БИТУМ НА МАРСОВОМ ПОЛЕ

- Бодук стар, и я дряхл. Пхит затупился, а кандон совсем не родит! - вздыхал старик Дык, пуская кхой в лазурное небо. - Все ксяу! Где Бак Хо, обещавший другую жизнь?
- А у донти совиет какие буонбаны и линтуев полно! - шептал Дык, глядя вслед проехавшей грузовой машине, пылящей в сторону залива Камрань. - Мне бы четверку линтуев - я бы с кандоном живо справился!
Но машина удалялась, увозя к лазури залива русских матросов.
Сидящий в кузове офицер последний раз взглянул в сторону вьетнамца, переводя взгляд в другую, более оптимистичную, сторону - на белый пляж в голубых барашках наката, но успел подумать:
- Бык у него старый, да и сам он дряхл. Плохо все! И где Дядюшка Хо, обещавший ему другую жизнь?
- Тащ, Вы это...осторожнее! - привстал на корточках один из четырех матросов, показывая пальцем на бидон в черных подтеках, стоящий справа от сидящего офицера. Поздно, черная жижа уже оставила свою отметину на голубых тропических штанах.
- Какого ...!- вскрикнул он, но не продолжил. Лишь достал беломорину, закурил и выпустил дым в лазурное небо.
Прибыв на стенку пункта базирования Камрань, офицер Валера проследил за выгрузкой доставленных бидонов, отпустил машину и пошел на плавбазу «Иван Кучеренко» выполнять свои прямые и более приятные, чем доставка жидкого битума, обязанности: подавать пар и воду, загружать торпеды и ракеты и пить шило в перерывах со знакомыми механиками с ошвартованных по бортам атомных подводных лодок.
Матросы же, покурив, начали распечатывать бидоны, исполняя приказ комдива, уставшего чистить запылившиеся ботинки. Приказ гласил:
- К утру...дь...стенку...чую...превратить...как у кота...чего...штоб блестела! После подъема флага...тыть...буду всех...ать...аком...как последних солдат на этом...ном плацу! Начальник штаба, план строевых занятий мне на стол к концу дня, пжалыста...ядь!

Валера подошел к своей каюте и увидел открытую дверь - гости! На диванчике у иллюминатора сидел крайне приятный человек - доброжелательный и толковый флагмех.
- Тащ первого ранга, чем могу служить?
- Валерий Викентьевич, у тебя шила нет?
- Ну, для Вас-то достанем. Сколько надо?
- Одного хватит. Валер, я у себя в каюте буду. Достанешь - принеси, ладно?
- Добро!
Слегка вздохнув, Викентьевич надел на плечо сумку из-под противогаза, сунул в нее пустую бутылку и пошел к старпому получать полкило спирта из своей обильной месячной нормы. Получив, поднялся палубой выше и постучался в дверь флагмана.
Услышав «Добро» и открыв ее, увидел капитана 1 ранга, сидящего за письменным столом в ворохе бумаг.
- Тащ перворанга, вот, пожалуйста! - улыбнулся Валера, вытаскивая из сумки и ставя на стол бутылку.
Флагмех же почему-то прыснул и ударил кулаком по столу. Несильно. Из его глаз потекли слезы.
- Обидел? Мало? Килограмм надо было? - не понимая, подумал Викентьевич.
- Валер, я ШИЛО просил! Такое железное и острое...бумаги прокалывать и подшивать! - заржал морской полковник.
Ссыпавшись в низы, в машинное отделение, смущенный механик нашел сварочный электрод и приказал бойцу срочно превратить его на шлифовальном станке в: «Железное шило! Понял? Железное...острое...с ручкой!» Через пятнадцать минут он уже нес готовый дырокол флагмеху. Принес и смутился повторно, увидев на столе все еще стоящую бутылку.
- Тащ каперанг, бутылку можно забрать?
- Зачем? - улыбнулся тот. - Оставь и вечером заходи. Закуску я обеспечу.

Утром, стоя в строю своего экипажа на блестящем плацу, Викентьевич был мягче разлитого битума, вопросительно прислушиваясь к работе своего внутреннего котла. Очень жарко! Котел явно кипел, так как свистели клапаны в ушах.
- Мирно! К маршу отверженных! На одного ленивого дистанция! Первый корпус прямо, остальные - право на борт! Шлагом арш! - паясничал начштаба.
Первая коробка дружно ударила левой ногой, но так и увязла, вопросительно подняв правую над растекающейся горячей массой. Сразу вспомнились вечерний киносеанс и студент Шурик...

Почему не состоялись строевые занятия, комдиву объясняли долго. Всем штабом. Поняв, тот сам объяснил присутствующим, что такое битум...в бочке...плашмя. И порекомендовал выход из ситуации...раком, но быстрее последнего.
И вот на Марсовом поле, названном в честь расплавленных шоколадок, закипела работа: линтуи, вооруженные лопатами, пахали как бодуки на поле Дыка - медленно и непроизводительно. Битум, закрыв грудью многострадальную вьетнамскую землю, не хотел сдаваться, отплевываясь.
За безынициативной работой черных матросов печально наблюдали стоящие на юте плавбазы Валера и флагмех. Курили, выпуская кхой в лазурное небо.
- Плуг нужен, - сказал капраз.
- А машину дадите? - воспрянул Викентьевич.

Дык не верил своим глазам: по его невспаханному кандону несся русский буонбан с ЧЕТЫРЬМЯ ЛИНТУЯМИ в кузове! ЗИЛ остановился и выплюнул русского офицера; матросы сгрузили на землю два деревянных ящика и кусок пропиленового конца.
- Дык, бать, плугом помоги! - сказал русский, показывая пальцем на пхит. - А мы тебе мыла хозяйственного и тушенки дадим. И конец...тебе...тоже.
Умный Дык все понял сразу и потер пальцами:
- Кхонг вам. Тра тьен мат! (Нет! Платите деньги.)
Ответ его обескуражил - он не знал значения слова «кхуй». Значит быть торгу...
Показав пальцем на линтуев, вьетнамец сразу определил цену вопроса.

Через два дня Валера привез плуг обратно: он был хорошо заточен, до блеска, и покрашен в блестящий черный цвет.
- Бать, ну как мои быки? - спросил он у старика, кивая в сторону четырех матросов, заканчивающих вскапывать поле.
- Линтуй совиет - мот нгуой бодук!
- Дык, а я чего говорил? Лучший бык - советский матрос!

Карибский кризис
(по рассказу врача-биохимика)

Бомбардировочный полк морской авиации лихорадило. Самый главный командующий ставил на Кубе ракеты и обещал всем показать "мать оф Кузька". Экипажи сидели на аэродроме в готовности номер Генштаб ее знает какой. Командир полка во время телефонных разговоров со своим начальством строил такое выражение должностного лица, что его портрет мог бы довести вероятного противника до кондрашки. В довершение всего из Центра прибыл шибко политический офицер и толкнул обалденную речугу насчет долга, бдительности и мирового империализма, в результате чего большая часть рядового состава впала в похоронное настроение. Словом, дело пахло керосином. В данном случае - авиационным.

В конце концов поступил приказ усилить охрану аэродрома в рассуждении шпионов и диверсантов. Вот из-за этого приказа и оказался один матрос на посту в самом дальнем углу летного поля - там, где кончается влетная полоса, а начинаются пустыри, кусты, ямы, забор... Нет, забор-то как раз и не начинается, он там тоже заканчивается. Потому как в его отсутствие не в пример способнее мотаться в ближайшее сельцо за спиртным.
Помначкар снабдил матроса инструкцией: "Буде шо - пали з карабину".

Осмотрев вверенную территорию и припомнив страшилки московского гастролера, матрос понял, что стоять столбом - не самое эффективное занятие для защиты от диверсий. Его в предрассветном сумраке видать за версту, а он в ближайших кустах ни черта не видит. Захотят, так снимут как миленького. А потому - отошел на стратегически выгодную позицию, использовав как укрытие некую халабуду в три доски (не то там хранили неисправный прожектор, не то пожарный багор, а может, то и другое вместе). И принял положение для стрельбы лежа.

Солнце взвилось из-за горизонта со скоростью зенитной ракеты, расшвыривая по дальним углам ночные тени. По взлетной полосе длинными прыжками удирал на запад вражеский шпион в темных очках, в бороде и в шляпе. На него заходил в атаку аэродромный "козел". Сидящий за рулем незнакомый капитан бросил машину в пике и нажал клаксон. "Нннныыыыыы!" - низким голосом проревел автомобиль-штурмовик. От перепуганного шпиона пахнуло свежим навозом...

Матрос выбрался из своего укрытия. Солнце действительно взошло, а диверсия по выведению аэродрома из строя шла полным ходом. С обеих сторон взлетной полосы паслись коровы, непрерывно болтаясь туда и обратно по бетонке. "Нннныыыыыы!" - низким голосом проревел бык. Главный же диверсант, замаскированный под пастуха, принципиально не реагировал на окрики и курил. Судя по мерзостному запаху - что-то нервно-паралитическое.

Спасать положение и очищать полосу от крупного рогатого скота следовало немедленно. Матрос очень кстати вспомнил инструкцию мудрого помначкара и взялся за карабин:
- Даю две минуты убрать скотину к такой-то бабушке. Потом открываю огонь на поражение.
Поражение кого имелось в виду - сказано не было, но ствол СКС был направлен не в сторону быка.

Через несколько минут обиженное мычание раздавалось уже далеко за территорией летного поля. Довольный матрос вернулся на предписанную позицию и принялся бодро нести службу в полном соответствии с Уставом. Происки врагов кубинской революции встретили сокушительный отпор!

БОДРСТВУЮЩАЯ СМЕНА
Учебный взвод в карауле (третий месяц службы). Не в первый раз, - во второй, - поэтому воины чувствуют себя уже вполне уверенно - посты знакомы, хитрости начальства тоже. Позади испуг новичка, когда за кустами мерещатся злобные эмиссары вероятного противника и коварный дежурный по части. Лето, тепло, сухо - карауль себе и радуйся.
Ночь, рассвет еще не обозначился. Очередная смена выходит из караульного помещения. Пошли. Маршрут длинный - четыре поста. Ближний, склад ГСМ, - метрах в трехстах от караулки, ее крыльцо и двор как на ладони, а ночью еще и слышно все там происходящее. Поэтому у часового на руках все козыри.
Дальний, парк НЗ, - от караулки километра полтора. Это, как утверждает замполит, если шагом, бегом меньше. К нему (посту)по лесу вела бетонка, но шарканье солдатских каблуков слышно издалека, так что если не зевнешь - не попадешься.
Мой пост - последний. Идем. Часовой на ближнем уже извещен - перед выходом ногами потопали, в ладоши похлопали, затвором пощелкали. Подходим. Метров за пятьдесят: «Стой, кто идет?». Нет ответа, продолжаем движение. Опять: «Стой, кто идет?» - тишина, идем. Метров за двадцать передергивается затвор и «Стой, стрелять буду!» Ответный крик: «Разводящий со сменой, бля!». И тут неожиданное: «Разводящий на месте, остальные ко мне!» - «Ты что, охренел?» - пауза - «Разводящий ко мне, остальные на месте!»
Пошли разборки: «Я вас, бля, научу тоненько пердеть!» Сменившемуся немедленно был предложен немудрящий учебный набор из «вспышек справа, слева, сверху». Венчалось все «нападением на пост» - сколько раз там кнопку жать уже и не вспомню. Однако, нажатие произведено, стоим, ждем, смотрим на караулку. Разводящий засекает по секундной стрелке. Хлопает дверь, вываливается бодрствующая смена и на рысях выдвигается к посту. Что-то не так, бегут как-то странно. Вскоре причина открывается - прибежавшие захватили с собой огнетушители. Новая порция командных воплей, новая серия учебных ядерных взрывов для виновника забега, а заодно и для огнетушительной команды.
Успокоились, идем дальше. Второй пост, старые казармы. Чего, спрашивается, караулить пустые одноэтажные бараки? Напряглись. Зря, там Абдуллаев (тот, который «Песню о буревестнике»). Обошлось. Третий пост. Часовой "караулит" в окопчике, ствол направлен в нашу сторону. Решил, служака, объявиться в последний момент. Плавали, знаем, подруливаем осторожненько, изо всех сил себя демаскируя. Проверка знания устава караульной службы, раз ты такой службоносец, бля, выискался, - курсант зевает, молчит как партизан, да еще автомат свой разводящему вручил типа посмотреть на номер. Ясное дело, вспышки отовсюду и недвусмысленное предложение пообщаться с шахматной доской два раза вне очереди (ну, обчество поняло, о какой доске речь)
Разводящий, наш замок, как бы это сказать, раздосадован донельзя. Весь путь до дальнего поста он разговаривает сам с собой. Отборным матом, причем в третьем лице: «Он, бля, им и нах то бл.., и в пду это бл.., а они, нах, ох.. бл..в ж..» Короче, к приходу на дальний замок взвел себя не хуже пружины арбалета, надави слегка на триггер - разнесет в клочья. Но нет, все мирненько, все по уставу, часовой на месте, рожа не заспана, без всяких там узоров. Оттаял слегка замок, уже и обычные слова выговариваться начали - «оборзели», «заманали»...Ну ладно, «а если нападение на пост - ваши действия, товарищ курсант?» Моментальный бросок в сторону кнопки - нажатие и крик замка: «Чтоли бы бл..просил я вас нах...?». Вспышки, вопросы по уставу. И обещания, обещания...
Неизвестно, сколько бы это продолжалось, если бы не медленно, ОЧЕНЬ МЕДЛЕННО приближающиеся из леса топот и оглушительное сопение.
На этот раз замок не орал. Он катался по земле, икая и, кажется, попукивая. Планшетка то и дело била его по...э...ширинке, автомат валялся в песке. Наш развеселившийся командир, конечно, мог бы что-нибудь сказать, например, спросить у прибежавших (ну пусть будет прибежавших)«Ребята, а какого... вы опять притащили огнетушители?»
Такие дела.(с)Курт Воннегут

Не секрет, что писари часто имеют доступ к печати части. Начальство им доверяет, и солдаты этим не злоупотребляют. Впрочем, если и наглеют, что бывает очень редко, начальство разбирается само - выносить сор из избы себе дороже.
Служил в нашем отряде сын то ли командира, то ли зама одного из отрядов нашего же строительного управления. Он как-то рассказал такую историю:
был в отцовском отряде солдат-писарь. Отслужив где-то год, сей военный истребитель решил, что хватит с него, оформил себе все документы на дембель (как учили :-), шлепнул нужные печати и свинтил домой.
Встал на учет в военкомате, прописался, зажил, в общем, припеваючи. Тут появился злобный офицер и увез с собой в часть.
Дослуживал писарь вдали от штаба.

Вчера в теленовостях показывали репортаж об открытии российской военной базы в Киргизии. С большой помпой и славословиями. Ожидают Путина на церемонию открытия.

Диктор: "...На базе будет постоянно находится 300 российских военнослужащих. Весь обслуживающий персонал - местный."

Показывают столовку и тетку в белом халате (повариху).

Тетка: "Сегодня у нас на обед - суп гороховый и макароны, у россиян - суп макаронный и гороховое пюре".