Брага

Знаете, что сказал про атомных подводников великий русский поэт Некрасов в своей знаменитой поэме «Кому на Руси жить хорошо»? Нет ? - «...он до смерти работает, до полусмерти пьет...!»
Работать иногда приходилось действительно до смерти, особенно доставалась механикам в период доковых осмотров, и в соответствии с вышесказанным бывали случаи пития до полусмерти, хотя скорее не до полусмерти, а до потери сознания, не то чтобы человек отрубался и терял сознание, а именно потеря сознания, когда не ведаешь, что творишь.
Наш механик, о нем я уже упоминал, был, как раз из таких, которые до смерти работают. А вот по части пития ему не было равных, потому что когда получали шило, Дядя Миша уходил на пятидневку, то есть пил пять дней без просыпу, что он при этом ел, ходил ли в сортир или вообще осуществлял какие-нибудь человеческие деяния, неизвестно. Через пять дней, мрачный, он выползал из своей каюты и начинал трудиться, что называется, до смерти, и при этом не давал роздыху всем своим подчиненным.
И вот в один из таких доковых осмотров в Полярном, Дядя Миша ушел на очередную пятидневку.
Стояли мы в доке рядом со стратегом* и жили на плавказарме, соседствуя с его экипажем.
Офицеры там были нормальные люди, командир тоже хороший мужик, показался при постановке в док и сразу слинял по своим командирским делам, только его и видели.
А вот зам у них был редкая скотина, он следил не только за своим экипажем, но и за всеми, кто попадал в его поле зрения, даже если это был заводской работяга. Речь идет, естественно, об употреблении спиртного. И только он кого-нибудь засекал, летел пулей в политотдел и стучал, стучал, стучал неутомимо.
У нас в это время был молодой командир с демократическими замашками, любил оригинальные публичные выступления перед экипажем, легкие братания, придерживался старых офицерских традиций, ну там, по имени-отчеству, товарищеские офицерские ужины и тому подобное. И как-то раз матросики сварганили брагу, самую настоящую, из дрожжей и чернослива, целый сорокалитровый бидон, но выпить не успели, бидон был найден командиром и изъят. Перед строем было совершено ритуальное действо с наказанием виновных - лишили их сладкого. Потом были собраны господа офицеры на экзекуцию, на которой было сказано, сказано для красного словца: «Вот пусть офицеры попробуют, какую дрянь пьют их матросы».
Брагу помощник командира уволок в свою каюту, так как бидон являлся корабельным имуществом и разбазаривать его было нельзя. Сама жижа осталась в бидоне, не выливать же, вдруг пригодиться.
Конечно же пригодилась, и надо сказать, совсем неплохая была бражка, но все имеет свой конец, и бражка закончилась как раз в канун Дяди Мишиной пятидневки.
Вот как-то собираемся мы навестить питейные заведения города Полярного, «дернуть по ниточке», как говаривали мы в те времена, оделись уже и ждем помощника у него в каюте. Как вдруг раскрывается дверь и мы видим соседского зама с совершенно безумным выражением лица, а рядом нашего Дядю Мишу в состоянии тяжеленного пятидневного похмелья. Дядя Миша что-то мычит и из мычания его вырисовывается фраза. «Щас будет тебе нитка. Вот матросы сварили, а командир приказал офицерам выпить. Не шило, конечно, но вполне нормальная брага».
При этом лезет в шкаф, где стоял этот злополучный бидон и набирает полную кружку пахнущей сивухой жижи. Протягивает ее соседскому заму все с теми же комментариями, что, мол, матросы сварили, а командир приказал офицерам выпить.
Надо ли говорить, что мы просто обалдели. В руках у соседского зама китель и белая тряпочка на подворотничек. И сразу стало все ясно. Сосед искал нитку, просто нитку, он хотел быть красивым, с чистым подворотничком и сунулся в каюту к Дяде Мише. А у того как раз был последний день, и он уже пытался возвратиться в реальный мир, но так как алкоголь бурлил еще вовсю, то он не понял сути проблемы, скорее, понял ее по-своему в соответствии с тем состоянием души и организма, в котором он пребывал на тот момент. Надо было видеть лицо этого зама. Удивление и восторг! Это же надо! Матросы варят для офицеров брагу, а командир приказывает ее этим бедным офицерам пить! И стоит ли говорить, что рванул он в политотдел, как был, без подворотничка и даже шинель не стал надевать. Как отдувался в политотделе наш командир, никому неизвестно, правда, последствий мы никаких не ощутили, понял очевидно, свою промашку, что можно говорить, а что нельзя. Ну а Дядя Миша нормально вышел с пятидневки и начал до смерти работать, как и положено командиру БЧ-5 во время докового осмотра.

*Атомная подводная лодка, вооруженная баллистическими ракетами.

Вы знаете, что такое наш флот?

Это легко представить, но только нашему человеку, желательно прожившему часть жизни в селе либо мелких городах...

Устройтесь поудобнее, закройте глаза, и попытайтесь представить.


Представьте себе причал на дубовых сваях, и соединенную с ним посредством понтонного мостка АПЛ, стоящую на бочке в отдаленной базе. На бочке потому, что заводить трос на кнехт деревянного причала - опасно. 10.000-тонный "Барс" явно тяжеловеснее, еще сорвет ненароком в прилив.

Представьте себе бревенчатый сарай торпедного склада, сшитый "в лапу" без единого гвоздя местными поморами году этак в 1940, и лежащие там 650-мм торпеды с новейшими ГСН, способные за пятьдесят миль найти и настичь надводный корабль, вцепившись своими приборами в его шум, кильватерный след, магнитное поле...


Представьте себе командира АПЛ... нет, у командира есть "УАЗ"... представьте себе, вот, командира группы гидроакустиков, у которого в руках совершеннейший акустический комплекс, способный услышать крадущийся "Лос-Анджелес" на расстоянии миль в тридцать, и запеленговать шумы авианосной ударной группы через пару зон реверберации в соседнем часовом поясе. Представили?

А теперь представьте, что вечером идет он домой километров шесть (а утром из дома) по разбитой грунтовке, которая весной и осенью (правда там они короткие) старается снять с ног сапоги, и приходит в натуральный барак. С печкой-буржуйкой и копотью под потолком. Это, честно, лучше чем местный многоквартирный дом - бетон зимой холоднее, особенно с встречающимся отрубанием теплоснабжения. А еще можно представить, что барак - не барак, а лонгхус, и в шести километрах покоится в зеркальной заполярной воде не АПЛ а драккар. Пожалуй даже ярнбарда - "большой корабль" вождя племени. И тогда пенька в щелях, копоть под потолком и медвежья шкура на полу обретают совсем иной смысл. Даже берсерк-старпом, который дерет ежеутренне всю команду, словно мухоморов объевшись.

Представьте, как утром, пофыркивая, останавливается на причале грузовичок, помнящий еще адмирала Головко, а то и пара мохнатых лошадюк с телегой, откуда перебрасывают в чрево наполненного мегаваттами, киловольтами, мегагерцами и килотоннами монстра бидоны с молоком и авоськи с морошкой.

Представьте, как в занавесях полярного сияния, окруженный возносящимися ввысь в черно-расцвеченное небо стенами фиорда, 120-метровый гигант неторопливо поворачивается на электромоторах, и уходит, чтобы спустя две недели выставить перископ, и cтерильным взглядом пришельца из чужой вселенной пробежаться по золотым пляжам Флориды...

Представьте, как он возвращается, с содранными напором воды резиновыми плитами противосонарного покрытия, с пятнами ржавчины на обнажившемся корпусе, с вмятинами от чудовищного давления на больших глубинах. Как всплывает в родной бухте - первый раз за 90 дней похода, выбрасывая многометровые пенные гейзеры.

Представьте, что испытывают семьи экипажа полярной ночью, которая в напоминание о солнце чуть подкрашивается зарей между 13 и 14 часами, когда они ждут свой "бортовой-номер-такой-то" из черных глубин.


Представьте ощущение экипажа, когда они в шести тысячах километрах от родных берегов сидят на хвосте "Огайо", сидят так близко, что звук гигантского и вместе с тем очень тихого ракетоносца слышен во всех отсеках, проникая сквозь прочный корпус приглушенным ровным гулом....

Сидят, зная, что в полетных заданиях его 192 боевых частей почетное место занимают выбитые ровной латиницей на электронных картах названия: Iokanga. Murmansk. Polyarny. Gremikha. Gadzhievo. Kandalaksha. Severodvinsk...


И вот, когда вы сможете представить это - и еще столько же о застывших вдоль километровых пирсов гигантских тушах крейсеров - о вытянувшихся на рейдах эсминцах - об изношенных на крутой волне "мелких" из ОВРа и ВСГ, о продуваемых ветрами аэродромах морской авиации, от уютной, почти южной Африканды до стерильно-морозного Грэм-Белла - тогда, наверное, станет понятно - что такое - Русский Императорский Флот - РККФ - ВМФ СССР - ВМФ РФ...


Крамник

http://erwin-langman.livejournal.com/643370.html

От всей души поздравляю всех с нашим праздником!
Самые лучшие пожелания! Какое удовольствие читать и общаться на этом сайте! Спасибо, Ваше превосходительство Кадет Биглер!
Однажды в Баренцевом море...


Кто-то из писателей маринистов, не помню точно кто, в одной из своих книг сказал, что из бывших моряков, хотя, на мой взгляд, не бывает бывших моряков, часто получаются писатели, хорошие, или плохие - это дело десятое, но иногда получаются. И происходит это потому, что их жизнь и служба, а, по сути, служба и называется жизнью, весьма размеренна и монотонна, а если и случаются какие-либо происшествия, комические или трагические, они западают в память навечно. Я, конечно, не претендую на звание писателя, но, тем не менее, попытаюсь переложить на бумагу кое какие воспоминания о той замечательной поре моей жизни, которая называлась службой.
Когда собирается компания бывших сослуживцев, а лучше сказать соплавателей - хорошее старое слово, эти воспоминания озвучиваются, один дополняет другого и получается плод коллективного устного творчества. Замечательные вещи, достойные того, чтобы их увековечили. Посторонний человек, вернее случайный может и не понять, о чем и над чем, так самозабвенно смеются или так серьезно грустят эти уже не молодые и солидные мужчины. Но в своем кругу, под рубрикой «А помнишь на К-302 или на К- 320...» *
Частенько звучит фраза «Вот бы хорошо бы все это записать».
И вот я, набравшись определенной наглости, решил попробовать восстановить на бумаге некоторые эпизоды в которых я сам принимал участие и те которые достоверны на сто процентов, так как рассказаны были людьми, достойных самого высокого доверия. Думаю, что эти записки будут просто описанием некоторых событий без философии, морской пейзажности, без оценок и выводов. Хотя, наверное, было бы неплохо добавить некоторой суровости типа, как сейчас говорят молодые - типа «И вот я стою на зыбкой палубе атомного подводного ракетоносца...» или «Мохнатое тело субмарины медленно скользило в мутных водах Баренцева моря...».


А вот и отличный эпиграф: «Ты где-то там готовила компот
И губы густо мазала помадой
А я небрежно вел атомоход
Под самым сердцем
Натовской армады...»

Автор неизвестен.

* Тактические номера подводных лодок.

Ощущения.

Как передать ощущения от нахождения в прочном корпусе подводной лодки? Как описать запахи, перепады температур, физическое ощущение замкнутого пространства, дикую усталость или раздражительность по отношению к себе или к окружающим?
Попробую на собственном примере.
Ну во-первых, почему я пошел служить на подводную лодку?
Честно скажу - не знаю. Романтики и планируемого героизма хватало и на надводных кораблях. На надводных кораблях, быть может было бы и интересней, повидать мир и все такое. Очевидно в те молодые для меня времена казалось, что место настоящего мужчины только на атомных лодках. Как бы там ни было, но на стажировку* я отправился на Северный флот в 7 Дивизию Атомных Подводных лодок. Это были неуклюжие посудины со множеством различных дыр на корпусе, каких то провалов, с ржавыми разводами и помятыми носовыми оконечностями. Это были лодки первого поколения с надводным стартом ракет, американцы называли их «Ревущая корова». Но это были Атомные Ракетные Подводные Лодки и этим было все сказано!
А какие люди мне там встретились! Командиры - легенда живая, они начинали Атомный Флот лейтенантами и капитан-лейтенантами, они носили на груди боевые ордена и Звезды Героев Советского Союза.
Тогдашние лейтенанты, всего на год-два меня старше, но уже за спиной ракетные стрельбы и автономки**.
Вопрос с моим местом службы был для меня решен раз и навсегда.
Я назвал этот рассказ «Ощущения»... Вот ощущение запахов на подводной лодке.
Каждый отсек пахнет по-своему. Но всегда есть один общий запах - это запах запредельного труда, запах опасности, но никогда подводник не скажет о том, что на лодке ему страшно или, что он изнемог от непосильной работы.
Если и страшно, то никто не покажет вида, если и устал, то об этом не принято говорить.
К примеру, после докового ремонта пошли в море, своеобразные ходовые испытания. В доке снимали часть забортной арматуры*** и естественно, надо проверить все ли в порядке.
На этот выход нам посадили нового заместителя по политической части, который до этого служил на надводных кораблях и на лодке

*Преддипломная практика курсантов военно-морских училищ.
** Дальний поход, автономное плавание, без заходов в базу для пополнения запасов.
***Клапана связывающие системы находящиеся в прочном корпусе и вне его.

оказался первый раз в жизни. Но мужчина был несколько самоуверенный и делал вид, что родился прямо на подводной лодке. Все стало понятно, когда пошли на глубоководное погружение.*
При глубоководном погружении матросики развлекаются тем, что поперек отсека натягивают нитку, от борта к борту, когда лодка достигает предельной глубины погружения. И при всплытии эта нитка лопается. Это говорит о том, что на глубине корпус лодки испытывает значительные сжатия.
И вот погрузились до почти предельной глубины, метров на триста. Теперь доклады об осмотре отсеков начали поступать с изменением глубины на два метра. Опустимся на два метра и доклад : « Такой то отсек осмотрен замечания такие то».
Конечно везде протечки забортной воды, где капает, где струится, в принципе все как и должно быть после докового осмотра на глубоководном погружении.
Все действия происходят по «Боевой тревоге», весь личный состав на своих боевых постах, короче говоря мероприятие очень серьезное и естественно опасное, напряжение от этой серьезности и опасности, как говориться висит в воздухе.
В Центральном посту, соответственно, пик напряжения. Полумрак, зеленоватая подсветка приборов, с забортных клапанов находящихся в Центральном капает вода, из отсеков идут тревожные доклады, ну и тому подобное.
Далее следует команда открыть двери продольных переборок.
И тут новый зам меня спрашивает:
= А зачем открыть эти двери ?
= За тем, что если провалимся на глубину, можно было бы выйти из помещений, которые находятся за этими дверями.
= А что будет если провалимся на глубину?
= Хорошего будет мало, если сразу не раздавит, все эти двери перекосятся и выйти из боевых постов будет невозможно.
= А от чего раздавит?
= От давления воды, корпус выдержит определенное давление, а дальше вода его раздавит.
= А нас?
= Ну и нас вместе с ним.
Тут я подумал, что за идиотский разговор и посмотрел на зама.
* Погружение подводной лодки на предельную глубину
Перископная глубина - лодка в подводном положении под перископом.
Рабочая глубина - основная глубина на которой, находиться лодка в обычном режиме в подводном положении.
Предельная глубина - расчетная глубина ниже которой, погружаться не рекомендуется, ниже возможно разрушение прочного корпуса подводной лодки.

Бог мой! У него из ушей шла кровь! Потихоньку доложил командиру и тот его отправил из Центрального.
Это же надо было так себя накачать страхами!? Хотя к чести его сказать, панике не поддался, пересиливал свой страх.

А вот другой случай. На боевую службу нам подсаживали командира группы ОСНАЗ - это специалист по электронной и радиоразведке. На лодке был оборудован специальный пост, где находилась вся разведывательная аппаратура и доступ туда был строго ограничен, командир, старпом, зам и сам осназовец. Эти ребята очень много плавали, так как их пересаживали с лодки на лодку идущую на боевую службу.
У лейтенанта, которого к нам прикомандировали эта автономка была первая. Нормальный симпатичный, общительный парень.
Ну, как говориться поехали.
По распорядку дня, один раз в неделю положено проверять
аварийно-спасательные средства и индивидуальные средства защиты, к которым относится и аппарат ИДА - 59*. У каждого подводника должен быть такой аппарат и всегда находиться под рукой, на всякий пожарный случай.
Прошло уже около месяца с начала боевой службы и были уже мы в Средиземном море, как случилась эта самая проверка аварийно-спасательных средств и средств индивидуальной защиты. Надо сказать, что ИДА - 59 довольно громоздкое сооружение и вечно путается под ногами, а тут что - то в моем ракетном посту стало довольно просторно. А, вот оно что! В посту нет ни одного аппарата. Куда думаю они подевались?
Вызываю старшину команды БЧ-2, мичмана Сережу и сурово спрашиваю, где мол, аппараты ИДА-59.
Сереженька мой глазки косит в сторону и не отвечает ничего вразумительного.
= Где аппараты!
= Да, Вы понимаете, я их тут... Ну вообще... Сейчас будут на месте...
Короче говоря, я его расколол. Оказывается он продал их, так и сказал, что продал командиру группы ОСНАЗ за бутылку коньяку, которую должен получить с него по приходу домой.
Во как!
И не только аппараты БЧ-2 проданы этому лейтенанту, но и аппараты штурманских электриков, и радистов, то есть все аппараты находящиеся на боевых постах средней палубы 3 отсека.
* Индивидуальный дыхательный аппарат, состоит на вооружении в ВМФ с 1959 года и, к сожалению, пока лучшего не придумали.
Заступив на вахту я пошел по лодке, как и положено мне было по инструкции. Естественно сунул я свой нос в рубку ОСНАЗ, войти в нее было невозможно из-за аппаратов ИДА -59.
Конечно было доложено командиру. Лейтенант ОСНАЗовец объяснял обилие аппаратов у себя в посту тем, что его не работает и на всякий случай он попросил запасные у боевых товарищей, которые и рады стараться сбагрили ему все, что можно и нельзя.
Через некоторое время лейтенанта сдали на надводный корабль, где он успешно продолжил службу.
Что это было - страх, или легкое помешательство на почве клаустрофобии. На надводном корабле стал нормальным человеком и нормально служил.

Лодка стоит в базе у пирса, рабочий день, все заняты своими делами, скоро будет команда «Выйти построиться» - пойдем на обед.
И вдруг звон «Аварийной тревоги». Из Центрального поста по громкоговорящей связи : «Аварийная тревога! Пожар на средней палубе первого отсека, горит фильтр ФМТ!*».
А в первом отсеке полный запас торпед и в аппаратах и на стеллажах, из них две с ядерным боезапасом. За прочным корпусом контейнера с ракетами и тоже с ядерными боеголовками. Рядом с этим самым фильтром трубопроводы гидравлики БЧ-2, трубопроводы воздуха высокого давления, да и много всего того, что не только с открытым огнем не совместимо, но и рядом в нормальных условиях должно быть на расстоянии в километр. Но это подводная лодка, по - другому здесь не получается.
Лет десять назад от описываемых событий, в Полярном, в результате пожара рванула дизельная подводная лодка, вернее взорвался торпедный боезапас. Так куском баллона ВВД - воздуха высокого давления убило женщину в собственной квартире на другом конце города.
У нас тоже могла быть похожая ситуация. Но, слава Богу не случилась.
Пожар на лодке - самое страшное, что может быть. Пожар в замкнутом пространстве. Кислород воздуха в отсеке выгорает мгновенно, дым, горит краска и теплоизоляция, горит все что может гореть и не должно гореть. Нет освещения, только аварийные фонари, а от них толку никакого.
Загерметизировали** переборку со вторым отсеком, пытаемся тушить этот чертов фильтр с помощью системы ВПЛ***.
*Устройство очищающее воздух и вырабатывающее кислород.
** Закрытие всех возможных отверстий между отсеками.
***Стационарная система пенного пожараотушения.
Ничего не получается, фильтр сам вырабатывает кислород и горит пуще прежнего.
Из станции управления этим фильтром сыплются искры, рядом деревянные панели офицерских кают, кабельные трассы. Буквально метром выше люк на торпедную палубу. Ситуация явно не в нашу пользу. Чертов огонь ревет и набирает силу. Наконец сняли питание со станции управления ФМТ, а заодно и со всего отсека. Освещение только от пожара. Задраили люк на торпедную палубу, верхнюю палубу первого отсека. Сосчитали людей, на средней палубе нас оказалось пятеро и один матрос торпедист на верхней торпедной палубе. Четверо матросов и мы с командиром БЧ-3, два командира БЧ, два капитан-лейтенанта. Уже все включены в аппараты ИДА-59, жарко - страшное дело. Через верхнюю палубу затребовали подать в отсек ЛОХ - это химическая система пожаротушения, которая работает на фреоне. Без изолирующего аппарата верная смерть, дышать этим газом нельзя. (Когда от этого газа погибло н-ное количество людей, начальство приказало переименовать его в хладон, очевидно думая, что травиться будут меньше). Давали фреон раза четыре, наконец начало затухать, добивали огонь системой ВПЛ. Вся эта огненная потеха длилась почти два часа. Сменили по два, по три Идашки. Провоняли дымом, все в саже, кое - где пообгорели, но справились.
И уже потом, через некоторое время, ко мне пришло понимание, чем же пахло в обгорелом отсеке. А пахло Смертью. Запах перегретой резины маски изолирующего аппарата, запах собственного пота смешанный с запахом этой резины. Это и был запах Смерти.
Страха не было, просто было некогда бояться, потом уже,
спустя несколько дней стало страшно, что бы могло произойти.

Всплыли после трех месяцев нахождения в подводном положении, через пять-десять часов будем в базе, закончилась автономка. Все рвутся наверх подышать свежим воздухом и конечно же покурить. Курить в лодке было не принято, конечно курильщикам в начале похода было трудновато, но дня три перетопчешься и уже не хочется курить.
Но речь не об этом, запах... Первый глоток воздуха вне корпуса это, что - то необыкновенное. Запах моря, запах водорослей, за три месяца лодка успела обрасти всякой морской растительностью, которая тут же начинает обсыхать. А из открытого рубочного люка* поднимается свой запах, тоже совершенно необычный, запах разогретого метала, запах людей которые вросли в этот метал. * Люк, через который подводники попадают в корпус лодки, есть еще аварийно-спасательные люки.
Снизу просятся покурить. И вот долгожданная команда: «Разрешен выход наверх по десять человек», конечно лезет не десять человек, в все свободные от вахты. И все начинают смолить в помещении под мостиком именуемым курилкой, площадью не более десяти метров квадратных. Представьте себе курящих сельдей в бочке.
От свежего воздуха идет голова кругом, а от табачного дыма тем более. Не курил же три месяца! Каждый раз думаешь, все не буду больше курить, брошу, но не тут то было.
А давайте и мне сигаретку!
И сигаретка эта, как будто куришь в первый раз в жизни.
Но это запах возвращения, скоро будем дома и там уже будут другие запахи, самые родные и узнаваемые. Запахи радости и возвращения!

Месть чёрного коня.
(Продолжение. Начало см. «Лёва и конь», «Аквалангист»)

За четыре года военной службы, три с хвостиком из которых прошли в военно-морском училище, Валерик понял, что никого ни о чём лучше не просить и побольше молчать. Эта простая мысль не сразу сформировалась в его голове, и к тому моменту, когда он осознал всю простоту схемы военной жизни, было уже поздно. Он «сидел на лопате», готовясь сменить статус курсанта 4 курса престижного военного ВУЗа на простую матросскую робу военнослужащего последнего года срочной службы, что в принципе тоже неплохо.
Залёт его был чистой воды пижонством. К слову сказать, прозрение приходит где-то на втором курсе. Человек в полной мере осознаёт свою несвободу, связанную с профессией офицера ВМФ, но, прозрев, не решается всё бросить, отчислиться по собственному желанию, дослужить на флоте до первого приказа и, демобилизовавшись, восстановиться в Корабелку или Макаровское училище. По мере прибавления курсовок на рукаве и осознания окружающей действительности, блеск офицерских погон и кортиков становиться всё тусклее, но плыть по течению проще, чем совершить поступок и начать всё с начала. Многие из таких выпускников мучаются сами и мучают других, а в итоге время жизни проходит безвозвратно.
Во всяком случае, Валерик поступил на кораблестроительный факультет Высшего Военно-Морского Инженерного Училища имени Дзержинского вполне осознанно и сознательно, потому что, начитавшись в детстве нужных книжек, искренне мечтал заниматься водолазным делом.
Валере было проще его однокурсников, так как он занимался борьбой и числился в училищной спортроте. При относительно свободной жизни на неделе, связанной с многочисленными тренировками и соревнованиями, один из выходных он гарантированно проводил в наряде, так как командир роты имел своё представление о жизни спортсменов. На неделе прячешься в спортзале - в выходные в наряд.
На третьем курсе Валерик понял, что совмещать постоянные тренировки и теорию корабля со строительной механикой и гидромеханикой ему становится тяжело и в зимнюю сессию, схлопотав пару, он вместо каникул оказался в «роте дураков».
Получившие в сессию двойку и всеми правдами (зубрёжкой и заготовкой «шпор») и не правдами (уборкой или ремонтом на нужных кафедрах), пытающихся эту неприятность одолеть, называли «Академиками». Не сдавшие зачёт по физо наречены были «Олимпийцами», а имеющие разногласия с командованием и залёты по ходу учёбы, соответственно, «Декабристами». Вся «рота дураков» с утра и до обеда дружно колола лёд на спуске к Неве между львами. На вопрос командиру роты по прозвищу Додон: «А когда же учиться, товарищ капитан третьего ранга?» - получали исчерпывающий ответ: «Учиться никогда не поздно!» После этого все дружно сваливали в «самоход». Махая ломом, Валерик вдруг ясно осознал, что жизнь моряка торгового флота, разные там страны и пылкие мулатки, должно быть, не менее интересно, чем «... печатанье с носка и прочие пехотные штуки». И он решил окончить третий курс и написать рапорт об отчислении, в связи с чем снять с себя ограничения, накладываемые моральным кодексом строителя коммунизма.
С грехом пополам одолев курс, он сдержал данное себе обещание и написал рапорт, но вместо скорого отчисления уехал на практику в Балаклаву, в водолазную школу. Процесс отчисления со старших курсов - процедура не быстрая, дела вершатся в Москве. Валера для ускорения процесса бросил тренировки, перестал учиться и стал активно бегать в самоволки и «резать шнапс».
В один из осенних «выходов в свет» он совершил дерзкий набег на женское общежитие, где произвёл настоящий фурор своими нестандартными размерами и чувством юмора, в результате чего возвращался в систему несколько «дунувши». В Сашкином саду он был прихвачен гарнизонным патрулём. Разбросать двух задохликов из ВОСО и капитана-медика Валерику не составило никаких усилий, после чего вернулся в роту обычной тропой самоходчика, через Восточные ворота. Ночью его подняли с койки и привели на опознание в рубку дежурного по училищу, где растерзанный капитан и два «офонарённых» железнодорожника в один голос показали на него пальцами.
Процесс отчисления заметно ускорился, и в начале ноября золотые якоря на погонах Валерика сменились резиновыми буквами БФ. В военном билете вместо желанной записи «отчислен по собственному желанию» появилась настораживающая «отчислен по недисциплинированности и низким моральным качествам». Вдали забрезжила свобода, и даже убойная формулировка не особо огорчила новоиспечённого матроса, так как за несколько недель до репрессий Валерик посетил ЛВИМУ имени Макарова, где сообщил в деканате судомеханического факультета о своём скором появлении и не вполне стандартном способе отхода из системы. Произведя положительное впечатление на начфака и заручившись его устным «добром», Валера вернулся в училище, где продолжил радостно бузить и хулиганить.
Таким вот незатейливым способом матрос Валерий Лосев оказался в кочегарке одной из частей Северного флота. За бортом было холодно, а в котельной тепло, но из радостей жизни был только ежедневный просмотр северного сияния с обледенелой скамейки у дверей заведения. Однажды в дверь шхеры робко постучали. В дверях нарисовался худой воин в курсантской шинели с полотенцем в руках и робко попросил разрешения помыться в роскошном кочегарском душе, где в отличие от посёлка всегда была горячая вода. Из кармана шинели матроса торчал плод ярко зеленого цвета, не свойственный флоре Заполярья. Курсантскую шинель из офицерского материала никогда не спутаешь с волосатой матросской, и кочегар признал в госте своего. Так Валерик познакомился с Лёвой.
Несмотря на разницу в возрасте, сроке службы и привычках, ребята быстро сдружились и радостно посещали друг друга по месту прохождения службы, всё-таки большую часть времени проводя в Лёвином оазисе. Дело шло к весне, и в головы друзей всё чаще приходили мысли о конечности матросской службы, в отличие от бесконечности офицерской. Внезапно открывшуюся у Лёвы привязанность к конному спорту Валерик в душе не одобрял, так как любил всех животных, кроме собак одной премерзкой, на его взгляд, породы, но вслух своих мыслей не озвучивал, дабы не огорчить кореша.
Как-то в конце мая, когда на горизонте уже показалось ДМБ, Валерик увидел Лёву, пилотирующего телегу в направлении подсобного хозяйства. Миссия по доставке плодов в офицерскую столовую была завершена, и Лев доставлял спецтранспорт в исходное.
- А чегой-то ты, подводник, скрючен как орган мумии фараона, видать опять угостился вчерашними котлетами с офицерского стола?- издали завидев друга, сделал запрос кочегар. - Не иначе, как думу о гальюне думаешь, с животным идти придётся, коновязи нет,- продолжил глумиться над страдальцем Валерик и подытожил: - Вот до чего доводит привычка жрать «на халяву».
- Валера, выручай, подержи животное, я до кустов метнусь, так прихватило, что сейчас клапан предохранительный сорвёт!- возопил матрос-овощевод. Валерик рванулся на помощь другу, услышав специальную терминологию паросиловика, а Лев метнулся к кустикам чахлых северных берёзок.
Из кустов доносились стоны и треск. Издали могло показаться, что отчаянный деревенский рокер насилует ручкой газа мотоцикл «Минск».
- Трещишь на всё село, конягу бедного запугал совсем, душегуб, глаза щиплет от твоего хлорпикрина,- крикнул в сторону кустов Валерик: - Пойдём мы малым ходом, а ты догоняй, как продуешься, только не лопни по шву от избыточного давления, пулемётчик, - обозначил кочегар свои дальнейшие действия, сел на край телеги и легонько хлопнул коня вожжами по крупу.
Каменистая дорога шла под горку, накрапывал привычный северный дождик, Валерик ехал самым малым и напевал песню про спуск милого с горочки. Было тряско, и водитель решил дальше ехать стоя. Палуба транспортного средства представляла собой плоскость, обитую жестью и окрашенную в защитный цвет. От дождя было немного скользко, но бывший борец филигранно работал ногами. Внезапно Валера почувствовал, что ход с «самого малого» начал приближаться к «малому», и это его насторожило. Он слегка потянул рычаги управления на себя, но видимого впечатления на парнокопытное это не произвело. Потянул сильнее, и вдруг осознал, что это бесполезно, телега стремительно набирала ход, а движитель готовился перейти на галоп. Мысль работала лихорадочно, наездник понимал, что это неспроста, и искал первопричину ускорения. И он её увидел, увидел и его посетил внутренний озноб. Подлое животное выплюнуло железную деталь уздечки, приводившую в действие механизм поворота и остановки. Радостный конь мчался прямиком к месту швартовки в своё тёплое стойло, как бы припоминая все прошлые обиды по ходу эксплуатации.
Валера понял, что надо прыгать, но прыгать было некуда, по сторонам дороги лежали огромные гранитные валуны, а Чёрный лошадь упорно рвался к воротам фермы прямо с телегой по корме. Кандидат в мастера спорта по борьбе применял всё своё умение, чтобы удержаться на ногах, а ворота, тем временем, стремительно приближались.
Чуть левее входа под навесом лежала жиденькая кучка сена, и Валера понял, что это его единственный и последний шанс. Правда, добрые фермеры-басмачи бросили рядом вилы, но это уже не имело никакого значения, решение на прыжок было принято, и в бортовой ЭВМ командира отделения кочегаров производились стремительные расчёты траектории полёта. Метров за шесть от стожка, Валерик с силой оттолкнулся вверх от палубы телеги и начал неуправляемый полёт. В голове одна за другой зажигались аварийные лампочки, сигналя о сбое параметров телеметрии. Конь тем временем влетел в ворота стойла, телега разлетелась в дребезги с грохотом разорвавшейся глубинной бомбы. Пилот приземлился в заданном районе в сантиметре от острия вил, при этом с хрустом врезавшись головой в стойку навеса. Гагарин тоже сел не туда, куда целились.
В голове гудели останавливающиеся турбины, в глазах мелькали разноцветные круги, а во лбу загоралась звезда. Матрос погрузился в нирвану.
Валерик медленно приходил в себя, чувствуя, что что-то тупое и странно душистое толкает его в бок. Он приоткрыл глаза и увидел над собой гигантскую грудь вольнонаёмной работницы подсобного хозяйства Наташи, имевшую в специализированных кругах кличку Чудовище, обтянутую синей матросской робой, которая толкала его в бок носком кирзового сапога, украшенного навозными разводами. Чудовище стояло над контуженным, держа в одной руке луковицу и солёный огурец одновременно, а в другой полбуханки хлеба, откусывая попеременно то от одного, то от другого. По всему было видно, что девушка обедает.
Из каких-то тайных побуждений, а может из вечного бабьего сострадания, она вдруг сказала, возвращающемуся к жизни моряку:
- Давай матросика сделаем,- низким с хрипотцой голосом коренной жительницы Заполярья.
Это окончательно привело кочегара в чувство, и он по-пластунски начал выползать из-под нависшего над ним тела, яростно бормоча:
- Ну, я ему, гаду, сейчас покажу! Ну, я ему сейчас врежу!
Наташа отступила, и продолжая поедать свой обед, молча двинулась за матросом к месту базирования Чёрного лошодя.
Конь, как ни в чём не бывало, стоял на своём месте с остатками оглоблей, болтающимися на хомуте, и оживлённо хрустел сеном. Потирая огромную шишку на лбу, Валера пробирался к лошадиной морде, разбрызгивая сапогами навоз по железному настилу стойла. Размахнувшись, Валерик хотел заехать коню по морде, и тот, предчувствуя это, прикрыл глаза и отвернул морду. Он давно привык к побоям. Вдруг сердце матроса сжала такая необъяснимая жалость к этому несчастному животному, что он не стал его бить, а просто потрепал по холке, неожиданно для самого себя. Кочегар понял, что конь просто очень хотел домой. Обернувшись к доярке, которая всё это время стояла у него за спиной, правда, уже держа огромной красной пятернёй двухлитровую банку со свеженадоенным молоком вместо луковицы и огурца, Валера молча взял из её правой руки остатки хлебной горбушки, и протянул её коню. Конь принял дар, доверчиво ткнувшись тёплыми губами в грубую от лопаты ладонь кочегара.
- Может, всё-таки, сделаем матросика?- совсем без надежды в голосе спросило Чудовище, и, не дождавшись ответа, отправилась отдыхать в свою каморку, отбрасывая ногой в стороны кучки навоза вперемешку с сеном.
Вскоре примчался облегчённый и от этого радостный Лев. Валера ничего не стал рассказывать другу, а просто молча пошёл в сторону своей котельной.
Через две недели матросы запаса Валерий Лосев и Лев Цветков были уволены в запас. В военном билете Валеры, который читался как журнал «Крокодил», в графе "военная специальность" ровным писарским почерком было вписано: «Кочегар-машинист паровых и водогрейных котлов низкого и среднего давления на твёрдом топливе».
Что было вписано в аналогичную графу в военном билете Лёвы, Валера так и не узнал.

Один День Флота
( С праздником Вас, пьяницы!)

Вот он какой, праздник морской! Для вас, граждане земноплавающие, он вот такой: большой, белый весь, пахнущий одеколоном, белыми перчатками, кортиками до колен и коньяком в радостных глазах. Это для вас все это... фигня вся эта: проход кораблей самым полным, волна на набережную, вой ракет, подводная лодка, испуганно-шпионски убегающая от притворно-злобной саранчи противолодочных вертолетов, и вылезающие из-под воды тридцатьтрибогатыри, зажмурившись, стреляющие холостыми из стволов, заполненных водой по самому святому, что есть у моряка - дядьке Нептуну, допившемуся до чертей и догулявшемуся до русалок.
А нам, скромным труженикам ГКП, ЦП, ПЭЖ, БИП, КПР, ХП и ПДУ весь этот большой, пахнущий одеколоном, перчатками и кортиками день приносит радость только тогда, когда, отстрелявшись полным ходом, вертолетами, ракетами и подводными лодками, мы выпьем коньяку и вытрем слезу на радостных глазах флагом расцвечивания. И им же занюхаем.
Но если ты служишь на сухопутном флоте в Москве, в каком-нибудь сером и скучном заведении в районе "мужика в пиджаке и дерева с лапами", в котором какие-то странные люди постоянно переодеваются по утрам из гражданской одежды в морскую форму, а вечером идут пить пиво к метро уже опять в гражданском, то праздник морской становится еще прозаичнее. Правда, пить здесь начинают с утра, в отличие от всего остального флота, которым они управляют. Газетка на стол, продутые алчным дыханием стаканы, колбаска, селедочка, капустка - да здравствует море!
- Ой, подождите! Да как же так?! Вот неудобно-то! Да подожди ты разливать - мы же лоции забыли отправить! Они ж послезавтра на боевую службу уходят! Завтра будут на перроне поезд встречать, а мы, уроды... Наливай! Выпил? Собирайся на Курский вокзал!
Два шикарных фолианта в кожаных обложках, выпущенные Адмиралтейством Королевского Флота Великобритании, быстро завернуты в плотные морские карты; младший офицер построен и проинструктирован:
- Денис, на вокзале не пить, найти самую надежную проводницу, с ней тоже не пить, отправить, опять не пить, прибыть - доложить, тогда нальем! И запомни: каждая из этих книжек полторы тысячи фунтов стерлингов стоит. В общем, считай, что в этом пакете несешь свой раздолбанный "Жигуль"! Добро на сход!
А через час они опять за столом в полном составе, и младший докладывает об успешной операции: поезд едет в славный Севастополь, а в нем - драгоценные книги. Теперь и празднику радоваться можно.
Известно, что понедельник - день единения с самим собой в борьбе за твердость рук. Не зря корабли стараются не выходить в море в этот день. А уж после дня ВМФ... Но на сухопутном флоте работа кипит, хотя все завидуют свободным от абстинентного тремора чугунным рукам «мужика в пиджаке» - памятника Лермонтову у метро Красные Ворота.
И тут раздался звонок...
- Чтооо? Как нет?! Ты какой поезд встречал? Ты знаешь, сколько они стоят?!
Начальник отдела с ужасом кладет трубку телефона и поворачивается к младшему офицеру:
- Сволочь, ты куда книги отправил?
- В Севастополь! Поезд N26, вагон N5!
- Нет там ничего! Проводница и слыхом не слыхивала! Ты с кем лоции передал?!
- Ээээ... Ну, я пива на вокзале решил выпить. С тремя мужиками познакомился - они в Севастополь ехали этим поездом. Отличные парни! С ними и передал...

- Вот что, ребята, - сказал им следователь из милиции. - Нашли мы в кассе данные тех пассажиров. Поклон вам земной!
- Нам-то за что? Это вам поклон! - удивились флотские, - Лоции-то нашли?
- Да вы что?! Это ж рецидивисты - мы их пять лет уже ищем за разбой и убийство! - улыбнулся опер, - Да и до Севастополя они не доехали, сошли на первой остановке.
Старший посмотрел на младшего.
- Нет! - заорал лейтенант, - «Жигуль» не отдам! Мне его мама купила! Клянусь, брошу пить!
- Бросишь! - угрожающе засопел старший, - теперь на день Флота кроссы будешь бегать, а не шило жрать!