времени нас там было уже семеро. Новенького звали Егор, ему было 27, он был из Пскова, высокий, белобрысый и к тому же редкой и ценной специальности - сапёр. Через 15 минут наш Чех прозвал его Гор, а, выяснив, что Егор привёз из марокканского дьюти-фри две бутылки бешеровки, поклялся в вечной дружбе.
Никакой войны на тот момент не было, мы торчали уже два месяца в лагере, в ста километрах от границы Сомали, жрали консервы и выли от недостатка развлечений. Жалование тоже было минимальным, со спиртным было очень туго. Режим перемещения был строгий - проще говоря, никакого перемещения. В целом картина ясна. К 18-00 из нашей палатки доносились песни 'Чёрный ворон, что ж ты вьёшься?', 'Если снова над миром грянет гром' и возгласы. Егор со всеми перезнакомился, оказался очень силён в рукопашном бою и слаб в выпивке. Слегка перебрав, он всерьёз пристал к Лёхе, с требованием выдать ему снайперскую тайну, а именно - правда ли, что снайпер может насрать себе в штаны и глазом не моргнуть? Лёха, тоже слегка нетрезвый, отвечал уклончиво, мотивируя тем, что каждый может в штаны наложить, и что не это есть основное достоинство снайпера. Егор был непоколебим, он кричал: 'Нешто можно взрослому человеку в штаны срать ?! Что за гадство ?! Да у меня в руках когда то запал ебанул, я два дня ничего не видел, но чтоб усраться ?!' В общем негодовал.
Лёшу дразнить в принципе было можно, но небезопасно, уж очень у него обострено было чувство юмора (прочитав Покровского, я склоняюсь к мысли, что Лёшин юмор был военно-морским на 100%). Выслушав очередную порцию негодования: 'Чтоб взрослый человек в штаны срал?!', Лёша, помигивая во все стороны, двинул из палатки. За ним тихонько выскользнули все, оставив Егора недоумевать в одиночестве.
План был идиотский и в то же время гениальный в своей простоте и незатейливости. Чех в течение часа запугивает Егора россказнями о колдунах Вуду, жрецах Мвонга-Матонга, ходячих зомби и прочей африканской экзотикой. Надо сказать, Чех в этом так поднаторел, что первые дни после его баек, особо впечатлительные ночью отлить ходили группами по 5 человек. Ровно через час после психологической обработки Егора, в палатку должен ввалиться Лёха в костюме снайпера 'Леший' (комбинезон, обшитый со всех сторон лохмотьями, ветками, рванью - полностью закрывает тело и голову, при этом изменяя геометрию). За 5 минут Лёха заучил целую колдовскую речь, слов на 300 - начиналась она диким возгласом МОМБАСА МОМБАСА и так далее белиберды на 5 минут. С диким криком Лёха должен был броситься душить Чеха (душить Егора было небезопасно, кто знает, как поведёт себя в критической ситуации, взбодрённый алкоголем молодой организм ?). Дальше в плане никакой конкретики не было, должна была организоваться куча мала. Согласитесь весьма незамысловатое действо для группы офицеров, средний возраст которых 35 лет.
Прошло уже 45 минут промывки мозгов Егора, Чех был настолько пьян, что путал чешские слова с русскими, а местами так просто переходил на африкаанс. Он рассказал всё что знал, и про 'брамборы в крнеку' (картошка в шее - чешск.), и про червей, выгрызающих глаза, и про колдуна, которого заживо сожгли напалмом, а через день он снова появлялся, и про полную невозможность излечиться от заклятий в 'немоцнице' (больница - чешск.). На Егора больно было смотреть - руки его сжимали алюминиевые рёбра раскладушки так, что побелели костяшки, не моргал он уже минут 15, лишь изредка прикладываясь к бутылке. После того, как он попросил составить ему компанию в походе 'на двор' голосом десятилетней девочки, все поняли - 'клиент созрел'. Пора было запускать Лёху, но было одно НО - целый час на улице Лёхе делать было нечего, поэтому, нарядившись в костюм 'Лешего', он пошёл разводить вновь прибывших марокканцев на выпивку, обещая сделать утром из каждого Василия Зайцева и индейца меткий глаз в одном флаконе. Когда его нашли, стоял на ногах он уже некрепко, на него напялили маску и спросили, помнит ли он речь, он помнил.
Итак - шоу тайм.
Как ЭТО выглядело из палатки:
На раскладушке лицом друг к другу сидят Егор и Чех, Егор зазомбирован до состояния 'встань я сяду'. С диким криком Уяяяяя в палатку влетает Нечто, Нечто забыло всю свою колдовскую речь, Нечто приседает на месте как во время зарядки, хлопает себя руками по бёдрам, как взлетающий цапель и кричит МАМБАСА МАМБАСА МАМБАСА не выдыхаясь. При этом Нечто забывает душить Чеха и просто хлопает крыльями. В палатке все задыхаются от сдавленного смеха, Чех, так и не дождавшись, когда будут душить, сам падает на пол и бьётся в конвульсиях. Егор делается глупым с лица и, прыгнув с места на 2 метра, вырывает кусок брезента над входом в палатку, убегает в ночь.
Как это выглядело с улицы:
В палатку забегает Лёха, дикие вопли, через 3 минуты из палатки, обмотанное куском брезента выскакивает тело и семимильными шагами бежит вперёд с криком 'Ебала Жаба Гадюку'. Не добежав 4 метров до колючки, тело падает и в конвульсиях затихает.

Егор, надо отдать ему должное, не усрался. Он оказался мужественным человеком, всего-навсего обмочившись. На утро он не обижался и был принят в коллектив.

В 6-30 утра похмельного Лёху из палатки вытащили марокканцы, требуя сделать из них Василия Зайцева. Чудом удалось избежать жертв.

Бум:бум:бум:
Кровь в виски, что ж так плохо то ? И темно: И сыро:
Ааа: Добро пожаловать - порт Конакри, мы в Гвинее.
Ноги наши босы, рубашки нет, во рту сухо и как -то необычайно противно, затылок саднит. Так, а вот и ясно, почему саднит - там у нас рана, небольшая, но рваная, видимо бутылкой саданули: Эх - чёрные наши братья.
В карманах пусто, в смысле денег, так то в карманах полно - вот и паспорт на имя Николаса Кейна (куплен в Танжере за 150 долларов - глупо было упустить такой шанс), вот цепочка из шариков, вот пустая гильза с дырочкой, вот складной ножичек - детский сад какой то, вот карамелька мятная. Мда:
Вот что бы вы сделали с таким прекрасным набором вещей, будучи босиком, без рубахи, в отстойнике для пустых контейнеров в порту Конакри ? Ага ! И я вот не знаю. Но думать надо. Если не попасть в Алжир на сборы, опять не будет контракта, нет контракта - нет работы, нет работы - нет денег. Деньги, деньги, денежки, условные вы мои. Если б не вы - учил бы я сейчас людей строем ходить и головой кирпич разбивать (поёжился - лучше про голову и твёрдые предметы не думать), был бы я уже майор (ну это загнул конечно, хорошо если б капитаном стал бы с моим то характером), была бы у меня жена - тёплая, с русой косой (в кокошнике - здорово всё таки меня саданули), был бы сопливый сын (в жизни бы в Африку не пустил засранца).

Бум ! Бум ! Бум ! О ! Это уже по рёбрам между прочим. Ага - снова чёрные братья, двое - жара 50 градусов а они все в чёрное затянуты, два 'хеклер унд кох', один меня ножкой трогает в ботиночке, а второй в меня целится. Не надо на меня пялиться а особенно в меня целиться, я ж не бабайка какой - обычный белый бомж, ( аааа - это я заплакал, ыыы - застонал, эээ - за штанину его схватил, найн найн - коммерциале маринер, нихт шиссен). Целиться перестали - уже пол дела, 'хеклер унд кох' за спину (идиот непуганый). Хэ: и ещё раз Хэ:

Кто бы мог подумать - первый парень одного со мной размера, ботинки подошли от второго. А я знаю для чего нужен маленький складной ножичек - им так удобно спарывать нашивки и позументы (сколько же у них позументов, галунов - ну просто ДМБ-80). Умылся, напугав докера, теперь надо найти пройдоху Найджела. Мерзавец конечно, но я его люблю. За два пистолета пулемёта, одну радиостанцию и два удостоверения личности в Гвинее вы можете получить:
билет на самолёт до Алжира или Танжера (на ваш выбор), ношеные джинсы, рубаху в паровозики, бежевые туфли, сумку большую дорожную полную ношеных тряпок разного размера (трусов кружевных женских не было - я проверил), сумку маленькую через плечо - в ней сломанный фотоаппарат кодак, 3 засвеченные плёнки, открытки сенегальского заповедника, деревянный кораблик, коралловые бусы (в общем - полный набор туриста идиота).

Засыпая в кресле самолета, я успел подумать - чтоб я ещё раз в эту Гвинею ?!, всё ! баста ! на родину ! берёзки целовать !

P.S. Через 4 месяца сформировав отряд, Николас Кейн снова был в порту Конакри, ведь оттуда до Гвинеи-Бисау рукой подать, а там война: то есть деньги, то есть война:

P.P.S. Все события приведенные выше являются плодом разыгравшегося воображения, все совпадения с реальными лицами случайны, паспорт гражданина Канады Николаса Кейна считать недействительным в связи со смертью владельца. Минута молчания.

Осень 1995 года выдалась в Югославии очень тёплая и ясная, щебетали птички, светило солнышко, травка зеленела. Не замечали всего этого только 40 человек которые в этот момент стреляли в белый свет как в копеечку, перебегали туда сюда и требовали вертолёт и 'сраных ЮэНовцев'. А суть дела была такова - чёрные выслали к белым (не буду называть стороны дабы не 'разжигать') разведгруппу числом 8 человек, в их обязанности вменялось записать на карту минные укрепления приграничного района. Но разведгруппа случайно наткнулась на вооружённую группу ополченцев. Стороны разбежались по разные стороны шоссе и начали палить в сторону вероятного противника. Всё бы было неплохо, если бы в этот момент мимо не ехал автобус со студентками церковного училища, разведгруппа разделилась, четверо выскочили на дорогу, расстреляли лобовое стекло автобуса и взяли 35 человек в заложники, потом под прикрытием заложников переместились на 150 метров от шоссе к заброшенному зданию тракторной мастерской. Требования их были простыми - вы нас отпускаете, мы под прикрытием заложников уходим на 2 км. южнее, заложников отпускаем и до свиданья. Ополченцев это не устраивало, их условия были простыми - отпускайте заложников и будем стрелять друг в друга 'по честному' пока кто-нибудь не победит. Такой вариант не устраивал разведгруппу, потому как они разведгруппа - им карту надо домой принести а не погибнуть смертью храбрых. Переговоры зашли в крепкий тупик. Спустя пол часа прибыл серый броневик UN, оттуда вылезло два офицера, выслушали доклад ополченцев, попросили не стрелять над ухом и связались с ближайшей станцией по рации. Ополченцы приободрились, смекнули - тут заложники, значит пришлют снайперов, перебьют разведгруппу и вообще этот прецедент не пойдёт на руку противнику, война войной а терроризм - это плохо. Ещё через пол часа вместо элитного подразделения спецназа, громыхая на ухабах приехал УАЗ, из него, потеряв каску, нетвёрдо вышло тело - оно было двухметрового роста, имело внушительное пузо и 'на глаз' весило 200 кг. Тело нагнулось, подняло голубую каску, одело - на каске красной помадой поверх белых букв UN MP была нарисована красная звезда а слева криво написано ЛЁХА. Из машины тело вытащило снайперскую винтовку Драгунова, закинуло её за спину и пошло в сторону стрельбы. Ополченцы растерялись и перестали расстреливать небо, офицеры UN заулыбались и достали телу из броневика мегафон, разведгруппа выслала на 25 метров вперёд бойца, который поднял в двух руках автомат и крикнул - 'мы все умрём но не сдадимся'. Тело выдвинулось в сторону разведгруппы метров на 10 и подняло вверх СВД, потом поднесло ко рту мегафон, включило его и на ужасном английском спросило - ду ю спик инглиш ? Разведгруппа ответила после паузы - йес. Далее привожу стенограмму диалога. Т. (тело) Р. (разведгруппа)

Т. - Я тут охотился на кабана, у вас кабаны худые как велосипед и слишком быстрые, вот у нас на Украине кабан толстый (снимает винтовку, кладёт на землю) и непуганый (идёт в сторону мастерской);
Р. - стой где стоишь (лязгает затвор);
Т. - можно я выйду из кучи говна в которую я стал (медленно идёт вперёд);
Р. - (сдавленный нервный смех);
Т. - (расстёгивает кабуру, достаёт ПМ) - Тут у нас всё есть: горячая вода, спутниковое телевиденье, вертолёты, компьютеры, но нету патронов на этот сраный пистолет, а я все по пьяни расстрелял позавчера. (кладёт пистолет на землю и продолжает медленно идти);
Р. -Стой - мы будем стрелять;
Т. -Если убьёте меня никогда не узнаете анекдот про исповедника и обезьяну (уже отошёл от автобуса метров на 50);
Т. -Вообще то я дипломат, не тот конечно, который ходит в дорогом костюме, пьёт мартини и трахает топ моделей;
Р. -смеются;
Т. -Я плохо учился, меня одели в это ( показывает лопающуюся на нём форму полиции UN) и отправили получить пулю в живот (смачно хлопает себя по животу);
Р. -смеются (ополченцы тоже начинают посмеиваться и переводят тем кто не понимает по английски);
Т. - Если у вас там есть красивые девушки - найдите самую красивую и передайте ей, что сюда идёт герой в чистых трусах и он утром мылся в душе и вечером, если его не убьют, пригашает её в кино;
Р. - ржание;
Т. - (подходит уже практически к мастерской, достаёт флягу из нержавейки, откручивает, отбрасывает в сторону мегафон, в одной руке держит флягу, второй стучит в стену) Открывайте - я выпивку принёс;

Его заволакивают внутрь, через 10 минут он передаёт приказ по рации - броневику и ополченцам отойти на 500 метров на север. Ополченцы ворчат но подчиняются, из мастерских вываливает стайка девушек и водитель автобуса, бегут в автобус, автобус заводится, сдаёт назад и уезжает. Ещё через 5 минут из мастерских выходит разведгруппа и перебежками уходит в посадку - из посадки крик - 'Так что там про обезьяну и исповедника ?' В ответ тело хохочет . Ещё минуты через 3 выходит - подбирает мегафон, идёт в сторону УАЗа, подбирает ПМ, подбирает СВД, садится в УАЗ, машина выписывая кренделя проезжает мимо броневика, мимо ополченцев, мимо автобуса в котором офицеры осматривают девушек на предмет ранения, мимо колонны грузовиков, мимо войны - в лес, к кабану,в тёплую Югославскую осень:

Шёл февраль 1944 года, кровопролитные бои в Будапеште перемешали линию фронта так, что неясно было где свои а где чужие. Лейтенант Парамонов 20 лет от роду страдал больше чем товарищи по оружию - у него был жестокий приступ дизентерии плюс лёгкая контузия неразорвавшимся снарядом о лафет пушки. В помещении винного магазинчика они торчали уже вторые сутки - кинжальный огонь пулемётов не давал высунуть носа ни на метр вперёд, вторые же сутки они требовали танк - расчистить сектор для прохождения пушек. Было 6 часов утра, когда лейтенант Парамонов почувствовал, что ему пора срочно идти "до ветру" - прихватив вещмешок и винтовку он выбрал полуразрушенное здание неподалёку и широкими скачками "полетел на крыльях дизентерии". Прислонил винтовку к стене, положил вещмешок рядышком, спустил штаны и прикрыв глаза задумался о мирной жизни. Слышать он вторые сутки уже ничего не слышал - только постоянный волнообразный гул, поэтому когда он открыл глаза, то увидел перед собой танк, который аккуратно разрушил часть стены и стоял метрах в 5 отдавая жаром. Сначала Парамонов сильно обрадовался, решив, что танк наш и пришёл на помощь, потом он разглядев в танке "Тигр" сильно расстроился. В 6 часов утра, когда тебе 20 лет а женщин ты почитай и не щупал, так не хочется умирать да ещё и "засранцем" со спущенными штанами. Следующий момент стал звёздным часом лейтенанта Парамонова - он, скорее из отчаяния чем из осмысленного героизма, потянулся за вещмешком, достал бутылку с зажигательной смесью и прикрученными спичками, чиркнул, трясущимися руками накинув бросил пониже башни (как учили). Дальнейшее можно объяснить только двумя вещами - либо экипаж тигра состоял из гитлерюгенда, то ли они не ожидали, что находятся в советском секторе. Пламя было для них неожиданностью и ...... экипаж повалил из танка, все 5 человек, очень удобно - ведь в винтовке лейтенанта Парамонова было именно 5 патронов и ни одним больше - так решили товарищи Мосин и Наган. Сказать чтоб раньше Парамонов стрелял из положения сидя со спущенными штанами нельзя, снайпером он не был, да и после контузии правым глазом видел неважно, но факт остаётся фактом - заведенный танк с почти потухшей бронёй и пять скрюченных тел вокруг. P.S. Прошли годы, привычку майора Парамонова читать журнал сидя в туалете знали все в части, поэтому когда молодой боец обращаясь в сторону бревенчатого домика прокричал "Трщ майор к вам председатель колхоза Победа прибыл - велел доложить", ответ никого не удивил - "Мне "Тигр" посрать не мешал - подождёт председатель колхоза".