Лошадь в обмороке

Эпиграф : 'Как упоительны в России вечера'

С деревянной ступеньки глинобитной казармы далеко вперед просматривался участок каменистой земли, плавно переходящий в чудесный закат, состоящий из нескольких полосок алой зари и купола звездного неба над головой. От разбросанных в закатном сумраке домиков заставы доносился стрекот цикад. Светящиеся окошки и жужжание клубного кинопроектора, с доносившимся громким хохотом бойцов, делали настроение хорошим и совсем домашним, несмотря на удаленность родного дома на две тысячи километров.
Хорошо вот так вернувшись из наряда, почистив оружие и сходив в баню, сидеть на ступеньках, вдыхать вечерний прохладный воздух и думать не о местных каменистых дорогах, а о единственной дороге, ведущей к концу длинного трехлетнего пограничного пути из Туркмении в родной город.
От размышлений отвлекли испуганные глаза и враз севший голос коновода:
- Товарищ старший сержант, Орлик заболел.
Тут нужно сказать, что по штату наша застава относилась к высокогорью и имела несколько лошадей. И должность моя - командир отделения кавалеристов предусматривала не только вольтижировку и рубку лозы, но и ответственность за лошадей, числящихся в моем отделении.
Как вы думаете, можно простить коневоду, не понимающему прекрасное, прерванные мысли о доме? Ни в жизнь! А что делать? Служба.
В конюшне было темновато, керосиновая лампа едва освещала стойло Орлика.
- Вот видите, товарищ сержант, лежит, не встает даже, боками только водит! - чуть не плача, причитает солдат.
Я коснулся теплого лошадиного бока.
- Уфффффффф, - вздохнул Орлик и обернулся к нам, моргнув крупным, карим, доверчивым глазом.
Растерянно походили вокруг лежавшего коня. Посмотрели в зубы.
- Не знаю, - я растерянно почесал затылок. - Слушай, поставь ему градусник, проверь температуру, потом вызови фельдшера. Если что-то не так, тогда буди. После наряда спать хочу, сил нет.
Спал я крепко, и снились мне летние городские улицы, девушки в воздушных платьях и, конечно, мама.
Вырванный из сна толчками в бок, долго ругался, никак не мог прийти в себя.
- Товарищ сержант, товарищ сержант! Орлик…
- Что с ним? - Я рывком сел на кровати.
Округлившиеся глаза коневода светились фарфоровыми тарелками в темноте:
- Товарищ сержант! Я пришел, а градусника нет.
- А чего орёшь? Ну, выпал, наверное.
-Нет, товарищ сержант, его совсем нет, ни в стойле, нигде. Я сено руками перебрал. Все комочки навоза просмотрел. Нет его.
- Господи, ты хочешь сказать?! - от догадки я окончательно просыпаюсь.
- Товарищ сержант, он в него ушел. Там же стекло и ртуть, если…
Полураздетые, растолкав фельдшера, прибежали в конюшню втроем. Фельдшер-ефрейтор, мой одногодок, долго не мог поверить в случившееся:
- Слушай, Валентин, да не мог он того…вовнутрь провалиться!
Коновод опять затянул свою песню
- Товарищ ефрейтор, я поставил, вышел на пару минут, вернулся, а его нет.
Фельдшер пошел к выходу.
- Эй, ты куда? - остановил его я.
- Да дело, Валя, такое - клизму ему будем ставить.
Через полчаса напряженное красное лицо фельдшера стало злым.
- Идиот, орал он на коновода, не стой у его филейной части! Не отмоешься потом! Накачал воды - отскочил. Все, повели на выгул.
Прогулялись с конём в поводу. Осмотрели продукты жизнедеятельности. Нет ничего.
- Значит так, - предложил фельдшер. - Сейчас промывание желудка будем делать. Ты, боец, давай на кухню, парь зерно, чтобы стенки желудка, если есть осколки, не повредило.
Промыли желудок, поставили клизму, через зонд закачали распаренную, растертую пшеницу.
- Ничего? - спросил я у фельдшера, ковыряющего палкой в лужах.
- Ничего.
Через два часа снова вывели коня. Я смотрел на его дрожащие ноги и думал, что со мной будет, если он сдохнет?
Орлик повернул к нам вымученную безропотную морду и тихо, вроде как шёпотом, попытался проигогогать.
- Вот, скотина бессловесная, а смотри, как все переносит! - задумчиво произнёс фельдшер. - Ну, давай еще клизму!
Завели Орлика в стойло, закачали воды. Конь встать уже не смог. Из его глаз, отрываясь друг от друга, скатились крупные чистые слезы. Жеребец вытянул красивую шею, положил ее на соломенную подстилку и оскалился крупными желтыми зубами. Фельдшер встал:
- Все, ребята. Последнее средство - достать через анус.
Я стоял, смотрел на него, одевающего длинную, по локоть, перчатку и думал о так хорошо начавшемся с заката вечере.
- Ты, - сказал фельдшер коневоду, - держи его за голову.
Коневод поплелся в голову Орлика. Фельдшер выдохнул:
- Давай, Валя, свети.
Я подошел к столбу и, снимая фонарь, поднял глаза на табличку с кличкой лошади и окаменел.
- Ты чего, Валя? Давай свети! - начал сердиться фельдшер. - Сколько ждать тут!
У меня шевелились губы, перечитывая надпись на табличке. Буквы складывались в слово, дрожали и расплывались, но, тем не менее, надпись в Орлика не складывалась. Даже отдаленно Рассвет Орликом быть не мог.
Я сорвал чуть выше висящую уздечку и медленно пошел к коневоду.
Фельдшер подскочил:
- Вы что, надо мной издеваетесь?
Я взревел:
- Идиот! Дебил! Это же Рассвет! Где ты Орлика увидел?
Коневод метнулся к выходу. Я мчался за ним, вкладывая в удары уздечкой всю душу, злость и ощущение безвозвратно потерянного прекрасного вечера.
Сорвав злость еще с уздечкой в руках, вернулся в конюшню, где около лежащего Рассвета застыл фельдшер.
- Ты чего, Валя? - недоуменно произнес он.
- Это не Орлик. Это - Рассвет! - сквозь хохот попытался объяснить я.
- Мы что, не того коня мучили? - переспросил фельдшер.
- Не того, конечно не того!
- А где тот?
Я подошел с фонарем к соседнему стойлу. Там мирно спал Орлик, и у него из-под хвоста виднелась стеклянная трубочка термометра.