Продолжая армейскую тему...
Это не преамбула, а необходимый ликбез для непрофессионалов. Славные Войска Противовоздушной Обороны Страны, ныне благополучно угробленные, состояли из трех видов. Истребительная авиация мочила летательные аппараты потенциального противника на дальних подступах, Зенитно-ракетные войска всей своей мощью рубили супостата в непосредственной близости от прикрываемого объекта, а Радиотехнические войска (РТВ) осуществляли радиолокационную разведку воздушного пространства. Ну и вооружение у них было соответствующее. Летчики летают на истребителях, ракетчики стреляют из ЗРК, у командира радиотехнического батальона есть пистолет. Ну так - на всякий случай.
Командиром дивизии был молодой талантливый летчик, очень гордившийся своей героической профессией. А начальником РТВ уже предпенсионный, очень спокойный и уверенный в себе полковник Турский, настоящий профи. Ну не взлюбил первый второго! Всякое бывает. Я такой молодой, дико растущий, скоро генералом буду, а тут этот пенек старый все время под ногами путается, перед глазами маячит, на пенсию его. Ну и чуть что - кто виноват: Турский! Турский туда, Турский сюда, Турский - какого черта? Практически беспрерывно, по поводу и без повода. И вот боевая работа на командном пункте. Отражаем воздушный налет учебного противника. Все крутятся, как белки в колесе, аж пар идет. Комдив орет на все службы сразу, ну и между делом не забывает Турскому на нервы капать. Кульминация! И комдив уже в полной запарке ставит всем задачи на уничтожение супостатов. Авиация туда, ЗРВ - сюда, а на подкорке, в подсознании еще этот Турский, как гвоздь ржавый! И он уже в полном состоянии крайней заведенности орет по громкой связи: Турский!
НачРТВ: Отвечаю.
Комдив: цель 2514 - уничтожить!
В этот момент даже дикторы замолчали. Весь КП затаился, как перед ядерным ударом и ждет развязки ситуации (см. выше о вооружении радиотехнических войск. Чем ее уничтожать?).
Честь и хвала старым профессионалам!
Турскому хватило 10 секунд для формирования достойного ответа и по ГГС раздался его спокойный уверенный голос: Товарищ Командир, радиолокационная станция к взлету готова!

Действие происходило в те времена, когда пятнадцать сестричек тихо и мирно уживались под одной крышей отчего дома, а советский народ обажал по праздникам лицезреть свою военную мощь на экранах телевизоров.

Танковая часть. Всё новенькое, только отстроенное. Плац (плац??!!) - часть покинутого бомберами на веки вечные аэродрома. Бетонное поле. От горизонта до горизонта. Где ещё парады репетировать, как ни здесь. Со всего округа, да что там округа - со всей европейской части Союза собралась тяжёлая техника разного назначения из частей-отличниц на круглосуточные тренировки. Настал день последней, Генеральной репетиции. Ждут генерала из штаба подготовки. В девять часов утра всё готово к представлению. Аккуратные танковые коробки на исходных перемежаются тягачами с громадными ракетами, БМПешками, Катюшками и прочими чудесами техники. Всё вычищено и покрашено. На лобном месте воздвигнуты помпезные помостки для большого гостя. Чуть правее трибуны, на кромке бетона ровненьким рядком пристроились семь или восемь флагштоков, наспех воткнутых в грунт. Стяги красиво развеваются на ветру, поднимая мораль и настроение бойцов. Перед ними - командирский танк. Из него осуществляется эфир. В этом танке находится дирижёрский пульт. Ведётся перекличка по радио. Все на позициях, замерли, в ожидании команды трогать. Наконец с КПП приходит весть - едут.
- Всем порядкам - запуск, - доносится голос командира.
Сотни дизелей одновременно разорвали воздух могущественным рыком (чтоб нашим врагам такое ночами снилось). По радио понеслись доклады младших командиров о готовности. Старший командир уже баллансировал на грани интеллектуального оргазма, когда увидел несущегося к нему на всех парах офицера. Капитан одной рукой придерживал фуражку, а второй куда-то тыкал свёрнутой газеткой.
- Тащ командир - флаг, - прокричал запыхавшийся капитан.
Командир обернулся на флаги, потом в непонимании на капитана.
- Крайний шток, командир.
Вроде всё в порядке, ровненько хлопают себе, развеваются на ветру, как в песне. Но, что такое? На крайнем правом штоке, рядом с государственными флагами, рядом с флагами родов ВС примостился полноформатный стяг спортивного общества "Спартак" с провокативным девизом "Спартак-чемпион".
- Миша, разворот на месте, 180, правое плечо вперёд сичас же - взвизгнул командир впав в неприсущую ему истерику.
Механик-водитель не растерявшись провалился вовнутрь, десятки тонн брони прыгнули вперёд, и развернулись.
- Миша, топчи флаг, крайний справа, сейчас же, левым траком, вперёд - продолжал в состоянии аффекта командир. В то же мгновение на плац влетела генеральская чёрная Волга ГАЗ-24М.
Танк рявкнул, двинулся вперёд и как спичку уложил мятежный флагшток. Разворот, ещё один прыжок и всё вернулось на свои места. Только гордый красно-белый Спартаковский стяг перемешанный с грязью в агонии трепетал на земле, как сбитая птица.
Генеральская Волга совершает плавный разворот, приближаясь к помосткам с пугающей грациозностью. Резко тормозит, завывая протекторами в лучших традициях советских фильмов про шпионов. Генеральская дверь открывается, обладатель дубовых листьев и здорового пуза молодцевато выпадает из авто. Не замечая козыряющих присутствующих, галопом летит туда, где только что вальсировал танк. В радиусе тридцати метров всё живое замёрзло, как в ожидании взрыва ядрённой бомбы. Кажется, даже сотни дизелей перешли со звериного рыка на виноватое лепетание.

- Владимир Андреич, можно Вас на минутку - вкрадчиво пропел генерал. Командир, лихорадочно перебирая в голове миллионы отмазок покорно двинулся на эшафот.
- Владимир Андреич, я Вас знаю давно. Я всегда считал Вас грамотным командиром, я всегда Вас уважал и считался с Вашим мнением. Но (резко понизив голос), сука ты, Вовка, тыж знаешь, я за Спартак с рождения болею, и сын у меня там играет. Был бы тут Динамовский - хай с ним, а так - готовь коньяк.
- По машинам , - заорал генерал, лихо взлетая на трибуну. - И это, Владимир Андреич, я хочу знать, как он туда попал.

- Шёл на бреющем и зацепился - подумал командир.

ПОГОНЯ ЗА ПРОКУРОРОМ

Погожим октябрьским днем Юрка Хорошевский вдруг ни с того, ни сего был облечен доверием. Конечно, Файзуллаев с радостью облек бы доверием кого-нибудь другого, но в штабе больше никого из офицеров не оказалось, а разыскивать кого-то из них по всему военному городку времени не оставалось - дело было довольно срочным.
Юрке предстояло взять под свою команду сержанта Диму и автомобиль, подъехать к конторе военторга, принять там на борт проверяющего из окружной прокураторы и доставить указанного проверяющего в Читу. Юрке в этом мероприятии отводилась роль «старшего машины» - почему-то считалось, что боец, отправленный на задание в одиночку, обязательно заблудится, или загуляет, или потеряет машину, или сотворит еще что-нибудь.
- Задача ясна? Повторите, - глядя в преданные глаза старлея, приказал Файзуллаев после того, как трижды изложил Хорошевскому эту самую задачу.
Юрка поднял глаза в потолок и уверенно отчеканил:
- Первое. Найти в парке машину и сержанта Колмогорова. Второе. На этой машине под управлением сержанта Колмогорова в 10.00 явиться к конторе военторга по адресу... - тут Юрка замялся, поскольку адреса конторы он не знал, да у конторы, впрочем, никакого адреса и не было, - Явиться, в общем... Третье. Забрать в конторе проверяющего из Читы и доставить его к месту службы!
Юрка покосился на комбата, проверяя произведенное впечатление. Комбат был доволен, хотя какое-то нехорошее предчувствие его все-таки грызло.
- И запомните, товарищ старший лейтенант, - Файзуллаев подошел к Юрке вплотную и тому пришлось задрать голову, чтобы своими честными глазами заглянуть ему в лицо, - Это - ПРИКАЗ! Мой и командира дивизии. Думаю, вам не надо напоминать, что любое отступление от него...
- Никак нет! - отрапортовал Юрка.
- Вы в дивизии и так не на самом лучшем счету, так что я бы попросил вас действовать без собственной инициативы. И если хоть малейшее самоуправство... - за спиной рука Файзуллаева непроизвольно сжалась в кулак.
- Так точно! - выкрикнул Юрка, - Приказ - доставить проверяющего в Читу. Никакого самоуправства!
- Идите и выполняйте.
Хорошевский лихо развернулся на каблуках и вышел, чеканя шаг. Комбат еще несколько минут смотрел на дверь, за которой скрылся старлей, после чего позвонил Ванюшину и отчитался, что указание комдива - увезти к едрене-фене прокурорского проверяющего обратно в Читу, - выполнено.
Ровно в 10.00 пропыленный батальонный КамАЗ стоял у дверей конторы в компании еще четырех или пяти разнокалиберных грузовиков и мотоцикла начальника военторга майора Черняева. Через минуту появился и окружной проверяющий. Точнее, появилась. Это была молодая женщина в штатском, с короткой стрижкой и с потрепанным «дипломатом» в руке. Юрка удивился, но помня о наказуемости любой инициативы, вслух свое удивление выражать не стал. Женщина открыла дверь, застенчиво улыбнулась старлею и несколько расплывчато спросила:
- Я к вам?
- К нам, к нам, - радушно ответил Хорошевский, и женщина, закинув на сиденье свой «дипломат», принялась неуклюже карабкаться в кабину. На ней были туфли на высоком каблуке, поэтому задача оказалась не из легких. Юрка подумал, будет ли считаться самоуправством попытка вылезти из машины и подсадить проверяющую («прокуроршу», как он ее мысленно окрестил), и решил, что будет.
В конце концов Прокурорша кое-как забралась на сиденье, повертелась немного, устраиваясь поудобнее и обратилась почему-то прямо к сержанту:
- Ну что, поехали?
Сержант медленно обратил свой взор на Хорошевского, получил утвердительный кивок и тронулся с ошеломленным выражением на лице.
Некоторое время ехали молча. Форсировали бурлящую Тургу, затем миновали синий указатель с перечеркнутым названием станции. На железнодорожном переезде Юрка не выдержал и завел разговор о погоде. Мало-помалу разговорились. Как обычно это бывает в незнакомой компании, разговор шел ни о чем - о погоде, о природе, о ценах на продукты. Спросить у своей спутницы ее имя старлей постеснялся, назвать свое - не догадался. Когда закончилась погода и продукты, Хорошевский перешел к анекдотам. Прокурорша с удовольствием смеялась, и постепенно лед между ними начал таять. У Юрки нашлась при себе пара бутербродов, у нее - яблоко, короче говоря, четырехчасовое путешествие в Читу обещало быть приятным. Водитель в беседе не участвовал, лишь изредка бросал на прокуроршу недоверчивые взгляды, хотя от старлейского бутерброда не отказался...
А потом в разных точках мирненского гарнизона одновременно произошли следующие события.

В 10.35 в штабе саперного батальона заверещал телефон. Звонил Ванюшин. Почти дружелюбным тоном он поинтересовался у Файзуллаева, не замерз ли где по дороге откомандированный им водитель, добавив, что чин из окружной прокуратуры уже полчаса болтается на пороге конторы и пугает своими погонами военторговских шоферов.
- Я так и знал! - комбат грохнул кулаком по столу.
С потерей Хорошевского он мог бы еще кое-как примириться. Но вместе с Юркой пропала почти новая машина и лучший водитель батальона. Поэтому через пять минут весь батальон был брошен на поиски пропавшего КамАЗа и негодяя-ротного. Выяснилось, что последний раз Юрку видела продавщица киоска, где он около десяти часов покупал сигареты. Куда он направился потом, продавщица не видела, но помнила точно, что в тот момент КамАЗ был при нем. Поскольку киоск находился прямо напротив конторы военторга, разъяренный Файзуллаев, сопровождаемый замполитом, отправился снимать показания с местных водителей, которым случилось в тот момент оказаться поблизости. Там же он обнаружил и окружного проверяющего - толстого усатого полковника, который с философским спокойствием курил, сидя на разбитом крыльце. Военторговские водители поискам ничем помочь не смогли - возле конторы постоянно ошивалось несколько машин, одни приезжали, другие уезжали, и запомнить какую-то из них было практически невозможно.
Приблизительно в это же время в кабинет начальника военторга майора Черняева с грохотом ворвалась главный бухгалтер Екатерина Матвеевна, таща за собой растерянного шофера Витю Рогулькина.
- Владимир Михалыч! У нас ЧП! Пропал кассир!
- Что значит - «пропал»? Что это вам, иголка, что ли? Сидит, наверное, где-нибудь, чаи гоняет, - озадачился Черняев.
- Да нету, нету ее нигде! - закричала Екатерина Матвеевна и дернула Рогулькина за рукав, - Ну, расскажи сам!
Витя пожал плечами, потер запястье, освобожденное из железной руки бухгалтерши и, перемежая свою речь многочисленными междометиями, пояснил:
- Ну, заехал я за ней, как положено. «Собирайся, - говорю, - поехали». И пошел заводиться. Ждал-ждал - нету!
- И пошел искать, - вмешалась взволнованная Екатерина Матвеевна, - Касса закрыта, ее нигде нет. Господи, говорила же я - человек второй день работает, нельзя ее сразу одну в банк посылать! У нее же денег в кассе было....!!!
Главный бухгалтер запустила руки в прическу и принялась качать головой, словно страдая от зубной боли. Начиная волноваться, Черняев вслух предположил:
- А может, она пешком в банк пошла? Вы ей вчера хорошо объяснили, что у нее машина будет?
- Пешком?! Это за десять-то километров!!! С такими деньжищами?!
- Я все-таки проедусь, посмотрю, - вскинулся майор и, на ходу цепляя фуражку, кинулся прочь из конторы.
На крыльце он с разбегу вонзился в группу оживленно жестикулирующих людей, среди которых узнал полковника из прокуратуры, которого уже полчаса считал уехавшим, шапочно знакомого замполита из саперного батальона, еще какого-то военного и троих своих водителей... Оказалось, в саперном батальоне тоже кто-то (или что-то) пропал.

Тем временем Юркина спутница-прокурорша начала проявлять признаки беспокойства. Она все с меньшим вниманием слушала анекдоты, реже смеялась и все время крутила головой, озирая окрестности. Когда оставалось всего ничего до станции Оловянная, она не выдержала:
- Послушайте, а куда мы едем?
- То есть как - куда? - удивился Юрка, - Здесь дорога одна.
- Я вижу, что одна, - занервничала спутница, - куда она ведет?
- В Читу, конечно. - Юрка удивился еще больше.
- В Читу?! - пискнула прокурорша, - Зачем в Читу? Мне надо в Бырку, в магазин, а потом в Безречную!
- Ну откуда же я знаю, зачем? - Хорошевский пожал плечами, - Мне приказано - доставить вас в прокуратуру. А уж зачем - это ваше дело.
- Приказано?! Кем?!!! Я не поеду ни в какую прокуратуру!
- Слушайте, я-то тут при чем? Командир дивизии отдал распоряжение, я выполняю.
- Остановите машину! - в голосе прокурорши послышались плаксивые ноты, - Остановите немедленно, или... или... или я за себя не отвечаю!
Она прижала к себе свой «дипломат», забилась в дальний угол кабины и оттуда дикими глазами смотрела на Хорошевского. Юрка начал проявлять характер. Не вступая в дальнейшие пререкания со своей пассажиркой, он решительно скрестил руки на груди и уставился в другую сторону. Перехватив удивленно-испуганный взгляд сержанта, Юрка глазами сделал ему знак не обращать внимания на выходки вздорной бабы и ехать, куда ехал.
Прокурорша возилась в своем углу, шуршала какими-то бумажками и клацала замками «дипомата». Хорошевский твердо решил ее игнорировать и выполнить приказ во что бы то ни стало, поэтому подпрыгнул от неожиданности, когда она вдруг истерически крикнула ему в ухо:
- Руки вверх!
Старлей обернулся и обомлел.
Со смешанным выражением смертельного испуга и решительности в широко распахнутых глазах женщина смотрела ему в лицо. В правой руке она держала самый настоящий пистолет, в левой - ярко раскрашенный баллончик. Обе руки отчаянно тряслись.
Первым на новый поворот событий отреагировал сержант Дима. Выписав несколько зигзагов на узкой дороге, он съехал передним правым колесом в кювет, распахнул дверь и вывалился из кабины, оставив Хорошевского один на один с ненормальной прокуроршей.
Юрка слегка замешкался. Над ним неотвратимо, словно проклятие, висело напутствие Файзуллаева. Но с другой стороны, слово прокурора, к тому же вооруженного, тоже кое-что да значит.
- Послушайте, - начал Юрка, стараясь унять дрожь в голосе, и подозревая, что произошла какая-то чудовищная ошибка, - давайте попробуем договориться. Денег у меня нет. Машина эта вам тоже вряд ли пригодится. Может, разойдемся по-хорошему?
Прокурорша смотрела на него окоченевшим взглядом, молчала и казалась почти парализованной. Сочтя, что переговоры движутся к успеху, Хорошевский с максимальной деликатностью потянулся к пистолету, чтобы изъять его у своей неуравновешенной спутницы. Это было его ошибкой.
- Не трожь, гад! - пионерским голосом воскликнула прокурорша и нажала головку распылителя.

Кавалькада из УАЗика и майора Черняева верхом на мотоцикле подоспела как раз в тот момент, когда Юрка в полуобморочном состоянии вывалился из кабины на дорогу. Он жмурился, тер кулаками глаза и ругался невероятными словами. Еще через несколько минут подъехал хромоногий ГАЗ Вити Рогулькина. Выпрыгнувшие из УАЗа Ванюшин и Файзуллаев кинулись к Юрке, неторопливо выбравшийся вслед за ними полковник прокуратуры предпочел наблюдать за происходящим на расстоянии.
Майор Черняев, спешившись с мотоцикла, бросился к пассажирской двери кабины и успел как раз вовремя, чтобы подхватить обезумевшую Юркину попутчицу. Следом за ней на ноги майору упал пистолет и тяжелый «дипломат». Ярко раскрашенный баллончик она продолжала сжимать побелевшими пальцами. Баллончик все еще шипел и выплевывал остатки сильно пахнущего вещества.
Когда после некоторой суматохи стало ясно, что ни ее, ни Юркиной жизни ничто не угрожает, генерал и подполковник начали говорить разом, на повышенных тонах и обращаясь одновременно друг к другу, к Юрке, к Юркиной пассажирке и начальнику военторга. Понять, кому именно адресуется та или иная фраза, вскоре стало невозможно, но никто и не пытался. Даже комдив, поймав от Файзуллаева семиэтажный комментарий, предназначавшийся Хорошевскому, пропустил его мимо ушей.
- А какого хрена! - кипятился Юрка, - Она бы хоть сказала, кто такая! Села и едет... У нее на лбу не написано!
- А я откуда знала! - с рыданиями вторила «прокурорша», - Я села, он поехал! У них тут у всех... Машины одинаковые! Все в камуфляже! И рожи у всех... - Хорошевский с Рогулькиным насторожились, выпятили челюсти и втянули животы.
Начальник военторга, не пришедший еще в себя после шока, вызванного исчезновением инкассатора, не слушал их перепалку, только изумленно мотал головой и приговаривал:
- Барда-а-а-ак... Ну, барда-а-а-ак...
Рогулькин, давно так не развлекавшийся, восхищенно сиял глазами и старался не пропустить ни одной мелочи.
И тут вдруг молчавший до сих пор полковник из окружной прокураторы громко хмыкнул. Ванюшин и Файзуллаев, как по команде, повернулись к нему, ожидая приговора. На лице полковника отражалась тяжелая внутренняя борьба - губы кривились, щеки раздувались, усы ерзали из стороны в сторону, как большая энергичная гусеница. В конце концов полковник не выдержал и расхохотался.
- Прокурор! - гремел он, тыча пальцем в зареванную Юркину спутницу, - Ой, держите меня!!! Ой, караул! А ты-то, ты-то, - обратился он к Юрке, - тоже хорош! Приказ у него....
- Нет, ребята, ей-богу, - добавил он, утирая слезы, - брошу все и переведусь к вам служить. У вас тут весело.
Следом за полковником вымученно заулыбался Ванюшин, потом и Файзуллаев развез лицо в какое-то подобие улыбки. Юрка тоже начал было хихикать, но, поймав взгляд своего начальника, осекся. Оскалившись капотом, заулыбался даже военторговский грузовик.
Недоразумение было кое-как улажено. Полковник из прокуратуры, все еще хохоча, влез в кабину Юркиного грузовика, в кустах отыскали и водворили за руль сержанта-водителя, и военная машина, жалуясь на свою тяжелую жизнь, отчалила в сторону Читы.
Ванюшин смерил начальника военторга взглядом, напоминающим тяжелую кувалду на боевом взводе, сел вместе с Файзуллаевым свой УАЗик и уехал в другую сторону.
- Знаешь что, - обратился вдруг Черняев к женщине, - Ты пистолет-то мне, пожалуй, отдай. Он хоть и не заряжен, но мало ли что... Деньги тут на фиг никому не нужны, а на пистолет могут позариться.
Он двумя пальцами принял оружие из рук еще всхлипывающей кассирши, и, оседлав свой мотоцикл, пустился вдогонку за комдивом.
Рогулькин проводил его взглядом и презрительно сплюнул:
- Перестраховщик.... Ну ты чё там, успокоилась? Поехали, что ль... В банк все равно уже поздно, не хватало еще на обед опоздать.
Кассирша в последний раз хлюпнула носом, кивнула и послушно полезла в кабину.


P.S. Я до сих пор безмерно благодарна этом толстому смешливому прокурору. Если бы не он, неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба моих героев и моя собственная. Ведь как-никак это был всего второй день моей работы в должности инкассатора военторга и моя первая встреча с Юркой Хорошевским. Правда, знакомством ее назвать нельзя - нас тогда никто не удосужился представить друг другу, и я в тот день так и не узнала имени человека, в лицо которому выплеснула почти целый баллон отравы для тараканов.
А познакомились мы гораздо позже.

Уссурийск 1983 год.
- Слухай задачу: Завтра с утра поедем в Смолянку. Там для нас в Доме офицеров наглядную агитацию нарисовали, надо забрать и к понедельнику установить! Вопросы есть? Макарыч сплюнул и вполголоса выматерился в адрес замполита, судя по всему. Ни ему ни мне ехать за 200 км по июльской жаре не было никакой радости. Замполита это, естественно, никоим образом не волновало, выступать - себе дороже, а посему рано утром мы выехали по направлению к Шкотово. Смоляниново(Смолянка) являла собой маленький поселок при узловой ж.д. станции, по левую сторону которой располагались тыловые службы флота,а по правую какая-то мотострелковая дивизия. Дом офицеров, однако же, был огромен и по архитектуре своей напоминал московский Дворец съездов.
Макарыч вышел из служебного входа Дома офицеров явно не в духе. Наглядная агитация,за которой мы сюда и явились, еще не была готова. То есть, готова -то она была, но сохнуть ей оставалось как минимум до следующего утра. На звонок Макарыча замполиту было отвечено, чтобы ждали, пока высохнет. На довольствие нас, естественно, никто ставить не собирался. Макарыч, не переставая материть Гнуса, забрался в кабину и скомандовал мне ехать в пристанционный поселок, где у него, как наверное в любом населенном пункте Приморского края, кто-то знакомый жил. Знакомый был дома, Макарычу очень обрадовались, он тоже успокоился и разулыбался, увидев в углу большую бутыль, судя по всему, с самогоном. Мне был выдан сухпай в виде куска сала, буханки хлеба и пары банок гречневой каши с тушенкой:
- Поедешь в Дом офицеров, найдешь там прапорщика Денисенко.Скажешь, кто ты есть, он найдет куда тебя пристроить до утра. Вопросы есть?
Денисенко привел меня к местному художнику, поручив тому приютить до утра. Парня звали Лехой, оказалось, что он к тому же из Ленинграда, считай - земляк. Дело уже шло к вечеру, я выгреб из карманов всю наличность, Леха в свою очередь, извлек из-за портрета какого-то военачальника пару трояков. Отсутствовал он недолго и результатом явилась полуторалитровая бутыль железнодорожного шила. От авиационного оно отличалось желтоватым цветом и запахом то ли масла, то ли керосина, уже не упомню... От Лехи я и услышал тогда эту историю:
С новым пополнением к нам прибыли двое музыкантов. Лева и Вова (прям,как Лещенко и Винокур прим.Бегемота). Музыкантов настоящих. Лева, маленький носатый еврей, закончил институт культуры им.Крупской по классу хорового дирижирования, Вова вылетел из музучилища, где обучался игре на духовых и ударных инструментах. Причем, вылетел с последнего курса. Естественно, директор Дома офицеров был несказанно рад этому приобретению, потому что музыкантов, как таковых, в его распоряжении не было. Были бойцы,умеющие играть, что им покажут, нот, естественно, никто не знал, и три марша, не считая похоронного, которыми "Жмуркоманда" услаждала слух личного состава, навязли в ушах у всех. Посему, появление профессионалов от музыки очень обрадовало директора п-пка Трубина(Труба). Начпо, полковник Пилипенко(Пила),послушав оркестр, выразил недоумение репертуаром:
- Трубин! Вот, я тут уже 5 лет, а музыка всё та же. Твои музыканты больше играть ничего не умеют, что ли?!
- Товарищ полковник! У меня сейчас с новым призывом два профессионала пришли! Консерваторию Ленинградскую закончили. Будем менять репертуар!
- Это хорошо! К 7 ноября надо какой нибудь новый марш исполнить. Успеешь?
- Так точно!
- Пятого в 10 утра приду слушать.
Начпо ушел, Трубин вызвал Леву и Вову:
- Короче, нам поставлена задача к 7 ноября разучить и исполнить на параде новый марш. Вы из Ленинграда,образование у вас есть. Репетируйте хоть круглые сутки, но чтобы к пятому числу марш был готов!
Лева и Вова блестяще справились с поставленой задачей. Начпо,явившийся на прослушивание, был очень доволен. Музыканты играли слаженно, даже с каким-то подъемом. Пилипенко поинтересовался:
- А как называется марш?
- Марш подводников, товарищ полковник!
- Хм... Подводников... Ну, ладно! Главное, музыка хорошая. Хоть мы и не подводники - нехай будет!
7 ноября серые шеренги дружно печатали шаг под новый марш. Гремела медь, гулко ухал барабан. Довольные командиры, взяв под козырек, приветствовали марширующие роты. Хотелось расправить плечи и грянуть строевым, подпевая старательно гремящему оркестру:
-We all live in a yellow submarine!
Yellow submarine!
Yellow submarine!..
BEATLES - FOREVER!!!

Главным достижением военного зодчества в городе была гарнизонная гауптвахта. Строилась она, как и все остальные здания в военном городке, военными строителями, но, в отличие от офицерских домов, строилась на совесть. Оно и понятно: домов строили много, и для чужих людей, а губу - одну, и для себя.
Возводилась гауптвахта с учетом многовекового международоного опыта. Не были забыты ни стены Бастилии, ни подвалы гестапо. Узкие пеналы камер с серыми шершавыми стенами, крошечные зарешеченные окошки под высоким потолком, полуметровые бугристые пороги - камера Штрилица по сравнению с этим была просто номером "люкс".
Впрочем, номера класса люкс здесь тоже присутствовали: две камеры для прапорщиков, дооборудованные дощатым топчаном, вмурованными в пол железными столом и табуреткой, а также пустым графином и книжкой Уставов. Пустой графин представлял собой изощренное средство психологического давления на похмельных прапорщиков.

Однако недолго была губа базой отдыха стройбата. Начались известные реформы, в результате которых СССР перестал существовать. Военные строители разъехались по своим кишлакам и аулам. Опустели улицы города, опустели и камеры гауптвахты. Солдаты-срочники вдруг превратились в ценный дефицитный ресурс. Остались они только в местном батальона охраны, который постоянно сокращался и которого едва хватало для несения службы в караулах.
Военная мысль, как известно, никогда не стоит на месте. И однажды она заявилась в голову начальника штаба гарнизона, с изумлением обнаружившему не использованный до сих пор грандиозный резерв в виде нескольких тысяч офицеров-испытателей, которым явно нечего было делать. Одним из результатов был приказ о комплектовании караула N1 (гарнизонная гауптвахта) исключительно офицерами и прапорщиками. Так и получилось, что губу, на которой сидели обычно один-два залетчика из батальона охраны, теперь круглосуточно охраняли 12 офицеров...

- Значит, так, Петрович, - сказал командир, - Документы твои в Москву отправлены, приказа теперь ждать не меньше месяца, сам знаешь. Ну а пока приказа нет, съезди-ка ты на юга, за арбузами. С Ибрагимом я созвонился, он ждет тебя с машиной в пятницу утром. Ну как, неплохой я тебе дембельский аккорд придумал?
Петрович вежливо хохотнул над свежей и оригинальной командирской шуткой. После бурно отпразднованного недавно сорокапятилетия любое его движение сослуживцы называли дембельским аккордом.
- Отдохнешь перед дембелем, на солнышке погреешься, арбузов налопаешься - продолжал командир, - Ну, сам знаешь, не в первый раз. Только вот что... Водку у чеченцев не покупай - паленая она там вся. И вообще, воздержись от употребления, я тебя прошу. Вот вернешься - все вместе и обмоем.
- Да что я, сам не понимаю, тщ командир! - Петрович принял вид обиженный и негодующий.
Командир посмотрел на него с сомнением. Видимо, выражение благородного негодования на широкой багровой морде Петровича показалось ему не очень убедительным.
- Ну, ладно. Водителем тебе даю контрактника Сашку - парень ответственный, непьющий, не то, что наши прапора. Выезжаете завтра. Да, кстати, езжай в форме, так с ментами проще разговаривать. Подполковников они еще, вроде, уважают.

Знаете ли вы главную обязанность старшего машины? Только не надо тыкать мне в лицо Уставом и разными наставлениями. Главная обязанность и забота старшего машины - не дать водителю заснуть. Особенно после пятнадцати часов тряски по пыльным дорогам Среднего и Нижнего Поволжья, и особенно в бледной красками астраханской полупустыне с выгоревшей травой от края до края, где глазу не за что зацепиться. Поэтому старший машины обязан: говорить непрерывно, развлекать шофера, рассказывать ему сказки, анекдоты, расспрашивать о жизни - словом, делать все, чтобы не оказаться вдруг в придорожной канаве посреди степи колесами вверх.
Петрович это прекрасно знал. После Волжского можно было расслабиться: основная часть пути позади, постов больше не будет. Две бутылки пива, выпитые во время короткой остановки в Волжском, привели его в благодушное настроение. Все анекдоты были рассказаны, все подробности Сашкиной жизни выпытаны и обсуждены, и даже политические темы были уже закрыты с единодушным вердиктом "Ельцин - сволочь, развалил страну". Нужно было искать новую тему, и решил Петрович внушить молодому Сашке уважение к прежним временам.
- Да, Сашка, вот ты говоришь "Ельцин-сволочь". А ляпнул бы ты что-нибудь такое при Брежневе, так пожалел бы... Сидел бы уже... - Петрович помолчал, подумал, чем бы Сашку попугать, и закончил внушительно: - в спецтюрьме КГБ.
Сашка уважением не проникся. О КГБ он, конечно, слышал, но для его поколения это слово было уже просто телевизионной страшилкой.
Сказать по правде, знания Петровича о спецтюрьмах КГБ тоже были не очень обширными, и почерпнуты были в основном из новых газет. Тем не менее, на Сашкино непочтение он обиделся. Благодушие стремительно испарялось вместе с последними молекулами пива, душа подполковника требовала срочной дозаправки.
Машина как раз въехала в какой-то городишко. Невдалеке от дороги проплывали символы нового времени - ярко освещенные круглосуточные ларьки.
- Останови машину! - приказал Петрович. Сашка заныл "ну тщ пдплковник, ну пара часов же всего осталась, выспаться бы еще до погрузки", но Петрович был непреклонен.
- Сказано тебе - останови! Я через десять минут вернусь - видишь, даже документы не беру... Будут они меня еще чеченской водкой пугать... - угрожающе пробормотал Петрович, направляюсь к ближайшему ларьку.

Совместный патруль делал последний ночной обход по маршруту. Два милиционера-ППС-ника бодро шагали впереди, сонные офицеры плелись шагах в десяти сзади. Вдруг сержант остановился.
- Смотри, в канаве еще одно тело лежит. Куда их складывать, полный обезьянник уже...
- Да этот, вроде, военный. Точно, в форме. Товарищ капитан, это ваш клиент!
Подошли офицеры.
- Подполковник. Не наш, смотри - погоны красные. И документов нет, странно... Неужели обокрали?
Похлопали по плечу, попытались поставить на ноги. Подполковник пошатался, не открывая глаз, и сделал попытку упасть обратно в канаву. Капитан вздохнул:
- Звони дежурному, пусть машину пришлет, отвезет его на губу. Там в "люксе" проспится. Не бросать же его здесь...

Петрович с трудом разлепил глаза. Взгляд уперся в бетонную стену. Голова болела нестерпимо, лежать было неудобно и жестко. Петрович медленно, стараясь не делать резких движений, сел. Оглядел помещение. Помещение ему не понравилось. Особое отвращение вызвал мутный пустой графин. "Черт, опять в обезьянник попал... В первый раз вижу обезьянник с графином." Петрович посидел немного, понемногу вспоминая вчерашний вечер. "Бляха-муха... Я ведь уже должен быть у Ибрагима!" Обреченно вздохнул и стал подниматься. Нужно было объясняться с ментами, искать Сашку...
К его удивлению, железная дверь оказалась открытой. Петрович вышел в коридор. Слева было несколько рядов решеток. Справа, у выхода, стоял человек в форме, читал книгу. Поднял глаза на Петровича, улыбнулся и сказал:
- Доброе утро!
- Доброе... - пролепетал Петрович. Взгляд фокусировался с трудом, но форма на человеке была точно военной, не ментовской. Судя по количеству звездочек - капитан. И кобура на ремне, явно не с огурцом внутри. У Петровича неприятно похолодело в животе.
- Э... Я на улицу выйду... А то мне что-то нехорошо... - выдавил из себя Петрович.
- Конечно, конечно! - сердечно улыбнулся капитан.

Солнце больно стегнуло по глазам. Петрович оказался на дне бетонного колодца. Верхние края колодца ощерились блестящими стеклянными осколками, над ними висела колючая проволока в несколько рядов. Возле дальней стены стояла вышка. Человек на вышке повернулся в сторону Петровича, наклонился вперед. Высоко, но видно - одна большая звезда на погонах, майор. Петрович повернулся к выходу, в дверях стоял, улыбаясь, капитан. Зрение вдруг стало четким и контрастным, и Петрович явственно увидел синий просвет на выгоревших на солнце погонах. В глазах потемнело, и он потерял сознание.

В комнату начкара сбежался весь караул. На топчане лежал грузный подполковник с мясистым, но неестественно белым лицом. Разводящий держал у лица подполковника склянку с нашатырным спиртом. Начкар ругался в телефонную трубку:
- Носит тут этих алкашей-краснопогонников! Что значит - машина ушла? А если он у меня тут кони двинет? Здесь губа или ЛТП!?
Со стороны топчана донесся какой-то сдавленный звук. Начкар обернулся. Подполковник лежал с открытыми глазами и не отрываясь смотрел на висящий на спинке стула китель. С голубыми петлицами, с эмблемой ВВС. Лицо подполковника быстро багровело.
- Авиация, бля!.. - прохрипел подполковник. - Чуть до инфаркта не довели! Я уж думал... - Петрович помолчал, - ...cпецтюрьма КГБ!