Человек-крыса

Шла третья неделя нашего пребывания на армянской земле.
К нам на объект на иностранном автобусе прибыли англичане. Спасатели. Но профессионал среди них оказался лишь один. Человек-крыса. Маленький, гибкий, тонкий, верткий, и действительно с вытянутым крысиным носом. Да, не удивляйтесь, так его и звали - «человек-крыса» - за уникальную способность проникать, просачиваться в труднодоступные уголки.
С англичанами приехал переводчик, с корнями из России. Англичане начали настойчиво требовать, чтобы я их запустил на объект, талдыча, что юркий как вьюн человек-крыса умеет залезать во все щели и может обнаружить живых. Я писал, дорогие читатели, как я, набравшись духу, лазал по таким щелям, таким лабиринтам, что иногда казалось, назад уже не вылезу, не выживу, останусь под завалами. И никого живых мне найти не удалось. Да и кто через столь длительный промежуток времени мог остаться под завалами в живых? Но надежда на чудо теплилась вопреки здравому смыслу. И я принял решение запустить англичан на объект.
Сопроводил английских спасателей вместе с переводчиком на развалины фабрики. Показал человеку-крысе лаз, где я уже побывал. Он был поражен: «Ты не боялся?» - спросил через переводчика. А как же, боялся.
Человек-крыса в черной робе проворно нырнул в щель. Твою мать! Меня там чуть не засыпало, а на моих глазах представитель иностранного государства полез на верную смерть! Я был в ужасе. За его гибель отвечал бы я, старший в батальоне. Погиб бы лейтенантик - одним больше, одним меньше... А вот иностранец! Для чиновников это кошмар! Международный скандал!
Я в панике схватил его за ногу, за носок, назад тащу, матерюсь, меня тоже оттаскивают, а крыса сопротивляется, брыкается! В итоге мои руки соскользнули, и человек-крыса юркнул в глубину. Нервно курю. Спасателя нету десять минут, пятнадцать... полчаса. На сороковой минуте я его записал в покойники. Через сорок пять минут человек-крыса вылез. Да, он был истинным профи. Он сверху указал на дополнительные места, где необходимо разгребать завалы. Но уточнил, что живых там нет точно.
После исследования завалов я англичан скорей отвел назад к автобусу - от греха подальше!

Понаехали тут!

С военной точки зрения землетрясение в Армении приравнивалось к атомному взрыву определенной мощности. Вот и полезли иностранцы под маркой спасателей цинично «оценивать степень разрушения». Вот таких «специалистов» я вскоре увидел перед собой. Они явно не принадлежали к спасателям, а являлись офицерами английской армии. Это было заметно по позе, выправке, внешнему виду в целом.
С кожаными гладко выбритыми затылками, руки за спиной, ноги на ширине плеч, они со знанием дела на родном английском деловито обсуждали степень разрушения объекта.
Один господин высокомерно обратился ко мне через переводчика:
- Что же у вас в великом СССР так плохо? И нет своих специалистов? И соответствующей техники?.. У вас никакой заботы о народе!
- А вот это что, разве спасатели?.. Пусть ноги вместе поставят, не на плацу, - я указал на бритого молодчика.
Англичане что-то еще лепетали, но смущенный переводчик заткнулся. Ему наверно было не по себе, что я раскусил этих лжеспасателей. Из битком набитого автобуса - профессионалов лишь переводчик да человек-крыса.
Английские вояки вежливо попросили провести их в подвальную часть. «Ну что ж, проверим вас на вшивость».
- Пойдемте.
Я вел их по подземелью, не включая свет своего супермощного фонаря, им приходилось освещать путь слабенькими ручными фонариками. Когда мы достигли места, куда меня водил комбат, и где мы пытались спасти придавленных людей в первые дни, горе-спасатели с визгами ужаса разбежались по подвалу, забились в углы. Их истеричные крики позволили их отыскать в подвальной тьме и вывести к автобусу. Тоже мне, спасатели хреновы!
Да, и такие «спасатели» приезжали. Если кто-то из граждан бывшего Советского Союза надеется, что другие государства будут о них искренне печься и заботиться - они жестоко ошибаются. Мы для иностранцев в лучшем случае объект и предмет изучения. Как ученые исследуют племя пигмеев, так и цивилизованный Запад бросился изучать открывшийся им Советский Союз.

Последний труп

Меня частенько отправляли объезжать различные объекты и привозить спасателей, тем более нас из офицеров оставалось в батальоне только двое. Лейтенант Ильфат Ямгургин из Башкирии и я, ответственный за батальон. Периодически приезжал комбат Ванаков.
Когда я ездил по Ленинакану, что бросалось в глаза? Ликвидирована большая часть последствий землетрясения, понемножку налаживается деятельность госучреждений и быт уцелевших ленинаканцев, заметно упорядочилась работа спасателей. На площадях разбиты десятки палаточных городков, состоящих как из зеленых военных палаток, так и из цветных гражданских. Помощь прибыла.
А вдоль улиц стояли гробы, гробы, гробы... Рядами, штабелями... Если раньше они делались из неструганных досок, то теперь появилось все больше обшитых материей...
30 декабря мы вытащили последний труп.
Помню как сейчас: последней мы опустили в гроб секретаршу директора местного завода, очень красивую (смерть не испортила ее лица) молодую женщину, застывшую в неестественной позе. Ее вытаскивал комбат Григорьич.
И в этот же день до нас впервые дошли горячие свежие булочки и молоко в пакетах. Мы знали, что в городе местные жители подкармливают спасателей, приносят хлеб и молоко. Добрых людей всегда больше. Но у нас на окраине все не так. И вот теперь мы держали продукты в руках (спасибо водиле-армянину за его доброту, довез не поленился), но есть мы не могли.

Танцующие скелеты и невская водица

31 декабря прибыли в часть. Новый год не в радость, но традицию надо соблюсти. В ночь с 31 на 1 января, на новогодний праздник, были с Генкой Бобровым ответственными в батальоне. Мы с Геннадием - неженатые, а праздничное дежурство справедливо приходилось на долю холостяков. Солдатам по обыкновению накрыли столы. Без деликатесов, но вполне... Жены офицеров, что вместе с супругами мужественно переносили тяготы военного житья-бытья, прихорошились, принарядились, принесли закуски, домашние пироги и торты, собственноручно испеченные. Как водится в армии, чокнулись бокалами с соком под бой часов по радио.
А в час ночи солдатики уже спали.
...Через две недели полк уехал на учения, а для меня начались бессменные караулы. Вот тогда впервые и произошло вооруженное нападение на дальний пост. По случайности я оказался на месте, и мы открыли огонь на поражение. А в апреле мне дали короткий отпуск - я отпросился на свадьбу к другу детства и однокласснику Андрюхе Нагорнову в Ленинград.
В ресторане гуляла свадьба.
Мы с курсантами института имени Можайского разохотились и решили пить водку на спор - кто круче: зеленые, но с гонорком, курсанты-ракетчики или молодой да ранний офицер-танкист. В итоге курсантики упали головами на стол.
И вот я сижу и осоловелым взглядом смотрю - слева курсант в отключке, справа тоже лежит курсант и спит. Передо мной тарелка, пустая бутылка... Поднимаю голову и вместо танцующих людей вижу... скелеты. Толпу костлявых извивающихся в нелепом диком танце скелетов. С гадкими ухмылками, провалившимися глазницами... Е-мое... Шиза подкралась незаметно... Убеждаю себя: показалось, я нормальный, я нормальный. «Слева курсант, справа курсант... грязная тарелка, бутылка зеленого стекла...» Поднимаю медленно глаза - обезображенные мертвецы в жуткой пляске... Трясу головой. Щурю веки. Опять гляжу по сторонам - пьяные курсанты, перед носом бутылка с тарелкой, а впереди... «Блин! Кажется, я свихнулся!» Написанный у меня на лице ужас заметил отец жениха дядя Гена, он меня любил по-отцовски еще со школьных лет.
- Что с тобой, сынок? - поинтересовался участливо.
Боюсь поднять голову, объясняю, крыша, мол, едет.
- Много выпил, Олежк?
- Много. Но я уже трезвый, дядя Гена.
Он ладонью прикрыл мне глаза и вывел сквозь танцующую свадьбу в туалет, засунул меня под душ. Я не противился, слушался словно тряпичная кукла.
Ледяной душ из невской воды смывал с меня гнетущие мысли, растворял осадок от мрачных тягостных дум...
Замерз как собака.
Геннадий Борисович наконец вытащил меня из-под холодных струй и подвел к двери:
- Смотри сейчас.
Я тихо приоткрыл глаза. Люди... Танцуют... Вздохнул всей грудью, скинув с себя тяжкий воз впечатлений.
Наверное вода свята, она смывает с нас всю грязь, не только телесную.

Рецидив

Потом я приехал погостить к своей мамке, на родину, на Байконур в город Ленинск. Несмотря на теплую окутывающую атмосферу материнской любви и понимания у меня никак не получалось обрести душевный покой. Я не мог спать по ночам с выключенным светом и поэтому каждый вечер читал в кровати часов до пяти утра, до самого рассвета. Только когда вставало солнце, я гасил свет и пару часов дремал, набираясь сил. Со мной явно творилось что-то неладное.
Мамка твердила, что мне нужно выговориться, просила все рассказать ей, поделиться, высвободиться от душевной боли. А я не хотел, не хотел вообще ничего вспоминать. Но уступил, поддался и начал говорить. События мелькали броскими картинками. Я заново переживал все, с чем сталкивался в Ленинакане. Гнусные мародеры, подлые провокаторы, свалка модных женских сумочек, человек-крыса, трупы, трупы, трупы... Дощатые гробы, гробы в дорогой бархатной обивке, браслет со змейкой на мертвой руке... Я не заметил, как у меня закрылись глаза и я отключился. Никогда раньше сознание не терял. А я все рассказывал, все говорил, говорил... По крайней мере, я так считал. И только пощечины, лихорадочное хлестанье по побледневшим щекам вывели меня из шока или какого-то транса.
Перепуганная мать нервно брызгала на меня святой водой. При этом она уже успела вызвать «скорую».
В ту ночь я первый раз спал спокойно. Как после рецидива тяжелой продолжительной болезни. Но все пережитое еще долго вылезало наружу и сказывалось на моем здоровье годы спустя, когда я уже перевелся служить в Россию и, вероятно, расслабился.
Как следствие пережитого в Закавказье, я одно время не мог ходить - заклинило позвоночник. Врачи не справились, помог парень-психотерапевт, который в качестве эксперимента провел со мной несколько оздоровительных сеансов по собственной методике, вот тогда дела пошли на поправку.
Знаете, в 31 год стать инвалидом обидно.

Кто старое помянет...

Не буду скрывать, события в Закавказье и в частности в Армении отразились на моем лояльном до поры до времени отношении к некоторым народам, волею рока охваченным безумием. Нет, я не стал ненавидеть, но злоба черным пятном осела в душе.
Я не сводил счеты с теми нерусскими, кто был мне подчинен по службе, но на всю жизнь запомнил, как к нам на самом деле относятся «дружественные народы». И запомнил формулу, согласно которой судили наших. Этот принцип, уже будучи на пенсии, я вычитал у Льва Гумилева. Из уст «братских народов» она звучала примерно так: «Ваши правители принимают решения, значит, вы за них и отвечаете. Правители далеко, а вы рядом».
Монголы считали так: народ ответственен за свиту, а свита за князя, а князь за народ. Посему существует общая, коллективная ответственность. И мои возражения, что я лично ни при чем, не влияли на отношение ко мне. «Вы их породили, вы их поставили властвовать, вы их воспитали, вы их развратили», - упрек справедлив. Вот так.
И все-таки великий человек и великий народ тот, что умеет подниматься над обстоятельствами, над веяниями сомнительной «моды», что умеет прощать, а не тупо сводить счеты.
«Велик тот народ, который умеет признавать свои ошибки и умеет прощать, ведь умение прощать - черта великих, высоких людей».
Тот велик, что своим поступком или словом способен убить зло, уничтожить ненависть, а не преумножать их. Любовь и прощение всегда сильнее. И не только в сказках.

Рука

Ко дню Победы

Как - то раз, не в меру испив пивка в выходной день, я решил запрыгнуть на своем велике на бордюр. Но, не рассчитав угол атаки и количество пива, я банально навернулся с велосипеда и уже с раннего утра сидел с виноватым видом на приеме у травматолога. Диагноз был вполне ожидаем - трещина в лучевой кости. Последствия понятны: гипс, больничный.
Несмотря на наличие больничного, мне как-то не хотелось сидеть дома. Поэтому, я ездил на работу в этаком свободном режиме, что устраивало всех.
И вот в один из таких дней, еду я с работы домой в полупустом автобусе и ко мне подсела старенькая бабуля. Целую остановку бабуля косилась на мой гипс, а затем спросила:
- Что, милок, лапку повредил?
- Ну да, упал неудачно.
- Ну это бывает. Заживет. Все заживает.
- Вот у меня тоже рука повреждена. Сколько лет прошло, а болеть только недавно стало. Но сейчас хоть лекарства хорошие есть.
Я скосил глаза на ее руку и... Такой шрам заставит шевелиться волосы на голове у любого хирурга. Шрам шел от первой четверти локтя через всю кисть. Там просто срезали мясо.
- А как это Вас так? Спросил я.
- Да в 43-м дело было. Запрыгнули мы в окоп к немцам. И тут на меня один немчура из-за поворота с ножом выскакивает. Я автомат поднимаю, да не успела. Саданул он меня. Долго потом по госпиталям валялась. Но вернулась к своим. Под Прагой войну закончила.
Помолчав секунд 10 я спросил:
- Так а с немцем-то что?
- Как что? Да пристрелила я его нахрен!

Фотка моей бабушки.

Хотелось бы мне сказать Вам, что самым запоминающим днём из проведённых шести месяцев в Еланской учебной дивизии был День Присяги. Очень хотелось бы мне рассказать про этот торжественный день в моей жизни. И это были бы политически верные воспоминания. В духе, так сказать, правильного воспитания современной молодёжи. Однако, совсем другой день службы в Елани навсегда, до мелочей въелся в мою память. О нём и будет речь.
Шёл примерно четвёртый месяц летнего курса обучения в Еланских военных лагерях. Курсанты Четвёртой УМСР уже начали волшебным образом перевоплощаться из зелённых новобранцев в солдат - мотострелков. А всё волшебство заключалось в круглосуточном вздрючивании курсантов сержантами роты и нашим постоянным поиском добавочной пищи и лишнего сна. Многие курсанты уже хорошо знали, как и где можно было сачкануть без особых последствий, перекусить на бегу в солдатской чайной или вздремнуть за спиной товарища на редком досуге политических занятий. Наше неумолимое развитие в этих делах ещё раз подтверждало теорию Дарвина. И если по этой теории Чарльз отвёл путь от примата до человека длиной в пять миллионов лет, то наши отцы - командиры выделили нам всего шесть месяцев для полного курса обучения специалистов Советской Армии. На этом этапе жизнь курсанта - пехотинца была насыщенной и плотной.
У операторов-наводчиков БМП-2 начались боевые стрельбы. После дневной стрельбы рота ушла на обед, а нас четверых самых толковых бойцов (по нашему мнению) взводный оставил разряжать автоматические пушки трёх боевых машин. Поэтому мы вчетвером от Директрисы БМП и до расположения роты пошли затем сами, без всякого сопровождения. Вот она - свобода передвижения! Мы приняли волевое решение сократить дорогу и пошли напрямик через лес. По дороге тут же начали обсуждать архиважную для нас тему - как же можно более удачно воспользоваться этим случаем свободного времени и пространства. Мнения разделились ровно поровну - попробовать добыть цивильную пищу или поспать лишний раз прямо здесь, в лесу.
И вот тут армейская удача улыбнулась нам! На полянке мы наткнулись на тёплую компанию соседей, курсантов Пятой роты, прикомандированных к Директрисе БМП в составе рабочей команды. В общем и целом, наши шустрые однокашники смогли тайно поставить в одном из боксов полигона брагу в молочном бидоне и в данный момент времени активно угощались своим творением. Их было тоже четверо, в казарме мы жили на одном этаже, успели примелькаться друг к другу, не враждовали и вместе переносили «тяготы и лишения армейской службы». И было у нас одно свойство, которое объединяло нас всех - мы все считали себя «борзыми» курсантами.
Половина бидона уже была выпита, часть закуски в виде двух консервных банок и буханки хлеба были аккуратно разложены на солдатском полотенце. Ещё были несколько луковиц. Нужно ли говорить, что нам были искренне рады? Мы были молоды, никогда не ели «под одеялом», делились с товарищами и радовались любому положительному поводу. А тут соседи в гости зашли! Чем не повод для радости? Правда, без приглашения. Списав все гражданские этикеты на законы военного времени (кругом полигон!) нас тут же великодушно пригласили к столу. Курсантские инстинкты быстрого поглощения пищи не заставили себя долго ждать.
Побратавшись с уже порядком хмельными хозяевами стола, мы подняли наш первый тост тёплой и мутной браги за всех нормальных курсантов нашей учебной дивизии (не Чмырей!). После третьего тоста (за родителей) мы уже показывали друг - другу фото своих девушек. Девушки на тот момент у меня уже не было. Поэтому я всем продемонстрировал единственное фото моей любимой бабушки, которое у меня было с собой. Фотка моей бабушки окажется роковой в этот день.
Четвёртый тост был за бабушек и дедушек. Потом отдельно выпили стоя за дедов, погибших в войне. Пили в четыре кружки, брага и закуска закончились быстро. Да и время уже поджимало. Нам надо было бежать в столовую, где дожидался под присмотром дежурного по роте наш обед. А нашим соседям по казарме было необходимо прибыть на поле Директрисы БМП и успеть отоспаться до ужина и ночной стрельбы. Закусив ломтиками последней луковицы по пол кружки мутного зелья «на посошок» и взяв твёрдое обещание «обязательно встретиться», мы разошлись в разные стороны. Хорошо помню, как мы вышли из леса на дорогу и, обнявшись, хором запели «Поворот» из репертуара группы «Машина времени». Потом спели ещё что - то, но точно не ротную строевую песню «Шинель». Нам было по восемнадцать лет, все люди были братья и нам было хорошо!
До полка оставался небольшой лесок и парк боевых машин. Я сейчас не помню, почему я вдруг решил проверить наличие в своём нагрудном кармане гимнастёрки последнее письмо от мамы и фото бабушки. Но, я хорошо запомнил до сегодняшних дней весь мой ужас, когда обнаружил отсутствие фото в конверте. Не знаю, или это брага мне так ударила в голову, или это было воздействие только что спетых песен. Но, я почувствовал себя предателем по отношению к бабушке. Хожу тут, блин, брагу пью и песни распеваю, а фото бабули лежит где - то в лесу. А скоро начнутся ночные стрельбы! Снаряды и мины в клочья разорвут портрет моей горячо любимой бабулечки. Я смахнул скупую курсантскую слезу.
Мои боевые друзья меня поняли с первых слов. Только что выпитая брага ещё гуляла в наших мозгах. Но, курсантский опыт подсказывал, что всем четверым возвращаться за фоткой не следует. Сержанты засекут в роте наше долгое отсутствие и затем унюхают остатки нашего пиршества. Зато опоздание одного из нас ещё можно было как - то прикрыть. Выстраданный опыт не пропьёшь! Мы снова обнялись, и я рванул обратно на полянку. Фотку я нашёл быстро. Прямо на том же месте, где я сидел за импровизированным столом. Видимо, просто по - пьяне, забыл положить в конверт письма. Никто из нас и не заметил. И мне стало ещё лучше жить на этом свете!
И я решил догнать своих товарищей. Пулей, вернее бронебойным снарядом из автоматической пушки БМП-2, я пронёсся по дороге, перемахнул через лесок и неожиданно упёрся в корму БМП, спрятанную в капонире прямо рядом с парком боевых машин. По инерции решил быстро обойти это препятствие, как был неожиданно схвачен за воротник гимнастёрки механиком - водителем из БУБМ (батальон учебно-боевых машин). Или Банда Урок Батьки Махно. Кому как нравится! Ещё двое стояли рядом. Мне эта милая картина на кромке леса под названием «Три узбекских богатыря» не понравилась совсем. Хмель и удачная находка фотки бабули сделали своё дело. Я потерял курсантский нюх! В нормальной учебной обстановке я бы один за версту обошёл бы этих механиков - водителей, служивших все два года в отдельном батальоне обслуживания постоянными водителями боевых машин. И если встречаться с ними, то только минимум втроем! И если у наших сержантов были права и обязанности на постоянное вздрючивание курсантов, то эти солдаты, в основном рядовые до конца службы, могли обслуживать только наши стрельбы. Никаких прав, кроме срока службы, у этих механиков не было. В этот батальон отбирали наиболее толковых и здоровых механиков - водителей из различных учебных полков. Поэтому основу БУБМ (а) составляли славные сыны Средней Азии, механики - хлопкоробы на гражданке. И хлопкоробы знали, что оставшиеся полтора года мы прослужим за границей. А они до конца службы будут кормить комаров на болотах Елани. Поэтому механики - махновцы старались при каждом удобном случае отыграться на нас за свою нелёгкую армейскую долю. Особенно в дни ПХД, когда нас отдавали им в распоряжения для чистки боевых машин.
Эта неожиданная встреча на природе не сулила ничего хорошего. Двое механиков схватили меня за руки и подтащили к БМП. Третий открыл один из проёмов задней двухстворчатой двери для пехоты. В нос ударил резкий запах навоза. Весь левый отсек десанта был в бараньих какашках. Я просто охренел от такой неожиданной картины! Как оказалась, наши басмачи умудрились в перерывах между стрельб сгонять на БМП на местные пастбища и умыкнуть колхозного барана, которого и прятали несколько дней в отсеке для десанта. Кормили и поили. Даже выводили погулять. А затем в выходные дни, оставшись на полигоне одни, банально зарезали барашка и съели. И теперь механикам надо было скрыть следы своего преступления. А тут я сам к ним прибежал - юный, довольный и счастливый курсант. Хлопкоробы хорошо говорили по-русски, быстро объяснили мне причину такого запаха органических удобрений и поставили мне задачу - за час очистить весь отсек.
Стрессовая ситуация и поток адреналина в кровь быстро отрезвили меня и я начал просчитывать варианты. Батальон учебно-боевых машин располагался прямо рядом с нашим полком. И летом 1981 годы мы ходили в один и тот же туалет, а ля - Сортир. Применить к механикам свои навыки бокса, вырубить одного или двух, а затем сбежать? Смогу ли я? Узбеки вроде здоровые и откормленные после барана. Это был не выход. Да и эти воины Средней Азии обязательно будут мстить за пропущенные удары по голове и отлавливать меня у туалетов. И потом информация об этом инциденте быстро дойдёт до наших сержантов. Мне будет сложно объяснить нашим непосредственным командирам всю логическую цепочку событий связанных с фото моей бабушки. Не поверят! И я не собирался подставлять своих корешей - курсантов.
Быстро принимаю волевое решение сделать испуганный вид задёрганного курсанта - чмыря, ослабить внимание своих восточных оппонентов и положиться на удачу. Восток - дело тонкое! Даже попросил у механиков сапёрную лопатку. Меня впихнули в отсек и сунули в руки кусок фанерки. Мол, и этим всё соскребёшь! Я изобразил активную работу, осознавая, что в нагретом отсеке с бараньим говном я долго не выдержу. Крикнул своим охранникам, что нужна большая лопата. Один из узбеков (ничего личного, я сам тоже не русский), улыбаясь, протянул мне в проём лопату штыком вперёд на уровне своего живота. Я схватился обеими руками за черенок и резко ткнул концом механика прямо в солнечное сплетение. Удар получился! Я выкатился из отсека с лопатой в руке вслед за согнувшимся азиатом. Двое его земляков так и застыли рядом с БМП. Я перехватил обеими руками лопату штыком верх над головой и по узким испуганным глазам противника понял, что победил. Это был переломный момент в сложных взаимоотношениях трёх механиков - водителей БУБМ и одного «бурого» курсанта. Я знал, что эти старослужащие никогда и никому не расскажут о своём позорном поражении. Да и я лучше промолчу об этом отрезке времени армейской службы, проведённом в жарком отсеке БМП с остатками прошлой жизнедеятельности безвинно убиенного барашка. На всякий случай, отошёл на метров десять и воткнул лопату в землю. Двое сынов Средней Азии пытались поднять своего непутёвого собрата. Хлопнув левой ладонью по своему правому бицепсу и согнув локоть с правым кулаком в характерном жесте в сторону своих восточных недругов, я спокойно пошёл в направлении полка. Меня никто не пытался догнать. Только в ответ на своё прощальное приветствие я услышал отборный русский мат. Чему - то учебка Елань учит очень хорошо.
В расположении роты пришлось отвечать на вопросы моих друзей о дурном запахе, идущем от моей формы. В каптёрке, быстро переодеваясь в подменку (каптёр был свой корефан) я соврал сослуживцам, что споткнулся и упал по - пьяне прямо возле свинарника в грязь. Что ещё больше добавило веселья курсантам Четвёртой УМСР в этот удачный для них день. И никто из них даже не поинтересовался, как я оказался возле свинарников, расположенных в противоположной стороне учебной части. Форму я постирал ночью, утром выгладил. Вот такая вот, Братцы, история.
А фото своей любимой бабушки я храню до сих пор. Земля ей пухом!

Всем читателям этой реальной истории доброго времени суток. Это случилось, когда я проходил службу в должности флагманского специалиста N-кого отряда пскр:
Как-то в нашем отряде пограничных сторожевых кораблей была объявлена внезапная проверка. И проводится она будет на одном из кораблей обеспечения, назовём его «Михаил Светлов».
Как проводятся и объявляются у нас на флоте, или в каких-других войсках нашей необъятной Родины, внезапные проверки рассказывать не буду, и так все знают. За сутки до проверки всё было известно - и что проверяют, и какой корабль проверяют. Приборка наведена, всё готово, ждут проверки.
Прибывает «стадо» проверяющих на борт корабля и всё, вроде, да нормально - как ни готовься к проверке, замечания найдут! Проверяющие пишут бумажки, находят замечания и так далее. Тут начальник штаба решил проверить ЖБП одного из командиров боевых частей - капитан-лейтенанта С. Открывает начштаба это самый ЖБП где-то в середине и начинает дико хохотать. Самое интересное, что все на него смотрят и ничего не понимают.
А предыстория такова: в начале нового учебного года я выдал своим командирам боевых частей, разработанные мною, ЖБП в электронном варианте, где шаблонно написал название корабля и должности. Человек я с юмором и в шаблоне написал: корабль - пко «Мутный», командир корабля - «капитан 2 ранга Бесполезный», а командир боевой части «лейтенант Аварийный». Я то, надеялся, что «бычки» проявят бдительность и усердие, переделав шаблон под свой корабль. Но нашелся один из моих командиров БЧ, который решил оставить всё как есть - авось пронесет, лень ему переделывать и читать что-то, человек он семейный и ему эта служба как-то по боку.
Начальник штаба - серьёзный мужчина, капитан 1 ранга как-никак, открывает ЖБП и видит, что командир корабля уже подписался под фамилией Бесполезный, ему, наверное, тоже было лень читать что подписывает, а корабль называется «Мутный», вместо «Михаил Светлов»! Но когда он прочитал фамилию командира боевой части, капитан-лейтенанта С., начальника штаба «порвало» - он потом ещё долго в курилке не мог оправиться от такого стресса.

Несмотря на беспредел, творящийся вокруг национальной трагедии, - грабежи, мародерство, наживу на людском горе - моя позиция осталась неизменной. Я всегда считал и продолжаю считать, что нелицеприятные поступки отдельных личностей не говорят о качествах всей нации. Весь мой жизненный опыт свидетельствует о том, что случись беда, в человеке любой национальности вскроются не только лучшие, но и самые темные качества души. Душа человеческая не относится к какой-либо нации. Я не устаю об этом повторять. Случись трагедия в любом другом городе, в любом другом государстве - многое будет похожим один к одному. Вспомним о недавних пожарах. Возьмем ту же затопленную Америку.
Скажу честно: там, в самой глубине души мне тоже иногда хотелось преступить черту и совершить некие некрасивые действия. Тем более, будучи уверенным в безнаказанности. И стоило огромных усилий устоять перед соблазном. Так что все зависит от воспитания и умения преодолеть искушение.
Я пишу воспоминания не для того, чтобы на ком-то поставить клеймо, тем более на целом народе. Я просто рассказываю о своей судьбе, судьбе советского и русского офицера в связи с определенными событиями. И о 18-20-летних пацанах, ежедневно совершавших свой негромкий подвиг.
Русских, белорусах, татарах, украинцах, азербайджанцах, армянах...

О ЧЕМ НЕ ПРИНЯТО ГОВОРИТЬ
Пока еще массово не шли в Армению со всего Советского Союза колонны машин с гуманитарной помощью, но страна уже объединялась в едином порыве сострадания и в искреннем желании оказать помощь людям, попавшим в беду.
На землетрясение я попал с полигона, где пробыл неделю. Как говорится, в чем был, в том и уехал. Впрочем, я такой был не один. Комбат распределил очередность убытия домой - мне дали на все про все одни сутки. Назад добирался автостопом, голосовал на дорогах, подняв картонку с собственноручно сделанной надписью «Ленинакан». Водители замечали мою табличку, с готовностью тормозили и подвозили в нужном направлении, никто не отказал.
Наконец прибыл в расположение полка и сразу же обратил внимание, что паника относительно утихла, бестолковая возня кончилась, работы ведутся более организованно, батальоны полка распределены на соответствующие объекты. Получилось так, что часть полка с офицерами и солдатами отправили назад, в свои подразделения. Я в роте остался за старшего. Да, вот так. Пришлось, будучи всего-навсего лейтенантом, командовать и ротой и батальоном.
1 танковый батальон трудился не только в аэропорту, разгружая гуманитарку, но и был закреплен еще на нескольких точках.
Самым страшным объектом для нас, молодых военных, а точнее желторотых пацанов, стала ленинаканская швейная фабрика. Там в момент землетрясения на своих трудовых местах находились сотни женщин - молодых, пожилых, совсем девчонок. Их всех накрыло.
На фабрике (мало кто в курсе) работали русские и украинские швеи и ткачихи.
Хочу открыть некую тайну. В нашей памяти трагедия осталась как исключительно армянская, но это не совсем верно. На самом деле Ленинакан являлся многонациональным городом. Там проживало достаточно много славянского населения. Конкретно русских в Ленинакане жило немало, и среди погибших их тоже оказалось немало. К сожалению, об этом никто никогда не вспоминает. Почему-то вот не принято об этом говорить!

«ЗВУКОВ ЖИЗНИ В РУИНАХ НЕТ»
Швейная фабрика. Она состояла из двух отдельно стоящих многоэтажных корпусов этажей в шесть-семь (один из корпусов являлся административным) и связывающего корпусы длинного здания, в котором располагались производственные цеха.
Громадное, живое, шумное некогда здание, где кипела работа, стучали станки, слышались веселые женские голоса и громкий смех, обратилось в мертвый прах.
Поутру мы с комбатом явились на объект. Выставили периметр охранения. Задача - не допустить расхищения государственной собственности и мародерства.
Комбат приказал обеспечивать сохранность фабричного имущества и никуда не лезть, ждать прибытия профессиональных спасателей и техники. На что я возразил:
- Товарищ полковник! Мы не должны терять время, под завалами могут лежать живые.
Ванаков, не глядя мне в глаза, глухо ответил, что и ночью слушали и днем - звуков жизни в руинах нет.
Он согласился перепроверить. Мы спустились в подвал. В руках я держал фонарик большой мощности, с сильной фарой, как от автомобиля. В подвал мы пошли, потому что под землей очень тихо, и если б стоны были - мы бы их услышали. Подвал тоже был разрушен - здание фабрики обвалилось полностью, до нижнего этажа. Пробираясь сквозь завалы, мы прижимались ухом к бетонным стенам и останавливались, затаив дыхание... Замирали, вслушиваясь...
Желание спасти человеческую жизнь двигало нами, и оно было всеобъемлющим. Фонарик выхватывал из мрака лишь разрушенные балки, обваленные стены, полурассыпавшиеся бетонные плиты. Мы в отчаянии долбили по стенам, стучали по арматуре и вновь слушали - нет ли слабого отклика?..
А потом фонарь осветил в развалившемся потолке тела раздавленных людей. Мы остолбенели. Потом в себя пришли и пригляделись. Женщины. Их трупы полусвисали, на лицах застыла гримаса боли и ужаса. Сначала нас страх пробрал, а потом сострадание. Поздно. Мы опоздали и уже ничем не могли помочь несчастным.
Опасна ли была наша вылазка? Да, безусловно, опасна. Но как раз об этом мы в запале и не думали.
Страшно стало потом. Когда мы вернулись и все прокрутили в голове.

ЖЕНСКИЕ СУМОЧКИ... «АПОФЕОЗ ТРАГЕДИИ»
Поднялись в административный корпус, чтоб через него попасть в фабричные цеха. И вот тут я наткнулся на жуткое зрелище. Куча женских сумочек, гора, огромное количество женских сумочек, всевозможных фасонов, разноцветных, кожаных и дерматиновых... Распотрошенных, разбросанных... Тоже мертвых, как и их хозяйки. Столь разительный контраст между жизнью и смертью являла собой эта гора...
Помните, в одном из школьных учебников мы, холодея, рассматривали репродукцию картины, в центре которой находилась гора из черепов? «Апофеоз войны». Художник, кажется, Верещагин. Кругом сушь, мертвый бледно-желтый песок, мертвые голые ветки, воронье... Почему-то с этой картиной ассоциация пошла... Гора из сумок, правда, не из черепов, но все вокруг так же мертво.
Вот эту картину-апофеоз горя я на всю жизнь запомнил.
А невдалеке копошились люди. Двое человек в драповых пальто. Они прытко обшаривали сумки, рылись в развалинах с недвусмысленной целью. Мы спугнули мародеров и погнались вслед. И вот так весь день. То проверяли оцепление, то спускались в непроторенные еще места и слушали, слушали... Нам мешали слушать те, кто крался или внаглую бегал наверху в поисках поживы. Их топот, споры, шепот, прочие звуки... Приходилось подниматься и отгонять мерзавцев. На ночь нас сменяли ВВшники, тоже откуда-то с России.
Комбат предупредил, если мы услышим признаки жизни, самим человека запрещено освобождать, это рискованно, необходимо вызывать профессиональных спасателей. Штаб по взаимодействию в Ленинакане уже работал. И чувствовалась уверенность, что можно помочь, если кого-то обнаружишь.
По вечерам в лагере ловил радостные известия от своих товарищей: там кого-то нашли и откопали, там спасли и там спасли...
Это в самом деле были счастливые вести.

ЛИЦОМ К ЛИЦУ С БЕДОЮ
В Ленинакане уже начали действовать спасатели с различных городов и республик СССР. Стала прибывать спецтехника. Мы только новости слышали краем уха, но сами ничего не видели - швейная фабрика стояла на окраине.
На 1 посту возле выездных ворот как-то заметил волнения. Толпа взбудоражено гомонила:
- Почему нас не пускают на фабрику?!
- Не проблема. Пожалуйста, идите, берите лопаты, копайте. Но это неразумно, что мы сможем с лопатами?
Успокаиваю людей. Кто-то выкрикнул, мол, хотим контролировать, а то вдруг они (то есть мы) и есть мародеры, грабят погибших?! Конечно, мне стало обидно. Хотя я понимал, народ науськивают против нас отдельные подстрекатели. Они нарочно взвинчивали людей, стравливая с нами. С представителями из толпы прошелся по фабрике, показал, что было сделано до нас, как работаем мы. Все рассказал и объяснил. Их, видно, устроило, извинились и ушли.
Ночью, когда город затихал, я взял за правило в одиночку спускаться в подвалы и слушать, слушать, слушать... Стало почти навязчивой идеей помочь хотя бы одному несчастному. Особенно страшно было неожиданно наталкиваться на задавленных людей.
Находились тела, и перед глазами невольно вставала воображаемая картина о том проклятом дне, когда пришла беда, практически поминутно... Мелькали кадры: обычный рабочий день. Все как всегда. Стрекочут швейные машинки, девчонки оживленно переглядываются, изредка шутят, переговариваются. Дружелюбная рабочая обстановка...Очень яркая, цветная - ведь кругом нарядные ткани... И вдруг... Первые толчки... Толчки усиливаются...
Работницы цехов побежали в административный корпус к начальству, а корпус вдруг стал рушиться... Девушки в панике развернулись и побежали назад. И тут все рухнуло. Вообще - все, до самого низа.
И каждая из работниц осталась там, где впоследствии ее нашли.

ЗА ДЕРЖАВУ ОБИДНО
Вечером к нам прислали группу шведских горных спасателей, и мы помогали им оборудовать лагерь. Тогда я впервые повидал много диковинных вещей, которыми наша страна была не богата: и газовые фонари, и фонарики на аккумуляторах, и специальные мясные консервы для обученных собак... Объяснялись на пальцах, но друг друга понимали.
В ночь отправились с собаками искать выживших. Лазать по развалинам и днем опасно, а ночью и подавно. Мкртчяна оставили в лагере шведов, потому что сержант худо-бедно владел азами английского языка. Вот он ко мне на объект внезапно и прибежал:
- Товарищ лейтенант!.. Там... Это... Там... Там лагерь грабят! - он заикался, видно, что ему было неловко, даже стыдно за своих.
И если Мкртчяну было стыдно, то мне, черт возьми, перед шведами еще больше стало стыдно за весь наш советский народ!
Примчались в лагерь. Черенками от лопат «успокаивали» налетчиков, а шведы пытались натравливать на злоумышленников своих реально добрых собак, приученных спасать, а не пугать людей.
Очень неприятно чувствовать себя между молотом и наковальней, когда и для своих и для иностранцев становишься врагом.
Лагерь мы отстояли. К сожалению, не все имущество, а что сумели. Шведы, столкнувшись с черной неблагодарностью, наутро снялись и ушли.
Потом прибыли студенты-альпинисты из Москвы. Затем горноспасатели из Пятигорска. Но без техники все потуги были бесполезны. Наши старания лопатами, без сварки и кранов, разгрести завалы и сдвинуть бетонные блоки оказывались пустыми.

СИНДРОМ ДЛИТЕЛЬНОГО СДАВЛИВАНИЯ
Откуда-то пошла молва о сказочно спасшихся людях, чаще о детишках, о странных счастливых спасениях и о загадочных смертях.
Помню, мужик с соседнего батальона рассказал случай. Пытались откопать девушку. Красавицу, студентку местного института. В течение трех дней (!) разблокировали ее зажатую в щели руку. Она, юная и сильная, находила в себе силы шутить, обещала выйти замуж за спасителя. Девушка шутит, а у ребят слезы на глазах. И вот последняя балка поднята, парни с облегчением дрожащими руками вытирают пот со лбов. Девушка поднимается, делает несколько шагов, внезапно падает и умирает... Шок. Ревели здоровые мужики. Только потом нам врачи объяснили, что омертвевшая кровь из руки пошла по всему организму, образуя тромбы, убивая человека. «Синдром длительного сдавливания», - сказали доктора.
На фабрику пригнали большегрузный кран «Ивановец», и пятигорские спасатели приступили к расчистке. Привезли гробы. Много. Грубо и наспех изготовленные домовины. Из голых, плохо обтесанных занозистых досок.
Нашли и освободили первое тело. Точнее, что от него оставалось. Краном подали гроб, но спасатели отказались загружать в него труп. Эту работу пришлось выполнять мне с моими солдатами, с теми из солдат, у кого хватило мужества и воли держать себя в руках. Лопатами загружали человеческие останки в гробы. Первый, второй, третий... десятый, пятнадцатый... Я смог сосчитать до 74. Работал на автомате, иначе нельзя. Не у каждого психика выдержит.
Это была страшная, страшная работа. Это был страшный долг - похоронить всех погибших.
Остались в памяти первый труп и последний. Все остальные смешались в долгий кошмар.
Питались рано утром, а вечером просто выворачивало от одного вида еды. Вот тогда на свой страх и риск я стал наливать солдатам ту самую водку...
Братушкам наливал, а сам пить не мог.

ЛИПОВЫЕ РОДСТВЕННИЧКИ И БРАСЛЕТ СО ЗМЕЙКОЙ
Солдаты с 1 поста, где выдавались гробы, доложили о действиях отморозков. Те снимали золото и драгоценности с трупов под предлогом, что это их родственники.
Следующий гроб мы на лопатах вынесли за ворота. Я назвал собравшимся приметы трупа:
- Под крышкой лежит женщина, от которой мало что осталось, но опознать можно по украшениям.
Из гроба торчала нога в гетре ручной вязки.
- Можно опознать по носку.
Родственники по идее должны были сразу ее узнать - вещь индивидуальная! Но почему-то толпа бурно стала обсуждать наличие драгоценностей. А мертвую женскую или девичью руку «украшали» печатка и браслет. До сих пор хорошо помню перстень-печатку с узором в виде изящной тонкой вязи и оригинальный браслет в форме змейки в короне со сверкающим камнем. Липовые родственнички гадали наудачу - а вдруг повезет! Происходил примерно такой диалог:
- На ней золотое кольцо! - выкрикивал кто-то из толпы.
- Нет, неправильно. Следующий.
- У нее перстень, - случайно попал в точку другой претендент на «наследство». Представьте абсурдность и цинизм происходящего.
- Перстень какой? - я обязан уточнить.
- С камнем... - гадает «наследник».
- Нет, неправильно.
- С бриллиантом! - ишь чего захотел.
- Неверно.
Позади толпы туда-сюда ходил здоровый мужик-провокатор, неизвестно зачем приехавший в Ленинакан с Ленинграда, имеющий три высших образования и получающий четвертое. Это мне после сказали. Он твердил:
- Вас обманывают, лейтенант хочет все ценное в свой карман положить!
Толпу завести легко, и вот она угрожающе двинулась на нас с ясными намерениями. Со мной четверо солдатиков-танкистов, ростом невеликие, оружия нет. Быть растерзанным толпой - удовольствия мало. Я выхватил у солдата черенок от лопаты. Не буду писать, как я матерился. Выпустив пар сбросил на землю крышку гроба со словами:
- Нате, подавитесь! Забирайте, грабьте! Если совести хватит.
Толпа разом споткнулась и встала, увидев, что находится в гробу: одна нога и одна рука.
Гроб мы оставили вне охраняемой территории. К нему так никто и не подошел. И только подождав неделю мы его увезли на братское захоронение.
А по ночам я в очередной раз выползал из подвала, потому что надежда все равно теплилась - постоянно находили живых.
И мне очень хотелось развернуть кого-нибудь с границы того света.

ЭКСТРЕМИСТЫ ОБЪЯВЛЯЮТ ЛЕЙТЕНАНТУ КАЛУГИНУ СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР
Однажды я заметил, как по ступеням административного корпуса спускается дедок. Совсем старенький, сухонький, с аккуратной седой бородкой.
- Дед, ты что тут делаешь?!
В ту же секунду из темноты навстречу мне шагнули два мужчины, его сыновья. Один нож уперся в шею, а второй в левый бок. Дедуля достает из кармана помятый вчетверо сложенный листок, не спеша разворачивает и зачитывает... смертный приговор военно-полевого трибунала от одной из старейших националистических партий лейтенанту Олегу Калугину.
«Бред какой-то... Ну и маразм... Вот так просто...»
Если читатель подумает, что я испугался, очень сильно ошибется. Меня этот приговор нисколько не пронял. Да нет, не из-за невероятной храбрости, просто я был настолько опустошен, что не мог испытывать нормальные человеческие эмоции, ходил словно замороженный, выполнял различные действия механически, на автомате, в тупом оцепенении. Я дико устал, и мне все было по барабану. «Скорей бы все кончилось...»
- Хорошо, дед, понял. Без проблем. По всем законам имею право на последнее слово и просьбу, так?
Еще подумал, покурить, что ль?..
- Я весь день выносил трупы, вы же видели. Ну, естественно, снимал кольца, цепочки, часы, серьги... Так?
- Да, так.
- Сейчас ночь, так? И у меня, по-вашему, должны быть полные карманы драгоценностей. Так?
Дед подумал:
- Ну да...
- Так обыщите, я не против.
Мне приказали снять одежду. Я разделся до нижнего солдатского белья. Стоял босиком на полу. Мои вещи перетряхивали, обыскивали, выворачивали карманы, но кроме двух копеек, завалявшихся в комбинезоне, ничего не нашли.
- Я одеваюсь?
Озадаченный дед разрешает:
- Да, одевайся...
А дальше я их проводил за пост охранения милиции и отпустил. Дед на прощанье обещал за мной следить.
На следующий вечер, на том же самом месте вновь появился дед и, представьте, извинился:
- Нас неправильно информировали.
Взглянул на мой карман и поинтересовался:
- Что это там у тебя выпирает?
А это нам привезли целый ящик противопылевых респираторов, они были абсолютно бесполезны и не спасали от трупного смрада, но психологически чуть-чуть поддерживали.
Я показал старику респиратор и поделился с ним защитными масками.
При расставании дед проронил:
- Есть один боевик, мы не сможем его предупредить об отмене приговора, поэтому будь осторожнее.
Дед не обманул, боевик, желающий свести со мной счеты, объявился практически сразу.

«ПРИЛЕТЕЛА ФИНКА...»
Назавтра после обеда, когда я проверял посты, в меня метнули финку.
Реакция рукопашника и удар в бок Мкртчяна, вытолкнувшего меня с траектории броска, спасли мое горло от лезвия и, соответственно, от преждевременной смерти.
Нет, я не побежал за кинувшим нож и не устраивал разборок. Потому что я не испытал ни стресса, ни испуга. Мы все держались на автомате, запрятав эмоции глубоко внутрь, словно заморозив на время. Но я успел сказать ему:
- Решение трибунала отменено, претензии сняты.
- Откуда знаешь?
Я ему все рассказал. Обессиленный боевик выглядел сконфуженным. В ответ он поведал о своей трагедии. Сам приехал с Ленинграда, на ленинаканской швейной фабрике погибла его родная любимая сестренка... Чуть погодя я дал мужчине возможность пообщаться с моими солдатами, среди которых были и армяне.
Трудно поверить, но на долгое время мы стали почти друзьями и ежедневно встречались на объекте. Он помогал нам загружать гробы и решать вопросы с ожесточенными местными жителями, которые много и злобно кричали, обвиняли спасателей во всех грехах, но совершенно ничем не хотели помочь.

БЕСЦЕННЫЙ КЛАД В ВОДОВОЗКЕ
Наша база, как я уже упоминал, находилась на окраине города. То, что происходило в центре, как наводился порядок на главных объектах, я знал со слов товарищей. Слышал, что прибыли внутренние войска то ли с Таджикистана, то ли с Узбекистана, и воздушно-десантная дивизия, кажется, из Пскова. Большинство важных объектов было взято под вооруженную охрану. На центральных дорогах появились посты. Но если «ВВшники», как мы их звали, сознавали смысл исполняемых ими обязанностей, то обязанности постов, выставленных от Вооруженных Сил, сводились к формальной проверке документов.
Возвращался как-то с фабрики поздним вечером, где-то часов в 11 после передачи сего объекта ВВшникам. Подморозило. Воздух на вкус казался сладковатым из-за запаха разложения, идущего от гниющих трупов.
На трассе «Ленинакан-Ереван» на моем пути появился пост десантников. Ребят-десарей выставили в ночь. Ребята стояли замерзшие и, как всегда, голодные. Дошел до городка, набрал им еды. Нам ВВшники передали большую корзину с чищеным арахисом - отсыпал для десантников на посту, что называется, полную коробочку. Притащил и горячую пищу - суп в котелке. Накормил пацанов.
Через час они остановили водовозку на базе ГАЗ66. Стали проверять документы - все нормально, собрались отпускать. Но настораживало, что водитель вел себя как-то чудно: излишне суетился что ли. Я посоветовал сержанту повнимательней обыскать машину. Паренек поверхностно окинул взглядом кабину:
- Да вроде все в порядке.
- Посмотри получше! Что-то явно не так.
Каждый более-менее опытный мужик знает, где в машине лучше всего оставлять заначки. Самое удобное - под водительским сиденьем. Вот его-то я и приподнял, недолго думая. Нет, я там не увидел ни денег, ни золота-бриллиантов или еще каких-нибудь ценностей.
Я увидел там ордена.
Боевые ордена времен Великой Отечественной войны. Орден Ленина, медаль Героя Советского Союза, орден Красной Звезды... медаль Героя социалистического труда...
- Откуда это у тебя, дружок?
- Это от дедушки осталось... Вещи перевожу... - водила трясся как осиновый лист.
- Хм... От деда, говоришь...
Похоже, вообще-то, на правду. Может, и впрямь дед орденоносцем был. Ничего не докажешь. Тут солдаты вскрыли ящики сбоку от бочки. Обычно там находятся ключи (ЗИП). Глядим - ящики под завязку забиты орденами и медалями. Сержант сделал однозначный вывод - мародер.
Мы сглупили, встали в отдалении от газика, чтоб перетереть. Вдруг водитель вскочил в кабину и резко сорвался с места. Потеряли на минуту бдительность, а мародер по коням!
Сержант вспомнил, что слыхал, как разграбили городской музей, музей Славы армянского народа. Наверняка награды оттуда.
В ночи раздалась автоматная очередь.
Да, в Ленинакане действовал суровый негласный закон, основанный на некоем секретном распоряжении. Людей, пойманных на месте преступления, больше никто никогда не видел.
Я знаю, что жизнь человеческая бесценна. Но, когда одни совершают поступки (нет, не героические - нормальные человеческие), другие, людишки без чести и достоинства, тупо наживаются на горе своих соотечественников.
Можете бросить в меня камень.

ЧЕМ ОТЛИЧАЮТСЯ ЧЕРЕПА СЛАВЯН?
Нас уже называли интернационалистами. На построении полка нам объявили, что мы выполняем интернациональный долг, а к мародерам будут применяться самые жесткие меры. С мародерами все ясно, но какой может быть интернациональный долг в своей стране? Если в Афгане, то понятно. А в своей стране? Тогда для меня это был парадокс.
Мы, внизу, никак не могли этого осознать. Наша страна СССР, и все мы братья. Откуда взялся «интернациональный» долг? Порой по глупости мы беззлобно проходились по приятелям в связи с их национальными признаками, этим грешило большинство. Но перед общим делом, общей болью, мы всегда являли собой одно целое. Были лишь свои и предатели. Могу предположить, что уже тогда заработала целая система по стравливанию людей разных национальностей.
При распределении гуманитарной помощи, приходившей из всех союзных республик, на пунктах собиралось большинство населения, и тут же откуда ни возьмись появлялись провокаторы, обычно два-три человека интеллигентного вида. Провокаторы, бывало, словами доводили людей до психоза. А слова были примерно таковы: вам предлагают носить обноски; мы, гордые, подачек не берем; мы великий народ, а нас унижают... Кончалось все обычно штурмом машин, разорванными посылками, раскиданными и растоптанными вещами. Возможно, где-то было по-другому. Но я видел так. И видел не раз.
Вскоре я впервые услышал от армян фразу: «Братья с Америки обещали, если мы отсоединимся от Союза, то будем купаться в золоте». Потому что на каждую пару сантиметров армянской земли американцы якобы положат по кусочку золота.
Не надо валить все на армянский народ. Подобный психоз охватил многие республики. И для всех придумывалась своя замануха - коньяк, водка, сало... А кому-то духи «Дзинтарс».
Немного отступлю от темы и опишу случай, что произошел со мной на Левобережной Украине в городе Днепропетровске, где я гостил у своего отца в начале 90-х. Еду в троллейбусе, слышу - сбоку негромко беседуют пассажиры. Непроизвольно прислушался... и офигел! Пожилая женщина обсуждала с соседкой, чем отличается череп украинца и череп русского! На основе несходства черепов милая бабуся делала вывод, что мы народы разные, следовательно, дружбы меж нами быть не может и не должно! Гитлер вспоминается, не правда ли? У меня до сих пор нет слов!
Какой мощный государственный механизм работал на разъединение и разобщение славянских народов, если даже для полуграмотных создавал подобные легенды!

«Я СОГЛАСЕН НА МЕДАЛЬ!»
Однажды вечером меня подозвал в палатку комбат Александр Григорьевич Ванаков. В большой армейской палатке УЭСБ на нарах спали и офицеры и солдаты, лишь для пожилого комбата и его зама стояли кровати. Возле кроватей и состоялось заседание штаба батальона. Командир показал мне наградной лист на орден Красной Звезды.
- Как думаешь, кому предназначается?
- Откуда мне знать?
- Мы посовещались и решили вписать тебя.
- Спасибо.
Пробежали дни. В один из вечеров комбат, придя с палатки штаба полка, объявил:
- В связи с тем, что мы не на войне, командующий распорядился боевые награды не присваивать. Я на тебя оформил «За отвагу», но медаль «За отвагу» тоже боевая. Поэтому получишь медаль «За боевые заслуги», которая дается и в мирное время.
На нет и суда нет. Я ни на что и не претендовал. И вообще мне было наплевать на награды. Не до того было. Но Григорьич обмолвился: «Тыловики себя погано повели, в том числе и наш зампотылу дивизии, шкурничеством занялись... Их за неблаговидными делишками застукали и доложили командующему. Тот многих наказал».
Не знаю деталей, но меня возмущали эти людишки, они были такие же мародеры и хапуги без чести и совести, жадно давящиеся ради личной выгоды. Была попытка от начальства и меня повадить на демонтаж станков со швейной фабрики. Я их, разумеется, послал. Не знаю, совершили ли верха, что хотели, или нет, но зато у меня совесть чиста, я в их неблаговидных делах не участвовал.
Хотя есть грешок. Признаюсь, с фабрики уволок рулон хлопчатобумажного материала. Солдаты портянок две недели не меняли. Вот и пришлось выкручиваться. Хорошая ткань попалась, даже отличная, реально недешевая - а мы ее пустили на портянки. Еще позаимствовал с фабрики несколько катушек ниток - перешивать воротнички. Если кто посчитает, что я злоупотребил, возможно. Зато я беспокоился не только о себе.
Так вот, поступок тыловиков явился мотивацией командующему для отмены решения о награждении военнослужащих всего округа. Да, еще маленькая подробность. В списках награждаемых главными «героями» оказались тыловики!
Впрочем, и «мою» медаль, что пришла ко мне уже весной следующего года, переписав документы, прицепил себе на грудь зампотылу дивизии полковник Кощеев.