История незатейливая, но вспоминаю ее до сих пор с удовольствием.
Итак, 1980-й олимпийский год, управление радиотехнического полка в Северном Зауралье. Жаркое лето. Бригада из четырех залетчиков осуществляет заветную мечту начальника тыла - строит теплицу. Дело в том, что на открытом грунте здесь овощи не растут (страна вечнозеленых помидоров). Стимул у бригады, что называется, неслабый: по окончании строительства - дембель.
Строительство, естественно, начинается с фундамента. Так что, ладим мы опалубку из бросовых досок, которые обтесываем топорами, и ими же сколачиваем.
Аккурат в это время наступает чисто солдатский праздник - 100 дней до приказа. В этот день было принято стричься наголо, чтобы к дембелю как раз отросли нормальные волосы. В соответствии с присущей командирам и особенно замполитам СА абсурдной логикой, обычай этот преследовался беспощадно.
Я же, как человек, относившийся к самодурству начальства с особым цинизмом, на сто дней не просто постригся, а при помощи двух молодых бойцов побрился до зеркального блеска.
Как уже говорилось, ладим мы опалубку. Как вдруг появляется на нашей стройплощадке продавщица из войскового магазина и просит помочь. Дескать, привезли говядину, две полутуши, и надо ее нарубить. Мясо рубить никому из нас не доводилось, но я все же решился взяться за это дело. Тем более, что продавщица пообещала не только осуществить руководство процессом, но и снабдить меня сигаретами.
С полутушами я справился, хотя умаялся изрядно.
Здесь надо сказать, что магазин у нас располагался в подвале двухэтажного здания штаба, и вела туда широкая бетонная лестница. Так что, поднимаюсь я неспешно по ступеням, как вдруг из-за угла выходят пять курсантов. Это были практиканты из Вильнюсского училища - ВВВКУРЭ, которые буквально только что приехали, и ничего еще о нашей части не знали.
А вид у меня такой: голова бритая, пилотка за поясом, ворот расстегнут, рукава закатаны. Все х/б в ошметках мяса, в руке - скользкий от крови топор.
Курсанты стали, как вкопанные, и один из них спросил:
- А что у вас там?
- Гауптвахта, - устало ответил я, и, помахивая топором удалился.
Немая сцена удалась на славу.

Про орднунг
Рассказали мне недавно байку. Про настоящий Орднунг. Именно такой, с большой буквы О. И хоть взяло меня сомнение, но не доверять тоже резона нет, ибо живой человек в природе существует. Так, что слушайте теперь как этот самый настоящий Орднунг выглядит.



История эта началась в 1943 году, когда юный унтер Вермахта, назовем его Ганс, оказался в советском плену. Описание того, как он в этот самый плен попал, опустим. Попал и попал. Не он первый, не он последний.

Елок в России много, снега тоже, так что Ганс не скучал. Шуровал пилой и напевал про Августина.

Время шло неспешно. Вот первый год прошел, вот второй. Вот и война закончилась. Камерадов по лагерю стали одного за другим отправлять обратно в Дойчланд. А его все не отпускали. Орднунг ист орднунг,-подумал Ганс,- значит надо ждать. Так и сидел по победного. Любовался елками. Про снег тоже не забывал.

И то ли снежинка какая волшебная в глаз попала, то ли заговоренной елочной иголкой укололся, но когда по договоренности с Аденауэром, последние немцы были возвращены нах, ээээ, Фатерлянд, Ганс заявил, что ему и здесь неплохо.

Возражать не стали. Руки у парня были, а мужиков в стране не хватало. Ну и что, что немец, лишь бы человек был хороший. Выправили бывшему унтеру серпастый-молоткастый. Так и остался Ганс в России.

Жил своей жизнью, обзавелся семьей. К тому моменту, когда и внуки уже пошли, ни о какой Германии он уже не думал. Пенсию получал, футбол смотрел.

Но случились 90-ые. Жить становилась все труднее и труднее. Родня, пересмотрев в очередной раз телевизор, все чаще стала намекать, что не слишком ли он задержался в России? Раз намекнули, два намекнули. Однако, тенденция наметилась.

Плюнул Ганс, да и пошел в немецкое консульство - оформлять документы на выезд. Документы приняли. Через какое-то время Ганс снова оказался в Германии.

И здесь он узнал, что мало того, что у него все эти годы сохранялось гражданство Германии, так он еще и числится в Бундесвере. Только взгрустнул, что опять придется с ружьем бегать, как у порога нарисовался социальный работник.

Объяснив Гансу ситуацию, он сообщил, что последнему причитается унтерское денежное довольствие с 43-го года, плюс ко всему, он должен был в 70-ых уволиться по выслуге лет и ему положена пенсия за все эти годы, размер которой составляет ... Когда Ганс узнал сколько составляет этот самый размер, то присвистнул и непроизвольно произнес что-то про муттер и далее неразборчиво.

-Но есть одна закавыка, - продолжал работник. -Вы должны подписать бумагу, что не имеете претензий к правительству Германии и отказываетесь от подачи судебного иска.
Да какой нафиг иск! - подумал Ганс, - Это я, получается, теперь превратился из рублевого миллионера, которыми были почти все граждане России, в настоящего марочного. Можно даже сказать, выдержанного. Во дела...

-Утром деньги, вечером стулья? - на всякий случай переспросил он немца. Тот удивленно поднял брови, но Ганс не стал вдаваться в подробности и полез за ручкой. Сделка совершилась.

Орднунг ист орднунг. Ганс обрел свое богатство. Прикупил пару магазинов и зажил счастливой жизнью бюргера. А у всякого приличного бюргера должен быть свой адвокат. Завел такого себе и Ганс.

И вот как-то попивая баварское, он со смехом рассказал своему законнику, какая история с ним приключилась. Адвокат поперхнулся пивом и закричал:
-Да тебя обули как лоха последнего, братан!
Примерно так он и сказал. Ну, или может быть что-то похожее. Не знаю точно, каким арго пользуются адвокаты в Германщине.

И пока Ганс недоуменно пытался понять в чем же здесь можно обмануть, адвокат продолжал вопить:
-Карьера! Ганс, в армии ты мог делать карьеру! Тебе выплатили как унтеру, а обязаны были учесть твое повышение. Понимаешь?
Ганс не понимал.
-Ну, как тебе объяснить? Тебе за выслугу лет звания должны давать! Так что ты, получается, минимум фельдфебель, а то и офицер. Понял!?

Да, - подумал Ганс,когда адвокат успокоился, - все-таки и здесь нет настоящего Орднунга. И пошел за бутылкой Столичной.
(C)
http://users.livejournal.com/_tezka/120027.html

ПРО ИНДИЮ

Деньги были длинные, но узкие. Розового цвета, украшенные монументальными изображениями тракторов, комбайнов и прочей сельскохозяйственной утвари. Между этими ископаемыми чудесами буржуазной техники тут и там виднелись рабочие с гаечными ключами, крестьяне, держащие мотыги в положении "на плечо", пышущие здоровьем женщины в сари и защитники освобожденной от колониального гнета Индии, абсолютно, кстати, неотличимые от зловредных сикхских террористов.
Кроме этого каждая купюра была аккуратно продырявлена в уголке. Два раза. Две малюсеньких дырочки.
Объяснялось это просто. Темные индусы, решив не утомлять себя изобретением банковской упаковки, попросту сшивали деньги степлером.
Мичман Березовский, именуемый, конечно же, Березой - огненно-рыжий, безжалостно вспотевший и возбужденный донельзя - поддевал ножом скобу, аккуратно вытаскивал и слюнявя пальцы отсчитывал, сверяясь с ведомостью.
- В очередь станьте. Не напирайте, - страдальчески ныл он. - Распишись. Получи. Отходи. Следующий.
Глаза его при этом были круглые, как два советских пятака. Мичман страдал. Вообще-то он раздавал деньги. Но раздавая деньги, мичман страдал. Страдал так, как могут страдать только лишь баталеры.
- И зачем вам столько денег? - ворчал он, поддевая очередную скобу. - Будь моя воля... Получи, - шлепал он по столу валютой.
И очередной осчастливленный зарубежными деньгами уходил, лениво раздумывая, на что потратил бы волю товарищ мичман. Если бы она была его.
Между террористом и трактором помещались арабские цифры "пять" и "ноль", а под ногами тетки в сари можно было прочитать "rupie". Рупии, стало быть. И таких бумажек доставалось аж по четыре штуки. "А зачем тебе больше?" - спрашивал Березовский. И был прав. Больше и правда незачем. Да и эти ни к чему.
Панаджа встретила грязью, пылью, нестерпимой жарой. Наш сотрясающийся всей железной утробой автобус с водителем, рулившим не куда положено, а куда глаза глядят, и курчавым пацаненком, всю дорогу не выпускающим изо рта свисток, остановился с душераздирающим скрежетом, переходящим в предсмертный стон, прямо посреди площади. Некогда центральной, а теперь судя по всему, базарной. Казалось, что на этой самой площади собралось население если не половины Индии, то уж половины Гоа - точно. Товар лежал на наспех сколоченных прилавках, болтался на вешалках. Иногда располагался прямо на камнях. Даже статуя, поставленная не то многорукому богу Шиве, не то белому колонизатору Редьярду Киплингу в несколько слоев была увешана платьями, автомобильными чехлами и еще чем-то очень цветастым.
Город с криком превращался в один большой базар.
- Почем? - спросили наши, подходя и тыча пальцем в направлении чего-то.
Обрадованный индус залопотал по-своему, потом по-английски...
Наши смотрели на него как юный партизан на преподавателя немецкого языка.
- Ты чего, - покрутили они пальцем у виска, - не понимаешь? Тебя же русским языком спрашивают: Сколь-ко сто-ит? Хау мач, понял, нет?
Говорили они при этом громко и руками совершали некие движения, долженствующие, видимо, помочь при переводе.
- Ну чего смотришь, блин!
Это дошло. Индус достал ручку и на ладони нарисовал трехзначное число.
- Да ты охренел, мужик! - высказали свое мнение наши, воодушевленные установившимся контактом. - Такие цены!..
Индус захлопал глазами. И даже побелел. Потом зачеркнул первое число и написал другое. Поменьше.
- Ну вот, - сказали наши, - налаживаются... отношения. И индуса можно научить... в общем...
Правда то, чему можно научить индуса, злодейски искореняется славным племенем замполитов, поэтому здесь мы об этом упоминать не будем.
- А ну дай. - Наши отобрали у индуса ручку и самостоятельно нарисовали цену.
Индус глянул на ладонь, и глаза его округлились.
Он схватился за голову, потом подпрыгнул и с криком хлопнул себя руками по бедрам.
Потом индус приземлился. И начал говорить. Он говорил долго и пространно, витиевато и красноречиво. То прикладывая ладони к груди, то вздымая их в жаркое индийское небо. Честное слово, если бы наши понимали по-английски...
- И чего ты, мужик, горло дерешь? - пожали плечами наши, разворачиваясь. - Не, дорого слишком. Пошли.
Индус заткнулся, как будто его выключили.
В другом месте разговор был продуктивнее. Для индусов.
Дружною толпою наши ввалились в аптеку.
- О, - сказали они, подходя к прилавку. - Это то, что надо.
Вы знаете для чего вдали от берегов и от особ противоположного пола нужны противозачаточные средства?
Лично я не знаю. Но раз покупали, значит нужны.
- Хау мач? - сказали наши индусу-аптекарю, указывая на цветастую коробочку.
- Фо рупи. - Аптекарь оттопырил четыре пальца. Почему-то по два на каждой руке.
- Четыре, - сказали наши, сосчитав. - А такое... такое... понимаешь...
- С шипами, - подсказал кто-то самый умный.
- Точно. С шипами. С шипами, понимаешь?
- Ши-пи? - переспросил индус, не понимая.
- Да шипы, - обрадовались наши. - Вот такое же, - они потрясли коробочкой перед индусским носом. - Вот такое, но только с шипами.
На коробочке была нарисована разбитная деваха с огромной грудью.
- Шипи? - Палец индуса поскреб ее под подбородком. - Шипи?
- Шипы, шипы, - покивали наши. Правильно мыслишь, маугли.
"Маугли" достал еще одну коробочку. Здешняя деваха была потоньше, зато нарисована целиком.
- Шипи, - сказал индус, кладя девок рядом. - Сикс рупи.
Теперь на каждой руке он оттопырил по три пальца.
- Ладно, разберемся, - сказали наши, сравнивая девок. - Не, это не шипы, - авторитетно заявили они через минуту.
- Нет, ну как ты не понимаешь, - горячились они. - Вот смотри, - пальцем они рисовали некую фигуру, надеясь видимо, что индус поймет. - Вот. С шипами.
Индус покивал. До него дошло.
- О`кей, - сказал он, криво улыбаясь. И отправился к стеллажу, исписанному индийской вязью.
- Слава богу, - сказали наши. - Пока объяснишь, что хочешь, так и вовсе запаришься.
И вытирали выступивший пот.
Рано, рано обрадовались.
Индус принес стеклянную баночку, наполненную мутно-белой мазью.
Протягивая это через прилавок он морщился и брезгливо кривил губы.
- Ты чего принес, родимый?! - поинтересовались наши. - Ты чего себе думаешь?!
Индус мгновенно начал понимать по-русски. Баночка исчезла как испарилась.
- Ладно. - Наши решительно рубанули ладонью. - Берем это. И вот это. Сколько за все?
Индус достал калькулятор, потыкал в клавиши. "Шесть плюс четыре"...
"Десять" - высветилось на дисплее.
- Тэн рупи, - сказал индус, разворачивая дисплей в нашу сторону.
- Десять, - сказали наши. И кинули на прилавок две пятерки. - На, бери.
Индус замахал руками.
- Но, но, - говорил он, отпихивая пятерки.
- Чего это он? - недоумевали наши.
- А может он с русских деньги не берет? - предположил кто-то, кто все еще верил в то, что советских моряков любят не только знакомые женщины.
- А может, и не берет, - хмыкнули наши.
Но индус не хотел отдавать непонятные "шипи" за бесплатно.
- Итс, - он поднял одну коробочку, - сикс рупи. Итс - вторая "девка" тоже взлетела в воздух, - фо рупи.
Он снова уронил их на прилавок и растопырив пальцы на обеих руках, подытожил:
- Тэн рупи.
- Ну так на, бери! - Наши пихнули пятерки в сторону индуса.
- Но, - снова замотал головой индус. Ну как они не понимают? - ясно читалось во взгляде. - Сикс, - он потряс руками - пять растопыренных пальцев на одной и один на второй, - энд фо. - Теперь в воздухе болталась только одна рука. - Э-э... тэн. Тэн. Андэстенд?
- Ну ты утомил, мужик! - разозлились наши. - Вот тебе. Тэн! - И снова пихали пятерки индусу.
Индус тяжко вздохнул, достал тетрадь - родную - двенадцать листов в клеточку и написал в столбик: "4+6=10".
- Ну гляди, - сказали наши. И скорчили на роже снисходительность.
На том же клетчатом листе, только не в столбик, а в строчку, наши написали: "5+5=10".
- Понял, Рабиндранат Тагор?
- О... О`кей, - закивал индус.
- Ну то-то, - сказали наши.
И ушли, унося в полиэтиленовом пакетике то, что индусы отныне именовали "шипи".
Лозунгом следующего дня стало слово "Ченч". Завидев наших, индусы призывно размахивали руками и кричали "Ченч, ченч!". Кричали они еще и "Шипи!", но это слово уже устарело.
"Ченч" - это обмен. Выходит, и мы к языкам способны.
Началось все так:
- Эскьюз ми, сэр, - сказали индусы, указывая на наш фотоаппарат. И залопотали что-то по-английски.
- Донт андэстенд, - ответили наши. Но задумались.
Подумали и решились. И понеслось. Индусы с большим удовольствием скупали электротовары, фотоаппараты и цветные металлы. Бедный Береза рвал свои рыжие кудри, а боцман стонал, раскачиваясь из стороны в сторону. Вдвоем они выглядели весьма и весьма живописно. А только медь исчезала. Исчезала так тихо и незаметно, что обнаруживалось ее отсутствие очень нескоро.
А наши бродили по Индии с полной сумкой электробритв.
- Ну гляди, - говорили они индусу, уже слюнявившему палец.
И тыкали вилкой в розетку.
Бритва радостно жужжала.
- Гив, - говорил индус, делая приглашающие движения ладонью. - Гив ми.
- Ну на, - говорили наши, протягивая жужжащую бритву.
Индус брал бритву и осторожно водил ею по ладони. Прямо по линии судьбы.
- Ну ты, в натуре, темный, индус, - говорили ему наши. И переворачивали индусскую ладонь
Бритва тут же вязла в густой растительности.
- О, йес, - говорил индус и отсчитывал рупии.
- Следующий, - говорили наши, доставая новую бритву.
Вилка вошла в розетку, но жужжания не последовало.
- Спокойно, - говорили наши. И доставали новую бритву.
- Вот, смотри, - говорили наши в другом месте, щелкая затвором фотоаппарата. - Вот так, потом так. Потом взводишь. Вот эту хреновину, понял?
Индус кивал, повторяя новое слово.
- А потом щелкаешь, - заканчивали инструкцию наши. - Не, не здесь. Вот тут. - И жали.
Ожидаемого щелчка не последовало.
На индийской роже - бородатой и смуглой проявлялось подозрение.
- Э-э-э... - сказали наши. И быстро нашлись: - Там пленка, пленка... там.
- О, филм, филм, - сказали индусы и достали бумажник.
- Если кто из вас, - говорил связист личному составу боевой части, раскачиваясь с пяток на носки, - хочет купить спиртное, то напомню, что матросам срочной службы употребление спиртных напитков запрещено. - Он подождал, пока личный состав проникнется и продолжил: - Поэтому давайте деньги мне. Я куплю и отдам вам, когда поедете домой. Если, конечно, сам не выпью, - добавил он после минутного раздумья.
Нашли идиотов, товарищ капитан-лейтенант. Спиртное приносилось прямо в порт. Мешками.
- Давай, давай, - хриплым шепотом кричали индусы. И пуляли виски прямо через борт. В обмен на цветной металл.
Курчавый пацаненок не только дул в свисток. Он еще и выпрашивал. Выпрашивал все подряд - значки, деньги, сигареты. При этом он размахивал руками, объясняя и быстро-быстро лопотал, мешая родной язык с английским.
Пачка "Мальборо" с рук стоила двадцать рупий. И сигаретами с ним делились. Курил он лихо, пуская дым через нос и сплевывая на брусчатку. До тех пор пока кто-то не дал ему кубинский "Партагас".
Такого от советских моряков индусенок не ожидал. Он храбро втянул горький кубинский дым и... согнулся в приступе кашля. Сопли, слезы - все это пришло одновременно.
- То-то, - сказали наши. - А задолбал ты выпрашивать.
Теперь индусенок был осторожнее. И прежде чем сунуть сигарету в рот, читал надпись. И на наших смотрел с уважением.
А наши эти крепкие сигареты курили по-своему. Они поджигали их с фильтра и несколькими быстрыми вдохами протягивали его, добираясь до табака. После кубинского фильтра кубинский табак был ничуть не крепче отечественной "Примы".
- Тебя как зовут? - спросили наши, сквозь сизые клубы. - Ну... нэйм, - вспомнили они из школьного курса. - Нэйм твое как?
- Самба, - задумчиво ответил индусенок, круглыми глазами глядя, как курят эти загадочные русские.
Как знать, может быть из этого курчавого и чумазого вырастет в будущем новый Тагор. И умудренный годами, поседевший бородой - поведает миру о загадочной русской душе. Про "ченч", про "шипи" и про то, что именно русские курят, достигая нирваны.
- Ты террорист? - спросили на прощанье наши у бородатого водителя автобуса. Просто так спросили, чтоб приятное человеку сделать.
Смысл фразы индус схватил влет - как борзая зайца.
- Ноу терроризм, ноу! - горячо затряс он бородой. И оправдываясь, принялся показывать различные расстояния от земли. - Ай`м ноу терроризм.
- Ну смотри, - похлопали его наши по плечу.
Прощаясь, Самба выкрикнул прямо в удаляющуюся корму все, чему успел научиться за несколько дней общения с русскими моряками. Кричал задорно, растягивая рот в белозубой улыбке. И рукою взмахивал.
Интересно, а если он когда-нибудь выучит русский язык настолько, чтобы понять, что именно кричал?..

Ах как мы легкомысленно в юности путь свой избрали,
Соблазнившись на ленточки эти и на якоря.
А.М. Городницкий

курсантам всех времен посвящается

Воспоминание для юношества или некоторые способы преодоления экзаменов.

Я хотел бы начать эту записку, если можно так выразиться, с исповедания веры. Я верю, что вы, ребята, кто сегодня носит на плечах погоны с якорями, ничем не хуже нас. Вам даже труднее, чем было нам. А нам просто довелось родиться и пройти эту школу на четверть века раньше, и только-то. Я верю, что и сегодня в стенах «систем» вы опытно познаете и сорадуетесь нормальной, мужской дружбе. Я верю, что по-прежнему существует выручка и в драке, и в том, чтобы донести до роты пьяное тело товарища, и что последняя сигарета делится не только на два, но и на пять и на семь ртов, а друг слышит от друга правду, а не лесть.
Несомненно, многое или почти все из написанного ниже существует у вас и ныне, а технический прогресс способен добавить и многое новое. Тем более, мне будет приятно, что написанное носит черты не инструкции, а курсантских «мемуаров».

Основных принципов сдачи экзаменов немного (как они выглядели у нас).

1. Шпаргалки (в дальнейшем - шпоры) пишутся коллективно, для чего все вопросы распределяются равными долями по количеству народа в классе. Отличники могут добровольно писать шпоры на наиболее трудные вопросы. Назначенные вопросы добросовестно прорабатываются и конспектируются в 2 экземпляра шпор установленного образца (у нас чаще это были трубочки длиной 5-8см. При написании используются красные чернила, т.к. положенный на стол такой листок при взгляде с другого стола (преподавателя) кажется чистым. Изготовленные в срок шпоры сдаются ответственному лицу, которое ведет учет шпор в основном и запасном комплектах, переносит их к месту экзамена и вооружает ими входящих в класс для передачи терпящим бедствие. Ответственное лицо имеет одного заместителя для сдачи экзамена самому.
Прим.: Высшую математику нам читал человек с очень слабым зрением, но великолепным слухом: шорох бумаги вызывал ответную реакцию в виде 2 баллов без разговоров. Для его экзамена разрезали простынь на лоскуты и расписали их красным цветом. Мне досталась бумажная шпора из второго комплекта, поэтому перед разворачиванием я намочил ее мокрой тряпкой (экзамен мы сдавали у доски, а не за партами).
2. Вошедший на экзамен курсант называет номер своего билета так громко, чтобы его было слышно за дверью.
3. Экзамены по секретным предметам сдаются без шпор, а на основании собственных знаний. Это вопрос чести.
4. Если количество билетов превышает количество сдающих, и штаб сдачи экзамена вполне уверен, что выбывшие билеты не будут подмешаны в оставшиеся, неплохо вести учет выбывших и оставшихся билетов или вопросов.


Собственно, вопрос сдачи экзамена сводится к способу передачи ответов на вопросы. Самое элементарное - шпору вносит следующий входящий или дежурный по классу, если экзамен сдается на классных досках. Однако есть способы и более изощренные.
Примеры передачи информации на материальных носителях:
А) в процессе ремонта класса перед сессией было пробито отверстие в соседний класс в стенке возле классной доски, в которое вставили трубку внутренним диаметром близким к трубочке шпоры. Повреждения в стенке зашпаклевали и закрасили. Шпоры из соседнего класса выплевывались через эту трубочку в руку, протянутую к трубке.
Б) Во время сдачи экзамена в классе на втором этаже за одним из окон находился козырек входа в здание. На козырьке был размещен курсант с конспектом лекций, а список очередности входящих на экзамен составлен с таким расчетом, чтобы у заветного окна оказывались наиболее твердолобые собратья. Сигнал тревоги в случае подхода преподавателя подавался дерганьем за леску, к концу которой был привязан лоскут ткани перед носом лежащего на козырьке. Кстати, на козырьке был расстелен матрас.

Учились мы в училище радиоэлектроники, и среди нас были некоторые ребята, которые в этом действительно что-то понимали. Например, смогли изготовить передатчик из кассетного магнитофона, заменив динамик на контур из провода, установленного под плинтусом по периметру класса. Внутри такого контура существовал полезный сигнал. Частота передачи была рассчитана на основе полученных знаний, пара приемников собрана за вечер и заключена в корпуса из мыльниц. Пускали с приемниками не всех, но не всем это было и необходимо. Случались и курьезы в виде подобных диалогов (в соседнем классе учились братья-близнецы): «Братан, прием, прием, как меня слышишь? Если слышишь хорошо (глазом в замочную скважину), покажи большой палец. Если слышишь плохо, покажи ладонь. Если не слышишь, покажи кулак».
Но были у нас свои лебединая песня и звездный час. Звездный час, когда мы впервые собрались воедино на первом курсе и воедино победили непроходимый экзамен. А лебединая песня - в конце 3-го курса. Это уже было мастерство, на которое способен единый коллектив при решении поставленной задачи.
Случилось так, что сдавать экзамены в конце третьего курса мы были должны в новом, только что полученном от строителей корпусе, в котором еще и не все помещения были заняты. Осматривая полученный класс, творческий юный взгляд подметил, что пол вымощен металлическими плитами, покрытыми линолеумом. В каждой плите был пятак, чтобы эту плиту можно было кантовать. К таким же пятакам мы потом крепили по-штормовому стулья на своих БП и КП.
И вот под этими цокольными плитами обнаружилась интереснейшая вещь: бетонный пол начинался полуметром ниже, и не только в классе, но и на всем этаже!
Под плитами пролезли и вскрыли соседнее помещение (какую-то будущую лабораторию), которая стала трансляционным центром, в классе расставлены парты с таким расчетом, чтобы под каждой была контактная группа из пары этих самых пятаков. От этой пары шел кабель к усилителю с микрофоном в трансляционном центре. Подобная схема позволяла осуществлять и обратную связь условными сигналами. Один удар пальцем по микротелефону - нужен ответ на первый вопрос, два удара - нужен ответ на второй вопрос, дробь - ну, дробь она и есть дробь, сиречь отмена. Трансляционный центр насчитывал семь кассетных магнитофонов с микрофонами и головными телефонами (чтобы не отвлекаться - в помещении стоял гул голосов, ведь шесть человек читали каждый свое). Седьмой комплект находился в резерве. Отдельно была сформирована бригада сапожников, подбивавших хромачи жестянками от консервных банок, и назначен портной, вшивший в гюйсы пуговки микротелефонов (народное название последних - «дебильники» дано за связь с плеерами). Последним штрихом были маленькие кусочки пластилина на партах в цвет парт, потому как поза принимающего трансляцию предполагалась одна: одной рукой подперевши голову (поближе ухо к гюйсу и заветной «пуговке»), другой рукой записывать принятое. Пластилин должен тогда поддерживать бумагу.
Вы спросите, неужели нас не накрыли за такими приготовлениями? Накрыли. Дежурный по корпусу, каплей с флота. Слушателей каких-то классов при нашей системе ставили дежурными по этому корпусу. Офицера убедили не трогать нас не наши горячие просьбы, а техника в действии. Когда в небрежно брошенный на пол динамик с раскинутыми в стороны проводами застигнутый курсант потребовал доложить о качестве связи, динамик ответил человеческим голосом. Проверяющий был удивлен. А удивить проверяющего смекалкой - это его обезоружить. Вот, к примеру, будучи дежурным по эсминцу прихватил я однажды ночью кочегара в машине с тем, что на оголенном паропроводе он пек булочки (!!). Господа, часто ли вам встречались кочегары, пекущие ночью булочки на паропроводе? Конечно, там получались камешки, а не сдоба, но разве я мог доложить утром старпому об этом? Конечно, нет. Но вернемся к лебединой песне...
При обкатке системы выяснилось, что стройбатовский компрессор и отбойные молотки во дворе корпуса слишком здорово грохочут в наши микрофоны. Вечером накануне начала экзаменов к компрессору был подпущен лазутчик, до училища имевший за плечами ПТУ по специальности тракториста. Наутро воинов - созидателей компрессор встретил горькой тишиной и пустым местом карбюратора. Связать появление его на прежнем месте с окончанием курсантской сессии солдатики, видимо, не догадались.
Конечно, случались казусы. Например, курсант роста под метр шестьдесят, вышагивающий к столу экзаменационной комиссии в ботинках сорок четвертого размера. Но в целом сдали на УРА. А преподаватель по политэкономии социализма после безрезультатных поисков в партах и выворачивания курсантских карманов откровенно стал всех валить, когда средний балл класса в ходе экзамена перевалил за 4,7. Видимо, он справедливо полагал, что эту галиматью выучить невозможно. Ха, еще бы кто ее учил!

Ну вот. Рассказ о звездном часе приберег напоследок, друзья мои. Как же порадовать всех тех, кто еще не бросил чтение этой сухой писанины и добрался до этого места? Итак, летняя сессия первого курса...
Кто учился в начале восьмидесятых, может быть помнит коричневую книжку в мягкой обложке «Основы электроники». По ней мы учились. Автором ее был профессор Иван Петрович Жеребцов, семидесятилетний мужик с ярко выраженным носом. Почему-то он ассоциировался у меня с крокодилом из стихотворения Чуковского «Мойдодыр» - без обид и оскорблений, а чтобы вы его лучше себе представили. К тому же как тот крокодил он был кровожаден без удержу и безжалостен без слез. По слухам, в нашу Поповку он попал из Можайки, откуда его в конце концов попросили: регулярно резать на своем экзамене народ и выпускать живыми от трех и не более десяти человек было в привычке профессора в стенах Можайки. После перевода Жеребцов поутих, однако вкатить от семи до двенадцати двоек при приеме экзамена было у него практически нормой. А мы (наш класс) идем по сессии практически без двоек! Отряд скачет без потерь и никому не хочется становиться «академиком» в конце сессии. Да и за товарищей будет обидно.
Другим преподавателем, снискавшим авторитет, уважение и даже некоторое почитание с нашей стороны, ведущим у нас этот предмет, была красивая женщина с шикарной грудью по кличке Наташка. Вот ведь какая свинья - хорошего человека запомнил в таком виде! Но не придумывать же ей имя и отчество.
В общем, думать начали заранее, когда щелкали всякие «истории КПСС». Путь представлялся один - блокировать Жеребцова. Порча квартирного замка и случайное обливание его краской были отвергнуты: «Переоденется, вернется и такое устроит»! ЧД (что делать)?
А вот Наташка валить никого не будет. И пока Жеребцов вцепится и будет терзать одного, через Наталью успеют пройти двое. Значит, надо сделать так, чтобы к нему шли только сильные в предмете ребята, а к Наташке все остальные. Попробуй сделай! Надо список входа на экзамен составить соответствующе. А кто-то идет без четверок вообще и ему дополнительные сутки отпуска светят. Это ж дело добровольное. И вот за несколько дней началась мягкая агитация отличников и хорошистов. Агитаторы подобрались либо из параллельного класса, либо из среды самих отличников, таким образом никто не мог ответить на призыв словами, дескать, свою шкуру спасаешь. Немного и недолго было сопротивлявшихся. Составили.
Первым был запущен ас по предмету по кличке Саба. С каким напряженным вниманием мы подслушивали за дверью его слова. Часа через два разговора с Сабой Жеребцов устал и выпустил героя с оценкой «хорошо». За это время у Наташки прошло четверо или пятеро. Скоро у Жеребцова наступило обеденное время...
Другой раз мы обратили свой слух в класс, когда туда зашел командир роты для совместного составления экзаменационной ведомости. Пятерок - ..., четверок - ..., троек - ..., двоек - нет. «Как нет?!» - вскинулся профессор. Он понял, что его ..., но было поздно. На выходе из класса Наташку ждал огромный букет роз и громовое «ура» построившегося для ее встречи класса. А Саба стал ходить первым на все наши экзамены до самого выпуска. Но главное - мы почувствовали силу нас как коллектива. Нет, даже не силу - несокрушимую мощь!
И когда на третьем или четвертом курсе на нашу роту взъелся один училищный капдва по кличке Проблесковый, после некоторого терпения вопрос с ним был решен четко, хотя и жестко. Каждый комсомолец и коммунист роты написал несколько уличных объявлений самого различного свойства с указанием его адреса. Шли в ход банальные «продам а/м ВАЗ 2106» или бытовую технику, однако попадались и неподдельные перлы типа «куплю десять кошек или собак для медицинских опытов», наклеенная возле пивного ларька. Кто-то из наших видел Проблескового, входящего с пачкой наших объявлений, сорванных или изъятых у незваных ходоков , к нашему замначфака. Но чем тот мог помочь бедняге? Попытки нажать на старшин и активистов не прошли, а стукачей среди нас не было. Конечно, Проблесковый утих.
Прости нас, Господи, яже от юности и от науки злы.

Мы дружно собрались в девяносто седьмом на 10 лет выпуска, на пятнадцать лет такой дружной встречи не получилось. Двадцатилетие - в будущем году.
P.S. Перечитал и понял, что многое еще упустил: как ходят на экзамен с «бомбой», как запускают «черепаху» - но это все индивидуальные приемы или приемы на двух - трех человек, а как лучшее, память выхватила общее дело.

ИЗ УРОКОВ БДИТЕЛЬНОСТИ.

1. Общие сведения.

Неподъёмный конгломерат военной тайны на тяжёлом авианосном крейсере переполнял его внутреннее пространство, а некоторые, не уместившиеся внутри составляющие - о, ужас! - в открытую стриптизировали на верхней и полётной палубах, надстройках и антеннах. Особая секьюрити почему-то главным источником утечки тайн считала офицеров. На борьбу с ними была мобилизована вся мощь чистых... холодного... горячего.
Ещё не заселились мы в Николаеве на корабль, как первый террорист - комбат главного комплекса старший лейтенант Трофимов - был вычислен. Вместе с Командиром и замом он стоял на коврах политических и особых отделов, писал объяснительные и заверял, что подобное больше не повторится. А что не повторится? Оказалось, Шура где-то изрёк, что если к нему, второму в мире комбату "Базальта", будут так же без почитания относиться, он проверит сопротивление изоляции в цепях пиротехники ракет мегомметром на 500 вольт. Он даже не смог припомнить где, при каких обстоятельствах и в каком состоянии это было сказано.
При кулуарных обсуждениях технической возможности осуществления предложенного проекта, учитывая, что ракеты на корабль ещё не приняты, я предлагал к рассмотрению более простой и доступный вариант, о чём впоследствии пожалею и о чём будет рассказано немного позже.

Старший лейтенант Поповкин, гордившийся наличием в своих жилах пятидесяти процентов еврейской крови, в трезвом сознании за "пулькой" изобразил мысли вслух:
- Эх, пойти бы нам на Восток через Суэц. Выбросил бы я налево своим братьям несколько папок технического описания "Аллеи", а там, смотришь, и счёт на моё имя открыли в солидном банке...
Далее те же, что и у Шуры Трофимова, ковры, те же угрюмые лица аналогичных дядей, та же стремительная посадка на "живете".
- Вы, дяденьки, что - серьёзно?! Не было такого...
- Если не было, тогда на, читай... Вслух...
- "Начальнику особого...Объяснительная... , - с изумлением читал несостоявшийся изменник Родины, - я ... знаю Михаила, как доброго... Однако ... числа ... месяца... за игрой в карты он сказал...", - и так три экземпляра - слово в слово - с разными подписями его игровых компаньонов.
Ну, как? Работали же люди!

2. Особисты - хорошие и разные.

Первый корабельный старший оперуполномоченный Николай Фёдорович У. оставил о себе добрую память. Умный, интеллигентный человек с радостью приглашался на мероприятия, где его присутствия по идее необходимо было опасаться. Он акцентировал наше внимание на том, что не собирается отнимать хлеб у политработников, но предупреждал: если кто при развязавшемся языке сознается в конспиративной деятельности или зловредных намерениях - берегись! После прихода на ТОФ мы с почестями проводили его на Камчатку, и тут началось.
Следующий особист, по выражению острословов, не брезговал информацию у матросов иногда даже высасывать (и не из пальца, конечно). После приостановления героическими усилиями контрразведки этого процесса у нас появился новый отъявленный негодяй и мерзавец, назовём его Федя Фазанов.

Здесь сделаю небольшое отступление. Мне, мягкому и сомневающемуся человеку, нелегко даются эти слова даже по прошествии более двадцати лет. Время зализало раны, рассосало до определённой степени от них рубцы. Великодушие и мучительный анализ событий, привязанных к тому конкретному и неоднозначному времени, позволяют мягче относиться к поступкам разных людей, которые самозабвенно или тупо, а иногда с перевыполнением плана, пахали нарезанную Системой делянку. Поэтому, перефразируя А.Покровского, скажу, что тех, с которыми я сегодня поздоровался бы сидя или лёжа, не больше, чем пальцев на одной руке.

З. Неистовый Фазанов

Фазанов совал свою красную физиономию во все дыры с дьявольским рвением. Он разоблачал то офицерскую антипартийную организацию с указанием фамилий, явок и паролей, то выводил на чистую воду потерявших за время чтения самиздатовского Высоцкого идеологические ориентиры моих сослуживцев. Блестящий офицер капитан Конов, заведующий авиационным шилом, поил эту скотину всю боевую службу совершенно бескорыстно, отмахиваясь от предостережений товарищей. Ещё не успели высохнуть слюни от их лобызаний при прощании по случаю возвращения на Родину, как на корабль пришла "опера", следствием которой было: снятие с должности, строгач по партийной, академия Жуковского - "Х" до места!
Особо Федя прославился пресечением масштабных утечек секретных сведений в период выполнения крейсером задач боевой службы в зоне ответственности 7-го американского флота.
А чего проще?
1. Утром в секретной части выписываешь фамилии получивших секреты и идёшь продолжать прерванный сон;
2. После обеда выходишь на полётную палубу, где весь экипаж пытается найти остатки свежего воздуха для дальнейшего продолжения жизни. Там "открыживаешь" встреченных особей из утреннего списка.
3. Обходишь по очереди каюты отмеченных, где в каждой задаёшь один и тот же сакраментальный вопрос: "Покажите, где вы храните полученные секреты?"
Всё! Материалов для "оперы" - выше крыши. Теперь можно неделю не выползать из каюты, шлифуя партитуру произведения.
Ну и что, что всем известно, что даже замурованный в постовом или каютном сейфе документ всё равно хранится с нарушением? А так как в этих типовых сейфах не для всякой бутылки места хватит, то и предъявляют бдительные офицеры книги и папки, скрытые от разведки вероятного противника под подушкой или в рундуке за закрытой на ключ каютной дверью.

4. Наука побеждать. Теория и практика

Я этому гаду не попался ни разу, несмотря на то, что идеология хранения секретов на моём Флоте заметно отличалась от требований приказа Министра обороны N 010. Она покоилась, как Земля на трёх китах, на трёх постулатах, объединённых девизом: "Секреты не пропадают!":
1. Я - патриот, и только от меня, а не от проверяющих зависит, чтобы секретные сведения, к которым я допущен, не стали достоянием врага.
2. Если я временно потерял координаты документа, свято верю, что он "всплывёт" и не сомневаюсь, что такой же достойный патриот, как я, найдёт способ вернуть обнаруженную заблудшую овцу в стойло, за что ему придётся налить;
3. Если негодяй (а не враг!) замыслит тебе отомстить или поставить подножку, то даже наличие нескольких записей в нескольких формах N7 от этого не спасут.
Относитесь к сказанному выше с долей иронии и - уж никак! - не руководствуйтесь. Но как прикажете поступать, если на "проворачивание" командир группы зачастую получал по несколько картофельных мешков с папками, отмеченными грифом "Совершенно секретно"? Выдавал всё это личному составу он, конечно, без записи, свято уверовав в его высокие гражданские качества.

А однажды я Федю победил, да притом на его поле. Это была всё та же боевая служба в Южно-Китайском море.
Командир группы отсутствовал в центральном посту по тревоге. На мой вопрос: "Где?" - зловещий ответ: "Его взяли". Представляете? Конечно, контрольные листы, осциллограммы, инструкции, находящиеся на боевом посту, - всё это при определённой доли фантазии и злой воли можно было трактовать как неучтённые секретные документы. Опер так и сделал, а командира группы - "взял".
Меня, как начальника, ноги сами собой понесли к месту, где "берут". В зловещей каюте в окружении четырёх "особистов" сидел мой лейтенант в, мягко сказано, деморализованном состоянии. Допрос вёл Федя. Синхронно с восприятием его пламенной речи в сознании обвиняемого сами собой возникали картины бескрайних сибирских просторов на фоне лая караульных собак. По причине открытой двери в каюту я вошёл без стука, проигнорировав - "Я вас не вызывал!" Говорить начал сходу, повернув ручку "громкости" в правое крайнее положение. Говорил страстно и аргументировано, подстёгиваемый непререкаемой уверенностью в собственной правоте и... (100 г - не более!). Логика моих умозаключений состояла в следующем:
- лейтенант ничего не нарушил, потому что все так делают;
- состояние, приобретённое здесь, не позволит ему выполнить задачу по отражению американского ракетного нападения на крейсер;
- лейтенант должен немедленно вернуться в пост со всеми снятыми обвинениями, поскольку его одного по боевому расписанию не заменят все здесь вместе взятые присутствующие;
- если он враг, его необходимо арестовать и в кратчайший срок доставить на борт замену.
Старший оперуполномоченный походного штаба, который через три года остановит блестящую карьеру командира эскадры, вышел из каюты. Посчитав почему-то, что это косвенно подтверждает мою правоту, я продолжал атаковать, и через некоторое время покинул каюту вместе с командиром группы и с чувством собственного превосходства. Брошенное вслед: "Мы ещё посмотрим...ты ещё пожалеешь...", - никак не воспринимались мной, поскольку Родину предавать я не собирался, а "секреты" до конца боевой службы твёрдо решил не получать.
Почему Фазанов мне так и не отомстил, я до сих пор не понял.

5. Удар ниже пояса

Чтобы хоть как-то развеялось мрачное впечатление от истории неравной борьбы секретных исполнителей с карающей системой, на арене должны появиться политорганы. И вот, они здесь...
Переход на Восток приближался к своему логическому завершению. Где-то на траверзе острова Цейлон нештатный кадровик походного штаба Александр Михайлович Апанасенко принёс благую весть:
- Мужики, Родина вас не забыла! Срочно требуют прямо с океана подать списки кандидатов на поступление в Академию и на Классы.
Решение год отдохнуть в Ленинграде созрело у меня мгновенно, и вот моя фамилия уже красуется на бланке телеграммы ЗАС. Вот-вот её подпишет командир эскадры и полетит она родёмая тире да точками на Большую Землю, круто меняя мою военно-морскую биографию...
- Александр Михайлович, ну что, подписали?
- Подписали и отправили. Да... твою фамилию вычеркнули.
Приплыли...
На очередной вахте, отвечая на мой вопрос о причине такого поворота событий, контр-адмирал Варганов по-доброму и с едва заметным чувством неловкости перепасовал меня к начпо - это он.
Заместитель начальника политического управления ТОФ капитан 1 ранга Семилетенко, игравший роль начальника походного политотдела, не пытался скрыть своего раздражения по поводу моего появления.
- А почему это вы сразу ко мне, а не по команде... Куда я вычеркнул?!. Да я даже вашей фамилии не знаю.
То, что он не запомнил фамилию первого вахтенного офицера за четыре месяца похода, не удивительно, а вот, что не знает и вычеркнул, - то это как?
- Погодите, погодите... Что-то вроде припоминаю...
Пришлось долго ждать перекладывания с места на место каких-то толстых тетрадей, их перелистывания туда-сюда, и вот довольное выражение комиссарского лица сменилось брезгливой гримасой.
- Ещё чего захотел... На Классы... Так-так, вот оно: "... и в то время, когда старший лейтенант Трофимов намеревался взорвать корабль путём замера сопротивления изоляции в цепях пиротехники крылатых ракет мегомметром на 500 вольт, капитан-лейтенант Ульянич придумал более изощрённый способ. Он предложил "запустить" изолирующий противогаз и бросить его в масляную цистерну..."
Чем закончился разговор, и как я покидал высокую каюту - не помню совсем. Честно... А вот что помню точно, так это то, что "академиев мы не кончали".

Вижу, не верите вы в правдивость этой очередной грустной истории?
Произвожу щелчок ногтем правого большого пальца на переднем верхнем зубе движением от себя. Этим же пальцем слева направо энергично перечёркиваю кадык:
"ЗУБ ДАЮ!!!"
А как ещё?!