ОБЯСНИТИЛЬНЫЙ
Рылся недавно в старых бумагах и нашел ее, старую пожухлую бумажку, написанную в 1984 году.
Не хочу комментировать.Синтаксис сохранил. Просто прочтите...
Обяснитильный
"Я - м-с Досмамедов.А нарушил ваенному уставы мы карочи м-с Февралев Л месте пили водка. Февралев тот ден 21/июлья Дежурны по камбузе был я патом расхотке (мое - расходка - маленький продсклад)карочи картовел чистка зашол и хател праверт там парядик или нет. Патом картовел чистке бумага весят я сматрел чо бумага хател сматрет там был бутилке вотка аткрите я патом Февралева сказал там вотка лежит. Февралев мне нверил патом паказал я сказал будеш пит. Февралев сказал ладна будем. Потом мы пили я всего три сткана пил потом будике (мое - бутылки)бросили на воде и Февралев ушол. Я патом на чайо (мое - на чай)воды паставил на завтрка и камбузы закрил и ушел кубрике спат. Кубрике минуми (мое - минимум) 30 - минут лежал патом мне начила ташнит. Патом стал и ешо паднялса камбузе памылса и патом нимношка сдел (мое - сидел) и уснулса. Патом мне искали. Я патом стал спустился кубрике и патом спал. Патом я ничво низнаю."
Досмамедов, прости - я все же поставил в некоторых местах точки, иначе читать нельзя.
Где ты, Досмамедов? Хорошо ли продаются мандарины? Или ты теперь командующий Флота своей независимой страны?

ИХТИАНДР

Есть две вещи на свете, более всего подверженные изменчивости - женское настроение и погода. Трудно придумать что-либо более непостоянное. Особенно, если речь идет про погоду на Бечевинке. Она меняется там каждые три часа. Вот только что светило солнце, игривыми зайчиками отражаясь в бухте - как вдруг уже налетает ветер, тащит за собою мутно-серый мокрый туман или облака, за ними дождь и мерзкую слякоть, и вот уже весь поселок течет и хлюпает... А из-за пелены туч уже снова проглядывает веселый шарик солнышка, чтобы подсушить лужи и подготовить, таким образом, плацдарм для очередного ливня...
Военные реагируют на ухудшение погоды объявлением штормовой готовности. Она бывает № 1, № 2 и № 3 - смотря что ожидается по прогнозу. Прогнозы врут далеко не всегда, а уж на Бечевинке любой прогноз сбывается по пять раз в день. Еще бывает тайфунная опасность - есть и такой сигнал, в развитие штормовой готовности номер один. Кораблям в этих случаях оставаться у причалов не рекомендуется, всякие бывали случаи.
Боцман с БС (правильно читается - "с бээски", это большая подводная лодка связи) пришел домой и основательно принял на грудь по причине чудесной погоды, а проснувшись утром, выглянул в окно и лодки своей у пирса не обнаружил. Протер глаза, навел резкость - без толку. Где пароход? Неужто утоп? Или в море ушел - и без боцмана? А как же я? Квартира была угловая, и боцман, преодолевая тяготы постпохмельного синдрома (сокращенно - ППС), шатаясь, пересек комнату и изучил содержимое другого окна. БСка торчала посреди бухты. Моросил мерзкий октябрьский дождь, небо сулило дальнейшее ухудшение. Все было ясно - дали "штормовую-раз", лодку выгнали в бухту подальше от берега и поставили там на якорь.
От сердца отлегло, но не совсем. Если лодка отходит от пирса, экипаж должен быть на ней, а уж боцман - обязательно. Что ж они не сказали, не разбудили, не прислали никого? А может, прислали, да достучаться не смогли - уж очень славно вчера употребил... ППС вел мысли боцмана в специфическом направлении, подводя его к выбору единственно правильного решения.
Боцман должен быть на корабле. Точка.
Влив внутрь себя еще один стакан, бравый моряк крякнул, судорожно оделся и неверными гигантскими шагами бросился на берег бухты.
До лодки было кабельтова четыре или пять - для настоящего моряка не дистанция. Боцман разделся до трусов, аккуратно сложил форму на бережке и взял курс на родной корабль...
Торчащий в окне штаба оперативный дежурный от нечего делать лениво обозревал окрестности. Его внимание привлек плавпредмет, медленно перемещающийся в сторону большой подводной лодки связи. Объект терялся в пенящихся гребнях волн, и дежурный взял морской бинокль. Ма-ма... Оперативный схватился за телефон.
- Тащ комбриг! Там человек плывет какой-то!.. К бээске... Никак нет... Не могу знать... Не похоже на диверсанта, тащ комбриг... Есть! Есть катер к спуску!
Малый разъездной катер комбрига стоял в автопарке на тележке со сдутыми колесами. Никто не знает, когда им пользовались в последний раз. Пока тележку подкатили к воде, пока спихнули катер на воду, пока чудом завели закисший от времени дизель... Все просто обалдели, когда он затарахтел.
Прыгающий на волнах катер подлетел к пловцу и заложил крутой вираж - как раз в тот момент, когда тот уже собирался ухватиться руками за шпигаты родной лодки. Экипаж весь вылез наверх, радостно встречая сослуживца.
- Не трогайте его! - кричал командир на катер. - Он что, зря плыл?
- У нас приказ комбрига! - отвечали с катера. - Доставить!
Боцман тем временем сделал последнее колоссальное усилие и коснулся легкого корпуса. Бухту огласил торжествующий вопль экипажа.
- П-п-п-приб-был!.. - доложился боцман командиру лодки и лишился чувств.
После того, как отважного моржа натерли спиртом, одели во все верблюжачье и изрядно влили внутрь, он был посажен в катер и с почестями свезен на берег - пред светлые очи комбрига.
- Ценю служебное рвение! - сказал комбриг. - Даже у такого идиота, как ты. ВСК сдавал, дятел? А если б утоп?
- Н-н... ик!.. н-никак... н-нет!.. тащ... ик!.. ад-дмирал!
- Это ж сколько спирта на тебя, орла извели? Ихтиандр хренов! Командиру передашь: отныне пить только на лодке. Понял?! Марш отсюда!
Ихтиандра унесли домой и положили спатеньки.
Все мгновенно встало на свои места.

Вы видели Севастополь? Нет, Вы видели Севастополь, как в первый раз увидел его я?
Мы настраивали, все доналаживали свои шкафы с аппаратурой, а они все не хотели работать как надо. И тут вдруг сказали, что мы уже на внутреннем рейде. Наши коробки были высоко, почти под шаром антенны, и когда я распахнул дверь..,Ах!
Вы сидели на спор под водой? Ну вот, помните, когда выныриваешь…и полной грудью..Да?
'На улице' было майское солнце и внизу с вершины горы и до самой синей воды белый сказочный город. Я так представлял себе полисы Древней Греции. В этот город нельзя было не влюбиться.

И хоть здесь, в отличие от Николаева нам не давали гостиничных номеров на двоих, а то и на одного, мне нравились командировки в Севастополь, потому что это был Севастополь. А жили мы по пять, шесть человек по каким-то общагам и заводским гостиницам.

Жили, пили и говорили о работе, о...,и снова о работе. Куда побежала эта единица и почему не прибежала, куда должна, и кто виноват, и что делать. Потому что мы были совки, а здесь уже надо было сдавать готовые неготовые комплексы и поэтому доводить их на месте. Тогда работу не надо было искать, от нее надо было отбиваться из-за перегруза. Но до чего это было интересная работа. И эта наша теперь смешная электроника. Кое-где были даже рудиментные реле. Около одного во время испытаний я сидел наготове, на слух определяя, когда оно залипало, и стукал по корпусу отверткой. Заменить его быстро не могли, а сдавать надо было. Мы были первыми моделями киборгов,когда чувствуешь железо как свое продолжение.

Поэтому и споры были горячие, с обидами и примирениями, со стаканом и без. Был я зелен и дозы старших соратников быстро вгоняли меня в полусонное состояние. Вот и тогда я уже почти спал, убаюканный поиском очередного ноля вперемешку с сочинением пародии на песню Пахмутовой. Но, как пишут в детективах, голоса стали громче, и я открыл глаза.
'Вот тебе твой флаг' - закричал Виктор и загасил свою беломорину о лоб Михаил Петровича, как в пепельницу. Он имел в виду флаг логический. Но Михаил Петрович все равно обиделся, и почти не отрываясь от стула, схватил Виктора за кадык длинной рукой...

Опустив дальнейшее описание логического спора из-за нехватки места и его тривиальности, замечу лишь, что спорщики были примирены, но диспут не остался внутренним делом коллектива из-за нечаянно поломанного стула во время жарких прений. А стал известен более широкой научной общественности в лице руководителя нашего дружного коллектива мудрого Н.Г и наших военно-морских организаторов выездного семинара.

Продолжение последовало через два дня, когда нас собрали в том же месте, а Виктор, похожий на режиссера Германа, был тих. И, вообще, невозможно было поверить, что этот полноватый мягкий человек так горяч в отстаивании принципиальных для него вещей. Последними, как руководство страны на трибуну, в комнату зашли Н.Г и какой-то капитан второго ранга. При виде незнакомой личности в форме все притихли, как детсадовские воспитанники. Под вопрошающими взглядами моряк хмыкнул и сел на табурет в угол комнаты, положив фуражку на колени. Все перевели глаза на Н.Г. и ждали. Н.Г, не садясь, молчал. Он не ставил паузу, но видно было, что чужеродный элемент ему мешал. Вдруг, он спросил ,ни к кому конкретно не обращаясь:
'Так что вы тогда э..курили?'
'Ну. Беломор'- недоуменно ответил Виктор, потому как все молчали.
А потом зачем-то достал пачку.
'Вот этот? '-будто сделал какое-то открытие ,сказал Н.Г.,взяв пачку у Виктора и вытягивая оттуда беломорину. Пачку он положил на тумбочку, рядом с пепельницей. Потом достал зажигалку, и закурил беломорину. Обстановка стала менее формальной, но еще далекой от дружеской.
'Вот, что я хочу сказать Вам, товарищи' - после глубокой затяжки сказал Н.Г.,и чуть помедлив, заключил:
'Впредь окурки тушить только в пепельницах!'.
И растер решительно жестом Жеглова начатую беломорину в соответствующем приборе на тумбочке. Но, конечно, я считаю, оригинален был Н.Г.,а Жеглову уже потом добавили еще это знаменитое 'Я сказал!'.
Неважно. На этом собрание было закончено, Н.Г решительно вышел из комнаты. За ним несколько недоуменно потянулся капитан второго ранга, видимо раздумывая, а стоило ли снимать фуражку.

Вы думаете, мы стали тушить окурки только в пепельницах? Ха! Мы были совки и на все, не относящееся к делу мы кл..В общем, и в тарелках тоже. И эта глупая привычка во мне живет, потому что я так и остался совком.

МОЛОТОК

Был проездом Брат - друг с корабля. Сели вспомнили былое. Вспомнили и 'капитана Ахава' - Горнитского (героя моих рассказов 'Человек за бортом' и 'Завтрак a la Naval').
Брат с ним ходил в Индийский. Хорошо знает и любит этого командира, капитана и человека. Добрый флотский! Не любил только замполитов…
Случалось это в наши годы. Часто случалось. Вы же помните.
В одно воскресное утро привел Горнитский свой корабль на якорную стоянку - рыбки половить. Народ начал налаживать снасти из подручных средств. Кто-то нашел кусок свинцовой оплетки. Принесли ножовку - начали резать на грузила.
Узнав, прибежал замполит, которому, естественно, тоже надо было. Свинцовую трубу дали, а ножовку заныкали, сказав, что командир попросил принести. Обманули, хотя Горнитский действительно еще тот рыбак!
Зам метнулся к командиру, прося ножовку, о которой Горнитский ни слухом ни духом. Зам настаивает, кэп говорит, что нет ножовки у него. Печальный политрабочий поворачивается уходить.
Горнитский ему в спину, протягивая инструмент: 'А, ты молоток возьми!'
'Для чего?',- удивляется зам.
'Ну, так…Ходить будешь, стучать…'

ЖИВОЙ АДМИРАЛ

Я очень люблю вспоминать, как однажды на втором курсе нас заставили мыть хлоркой огромный плац, потому что через два дня должен был приехать сам Главком. Сперва все дочиста повымели, потом выполнили контрольное подметание, потом еще два. А вот когда мы думали, что уже все - вот тогда и поступила команда про хлорку. На плац выехала пожарная машина, за ней еще одна, залили плац водой, и курсантики за каких-то там пятнадцать минут засыпали весь асфальт тонким слоем вонючего белого порошка. Потом - тугая струя из пожарного гидромонитора, который на крыше машины торчит, и нам оставалось только скатить лужи голяками и специальными флотскими приспособлениями - "вертолетами" (долго объяснять устройство: деревяшки, резина и ручка)... Конечно, солнце бы высушило лужи и так, но это было бы нарушением правил.
Одновременно целая рота курсантов собирала опавшие листья и привязывала их ниточками к нижним веткам полувековых тополей. В тот день мы и подумать не могли, что где-то нас могут переплюнуть...
Сказывают, что был такой начальник Калининградского Высшего Военно-Морского Училища - контр-адмирал Пилипенко. Нам такое и не снилось...
Пилипенко был маленьким, сухим, жилистым и необычайно энергоемким. Эта энергия перла у него со всех щелей, выплескивалась изо рта и вилась вокруг адмирала почти ощутимым на ощупь тугим упругим ореолом.
Сперва про лебедей. На территории училища зеркальной лепешкой лежало озеро, а точнее - пруд. Осока, ряска, лягушки - словом, полный комплект. Ничто не нарушало покой. Как вдруг облюбовала этот пруд пара белоснежных лебедей и избрала местом своей жизни и колыбелью будущего потомства. Как говорят в Америке, home sweet home! И увидел их адмирал, обходя окрестности. И умилился несказанно. И растаяло сердце его. И каждое утро теперь, выслушав в нетерпении доклад дежурного по училищу, мчался прямо с плаца кормить божественных птиц, прославивших чистоту душевных порывов и верность. Оно и понятно - вполне естественное поведение любого нормального человека. Воинская служба не особо располагает к сентиментальности, и любой воин должен иметь возможность хоть как-то культивировать в себе истинно человеческие чувства, усиленно забиваемые запахом кирзы и портянок. "Цып-цып-цып!" - приговаривал адмирал и щедро сыпал в воду кусочки свежего батона. Начальник политотдела училища торжественно сопровождал адмирала, делая важный вид - кроме него, никто вокруг не понимал, сколь важный пример показывает начальник училища будущим и настоящим офицерам флота. Лебеди доверчиво подплывали прямо к берегу и лакомились, изящно выгибая тонкие шеи. Вскоре они свили гнездо у самой воды.
Адмирал чуть не грохался в обморок от нежности. Пруд был объявлен запрещенным для посещения - всем категориям личного состава. Адмирал подпрыгивал и не мог дождаться заветного момента. И однажды утром обнаружил в гнезде четыре очаровательных яйца в крапочку. С этого момента все училище, волнуясь, ждало пополнения - вслед за своим начальником. Гром грянул неожиданно.
Вместо одного из яиц утром были обнаружены только пятнистые скорлупки. Крыса, ондатра, ворона... кроме лебедей, собственноручно вресенных адмиралом в личную Красную Книгу, все остальные звери были неофициально объявлены вне законов Природы. Возле гнезда выставили трехсменный пост с повязками и штык-ножами. Каждое утро дневальный по яйцам докладывал лично начальнику училища о сохранности объекта. Курсанты понимали, что если проспать хотя бы одно яйцо, то не видать лейтенантских погон, или - как минимум - десять суток губы. Тем не менее, еще одно яйцо было благополучно съедено неведомым хищником. Уснул дневальный! Проспал! А когда продрал глаза - обмер. Два яйца и скорлупки... все трое поняли, что просто хана. Кинулись лихорадочно, посреди ночи - нашли и деревяшку, и инструмент, и шкурку, и краски... С утра перед Пилипенко в гнезде лежало три целехоньких лебединых яйца.
Потом из двух яиц вылупились очаровательные цыплятки. Адмирал умилялся новорожденным и хмуро косился на третье яйцо. Осторожно брал в руки. Прикладывал к нему ухо. Грел ладонями. Наказывал строго следить за переношенным младенцем. Лебедята уже начали крепнуть и пробовать крылья, а из третьего яйца упорно никто не хотел вылупляться. Тогда адмирал приказал послать за спецом-орнитологом в зоопарк. Орнитолог осмотрел яйцо и заржал. Сразу после приезда ученого был образцово-показательно вздрючен и даже снят ни в чем не виноватый дежурный по училищу, седой капитан первого ранга. Адмирал плакал, рвал и метал. Он говорил разные слова на иностранном языке, который все отлично понимали и без перевода. Потом кинулись искать виноватых среди курсантиков, но сообразили, что уже поздно. Все училище на губу не посадишь: во-первых, мест не хватит, а во-вторых, кто будет цыплят охранять? Поэтому всему училищу был объявлен оргпериод - бесконечные шмоны, смотры и построения, увольнениям дробь... А лебеди всей семьей скоро улетели куда-то - то ли в жаркие страны, то ли искать другое училище с прудом. Где яйца не воруют, не едят и не подменивают на деревянные.
А еще к ним тоже приезжал Главком. Вернее, это было даже до нас. К нам докатились только жалкие отголоски из Калиниградского училища в виде мытья плаца хлоркой и привязывания листьев к деревьям. Там в свое время - это лет на пять раньше - привязанные листья красили пылесосами и кисточками в зеленый цвет. То же самое - с пожухлой травой. А апофеозом явилась хрустальная горная речка с живой водой.
Дело в том, что поперек ихнего училища протекала речка-вонючка, благоухая всеми возможными керосинами и фекалиями. Берега речки были несколько захламлены. А тут - Главком. И тогда посадили у истоков речки-ручейка трех курсантиков - самых отпетых обормотов, которых Главкому ни в каком виде показывать нельзя, которые ни рожами не вышли, ни в строю пройти не смогут - и дали им в лапы мешок синьки, чтоб сыпали в речушку по сигналу, и телефон к ним туда пробросили. И идет важно по училищу пигмейского роста Главком, семенят адмиралы рядом, строй - не шелохнется никто, подбородочки вверх - "есть глазами начальство!" - ботиночки блестят, птички сверху поют, травка зелененькая свеженькая, листики на деревьях распустились, несмотря на конец сентября, а живая вода в речушке так и манит своей чистой прохладной синевой...
Идиллия. А все потому, что адмирал - живой.