Два флота и пехотный генерал.

Североморск. База Северного флота. Уникальный город. Мало найдется людей, ничего о нем не слышавших. Он известен не меньше, чем Кронштадт, Порт-Артур и Севастополь. Это при том, что в 1926 году население там составляло всего 31 человека, включая лесорубов, и называлось это место - становище Ваенга. И всего через 11 лет, в 1937 году становище превратилось в базу Северного флота, а с 1951 года Североморск - официальное название города-воина. После неудачных попыток захватить Мурманск, как утверждают историки, Гитлер приказал стереть с лица земли Мурманск и Северный флот, и на эти места было сброшено больше бомб, чем на любой другой город за всю историю Второй мировой войны.
ВМФ, конечно, сила, кто бы спорил. Но есть и другая сила в этом городе, - Военно-воздушная. Авиация, если попроще. И, между прочим, тоже именуется Флотом. Так что по справедливости Североморск надо считать базой двух Флотов - морского и воздушного. А может, даже воздушного флота, и только после этого морского. Не удивлюсь, если узнаю, что первоначально город создавался как база северной авиации, а флот морской - не больше, чем прикрытие, маскировка своего рода. Уже слышу возмущенные возгласы «морских волков» и срочно пытаюсь аргументировать подобное заявление.
Судите сами. По количеству л/состава, может быть, авиация и уступает, так как люди в черной форме подавляют своим большинством. Но маловероятно. Морская авиация с не меньшим шиком щеголяет в мареманском обмундировании, "мичманки" носит ничуть не хуже, и кортики тоже имеются в наличии, а голубые просветы на погонах встречаются не реже, чем желтые плавсоставские. Звездочки на этих погонах о многом говорят, но не всё. Весь видный из себя капитан-лейтенант, командир какой-нибудь грозной БЧ, провожающий слегка пренебрежительным взглядом скромного старлея-пилота, пока еще просто командира корабля, может и не заметить улыбку на его лице. А что еще, кроме улыбки, может вызвать странное пристрастие моряков назначать командиров на отдельные части единого судна и именовать их боевыми частями. Еще шире он улыбнется, представив себе в кабине воздушного корабля командира правой чашки или командира фюзеляжа и двигателей. Чудят эти моряки! Даже суда свои стали называть кораблями, подражая авиации, и словечки наши у них в ходу, ну типа там: "борт", "шпангоут", "киль", "штурвал", "винт"... Мало-мальски приличное морское судно старается непременно обзавестись собственным вертолетом. Оно и правильно - спокойней как-то в море, когда своя авиация под боком, да и судно начинает выглядеть гораздо элегантнее. Авиаторы тоже любят шик, но держать шлюпку или там акваланги на борту самолета считают дурным тоном!
Авиацизация ВМФ принимает невиданные масштабы, авианесущие крейсера «Киев» и «Адмирал Кузнецов» по сути своей являются ничем иным, как плавучими аэродромами, призванными носить, оберегать и лелеять летательные аппараты. Ну и все уже, наверное, заметили, что на первом месте идет слово «авиа...», а дальше следуют незначительные детали. От этой напасти устоял пока только подводный флот, да и обладает он некоторыми способностями, не подвластными пока авиации. Особо подчеркиваю - пока...! Но зато, какие мы всепогодные и сверхзвуковые, вертикального и горизонтального взлета, с посадкой хоть на воду, хоть на сушу. Из сухопутных же судов слышал только о кораблях пустыни. Что? Суда на воздушной подушке? Это те, что как киты, выбрасываются иногда на берег? Так и они больше все-таки летают, чем плавают, и подушка чисто наша - воздушная. Двигателями также оборудованы не какими-нибудь, а авиационными, и винты на сих двигателях совсем не гребные.
Так что есть чем гордится авиаторам, особенно, морской авиации. Кто еще в армии имеет честь служить сразу в двух Великих Флотах? Легкую конкуренцию могут составить только морские пехотинцы и воздушный десант. Поэтому так любят и уважают авиацию на флоте, которая, впрочем, отвечает не меньшей взаимностью. В знак уважения к флоту даже завели на бортах самолетов надувные плоты и МСК (морские спасательные костюмы.)
Но не только флотами славен город Североморск и покоится он, как и положено, на трех китах. Третьим китом, может быть, даже самым мощным, является древнейший род войск - матушка пехота. Вот о ней-то родимой и пойдет дальше речь. И о некотором превосходстве авиационной демократии над железным флотским порядком.

Нездоровая суета неподалеку от стоянки настораживала. Покой красавца- лайнера и его доблестного экипажа пытались нагло нарушить. Форс-мажоров и в воздухе достаточно, не хватало нам только головной боли на уютной и твердой земле, да еще практически на своей территории. Предчувствия не обманули, и вскоре нашему взору предстала огромная палатка. И это была не просто палатка, а буфет-столовая для выпускников Академии Генштаба, прибывающих завтра на наш аэродром с целью ознакомления с самолетами Северного флота. Выезд в действующие войска, так сказать. Сегодня ознакомление проходило на кораблях ВМФ, а завтра с утра предстоял наш черед...
Приказы, как известно, не обсуждаются даже в авиации, и на утро два заложника из состава экипажа в летной форме без знаков различия стояли перед гостеприимно распахнувшим двери воздушным кораблем, встречая гостей. Зам по боевой полка, п/п-к Саня Б., и б/инженер данного изделия особого восторга не испытывали, но долг есть долг. Бортинженером и по совместительству гидом довелось выступать тогда мне. В обязанности наши входило все подробно объяснять, всячески ублажать и по возможности почти ничему не препятствовать (из устной инструкции командира).
Экскурсанты не заставили себя ждать, и прибывшие к нам три чернопогонные полковника во главе с краснолампасным генералом были встречены безупречным строевым шагом и четким докладом зама по боевой. В авиации такие доклады почти что подвиг и тянут на «За службу Родине в ВС СССР», как минимум III степени.
Доклад пехотных командиров не впечатлил, восприняли как должное, что тоже радовало, не ударили мы таки лицом в грязь. Равнодушно выслушав и просмотрев обязательную программу, пехотинцы завалились в кабину экипажа и с удовольствием расплылись в удобных летных креслах. Нельзя было не заметить, что накануне вечером экскурсанты не только в шахматы играли. Похоже было на то, что ближайшую пару часов они намеревались провести в максимально спокойной и комфортной обстановке. Наша кабина показалась им самым подходящим местом, где можно пересидеть все это мероприятие в тепле и уюте.
Саня Б., попавший к нам из пехоты, умный и толковый мужик, поднаторевший уже в авиационных делах и не совсем растерявший свои пехотные навыки, глазами показывает мне на левый термос. Также молча утвердительно киваю ему в ответ. Кабина лайнера А-50 почти не отличается от кабины Ил-76, поэтому термоса находятся на том же месте. Левый до половины заполнен спиртом, правый под заглушку брусничным чаем, бардачок ломится от бортпайков.
Вкрадчиво так, с мягкостью стюардессы международного авиарейса Саня обращается к гостям: - Тов. генерал, может, попьете чего-нибудь?
Реакция гостей была подобна взрыву пехотной РГД-5. Резко подорвавшись с места, с расширенными от удивления глазами один из полковников пролепетал: - А что, можно!? - Слегка ошалевая от его дикой реакции на простой, казалось бы, вопрос решаемся предложить только горячий брусничный чай. Попивая чаек, страдальцы вновь пытаются поудобней разместиться в креслах. Полностью расслабиться и получить удовольствие от чаепития начальникам не удалось. Змей-искуситель Саня опять также мягко намекает: - А может, чего погорячее? - Резкие движения, пролитый чай, недоверчивый и с затаенной надеждой вопрос: - А, что, есть?! - в этот раз уже не так пугают нас. Привыкли.
Дремучие люди. То есть далекие от авиации люди. Дослужившись до таких чинов, должны бы уже знать - в авиации всегда есть! Чему их только учат в академиях?
Ответ не замедлил себя ждать. Откидной столик мгновенно был установлен в боевое положение. Разбавленный яблочным соком спирт, вскрытые банки тушенки, шоколад и галеты говорили сами за себя. Употребив и закусив, народ попытался принять привычные позы. Но хлебосольство авиаторов не знает границ, и повтор производится незамедлительно. Удивление постепенно сменялось удовлетворением. После третьей, не пытаясь больше удобней устроиться, с заметно меньшим количеством морщин на лице, генерал выдает не то запоздалый тост, не то просто наболевшее: "- Отличный самолет! Отличный экипаж! А вчера нас таскали 8 часов по кораблям, так никто даже воды не предложил попить!"
Перед обедом генерал освоился настолько, что попросил налить чуток с собой, не помешает, мол, во время принятия пищи. С удовольствием наблюдали с Саней из кабины группу старших офицеров, медленно направлявшихся к палатке, возглавляемых генералом, бережно несущим в рукаве кителя баночку со спиртом. Медленно, дабы не расплескать. Мастерство, приобретенное в курсантские годы, остается на всю жизнь - его не пропьешь!
P.S. Всем, кто прочитал, рекомендую поднять рюмку за содружество родов войск. Моряков прошу не воспринимать всерьез написанное, за исключением истории с генералом - это реальный случай.

Когда личный состав не занят, то его посещают дурные мысли.

Дрессировщик.

Интересно устроена психика человека: чем меньше у него возможностей культурно провести досуг, попросту говоря, убить время, тем изощренней работает фантазия. Где-нибудь в Союзе, молодой, неженатый офицер ограничился бы стандартным «гусарским набором»: ресторан, дискотека, прочее, но увы, подобное здесь, в маленьких гарнизонах на афганской земле, недоступно. Вот и приходят в голову такие экзотические способы досуга, как-то сбрасывание с парашютом местного кота Барсика. Для чего было затрачено немало времени на изготовление оригинальной подвесной системы, к которой приспособили парашют от САБа, ну а местом сброса была выбрана вышка КДП. Любопытно то, что кот не протестовал при «прыжках» и не пытался удирать после приземления. То ли был слишком ленив, то ли, гад, предвидел, что по выполнению обязательной программы в десять прыжков единодушным решением лётного состава будет поставлен на лётную пайку, а также на зависть местным псам получит право беспрепятственно заходить в лётную столовую.
Потом были опыты над взрывчатыми веществами, проще говоря, расстрел из пистолета и автомата тротиловых шашек, на спор: сдетонируют или нет.
Ну, и наконец, собственно по теме, дрессировка пса Рекса.
- Что может быть в этом? - возразят мне и будут по сути правы. И то правда, это довольно безобидное занятие. С одной оговоркой - пока за это дело с присущим ему творческим подходом, не возьмется старлей Л.

Пришедший невесть откуда циклон неделю поливал всю округу дождями, затем стало сухо, но по-прежнему облачно. И эта низкая облачность как крышкой накрыла расположенный в котловине аэродром Ф.. Прогнозы были безрадостные, подобная погода должна была быть минимум ещё неделю. Полётов не предвиделось. В такие дни время тянется мучительно медленно.
Старлей Л. и лейтенант В. сидели на лавочке около модуля. Было скучно, книги из небогатой местной библиотеки уже перечитаны по нескольку раз, бильярд оккупировали фанаты карамболя, ну а на вездесущие в авиации нарды глаза не смотрели. Уже после двух-трёх бросков «камней» было ясно, кто проиграл. Конечно, можно было придумать себе занятие, но полученное накануне внушение за эксперименты с тротиловыми шашками, довольно сильно сковало творческий полёт мысли, особенно в пиротехническом направлении.
- Эх, скорей бы замена, - нарушил молчание старлей Л. Его раздражало то, что такая куча свободного времени пропадет так непродуктивно.
- И почему время нельзя копить как деньги, - уже про себя подумал он.
Лейтенант В. ничего не ответил, он по ещё сохранившейся курсантской привычке использовал свободное время, чтобы отоспаться про запас. И сейчас был в состоянии, о котором говорят: поднять подняли, да разбудить забыли. Беседа явно не клеилась.
Возможно, посидев ещё немного, эти двое вновь бы разошлись по своим комнатам, лейтенант В. видеть очередной сон, а старлей Л. - в который раз перечитывать первую попавшуююся под руку книгу. Но по очередному капризу судьбы события пошли по совсем иному пути.
К скучающим присоединился ещё один участник последующих событий. Это был пёс, годовалая немецкая овчарка по кличке Рекс. Несмотря на молодой возраст, Рекс отличался большой сообразительностью и что уже естественно, таким же аппетитом. Есть Рекс хотел постоянно, и благодаря своей сообразительности ему всегда удавалось поживиться. Он и сейчас подошёл в надежде выклянчить что-то съестное. Убедившись, что ничего не обломится, пёс убежал и через минуту появился вновь, неся в зубах банку рыбных консервов. Судя по тому, что банка была в комьях земли, она была у Рекса в заначке.
Пёс поставил банку перед старлеем Л., говоря взглядом, - Открой!
Старлей Л. достал нож, открыл консервы и высыпал их содержимое Рексу. Тот одним махом проглотил их содержимое и принялся вылизывать банку.
- Какой умник! - сказал старлей Л.,- разобрался, что банки впрок ныкать можно.
- Дрессировать его надо, - согласился лейтенант В., - способности у него.
- А что, это пожалуй идея, - подумал старлей Л. и поднялся со скамейки.
- Эй, Рекс, иди сюда, - позвал он пса. Рекс бросил вылизывать банку и послушно подошёл к старлею.
- Рекс, прыгай, - скомандовал старлей, пытаясь жестами объяснить псу, чего от него требуется, прыгнуть через скамейку.
Пёс посмотрел на старлея как на идиота.
- Так не получится, его заинтересовать надо, - флегматично произнёс лейтенант В.
- И то правда, - согласился старлей и быстрым шагом отправился к себе в комнату. Там в углу за фанерной перегородкой была импровизированная кухня. Пошарив по полкам, вызвав тем самым переполох в местной диаспоре тараканов, он нашёл там целую кучу всевозможных сухарей, кусков сахара, засохших колбасных обрезков.
- В самый раз подойдёт, - подумал старлей, - этот вечно голодный пёс способен усваивать любую органику.
Он принялся складывать найденное в первый подвернувшийся пакет. По стенкам возмущённо носились тараканы, ещё бы, они лишились значительной части съестных запасов, но их проблемы были старлею Л. по барабану.
По всей видимости, пес Рекс вдобавок ко всему обладал ещё и интуицией. Он на том же месте ждал старлея Л., весь его вид говорил, что он само понимание, послушание и готовность.
И действительно, на этот раз пёс всё понимал с полуслова. Он прыгал через скамейку, проползал под ней, садился, ложился, подавал голос. Минут через двадцать, выполнив все трюки, которые смог вспомнить старлей Л., Рекс с удовольствием уминал содержимое пакета.
Тем временем старлей Л. опять загрустил, он не знал, чем занять себя дальше. Рекс же, покончив с содержимым пакета, не уходил, - вдруг эти двое ещё какую вкусную забаву придумают. Он некоторое время ловил надоедливых мух, а затем принялся гонять как мяч опустевшую банку. Эта банка натолкнула старлея на одну хорошую, как тогда ему показалось, мысль.
- Не тому мы его учили, - задумчиво произнёс он вслух.
- Чего? - спросил лейтенант В., он уже окончательно проснулся и мог адекватно воспринимать происходящее.
- Рекса не тому учили, - уже уверенно ответил старлей Л., - все эти прыжки, ползанья, всё это ерунда.
- А чему же его учить? - удивился лейтенант.
Поняв, что речь идет о нём, Рекс оставил своё занятие и внимательно смотрел на старлея.
- Искать взрывчатые вещества! - закончил свою мысль старлей Л.
- Зачем тебе это? Ты что, с колоннами ходить собрался? - продолжил удивляться лейтенант.
- А ты историю с миной забыл? - напомнил ему старлей.

Дело было совсем недавно, весной. Когда солнце уже хорошо прогрело после зимы землю, но ещё не высушило из неё влагу, и проснувшаяся природа покрыла землю зелёным ковром трав. Молодая, сочная зелень, приятно радовала взор, на какое-то время стало меньше вездесущей афганской пыли, а воздух был полон ароматов полевых цветов.
Но в армии к траве совсем иное отношение: согласно уставу трава вокруг воинских объектов должна быть скошена. И это требование распространяется на все гарнизоны, независимо от их дислокации. Не был исключением и гарнизон Ф., жалко, конечно, траву, всё равно ведь недели через две сгорит под афганским солнцем, но против устава не попрёшь.
Выполнять эту задачу взялся старшина эскадрильи, старший прапорщик К., поскольку он один со всего гарнизона умел обращаться с косой.
Старший прапорщик К., мужчина в возрасте за сорок. Таких как он, в армии называют «военными колхозниками», что в принципе не далеко от истины. Поскольку в прошлом они обычные крестьянские парни, будучи призванными на службу, легко вливаются в армейский коллектив, быстро привыкают к порядкам и большинство из них зарабатывает сержантские звания. По возвращению со срочной службы они начинают тосковать о чётком армейском порядке, им претит колхозное разгильдяйство, и если рядом есть воинская часть, с радостью идут на сверхсрочную службу, или, окончив школу прапорщиков, подписывают контракт. Таких, как старший прапорщик К., довольно высоко ценит командование, поскольку это дисциплинированные, исполнительные подчинённые. Кроме того, «военные колхозники» совершенно не напрягают командование квартирной проблемой, более того, даже если предложить невозможное, что жилого фонда в части предостаточно, никто из них из своих добротных домов добровольно не уйдёт. Как же, огород, хозяйство.
Вот это хозяйство очень способствует решению вопроса пожарной безопасности в воинских частях, особенно на аэродромах, полигонах. Без всяких дополнительных напоминаний и указаний «военные колхозники» следят за состоянием травяного покрова. При этом территория воинской части поделена на «зоны влияния» и каждый ревностно следит, чтобы границы его зоны не нарушил конкурент. Сено, однако.
В отличие от офицеров, ну, и других прапорщиков, «военные колхозники» всю службу проходят в одной и той же части. Они покидают родимые пределы только если часть, подразделение убывает на учения или, как в данном случае, в Афганистан. Кстати, недооценивать их значение в афганских событиях нельзя. Пусть они мало принимали участия непосредственно в боевых действиях, но сколько гарнизонов было благоустроено их умелыми, трудолюбивыми руками, сколько построено бань, бассейнов, душевых, беседок.
Вот и сейчас, старший прапорщик К. без каких либо дополнительных указаний приступил к делу. Его руки истосковались по привычному труду. Единственное, о чём жалел старший прапорщик, что траву придется выбросить, хозяйства здесь, увы, не было. Он быстро управился с лужайкой перед модулем и приступил к тыльной стороне. Здесь был свого рода коридор, образованный стеной модуля и глинобитным дувалом. В этом коридоре всегда была тень, земля меньше иссушалась солнцем, а потому трава была особо высокой и густой.
Но едва взмахнув раз десять косой, старший прапорщик неожиданно замер. Из земли торчал непонятный металлический предмет, плоский, округлый.
- Мина! - обожгла сознание мысль. Старший прапорщик медленно опустил косу.
- Ещё один взмах и... - ужаснулся он, подлое воображение тут же нарисовало жуткую картину: он в закрытом гробу, бьющаяся в истерике жена, плачущие дети, прощальный салют.
Старший прапорщик встряхнул головой, отгоняя виденье и далее действовал по-военному четко, он выставил оцепление, а сам тут же доложил командиру о происшествии. Вскоре в сторону гарнизона Ф. из соседнего мотострелкового полка мчалась поднятая по тревоге группа разминирования. Прибыв на место, минёры сменили выставленное оцепление на своё, а заодно провели эвакуацию личного состава модуля. Затем приступили к изучению объекта. Поскольку идентифицировать взрывное устройство не удалось, было принято решение нейтрализовать его с помощью «кошки».
Через минуту старший группы подрывников протянул командиру гарнизона Ф. пустую жестянку из-под импортных консервов.
- Вот ваша мина!
Старший прапорщик был готов провалится сквозь землю от стыда. Посыпались шутки, подколы. Особо усердствовали те, кто во время упомянутых событий держались подальше.
Но командир группы разминирования не разделил всеобщего веселья.
- Зря смеётесь, при случае прошу ко мне, я вам покажу подобные «консервные жестянки», а в кабульском госпитале, можете познакомиться с теми, кто эти «жестянки» жестянками посчитал, - урезонил он шутников.
- Начальник штаба, командуй построение, - дал команду командир гарнизона.
Поблагодарив перед строем группу разминирования, командир гарнизона сказал пару слов своим подчинённым.
- Не следует забывать, где мы находимся, а если кто попадётся мне с шутками, то пусть потом на себя пеняет. А вам, товарищ старший прапорщик, объявляю благодарность. На войне излишней бдительности не бывает.
Но всё равно, нет-нет, да и упоминалась при случае «минная» история.

- Пожалуй, ты прав, - согласился лейтенант В.
- Тогда ты поищи, чем Рекса заинтересовать, я уже у себя всё выгреб, - сказал, поднимаясь старлей Л., - пойду, «учебные пособия» соберу.
Через пару минут офицеры вновь были на улице, Рекс по-прежнему был на месте.
Лейтенант В. положил на лавочку свёрток с «вкусностями» для Рекса, а старлей Л., «учебные пособия». В состав «учебных пособий», старлей Л. определил несколько патронов от автомата и крупнокалиберного пулемёта, снаряд от авиационной пушки, уже упомянутую пробитую в нескольких местах пулями тротиловую шашку, пару гранат Ф-1, раскрашенных под пасхальные яйца. Одним словом, всё то, что у него хранилось в тумбочке вперемешку с умывальными принадлежностями.
Рексу не пришлось долго объяснять, что от него хотят. Минут через десять он уже бойко находил спрятанные «учебные пособия». Старлей Л. был доволен, всё получалось.
Тем временем, подошло время ужина. На пороге модуля начали появляться его заспанные обитатели. Оглядевшись по сторонам, как пчёлы после зимовки, они уверенно направлялись в сторону столовой. Если кто и обращал внимание на процесс дрессировки, то никаких эмоций не высказывал.
Вскоре, вознаградив Рекса за его старания, в столовую отправились и «дрессировщики».
В Афганистане темнеет рано и быстро, после ужина стало почти темно.
В импровизированный кинотеатр привезли какой-то фильм, и старлей Л. напрочь забыл о Рексе, лейтенант В., кстати, тоже. По окончанию фильма старлей Л. ещё некоторое время смотрел телевизор, с экрана которого Горбачёв втирал что-то о «новом мышлении», затем отправился спать. День прошёл.

Проснувшись рано утром, старлей Л. стал натягивать на себя комбинезон. Он всегда вначале проводил опробование вертолёта, затем умывался и шёл на завтрак. И на этот раз он был намерен действовать по отработанной схеме, ничего не меняя.
Неожиданно на весь модуль раздался голос начальника штаба, майора И.
- Где этот (далее следовала длинная тирада из непечатных слов) дрессировщик!
Нет, конечно, подобные слова в свой адрес старлей Л. слышал не раз. Но тот факт, что эти слова произнёс майор И., произвёл на старлея Л., эффект разорвавшейся бомбы. Дело в том, что майор И. только исполнял обязанности начальника штаба, как большинство должностных лиц гарнизона Ф.. По образованию он был авиационным инженером и отличался феноменальной интеллигентностью. Майор И. мог чётко и ясно излагать свои мысли, не прибегая к помощи известных трёх слов. Старлей Л. даже подозревал, что он вообще не знает их, а тут на тебе.
Поняв, что случилось что-то неординарное, старлей Л. натянул ботинки на босу ногу и выскочил в коридор.
- Иди, разбирайся со своим Рексом! - майор И. махнул рукой в сторону выхода.
Туда и поспешил старлей Л., майор И. последовал за ним.
На крыльце старлей увидел следующую картину. Действуя по принципу, «чем больше сдам, тем лучше покормят», Рекс, похоже, трудился всю ночь. Прямо на пороге была довольно объёмная куча патронов, авиационных снарядов, взрывателей, выстрелов для подствольника, гранат, шашек. Старлей Л. даже удивился, неужели это всё свободно валялось у них на аэродроме? Но когда он перевёл взгляд на Рекса, то понял причину, почему так был, мягко говоря, взволнован майор И.
Рекс сидел перед этой кучей, держа в зубах неразорвавшийся миномётный снаряд. И по словам майора И., никому не хотел её отдавать. Похоже, Рекс решил, что это самый ценный экспонат. В некотором роде он был, конечно, прав.
- Рекс, молодец, давай сюда, - скомандовал старлей. Пёс, помня вчерашнюю «науку», послушно выполнил команду и к своему глубокому разочарованию не получил никакого вознаграждения. Обиженно фыркнув, Рекс побежал в сторону столовой.
Теми временем майор И. вызвал оружейника, и они уже втроём собрали находки Рекса, вынесли в специально отведённое место. Попросту говоря, это была яма на краю аэродрома, где оружейник проводил подрыв не сработавших авиационных боеприпасов.
- Сегодня учишь его обратному, - сказал майор И. старлею по завершению. Он был зол и на себя - видел же вчерашнюю «дрессировку», причём посчитал её правильной. Не предвидел такой итог.

Но отучать Рекса не понадобилось. Быстро смекнув, что без команды за это вознаграждение не получить, он и не думал больше приносить подобные игрушки. Умный был пёс. Удивительно, но старлею Л. всё сошло с рук. Вскоре погода наладилась, начались интенсивные полёты, и старлей сам забыл эту историю.

Старлей Л..

Legacy

(рассказ одного инструктора, фривольный перевод от первого лица)

Звонит мне как-то друг семьи - доктор. Вопрос мне задал, а я в ответ очень широко улыбнулся. Нет, Ларри не дантист. Просто налет на двухмоторных стоит денег, без него на хорошую работу не берут, а без хорошей работы нет денег. «Уловка 22». А Ларри вдруг понадобилось перегнать старенький "Пайпер Семинол" из глухосрани сюда, в Метроплекс. От батяни в наследство достался. Ларри сам не летчик, и от самолета решил отделаться наибыстрейшим образом - сдать за копейку на запчасти в местный авиасервис. Хлопотно содержать древний аппарат, да и зачем он ему, с его многоэтажным банковским счетом и карточкой от НетДжетс?

НетДжетс нас довез до места на новенькой "Сайтешн". Сидел я в роскошном салоне и от в всех закусок отказывался. Слюнки от этой крошки "Сайтешн" так интенсивно текли, что пищеприемник заклинило. Повезло этим таксистам в кабине. Работа не пыльная, расписание - не бей лежачего, и аппарат... Да что говорить, сам все понимаешь.

Сразу после посадки я в ангар зашел на самолетик посмотреть, да «Руководство» взять почитать. (На "Семиноле" мой налет - 15 часов, только на райтинг сдать). Матчасть оказалась в наилучшей форме, несмотря на годы. Можешь мне поверить, у меня удостоверение авиамеханика по планеру и двигателям. Вся документация в таком порядке образцовом, что зауважал я Ларриного папаню крепко. Аккамуляторы обновил, залил масло и бензин, все завелось с полпинка. Взлетел ласково, открутил «конвейер». Потом отказ левого двигателя сымитировал - ноги размять. Тянет малыш на одном моторе как миленький. Совсем заглушил левый. Перезапустил. Потом тоже самое с правым сделал. На бреющем между ангарами прошел. Считай, влюбился.

Док зачем-то надумал обратно вместе со мной в "Пайпере" лететь. То ли из уважения к отцу, то ли чтобы мои возможные художества по дороге пресечь. Отпустил «Сайтешн», таксисты на меня желчно посмотрели, но от комментов воздержались. Профессионалы. Средний палец им показал за спиной. Взяли мы в офисе древний "Форд", почти без дверей, и Ларри мне поход по местам боевой славы устроил. Гоняет по проселкам, как подросток обкуренный и про детство свое рассказывает. Красивые там края, холмы, озера, перелески. Я забыл, когда деревья крайний раз видел. Дом отцовский стоит на продажу, не дворец, конечно, но еще крепкий. Остановились бумаги забрать. Соседи пачками стали заходить, здороваться. Похоже, не был Ларри в этих краях несколько десятилетий, может, с папашкой разругался, может, глубинка опостылела, кто его знает. Только не забыли его здесь. Народ весь больше простой, фермеры да ранчеры, но честный, качественный. С надеждой в голосе про практику спрашивали. В почете здесь Ларри-старший был, летал на своем "Пайпере" по больным что подальше, кто поближе сами приходили. Только далась Ларри-младшему эта романтическая жизнь сельского врача. На деньги, что он в Метроплексе гребет, все это графство купить можно. Раз двадцать.

Полетный план я с телефона-автомата зафайлил. Мой сотик работать в этой глуши отказался. Взлетели, пошли по маякам. Ларри праваком сидит, работать не мешает, грустно на пейзажи смотрит. Спросил, почему винты в разные стороны вращаются. Это, говорю, чтобы критического двигателя не было. Неважно, который из них откажет, нам с тобой будет одинаково хреново. Впервые это еще в войну на "Лайтнингах" применили. Прищурился он, слово знакомое, видать, услышал, достал толстенный семейный альбом, фотку мне показал - папашка его там за лопасть П-38-ого держится. Улыбон злобный до ушей. Оказалось, летал старший на Тихоокеанском театре, от «Зеров» отстреливался. Стало понятно, почему вместо тривиальной "Бонанзы" в семье твин двухмоторный держали. И смотрели за ним, как положено - хоть прошло столько времени, а малыш грызет себе мили, как новенький. А Ларри его, скотина такая, на запчасти. Стиснул я зубы, прикинул, сколько мне зелени в банке займут, и чем жена по башке треснет и выпалил: продай. Ларри репу почесал и странно как-то на меня глянул. Типа, подумаю.

Ни шута он не подумал. Обломался я. И сервис тоже обломался. Не стал Ларри "Пайпер" этот продавать. За месяц мы с ним на пилота-любителя выучились. После первого соло он из кабины вылез - улыбка как у отца на той фотке, точь в точь, бандитская. И всех удивил - переехал обратно в глухосрань, практику фамильную принимать. Я не в обиде, часов мультяшных мы с ним накатали - на три резюме хватит. Родня только гундит - врач он редкостно хороший, таких больше не делают. Да и пилот отменный. Моя школа!

Дорожка, укрытая выпавшим за ночь снегом, казалась сказочным коридором в неимоверно прекрасном лесу, созданным не иначе волшебником по какой-то своей магической надобности. Изящные ели и строгие сосны, одетые в белоснежные подвенечные наряды, казались сошедщими с рождественских открыток. Тройка, показажись она за поворотом, с Санта-Клаусом в санях, никого бы не удивила. Зимняя тайга. Впрочем, в этих местах её называт пармой. В меру морозно, пронзительно солнечно и ясно. Полярная ночь вступит в свои права через час или два.
По дорожке продвигаются несколько десятков человек, уверенно направляющихся к какой-то, только им известной цели. Не толпа,хотя и идут растянувшейся гурьбой, разномастно одетые и с разнообразнейшей поклажей. Мужчины, женщины, дети. Скрип снега под ногами, гомон, смех.
Во всем их облике явственно чувствуется непонятная сила, объединяющая их всех, окутывая аурой общности, общей причастностью к чему-то серьезному. И радость на всех без исключения, даже не улыбающихся лицах. Впереди их ждало явно что-то хорошее и долгожданное.
Вот высокий, худощавый мужчина лет сорока, в черной нагольной куртке и слегка неуместной здесь фуражке с голубым околышем, оживленно беседующий со стройным блондином, облаченным в лётный камуфляж. За ними молодая, нарядная женщина,одетая совсем не по-таежному, с двумя детками, запакованными в шубы . Это командир отряда Сан Сеич и б/инженер Серёга С. со своим семейством. А вот инженер по СД, родом из черноморского города, фамилия которого совпадает с названием другого, но тоже черноморского города, что очень нравилось местным острословам. Молодая пара, прапорщик Лешка и официантка из летной столовой Рита, виновники первой свадьбы в нашем таежном гарнизоне. Не забыть мне армейский КАМАЗ, весь в грязи и разноцветных ленточках, с кольцами на кабине и куклой на лобовом стекле (до ближайшего сельсовета 8 верст по бездорожью).
Людей было много, всего около семидесяти человек. Где-то там, среди них, приближаясь к заветной цели, находился и я.
Лес, даже сказочный, когда-нибудь да заканчивается. Дорожка не подвела, вывела куда надо.Внезапно расступившийся лес открыл не менее впечатляющий пейзаж. Заснеженный простор, сверкающий в лучах клонившегося к горизонту светила. Знакомый до последнего закутка, и увиденный впервые, поражающий величием и целесообразностью. АЭРОДРОМ!
Здесь и находилась цель, вынудившая стольких людей покинуть теплые жилища и пуститься в путь через заснеженный лес. Простой полковой «горбатый», или транспортный Ил-76, если иначе. Нет, не простой он был в этот день, 27 декабря 1991 года, совсем не простой. Чудесный ковер-самолет Хоттабыча, не иначе, способный перенести куда угодно. Большинству он дарил Новый год в кругу семьи, многим встречу праздника в цивилизации, в нормальном городе, без трескучих морозов и тайги, в благополучной еще Прибалтике.

Все шло своим чередом. Лайнер усиленно готовился к вылету, суетились не на шутку, часть готовящих отбывала вместе со всеми на праздничном борту. Б/инженер Паша О. сосредоточенно докачивал крайнее ТЗ, вливая керосин под заглушку, все 90 тонн, чтобы хватило туда и обратно. Заправляться в Литве уже было проблематично. Паша - опытный и толковый технарь, прошедший многолетнюю наземную практику, но этот полет был для него первым самостоятельным в качестве б/инженера. Волновался вдвойне.
АДОшник - капитан Валера Р., из бывших замполитов, но человек свой, изгнанный из комиссаров за порядочность и разгильдяйство, пытался рассадить пассажиров, устроить груз, но на него мало обращали внимание: и так все всё знают.
Радистом пр-к Игорь Б.- лучший спортсмен части, специалист по части дефицитов, и просто хороший человек. Занят устройством жены и тещи в кабине экипажа.
Подкатили и остальные члены экипажа. Экипаж сильный подобрался. Командиром п/п-к Боря Д. - опытнейший пилот, из тех, кто чувствует ситуацию, как говорят, «жопой». Помощником ст.л-т (возможно, капитан,точно не помню) Валера К. - талантливый пилот, подающий большие надежды. Штурманом ст.л-т (капитан?) Серега М. - не менее талантливый навигатор, балагур и весельчак.
Наконец-то летим. Настроение предновогоднее, расслабленное, на борту обычная, слегка возбужденная атмосфера. Нормальная авиационная атмосфера, то есть легкий бардак, но в меру. В грузовом отсеке резвятся дети, взрослые тоже, не забывая о наступающем празднике, начинают закусывать, чередуя закуску с выпивкой. Вход в кабину экипажа почти свободный. Не обычный рейс гражданского аэробуса, где все сидят на строго указанных местах и еду приносят стюардессы, а обычный рейс военного борта, где все разместились как им удобней, едят и пьют то, что взяли с собой, и ходят по самолету как у себя дома. Группа из трех человек, включая и меня, разместилась в уютной нише недалеко от штурмана. Радуемся не меньше остальных, и под ровный рокот моторов ведем задушевную беседу, не без выпивки, конечно, закусывая заморскими деликатесами. НАТОвскими пайками - гуманитарная помощь, бля, разваливающейся российской армии от благодарного бундесвера.
Идиллию нарушил встревоженный инженер по СД майор с черноморской фамилией, спустившийся из кабины экипажа и попросивший подняться меня наверх. Был я в ту пору старшим б/инженером - инструктором эскадрильи. Встревожился тоже, инженер по пустякам отрывать от стола не будет.
В кабине все вроде как обычно, экипаж на месте, движки урчат, летим. Только приборы странно себя ведут. Стрелка указателя спойлеров мечется вверх-вниз, светотабло загораются то желтым, то красным, то зеленым, та еще новогодняя иллюминация. Топливная система в отказе, один суммарник работает. Судя по левой руке правака, периодически бьющей по переключателю вверху и слева от себя, «Рита» в истерике (речевой информатор, способный нежным женским голосом довести до инфаркта). Никто ничего не понимает, но летим. Сталкиваться с таким еще не приходилось, и что дальше делать, пока не знаем. В ход пошли инструкции, особые случаи в полете, не стесняясь, листаем книги, лететь еще три часа, а тут такие непонятки, и чем кончится, непонятно.
Поднявшийся в кабину пилот Сан Сеич (как и многие - пассажир в этот раз), чрезмерно бледный, заставил мое сердечко биться значительно быстрее. Уж его-то из-за стола могло поднять только что-то неординарное. Он произнес всего несколько слов: «Володя, левая плоскость горит!» Горело хорошо, в районе закрылка.
Сердечко уже не билось, оно просто куда-то упало. В голове пронеслось: «...системы пожаротушения там нет, кессоны полные, с таким весом сесть невозможно, аварийного слива топлива не предусмотрено... это все! Жопа!»
Но ведь летим еще пока, надо что-то делать! Книги брошены, пошли в ход все помнящие руки и лихорадочно заработали мозги.
Экстренное снижение, пламя сбили! Повторное воспламенение, очередное экстренное снижение. Командир, светлая голова, додумался: приказал отключить АЗСы левого закрылка. После этого больше не горели.
Но наступила очередь чудить гидросистеме. Уровень гидрашки начал резко падать. Вначале не особенно переживали - есть ведь вторая, аварийная. Задергались когда и вторая г/система пошла на убыль. Этого не могло быть. Конструктивно так устроено, что этого не могло произойти. Но произошло.
Снизили скорость и решили, пока есть гидрашка, хотя бы выпустить закрылки. Посадка с полным весом и с гладким крылом шансов на успех не имела никаких. Попытка не увенчалась успехом - несинхронный выпуск закрылков. Еле успели на остатках гидрашки вернуть их в исходное положение.
Ничего необычного дальше не происходило. Не горим, не падаем, рули слушаются, двигатели как часы, а в перспективе посадка с запредельным весом без механизации, аварийный выпуск шасси и, может быть, Новый год. Если долетим, если опять не загоримся.
Атмосфера на борту заметно изменилась. Экипаж уверенно вел самолет домой, советуясь с землей, однако толковых советов пока не получал.
Боковым зрением ловлю жену и мать радиста (они сидели в кабине возле термосов) перекрещивающих не то кабину, не то экипаж. В грузовом салоне не лучше. Дети уже не бегают, прижаты материнскими руками к себе. Никто не ест и не пьет. Пробираясь в конец отсека по нужде, чувствую на себе напряженные взгляды, народ пытается понять по моему лицу, насколько хреновая ситуация.
Три офицера, вольготно расположившиеся у входа в кабину, создали свого рода баррикаду с целью не допустить народ в кабину в случае паники, продолжают веселиться, выпивают и травят анекдоты... Своим бесшабашным видом пытались поддержать женщин и детей, создавая видимость нормального полета.
До места долетели без приключений. Три часа кружили над городом, вырабатывая топливо. Что за эти часы передумали люди, трудно предположить. Впереди неизвестность, и могло быть всякое. Уходить из жизни никому не хотелось, многие наверняка молились про себя. И я тоже. Просил Господа, что бы это случилось на обратном пути, если по-другому невозможно, повидать детей, а потом уж ладно...

Дождались и посадку. Шасси аварийно выпустились. Посадочная скорость на 100 км/час выше положенной. Пассажиры привязаны ремнями к лавкам по 5-6 человек. Спасибо экипажу, сели сказочно, притерлись как никогда.
Лайнер на земле, в конце полосы. В кабине полное молчание и никакого движения. Неуправляемый самолет медленно, на малом газу начинает скатываться с ВПП на грунт. Только тогда пришли в себя. Живы...
Людей посадили в автобусы и отвезли домой, экипаж и участвовавшие выпили за удачу тут же на борту и тоже поехали по домам.
А в ДОСах нас уже встречали. Первыми были дети. С возгласами: «А вы что, не разбились?!» После этого меня по-настоящему проняло.

Экипаж награжден орденами Мужества, радист медалью «За Отвагу».
Командира корабля Борю Д. недавно видел в новостях ОРТ, на борту самолета, объясняющего что-то министру Обороны РФ Иванову. Помощник Валера К. - полковник, командир части, в отряде им. Ю.Гагарина. Штурман Серега М. там же, старшим штурманом части. Б/инженер Паша О. живет в Дальнем Зарубежье. Радист Игорь Б. инвалид, переживший прободную язву желудка и инсульт, обитает на Украине. Судьба АДОшника Валеры Р. печальней - 10 лет тюрьмы. Подставили. 5 уже отсидел.

Рассказ ни о чем

Продовольственный магазин был закрыт, и я присел в тени, ожидая окончания обеденного времени. Магазин располагался на главной улице заволжского города П*. По странной прихоти градостроителей его главная (и почти единственная) транспортная артерия представляла собой замкнутый прямоугольник, поэтому весь городской транспорт в количестве двух автобусов ЛиАЗ весело кружил по ней в разных направлениях. «Обычный» автобус ездил по часовой стрелке, а «экспресс» - против, впрочем, может быть, и наоборот. Автобусы были настолько изношенными, что через дыры в полу салона можно было разглядеть не менее изношенное дорожное покрытие. Лично я, боясь выпасть из автобуса на очередном ухабе, ходил пешком.
В центральной части города, громоздился огромный, когда-то очень красивый, а сейчас облезлый православный храм. Церковный двор зарос травой, от железных, наглухо запертых ворот отваливались чешуйки ржавчины, а в амбразурах стрельчатых окон выросли березки. Рядом с храмом был разбит парк культуры и отдыха, причем слово «разбит» здесь нужно употреблять в прямом смысле. Предавались культуре в нем только местные пьяницы, которых в городе было великое множество. Непьющая часть населения опасливо обходила парк стороной.
Вообще, создавалось впечатление, что за годы Советской власти в городе не было построено ничего, кроме квартала панельных трёхэтажек. Термостыки между панелями были густо и широко замазаны чем-то черным, поэтому казалось, что дома собраны на клею. Крыши были густо усеяны самодельными телевизионными антеннами, направленными на все стороны света. Ожидая открытия магазина, я забавлялся классификацией их конструкций. Там было всё - от простейших четвертьволновых вибраторов до проволочных «двойных квадратов», лучевых антенн и конструкций, принцип действия которых я понять вообще не смог. Наиболее состоятельные граждане пользовались покупными «волновыми каналами», однако, устанавливали их на балконах, опасаясь быстрых на руку соседей.
Лязгнул засов, и я поднялся, отряхивая техничку. Магазин занимал первый, каменный этаж дома, который был настолько стар, что окна магазина на четверть ушли в землю. Второй, деревянный этаж был жилой. В магазине было прохладно и пусто. Ни покупателей, ни товара. Почти все местные жители имели свои огороды и держали скотину, поэтому в магазин они ходили разве что за хлебом, сахаром и крупой. Мне же требовалась закуска.
Ассортимент закуски был ограничен селедкой в огромных, круглых, похожих на противотанковые мины банках и огромными же, но стеклянными банками, в которых были замаринованы помидоры с огурцами. Маринад был настолько крепким, что его пятна с деревянной столешницы не отмывались. Банки были огромным дефицитом, поэтому полную банку местным жителям продавали только в обмен на пустую, но нам, москвичам, верили «в долг». Прижимая к груди банки, как два прозрачных арбуза, я с трудом выбрался из магазина и по июльской жаре побрел к стоянке, где меня ждал «Москвич».
«Москвич» принадлежал инженеру вертолетного полка по радио, который пригласил нас на шашлыки к себе на дачу. Его жена и дочь уехали на море, и сидеть все выходные одному на даче ему не хотелось.
В четверг вечером мы устроили военный совет, кому что покупать. Капитан Игорь, как настоящий западэнец, высокомерно сказал, шо «покупить» правильную, парную свинину ни один москаль не способен, поэтому в пятницу он встал часов в пять утра, забрал деньги и отправился на рынок. Как обычно в маленьких городах, рынок начинал работать чуть ли не с восхода солнца, и к 11 часам из-за жары закрывался. Сейчас мясо «доходило» в специальном шашлычном ведре, а Игорь отсыпался.
За водку и пиво отвечал старший лейтенант Вадик, боевой пловец, списанный по ранению на нашу кафедру. Приобретенные им специфические навыки легко позволяли донести до машины два ящика пива и несколько бутылок водки.
Я же, как старший по званию и должности, взял на себя самое сложное - общую координацию и приобретение закуски.
Дачные участки начинались сразу же за городом. Как водится в авиагарнизонах, они были огорожены отслужившими перфорированными стальными плитами, снятыми с посадочных площадок. Участки были поделены так, что у каждого был выход к реке.
Увидев воду, мы вывалились из машины, и, раздеваясь на ходу и бросая пропыленные и потные технички, бросились к реке. Пока мы с Игорем слезали с мостков, щупали воду и, позорно молотя ногами, выгребали на середину, у Вадика река уже закончилось. Плавал он просто фантастически - стремительно, не оставляя за собой ни пены ни брызг, так плавают выдры. Наплававшись, мы улеглись загорать, а Вадик вздумал ловить раков. Вода была удивительно прозрачной, и на дне Вадик увидел рака, который приветственно помахивал ему клешнями. Вадик немедленно нырнул, но рак оказался животным хитрым и увертливым и напоследок сбежал, как следует цапнув его за палец.
- Так, дорогие гости, - сказал нам инженер, - если хотите есть шашлык жареным, пошли за дровами.
- Далеко? - спросил Игорь, - штаны надевать?
- Не надо. Все на участке. Вот, видите пень? Я корни уже подрубил, надо его выкорчевать, но один я не смогу. Ломы в сарае.
Мы притащили ломы, подсунули их под пень и попытались вывернуть его. Пень скрипел, качался, но оставался на месте.
- А ну, товарищи технические интеллигенты, - сказал Вадик, - отойдите во-он туда, под яблоню...
Он выбрал самый длинный лом, загнал его под пень, пошире расставил ноги и рванул. Пень крякнул, что-то под ним треснуло, и он опрокинулся кверху лапами, оставив изрядную яму. Спина Вадика порозовела, и возле поясницы стали видны белые, сходящиеся к одной точке шрамы, на которые почему-то не действовал загар...
Сухое дерево в мангале жарко горело, Вадик с инженером взялись нанизывать мясо на шампуры, а мы с Игорем нашли удочки и отправились на рыбалку. Рыба нам, конечно, была не нужна, но хотелось ощутить забытую, детскую радость рыбалки, когда красно-белый, пластмассовый поплавок среди широких листьев водяных растений вдруг начинает подпрыгивать, нырять и дергать леску. Первому повезло Игорю. Он поймал какую-то рыбешку и уже размахнулся, чтобы бросить ее в воду, как вдруг за нашими спинами кто-то сипло мяукнул.
Мы оглянулись, на мостках сидел серый кот и полыхающими желтыми глазами следил за рыбкой. Игорь бросил ему добычу, кот схватил ее и ускакал в клумбу анютиных глазок. Через пару минут, облизываясь, он вернулся. Дело пошло веселее. Вытаскивая рыбешку за рыбешкой, мы бросали их коту. Сначала он прятался в цветах, потом стал отбегать на шаг-другой, а под конец рыбалки доедал рыбу уже лежа на мостках.
И вдруг у Игоря клюнуло по-настоящему, и он вытащил плотвичку размером с ладонь. Это была уже настоящая добыча! На наши крики прибежали Вадик и хозяин, Игорь с гордостью достал из детского ведерка с водой плотву. Скользкая рыба неожиданно вывернулась из его рук и подпрыгнула. Откуда-то снизу метнулась серая кошачья лапа, зацепила рыбу, кот схватил ее зубами и, задрав хвост, поскакал по грядкам. Он понимал, что такой большой и серьезный улов у него могут и отнять.
Улыбаясь, инженер объяснил, что это соседский кот, известный дачный ворюга. Зимой он живет в городской квартире, а на все лето его вывозят на дачу.
***
Стемнело. Мы сидели на застекленной веранде под желтым матерчатым абажуром с кистями. На столе остывало мясо, на блюде лежала картошка, которую надергали здесь же на грядках, сполоснули в реке и тут же сварили, лук, редиска, салат...
Хозяин, не торопясь, рассказывал, как в Афгане они охотились за душманскими караванами, как делили с десантниками трофеи, как гнали бражку, как ремонтировали покореженные «вертушки», как научились есть, держа тарелки закрытыми, чтобы в них не набивался песок.
Мне не хотелось больше пить, я тихонько встал, взял раскладушку и ушел к реке.
Было тихо. Под мостками еле слышно журчала вода, в траве что-то шуршало и пиликало, в листве старой яблони возилась и недовольно бормотала со сна какая-то птица. Над городом беззвучно кружили длинные тени, посверкивая иногда красным и зеленым - в полку заканчивались ночные полеты.
Я лег на спину. Небесная сфера над головой едва заметно вращалась. Звезды пахли рекой и нагретыми за день травами. Они медленно разгорались глубоким бело-зеленым, переходящим в ярко-синий светом, а потом тускнели как остывающие угли. Иногда по небу проносился стремительный росчерк падающей звезды, но я ни разу не успел загадать желание.
В кустах зашуршало. Я повернул голову и увидел нашего приятеля кота. Я позвал его, похлопав ладонью по раскладушке. Кот прыгнул, потоптался, выбирая себе место, плюхнулся мне под бок и замурлыкал. Я положил руку на теплый кошачий бок. Кот пару раз мурлыкнул и быстро, как это умеют делать кошки, заснул. Во сне он посапывал и куда-то бежал. Наверное, ему снилось, как он скачет по грядкам с плотвой в зубах...
Меня позвали пить чай, но я не стал отвечать. Мне не хотелось тревожить кота, птицу на яблоне и окружавшую меня ночь.
Звезды завели хоровод, разбрасывая разноцветные, хрустальные лучи, и я заснул.
***
С тех пор прошло много лет, но отчего-то эта летняя ночь на маленькой, чистой реке не уходит из памяти.