Животные страсти

«140. Солдат (матрос) обязан:
.......
- соблюдать правила личной и общественной гигиены...»
(УСТАВ ВНУТРЕННЕЙ СЛУЖБЫ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ СССР)

Четвертый курс. Весна. Четверг. После обеда, кто сидит в классе «на режиме», кто двинул по кафедрам закрывать долги, а кто двинулся вниз в казарму подзакусить в «чепке», а то и поваляться на шконке, если повезет и в казарме не будет командира роты. У меня закончился очередной месячный дисциплинарный карантин без схода «на берег», о чем меня официально уведомили еще утром, и я был счастлив до визга, что, наконец, смогу на выходные попасть в город в статусе официально уволенного курсанта с чистой совестью и гордо поднятой головой. С такими блаженными мыслями я и брел по аллее мимо курилок у плаца, разглядывая пейзаж севастопольской бухты с вожделенным городом на той стороне и строя ошеломляющие по масштабам планы на предстоящую субботу.
- Курсант Белов! Ко мне!
До зубной боли знакомый голос просто выстрелил откуда-то сбоку. Выстрелил резко, мощно и очень неожиданно, да так, что я развернулся к его обладателю автоматически, словно на занятиях по строевой подготовке.
- Я, товарищ капитан 1 ранга!
Метрах в двух от меня стоял Он. Заместитель начальника факультета, капитан 1 ранга Плитень Александр Александрович. Человек как фееричный во всех отношениях, так и строгий и последовательный во всем. И ко всему прочему, помнивший всех курсантов своего факультета по фамилии и никогда ничего не забывавший.
- Белов! Сигарета в зубах, фуражка на затылке, руки в карманах! Рано вас помиловали! Рано! Но мы это исправим! Увольнительный билет сдать мне! И добро пожаловать на сдачу обязанностей солдата/матроса согласно Устава внутренней службы ВС СССР. Статьи 139 и 140.
И не дав возможности хоть что-то промямлить в ответ, Сан Саныч бодро развернулся и стремительно засеменил своей знаменитой загребающей походкой куда-то в сторону камбуза. Настроение исчезло, как будто его и не бывало. Так по-дурацки я попадал в первый раз, а про сдачу этих самых обязанностей Сан Санычу рассказывали легенды, которые, как правило, оказывались реальностью. Так оно получилось в действительности и со мной.
Все свободное время до обеда субботы я учил эти две статьи. Если 139 статья была в три строчки и легла в память быстро и без усилий, то вот 140 статья состояла из целых четырнадцати пунктов, изложенных «изящным» военным языком, но что самое неудобное, не пронумерованных. Дело шло туго, но я был твердо намерен вернуть себе право свободного доступа на улицы города славы русских моряков и зубрил эти обязанности фанатично, разве только не отвешивая земных поклонов потрепанному Уставу.
После обеда в субботу я рванул к кабинету Сан Саныча в надежде побыстрее отстреляться и бежать вниз гладить форму. У меня почему-то была железная уверенность в том, что все пройдет гладко, и в назначенный час я вовремя займу свое место в строю увольняемых. В кабинет начальника была очередь. Человек двадцать, не меньше. С разных курсов. Я было приуныл, но к моему удивлению, очередь эта была в постоянном и непрерывном движении. Люди аккуратно просачивались за дверь кабинета и буквально через пару минут покидали его, кто со счастливой и блаженной улыбкой на лице, а кто и с сильно обиженной физиономией. Такой стахановский метод работы Сан Саныча меня откровенно заставил напрячься. Ну, невозможно эти воинские постулаты отчеканить за столь короткое время! Но расспросить товарищей по несчастью я просто не успел, так как незаметно и довольно быстро подошел и мой черед оказаться за дверью его кабинета.
Сан Саныч сидел за столом, прямой, как строительный уголок, с непроницаемым выражением лица, сложив руки как примерный школьник на экзамене.
- Товарищ капитан 1 ранга, курсант...
- Отставить! Не будем терять время! Белов, доложите статью 139 Устава Внутренней службы!
Я возликовал. Естественно, не подав вида и сходу начав одухотворенно выстреливать намертво заученные слова.
- Солдат (матрос) в мирное и военное время отвечает за точное и своевременное выполнение возложенных на него обязанностей и поставленных ему задач...
Сан Саныч резко хлопнул по столу ладонью.
- Хватит. Знаешь. Статья 140. Пункт третий.
И тут я не замешкался не на секунду.
- Солдат (матрос) обязан: беспрекословно, точно и быстро выполнять приказы и приказания командиров...
- Пункт пятый!
Я снова оказался на высоте.
- строго хранить военную и государственную тайну...
- Достаточно. И завершающий! Пункт пятый с конца!
А вот это меня подкосило. Я растерялся. Зная все эти проклятые четырнадцать постулатов наизусть, я никак не мог вывернуть их в голове и начать отсчет с конца. Я стоял, молча шевелил губами, но никаких внятных слов произнести не получалось.
Сан Саныч снова шлепнул ладонь об стол.
- Свободен, Белов! Идите учите! Самое главное в увольнении: соблюдать правила личной и общественной гигиены! А вы даже этого не знаете! Зовите следующего!
У меня были грандиозные планы на увольнение. Заранее обговоренные до минуты. Я просто не мог в этот вечер остаться в казарме. И я сделал единственное возможное в этот момент. Попробовал надавить на жалость.
- Товарищ капитан 1 ранга! Я месяц в увольнении не был. Ко мне специально моя девушка приехала из Феодосии, отпустите пожалуйста! Виноват! Больше не повториться! Пожалуйста...
Плитень, грозно сведя брови, посмотрел мне в глаза. Поиграл желваками. Сжал губы до белизны. Выдержал почти сценическую паузу.
- Девушка. Понимаю... Животные страсти...
Постучал теперь уже кулаком по столу.
- Учишь вас, учишь... Ладно. Идите. Отдыхайте!
Выбрал из стопки увольнительных мой билет и, протянув, добавил:
- В первый и последний раз! Шагом марш!
Cвои планы на выходные, я осуществил на все сто пятьдесят процентов, честно соблюдя «пятый пункт с конца». Больше под карающий взор заместителя начальника факультета я так глупо не попадал. Да и с переходом на пятый курс его внимание к выпускникам традиционно сильно слабело, переключаясь на испуганных первокурсников, которые слабо знали военно-морские реалии и у которых, все еще было впереди. А Сан Саныч навсегда остался в моей памяти как офицер, в какой-то период своей жизни одевший пугающую маску бескомпромиссного и непримиримого ревнителя уставного образа жизни, но внутри всегда остававшийся хорошим, добрым и довольно ироничным человеком, чего мы тогда по своему юношескому максимализму совсем не понимали...