ЛУЧШЕ НОВЫХ ...

Петрович сопел в трубку, и качественная аппаратура доносила до меня это тяжелое дыхание через большой океан и две половинки континентов - как не считай.
А еще хорошая телефонная линия доносила боль в ногах - трое суток без сна - и тихое, но окончательное презрение к неграм.
Петрович уехал в Штаты десять лет назад. А еще одиннадцать лет назад он был механиком. Нет, он был Механиком. Маленький пограничный корабль представляет собой целую вселенную БЧ-5, которая всегда была, есть и будет. А Петрович в этой Вселенной был Центром - именно вокруг него все двигалось, пыхтело и давало гидравлику, воздух и электричество. НЭМСа или кого-то из его службы я на борту наблюдал крайне редко - им здесь было нечего делать.
Идет Петрович как-то по пирсу и видит на окутанном клубами солярного дыма 534-м всю эту командно-механическую братию, матом/визгом перетирающую настоящую риторику: "а что случилось со средним дизелем, вам же на границу завтра?"
- Олег! - кричит Петрович механику "тридцатьчетверки". - Подойди на минуту!
- Чё?! Только быстрее, видишь - групповуха и я в роли белобрысой фашистки...
- У тебя шатун оборвало, в седьмом цилиндре. Так и говори - мол, на проворачивании возникли подозрения...
Вечером того же дня на дизель, аврально выдернутый из недр корабля, насели добрые от гонорарного шильца спецы-механисьёны:
- Пора Вам, дорогой друг, в академию, - пели вокруг задумчивого Олега Гуляева. - На слух определить такую неисправность... Послушайте, а как Вы относитесь к военной приемке на заводе?...
А на границе Петрович сидел в кают-компании и задумчиво курил, пуская к подволоку витиеватые кольца. Рядом, в крохотном буфете с ящичками, кисло копошился вестовой в традиционном белом рванье.
- Вестовой, - негромко позвал Петрович
- ??
- Порежь-ка колбаски...
Пятая неделя границы, хлеб да каша, сахар по большому блату. Помощник выдает "борташ" раз в двое суток - две шоколадки и банку тушенки, понятно, что только офицерам, бойцам все это идет в общий котел ежедневно, причем шоколад специально растапливается и разливается в горячем виде - не надо тихо шизеть, уровень претензий ни при чем: так шоколад достанется всем, включая "карасей"... Колбасы же в провизионках не было уж года три...
- А? - говорит вестовой и хлопает немытыми глазами.
- Глухой, да? Колбасы, говорю, порежь...
- Так ведь нету колбасы, тащщ командир.
- А... ну да. Тогда открой тушенки.
Следующее утро, я выползаю из каюты и слышу:
- Вестовой!
- Я!
- Колбаски-то порежь...
- Тащщ командир, ну нету колбаски, нету..
- Сожрал, да? Ну, тушенки тогда открой.
Вторая боевая смена хрючит в кубрике, ночь, только что сменились радисты - их двое и они шесть через шесть (послужите-ка месяцок шесть через шесть). Сдавший вахту Смоленцов тихо сползает в кубрик, находит спящего метриста-вестового, толкает его в плечо и тихонько:
- Слышь, вестовой... колбаски порежь, а?
И в ночь над Финским заливом Балтийского моря Атлантического океана, мощно прессуя атмосферу, врывается дикий рев укушенного за канделябры бегемота:
- НЕТУ КОЛБАСЫЫЫЫЫ!!!! Вы! Офицеры! Сожрали! Все! Что! Было! И! Тушенки! Нету!
Перепуганный штурман на ГКП автоматически играет учебно-боевую тревогу...
А потом у нас отвалился средний руль. Он просто утонул, без видимых причин, как это часто бывает в море. Будем надеяться, что там, в компании с нашими подводными лодками, в изобилии тонувшими здесь в войну, этому независимому рулю будет не скучно.
Но, вывалившись, руль открыл мирозданию доступ внутрь кораблика снизу, и так как снизу, под корабликом, мироздание состоит из воды, она и полилась в румпельное отделение, весело плескаясь в радости своеобычного захвата территорий и объемов. И Петрович прыгнул в румпельное, зычно руководя потоком разнообразного аварийно-спасательного имущества, посыпавшимся на него сверху.
- Ну, что делать, ты знаешь хорошо, - протягивая в люк руку мокрому Петровичу, проговорил командир, - Спасибо, Петрович. А теперь скажи - кто виноват?
- Не я, - улыбнулся БЗЖ-герой вставными бивнями, вылезая на палубу. - И не они, - ткнув пальцев в сторону бойцов машинной команды.
- Ну, коли так, будем докладывать, - решил командир, и кодировка по ТСД улетела, махнув электромагнитными крылами, в скворешник ОД ЛенВМБ. Ломанувшийся навстречу спасательный отряд из Кронштадта был приятно удивлен уровнем работ по прекращению поступления воды в корпус аварийного корабля...
Я не помню Петровича в кремовой рубашке. Только в белой, а если китель - то каждый день новый воротничок. И еще я помню его трубку - с сигарой я его видел один или два раза, с сигаретой или папиросой - никогда. Исключено. А трубок было три или четыре - одна, кажется, карманная, одна праздничная и две обычные.
Такой вот был Механик. Который, вырастив себе мичмана - старшину команды, как-то предложил командиру стоять якорную вахту, а потом, без оваций и лишних движений сдал на ходовую и замахнулся на самоуправство. Каково - масёл с командирским корабликом на тужурке? А ведь и штурманскую нес - и не ради прикола, а по желанию.
Одно было плохо - Петрович любил правду и не любил бездельничать. Поэтому в демократические времена ему сразу стало тоскливо - в море не ходим, все сыплется, ремонтов нет, а начальство день ото дня все жирнее и наглее.
До плавсоставской пенсии Петровичу оставалось два года. Корабль стоял в заводе, а Петрович часто ездил старшим машины - в основном собирал бесхозный ЗИП.
Вы не ездили старшим машины? Это не очень интересная работа - надо только следить, чтобы боец за рулем не заснул. И вот однажды дали Петровичу МАЗ-шаланду с водилой-эвенком, однако. Никто не знал, что у него глаза вообще не закрываются, даже когда он спит в постельке - тундра бескрайняя таит опасности на каждом шагу. И попал Петрович в госпиталь со сложными переломами всех своих ног. И комиссовался.
И уехал в Америку.
Там он долго мыл машины неграм - другой работы не было, невзирая на сносный английский и могучий профессионализм, желтый вонючий мексиканец с косичкой и косяком дури за ухом получал втрое больше.
Иногда Петрович звонил мне и говорил - вот еще до десяти сосчитает, а одиннадцатого "негатива" положит на месте, просто так, без причин. Потому как у них каждый первый - урод.
Только Петрович добрый. И научился быть терпеливым. И пять лет назад, сдав какие-то экзамены, сел за руль здоровенного МАКа-крокодила, и началась его колесная жизнь.
- Понимаешь, - басил он через океан, - некому по затылку треснуть, поэтому и не спишь. Был бы кто рядом - точно закемарил бы.
Такова его жизнь - за пять дней проехать Америку от Сан-Диего до Нью-Йорка. Часа два на смену груза - и обратно. Так что квартирку, первоначально снятую, Петрович давно оставил - живет в машине.
- Да я привык. Только ноги побаливают, - смеется. - Приезжай, вместе покатаемся...
Да, у Петровича когда-то была здесь жена и есть здесь дочь - он вечно шлет ей подарки и деньги.
- А на кой они мне? - искренне удивляется он. - Мне деньги здесь не нужны. Пока я еду - у меня есть все, что нужно.
- Петрович, - как-то не сдержался я. - Ты же золотой корабельный механик, чего ж ты в море не идешь?
- А какая разница? - Петрович честно удивляется. - Та же дорога без конца, с редкими технологическими остановками. Те же вещи - я часто гружусь в портах. Но здесь я хоть людей вижу... Да и старый я уже...
Потом Петрович начинает прощаться - минут на пять, но ему так не хочется класть трубку на рычаг - и я не тороплю.
Но все когда-нибудь кончается. И соединение медных проводочков между нами распадается, чтобы состыковавшись вновь, связать тонкой нитью разговора каких-то других людей. Это жизнь.
Я раздергиваю шторы, жмурясь от света восходящего светила, завтракаю и тащусь на работу - а с другой стороны шарика в это время уходит в плотнеющие сумерки одинокий трейлер. On a long and lonesome highway east of Omaha... Во как разбросало.
- Петрович, звони мне в любое время. Будь здоров. И с наступающим... Пока.
Послезавтра - 28 мая.
Крепче за баранку держись, старый друг.