Рассказ Лелика (полуночные покатушки)

(со слов закадычного друга, оснований "не верить" не имею)

Наряд по хозяйственным работам, овощной цех курсантской столовой, 00.30. ночи. Личный состав 45-го классного отделения чистит картошку. Норма - 7-мь ванн. Самых обычных эмалированных ванн, которые когда-то очень давно - в своей молодости, были ослепительно белого цвета.

После оглашения приговора, мнения разделились. Одни парни убеждённо утверждали, что этот подвиг невозможен по-определению и установленная норма абсолютно нереальна. И придумать её, мог только безумный прапорщик, лютоненавидящий всех, кто в далёкой перспективе наденет офицерские погоны. Другие - просветлённые оптимисты, говорили, что если поднатужиться, быстренько отремонтировать две картофелечистящие машины, которые ржавели без движения уже не один десяток лет, поменьше говорить, побольше работать (оптимизировать, так сказать, процесс), то к утру вполне реально. Энтузиасты, одним словом.

А такой индивидуум, как Витя Копыто - уроженец славного города Пилопедрищенска, с апломбом в голосе утверждая, что может сотворить «это» один, тоесть, самолично. И что подобное, ему совсем «не слабо», и он готов на спор, под любое желание и под достойное вознаграждение, да под хорошую закуску. . .

И тут, заговорил Лёлик. Заговорил тихим, спокойным голосом, не прекращая при этом, чистить картошку.
- Возвращалась как-то моя сестра домой, после работы, поздно вечером. А темнеет в Киеве рано, быстро и качественно - раз и уже ночь (как свет в комнате выключить). Сестрёнке года 22-23, точно не помню, но где-то в этом районе. Короче, не столь важно. Важно другое. Летний вечер, сестрёнка-красотка цокает каблучками, звёздное небо, мало уличных фонарей, красивейший город Киев - рай для влюблённых и романтиков, где один уютный парк переходит в другой. На улице фактически ни души. И вдруг, из кромешной темноты украинской ночи, прямо навстречу красивый парень 28-30 лет с открытой белозубой улыбкой. Сестрёнка оторопела, остановилась и чуть не закричала. Кричать, надо признаться, было от чего. Парень, сложенный как греческий бог Аполлон, загорелый, с идеальной фигурой (Шварцнеггер от зависти обожрался стероидами и чуть не умер), ну просто мечта любой девчонки, был абсолютно голый. Руки держал за спиной и стоял босиком на асфальте (благо в Киеве летом очень тепло и комфортно). Стоял, гордо развернув плечи, совершенно не стесняясь и не пытаясь скрыть своё мужское достоинство.
- Здравствуйте, удачный вечерок, не правда ли?! - голос его, по словам сестры, звучал словно музыка.
- Мммм, - попыталась ответить Лена, а в голове её проносились возможные варианты развития событий, от самых кошмарных и неприемлемых, до более-менее «не очень».
- Вам куда? - вежливо поинтересовался молодой человек.
- На Березняковскую, - пролепетала сестрёнка, что являлось чистосердечной правдой.
- Будьте любезны, садитесь мне на спину. Я подвезу, - улыбка не сходила с приятного лица ночного незнакомца.
«Наверное, в дурдоме день массового побега, а я новости по радио не слушала, только музыку», - подумала сестрёнка и попыталась вежливо отказаться.
Отказ не очень удивил голого доброжелателя. Не переставая улыбаться, он разомкнул руки у себя за спиной, и Лена увидела холодный блеск лезвия ножа перед своим лицом.
- Пожалуйста, садитесь. Мне не трудно. Да, и по пути! - с подкупающей настойчивостью предложил «Аполлон».

Учитывая все убедительные аргументы в пользу неожиданной поездки, Лена задрав модную узкую юбку, идеально облегавшую её крутые бёдра, полезла на спину полуночному скакуну. Повесив дамскую сумочку себе на шею, Лена сцепила свои руки на мускулистой груди незнакомца. Тот обхватил своими руками её роскошные стройные ноги, подпрыгивая и цокая языком в такт галопа, поскакал по ночному Киеву.

Лена, умирая от страха, думала только об одном - как всё это происходящее действо, смотрится со стороны. А действительно?! По ночному городу, по нагретому за летний солнечный день асфальту, под романтичным звёздным небом, по набережной Днепра, несётся удалой жеребец-красавец. Его хорошо развитые рельефные мышцы перекатываются под загорелой кожей. Ну, точно - мечта любой, даже самой привередливой капризули. И такой красавчик гарцует абсолютно голый, шлепая босыми ногами по асфальту, с перепуганной ношей на спине, у которой юбка задрана до трусов и дамская сумочка, переброшенная через шею, подпрыгивает и бьёт по спине, строго в такт галопа.

- Какой подъезд? - прохрипел взмыленный конь, приближаясь к нужному дому, тяжело переводя дыхание.
Путь был неблизкий, а сестрёнка - лакомый кусочек, поймите правильно, кровь с молоком, настоящая хохлушка: возьмёшь в руки - маешь вещь! Короче, заморился коник.
- Третий, - пролепетала наездница.
Скакун послушно прогарцевал до парадной, аккуратно ссадил ошалевшего жокея на ступеньки, вежливо поклонился, галантно поцеловал руку и убежал в темноту ночи. Только пятки сверкнули.

«Наверное, это я сошла с ума и сбежала из дурдома», - подумала Лена и, не дожидаясь лифта, опять задрав юбку, перескакивая через три ступеньки, взбежала на свой этаж. Забыв напрочь про ключи от квартиры в своей сумочке, она нажала на кнопку звонка.

Кнопку звонка Лена держала не просто долго, а очень долго. Ну, короче пока я не втащил её в квартиру. Причём прямо так, с задранной юбкой. С мамой сразу поплохело! А вы что хотели?! Сестрёнка - ну просто обалденная красавица, ухажёры толпами крутились. Мда.
Некоторое время ушло на то, чтобы Лена перестала рыдать, выпила 3-4-ре стакана воды, 2-3-ри пузырька «валерьянки». Мама, кстати, выпила всё в тройной дозе, поймите правильно - другие весовые категории. Немного успокоившись, сестренка рассказала о происшедшем. Маме немного полегчало, папа перестал искать своё старое, ржавое охотничье ружьё. А я побежал во двор, надеясь тоже верхом покататься, перед сном грядущим. Для моциона говорят, очень пользительно на ночь, верховой ездой заниматься. Надо будет попробовать при случае.
Пока я выскочил на улицу, конь ретивый, этот Сивка-Бурка полуночный уже ускакал. Жаль, конечно. Хотел я из него мерина сделать. Просто руки чесались, мама не горюй! Как вы знаете, я - КМС по боксу, и КМС по гребле на каноэ. Так что здоровьица мне, слава богу, и спасибо родителям, а так же - тренерам, не занимать. Удар справа хорошо поставлен, так что мустанга того голозадого, объездил бы точно. К медицине меня никогда не тянуло, вида крови боюсь, поэтому и бокс бросил, но в тот вечер, я за проктолога потрудился бы с удовольствием. Глубокий АНАЛиз его заднице бы устроил. Сгоряча в тот момент, очко лошадиное на немецкий крест порвал бы, не задумываясь. Или на Британский флаг, короче, не важно, как получилось бы, так и порвал бы. Но, не свезло мне стать медиком. Разминулись.

Но, нет худа, без добра! Сестрёнка наотрез отказалась работать в вечернюю смену, пока отец не отдал мне... (О боже, благослови того коня и всё коневодство в целом!) ключи от «копейки»! И я, естественно, с превеликим энтузиазмом возил Ленку темными вечерами с работы, мысленно благодаря судьбу за посланника небес, из-за которого почти целых полгода наслаждался за рулём автомобиля.
Личный авторитет и популярность, дети мои, особенно среди особей женского пола, напрямую зависят от возможности набить друзей и девчат в старое корыто, способное самостоятельно передвигаться, причём не только под горку.

Ах, если бы раньше знать этот рецепт! Да я бы сам регулярно Ленку пугал голой жопой из кустов или катал бы на своей спине от работы до дома и обратно.
Но счастье не бывает вечным, страхи сестры пропали прямо пропорционально моим опозданиям к её проходной в конторе. Нет, а чего она хотела?! У кого в 18 лет была персональная машина под задницей. Столько надо успеть! Везде надо поприсутствовать, засветиться. Ну, опаздывал я иногда. Не каждый же день. Тоже мне цаца, не ночевала же на работе.
Короче, всё встало на свои места, машина в гараж, а я стал пешеходом. А всё потому, что сестра быстренько вышла замуж, и забирать её с работы стал законный муж. Такие дела...
Лёлик на некоторое время замолчал, набирая в бачок картошку и отбрасывая огромную гору очистков из под своих ног. Ребята заслушались и перестали чистить картошку, пытаясь понять высокую философию повествования.

Вытерев грязный нож, о не менее грязную штанину ХБшного галифе и оглядев недоумённые и заинтересованные лица парней, Лёлик продолжил.
- Самое странное, что объяснение ночного заезда, сестрёнка всё-таки получила, причём непосредственно от самой лошади. Киев, знаете ли, светский город, в нём есть такое достижение инженерно-транспортной мысли, как метро. Во как! И вот однажды, Лена ездила в Гидропарк (это место такое в городе с одноимённым названием станции метро), и на обратном пути, читая книжицу, почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Отрывает глаза от лямурной муры, и видит, как на неё смотрит, причём, приветливо улыбаясь, кто бы вы думали?! Правильно! Ночной жеребец!
- Неужели опять голый? - в полной тишине спросил Витя Копыто.
- Ага, и в жопе три пера Жар-птицы торчит, - под общий хохот продолжил Лёлик.
- Дурень! Кто же его голого в метро то пустит?! Откуда он денежку для проезда доставать будет?! Опять же, день на дворе, а этот скакун, похоже, лишь при Луне оголяется. Хорошо, хоть мехом не обрастает, оборотень парнокопытный!
Слушай сюда. Короче, на этот раз парень был одет очень даже прилично. Весь «по фирме», с ног до головы. Джинса там, батник, кроссы и прочее. Подходит он к сестрёнке, наклоняется. Та думает, он сейчас опять покататься предложит. Перепугалась, жуть! Уже зажмурилась, и милицию звать приготовилась, а может санитаров из «дурки». Точно не скажу, да и сестрёнка сама это и под гипнозом не вспомнит. Но, по словам её, слышит она этот ангельский голос, которым на полуночных скачках, конь тот ретивый вещал.
- Мол, здравствуйте девушка. Я вижу, вы меня узнали, и я вас узнал. Вы не подумайте чего, с головушкой у меня всё в полном порядке. Просто мы тогда в картишки не слабо поиграли. Ну и получил я ставку - голяком, ночью, девчонку какую-нибудь до ее дома галопом доставить. А ребята, за нами на машине следом ехали и ржали как настоящие лошади. Вы их с перепугу, просто не заметили.
Поцеловал ей руку и на следующей станции вышел. А мораль сей басни такова - не фиг в азартные игры на «слабо» играть, себе дороже будет.

- Копыто, не стой раззявя рот, картошку чисти, пока ставку тебе за 7-мь ванн картошки не придумали - голяком по плацу маршировать. .

Лучшие истории 2007 г. из раздела "Остальные"

ГАЛЯ

Галке шел шестнадцатый год, когда через маленький украинский хутор прокатилась война. Она подкралась почти беззвучно: только грохот дальних канонад и ночные зарницы, словно приближающаяся гроза, тревожили покой затаившихся в кудрявой зелени хаток. А потом душным летним днем по разбитой дороге над логом потянулись колонны уходящих солдат - словно серая змея уползала за новенькую колхозную плотину, втягиваясь в дубовые посадки. Они шли, не поднимая глаз, словно сквозь строй, покрытые темной коркой спекшейся пыли, а из-за жердяных заборов смотрела на них мертвая, осуждающая тишина. К вечеру все стихло, воздух очистился, и сразу словно бы придвинулась канонада. День протянулся в ожидании неизвестности, гул постепенно ушел стороной, и отодвинулся дальше - туда, за посадки. Пришла и прошла еще одна тревожная ночь, а утром по единственной улице сначала не останавливаясь прострекотали мотоциклы, потом прополз, натужно завывая, чужой грузовик, потом, чуть погодя, еще, еще и еще один, и тоже исчезли в полувековых дубах... И снова напряженное ожидание, снова замершая тишина, и только робкая песня жаворонка льется с выгоревшего неба.
«Новая власть» появилась нескоро, да и то только для того, чтобы переловить по дворам всех кур и позабрать свиней. Коров, что удивительно, не тронули, и вообще лютовали не сильно: дело ограничилось лишь несколькими зуботычинами для особо ревнивых хозяек. В следующий раз «гости» появились только к зиме - хутор лежал в стороне от больших дорог, а в осеннюю распутицу по чернозему проезжает только танк.
С полсотни человек расселили по хатам, достался квартирант и Галке с матерью - тощий, как жердина, офицер, взиравший на окружающее с таким видом, будто весь белый свет внушает ему непреодолимое отвращение. Мать звала его «холерой», и богохульно ругалась. «Гостевание» продолжалось около месяца, а затем квартиранты исчезли так же неожиданно, как и появились. Вместе с ними пропал из дома медный самовар и опустела божница - «Холера» оставил хату без заступницы... Мать с Галкой снова перебрались под родную крышу из сараюшки, где ютились все это время, и остаток зимы прожили в относительном спокойствии.
Настоящая беда постучалась в дверь уже весною, когда загремели голыми ветвями тополя и посеревший снег начал оседать, обнажая на пригорках курящиеся паром жирные проплешины земли.
- Семчьенко Кхалина? - сырой ветер мял и дергал исписанный лист, вырывая его из толстых пальцев в щегольских лайковых перчатках.
- Это я... - обмирая от ужаса, выдохнула Галка, не в силах оторвать глаз от блеска дорогой кожи, не в состоянии даже пошевелиться...
- Десьять минут собираться. Лишнее не брать.
Словно мышонок под змеиным взглядом, Галка застыла в дверях - Собираться! - окрик, словно оплеуха, отбросил ее внутрь и заметался по хате. Ничего не видя через слезы, почти не соображая от страха, она выдернула из сундука чистое исподнее, увязала в платок новую юбку... «Лишнее»... Откуда ж лишнее в деревне-то?
Через полчаса на маленькой площади у заколоченной лавки кооператива под охраной четырех конных и полудюжины пеших немцев с собаками стояли десятка три девчат и женщин помоложе. Остальные хуторские, оттертые солдатами подальше, настороженно слушали, как с крыльца, мешая русские слова с немецкими, «Лайковые перчатки» вещают о почетной возможности каждого поработать на великую Германию.

В холодной, насквозь провонявшей теплушке женщины провели две недели. Подолгу останавливаясь на безымянных станциях, поезд медленно тащился на запад. Тяжким молчанием висела внутри неизвестность.
Пологие холмы постепенно сошли на нет, посадки сменились перелесками, а соломенные крыши - черепицей. Вокруг лежала чужая земля.
Теплым солнечным вечером на большой станции поезд встал основательно. Снова собачий лай, гортанные крики конвоиров, лязг железа - и вот колонна после короткого марша втягивается в обширный двор не то фабрики, не то склада. На ночь всех скопом заперли в огромном гулком ангаре, а с утра группами человек по сто принялись выводить во двор. Там, у расставленных заранее столов ожидали "покупатели". Словно на ярмарке, они ходили по рядам, заставляя раскрывать рты и ощупывая руки-ноги, точно лошадям.
Галка вместе с десятком ровесниц досталась уже под вечер кривоногому немцу. Брызжа слюной, он с криком рассадил их в две подводы, которые с грохотом промчались по узким булыжным мостовым и вывернули на загородную дорогу. Ехали довольно долго и уже в темноте добрались до обширного поместья.
Каменные столбы у ворот, большой парк, угадываемый в глубине массивный особняк - даже в темноте был заметен уход и процветание.
Снова сарай, наутро очередные смотрины, и уже к вечеру того же дня переодетая в какую-то мешковинную хламиду Галка мрачно перекидывает навоз в коровнике.
Нет смысла описывать бесконечные месяцы тяжелой работы - крестьянство нигде и никогда не было пасторальным занятием. Всего в поместье жили около сотни человек, в основном женщины: польки, чешки, югославки. Коровник, птичник, маленькая конюшня, сад, и довольно обширная пашня - все это требовало постоянной заботы, но все они были знакомы с детства. Тяготило другое - постоянная неизвестность. Усадьба жила своей жизнь, извне никакие вести не доходили, и что там дома, где теперь война и что будет дальше, не знал никто.
Поначалу Галка решила было бежать. Но далеко ли убежишь в серой робе, не зная языка, без еды и денег? Тогда она решила заморить себя голодом, но была тут же выпорота, а когда лежала ночью в бараке, не в силах повернуться на спину, и проливая злые слезы, соседка добавила еще - словесно, но не менее больно.
- Ты чего, дура, творишь? Умней всех быть хочешь? Ты бы лучше о матери подумала. Помереть - дело нехитрое. Вот не сдохнуть - оно посложнее будет. Тебе еще повезло - у других и этого нет. Работай, дурища. Все равно наши придут, так лучше их дождаться, чем тебя здесь закопают, и матери прийти поплакать над такой дурой некуда будет. Умирать расхотелось. Спина зажила, дни снова потянулись за днями - всегда одинаковые. Пришло и прошло лето, облетела осень, наступила зима - другая, не такая, как дома, за ней снова весна, и опять лето. За это время Галка выучилась немецкому, сплетничала с соседками по-польски, освоила трактор, обзавелась немалым цинизмом и обросла по спине воловьей шкурой - за острый язык доставалось ей регулярно.
Перемены начались со следующей зимы. Мелкие, незаметные вроде бы признаки словно носились в воздухе. Надежда сменялась тревогой, а тревога - ожиданием. Дни уныло тянулись друг за другом, а по ночам бараки шелестели разговорами.
Растаял снег, подсохли дороги, но хозяева словно забыли про поля. Тревога росла и росла, слухи приходили один чудовищней другого. Вся работа шла наперекосяк.
Летом часть скотины продали, следом за ними исчезли лошади. А потом случилось страшное: среди ночи во дворе зарычали крытые грузовики. Всех подняли, построили, отобрали и оставили человек тридцать - тех, что помоложе - остальных посадили в машины, и увезли в неизвестность.
- Я не могу кормить столько дармоедов, - прорычал оставшимся Кривоногий, захлопывая двери барака. Галке снова повезло - она осталась.
Примерно с месяц после этого было какое-то истеричное оживление в делах, но потом все снова придавило тревогой.
Кормить их почти перестали. Житье и раньше-то не было сильно сытным, а теперь и подавно. Оголодавшие девчата втихаря подкапывали молодую картошку и тягали из сада недозрелые яблоки. Не брезговали и запаренными отрубями и кашей из птичника - есть хотелось постоянно.
В одну из длинных, захолодавших ночей из ниоткуда пришел уже знакомый тягучий грозный гул. Ошеломленные, верящие и не верящие в близкое освобождение, они в отчаянной надежде вслушивались в этот гул. Наутро в первый раз никто не пришел отпереть двери. Усадьба словно вымерла. Они просидели взаперти весь день, за который канонада стала ближе и стало можно различить отдельные выстрелы. Невыносимо хотелось есть, а еще больше - пить.
Каменный сарай запирался массивными воротами, сломать которые было практически невозможно. Ночь провели в гнетущей тишине - стрельба утихла, и только гневно ревели по соседству недоеные голодные коровы.
Едва рассвело, принялись за исполнение замысла, осенившего кого-то ночью.
Общими усилиями разломали несколько нар, соорудили из них подобие лесов и принялись разбивать частую обрешетку под черепичной крышей. Постройка была добротная, а девчонки ослабевшие, поэтому на проделывание дыры ушло порядочно времени и сил. В колючую дыру самую мелкую пропихнули наружу, и та, спустившись вниз по раскидистому дубу, отомкнула двери.
Первым делом бросились, конечно, к колодцу. Затем с опаской проверили домик управляющего - никого. Службы, молочная, кормокухня - везде тишина. Конюшня тоже оказалась пустой. Не теряя времени даром, подоили коров, набрали яиц, вытащили из ледника масло, и впервые за много дней наелись досыта.
Появившиеся между построек солдаты остолбенели в изумлении: три десятка жадно жующих девушек в серых робах-платьях жадно очищали внутренность огромного котла с кашей. В ход шли руки, щепки, осколки черепицы...
- Пришли! Девчонки, ой, наши пришли, родненькие!
Гам, визг, рыдания - все смешалось в просторном дворе. Галка в голос ревела на груди у рослого усатого старшины, а тот только ошеломленно похлопывал ее по спине и сбивчиво бубнил:
- Вы чего, девки... Вы чего ревете... Все ж кончилось, теперь домой поедете...
Галка только бессильно кивала головой, не в состоянии разжать пальцы - все казалось: отпусти она солдата, и тот возьмет да исчезнет.

Галка не скоро попала домой. Ее и еще человек пять - тех, кто хорошо знал немецкий, разобрали по наступающим частям: переводчиков катастрофически не хватало.
Галку пристроили к связисткам, и те, веселясь от души, отмыли и переодели ее, а потом принялись откармливать. Как истинная дочь своего края, Галка худосочностью не страдала и быстро "вошла в тело", отчего у окружающих вдруг сделалась страсть к изучению иностранных языков и неодолимая тяга к пешим прогулкам в окрестностях связистского жилья.
Но Галка, мало того, что была зла на язык, оказалась также весьма тяжела на руку, и когда несколько особо ретивых лингвистов донесли эту новость до остальных, брожение умов пошло на убыль.
Когда какими-то окольными путями до части добрался, наконец-то, положенный штатный переводчик, Галку путем нехитрых интриг пристроили к летчикам - лишние руки в хозяйстве всегда пригодятся.
Для начала Галку поставили в столовую на раздачу, и дебют ее в новой должности был поистине фееричным. Как уже говорилось, природа дивчину не обидела. Причем не обидела до такой степени, что гимнастерка, не рассчитанная в принципе на особенности женской анатомии, затейливо драпировалась в самых неожиданных местах, и эффект имела на неподготовленный взор довольно ошеломляющий.
Когда Галка в кокетливом белом фартучке, выглядевшем на ней так же незначительно, как значок ГТО на штангисте-разряднике, появилась в окошке раздачи, у первого стоящего в очереди пилота брови уползли куда-то под щегольской полубокс, а во рту пересохло. Получив обед и внутренним голосом промычав "спасибо", он в окончательном душевном разладе, глотая воздух, повернулся к очереди, отчего та насторожилась. Следующий голодный - мелкий языкастый штурман - сунулся в окошко, снедаемый любопытством, и не замедлил донести до окружающих причину душевного разлада товарища.
- Мать честная! Вот это перина! Ух, я на такой прикорнул бы!
В следующий момент из окошка выметнуло лавину наваристого борща, а через долю секунды за ним последовала и миска, прямым попаданием в лоб нокаутировавшая любителя комфортного отдыха. Не успев издать ни звука, он ушел в пике, и с грохотом распластался на дощатом полу.
...! - выдохнула очередь.
Как ни странно, Галке ничего не было. Штурман Николаша, скорбно светя на начальство парой "фонарей", признал свою вину, полностью раскаялся и попросил Галку не наказывать. Начальство, вытерев слезы и перестав икать от смеха, великодушно простило обоих за доставленное удовольствие.
Николаша же с той поры проникся к Галке немеряным уважением.

Война шла к концу. Все ближе и желаннее был он, и все невыносимей становилось ожидание. Хотелось домой. Галка писала матери несколько раз, но ответа не было. То ли ее письма терялись в военной круговерти, то ли мать не могла достучаться до дочери, а может, уже и некому было отвечать. Последнюю мысль Галка гнала от себя с суеверной опаской. Май пришел и принес Победу. Черной ночью Галка вместе с остальными кричала в звездное небо, провожая огненные трассы пулеметов, и никак не могла поверить, что все прошло, закончилось, и снова жизнь будет как раньше - без грохота, лязга и ежеминутно караулящей из любого закоулка смерти. Домой, теперь домой.
Галка добралась туда только к июлю. Постояла под старой березой у развилки дорог, подхватила сброшенный с машины узел и решительно зашагала по той самой дороге, которую четыре года назад разбили в пыль сапоги отступающих солдат. Круг замкнулся.

Жаркое лето гуляло сквозняками по комнатам-колодцам новенькой высотки на Кудринской площади. Выметенный и политый с утра асфальт отражал белую пену цветущих яблонь. Над Москвой, несмотря на ранний час, уже дрожал нагретый воздух. Галина выставила на подоконник только что сваренную гречневую кашу - остудиться - и, подоткнув подол, принялась за полы.
Не успела она дойти и до половины, как с грохотом распахнулась дверь.
- Теть Галь!
"БАМММ"- сказала высоченная фрамуга, и по этому сигналу каша в кастрюльке отважно бросилась в двадцатиметровую бездну. Послав ей вслед нехорошее слово, Галина обернулась. В дверях топтался сосед Колька - серьезный гражданин семи лет от роду.
- Ну, ирод, и чего ты наделал?
- Это не я.
- А кто? Дверь-то кто открыл?
- Я ж не видел, чего там у вас стоит. А зачем вы кастрюлю на окно сунули?
- Поучи меня еще. Чего хотел-то?
- Теть Галь, мама табуреток просила одолжить и велела приходить к вечеру в гости.
- А что, нынче праздник какой?
- Ага! - Колька просиял. - Дядька из Барнаула приехал.
- Дядька... Ну, бери тогда... Нет, стой! Сейчас сама вынесу, видишь - помыла только.
Колька исчез вместе с табуретками, а Галя принялась домывать пол. "Дядька приехал, надо же..."
Колькина мать, Татьяна, работала вместе с Галей в стройуправлении. Они встретились и подружились лет восемь назад, еще в Измайлово. О, эти измайловские бараки - и какого народу только в них не перебывало - со всех концов страны. Растущий город требовал рабочих рук, и сотни, тысячи людей тянулись нескончаемым потоком - город принимал всех. Галя была Татьяниной соседкой - сначала по топчану, потом по комнате, потом по этажу. Они быстро нашли общий язык, а потом и сдружились. Почти ровесницы, обе деревенские, и даже родные гнезда у них, как оказалось, были почти рядом - без малого восемьдесят километров. "Соседки, " - басовито смеялся Галин муж - "семь верст до небес, и все лесом". Танин брат, как знала Галя, после войны домой не вернулся, а остался служить дальше, и в конце концов застрял в Барнауле, женился и пустил корни. Хотя переписывалась с ним Таня постоянно, его приезд был первой встречей за много лет, и потому дым за стенкой стоял коромыслом.
За хлопотами день незаметно перевалил во вторую половину. Жара пошла на убыль. Галя наконец-то нашла дежурного техника, который вызволил с крыши нижнего яруса ее кастрюлю. Кашу, конечно же, давно склевали воробьи, но готовить заново Галя не стала. Все равно есть некому - пацанов отец повез в деревню, на лето.
Пожалуй, пора и собираться. Пока нагладила праздничное платье, пока уложила затейливым кренделем толстую косу - в дверь уже нетерпеливо колотили.
- Тёть Галь, ну ты где там?
- Тут я, не горлань!
- Идем уже, ждут ведь!

Окна у соседей выходили на другую сторону, и комната утопала в лучах невысокого солнца. Ослепленная Галя прижмурилась...
-Вот она, голуба! Заходи, соседка - уже заждались!
Секундная пауза, и другой, незнакомый вроде голос, удивленно спросил прямо из света:
- Галина?
Она раскрыла глаза, недоуменно глянула...
- Не признала? Эх, а я на такой груди прикорнул бы...
- Ах ты ж...
Она спешно обошла стол, из-за которого ей навстречу поднимался со знакомой щербатой улыбкой Николаша.
- Ах ты ж, бисов сын! Я ж тебя... Дай же я тебя, лешака, обниму хоть! Нет, ну бывает ведь такое! Николаша! Так ты, выходит, столько лет... А мы-то здесь вместе... А я бы и не подумала! Брат, надо же! Ой, ведь говорила же, что летчик, а мне-то и ни к чему...
Тут Галка не выдержала и, переполняемая эмоциями, расплакалась. Николаша же, с трудом высвободившись из могучих объятий, еле отдышался и в лицах живописал нетерпеливым слушателям историю их знакомства. Смеясь сквозь слезы, Галка только махала на него руками.
Потом еще долго сидели, смеялись, пели, пили... Пили за встречу, за победу, за здоровье и прочая, разговор то разгорался, то затихал, а затем все как-то разом примолкли. В тишине Николаша покрутил граненую стопку и вдруг встал.
- А знаете что... Давайте выпьем за то, что нам повезло. За то, что мы тогда остались живы. И все молча кивнули.
Солнце тихо ушло за низкие крыши. В синих сумерках далеко внизу оживленно шумел мирный город.
За то, что остались живы...

Оценка: 1.92 Историю рассказала тов. чокнутая выхухоль : 21-04-2007

Зарисовка с натуры.

Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пазухи рвёт пистолет.
Так, что сыплется золото с кружев
Розоватых брабантских манжет.

Кружев не было. Пистолета тоже. Бунт на борту был. Вернее, и бунта не было.
Была анархия...
Позавчера ко мне подошёл начальник и сказал, похлопав по плечу:
- Родина нуждается в твоей помощи.
- Тицкая сила, - отозвался я, - куда ж она без меня-то!
- Правильно рассуждаешь, - сказал Филиппыч, - пойдёшь на Елецкую, от неё в горы километров 20. Там лежит барит. Куча тонн 100. За лето наковыряли. Вывезешь на Елецкую и назад. Понял?
Да понял, конечно, чего тут не понять. Как Союз развалился, так барит весь оказался за границей. Камень это такой. Ba[SO4] формула. Удельный вес 4,5. То есть мало не вдвое тяжелее нормальных камней. У него и название от греческого слова «барос» - «вес» то есть. Применяют его широко. И в кондитерской промышленности и для производства мелованной высококачественной бумаги и в лакокрасочной и при производстве обоев, клеёнки и линолеума. И в медицине и в сельском хозяйстве... Но главное, применяется его порошок для того, чтобы его в буровой глинистый раствор высыпать. Тогда раствор тяжёлым становится и стенки скважины распирает сильнее. Обрушиться им не даёт. Особенно это в глубоких нефтяных скважинах важно. Метр бурения там в среднем тысячу долларов стоит. Пробуришь километра два с половиной, а она раз - и обвалилась. Ковыряйся потом. Хорошо если исправишь. А иной раз и скважину бросать приходится. В общем, без барита туго. Нефтяники просят очень, потому что за границей его закупать вовсе дорого. Порылись по загашникам и нашли им барит. Качество отличное. Запасы внушительные. Лежит прям сверху - бери не хочу! Одна беда: как все месторождения на Урале, лежит он в болоте. Летом его наковыряли, а вывезти решили зимой. Для промышленных испытаний. Вот меня за ним и послали. Уже рассвело - на дворе апрель месяц кончается. Теплынь стоит. Скоро лето. Дали мне трактор с санями и трактор с балком. В санях уголь, харч и прочие нужные вещи. В балке живём мы: я - начальник и моя банда работяг. Задача у нас простая: дойти до места, забазироваться у кучи, дать команду по рации, чтоб к нам с Елецкой экскаватор доставили и колонну саней. Покидать барит в сани и назад. Дали мне в проводники одного рабочего, который там летом работал, и сказали, что кучу эту в тундре ну никак пройти мимо невозможно. Здоровенная куча камней метра 2,5 высотой. Валяй, молодой, действуй. И мы поехали...
Вот она - Воркута, километров 5-7 до неё. Огни видать хорошо. Хоть и пуржит изрядно. Но понизу. Стоим уже двое суток. Связи нет. Тракторист Юра-хохол тормознул в затишке, сказал, что забыл инструмент на базе и смотался за ним. Вернулся в хламину пьяный. Утром встал злой, сказал, что инструмент не привёз и опять уехал. Ждём. Работяги скалятся. Анархия. Дисциплины нет.
Плохо. Вернулся Юра. Опять лыка не вяжет. Завалился спать. Работяги бурно дискутируют. Смотрю - бутылки в руках. Один, фиксатый, агитирует всех бутылки выпить. У Юры изъяли из мешка привезённого. Никто не против. Спор только о том, оставлять Юре на опохмел или нет. Юру побаиваются. Он здоровый и вспыльчивый. Особенно с бодуна. Всё понятно. Сейчас выпьют, утром Юре вскладчину компенсируют убытки, он поедет опять... Это надолго. Подхожу, молча забираю бутылки, открываю дверь и разбиваю их об порог. Обвожу взглядом готовую взорваться публику. Опережаю взрыв: «Вопросы?» Фиксатый нагло и зло заявляет, что водку уже не вернуть, конечно, и что Юре я лично её возмещать буду. А они сейчас скинутся, и когда Юра поедет, то ему закажут ещё. Грустно. Мы должны уже на Елецкой быть, а мы и от города не отъехали.
Геолог, мля... Молодой специалист. Дембель Советской Армии. Это бунт. Почти все работяги намного старше, и пацан для них не авторитет. Это плохо. Опять открываю дверь. Фиксатому: «Уходи». «Куда?!» - изумляется он. «Куда хочешь. Ты у меня больше не работаешь». Лицо фиксатого расплывается в понимающей улыбке - начальник понтуется. «Там пурга, начальник, я замёрзну» - начинает кривляться он. «Да и х...й с тобой, - следует совершенно неожиданная реакция начальника, - Уходи». «Ты чё, начальник?! Тебя посадят» - не может поверить он в реальность происходящего. «Нормально-нормально. Жить захочешь - дойдёшь. Там позёмка всего лишь. Не сдохнешь. А сдохнешь, все скажут - сам ушёл». Фиксатый озирается, ища поддержки. Все остальные с интересом наблюдают за сценой. Начальник молодой, но борзый. Интересно. Лица у всех подчёркнуто индиффирентные. Воспитанные люди не вмешиваются в чужую беседу. Фиксатый осаживает. Тон становится просительным, но всё ещё с нотками гонора: «Мне в город нельзя, начальник. Меня там менты враз повяжут». Речь сопровождается красноречивой уголовной жестикуляцией. Что называется: «Пальцы веером». На самом деле он, конечно, сидел раз или два. По хулиганке, за пьяные драки. Так что вся его жестикуляция для слабонервных курсисток. «Я те чё - благотворительная организация, от ментов тебя спасать? Пошёл!» Фиксатый сдулся. Ладно. Полдела сделано. Впереди самое сложное. Когда Юра проснётся и обнаружит, что водки нет...
Утром, видя, что Юра заворочался, выхожу в снег умыться. Пусть начинают без меня. В балке разговор принимает всё более повышенную тональность. Пора. Захожу с лучезарной улыбкой. За спиной в дверном проёме голубое небо, белый снег и много солнца. «Юра, заводи поехали!» У Юры глаза лезут на лоб и он набирает в лёгкие воздуху. Сейчас скажет. Надо опередить. «Значит так, - заявляю, отвернувшись от Юры к работягам, - Я сто раз одно и то же не поминаю. Сказал - всё. Но сегодня повторю: вот этот деятель (жест в сторону фиксатого) вчера меня уговорил. Больше никому не удастся». Поворачиваюсь к Юре и в полном недоумении спрашиваю: «Ты чего не заводишь? Врямя-то идёт». Юра разворачивается и идёт умываться. Всё. Капитан на борту. Экипаж построен. Выехали...
До Елецкой дошли без передышки. Остановились заночевать. Балок разбит на комнатки, в комнатках живём по двое. Мой сосед археолог. Весёлый непоседливый мужик неопределённых лет. Ему может быть как 30, так и 45. Фантазёр и рукодельник. Всё время что-то шьёт, вяжет, точит, вырезает. Получается у него всё отлично. Фантазия богатая. Сидел четыре раза, и каждый раз по новой статье. Причём одна другой экзотичнее. Кличка «археолог» прилипла к нему после последней судимости, когда они удумали вскрывать старые панские склепы в Западной Белоруссии. Шляхтичей хоронили с оружием и золотыми украшениями. Которые, собственно, и были целью. Посадили его по статье за осквернение захоронений. Что вызвало в нём необычайный протест. «Археологов за то же самое не сажают!» - возмущался он. Отчего и получил кличку. Повар у нас профессиональный. Но поганый. Варит отвратительно, всё время мне на всех пытается стучать, и всё норовит в отсутствие других ублажить меня чем-нибудь вкусным. Типа сгущёнки. Продукты расписываются на всех поровну, и мне такой подход не нравится. Приходится резко объяснить. Помогает. Мужики наловили куропаток, и мы их варим. Божественный ужин. На ночь ставим петли и утром у нас опять куропатки. Их там больше, чем голубей в городе. Диетическое питание радует, но пора двигаться.
Я от неё опять бегу,
Как чёрт от пения осанны.
Но это имя на снегу
Мне чертит след полозьев санных.
И вторит им моя лыжня,
Забыв, что кон мне выпал решкой.
А горы смотрят на меня
Со снисходительной усмешкой.

Трактора сзади пыхтят и тянут сани и балок. Я иду впереди на лыжах, голый по пояс. Курорт! Солнце припекает. Снег блестит и сверкает. Синие горы стоят на горизонте. Небо тоже синее и сливается с горами. Вот туда мы и идём. Идём уже часа 4. Дошли до отрогов. Проводник нервничает. По его словам где-то здесь. Но высоченной кучи барита не видать. «Тут эта..., - озирается он, - холмы были...». Наконец видим торчащую трубу и старый каркас от палатки.
Пришли. Но кучи нет. Только ровный чистый снег. Проводник оживился, побегал и показал: «Где-то здесь». Ставим базу, оборудуем туалет, разворачиваем рацию. Связь в 9 утра и в 6 вечера. Сколько времени? Нормально... Часов нет ни у кого. Ладно. Погода хорошая, солнце видно, значит, разберёмся. Делаю солнечные часы. Ориентирую грубо. Заполярье. Точно надо расчеты делать. Бичи столпились вокруг и наблюдают. Народ они битый, бывалый и умеют если не всё, то многое. Любое умение, которым они не обладают, вызывает в них уважение.
Корректировку часов провожу вечером, включив рацию на приём загодя. Ага, вот она - база! Отмечаем положение тени - 6 часов. Докладываю: дошли. База вопит, потому что потеряли нас на 2 дня. Бичи ждут, что скажет начальник. Говорю, что была проблема с трактором. Конец связи.
Утром выходим на поиски барита. Снег копать тяжело. Ветрами и пургами его убило до состояния асфальта. Лопата берёт его с трудом. Проходка шурфа показывает, что снега в данном месте 4 метра. М-да... Всё пространство между холмами заровняло подчистую. Куча 2,5 метра. Снега 4. Значит прямо над верхней точкой кучи полтора метра снега. Из проволоки делаем щуп. Проходим метр - щупаем. Нет камней, проходим дальше. Больше чем на метр, щуп не загнать. Даже на метр трудно. 70-80 сантиметров - и всё. Снег плотный. Археолог, сволочь, оказывается страшным лентяем. Лопата вызывает у него аллергию. Думаю отправить его с санями на Елецкую. Повар готовит отвратительно. Народ ропщет. Повар бросает вызов: не хотите, готовьте сами. А копать каждый может. Археолог вызывается готовить. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Готовь.
Утром мы чуть дар речи не потеряли. Пробуждение было сказочным. Запахи, плававшие в балке, тревожили. Галлюцинации - это всегда тревожный симптом. Высыпали на кухню. Мать честная!!! В белом колпаке и переднике, сшитыми за ночь, с полотенцем через руку, Археолог сиял улыбкой даже не на ширину приклада, а как минимум, на две. На столе просто царила ненаучная фантастика. Можно было бы сказать фэнтези, но тогда я этого слова не знал.
Беляши шкворчали и румянились корочкой. Рыба в кляре издавала божественный аромат. Маринованная рыба с колечками лука была уложена в миски. Пирожки лежали горкой. Уха призывно булькала... Мамма мия!!! Особо внушало то, что всё это было сделано из тех же консервов и мороженой наваги, из которых у повара получались липкие макароны с унылой подливкой на томат-пасте. Повар был повергнут, посрамлён, а несколько позже изгнан за наушничество, лень и воровство продуктов. Оказалось, что у Археолога кулинария была самым большим увлечением. До самозабвения. После этого открытия он был назначен отрядным поваром, и жизнь стала сказкой.
Дальше всё было, как должно было быть. Кучу мы нашли, пришёл экскаватор, скидал её в сани, сани сделали несколько рейсов колонной к «железке», увезя с собой и нашего повара. А мы, завершив работу, пошли своим ходом обратно уже здоровым, сплочённым и дружным коллективом. А лучшим работником в том коллективе был тот фиксатый, который так проникся оказанным ему доверием, что был впоследствии лучшим из моих рабочих и ответственным за дисциплину в отряде.
Эта поездка многому научила меня. Очень-очень редко встречаются люди совсем бросовые. Такие есть, но их много меньше, чем кажется. Ты найди человеку применение. Подход найди. И тогда самый, казалось бы, никчёмный и поганый человечишко вполне может оказаться тем самым кадром, на которого можно положиться и сделать ставку в любой ситуации. Если сравнивать людей с винтиками, то винтики эти, в большинстве своём, нестандартные. Ты найди то гнездо, для которого этот конкретный винтик подходит. И тогда ты командир, а люди твои - кадры. А кадры решают всё. Так было, так есть и так будет. Несмотря на всю глобализацию, автоматизацию и прочую, прости господи, постиндустриализацию.
Оценка: 1.88 Историю рассказал тов. Sovok : 14-05-2007

Белый

Человек на террасе вздрогнул от негромкого шороха за спиной... Обернулся, готовый к неприятностям, одновременно положив руку на кухонный нож...
...На крыльце сидел кот. Абсолютно белый, без единого пятнышка. Два глаза, как две зеленые искорки отражали свет открытой двери.
- Ты чей? - Человек подошел поближе, рассматривая «гостя»... Рваные уши, морда в шрамах, мощные короткие лапы, настороженный взгляд...
- Все с тобой ясно... Ничей. Жрать хочешь? - отсыпал из своей тарелки горку еще теплых макарон. Добавил туда одну из двух сосисок. Мелко нарубил кусок колбасы... Пододвинул миску к коту. Сам сел за стол, звякнул бутылкой...
- Извини, тебе не предлагаю. Ну, за встречу!
- За встречу. - зеленые глаза сверкнули укором - Сопьешься, дурак!
- Все может быть... Ты ешь, ешь, приятель! Ну, давай по второй... За женщин! Хотя нет, давай лучше за родителей...
- Это можно. Святое. Присоединяюсь. - Белый сыто прищурился и подошел поближе, демонстрируя шрамы на мощном загривке. Сел, начал было умываться, но передумал, развернулся и пошел обратно, в темноту осеннего вечера...
- Ну, мне пора... Дела, брат. Спасибо тебе.
- Да, в общем, не за что. Ну, давай... Заходи, если надумаешь. А то мне одному, знаешь как-то...
- Непременно. - исчез в темноте внезапно, как и появился. Только пустая, вылизанная до блеска миска осталась стоять на полу...
Белый пришел через два дня. Тяжело проковылял по саду, приволакивая заднюю лапу и оставляя за собой красным пунктиром кровавый след... На правом боку темнела свежая рана.
- Кто ж тебя так?
- Собаки, чтоб их... Расплодились... Порядочному коту и пройти негде.
- Лежи, не двигайся. Сейчас аптечку принесу. Спирта нет, придется водкой промывать... Терпи, боец!
...Еще через час...
- Ну, вот и все. Ты как, живой? Знобит? Это нормально. Много крови потерял. Давай я тебя к печке положу... Если надо чего, подай голос, я рядом.
...Спать не хотелось... Человек сел в кресло, включил торшер и протянул руку за книгой.
Белый жалобно застонал и попытался перевернуться на другой бок... Потом приподнялся, посмотрел вокруг мутными от боли глазами и снова упал на заботливо сложенное вчетверо ватное одеяло.
...Через три дня...
- Я ухожу. - Белый похромал к двери.
- Куда?
- Неважно. Просто ухожу. У меня нет дома. И никогда не было. Я уже здоров. Мне пора.
- Ты и двух недель не протянешь! А если и протянешь, то эту зиму не переживешь...
- Значит судьба такая. - Белый невозмутимо открыл лапой дверь, неловко спустился с крыльца и пошел по мерзлой земле к калитке.
...Он не пришел на следующий день. К вечеру ветер усилился и на поселок обрушилась снежная метель... Первая, в этом году. Ветер гнул старые сосны, свистел в трубе, выдувал тепло из дома и пел какую-то свою жутковатую песню на одной ноте...
Человек вышел на крыльцо, прислушался к отдаленному собачьему лаю, зябко поежился, попытался рассмотреть что-то в белесой мгле ... Постояв пять минут, вернулся в комнату и подбросил дров в печку.
Потом подошел к шкафу, достал еще один свитер, черную вязаную шапочку и выгоревший армейский бушлат. Неторопливо и тщательно оделся... Взял фонарик, аккуратно закрыл за собой дверь и исчез в ледяном холоде ноябрьской ночи.
...Человек вернулся через два часа. Батарейки в фонарике «сели» окончательно. Он зажег «летучую мышь», подумал, налил полстакана, втянул в себя водку посиневшими от холода губами. И снова ушел в ночь...
Он нашел Белого только под утро. Случайно увидев струйку пара, пробивающуюся из подтаявшего сугроба, яростно начал разгребать снег негнущимися замерзшими руками...
Сорвал с себя бушлат, завернул в него окровавленное, начавшее уже коченеть тельце и побежал к дому, взрыхляя снег негнущимися ногами в тяжелых армейских ботинках... Белый на короткие мгновения приходил в себя, шипел, оскаливал в жуткой гримасе клыки, пытался выпустить когти, но силы быстро заканчивались, и он снова проваливался в беспамятство... Он был еще там, в своем последнем бою...
А потом... Потом был сумасшедший гон машины по обледеневшему шоссе, врач, удивленно качающий головой, операционная... Белый выжил.
...Еще через два дня...
Кот осторожно поднял голову, покачиваясь поднялся с лежанки и с трудом подтягиваясь на передних лапах и путаясь в бинтах, залез на кровать. Встал в изголовье, долго и внимательно смотрел на лицо спящего...
И медленно, словно удивляясь самому себе, потерся головой о небритую щеку, удовлетворенно вздохнул, свернулся калачиком и блаженно закрыл глаза...

Оценка: 1.75 Историю рассказал тов. Механик : 23-10-2007

C днем Победы!

- Ну что, девки, рассказывайте, где вас носило?
"Девки" - это я с деткой. Мы сидим в комнате, в которой мало что изменилось за последние тридцать лет. Ну разве что абажур на лампе другой, да вместо пенсионера-"Горизонта" на тумбочке под салфеткой обосновался цветной "Шарп".
Мы в гостях у деда с бабулей.
- Ух, ба, как мы гуляли!
Теплые апрельские выходные выманили на улицы тысячи москвичей, и поддавшись соблазну, мы с деткой, прихватив ролики, отправились по знакомым местам. - Мы на ВДНХ катались, а потом через "Ботанику" - и на троллейбус.
- Устали?
- Да не, просто там асфальт плохой. От розария еще туда-сюда, а по главной - только пешком. Ну и ладно, мы по выставке нагулялись.
- Там лучше?
- Знамо дело! Там хоть убирают да метут, а ботсад вообще как сиротка. Только и радости, что оранжерею достраивают.
- А метет-то кто? Поди таджики?
- Ну, наверное. Они теперь везде метут.
- Смотрю я на них, ну до того ж мне их жалко... Мы же тоже, как приехали, и жили черт знает где, и за работу любую брались, а на нас только пальцами показывали: "Понаехали тут". Так не от хорошей же жизни понаехали... А ведь это мы, "лимита", город построили. Господи, как вспомню, как мы работали, это ж уму непостижимо.
- Ну, ба, в деревне тоже ведь не загорали...
- Не загорали. Но там еще хуже было. Куда не кинь, всюду клин. Бычка возьми, сам выкорми, на мясозаготовку его сдай, да шкуру тоже сдай, да еще если по весу не хватит - откуда хочешь, оттуда и бери. Яиц сдай, шерсти сдай, да на каждую яблоню налог заплати. Вот и бежали при первой возможности в город.
А война?
Тоже лиха от пуза наелись. Немец-то поначалу до нас не дошел. Дошел только до Ржавы, да там и встал. Целый год так жили - с одной стороны наши, с другой немцы и мы посередке. И стрельба вся через наши головы - то оттуда, то отсюда.
- А потом?
- Ну что потом? Потом немец за Ржаву перешел. Наши отступили, и мы до сорок третьего под немцем были. В феврале нас освободили. Да, как раз в феврале. И сразу всех собрали и отправили окопы копать. Вот мы там землицы покидали. Окопы-то рылись как положено: 1.40 глубина, 40 см внизу, 70 вверху, да 7 метров на человека - дневная норма. Мы по трое работали, с двумя носилками. Одна копает да носилки накладывает, двое их уносят, а она тем временем вторые накладывает. Потом менялись. К вечеру хоть сдохни, а двадцать один метр предъяви. Кто не успел, в темноте копал. Мы и домой-то не ходили, потому что в семь утра начинали, а в девять вечера заканчивали. Какое там "домой" - пока дойдешь, уже и обратно пора. Потом, когда уже всю Белгородскую область совсем освободили, нас на лесопогрузки отправили. Там еще интереснее. Лес рубили для крепей, потолки в шахте подпирать. Тоже все строго - бревна по размеру, по толщине одинаковые, и вот мы их на платформы грузили. Полтора метра бревно, да толстенное - в обхват. Вот и ворочаешь их целый день. Закончили с лесом - отправили железную дорогу строить. Ну, вот ту, по которой вы к бабе Ане в Дежевку ездили. Вот оно все, что через Ильинку, Чаплыжное, Сараевку идет - все это мы строили. Насыпь насыпали, под рельсы готовили. Тоже с носилками, да с лопатами. Вообще света белого не видели. Потом, когда и Харьков и область Харьковская - все наше стало, тогда народ уже стали на оборонку забирать. На те же шахты да на заводы. И в Кемерово брали и в Иваново и в Челябинск - ну везде, куда руки нужны были. А там тоже не сахар. Жить негде, есть нечего, а если сбежишь, да где-нибудь с поезда снимут, в момент без суда на 10 лет приговаривали в лагеря. Наших, поповских, восемь человек так отправились. Потом уже, после войны только отпустили.
- Баб, а ты как же?
- И я так же... Спасибо соседке-квартирантке. Ты-то должна помнить: за бабкой Нюркой, что слева жила, еще одна хата стояла.
- Не, при мне не было уже...
Цепкая детская память оживляет колючие остатки фундамента да густые кленовые поросли на месте той избы, в которые мы лазили, умирая от собственного страха и пугая друг дружку историями о привидениях.
- Разве? Ну да ладно. Там у нас жила женщина хорошая, в райсовете работала. Муж у нее был кавалерийский капитан, и преподавал в военном училище, а она у нас работала. Тоже образованная. Мама к ней и пошла - просить, чтобы та меня к себе работать взяла. И меня взяли в райсовет, учетчицей. Я сдачи учитывала. С каждого двора тогда положено было сдавать налог: 200 яиц, 40 кг мяса, шерсть, молоко, а я все это считала. 11 колхозов у меня было, 3 сельсовета - вся округа, да еще немножко. И так я там до конца войны проработала. Ну а потом уже и в город поехали, когда полегче стало. Работали-работали - вот, видишь, квартиру заработали. И так вот всю жизнь. А вспомнить - будто вчера все было, да одним днем и прошло. Хоть на вас поглядеть - чтобы вы лиха не хлебнули...
Бабуля задумчиво замолкает, молчим и мы с Настасьей. В тишине слышно, как булькает на кухне чайник.
- Вот черт глухой... - сердится бабуля и кричит в кухню: - Дед! Чайник кипит!
- Не кричи, не глухой, - бурчит в ответ деда и появляется в дверях.
- Всем наливаю?
- Всем!
- Тогда идите.
Мы перебираемся на кухню, в которой тридцать лет все стоит на своих местах, и пьем чай. Мы дома.
Бабуля, деда! С Днем Победы вас!
Оценка: 1.73 Историю рассказал тов. чокнутая выхухоль : 04-05-2007

- Ну что, ты идёшь? - в дверь заглянули сослуживцы из соседнего отдела.
Петрович замешкался, но, подавив секундную слабость, лишь тяжело вздохнул.
- Не, мужики, сегодня без меня.
В коридоре удивились. Колхоз и пьянка - дело, как известно, добровольное, но...
- Да ну... Случилось что?
Вообще у Петровича случилось многое, оставалось лишь выбрать наиболее весомый повод, исключающий малейшую возможность его присутствия на праздновании дня рождения у соседей.
Крайнее застолье завершилась «построением» семейства. О чем именно говорилось в страстной ночной речи, осталось тайной - самому вспомнить не удалось, а тесть с тещей при осторожных, намеками, расспросах, теряли память и начинали сильно бояться. Супруга же, опровергая тезис о семье как одном цельном сатане, выступила на стороне родителей, посоветовав меньше усердствовать в войне с зеленым змием; противник, конечно серьезный, но если накал борьбы не спадёт, то продолжится она уже в общежитии. Менять ставшую привычной домашнюю обстановку на казенную жилплощадь в страшном - даже внешне - строении не хотелось.
Беда не приходит одна - несколько дней назад в шефе случился приступ служебной активности. Неосторожно попавшему вождю на глаза Петровичу напомнили о порученных когда-то работах, пообещали сделать больно за срыв утвержденных сроков, попутно попросив почитать каких-нибудь свежих отчетов. Они были, но в настолько черновом виде, что не что сдавать начальству - самому лишний раз в них заглядывать не хотелось.
- Да я за рулём сегодня.
- А-а-а... да ладно, на стоянке до завтра оставишь.
- Нет, не могу. Жаль, конечно...
- Как знаешь, - и коллеги отправились на встречу с вкусной и полезной водкой.
Петрович вздохнул еще раз и придвинул растрепанную папку, топорщащуюся бумажками с заметками, пометками, записками, приписками, отписками и прочими диаграммами; его ожидал творческий процесс превращения этого заповедника хаоса в нечто параллельное и перпендикулярное.
-...Ты еще здесь? - в кабинете возникли усталые, но довольные сослуживцы. - Ну ты стахановец! Поселиться в институте решил?
Глянув на часы, Петрович решил, что для одного дня бардак в документах уменьшен достаточно. Ночевать в конторе не хотелось.
- Ой-ё... Поеду сейчас.
- До электрички подбросишь? Вроде «штрафа», Петрович, а?
От НИИ до станции было недалеко, километра полтора; когда-то - если верить легендам и останкам остановок - туда даже бегал автобус. Сейчас дистанцию нужно было проходить маршем через задворки промзоны, ловко уклоняясь от канав и ям, дислокация которых таинственно менялась каждую неделю, не забывая отбивать пинками любопытство местным промышленным собакам. Более цивилизованная тропа удлиняла путь на триста метров. Да и зачем идти, если можно ехать?!
- Подвезу, конечно, какие вопросы. Приберу здесь и едем.
У машины возникла некоторая заминка. Товарищи научные сотрудники сосчитали себя, оценили объем «девятки» Петровича и отметили некоторое несоответствие. Семь человек, не считая водителя, занимали пространство немного обширнее.
- Что-то маловата машина...
Представители военной науки хмуро переглянулись, отыскивая добровольца, который двинет на станцию своим ходом. Пауза затягивалась, в любви к прогулкам пешком никто не сознавался.
- Ладно, кто как хочет, а я - как знаю... - старый, мудрый подполковник степенно уселся в машину.
Это был сигнал к штурму.
Через две секунды внутренний объем «девятки» полностью заполнился. Единственный замешкавшийся бродил вокруг и заглядывал в мгновенно запотевшие окна, пытаясь найти просвет, в который можно вклиниться.
- Может, в багажник? - предложил добрый Петрович.
- Офицеры в багажниках не ездят, - отрезал замешкавшийся и с ловкостью хорошо тренированной кошки вскарабкался на крышу. - А вот на багажниках могут. Поехали!
- Куда, епт? - удивился Петрович.
Наверху поворочались, устраиваясь удобнее, и успокоили:
- Нормально, не свалюсь! На Северах и не так ездить приходилось!
- Да хрен с тобой, сваливайся! Совсем там одичали... Если гаишникам попадем?..
- Петрович. Ты гайцов здесь хоть раз видел? Особенно если мимо промзоны ехать?
- Ну смотри, если что...
Тут Петрович немного покривил душой - гаишников он не опасался, поддерживая с ними нормальные отношения еще с давних времен частых нарядов инспектором ВАИ, но привлекать лишнее внимание все равно не хотелось.
Быстро вырулив знакомыми переулками к станции, он выгрузил сослуживцев и помчался домой.
Уже закрывая машину, Петрович услышал неожиданный звук...
- ...Вот ведь хрень какая! Нет, ехать-то, конечно, мне недалеко, но все-таки в другой город и по шоссе, через два поста ГАИ... ну, то что они никак на тело, спящее сидя на крыше, не прореагировали - это только к лучшему. Но ведь и другие машины там были! И хоть бы предупредил кто!.. - возмущался потом Петрович. - Никакой взаимовыручки сейчас на дорогах ... Еще и хихикали небось мерзко...

Оценка: 1.71 Историю рассказал тов. BratPoRazumu : 16-10-2007

Мы начинаем публикацию лучших историй 2007 г.
Сегодня истории из раздела "Армия" - КБ

Дневальный по роте майор Каширин.

Дневальный по роте рядовой Азимов томился на тумбочке. Беда подкралась
незаметно со стороны мочевого пузыря. Зов природы звучал все громче и
громче, выхода не было и будущее рисовалось мокрым и противным. Азимов
пытался действовать по уставу и вызвать второго дневального или дежурного по роте:
- Ди-ни-вальни-и-ииий! Рахматов, чуууурка злааая!
Нет ему ответа. Второго дневального, рядового Рахматова, забрал с собой
старшина роты красить что-то на чердаке.
- Дииижурный! Дииижурный по роте, на выход! Пажаласта!
Дежурный по роте сержант спал как убитый и на жалобное блеяние Азимова не
отзывался. В конце концов, ремонтный батальон - это не страшно уставная
учебка какая; в случае катастрофической надобности можно на две минуты и
отлучиться от тумбочки, если бы не два "но".
Первое "но" заключалось в том, что дежурным по части был капитан Пиночет.
Для Пиночета не существовало никаких компромиссов, поблажек и уважительных
причин. В случае, если Пиночет заставал пустующую тумбочку, он забирал
ротный барабан, в самой тумбочке хранившийся, и таким образом наряд
автоматически оставался на вторые сутки, ибо без барабана никакой дежурный
по роте наряд не примет. Оставить на вторые сутки весь наряд Азимову не
улыбалось. Сержант, возглавлявший наряд, был парнем хорошим и подводить его
Азимов никак не хотел.
Второе "но" заключалось в том, что тумбочка была расположена прямо напротив
кабинета начальника штаба. НШ, как назло, сидел в своем кабинете и дверь
держал открытой.
Азимов держался двумя руками чуть правее штык-ножа и переминался с ноги на
ногу. Вот интересно, если будет лужа, затечет к НШ в кабинет или нет? Майор
Каширин - офицер замечательный ... но никто еще не пытался намочить его
кабинет. Не хотелось Азимову быть первым.
- Ди-ни-вальный! Ди-и-и-журный!
Наконец, начальнику штаба надоел этот полный безмерной скорби крик. Он
нехотя оторвался от своих бумаг и выглянул в коридор:
- Азимов, задолбал орать. Что стряслось?
- Тащ майор, туалета нада!!! Ой как нада!
Майор Каширин с жалостью посмотрел на Азимова, глаза которого были уже
размером с блюдце и не моргали.
- Две минуты тебе хватит? Я за тебя постою. Давай сюда повязку!
Азимова моментально сдуло. Его тень еще бежала по коридору, а сам он уже
громко пел туркменскую песню в сортире. НШ натянул повязку дневального на
рукав кителя и усмехнулся. Когда он последний раз дневальным стоял?
Четырнадцать... нет, пожалуй, все пятнадцать лет назад. Вот хохма будет,
если сюда комбат зайдет и обязанности дневального по роте спросит.
"Дневальный по роте назначается из солдат ... и, в виде исключения, из
наиболее подготовленных майоров". НШ засмеялся. В это время у него в
кабинете зазвонил телефон. НШ побежал в кабинет и успел поймать трубку.
А в это время... Ну да, ведь дежурным по части стоял капитан Пиночет. Вместо того, чтобы сладко спать в честно отведенное ему время, Пиночет пошел с внезапной проверкой портить жизнь наряду по роте. Увидев пустую тумбочку, Пиночет хищно обрадовался, схватил барабан и направился к выходу.
Майор Каширин, увидев в приоткрытую дверь уползающий ремень барабана,
прервал свой телефонный разговор с начальником штаба дивизии, невнятно
извинился и бросился в коридор. Там он успел схватить барабан за ремень и
тем самым остановить грабительский налет Пиночета. Капитан Пиночет, не
оборачиваясь, продолжал тянуть за собой барабан с майором и приговаривал:
- Поздно, поздно, голубчик. Раньше надо было пустой башкой думать. Вторые
сутки, вторые сутки! А не надо с тумбочки слезать, не надо!
Однако майор Каширин был мужик крепкий. Он резко дернул барабан на себя; при этом Пиночет, не ожидавший сопротивления, обернулся и замер. НШ осторожно вынул барабан из ослабевших капитанских рук, резво подбежал к тумбочке и там вытянулся, отдавая по всем правилам честь дежурному по части. Пиночет машинально поднес ладонь к виску, начиная сомневаться, а не лег ли он на самом деле спать и не сниться ли ему интересный сон. Начальник штаба решил немного разрядить обстановку и, не опуская руки от фуражки, представился:
- Временный дневальный по роте майор Каширин!
Ответа не было. Пауза затягивалась. Все смешалось в пиночетовском дежурном
мозгу, к тому же не спавшем всю ночь. Капитан пытался собрать мысли в кучу,
но они торопливо разбегались. НШ начал терять терпение. Он раздраженно
спросил:
- Чего надо-то? Зачем пришел? На барабане побарабанить?
- Дак... Вроде ничего не надо... Разрешите идти?
- Идите, - ответил НШ.
- Есть! - Пиночет развернулся и строевым шагом вышел из расположения,
продолжая держать ладонь у виска и сомневаясь в увиденном.
Тут вернулся Азимов, блаженно улыбаясь. НШ всучил ему барабан и повязку и
сказал:
- Тут дежурный по части приходил. Барабан взять хотел, я не дал. Давай на
тумбочку быстрее, хватит с меня дневальства. А то еще старшина сортир мыть
пошлет.

Оценка: 1.95 Историю рассказал тов. Rembat : 02-01-2007

МУРЧИК

Из ненаписанного цикла: "Истории офицерского общежития"

Помешивая на сковороде вкусно шкворчащую картошку, Игорь сладко прищурился.
Очередной день службы позади, и никто не помешает капитану-хохлу употребить
положенные 100 грамм присланной из родного села самогонки (водки в городе не найти днем с огнем), сдобренной шматом копченого сала. Никто, кроме мелкого и весьма пакостного котейки по кличке Рейган, который уже давно лежал на самом уголке стула и лениво косил желтым глазом на вожделенную горку домашних продуктов.
- Смотри, Игорюха, вчера отвернулся на секунду, так этот махновец банку
шпрот уничтожил. Четырех офицеров без закуси оставил, чтоб ему кошка не
дала!
Шпрот было жалко... Родители с редкой оказией прислали из Питера посылку с
разными полезными вещами и вкусностями. Только собрались посидеть, уже стол
накрыли... вышли футбол досмотреть. Вот и досмотрели... И куда столько
влезло в этого пирата?
При слове "шпроты" Рейган сел и, не торопясь, облизал лапу, которой
по-видимому, и вытаскивал рыбьи тушки из банки.
- Вот стервец, понимает, о чем говорим. Совесть-то не мучает? - не утерпел и почесал ворюгу за ухом. "Махновец" блаженно вытянулся и муркнул что-то
одобрительное, дескать, давно бы так... Рыбки коту пожалел...
- На Мурчика похож.- Игорь отрезал крохотный кусочек сала и подсунул под
кошачий нос. Раздалось смачное чавканье.
- Все, хватит, самим жрать нечего. Иди к соседям, у них поклянчи, может, что и обломится, хотя вряд ли. - "Ну это мы еще посмотрим!" - Рейган, не
торопясь, вышел из кухни.
- Игорь, а Мурчик что за зверь такой?
- Нормальный зверь... Помнишь, как в том мультике: "Усы, лапы и хвост - вот
и все мои документы!" Кот, только не наш, не советский.
- Вражеский что ли? - Воображение рисует суперсекретное подразделение
НАТОвских котов-убийц в камуфляже.
- Нет, союзный. Вьетнамский. Я ведь во Вьетнаме советником был, ты знаешь.
Еще бы не знать! Вьетнамские сувениры были разбросаны и развешены по всей
Игоревой комнате в общаге. Особое уважение коллектива вызывала бутылка
какого-то местного пойла с плавающей змеюкой внутри. Несмотря на
неоднократные предложения хозяина произвести дегустацию, желающих почему-то
не находилось, даже после предварительного <разогрева> более правильными
напитками.
- Вьетнамцы, вообще-то народ известно трудолюбивый, как и все азиаты. Но и,
мягко говоря, вороватые личности тоже попадаются. Причем, и первое и второе
перемешаны в них в равных пропорциях. Я однажды бежал метров 100 за тремя
бойцами. Еле догнал, клянусь! Только сам был налегке, а они перли со склада
200 кг. бочку масла. Куда там до них муравьям и прочим насекомым! Сдохли бы
от такой нагрузки! А эти - нормалек... Чирикают что-то по-своему. Назад
отнесли еще быстрее, правда, я им словесно помогал. Некоторые русские слова
они с моей помощью очень хорошо выучили...
Извини, увлекся... В общем, служба как служба, национальный колорит вскоре
перестал замечать, да и работы по горло... Доставли по-настоящему три вещи:
жара, влажность и мыши. С природой ничего не поделаешь, но вот хвостатым
давно хотелось устроить полный Армогеддец. Понимаешь, они были ВЕЗДЕ!
Маленьких ушастых тварей повара отгоняли от котлов (хотя есть серьезные
подозрения, что иногда и не замечали, что, впрочем, на качестве еды не
отражалось никак), вечером выуживали из коек, вытряхивали по утру из
ботинок, доставали злобно пищащую нечисть из карманов ХБ. Конец терпению
пришел после пиратского набега на мою палатку и уничтожения проводов в
свежеспаянной монтажной плате. После этого я, встав с паяльником наперевес и подражая накаченному герою одного "запрещенного" видеофильма, торжественно произнес: "Гнусные твари! Вы хотели войны, вы ее получите!" Мыши дружно заржали по углям, доедая изоляцию.
Переводчик из местных долго думал и изрек:
- Еся одна халесий способа, берется самая сильная миша, обливаться бензина-
солярка и пускаться безать. Она безит в свою дома, дома гореть, все миша
гореть погибать нах.
...Нет, я не живодер, даже состоял в Обществе охраны животных, но "На войне, как на войне", "Если враг не сдается..." и т. д. В общем, дал добро на "аутодафе"...
Вряд ли "миша" знала про подвиг героя-летчика Гастелло, но действия
предприняла явно в нужном направлении, вместо "свою дома" шустро рванув на
склад ГСМ. Причем, прежде чем скрыться в клубах огня и дыма, обернулась и
явственно показала всем средний коготь на правой лапе.
Склад удалось полностью потушить только через час чудовищных усилий. Жертв и разрушений почти не было.
Переводчик улыбнулся, размазывая по лицу копоть недавнего пожара:
- Еся еще одна холесий способ против миша. Самая лутсая - кота покупать,
кота вся миша будет кушать - убивать нах.
...Ближайший рынок был в двухстах километрах. Выехали перед восходом солнца
на двух УАЗиках с автоматчиками. Я лично возглавил экспедицию из головной
машины, трясясь на переднем сидении в выгоревшем ХБ без знаков различия.
...Котята лежали на лотке в один ряд, наглухо спеленутые тряпками наподобие
мумий, так что сверху торчала одна лопоухая непрерывно мявкающая голова, а
вниз свисал так же непрерывно молотящий по доскам хвост. Цена была божеская
- на наши деньги около рубля за штуку.
- Сколько возьмем? - вопрос переводчику.
- Одного тосьно хватит.
- Уверен?
- Тосьно, тосьно!
Продавец невозмутимо размотал обмотки и взглядам открылось худенькое кошачье тельце, покрытое короткой серой шерсткой. Осмотрев покупку на предмет отсутствия скрытых дефектов и наличия первичных половых признаков,
расплатились и осторожно двинулись в обратный путь по бездорожью.
Драгоценное приобретение всю дорогу держал на руках, не доверяя никому.
Кота я лично окрестил Мурчиком, про себя потешаясь над братьями по оружию,
ибо выговорить этот набор букв ни один вьетнамец не мог, как не пытался..
Мурчик чем-то неуловимо напоминал моих бойцов. Такой же невозмутимый взгляд
раскосых темных глаз, худощавое субтильное "теловычетание" и абсолютная
невозмутимость, этакое воплощение всех древних азиатских культур и религий.
...Первого "миша" этот дистрофик завалил через две недели после приезда в
часть, после того, как окреп и слегка отъелся тушенкой и рисом. Причем,
сделано это было с изяществом Брюса Ли, мимоходом между лежанкой и миской с
едой. Стоя над поверженным противником, Мурчик с интересом пошевелил лапой
останки серого агрессора и задумался.
- Молодец, звереныш! Вперед! Ура! Банзай! Кия! Смерть фашистким оккупантам!
Мочи козлов! - ликовал я, возбужденно притопывая ногами.
В эту ночь усатая Машина Смерти впервые вышла на охоту. Жалко, что некому
было оценить красоту работы потомственного крысолова! Схемы его войсковых
операций несомненно украсили бы учебники по кошачьей тактике и стратегии.
Мыши таяли, как под пулеметным огнем и массово вывешивали белые флаги. Рембо и Чак Норрис удавились бы от зависти... Вы хотели войны, вы ее получили!
Каждое утро отряжался боец для сбора павших в ночном бою и последующего
рытья братской могилы. Работы ему хватало не на один час...
... Через месяц геноцид мышиного населения был завершен по причине почти
полного истребления такового. Работы Мурчику явно поубавилось и даже
случалось, что он приходил ночевать ко мне, чутко дремля в ногах и напевая
мантры на каком-то древнекошачьем языке. Дружить с ним пытались многие, но
как истинный Кот он признавал только одного хозяина - меня. Остальные нет-нет да и испытывали на себе ставшую легендарной хватку длиннющих кривых
клыков.
...А по вечерам мы разговаривали... То есть говорил, конечно, я, а Мурчик
сверкал из полумрака своими невозмутимыми глазами и кивал мне понимающе. Я
рассказывал ему о многом: о родном украинском селе, о старенькой матери, о
жене и сынишке, о том, как обрыдла мне эта командировка и как будет здорово
однажды вернуться Домой. Мурчик кивал сочувственно, сворачивался клубком и
засыпал рядом, время от времени тихонько муркая, дескать, не грусти, Брат,
служба она служба и есть, мы солдаты, не привыкать.
...Все когда-то кончается, закончилась и моя Вьетнамская эпопея. Срок
вышел... "Нах хауз, херр капитан", домой к салу и горилке! Вроде, ждал
долго, дни считал, а теперь какое-то странное чувство, будто рвешь по живому и непонятно, кем стал для тебя этот маленький меховой комочек, с комфортом расположившийся на подстилке под армейской койкой. А он, стервец, словно все понимает и не лезет в душу с дурацкими вопросами, как и положено настоящему Другу. Только смотрит молча... Только смотрит...
...Через карантин протащить Мурчика в Союз было нереально. Все было
предрешено... Не оглядываясь я молча шел к ожидавшему УАЗику, волоча за
собой тяжеленную брезентовую сумку и повторяя в такт шагам - "Это всего лишь кот... Это всего лишь кот..."...
... Мурчик погиб через три недели после моего отьезда. В палатку сменщика
заползла змея и один Бог знает, чем бы это могло кончиться, если бы не кот,
серой молнией рванувший наперехват. Змея оказалась проворней, но он так и не разжал челюсти, дробя позвонки непрошенной гостье. Погиб в бою, как и
подобает настоящему Солдату...
...В дверь просунулась хитрющая морда Рейгана. Попытки разжиться чем-нибудь
у соседей явно успехом не увенчались.
- Черт с тобой, иди сюда! - Слышится чавканье...
- Все, прожарилась... Слушай, старлей, давай за Мурчика накатим по соточке,
а...?
- Погоди, схожу к себе, шпроты принесу. Где-то еще банка завалялась... Ты
наливай пока, не тяни, я скоро...

Оценка: 1.90 Историю рассказал(а) тов. Механик : 02-01-2007

Черно-белые сны. Про собаку

Принесли мне щенка - вот под дулом автомата не вспомню кто, такой жалкий
пищащий комочек.
- Вот, Куч, ты у нас вроде за собачатника, вот тебе...
А он тыкается мордочкой и пищит... и пить молоко раздавленное водой отказывается...
Пару дней потыркался я с ним - палец окунаю в сгущенку, две секунды вроде
лижет, а потом опять тыкается... совсем помирай собачонке приходит. И вот
как озарило меня, а может, раньше от кого-то слышал: тряпочку окунаю в
сгущенку, а он сосет, причмокивает и стонет.... через две недели приходит
старлёха от летунов: у кого тут собака? - кивают на меня. А он мне набор из
трёх сосок - купили у дуванщика....
Назвали его Головастиком - голова большая очень у него была...
Вырос пёс - мама не горюй! Такое впечатление, что при рождении его пропустили
через мясорубку. Голова огромная, ноги кривые, оскал добродушный во все 42
зуба...
Собака Баскервилей, увидев его, умерла бы от страха на месте.
Он ходил за мной как привязаный. Куда я, туда и он. Но когда уходили мы в
рейд, провожал нас до определеной черты - и как кто-то бил по морде: скулил, плакал, но дальше - ни шагу.
И мы, возвращаясь с рейда, видели его - прыгающего на месте в рост человека: ОНИ ВЕРНУЛИСЬ! Но на этой черте - ни щагу назад, ни шагу вперед!
И когда наша разведгруппа затянула выход к своим на трое суток, все трое
суток он выл не переставая - откуда у собаки чувство времени?
Он никогда не отходил от меня, когда я был "на базе". Чем бы он не занимался, стоило мне выйти из казармы, он тут же увязывался за мной, играясь и прыгая... В тот поздний вечер пошел я к прапору - он обещал мне поменять ремень... Головастик бегает, что-то обнюхивает... Вдруг - жуткий рык за спиной. Оборачиваюсь, а инстинкт уже отщелкивает большим пальцем предохранитель на автомате. Из-за угла балка летит на меня, ощерясь, дух с ножом в руке - та-та-та, раньше чем я подумал, очередь бросает его навзничь.
А Головастик со вторым духом катается в пыли - я не могу ни стрелять, ни
ударить штык-ножом... наконец пинками отталкиваю духа, фонтанирующего кровью из разорванного горла, и всаживаю очередь...
Головастик лежит в пыли - я становлюсь на колени, а у него между рёбер
торчит рукоятка кинжала - эта рукоятка должна былв торчать между моих рёбер!
И что-то ломается у меня, ни слёз, ничего, но выть хочется как последнему
псу...
И вдруг Головастик, нелепо извернувшись, хватает зубами мою руку... Мне не больно - он не собирался сделать мне больно.
Это было его прощальное рукопожатие.
Слабо вильнул хвост - и обмяк. И я поднял своего друга на руки и пошёл -
бесцельно, без какого-то плана, расталкивая сбегающихся на выстрелы - но
принёс его на ту черту, дальше которой он никогда не заходил.
Потом ребята-вертолётчики сварили звездатую пирамидку с собачим профилем. То ли сварщику не зватило таланта изобразить собачий профиль, то ли наоборот, из потрясающего чувства жизни - профиль Головастика был передан во всей своей ужасающе прекрасной реальности.

Оценка: 1.89 Историю рассказал(а) тов. kuch : 22-07-2007

Должности в армии бывают разные. Трудные и тяжелые, легкие и совсем - только для своих... Есть короткие, как выстрел - "командир роты", и есть
длинно-непонятные: "заместитель начальника штаба по службе войск" или
"заместитель командира батальона обеспечения учебного процесса тире
начальник учебного центра". И людей обычно подбирают соответствующих... Если из вышестоящего штаба присылают человека с придуманной специально для него должностью - "ЗНШ по службе войск" - тут ничего не поделаешь. Ну надо ж старенькому генералу племянничка трудоустроить у себя под крылышком... И ни за что не отвечает и вроде как при деле - раз в неделю караул проверит, да раз в месяц график нарядов составит. Кому два караула, кому пять. Чтоб с
уважением подходили в следующий раз...
Или вот нашему замкомбригу тяжело стало служить. Отвечать за учебный
центр... Как велят Уставы и мировой порядок. Подумаем... Ага, а
переподчиним-ка мы учебный центр батальону обеспечения учебного процесса...
Все равно они там все дурака валяют, паяльниками дымят, в технике ковыряются. Написали хитрую бумагу, подписали в Москве - готово. Теперь полковнику Т. уже не надо пять раз в неделю мотаться в учебный центр, организовывать и проверять работу, доставать доски-краску-цемент, разбираться с бойцовскими пьянками-залетами. Нашли в бригаде никому не нужного и не сильно пьющего майора - и, вперед, товарищ начальник учебного центра. Теперь полковник Т. с дочкой и собачкой раз в неделю, в пятницу, внезапно приезжает в учебный центр уже в роли проверяющего и раздает взыскания направо и налево. И еще начальник продсклада ему в багажник пару таинственных пакетов подбросит... А больше всех разгону получает, конечно же, майор... Учитесь...
Кстати, вот как раз об этом майоре и пойдет речь. Как вы уже догадались,
командир батальона обеспечения очень обрадовался, когда узнал, что кроме
всего прочего ему предстоит отдуваться еще и за учебный центр с майором
Февралем во главе. Может, я и вспомнил бы его фамилию. Но не хочу.
Достаточно клички. "Февраль". Его же бойцы ему и дали. Не обьясняя причин.
Ну, февраль так февраль...
Особым авторитетом он не пользовался. Друзей среди офицеров не имел, хотя и
выпускался вместе с некоторыми. Пил сравнительно мало - только с начальниками и еще когда соглашался быть посаженным отцом на очередной солдатской свадьбе... Докладывал обо всех происшествиях сразу наверх, невзирая на лица, хотя сам с этого получал свою долю пряников... Был высокого роста, редкие соломенные волосы зачесывал набок. Ага, Серегой его, кажется, звали.
Любил технику. Прикупил где-то списанный гусеничный тягач и трамбовал на нем силос по колхозам, неплохо пополняя семейный бюджет. Приобрел в селе Утином недостроенный колхозный четырехквартирный дом за бесценок. Это там недалеко, сразу за Осиновкой, вы знаете... Километров десять по прямой... Если через танкодром. А если вокруг, по трассе - все пятнадцать наберется...
Лирическое отступление: я своим тягачом тоже в те времена грешил трамбовкой
силоса... Месяц трамбовал, мозоли от рычагов такие натер... Ага. Получил
расчет за работу - натурой. Телячью тушку, пару мешочков крупы, бидончик
постного масла. Привез в лагерь. Сбежались все. Надо ж делить... Ротный же
отпускал, командир батальона тоже...
Итак - смотрим. Усатый Витек ездил иногда со мной помощником. Трое моих
коллег - командиры взводов. Дам? Дам. Ротный. Друзья ротного. Старшина роты.
Командир батальона. Зам командира по политической части. Дам? Конечно.
Зампотеху батальона надо дать? Надо. Начальнику лагерного сбора и его
замполиту - за то, что не вложили - надо? Надо. Вот. И я - ведь тоже в этом
списке. Стоп, еще совсем худой нач. продсклада - у него топор брали. И ведь каждый мяса требует... Короче, вечером взял я мозолистыми руками свою долю - кость, кулечек крупы с бутылочкой масла и отвез домой. Вот, заработал... Жена была рада. Знала бы она, где все остальное...
О чем это я... А, о майоре... Так вот, однажды зимой в лютый мороз начал он
меня сильно звать в свою новообретенную фазенду. В Утиное. Тут есть шабашка
срочная, а его любимый тягач что-то стал плохо поворачивать. А ПМП (механизмы поворота планетарные такие) там 62-ечные. Танковые. А я по жизни - танкист, и на моих тягачах -"сороковках" такие точно. Все танкисты помнят свободный ход вертикальной тяги, например? А зазор на кулаке-разделителе? Между роликом и впадиной? Если кому надо, вызывайте - сделаю. Недорого. Крутиться будет... В общем, майор Февраль меня уболтал... Ну подумаешь, делов-то. Ключ на 27 есть, глаза на месте, без линейки обойдемся. Магарыч, что немаловажно, будет сразу - железно. Часов в семь вечера мы выдвинулись на трассу. Последний рейсовый автобус пропустить было нельзя. Январь месяц - темнотища и морозищща... Ушки у шапки подвяжем внизу - не время фраериться...
Полупустой последний автобус системы "Пазик", не спеша на скользкой дороге,
за полчаса доставил нас через Осиновку в Утиное. Утки на фермах и личных
хозяйствах, перекусив комбикормом, уже улеглись спать. Минут за пятнадцать
быстрым шагом мы добрались до окраины села, где и находилась фазенда - модное по тем временам слово. Домик был немаленький - четыре семьи с нем планировали поселиться. Пока майор тянул переноску с лампочкой на улицу к тягачу, я прошелся по пустым непонятным помещениям без окон-без дверей.
Зачем ему столько комнат? Может, студентов на лето поселит, - прикинул я.
Особых проблем с регулировкой не случилось, и очень скоро работа была
закончена. Внезапно майору пришла в голову идея, а может, он ее и заранее
готовил - не знаю.
- Саша, а давай свет протянем в сарай, ты ж у нас знаменитый электрик, -
предложил он.
- Лучше б ты погреться предложил, - подумал я, но согласился в надежде на
скорый обогрев и большой магарыч... Пальцы ног в сапогах уже изрядно
скрючило, пальцы рук тоже щипало неслабо, но я почему-то не отказался. Целый майор просит, все-таки. А надо было... Еще добрых полчаса мы разматывали развешивали, протягивали затвердевший на морозе кабель. Как я еще умудрился окоченевшими пальцами поключить вилку-розетку, не потеряв винтики-болтики - до сих пор не пойму...
Работа была сделана, и майор, широко улыбаясь, протянул мне руку для крепкого мужчинского рукопожатия.
- Спасибо, Саша, выручил. Большое спасибо!
- Дык, а как там насчет магарыча?
- А... да... Счас пойду, посмотрю...
Я пошел за ним, чтобы ускорить процесс. Зубы уже давно отбивали лезгинку.
Пройдя через несколько безоконных комнат, мы попали в комнату с дверью и
окном. Но без всяких признаков отопления. Видно, это была его кухня. На
столе, сколоченом из неструганых досок, валялись грязные тарелки, пустые
мутные стаканы, объедки промерзшего хлеба и прочие вкусности. Порывшись в
куче тряпья в углу, Февраль вытащил оттуда пустую бутылку и продемонстрировал ее мне.
- Нет, Саш, извини, нету. Кончилась. Мы как-нибудь потом с тобой выпьем,
ладно?
Я немного ошалел от такого магарыча, но виду не подал.
- Ну ладно, хоть погреться где-нибудь тут можно?
- Да, конечно, погрейся...
Он открыл дверь в соседнюю комнату. Видимо, по плану, это был туалет. Там
уместилась только солдатская койка с кучей военной одежды и самодельный
обогреватель типа "козел", намотанный на асбоцементной трубе толстым нихромом. Больше ничего туда не умещалось. Чтобы лечь на койку, надо было перешагнуть через "козел".
Погревшись минут пять, я расслабился и чуть было не задремал в мягком
электрическом тепле. Но тут раздался голос майора.
- Ну все, спасибо, Саша, вылазь, мне пора уже укладываться спать.
Еще не поняв весь смысл фразы, я, зевая, вылез в морозную "кухню". Майор,
перешагнув через "козла", взгромоздился на койку, укрываясь шинелями-бушлатами. Не сразу до меня дошел ужас происходящего.
- Дык, трщмайор, а мне куда?
- А-а, тебе... - майор искренне удивился - ну, не знаю... Езжай обратно в
лагерь...
- Так автобусы уже не ходят... Начало десятого...
- Ну, постой на дороге, попутку какую, может, поймаешь...
- Да какие счас попутки... собаку с дому никто не выгонит...
- Ну ложись здесь где-нибудь, выбирай любую комнату. Правда, отопления нет
нигде... Ну, сам смотри...
С этими словами майор отвернулся к стенке и укрылся с головой.

Вот такого поворота событий я предположить никак не мог. Все что угодно, но
только не это. Вы не поверите, скажете - так не бывает. Бывает. Так было. В
конце гуманного двадцатого века, при полном расцвете научно-технической
революции, начальник оставил подчиненного замерзать на улице. Что это? Как
назвать? Статья УК - "оставление в беде"? Не знаю.
Я вышел на улицу. Село укладывалось спать. Яркие белые звезды с любопытством смотрели на меня сверху. Побрел по дорожке, поскрипывая снегом, заглядывая в окна. Там двигались, смеялись, плакали разные люди. Молодые и старые.
Мужчины, женщины, дети. Все они были очень разные. Одно их объединяло - им
было на меня совершенно наплевать.
Выбрав не самый бедный двор со свежими следами заезда машины на укатанном
снегу, я постучал в калитку... Гремя цепью, через двор к калитке кинулась
огромная лохматая собака, оглашая округу хриплым лаем... Через пару минут
показался небритый хозяин в полушубке, накинутом на майку и с папиросой в
зубах.
- Чего тебе? - не слишком ласково прорычал он.
- Дык, тут такое дело, знаете, там в конце улицы, майор купил домик...
- Ну и что? Я при чем?
- Я ему там помогал, а у него переночевать негде...
- Ну а я при чем? Я тебя сюда не звал, твои дела...
- Так что мне, замерзать на улице?
- Слышь, братан, иди к своему майору, и с ним решай свои проблемы...
Железная высокая калитка с грохотом захлопнулась у меня перед носом. Пройдя
еще пару дворов, я попытался еще раз...
- Добрый вечер... Понимаете, тут такая история...
Не дослушав историю, хозяйка посоветовала мне не выдумывать и идти, откуда
пришел. В третьем дворе молодой пацан посоветовал мне меньше пить и не
тыняться по дворам, а то... В четвертом мне прочитали лекцию о порядочности
и о неприличности шатания по ночам.
Сказать, что я упал духом - не сказать ничего. Военнослужащий самой
могущественной в мире страны, в мирное время среди сотен людей замерзает на
улице. И это абсолютно никого не волнует. Идти пешком в лагерь - пятнадцать
кэмэ по трассе - никто не остановится - не дойду. Через танкодром - по
колено в снегу - десять километров - тоже не дойду - замерзну к черту по
дороге... Без всяких шуток - смерть в снежном балахоне подмигнула мне из-за
угла... Мой ангел-хранитель озадаченно чесал в затылке. Ног я уже давно не
чувствовал, колени еще кое-как держались, но если они откажут - привет
всем... Пока могу ходить - надо двигаться... Что еще можно придумать?
НИЧЕГО. Только проситься к людям. Но только без унижения, если можно. С
чувством собственного достоинства... Чтобы утром, наткнувшись на мой труп,
они хоть что-то поняли, эти люди... ЛЮДИ? Наверное... Не знаю.... Их тоже
можно понять. " У нас тут ребенок маленький, у нас и места лишнего нет, и
своих проблем хватает..." А еще ты тут... Может тебе и постельку белую
эастелить? Ага, стирай потом после тебя. Пойди вон лучше поголосуй на
дороге...
Выйдя на центральную улицу, я огляделся. Никаких признаков автодвижения не
наблюдалось. Зато недалеко во дворе свет горит...
- Бабушка, тут такое дело...
- Ну, у меня тут места нет, дочка с детьми из города приехала, а ты вон
постучись к Наумычу, он сам живет, и вон свет у него горит. Бабка у него
умерла недавно... Мож, он пустит..
К моему великому облегчению и радости, Наумыч оказался старым солдатом.
Сразу пустил в дом. Очень теплый. Выставил бутылку самогона. Выслушал, цокая языком, мою историю. Знал он майора, видел его, но такого поступка от него никак не ожидал. Полночи просидели, рассказывая друг другу смешные и
грустные армейские истории. Закусывали горячей яичницей на сале, бочковыми
солеными огурцами. Помянули бабу Клаву. Дети их давно разъехались, только на время забоя кроликов приезжают, истосковался он по простому человеческому общению.
На первый автобус Наумыч меня разбудил, плеснул сто грамм на дорожку... Есть люди...
Где-то около года я не здоровался с майором Февралем. Он так и не понял, что он сделал, и не чувствовал за собой никакой вины. А объяснить ему было бы трудно. А жаловаться - тем более. Не в моих привычках. Потом я ему, вроде, простил. Хотя... До сих пор не знаю, простил я ему или нет... Вот такая история.
А почему, собственно, Февраль? Мне бойцы потом рассказали. Очень точное
наблюдение. Дело в том, что у всех нормальных месяцев - 30-31 день. А в
феврале - 28... Не хватает у него...

Оценка: 1.86 Историю рассказал) тов. did mazaj : 25-06-2007

Ориентир

- Ничто так не способствует аппетиту, чем полёты в болтанку! - подумал
недовольный старлей Л., есть ему совершенно не хотелось. Он поковырялся
вилкой во втором. - Опять вечная гречка с тушёнкой! - затем залпом выпил
компот и покинул столовую. К первому он даже не притронулся. Старлей Л. не
стал бы его есть, даже будучи голодным. Однажды, он уже имел неосторожность
поесть накануне вылета консервированных щей. И весь полёт маялся такой
"ароматной" отрыжкой вперемешку с тошнотой, что дал себе зарок до конца
жизни не есть блюда из капусты. Да и капитан А. аппетиту добавил, гад, мало
того, что весь полёт шуровал ручкой так, что если бы не привязные ремни, то
старлей летал бы по кабине, как космонавт по орбитальной станции. Манёвры он противозенитные делал! А то, что после этого оператор из кабины зелёный
вылез, ему плевать. Да ещё в умывальнике отличился.
- Подумаешь, крыса в раковине сидела, - старлей Л. брезгливо покосился на
свежезамытые пятна крысиной крови у себя на комбинезоне, - зачем всю обойму
пистолета было в неё разряжать?
- А я-то думал, почему в столовой из пяти раковин умывальника была целой
только одна? - злился на командира старлей Л., - теперь ни одной, такие вот
стрелки и позаботились!
До вылета было часа два и старлей стоял, раздумывая, чем бы себя занять.
Скорей всего, отправился бы в модуль "поносить на спине кровать", но тут его неожиданно отвлекли. Кто-то тронул старлея Л. за колено. Перед ним сидела собака. Это была су... скажем так, собака женского рода по кличке На..., пусть будет просто Н.
Собака подняла переднюю лапу и вновь тронула старлея за колено, так обычно
она выпрашивала сахар.
- Нету, Н., на обеде не бывает сахара, - хотел было сказать старлей Л. Но во взгляде собаки было сколько надежды, что он подумал и решительно повернул в магазин, благо, он был рядом. Старлей решил проверить утверждение, что эта средних размеров собака местной породы может с лёгкостью съесть за раз килограмм рафинада.
- Пойдём Н., - старлей Л., сделав покупку, позвал собаку. Он направился в
курилку, за ним весело трусила псина.
Надо сказать, что ела сахар Н. весьма забавно, терпеливо ждала, когда ей на
нос положат кусочек, затем его ловко подбрасывала и ловила на лету. Старлей
Л. не помнил случаев, когда она хоть раз уронила.
В курилке старлей уселся на лавочку, собака села напротив него, вновь
подняла лапу и тронула колено: - Давай!
Старлей положил ей на нос кусочек. Собака взглядом оценила, насколько ровно
тот лежит, наверное, в уме прикидывая силу, подбросила, и вот уже первый
кусок сахара несколько раз хрустнув, проглочен.
Опять прикосновения лапы к колену, и очередной кусок исчез в её пасти.
Примерно на полпачки рафинада старлей Л. решил, что, пожалуй, утверждение
правдиво. Собака с энтузиазмом продолжала просить сахар. К тому времени
курилка наполнилась народом, на то, как Н. ест сахар, можно смотреть так же, как на огонь, бегущую воду, или на то, как работает старшина, старший
прапорщик К.
Пару раз собака с лаем бросалась на взлетающие самолёты и вновь возвращалась поглощать сахар. Так и осталось загадкой, как она умудрялась различать ещё на исполнительном старте, то есть за километр, где чей самолёт. Все советские она оставляла без внимания, а вот афганские обязательно бросалась облаять.
- Смотри, - сказал после очередного такого броска лейтенант В., - стоит
собаке выскочить, как самолёт тут же отрывается от полосы.
- А это у афганских лётчиков ориентир такой, - сказал лейтенант С., - так,
наверно, их учили: разгон, как собаку увидел, штурвал на себя и взлёт.
Лейтенант С. был синоптиком, и причём как и врач - из двухгодичников. По
этой причине он мог позволить себе говорить что угодно и кому угодно.
- Сейчас проверим, - ответил старлей Л., и как только афганский самолёт
вырулил на полосу, взял собаку за ошейник.
Самолёт начал разбег, Н. скулила и пыталась вырваться, но старлей крепко
держал её. Самолёт оторвался от полосы, пробежав дополнительно метров
триста. Офицеры переглянулись.
- Может, этот был перегружен? - сказал кто-то. Делать нечего, нужно
повторить "эксперимент".
Собака минуты две обиженно воротила морду, затем любовь к сахару пересилила.
Когда в коробке оставалось несколько кусочков, на полосу вырулил очередной
афганец.
Та же история: под жалобный скулёж собаки самолёт отрывается гораздо позже,
чем обычно.
Это уже интересно, опять перегруз? Решили проверить ещё раз. Вот только как
Н. поймать, не даётся в руки, зараза. Как не подманивали, не идёт. Что
возьмёшь с неё, собака, не понимает важность научного опыта.
- Вы чем это тут занимаетесь? Чего собаку мучаете? - к "экспериментаторам"
подошёл подполковник Х.
- Да вот... - ему вкратце объяснили суть дела.
- Так, все эксперименты прекратить! - выслушав, наложил вето на дальнейшие
опыты подполковник. - А вдруг раскорячится кто на полосе как тот?
Подполковник указал на стоящий около ангара разбитый "Антонов". С него ещё
старлей Л., выдирал трубки для самогонного аппарата.
Про такой вариант развития событий экспериментаторы как-то не подумали.
Пришлось согласиться, да и не будешь же с командиром спорить.
Все поднялись и разошлись по делам, кто технику готовить к полётам, кто сам
готовится, а собака Н., продолжать "руководить" взлётом афганских самолётов.

Оценка: 1.85 Историю рассказал тов. шурави : 08-01-2007

Национальные кадры

(читать перед "Стихоплет")

В бытность Советской армии всегда существовал и активно насаждался известный лозунг, рожденный в недрах Главного политического управления Министерства обороны - Народ и армия едины! А так как народ в СССР был многонациональный, то и армия тоже была многонациональная. В соответствии с Конституцией, все граждане Советского Союза наделялись равными правами и возможностями, особенно по защите своей единой и неделимой Родины. Красиво, впечатляюще и справедливо, не так ли?!

Вот только условия поступления в военные училища для представителей различных национальностей и народностей были очень даже различные.

Для обеспечения наличия в монолитных рядах защитников родины ребят из всей многоликой и многогранной прослойки советского общества, руководству нашего училища (и не только нашего), выполняя строгие указания ГЛАВПУРа, приходилось сдерживать и основательно прореживать многочисленную толпу желающих стать красными офицерами из таких республик, как - Украина, Белоруссия и Россия. И при этом открывать «зеленую улицу» и поддерживать наиболее благоприятные «хлебосольные» условия для представителей Средней Азии, Кавказа, Молдавии, Крайнего Севера и прочих уважаемых братских республик нашей великой и необъятной страны, принимать выходцев из малых народов, по «целевому» направлению - фактически, без экзаменов и вне конкурса.

Для примера, положа руку на сердце, могу откровенно сказать, что на 30 человек нашего учебного классного отделения приходилось 20 национальностей и народностей. Славян было менее 10 человек. Зато, в нашем дружном отделении числились - таджик Мишка (Мумин), казах Эрик, армянин Эдвард, азербайджанец Федя (Фахраддин), башкиры Тамерлан и Радул, молдаванин Олесь, татарин Раис, киргиз Адиль, грузин Костя (Котэ), чеченец Золман. В нашем 45-м отделении даже более года отлично служил и учился замечательный и умненький курсант - еврей Ицек, но его подвело здоровье, и парень был комиссован в начале 2-го курса обучения. Расставаясь с нами, он искренне плакал огромными слезами и его вечно грустные карие глаза в тот день были наполнены особенно пронзительной тоской. Но, позвольте, продолжу.

А так же еще, были в наличии - осетин Илья, латыш Марис, немцы (наши «русские» немцы, братья - Курт и Карл), тувинец Булат, уйгур Коля (возможно - Кола, кличка - «Пэпси»), белорус Вася, пятеро русских и еще много достойных и хороших ребят из Хохляндии. И еже с нами в роте учились единичные экземпляры парней из таких редких, малых и почти неизвестных народностей, о которых мы, вообще, никогда, нигде и ничего не слышали. Такая вот получилась незатейливая солянка. Коктейль. Ассорти. Сложный бутерброд. Слоеный пирог.

И что характерно, у ребят из Средней Азии и с Кавказа, которые абсолютно не владели общепринятым государственным языком, были фантастически замечательные аттестаты за среднюю школу. В основном - сплошные пятерки, хоть в МГУ принимай медалистов-отличников. Когда эти гении немного освоились, и приблизительно где-то, через год учебы, начали с большим трудом, но все же понимать речь окружающих их сограждан, любопытствующая курсантская братия стала активно пытать их следующими вопросами.
- Фахраддин! Ты не против, если тебя Федей будем звать, а то язык можно сломать, пока выговоришь?! Фахраддин! Вот имечко, нарочно что ли так назвали?! Объясни мне - тупому русскому, как ты - Федор, имея за школу пятерку по математике, до сих пор 2+3 на пальцах считаешь, и каждый раз у тебя разные ответы получаются?! Ты же вундеркинд дипломированный! Отличник, медалист золотой, просвещенный и просветленный гигант научной мысли. Твой аттестат нужно в красивую рамочку на стенку казармы вешать и экскурсии водить. Такая красота идеальная!

Здоровенный азербайджанец Федя-Фахраддин скромно улыбался, и стыдливо отмахиваясь огромной ручищей. Для ремарки - Федя мог легко обхватить 3-х литровую банку полную воды, причем ладонью одной руки и, оторвав ее от стола, держать в воздухе, сколько угодно длительное время. Размер ножки, у этой казарменной Золушки, тоже был впечатляющий - 48-50. Сапоги, для него, шились исключительно на заказ. Складские прапорщики только беспомощно разводили руками - армия такой гигантской обувью не располагала. Как все неимоверно сильные люди, Федор, был законченным добряком и неторопливым увальнем. Он даже говорил очень медленно, неспешно и обстоятельно подбирая каждое слово.
- Эээ! Да это, не я отличник! Папа мой отличник! Папа к директор школа ходил. Говорил долго. Домой ходил, барашек резал, опять к директор ходил. Говорил много. Делал много. Для один сын, мой папа ничего не жалко! Я - это один сын! Астальной дети, только пять мой систер. Я - гордость! Фамилий! Род! Мужчина! Все в дом для меня не жалко. Папа в школу много ходил. Один барашек - один пятерка! Много барашек, папа резал.
- Охренеть, надо же?! Ты слышал Лелик?! Пока мы десять лет в школе мозгами скрипели, штаны о парты протирали, всякие там таблицы - от банального умножения до Брадиса слюнявили, Федору раз и золотую медаль на блюдечке! Бери дорогой, не стесняйся, заработал, однако! Слышь Федя, а позволь полюбопытствовать, друг любезный! А какого рожна, ты в армию поперся. Ты же гений, тебе самое место в институте науку двигать, атомы расщеплять, бензин мочой разбавлять или на директора магазина учиться - усушка, утруска, испарения, лом, бой, пересортица.
- Не! Институт не хачу, скучно, дольго! Надо диссертаций покупать, защищать диссертаций надо. Много банкет в рестаран делать, долго. А на директор магазин не получилось. Мой семья очень бедный. Нет возможность директор магазин быть. Нет в дом столько денег. Мой папа немного бедный. Начальником хачу стать. Бальшим, важным. Черный «Вольга» хачу. Все уважать Фахраддин будут, папа мой уважать будут. Скажут: «Какой Фахраддин стал?! Черный «Вольга» за ним привозить!» Папа мой серьезный ходить, важный! Хорошо! Всем хорошо!
- Ты хочешь сказать, что в форме, ты - начальник?!
- Да, кто форма и погону носит - бальшой начальник! В наш милиций мест не быль, очередь туда бальшой, ждать очень дольго. Пожарник мест не быль. Папа барашек резал, военком ходил. Военком вино пил, барашек кушал и говорил: «Разнарядка в военный училищ есть. Форма будет, погон будет, Фахраддин начальник будет» Папа головой кивал, военком руку жал. Друзья!
- Федя, а в ВВС то зачем? Тут летать надо, самолет вжи-вжи, ремонтировать нада, мало-мало. А?! В экипаж попадешь, летать нада, с парашют прыгать нада?! Страшно! А?!
- А Фахраддин не будет летать, высота сильна боюсь. Училище закончу, домой поеду. Папа с военком вино пил, я помощник военком буду. Начальник! Может «Вольга» дадут. Красивый «Вольга», черный. Домой в отпуск ездил, по городу в форме с папой ходил, все видел Фахраддина в форме. Папа важный ходил, все его уважают. Папа что-то говорил, все его слюшал! Хорошо!
- Федя, а скажи нам честно! Ты на экзаменах в училище был? Ты вообще писал чего-нибудь, корень квадратного многочлена искал?
- Нет, не был. Мне бумажка военком дал, что экзамен, я в Бакы сдал. На один пятерка сдал. Папа барашек резал, военком барашек кушал.

Ну, что тут скажешь?! У каждого свой путь в армию и в авиацию. Многие пацаны, не набравшие баллы на вступительных экзаменах, домой в слезах поехали. А сколько толковых мечтателей о небе, конкурс не прошли?! Просто мест не хватило!
Нету больше местов и все тут. Кончились места, причем, большая половина, еще до самих вступительных экзаменов и кончилась!

Правильный лозунг придумали в ГЛАВПУРе - Народ и армия едины! Какой народ, такая и армия! Хотя, если честно, с нашим Федей проблем в принципе то и не было. Он работал как вол, служил замечательно - в нарядах не спал, грязи не чурался, туалеты драил, марш-броски бегал, тяжеленный пулемет таскал без устали. Даже учиться пытался по мере сил и возможностей, но после училища поехал к себе на родину, служить в военкомате большим начальником. И таких, как Федя, у нас в отделении было 2/3.

Вопросов нет, ребята из национальных кадров в основной массе своей были замечательные. За годы нашего обучения в училище, не было ни одного конфликта на межнациональной почве. Даже когда начались трения в городах Сумгаит и Степанакерт между армянами и азербайджанцами, Федя и Эдвард оставались самыми закадычными друзьями и ездили в отпуск вместе. Настоящая мужская дружба оказалась гораздо прочнее и выше политике и межнациональной розни.

Чеченец Золман представлял собой образец честности и порядочности. Справедливость и чувство ответственности были у него в крови, прописаны на генетическом уровне. Он всегда, добровольно, вызывался на самые трудные и неприятные участки службы и работы. Как будто хотел доказать самому себе, что и это неприятное задание, ему по силам. На марш-бросках, Золман всегда тащил ослабевших товарищей. Однажды, он пересек финишную линию с восемью автоматами, помогая менее выносливым сослуживцам дотянуть после 10 км. марша. Ну, как не уважать такого парня, даже если его и приняли в военное училище, «за красивые глаза»?!

Службу тащили все на равных, независимо от национальности и религии. Туалеты мыли, очки драили без гнилых базаров, что это немужская работа. Жили по принципу: «Нагадил, убери за собой сам. Слуг здесь нет!»

В наряд на свинарник ходили и православные, и католики и мусульмане. В нашей дружной военной семье различий не было. Все ребята как бы растворились друг в друге и стали составной частью единого организма.

А вот учеба давалась всем по-разному. Многие ребята, по-русски более-менее научились разговаривать только к третьему курсу обучения. Но им кое-что прощалось. Хотя, чего кривить душой, прощалось почти все - полное отсутствие знаний по точным наукам, ибо установка ГЛАВПУРа была строга и сурова - национальных кадров, за неуспеваемость, не отчислять.

В военном училище существует развитая система анализа успеваемости личного состава. Каждый календарный месяц, на 20-е число, проводится строгий подсчет неудовлетворительных оценок у каждого курсанта в отдельности по всем предметам и за классное отделение, в целом. Данная информация стекается в Учебный отдел училища, где сидят яйцеголовые офицеры-аналитики, которые составляют занудные сводки и дают многочисленные научно-обоснованные рекомендации для корректировки учебного процесса. А так же, рекомендации командованию, обратить внимание на то или иное подразделение, где произошла просадка успеваемости, с целью провести воспитательную работу и мобилизовать всех для ликвидации позорной угрозы отчисления курсанта из училища.

Воспитательная работа обычно сводилась к массовому лишению всех, причем поголовно всех, увольнений в город. Мол, сидите, ребятки и учите, грызите гранит науки и подтягивайте отстающих. А в город, к девочкам, пойдут отличники и хорошисты. Селекция, однако! Дебилам, к девочкам нельзя. Не стоит генофонд нации портить! Да и стимул для поднятия успеваемости, тоже, согласитесь, очень прогрессивно действующий. Зигмунд Фрейд был прав, безусловно.

По большому счету, личная успеваемость отдельно взятого курсанта, особо никого не интересовала, ибо, в армии всегда культивировалась коллективная ответственность за себя и за своих товарищей. И все отцы-командиры всегда боролись, и будут бороться за то, чтобы именно его подразделение носило звание - «Отличное». Тогда, глядишь, в академию отпустят или внеочередную открытку на покупку дефицитного автомобиля подкинут. Короче, служите и вас заметят! А может, даже и наградят?! Посмертно! А так хочется, чтобы при жизни.

В нашем легендарном многонациональном отделении, обильно насыщенном школьными медалистами и круглыми отличниками, выращенных на репетиторстве овец и баранов, результат в 220 двоек на 30 курсантов, на 20-е число календарного месяца был достаточно частым и рядовым явлением. Учитывая, что из 30 человек нашего доблестного отделения, далеко не все курсанты получили аттестаты в обмен на отару овец, то 10 человек училось очень даже прилично - на 4 и 5. Следовательно, остальные 2/3 отделения, были круглыми, стабильными и беспросветными двоечниками абсолютно по всем предметам.

На традиционных построениях в конце учебного месяца, в районе 21-22-го числа, командир роты Володя Нахрен, мрачно прогуливаясь вдоль строя ученичков, с результатами нашей успеваемости в руках, раздраженно бормотал следующее.

- 41-е классное отделение! 6-ть двоек на 20-е число! Позор! Вы, тянете нашу отличную роту назад, прямо в яму. Из-за таких неучей и бездельников, как вы, у нас отобрали переходящий красный вымпел и передали его нашим заклятым друзьям снизу - в незабвенную 5-ю роту. У вас же в отделении ни одного нац.кадра, откуда двойки?! А?! Стыдно! Обидно, аж до слез!
Володя с нескрываемым презрением посмотрел на съежившихся под его тяжелым взглядом ребят.
- Все, писец! В эти выходные дни парадную форму можете не гладить. Даже, и не подходите к каптерке! В увольнения, никто из 41-го отделения, не идет! В отделении одни славяне и 6-ть двоек! Опять на самоподготовке в домино рубились?! Поймаю, подвешу за яйца! Лейтенант Зайчик! А Вам, любезный командир этого долбанного взвода, я бы посоветовал, ежедневно и лично контролировать самостоятельную подготовку вверенного личного состава! Распустились!

Нахрен рубанул по воздуху рукой, сказал, как отрезал. Личный состав 41-го отделения тоскливо опустил плечи и повесил носы. Лейтенант Зайчик съежился до размера кролика. Нахрен был суров и страшен. По косвенным признакам, можно было предположить, что Володю уже «поимел», в приватной беседе комбат Пиночет, причем - в самой извращенной форме.

- Так, далее, 42-е и 43-е классные отделения - молодцы! Ни одной двойки! Чувствуется работа сержантов и комсомольского актива. Работа и результат на лицо! Всем увольнения! И в субботу и в воскресенье! Все 100% личного состава, на волю в пампасы. Девчонки уже изнылись, истосковались, через КПП не пройдешь, стоят пачками, тоскуют. Сержант Гвинтовка, списки увольняемых, мне на стол, на подпись! Так держать парни!
Курсанты из 42-го и 43-го отделений, вдохнули полную грудь воздуха и шутливо приняли высокомерный вид. Ротный, тем временем, продвигался дальше вдоль строя курсантов.

- 44-е отделение! Одна двойка! У Чижевского, за сопромат! Охренеть! И это отделение - гордость нашего батальона и всего училища?! «Отличное отделение»?! Так вот голубчики, хуль вам, а не увольнения! Будете сидеть, день и ночь, в ленинской комнате. И все вместе будете заталкивать или вбивать, в эту тупую башку, этого сраного Чижевского, весь этот долбаный сопромат!!! Всем понятно?! Кто не согласен, может передать личное персональное спасибо гениальному мундеркинду Чижевскому! Или написать жалобу в ООН, Пе-рэ-су Де-ку-эй-ле-ру. Вопросы?! Вопросов нет.

Командир роты остановился напротив курсанта Чижевского и, скрутив листок с оценками, постучал им по голове бестолкового украинского парня. Чижик, покраснел и виновато засопел, сопромат был далеко за пределами его понимания и представления об окружающем мире. Нахрен еще раз постучал по голове Чижевского, старательно прислушиваясь, к отголоску эха.
- И никто, никогда в увольнения не пойдет! И не мечтайте. Кто сказал, про срочные и важные переговоры по телефону?! Все вопросы к Чижевскому. Хоть «темную» ему устройте, хоть сами за него летучку по сопромату перепишите, мне все равно! Но до следующего 20-го числа, в 44-м «отличном отделении» увольнений в город НЕТ! Вот вам Чижевский - крепкий и дубоватый парень! Учите его или казните, мне все равно! Мне важен результат на 20-е число! Вернете звание «отличного», тогда поговорим. Все, как сказал великий Ленин - учиться, учиться и учиться! Кто не согласен с классиком марксизма-ленинизма?! Никто?! Я так и знал!

Доходила очередь и до нашего, легендарного 45-го классного отделения. Нахрен сразу категорически мрачнел, чернел и хмурился как никогда. Он долго смотрел в бумажку с двойками, сопел, прокашливался, набирался сил и выдавливал следующее.
- Ага, наконец-то - 45-е, многострадальное, многоликое и многонациональное! Сборище потенциальных нобелевских лаурятов, непризнанных гениев и заслуженных научных светил! Стадо вундеркиндов и банда законченных дебилов и отъявленных негодяев. Ууууу! Смерти моей хотите, да?! Господи, ну почему же вы такие тупые?! За какую провинность мне всучили такое количество безнадежного и беспросветного быдла?! Ёёёёёёё! Ладно, лирику в сторону, а теперь сухой язык цифр! 182-е двойки!!! Всего-то! Ну, что же ребятки, сразу видно, что в этом месяце, вы все очень хорошо поработали, старательно напрягли остатки своих извилин и славно потрудились. Что отрадно, результат не заставил себя ждать! У вас наметились заметные сдвиги и радикальная динамика в положительную сторону. Учебный отдел и командование училища вами приятно удивлены и, прямо сказать, довольно. Так держать! Всего то, смешно сказать - 182 двойки. Ха-ха! 182, а не обычные гарантированные 200, и не, упаси господи, 220! Начинали то с 220-ти в месяц, да было дело! Вспомнить страшно! А теперь, молодцы! Мо-лод-цы! Старшина, подготовь увольнительные записки для 45-го отделения, ребята в этом месяце достойно потрудились. По труду и награда! Такой замечательный прогресс в успеваемости надо достойно поощрить! А полудурки, из 41-го и 44-го отделения, где все имеют славянскую внешность и внятно чирикают по-русски, пусть берут пример с 45-го «дикого» отделения и перенимают у них передовой опыт. Ну, вот в принципе и все. А, чуть не забыл, по итогам месяца наша рота откатилась на второе место по успеваемости в батальоне и потеряла звание «отличная». Позор! На первом месте - 5-я рота, с разрывом в одну двойку. В одну сраную двойку! И это при том, что у них на круг, на 4-ре нац.кадра меньше, чем у нас в роте. О чем это говорит?! А говорит это, о том, что - у наших абреков и басмачей, потенциал гораздо выше, чем у душманов и саксаулов из 5-й роты. И мы, просто обязаны быть на первом месте в батальоне по успеваемости, но никак не на втором. Второе место никому не нужно! Второй - значит последний! Я считаю, что этот позорный факт целиком и полностью ложиться на плечи нашего «отличного» 44-го отделения, которое не имеет права, вообще получать неудовлетворительные оценки. Никогда! Чижевский, это ты во всем виноват! Мерзавец, дубина, эпюра тупая, бестолочь! Ух, я тебя, доведешь до греха! Сиди и учи, пока сопромат из ушей не потечет! Все, все свободны! Повторяюсь - особая благодарность 45-му классному отделению. Видно, что парни приложили максимально усилий и выходят на новые рубежи и орбиты, молодцы! Ведь могут же, могут, когда захотят! Так держать! Я вами горжусь! Глаза бы мои вас всех не видели. Тьфу! Разойдись!

Вот такие дела! Можно сказать, мне даже повезло служить и учиться в таком оригинальном отделении. Пересказывая и объясняя на самостоятельной подготовке по 10-20 раз один и тот же материал для ребят со слабым знанием русского языка, я научился терпимости в общении с другими людьми, а так же сам, лично, усваивал предметы до уровня наших опытных и искушенных преподавателей. В результате чего, на экзаменах, всегда отвечал без подготовки и только на «отлично». Но речь сейчас не обо мне. Речь пойдет о выдающемся и непревзойденном в своем роде, киргизе по имени Адиль.

(см. «Стихоплет»)

Принцип единоначалия.

Командир сошел с ума...
Случилось сие несчастие неожиданно, ничто не предвещало беды. Еще с утра "дедушка" был совершенно в порядке - здоров телом, бодр и молод душой. С грацией юного неполовозрелого гиппопотама он выпрыгнул из служебной "Волги", обрызгал слюной и изругал на чем свет стоит не слишком расторопно подскочившего дежурного, а потом важный и исполненный сознания собственного величия проследовал в кабинет. Спустя десять минут в дверь командирской резиденции бочком протиснулся начальник штаба для ежеутреннего доклада о состоянии дел. Оплеванный и измазанный дерьмом заодно со всей родней до седьмого колена дежурный затаился в коридоре, поглядывая на часы и злорадно предвкушая грядущие события. С момента торжественного антре начальника штаба прошло три минуты.
- И-и-и-я! - раздался каратистский вопль, отлично слышимый даже через двойные двери.
Дежурный ухмыльнулся и засек время - три минуты пятнадцать секунд. Весьма средний результат, свидетельствующий о том, что "дедушка" сегодня в благодушном настроении.
- И-и-и-я! - вновь взвыл командир. - И-я сколько раз предупреждал!!! И-и-я сколько тебе, тупому бамбуку, говорил! Раз спи..., тьфу, блин... Взяли! Раз взяли соляру со склада, так спишите по-нормальному. Продали на кошару казахам, да и хрен с вами! Но в документах все должно быть проведено! Липа, б..., б..., тьфу, блин, должна быть липовой, а не дубовой!
Надо сказать, что командир активно готовился к скорому увольнению в запас и предстоящей вольной гражданской жизни, а потому упорно изживал из своего лексикона привычные матерные обороты.
- Тащ командир, да мы..., ну, тащ полковник...
- Что тащ, тащ? Да мне по х... хр..., тьфу! Все равно! Во! Мне все равно, куда вы соляру подевали! Ты посмотри, что в акте написано! Испарилась! Ввиду неплотно закрытой крышки резервуара! Лом в прошлом году сгорел! Тридцать курток утепленных унесло ураганным ветром! В следующий раз у вас инопланетяне прилетят и помылят тушенку с продсклада для космических опытов. Точно, так и напиши - прилетели инопланетяне, и спи..., черт, взяли... Взяли со склада соляру, вместе с му..., блин, с чудаком зампотылом! На Сириус!
Дежурный по части в коридоре удовлетворенно потер руки. В свете последних событий "дедушка" вряд ли вспомнит в ближайшее время о не слишком почтительной встрече, а значит, можно спокойно отправляться в дежурку на топчан для честно заслуженного отдыха. Отходя на цыпочках от командирской двери, дежурный мурлыкал под нос песенку:

Весь начищен и наглажен,
На боку пистоль прилажен,
Не какой-нибудь там хер,
А дежурный офицер!
И обязанность его -
Целый день смотреть в окно,
А увидев генерала,
Заорать во все хлебало

- А меня это меньше всего е..., тьфу... волнует! - ударил его в спину командирский рык из кабинета. Быстро скосив глаза и убедившись, что дверь в "логово зверя" надежно заперта, дежурный изобразил на паркете штабного коридора замысловатое танцевальное па и смачно закончил:

Что в отсутствие его
Не случилось ничего!

Ну такое, что "не случилось ничего" бывает крайне редко, по крайней мере, в наших славных Вооруженных Силах, поэтому в кабинете командира начальник штаба, потея от напряжения, получал очередной разнос. Ибо, чтобы не произошло во вверенном подразделении, по большому счету отвечает за это командир - даже если он в момент происшествия мирно дрых в супружеской постели (а так оно обычно и случается), даже если уезжал в важную и ответственную командировку для обсуждения или согласования чего-то там непонятного (в такие командировки обычно ездят командиры и начальники), даже если отлеживался в госпитале, обнаружив у себя какую-то экзотическую болячку. Короче, где бы командир не находился в момент происшествия, виноват в нем в первую очередь он. Что поделать - принцип единоначалия! Один за всех, и все на одного! Или как-то еще в этом роде... Зато в своей части командир - Царь и Бог для всего личного состава, вершитель судеб и отец родной. Так вот и уравновешиваются почти неограниченная власть с вовсе неограниченной ответственностью. Потому и рычит командир на начальника штаба - знает, итоговый спрос будет с него, а уже он потом настоящих виновников сам к ответу призовет. И размер этого ответа будет напрямую зависеть от величины пистона, доставшегося командиру.
На закуску под конец доклада начальник штаба поведал еще об одном ночном происшествии. В этот раз накосячил стоящий в карауле рядовой Дмитренко. Пикантность происшествия заключалась в том, что рядовой Дмитренко был негром! С абсолютно черной африканской кожей и жесткими кучеряшками на голове.
Папа рядового Дмитренко - сын какого-то мелкого королька-людоеда с Берега Слоновой Кости или откуда-то еще в том же роде прибыл в обновленную Россию для учебы в финансовой академии. Уж не знаю, в свете последних экономических событий, кого могут выучить наши финансисты, разве что действительно только африканского туземца. Но папа рядового Дмитренко успешно обучился, оставил на память одной из многочисленных подруг беззаботной студенческой юности образец негритосовского генофонда и убыл поднимать на мировой уровень состояние финансов родного людоедского племени, не оставив обратного адреса. Естественно, разыскивать его на манер капитана Гранта по тридцать седьмой параллели было делом бесперспективным. Хрупкая блондинка - подруга нашего Лумумбы - какое-то время поплакала, погоревала, но делать нечего - в положенный срок родила рядового Дмитренко. Очень долго смеялись тетки в ЗАГСе, записывая в свидетельство о рождении абсолютно черного малыша национальность по матери - белорус. Ну а потом, выполняя спущенный сверху план по призыву, белоруса выдернул местный военкомат для исполнения священного долга каждого негра - служить своей матери России.
Вот так вкратце можно изложить предысторию появления "колониальных резервов" в составе караула нашей испытательной базы.
Косяк же, упоротый этим самым "резервом", был в общем-то стандартным для любого караула - случайный выстрел. Точнее, три выстрела очередью. Такое частенько бывает, особенно под утро, когда вконец обалдевший от желания спать личный состав начинает действовать абсолютно на автопилоте, напоминая оживших зомби. Вот и рядовой Дмитренко, вернувшись с поста и разряжая автомат, браво передернул затвор и заученно произвел контрольный спуск, не отсоединяя магазина. Предохранитель стоял на "АВ", и три пули с характерным хрустом ушли в пулеулавливатель. Практически мгновенно боец получил увесистый подзатыльник от начальника караула и мощный пинок в задницу от разводящего, что заставило его тут же окончательно проснуться и вспомнить о непреходящих жизненных ценностях, а именно, о мерах безопасности при обращении с оружием. Убедившись, что Дмитренко пришел в чувство, и лично отсоединив забытый магазин, начальник караула добавил к воспитательному процессу краткую лекцию о международном положении.
- Олень ягельный! Тунгус! Ты что же это, жопа с ушами, творишь?!
И далее в том же духе в течение минут так десяти. Начальник караула ранее проходил службу в СибВО. История умалчивает, чем ему в этот период досадили местные аборигены, но всех людей, делающих, по его мнению, что-то не правильное и неразумное, он с тех пор звал тунгусами, и вообще мог довольно долго распространятся на оленье-ягельную тематику.
Закончив с ритуальным поминанием тяжких будней оленеводов, начальник караула произвел ряд вполне конкретных действий по выправлению возникшей ситуации. А именно, позвонил дежурному по части, и рассказав о происшедшем конфузе, попросил узнать в роте охраны, нет ли там случайно неучтенных патронов 5,45 мм. Разумеется, искомые патроны "случайно" в роте оказались и были ему доставлены в течение ближайшего часа, после чего их торжественно вручили негодяю Дмитренко с кратким рассказом о том, какое мнение о внуке людоедского короля сложилось у командования роты после непланового подъема среди ночи.
На этом инцидент можно было бы считать исчерпанным если бы... Это самое "если бы" очень часто вмешивается в ход событий в нашей славной Краснознаменной. И тогда казалось бы самая безобидная ситуация вырастает до размеров вселенской трагедии.
В этот раз упомянутое "если" приняло обличие директивы Главкома РВСН (длинный ряд цифр через дроби) от позавчерашнего числа. Эту директиву начальник штаба принес командиру для ознакомления.
- Ну что там еще им надо? - тоскливо протянул командир, разглядывая поданный документ. - Расскажи своими словами, только коротко.
- Ну, дело в том, что по этой директиве командир теперь не отвечает за проступки подчиненных...
- Ну-ка, ну-ка, - живо заинтересовался командир. - Дай сюда, я сам почитаю.
Несколько минут в кабинете висела гробовая тишина - командир переваривал информацию. Вот тут-то ему мозги и перекосило! И неудивительно: воспитанный в лучших советских традициях, командир даже представить не мог такой лафы, чтобы вдруг не ответить за бестолкового подчиненного. А тут на тебе, дождались...
- Ага... - наконец сказал "дедушка". - "Исключить практику привлечения к ответственности командиров (начальников) за проступки, связанные с личной недисциплинированностью подчиненных, при условии своевременного доклада о них". Вот я вам, б... (от волнения командир даже позабыл об изживании матерного лексикона), вот я вам теперь устрою! А то привыкли за моей задницей прятаться, а она, между прочим, тоже не железная, хоть и бронированная как у крокодила!
Злорадно усмехаясь, командир схватил трубку телефона дальней связи и молодцевато рявкнул в мембрану.
- Тащ генерал! Докладывает начальник испытательного центра полковник Перезверев! Сегодня ночью в карауле произведен случайный выстрел! Что? Нет, никого не убило! Очередь ушла в пулеулавливатель! Как зачем докладываю? Потому что обязан! Здоров? Я? Абсолютно здоров, тащ генерал! Согласно директиве номер (длинный ряд цифр с дробями) ничего от вас не скрываю, докладываю сразу по происшествии... Что? Чем не маяться! Плохо вас слышу... А! Есть! Есть не маяться херней, тащ генерал! Никак нет, тащ генерал, не издеваюсь! Есть засунуть в задницу директиву! Виноват, тащ генерал, есть не отвлекать всякой хренотенью!
Командир бросил трубку на рычаги и гневно обозрел с ног до головы давящегося смехом, но старательно натягивающего на лицо мину исполнительного служаки начальника штаба.
- Что ты ржешь? Я вот сейчас еще в прокуратуру позвоню, и тогда посмотрим, как ты ржать будешь! Знаешь, кто за организацию караульной службы отвечает? Что ты на меня смотришь? Думаешь, я? А вот хрен тебе по всей морде! Начальник штаба отвечает! А в прокуратуру по факту применения оружия я доложить обязан! Вот тогда поулыбаешься!
Строго говоря, пальбу в пулеулавливатель применением оружия можно было считать только с очень большой натяжкой, но командиру, что называется, вожжа под хвост попала. Очень уж ему хотелось, чтобы кто-нибудь со стороны вздрючил ненавистного начальника штаба, блатного карьериста и академика, которому сам командир из опасения перед высокими покровителями подчиненного мало что мог сделать.
- Алло, прокуратура? Кто это? А, вы-то мне и нужны, товарищ капитан! Значит так, записывайте...
По мере красочного доклада командира начальник штаба краснел и бледнел попеременно.
- А патроны они заменили неучтенными, оставшимися от последних стрельб, - вдохновенно ябедничал командир. - Что? У кого хранились неучтенные патроны? Не знаю... А это так важно? Что? Статья? Какая еще статья? Незаконное хранение оружия и боеприпасов? Сколько лет? Из-за трех патронов?! Вам без разницы? Ну ладно, я разберусь... Сами приедете? Зачем? Ах, ну да, конечно... Да, жду...
Обескураженный командир осторожно положил трубку и с ненавистью воззрился на начальника штаба.
- Ну что, академик, заварил кашу? Видал, твои патроны под статью попадают!
Начальник штаба ответил командиру уничтожающим взглядом ясно дававшим понять, кого он считает виновником происшествия и выражающим весьма недвусмысленное мнение о начальниках вообще и данном конкретном полковнике в частности.
И началась титаническая работа по замазыванию и переписыванию всевозможных бумажек, касающихся применения и закрепления оружия. Сверялись и переделывались вечно не бьющиеся списки, заполнялись задним числом журналы инструктажей, переоформлялись ведомости получения и выдачи боеприпасов. Командир как метеор носился между штабом и казармой роты охраны, рыча раненым медведем и "умножая на ноль" всех, кто подворачивался под руку.
Одновременно лихорадило и все тыловые службы. Визит прокурорских работников был солидным поводом для волнения. Практически за каждым тыловиком тянулся немалый хвост больших и малых грешков, которые запросто могли повлечь за собой различные неприятности от вычетов из зарплаты до реальных уголовных дел. Когда Суворов говорил, что любого интенданта через год службы можно смело вешать, он не сильно преувеличивал ситуацию, по крайней мере, если речь идет о наших славных Вооруженных Силах. Теперь все эти тыловые крысы, хорьки и прочие грызуны более мелких масштабов с удивительным проворством тоже кинулись замазывать, подчищать и переписывать. А то кто его знает, чем черт не шутит, пока Бог спит? И все переоформленное, заново распечатанное и изготовленное тащили на подпись командиру. Вылавливали его везде, где бы тот ни пытался скрыться. Даже когда он, окончательно сорвав голос и отупев от чтения различных документов, в отчаянии попытался укрыться в сортире, возле дверей с тривиальной буковкой "М" мгновенно образовалась очередь бумажных страдальцев, деликатно покашливавшая и скребшая ногтями требуя, чтобы их выслушали и даровали вожделенную, снимающую ответственность подпись. За три часа, прошедших с утра до приезда прокурорской бригады, командир роздал столько автографов, что иной эстрадной звезде и не снилось.
И вот свершилось, истошно мявкнув клаксоном, через ворота КПП в часть влетела прокурорская "Волга", лихо тормознула перед штабным крыльцом и будто взорвалась изнутри - с таким проворством брызнули из нее в разные стороны, растекаясь по всем закоулкам, аккуратные молодые ребятишки в одинаковых мышиного цвета пиджаках. Было их неприятно много, и они сразу взяли быка за рога. Старший в бригаде деликатно, но твердо отклонил предложенную командиром "хлеб-соль", с ходу оккупировал кабинет начальника штаба, и началось. Мышиного цвета ребятишки резво перетряхнули часть вверх дном. С деловым видом перерыли все бумажки, какие нашлись в роте охраны, что-то изъяли, с кем-то просто переговорили, кого-то вызвали на допрос к старшему.
А когда увидели виновника торжества - чернокожего белоруса, напряженно посовещались и куда-то позвонили по мобильнику. После чего старший объявил командиру, что на всякий случай сейчас подъедут ребята из ФСБ, раз уж в деле замешан африканец. На крик души командира, что этот африканец служит в режимной части больше года, и за это время не имел никаких сношений с черным континентом, мышиный пиджак лишь тонко улыбнулся.
Весть о прибытии представителей ФСБ мгновенно разлетелась по замершей в предвкушении грядущих событий части. Вот тут уже взвыли и научно-испытательные отделы. Над паникой тыловиков перед приездом прокурорских следаков офицеры из "науки" только злорадно смеялись. Они никогда ничего не крали, не продавали налево и не списывали задним числом. У них просто не было такой возможности. Поэтому перспективой уголовной ответственности их напугать было весьма сложно. А вот "тыловые крысы" пусть повертятся - жирок растрясти полезно. Теперь же ситуация изменилась кардинально. ФСБ редко интересовалась мелкой "химией" с тушенкой и соляркой. А вот за режим секретности спросить могла. Да так, что мало не покажется! По части понеслась очередная волна подчисток документов, теперь уже тех, что касались различных секретов. И весь этот вспененный девятый вал вновь выплеснулся на многострадальную лысую голову командира.
Но всему, в том числе и различным проверкам, приходит когда-нибудь конец. Как говорится, лучше страшный конец, чем бесконечный страх. Солнце начало клониться к закату, так и норовя спрятаться за дальний окоем земли, и активность прибывших чинов заметно пошла на убыль. Первыми убыли, набрав гору различных бумажек и вызвав на завтра к себе в прокуратуру всех виновных, причастных и просто попавшихся под руку, мышиные пиджаки. Чекисты задержались несколько дольше: мило улыбались, знакомились, беседовали, выбирая собеседников по какой-то лишь им самим ведомой системе, в промежутках исподтишка шарили по округе цепкими внимательными взглядами и делали одним им известные выводы. Но вскоре и им надоело, пожав плечами и тепло попрощавшись, убыли восвояси никого на завтра не вызвав. После чего командир сильно зауважал контрразведку.
Уже глубокой ночью, кое-как наведя порядок в разоренной набегом проверяющих документации, часть постепенно забылась горячечным сном. Спал рядовой Дмитренко, беспокойно ворочаясь на продавленной панцирной сетке кровати, и плыла перед ним во сне вольная африканская саванна, по которой почему-то табунами бродили работники прокуратуры и ФСБ. Спал измученный командир роты охраны, расположившись прямо на столе у себя в канцелярии. Спал начальник штаба на старом диване у себя в кабинете. Спал командир, разметавшись по постели, в предутреннем кошмаре вообразив, что в часть приезжает инспекция Министерства Обороны для проверки состояния учета и сбережения оружия и находит следы подчисток в документах, по которым проводили злосчастные три патрона.
Новый день большинство участников вчерашней драмы встретили в коридорах здания военной прокуратуры. Тщательно готовились к предстоящему допросу, по нескольку раз репетировали ответы на самими же придуманные вопросы, стыковали показания. Для поддержания должной бодрости командир лично рассказал несколько тут же придуманных историй о коварстве прокурорских следователей, которым ради лишней "палки" в отчете ничего не стоит закатать на зону всех присутствующих. И так перепугал народ, что многие начали нервно курить и заикаться, а рядовой Дмитренко всерьез задумался о срочной эмиграции на историческую родину папаши. Смущала лишь перспектива в обязательном порядке есть человечину, но, - решил несчастный рядовой, - если бы попался кто-нибудь из вчерашних мышиных пиджаков, он, пожалуй, не отказался бы.
Наконец прибыл сам военный прокурор гарнизона - свежий и бодрый, пахнущий дорогим одеколоном, сразу видно, хорошо спавший прошедшей ночью. С удивлением обозрев замершую у его кабинета толпу солдат и офицеров, прокурор дружески кивнул командиру и абсолютно буднично и ничуть не зловеще спросил:
- Вы по какому вопросу, товарищи?
Однако, подготовленные командирскими байками товарищи тупо молчали, пряча глаза, в задних рядах от звука прокурорского голоса начали падать в обморок, а командир роты охраны вдруг ощутил неудержимое давление в области мочевого пузыря.
- Ладно, - так и не дождавшись ответа, произнес прокурор. - Вас, товарищ полковник, прошу в кабинет. А вы, товарищи, садитесь, не стойте.
Ответом ему был нервный смешок.
Выслушав командира, прокурор от души посмеялся, извинился за горячность своих подчиненных, по таким пустякам оторвавших людей от работы, и посоветовал наказать чернокожего бойца своей властью.
- Как своей? - опешил командир. - А я? А все остальные?
- А что вы? - в свою очередь удивился прокурор. - Согласно директиве номер (длинный ряд цифр с дробями) вы за действия подчиненных, связанные с их личной недисциплинированностью и халатностью, ответственности не несете, равно как и все остальные, кого вы там привели.
- А в чем мораль? - спросите вы. А в том, что уж коли ты КОМАНДИР, так судьба твоя такая - первым ответить за нерадивого подчиненного, а только потом самому с него спросить, что бы там не писали товарищи сверху в приказах и директивах (длинный ряд цифр с дробями).