Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Ангел смерти

Пейзаж на шелке

Борттехник М. не любил летать с майором Умрихиным. У них не совпадали темпераменты и взгляды на жизнь и на службу. Впервые борттехник М. столкнулся с замкомэска после замены двигателей, когда тот облетывал борт N 10. Почувствовав мощь обновленной машины, майор буквально пустился на ней даже не вскачь, а в пляс по небу. Борттехник, который обязан во время облета снимать показания приборов на всех режимах, записывая их в блокнот, не мог попасть карандашом в страницу, да и зафиксировать показания вариометра, высотомера, авиагоризонта в их кручении и качании было невозможно. Бешеный пульс машины совпал с биением сердца борттехника, и он почувствовал, что это им, а не вертолетом правит скалящий зубы майор.
Второй полет с замкомэска едва не закончился гибелью борттехника. Они закинули груз на высокогорную площадку и возвращались домой, медленно спускаясь в долину по снижающимся хребтам, как по длинным ступеням. Борттехник сидел за пулеметом в нагрудном парашюте и следил за вершинами. Он даже успел отметить, как прекрасен горный пейзаж, словно писанный китайской тушью на шелке - скалистые кручи, карликовые деревья на них, лежащие в расщелинах туманы... Так бы и лететь над этой красотой медленно, парить, как орлы...
Но у майора было другое мнение. Когда под ними разверзалась пропасть, майор с гиканьем бросал машину вниз. Они падали носом, и борттехнику, который упирался ногами в переплет носового остекления, казалось, что все волосы на его теле, встав дыбом от ужаса, еще и трепещут от скорости. Когда небо все закрывала растущая впереди гора, с воем, тряской, страшными перегрузками и дьявольским хохотом майора они выходили из пике, взмывая над следующим хребтом, чтобы, перевалив его, снова рухнуть вниз.
Борттехник проклинал командира, вцепившись в ручки пулемета. Словно услышав его проклятия, Умрихин вскричал:
- Умри, сволочь!
И с «горки» выпустил несколько нурсов одним залпом в горный пик прямо по курсу, на котором стояло одинокое дерево, низкорослое и кривое, с плоской кроной. Остекление заволокло дымом, майор взял ручку на себя, они пошли вверх, дым растаял, и борттехник увидел, как прямо перед ним на вершине по разные стороны от дерева вспухают разрывы, как они вытягивают свои черно-желтые щупальца прямо к налетающему на них вертолету. Он успел вспомнить про хищные цветы, которые ловят насекомых и даже маленьких птиц, сжался и крикнул напоследок, адресуя майору:
- Еб твою медь!
Они пролетели над кроной дерева, носовым остеклением разорвав пыль и дым взрывов. Борттехник открыл глаза и увидел перед собой на стекле квадратное отверстие - небольшое, сантиметр на сантиметр. Он поднес руку и почувствовал упругость воздушной струи, бьющей из свежей осколочной дырки.
На стоянке обыскали кабину. Осколок застрял в нагрудном парашюте борттехника, углубившись в тканевые слои на три сантиметра.
- Ты это, - сказал борттехнику командир, - говори, что на гранатомет напоролись, но огневую точку уничтожили. Ты пулеметом подавил, а я уже нурсами зачистил... На «Красную Звезду» напишем тебе. Я же не просто так отработал, кажется, там у них гнездо видел, там редутик вокруг дерева выкопан?
Но борттехник М. покачал головой и, сжимая в кулаке острый кусочек металла, как Мальчиш-Кибальчиш - Красную звезду, твердо ответил:
- Такая награда мне не нужна!

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Чистые руки конструктора

За свой недолгий борттехнический век лейтенант Ф. два раза участвовал в замене двигателей вертолета. Это и в самом деле похоже на пересадку сердца, - рискнул предположить автор, не будучи кардиохирургом. Рассказ про устройство турбовального двигателя - песня отдельная и восторженная, мы споем ее как-нибудь в другой раз, а сейчас идет просто замена старых движков на новые.
На земле открываются два больших деревянных ящика, стенки снимаются, и два красавца стоят на опорах, сверкая на солнце чистой краской и чистым металлом - две иерихонские трубы, оплетенные изящно гнутыми трубками. Теперь со всех горловин нужно снять пластмассовые заглушки, подготовить два сердца к стыковке с телом машины. И не забыть, вскрыв один пакетик с гигроскопическими шариками, в который раз убедиться, что они намертво липнут к языку...
А наверху открываются капоты, сливается масло, вынимаются фильтры, расконтриваются все гайки (одно движение - захват губками пассатижей скрученной проволоки, поворот на разрыв - и вытяжка из отверстий), соединяющие вены, артерии и сосуды двигателя с одноименными коммуникациями вертолета.
Лежа в ребристой люльке открытого капота, запустив руку по плечо под двигатель и нашаривая очередную гайку, техник-тэчист кряхтит:
- В руки бы насрать тому, кто конструировал это. Вон у американов - места полно, техники в белых рубашках, все на хомутиках - чик, и отцепил, чик, и готово! - только «лиру» за рым - и майна помалу!
- А ты где это их вертолеты видел? - спрашивает борттехник Ф.
- Да рассказывали люди. Видели уж... Говорят, у них и лопасти нашим не чета, не какой-то там сотовый наполнитель из фольги, а специальный пластик, ничем не перешибешь, крепче стали, но легкий как пенопласт! Да ты знаешь, что они во Вьетнаме садились прямо в бамбуковые заросли? Винт выкашивает вокруг себя площадку в свой диаметр и вертолет спокойно опускается! А ты говоришь...
- А фюзеляж? - спрашивает борттехник Ф.
- Что фюзеляж? - не понимает техник.
- Ну, прежде чем несущий винт до бамбука доберется, получается, сначала фюзеляж этот бамбук ломает, на него садится?
- Да хер с ним, с бамбуком этим, чего привязался, - с досадой говорит техник. Он поднимает голову, на щеке отпечаток сетчатой оплетки шланга. - Ты лучше с той стороны попробуй, не достаю. В руки бы тому насрать...

Подвиг Ильича

Однажды у прапорщика Кисы с опечатанного борта пропал шмекерский груз. Все розыскные мероприятие ничего не дали. Об этом была история в первом Бортжурнале, но она была оборвана на самом интересном месте.
В один из вечеров, когда крайняя комната модуля мирно смотрела плохопоказывающий телевизор, где-то в другом конце модуля, в районе умывальной комнаты раздались крики, потом дикие крики, потом по коридору пробежал многоног, достиг дверей комнаты, несколько раз ударился о стенки, распался на две части, половина побежала по коридору обратно, а вторая половина, взревев голосом Кисы: «Не уйдешь, гад!» - два раза оглушительно грохнула чем-то железным по стене. Запахло порохом. Когда борттехники вышли из комнаты, Кису уже скрутили. Он был пьян и рычал. Старший лейтенант по кличке Ильич, прозванный так за ленинскую прическу, был бледен. Начальник того самого караула, в дежурство которого пропал груз Кисы, он только что чуть не погиб два раза. Сначала пьяный Киса бросился на него с трофейной духовской саблей и разрубил надвое тень Ильича и табуретку, на которой только что сидел Ильич. Саблю изъяли, воспользовавшись заминкой Кисы, который, как Шурале когтями, застрял своим холодным оружием в деревянной расселине. Обезоруженный, он выскочил за Ильичом, они немного поборолись, поиграли в коридоре в догонялки, и вот тут, утомившись, Киса достал из кармана пистолет и выстрелил в спину убегающему Ильичу. Неверная рука его увела ствол в сторону. Прошив фанерные стенки, две пули прошли наискосок по комнатам, оставив много дырок и никого странным образом не задев. Еще несколько дней главным занятием жильцов этих комнат было выяснение, кто где стоял, сидел, лежал в момент выстрелов, - был нарисован план модуля с комнатами и кроватями, где красным пунктиром прочертили траектории пуль, а синим нарисовали окружности, символизирующие головы стоящих, и овалы, изображающие лежащих на втором ярусе. На плане были написаны фамилии и проставлены те сантиметры, на которые пули прошли от виска («к-н Титов лежащий - 5 см»), а у кого-то, по реконструкции момента, и между ног, которые он свесил с кровати, собираясь спрыгнуть..
- Я до сих пор холодею, представляя, как я спрыгиваю на долю секунды раньше! - повторял на всех углах счастливец.
Прапорщика Кису разжаловали и отправили на родину, в Конотоп. Говорили, что у него был дядя - генерал железнодорожных войск, который и пристроил племянника. Следы его так и затерялись на железных путях перестройки.
А у Ильича в тот день появилась первая седина.
- К такой седине, - улыбался майор Божко, - пойдет медаль «За отвагу». Надо представление писать, заслужил, однако.

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Адаптация борттехника

Первые три дня полетов и быстрых спусков у борттехника Ф. болела голова. Не так, как у лейтенанта Т. - ножей в мозг ему не втыкали, - болела тупо, как от долгого насморка. Они все еще жили в большой палатке с двухъярусными кроватями и печкой на солярной тяге. Наверное, - думал борттехник, - голова болит и от печного угара. Но тревожила его не голова. Он впервые в своей половозрелой жизни ощутил какую-то непривычную пустоту и тишину в самом себе. Мысли о женщинах, которые были не какими-то отдельными, случайно приходящими при взгляде на собственно женщин, но окутывали и грели его холодную натурфилософскую душу постоянно и непрерывно, - эти мысли вдруг перестали действовать. Впрочем, образ теплой шубы неверен. Лучше так: в нем словно погас реактор, дьявольское пламя которого горело день и ночь уже много лет, являясь источником его жизни.
- Да что это такое! - возмущенно бормотал борттехник, прислушиваясь к своему спокойствию, неколебимому самыми изощренными фантазиями.
Однажды вечером, когда в палатке готовились ко сну, кто-то пустил гулять по кроватям брелок - пластмассовый шарик с окошечком и ручкой, вращая которую, наблюдатель мог видеть в окошечке стробоскопическую смену порнокадров. Борттехник Ф. прокрутил это кино несколько раз и окончательно убедился, что его организм мертв. А вдруг, - думал он, лежа на втором ярусе, - здесь в кисель и чай добавляют не только хлорку от гепатита, но и бром? Чтобы ни о чем таком воины не думали и были спокойны в смертельном бою.
Но тут старший лейтенант Шевченко, просмотрев брелоковое порно, крикнул:
- Нахрена вот это по рядам пустили, на ночь глядя, а? У меня и так сперма к горлу подступает!..
Он просто мало летает, - думал, грустно засыпая, борттехник. - А я устаю, у меня голова болит...
И еще одна неприятность постигла борттехника в самом начале его войны. У него кончились сигареты. Он взял с собой немного, несмотря на предупреждение Шапошника, потому что был уверен - через неделю им дадут денежное довольствие. Но прошла неделя, минула еще одна - новогодняя, вся в полетах и без спиртного, совсем не праздничная, - а первую чековую зарплату финчасть обещала выдать только в конце месяца. Сначала менее запасливые стреляли у борттехника Ф., потом стрелял он у более запасливых. Когда давать перестали, он опустился на самое дно. Единственный курящий в комнате, однажды он сказал удивленным товарищам:
- Время бросать бычки и время собирать их...
И, расстелив на тумбочке листок, начал потрошить окурки, набранные им в курилке, когда там никого не было.
- О раб страстей, - осуждающе сказал лейтенант М. - ты пал окончательно!
Борттехник Ф. не ответил. Он скрутил козью ножку и устремился на улицу - вдохнуть восхитительный дым ассорти.
В начале января борт N 10 и борт N 92 поставили в план на Фарах. Тут нужно отметить, что в 302-ю овэ попали сразу шесть выпускников Уфимского авиационного института - борттехники Л., М. и Ф. из Магдагачи, и борттехники К., М”. и Т”. из Спасск-Дальнего (штрихи говорят об отличии спасских Т. и М. от их магдагачинских инициальных тезок). Борттехниками-сменщиками 92-го борта были лейтенанты К. и М”., и спасский майор Умрихин предпочитал этот борт, тогда как магдагачинский майор Божко предпочитал «десятку», на которой хозяйничали борттехники Ф. и М. В этот раз два майора летели парой, прихватив с собой сталкера. Капитан Розенквит, борттехник с внешностью одесского докера, остался от предшествующего состава дослуживать до своей замены. Он знал здесь все, поэтому два майора - замкомэска и комзвена - взяли его с собой в Фарах для знакомства с обстановкой. О какой обстановке говорили майоры с капитаном, лейтенант Ф. понял только потом. А сейчас они летели на юг.
Шинданд лежит в самом изножье Гиндукуша, который вздымает свои хребты и пики на востоке. В южном направлении простирается каменистое плато, - через полчаса полета его начинает затягивать песками, дальше приливы песка переходят в барханное море, на другом берегу которого лежит приграничный Зарандж. Вот на границе камня и песка - в зеленой долине реки Фарахруд, среди скальных обломков, возле древней глиняной крепости, похожей на почти слизанную высохшим морем поделку великанского дитяти, - лежит глинобитный Фарах.
На захолустном аэродроме вертолеты встретила красная «тойота» с кузовом. В этот кузов капитан Розенквит покидал с тяжелым грохотом какие-то коробки, сел на них, два майора сели в кабину, и «тойота» унеслась по пыльной дороге в сторону города. Борттехники остались при вертолетах.
- Сейчас Аркаша им свои связи передаст, - сказал борттехник М”.
- С советниками? - спросил борттехник Ф.
- С какими советниками? С дуканщиками, - засмеялся борттехник М”. - Вон полный кузов товара. Сейчас сдадут, командиры будут знать, к кому потом возить.
- «Розенквит» в переводе с немецкого означает «тайный расчет», - сказал борттехник Ф.
- Ты немецкий учил?
- Нет, английский...
Растянувшись на скамейках в салоне, они вспоминали институт, искали общих знакомых. В поисках незаметно прошел час.
К борту N 10 приблизились два афганских солата из аэродромной охраны. Просунув головы в дверь, осмотрели салон, заглядывая под лавки.
- Джем, конфет, печени? - спросили они.
- Нет ничего, пока не заработали, - развел руками лейтенант М”.
- Это! - показал один солдат на зимнюю шапку борттехника Ф., лежащую на дополнительном баке.
- А ключи от квартиры? - сказал борттехник Ф.
Вдруг за спиной солдата афганской армии возник чернокудрый капитан армии советской. Два борттехника не слышали, как подъехала «тойота» - она высадила пассажиров у КДП, чтобы два майора познакомились с главным по аэродрому полковником Саттаром.
- Что, честь боишься продать? - сказал капитан Розенквит лейтенанту Ф. - Так честь, она в кокарде, а кокарды-то уже нет. У мужчины, не говоря уже о боевом офицере, должны быть деньги...
Первые дни, пока их не обмундировали, борттехник Ф. ходил в своей серо-голубой офицерской шапке, сняв золотистую кокарду - здесь на форме не должно быть демаскирующих, блестящих на солнце деталей.
- Нахзми шумо, дуст? - спросил капитан солдата.
- Хуб! - сказал солдат, улыбаясь русскому великану. Капитан поднялся в салон, взял шапку борттехника Ф., показал ее солдату:
- Ду хазор?
- Не-е, - замотал головой солдат. - Хазор...
- А как же зима в горах? - сказал капитан. - Ладно, як хазор панч сад! - и он сунул шапку в руки солдату. Тот сразу надел ее на голову, достал из-за пазухи нетолстую пачку, отслоил несколько купюр и отдал капитану.
Капитан открыл мешочек из перкаля, в котором, судя по выпирающим граням, были упакованы пачки афганей, сунул туда деньги солдата, достал из кармана 50 чеков и протянул борттехнику Ф.
- Что это? - пораженный скоростью продажи его шапки, спросил борттехник Ф.
- Это первый урок свободного рынка, - сказал капитан. - Шапка, стоящая в военторге 11 рублей, продана за полторы тысячи афошек дружественному воину, для которого теплая вещь зимой нужнее, чем джинсы «Монтана», которые ты сможешь купить в местном дукане за те же полторы тысячи. Чтобы ты понял свой навар, я отдал тебе чеками, по курсу один к тридцати. В Союзе эти полста чеков тебе обменяют возле «Березки» на 150 рублей, то есть прибыль твоя составит почти 1300 процентов...
- Бред какой-то... - сказал борттехник М”. - Получается, привези я сюда сто таких шапок, в Союзе можно купить «Волгу»?
- «Волгу» можно купить, правильно провернув ящик водки, - засмеялся капитан. - Но это вопрос ввоза-вывоза, потом поймете. Кстати, за эти 50 чеков здесь можно купить бутылку водки, а в ташкентском аэропорту столько нужно сунуть в паспорте в кассу, чтобы тебе дали билет до дома, которого просто так, за рубли, не дадут. Такие вот парадоксы...
Борттехник Ф. был поражен этой простой математикой рынка. Правда, он был смущен тем, что как-то беспринципно позволил отдать в чужие руки родную, можно сказать, шапку, облитую киселем во время обеда в солдаткой столовой, опаленную печкой эскадрильского домика, прокеросиненную, сколько раз служившую ему подушкой, - он вдруг ощутил, что продал буквально домашнее животное, брата своего меньшего, и ему стало стыдно. Впрочем, не отбирать же теперь у солдата... И, чтобы отвлечься, он начал думать, как, прилетев домой, пойдет в «чекушку», где продавщица Люда по прозвищу Глобус продаст ему блок сигарет «Ява», банку крабов, бутылку вишневой «Доны», пачку печенья, пачку конфет. А потом он пойдет в книжный магазин и купит там белый двухтомник Ахматовой и черный двухтомник Лорки. А потом, закрывшись после обеда на борту, лежа на скамейке, будет читать про Луну над Кордовой, курить, стряхивая пепел в открытый блистер, и запивая «Доной», - что еще нужно в этих суровых условиях для счастья?
Так он и сделал по прилете домой. По пути от продовольственного в книжный выкурил две сигареты подряд. Когда просил показать Лорку - да, Федерико Гарсию, вон черный на верхней полке, - голова его кружилась от первой с прошлого вечера дозы никотина. Стройная продавщица в голубом трикотажном платье, по слухам дружившая с кем-то из командования «свистков», поднялась по стремянке, чтобы достать два томика сверху, и он увидел, как на платье, обтянувшем ее яблочно крепкие ягодицы, проступил рельеф узких трусиков. Под ложечкой его хлопком вспыхнула горелка, и нежный огонь потек вниз, наполняя чресла.
С книгами подмышкой борттехник вышел на улицу, прислушался к себе - одна рука в кармане штанов, - и понял, что жизнь вернулась и она по-прежнему прекрасна.

Бортжурнал N 57-22-10
Часть вторая
АФГАНИСТАН

Небесная конница

Вторая часть эскадрильи пошла другим путем. За день до отлета в Чирчике определили десять экипажей для перегона новых бортов в Афганистан. В назначенный час полностью заправленные и вооруженные вертолеты один за другим произвели взлет с разбега по-самолетному и взяли курс на юг.
Шли над Каракумами. Под носовым остеклением текла обычная пустыня - песчаная рябь, дюны, катышки верблюжьей колючки. И только историк-любитель М. знал, что они мчатся над Великим Шелковым путем, древней караванной дорогой. По этому маршруту шесть веков назад конница Тамерлана совершала набеги на земли Герата, Багдада, Ирана.
Если учесть, - думал борттехник М., - что суммарная мощность двигателей десяти вертолетов равна почти сорока тысячам лошадей, а огневая мощь группы летающих колесниц просто божественна, сопоставима с Ваджрой - оружием Индры, то наш скромный полет на самом деле ничем не отличается от вторжения грозной армии Железного Хромца.
В Марах воздушное воинство обыскали на таможне. Погранцы изъяли все спиртное, которое и не прятали, полагая, что наступающий Новый год - святой повод. Бутылки расставили на полосе, и великодушные таможенники разрешили экипажам расстрелять его из своих пистолетов.
- Патроны у вас все равно не учитываются, - сказали они. - Вот и начнете войну, убив зеленого змия...
- Эх, - сокрушенно вздохнул старший лейтенант Шевченко, глядя на пенную лужу от своего шампанского, - Лучше бы они себе забрали, выпили за наше здоровье. А так просто добро переводить...
Взлетели, пошли вниз по карте, точно по 62-му меридиану. Скоро песчаная равнина начала морщиться, собираться в складки, они становились все толще, все выше. Пошли в набор, карабкаясь по растущим горам. Кушку, крайний город Союза, пролетали уже на «потолке». Качнули пилонами, прощаясь.
- Ну что, авиалейтенанты, - сказал командир экипажа. - Включаем вооружение. Поздравляю с началом, и дай нам Аллах вернуться в той же комплектации!

Как бросали ФотАБ

ФотАБ - это авиационная бомба, предназначенная для обеспечения аэрофотосъёмки местности ночью. На заданной высоте осуществляется её подрыв, результатом которого является световая вспышка яркостью в миллиарды кандел. В тот же момент на самолёте-разведчике автоматически срабатывает затвор АФА (аэрофотоаппарата).
Не надо путать ФотАБ с САБ!
САБ - светящая авиабомба, работает как люстра, спускаясь на парашюте и подсвечивая землю в течение 5-7 минут. ФотАБ «светит» лишь долю секунды (примерно две десятые). Но очень ярко! Очень!

Дело было на полуострове Камчатка в 70-е гг. прошлого столетия.
Пропал самолёт Ан-2. Вылетел он из посёлка Палана - административного центра Корякского автономного округа, а в пункт назначения - аэродром Халактырка¸ что близ Петропавловска-Камчатского, не прибыл.
Как позже выяснилось, пилоты решили сократить путь и полетели не по МВЛ-2 (местная воздушная линия второй категории), а напрямую. Тем паче, что полёт выполнялся «ниже нижнего эшелона», на высоте 300 метров над рельефом, и войска ПВО контролировать его не могли. Через пару часов Ан-2 попал в низкую облачность, лётчики полностью потеряли ориентировку и, выработав всё топливо, совершили вынужденную посадку на берегу какой-то речушки, протекавшей меж крутых горных склонов. В процессе посадки самолёт был разрушен. Экипаж и пассажиры остались целы - ушибы и царапины не в счёт.
Была разбита и УКВ командная радиостанция. А, вот, повреждения КВ радиостанции оказались незначительными, и её удалось починить. «Робинзоны» связались с МДП (местный диспетчерский пункт) Петропавловска и доложили о своём горестном положении. Не могли они лишь внятно объяснить, где конкретно находятся...
На поиски терпящих бедствие были подняты самолёты и вертолёты тогда ещё единого Аэрофлота. Три дня они прочёсывали район предполагаемого нахождения Ан-2, но безрезультатно. Самым противным было то, что связь с экипажем самолёта была, но коротковолновая. Если бы работала УКВ станция, то запеленговать её с помощью АРК-У2 (УКВ радиокомпас) которым оборудованы поисковые самолёты и вертолёты, не составило бы труда. А, вот, коротковолновый диапазон пеленгации не подлежал.
Обратились за помощью к местным КГБэшникам. Но и представители «кровавой гэбни» оказались бессильными - то ли их пеленгаторы не «брали» в диапазоне частот на котором вели связь терпящие бедствие, то ли сигнал был слаб, то ли стены ущелья, где лежал разбитый самолёт, экранировали и искажали радиоволны... А может подобных пеленгаторов и вообще у них не было. Но факт остаётся фактом - всесильный КГБ на этот раз оказался беспомощным.
А у «робинзонов» уже закончились харчи. Речушка, на берегу которой они бедовали, оказалась на удивление безрыбной, что, в общем-то, нехарактерно для Камчатки в августе месяце. Специальным приказом Министра Связи СССР, людям было разрешено вскрыть посылки, находящиеся на борту разбитого самолёта (Ан-2 помимо пассажиров вёз ещё и почту). Там оказались несколько трёхлитровых банок с варёным крабовым мясом, залитым топлёным сливочным маслом.
Синоптики же прогнозировали приближение циклона и грядущее ухудшение погоды, которое не позволило бы вести дальнейший визуальный поиск. И тогда с аэродрома Елизово глубокой ночью был поднят в воздух самолёт Ту-16Р из состава авиации ТОФ. На борту разведчика находились несколько ФотАБ-100-80. Самолёт прибыл в центр района поиска Ан-2 и с высоты 10 000 метров сбросил первую бомбу. И, экипаж Ан-2 предупреждённый по КВ связи, увидел вспышку!
- «Наблюдаем где-то на самом горизонте, в северо-восточном направлении»,- доложил командир Ан-2 на МДП.
Ту-16Р пролетел на юго-запад километров сто - сто двадцать, после чего была сброшена вторая бомба. Больше расходовать запас ФотАбов экипажу не пришлось: с земли сообщили, что наблюдают вспышку прямо у себя над головой. И пожаловались на яркость - вспышка ослепила наблюдателей на несколько минут.
Тогда штурман корабля зафиксировал место самолёта, для пущей надёжности, сразу по двум РСБНам (радиотехническая система ближней навигации) - Елизовскому и Усть-Большерецкому. И передал координаты руководителю полётов. Вдобавок сработал АФА и заснял освещенный бомбой район аварийной посадки.
На следующее утро экипаж и пассажиры Ан-2 были вывезены (вместе с разграбленной почтой) на вертолётах в Петропавловск-Каичатский.
Вот и всё.

P.S. Поведал мне, в своё время, эту историю о нетрадиционном методе поиска потерпевшего бедствие самолёта, штурман Ту-16Р, который и летал на сброс ФотАБов.
Ныне, к сожалению, уже покойный...