" ТУНГУСский метеорит ".

Это было великое время, когда разваливался Советский Союз. Сначала у корабельных офицеров был большой праздник, когда им объявили, что призывать на флот, как и во всю Советскую Армию, всяких киргизов, узбеков и прочих туркменов больше не будут. И когда уже имеющиеся дослужат - всем будет хорошо. Но праздник был недолог, и комбаты с группёрами даже не успели полить друг друга в коридоре шампанским. Потому что следующим же призывом пошли те, кого в советские годы не призывали: народы Крайнего Севера. И это подчас было пострашнее любой Средней Азии.

Он свалился на наш корабль внезапно, как метеорит. И, естественно, звать его стали точно так же. Потому что звать, как было написано в военном билете, было невозможно: русский язык неспособен переварить пять букв Ы в имени-фамилии-отчестве.
Айдыл Ымыргенович Шыырап был восьмым ребенком в своей семье, и его порядковый номер был далек даже от середины полного списка. Детей в семье было так много, что сперва закончились национальные имена, потом интернациональные, а потом у родителей закончилась фантазия. Поэтому самого младшего брата Айдыла звали Ильич, а самую младшую сестру - Пенсия. Я искренне надеюсь, что Ильич Ымыргенович и Пенсия Ымыргеновна до сих пор живы, здоровы и у них всё хорошо.
Но это всё мы узнали потом, потому что вначале Айдыл Ымыргенович по-русски не говорил и русский не понимал. По этой причине его не распределили ни в одну боевую часть, зато за него, засучив рукава, взялся замполит. Переворотив справочники, зам узнал, что тунгусы - это те же эвенки. С чувством выполненного долга зам, взяв с собой Шыырапа, отправился на эсминец «Быстрый» (в народе - «Вялый»), где по данным разведки служил русскоговорящий эвенк.
Тут его ждало первое разочарование. Выяснилось, что «Дед Мороз был пьян сам по себе, а Снегурочка - сама по себе». И тунгусы с эвенками настолько различаются меж собой, что их языки не имеют никакого сходства. Примечательно, что даже сейчас все справочники относят тунгусов к эвенкам, и даже всезнающая «Википедия» грешит этим, но я-то знаю лучше, поскольку учился на собственном опыте, а не на справочниках.
Дальше у зама начались мытарства: он ходил по всей эскадре, выискивая на кораблях, в гараже и подсобном хозяйстве всевозможных алеутов, коряков, нанайцев и прочих чукчей. С одной-единственной целью: найти переводчика. Но Шыырап продолжал смотреть на зама своими добрыми, воловьими глазами и мотал головой.
Энергия у замполита закончилась недели через три. И он пришел к старпому, чтобы передать Метеорита в какую-нибудь боевую часть. Хотя «какую-нибудь» - это было слишком сильно сказано. Иного пути, кроме Службы снабжения, у Шыырапа не было. В самом деле, не отправишь же его в штурмана? А в ракетчики или торпедисты - это ж куда у нас ракеты полетят и торпеды поплывут? И в связисты его нельзя, там русский язык нужен. И в механики ни в коем случае - у нас котлы со всеми их многочисленными защитами от дурака и вполне себе русскоговорящие макаки взрывали, а уж такой...
В общем, все дороги вели к снабженцам, но напрямую ко мне замполит привести это чудо не мог. Потому что у замполита еще оставалась совесть. Немного, но оставалось. К тому времени в основном его стараниями в моей службе снабжения из 14 человек срочной службы насчитывалось:
- литовец - 01 штука;
- один русский (до сих пор не пойму, как он туда затесался);
- два бульбаша-буддиста (причем братья-близнецы, которых я начал различать только к концу их службы, а буддисты потому, что вывести их из себя было невозможно в принципе);
- два хохла (в том числе один западенец, что само по себе страшнее атомной войны);
- два узбека;
- один казах;
- один дагестанец;
- один черкес;
- один азер;
- один каракалпак;
- и венчал этот зверинец самый настоящий, «марочный» еврей - причем из Биробиджана, из той единственной еврейской семьи в Еврейском автономном округе, главу которой раз в год показывали во всех теленовостях, это был его дедушка.
В таком интернационале не хватало только тунгуса - и вот он появился! Этому радостному событию предшествовал задорный торг работорговцев, прошедший в каюте старпома. За столь ценный подарок со стороны командования я, к тому времени уже матерый старлей, умеющий глядеть в перспективу, потребовал от командования документы на отпуск, переходящий в увольнение, для своего самого злобного годка.
Спор длился долго. Для военнослужащих срочной службы в принципе нет ничего слаще, чем отпуск, переходящий в дембель. Особенно на Дальнем Востоке, где дальняя дорога позволяет отправится на гражданку еще до приказа Министра обороны. Это поощрение применяется к лучшим из лучших, передовикам и стахановцам.
Мой злобный годок не был не только лучшим из лучших, он не был даже лучшим из худших. А еще он был дагестанцем со всей присущей дагам неукротимостью. На дрессировку этого вайнаха я потратил целый год, а он, в свою очередь, провел этот год в основном в карцере и цепном ящике. Где жратву бросали сверху, а ходить можно было только под себя. В среднем раз в две недели за ним бегал дежурный по кораблю со штатным оружием, снятым с предохранителя, с досланным патроном и криком: «Убью накуй!» Четырежды командир клялся своим здоровьем, а старпом бесчисленное множество раз - моим, что этот джигит уйдет на гражданку 31 декабря в 23 часа 59 минут и ни секундой ранее. Обо мне и говорить не стоит: всю военную карьеру этого джентльмена я разрабатывал наиболее изуверские способы его убийства. Потому что просто сварить его в кипящем комбижире, предварительно содрав с него живьем кожу и посыпав солью, казалось мне недостаточной сатисфакцией за выпитую у меня кровь и разорванный мозг.
Именно поэтому договорно-рабовладельческий процесс продолжался достаточно длительное время. Несколько раз меня выносило из старпомовской каюты могучими ебуками. Но я успевал выкрикнуть: «Тогда трахайтесь с ним сами!», после чего переговоры продолжались.
Я знал, чего добиваюсь, и понимал, что овчинка выделки стоит. И когда мы наконец стукнули со старпомом по рукам, я дождался, пока писарчук подготовит и принесет все необходимые документы и объявил своему подразделению большой сбор.
Дальше начался процесс, который никогда не опишут ни в одном учебнике по воспитательной работе в СА и ВМФ. Но на котором стоит и будет стоять российский флот. Вкратце представив личному составу молодое пополнение в лице Шыырапа, я воздел к небу руки с документами на увольнение. Долго тряс ими. Сунул эти документы каждому под нос, дав возможность разглядеть все печати и подписи. И делал это до тех пор, пока у личного состава изо рта не стала капать пена на палубу. Оттолкнув дага, который обнимал меня за ноги и со словами «Атэц радной!» норовил поцеловать руку, я заявил, чтобы он не обольщался. Что сойдет он с корабля, несмотря на все продемонстрированные документы, тогда, когда захочу я. А я захочу тогда, когда эта обезьяна (и мой указующий перст впился в бедного Шыырапа) начнет меня понимать и станет бодро лопотать по-русски. После чего дал команду: «Разойдись!».
Но быстро никто не разошелся, все сочувствующе смотрели на ничего не понимающего Шыырапа. Каждый пожал ему руку, а годок - кок-инструктор даже приобнял его и сказал: «Дэржись, джан!..»
На следующее утро, во время подъема флага выяснилось, что Шыырап начал меня понимать. На второй день он по-русски обратился к дежурному по камбузу, отчего мичман в ужасе бежал, теряя на ходу колпак и повязку. К исходу третьего дня бедный тунгус под руководством дирижирующего дагестанского наставника без запинок и с выражением прочитал перед дверью моей каюты «Белеет парус одинокий». Отчего у проходящего в этот момент мимо замполита началась форменная истерика.
Спустя несколько лет, уже на гражданке, я услышал достаточно интересный анекдот. О том, как провинциальный город был весь обвешен афишами гастролирующего цирка. Афиши гласили: «Невиданное чудо! Летающие и поющие крокодилы» На премьеру набился полный зал, все ждали, где и как их будут обманывать. Но обмана не было: на арену вылетели крокодилы, которые стали летать по кругу и человеческими голосами петь детские песенки.
Наконец под аплодисменты обалдевшей публики они улетели, и только самый маленький, вконец устав, приземлился прямо на колени дородной тетки в первом ряду. Тетка погладила тяжело дышащую рептилию по голове и спросила:
- Миленький, кто же вас этому научил?
У крокодила из глаза скатилась слеза, и он по-человечески ответил:
- Тетенька, вы бы знали, как нас пиздят!..
Так вот, для меня этот анекдот ничего нового не открыл. По этому принципу строится вся военная служба. Можно месяц искать переводчика, а может решить вопрос по-другому, и - кардинально. Потому что на флоте никому не интересно, каким образом ты станешь решать невыполнимую задачу. Ты просто должен её выполнить. У американцев есть такое расхожее выражение: «Do or die» - «Сделай или сдохни». В России говорят: «Сдохни, но сделай». Таким образом, смерть не является у нас достаточным основанием для невыполнения поставленной задачи.
Вы спросите: что было дальше? Дальше продолжилась служба, и у Шыырапа она до самого увольнения прошла в камбузной посудомойке, где за два с года он сделал выдающуюся карьеру до должности старшего посудомойщика и звания старшего матроса. Он был весьма старательным, и с его приходом посудомойка засияла, как у кота яйца.
Что же касается замполита, то ему Шыырап вновь понадобился ровно через год. Зам ввалился в каюту ко мне, релаксирующему над квартальным отчетом, и заявил, что научный анализ исходящей с корабля корреспонденции позволил ему установить непреложный факт: единственный человек, не отправивший за год ни одного письма, находится в службе снабжения. И с этого человека надо строго спросить, пока с нас самих не спросило высокое замполитовское руководство. Зам у нас был достаточно мирным, «вегетарианским», то есть, людей не ел, жить не мешал, к тому же мы уже видели, как на некоторых соседних кораблях замполиты, оставшись без партийного контроля, съезжали крышей или переобувались в воздухе. Поэтому спорить я не стал, и мы пошли в столовую команды строго спрашивать с Шыырапа. Тогда-то мы и узнали, что письменность у его народа закончилась в 1929 году по уже указанной выше причине, а ближайшая почта находится в райцентре, в двух неделях езды на собаках от их родового стойбища. Из этого райцентра его, собственно говоря, и призвали весьма брутальным способом, когда он приехал в магазин, задав перед призывом один-единственный вопрос: сколько вёсен видел?. А поскольку в устном тунгусском всё, что больше трех, обозначается цифрой «много», то он был тут же, у магазина, признан райвоенкомом годным к прохождению срочной службы.
Замполит ушел расстроенный, а меня вдруг осенило:
- Так родители не знают, что тебя призвали? Они же, наверное, с ума сходят...
- Не сходят, - рассмеялся Шыырап, сидя на столе и болтая ногами. - Старший брат за солью в райцентр поехал, через два года вернулся - в армии служил. Третий брат за порохом поехал - не вернулся. Думали, в армии служит, а снег сошел - оказалось, росомаха задрала. Младшие подросли, родителям помогают, - и все это было мне преподнесено с такой детской непосредственностью, что понадобилось какое-то время, чтобы обдумать все сказанное и разложить в голове по полочкам.
Демобилизовывал Шыырапа я собственноручно. Потому что он это заслужил. И не только проводил его с корабля, но и отвез на машине на железнодорожный вокзал Владивостока, взял в кассе билет по ВПД и посадил в вагон. С трудом подняв и передав ему на прощание скромный узелок с нажаренными коками пересушенными отбивными, типа «уши спаниеля», из расчета на месяц пути. Перед этим мы немало времени провели с ним над картами нашей бескрайней Родины, разбираясь с его будущей логистикой. Которую я потом расписал ему по пунктам прямо на последней странице его военного билета. И был очень рад, когда спустя три-четыре месяца получил открытку, судя по почтовому штемпелю, из того самого райцентра, где есть соль, порох и почта. В открытке были два слова печатными буквами: «ЯДОМА ПАСИБА».
За эти годы мне его часто не хватало. Особенно в сложных жизненных ситуациях не хватало его умения смотреть на жизнь и все ее проблемы незамутненным детским взором. Мы много чего приобрели, цивилизовавшись.
Но иногда кажется, что потеряли еще больше.