Предлагаю две разнопланоновых военно-морских мудрости. Можно по-отдельности.

ПРИНЯЛ МЕРЫ.

Однотипные эсминцы "Бывалый" и "Спокойный", прижавшись друг к другу, стояли лагом у причала в отстое. Ожидание очередного ремонта затягивалось. В такие периоды на корабли начинают списывать особо отличившихся бойцов с других экипажей, которые прошли уже и Крым, и Рым и которым в этой жизни уже и терять-то нечего, а приобретать - тем более.
- На "Бывалом"!!! - прогремел с причала голос начальника штаба эскадры.
- Есть... - через некоторое время из рубки дежурного эсминца высунулась мятая недовольная физиономия с повязкой "рцы" на левой руке.
- Пока вы спите, бакланы вам всю палубу обосрали! И даже сейчас продолжают обгаживать флагшток и гюйсшток перед самым подъёмом флага! Примите меры!!!
Правая рука дежурного, пятнадцатилетнего капитан-лейтенанта, невозмутимо поднесла ко рту микрофон "Каштана", а левая наощупь включила линию трансляции верхней палубы. И морозный воздух главной базы Северного флота всколыхнула усиленная мощными динамиками принятая мера:
- Кш-ш-ш-ш!!!!


НЕ СТОЛИЦЕЙ ЕДИНОЙ...

Начальнику топливного склада на острове Путятин, что уютно расположился в заливе Стрелок Уссурийского залива, подполковнику Феликсу Кутепову пришло время увольняться со службы. Это было ещё во времена застоя, и ему, имевшему когда-то московскую прописку, государство выделило квартиру в первопрестольной.
Но Путятин, где прошла вся служба офицера, не отпускал душу и сердце. Реликтовая природа с лотосами на Гусином озере, пятнистые олени, бродившие стадами в заповеднике; рыбалка, охота, дикие пляжи, равных которым не сыскать ни на каких лазурных берегах - как без всего этого дальше жить?
А каково теперь будет обходиться без красной икры и красной рыбы, крабов, креветок и других богатств, которые на местном рыбзаводе находились в абсолютной доступности и необходимых количествах. Кто и в чём мог отказать начальнику солидного топливного склада, который, как и его собратья по цеху, ещё в те времена уже умели жить хорошо. А что значит потеря независимости, неприкасаемость которой свято обеспечивалась удалённостью от начальства и отсутствием каких-либо приличных средств связи с островом? Неужели теперь он, человек, которого называли хозяином Путятина, будет жить хоть и в Москве, но как все?
Вернувшегося на остров офицера после осмотра московского жилища замучили расспросами завистливые коллеги с обычной родословной:
- Ну, как там Москва? Как квартира?
- Москва кипит... Что я хочу ещё вам сказать, - выдавливал из себя озабоченный навалившейся проблемой и не собиравшийся шутить вроде бы как счастливый обладатель столичной прописки. - Конечно, Москва - это не Путятин! Но и там люди живут...

Летние шутки офицеров ВМФ


Что такое лето для народонаселения далеких северных провинций, понять не сложно. Отдушина. Уже с начала апреля женскую составляющую отдаленного гарнизона подводников охватывает зуд. Близитсятеплая пора, и представительниц слабого пола начинает неудержимо тянуть к солнцу, теплому морю и к родителям. Желание нормальное и вполне понятное. Особенно после пережитой полярной ночи. Да и по берегам Баренцева моря даже в самый теплый день не продефилируешь, покачивая бедрами и выставив грудь, обтянутую вызывающим купальником, перед строем обалдевших мужиков. Как ни крути - Заполярье не место для пляжных променадов. К тому же и для детей летнее солнце очень полезно. Поэтому дети - огромный козырь перед мужьями, не особо желающими расставаться со своими половинами на долгие три месяца.
Вот и начинают выстраиваться очереди в авиа- и железнодорожные кассы в стремлении загодя запастись билетами на Большую землю, приурочивая отъезд к окончанию школьных занятий. Начинается сезон массовых летних миграций северного населения с давками на вокзалах, ворохами сумок и чемоданов и с плачущими детьми. Офицеры и мичмана, покидаемые семьями, начинают судорожно пополнять заначки, а их нежные и строгие подруги - до минимума урезать скудные семейные бюджеты, стараясь сэкономить побольше средств на фрукты детям и обновки для себя. И вот, в конце мая начинается, наконец, "великий исход" в южном направлении. В течении месяца население Кольского полуострова уменьшается, как минимум, на треть. До сентября. А в гарнизоны подводников, напротив, приходит "период летнего кобелирования"...Время, когда на десяток мужчин остается одна женщина, но зато много-много свободы и алкоголя.
Из десятидневного выхода на очередное флотское командно-штабное учение вернулись утром в пятницу. Поход случился совсем неожиданно даже для командования флотилии, и посему злой и раздраженный командир дивизии, ходивший старшим на эти внеплановые учения, все десять суток рвал и метал. Но под конец внезапно сменил гнев на поистине царскую милость. Приказал после вывода ГЭУ из действия дать всем офицерам и матросам, свободным от вахт, выходной прямо аж до понедельника. Озвучив свое решение всему кораблю по трансляции, адмирал покинул борт ракетоносца, а личный состав принялся настойчиво теребить механиков глупыми просьбами об ускорении процесса вывода. Нам домой хотелось не меньше «люксов», но, как на зло, пробоотборщики с СРБ все не шли и не шли. Механик, подзуживаемый командиром, истерзал береговой телефон и в конце концов выяснил, что будут они только через два часа по каким-то своим внутренним «химическим» причинам. А до того времени нам предлагалось, не снижая мощности реакторов, сидеть на одном месте ровно и не дергаться. Народ несколько приуныл. Два часа до проб, час на пробы, три-четыре часа на вывод - вот уже и вечер. Один выходной пропал. Но... Никуда не денешься.
По привычке собравшись на пульте ГЭУ всем офицерским составом дивизиона, мы как-то сообща и спонтанно пришли к выводу, что такой дар небес, как три ночи дома и целых два выходных, было бы грешно провести бесцельно. Решение осенило одновременно всех. Стандартное. Отпраздновать это дело всем вместе, крепкой мужской кампанией, благо семьи уже покинули большинство офицеров с месяц так назад. Место для проведения сабантуя сразу вызвался предоставить командир десятого отсека старлей Вадик Лобов. Несмотря на малый срок службы и сравнительно юный возраст, Вадим уже успел обзавестись двумя детьми и женой с исключительно диктаторскими замашками. Пиночет с ней и рядом не стоял! Заполучив в мужья мягкого и податливого Вадимчика, его ненаглядная Ирэн плотно подмяла под себя всю власть в семейной ячейке и помыкала бедным муженьком, как могла. Смех смехом, но даже мелочь на сигареты Вадим выпрашивал у своей благоверной часами. Об остальном и говорить нечего. А поэтому летнюю пору Вадим ждал так, как ждет оазиса со свежей водой путник в пустыне.
По этим причинам проведение первой бесконтрольной попойки Лобов решительно и бесповоротно взял на себя. Остальное уже было делом техники. Вечно опасающийся всех и всего комдив-раз Полканов от участия в мероприятии уклонился, и вся организационная часть пришлась на меня, как самого старшего после него. Душевно поговорив полчаса с механиком, я уболтал втихаря отпустить с корабля трех самых молодых бойцов: Вадима, как хозяина, и двух ему в помощь. Старлея-киповца Никиткина, и каплея Остапова Игоря - командира восьмого отсека. На их плечи ложилась задача к подходу основных сил, то есть нас, подготовить стол, море закусок и все остальное-прочее. Тяжело повздыхав, механик тоже отказался от приглашения, ввиду того, что его жена все еще была в поселке и в отпуск в ближайшее время не собиралась. Обычно механик мужиком был компанейским, от участия в таких вечерах отказывался редко, и сегодня, отклоняя приглашение, расщедрился и даже выдал в «личное» пользование коллективу 3 литра «шила», с условием уничтожить их только в домашней обстановке. Жалованье нам давали не часто и не в срок, поэтому подарок механика пришелся как раз кстати.
Выводить установку оставались четверо управленцев. Как раз те, чье отсутствие сразу же бросилось бы в глаза. Я, мой напарник каплей Костя Воробьев, командир реакторного отсека Сережа Кузьмин и старлей Капорин, который после всего еще и должен был остаться дежурить. Получив необходимый инструктаж, молодые офицеры огородами убыли для выполнения «боевой» задачи, прихватив банку со спиртом и портфель со снедью, выпрошенной мной у интенданта. Мы же остались в полной уверенности, что через несколько часов, устаканив реактор, не спеша двинем по направлению квартиры Вадима, где нас весело встретят, накормят и напоят. И уже после, съев и выпив все запланированное, пошатываясь, разойдемся мы по пустым квартирам, освещаемые ярким полярным солнцем посреди глубокой ночи...
Но... Судьба ведет за собой желающих и тащит упирающихся. Пробоотборщики прибыли, как и обещали, ровно через два часа. Но пробы брать не торопились. Ибо одновременно с ними на корабль прибежало три «безумных физика-теоретика» из береговой лаборатории физпуска реактора с навязчивой идей произвести замеры параметров работающего генератора???. Их неуемное желание подкреплял ворох бумаг с печатями, так что пришлось на это согласиться. Замеры долго не удавались. То приборы не калибруются, то еще что не так идет. А часы-то тикают! Ну, «физики-теоретики» всегда были слабоваты на рюмочку, и поэтому в конце концов при помощи убеждения и литра шила их удалось уговорить на усредненную оценку состояния активной зоны реактора. Что они и засвидетельствовали в письменном виде в моей каюте, между второй и третьей стопкой. Но все же три часа времени это мероприятие убило. Пока «физики» приканчивали у меня в каюте спирт, дело пошло веселее. Девчонки-пробоотборщицы, осатаневшие от бесцельного сидения, дело свое сделали быстро и без женских закидонов. Изнывающий в каюте командир прорычал разрешение на вывод, и только мы начали снижать мощность, на тебе, новая напасть! Отбой выводу. Где-то наверху вдруг решили, что мы пришвартовались не у того пирса. Оперативный дежурный, сообразив, что мы еще и не начали выводиться, быстренько это дело запретил, получил добро от командующего на перешвартовку и озадачил нашего командира и буксиры. Так мы потеряли еще полтора часа. Потом электрики еще час с лишним принимали питание с берега. Мы, не дожидаясь, начали вывод моего левого борта, благо по инструкции это не запрещено. Если по правде, вывести реактор из действия можно и за одну минуту, а вот записи в журнале ГЭУ и вахтенном журнале ЦП должны все же по времени обязательно соответствовать инструкции. Да и защиту реактора можно бросить только с разрешения командира корабля. Но все делается быстро и ловко, особенно если командир уже в полном бешенстве от ускользающих выходных. Короче сплошной обман, но с благородной целью: отпустить народ домой. Ударно нарушив все положения, документы и постулаты ядерной физики, оба борта вывели за два часа и закончили свои дела примерно часов на пять позже намеченного времени.
Наконец все завершилось. Экипаж в считанные минуты построился на пирсе, нервно подергиваясь в строю, выслушал наставления командира и нестройной толпой рванул к КПП. Через полчаса подошла и наша очередь. Принимая в учет нашу полную задолбанность превратностями сегодняшнего дня, механик милостливо разрешил свалить всем, кроме комдива раз Полканова. Тот и так все равно заступил на вахту и обещал за одно поставить парогенераторы на хранение безо всякой помощи офицерского состава. Около восьми часов вечера троица "закаленных" бойцов добрела, наконец, до Лобовского дома. Мы чертовски устали, и нашим общим желанием было дерябнуть по 100 грамм и расслабиться за столом с горячей, не корабельной пищей.
К нашему полному изумлению на звонок за дверью никто не прореагировал. Не было слышно даже шорохов. Мы растерянно переглянулись. В голову никаких достойных мыслей не приходило. Неужели молодые товарищи кинули нас самым беспардонным и наглым образом. Зная их, в такой расклад не очень-то верилось. Покурили. Обсудили положение. Я, обладая кое-какими кулинарными задатками, предложил, раз так, двинуться ко мне и наскоро что-нибудь сварганить. Благо, только у меня одного в холодильнике еще что-то присутствовало. На этом и остановились. Уже уходя с площадки, Костик со злости саданул ногой дверь Вадимовой квартиры. А она взяла и со скрипом открылась...
Делать нечего, пришлось заходить. В комнате нашим глазам предстала картина полной алкагольной несостоятельности наших бравых лейтенантов. На диване, уткнувшись носом в подушку, храпел Андрюша Никиткин. Причем, в полной форме одежды, не расстегнув даже крючки на кителе и с засунутыми в карманы брюк руками. Игорь Остапов спал за столом, положив голову в тарелку, словно в банальном фильме про алкоголиков. Вадиму, судя по всему, чувство хозяина и ответственнсти за предстоящее мероприятие, видимо, не дало уснуть в таком же свинском виде. Старший лейтенант Лобов, издавая гортанные звуки, спал, сидя на стуле и откинув голову на его спинку. Между пальцев левой руки была зажата потухшая сигарета, а правая крепко сжимала вилку, вертикально торчавшую вверх. Ну, поразил нас и сам стол! Ребята постарались на славу. Пяток жареных курочек, салаты, корабельная колбаса и ветчина и много разных других мужских вкусностей. Венчали стол две трехлитровые банки. Одна полная, другая пустая. Костик попробовав на язык жидкость из полной, со знанием дела констатировал:
- Они три литра разбавили один к одному. Судя по всему, долго нас ждали и периодически прикладывались. Мальчики здоровье свое не рассчитали и просто-напросто отрубились. Слава богу, обе приговорить не успели. Что делать будем?
Конечно, никакого удовольствия сидеть за одним столом с тремя "телами" не было. Но и не тащить же все добро ко мне за десять домов! Плюнули на неудобства и сели за стол, предварительно перебазировав нереагирующих на внешние раздражители Лобова и Остапова на диванчик Никиткину в компанию.
Выпили. Закусили. Потом еще раз. Минут через пятнадцать похорошело. А еще через полчаса родилась идея. У кого первого, не скажу, не помню, да оно и не важно. Решили мы проучить наших "боевых" товарищей за невоздержанность и неумеренность в питье, а также за невнимательность к своим старшим товарищам по оружию. Опрокинув еще по рюмашке, мы тихонечко вышли из квартиры, заперли спящих и разошлись по домам.
Сорок минут спустя мы снова собрались в Вадиковой квартире. Но уже не с пустыми руками. Я и Кузя притащили из своих домов по две сумки тары из-под вино-водочных товаров - весь запас, скопившийся в наших квартирах с момента отъезда жен. Водочные, винные, пивные бутылки. Много. Вооружившись тряпками, мы начали старательно стирать пыль с наиболее старых экземпляров. Доза принятого нашей молодежью на грудь горючего полностью подавила рефлекторный аппарат спящих и на постукивание и позвякивание бутылок они ровным счетом никак не реагировали. То же, что принес Костик, носило исключительно интимный характер.
Дело в том, что капитан-лейтенант Воробьев за три месяца до описываемых событий расстался с супругой. Навсегда и бесповоротно. Официально. Коренная севастопольская девушка Аля за семь лет совместной жизни с Костей так и не смогла привыкнуть к реалиям заполярной жизни, отчего все эти годы пребывала в возбужденно-истерическом состоянии. Выходила она из него лишь на короткий летний срок у мамы дома, да и там, бывало, то и дело срывалась, как только речь заходила о возвращении на Север. Константин первые годы жизни с женой стоически и философски терпел такое положение дел. А потом стал уставать и нервничать. А если принять в учет, что такой же коренной севастополец Костя стрессы снимал традиционным флотским способом - через стакан, то их совместное существование представить было нетрудно. Хотя людьми, по большому счету, они были хорошими. Просто не сложилось, и все тут! И чем больше впадала в психоз Аля, тем чаще прикладывался к своим корабельным запасам шила Костя. В конце концов, прошлой осенью Костина половина наотрез отказалась возвращаться на Север. Обоих детей она, естественно, оставила с собой, мотивируя это плохим влиянием Кольского климата на их здоровье (что и на самом деле имеет место), папой-пропойцей (что не совсем соответствовало действительности) и своей усталостью. Взяла и не поехала. Косте некуда было деваться, срок отпуска заканчивался и он, поругавшись напоследок, уехал один. Але же, видно, Крым пошел на пользу, так как уже через несколько месяцев она сообщила муженьку, что любит другого, и «расставанья близок час». Заодно она заявила, что подала на развод. Костя, уже давно фатально относившийся к перспективам своего брака, ответил письменно заверенным согласием на все процедуры и неожиданно для всех, и в первую очередь для себя, практически перестал употреблять горячительное. Устроил грандиозное по масштабам наведение порядка в квартире, переставил всю мебель и перестал собирать под своей крышей пьяные компании, делая исключение только для наиболее близких друзей. И как раз три месяца назад ему пришло извещение, что он официально свободен. Сие торжество Костя отметил с ограниченным кругом товарищей в своей преображенной квартире, после чего начал вести очень умеренную по военно-морским понятиям жизнь.
- Вот, все не знал куда это барахло деть после моих Авгиевых конюшен, - усмехаясь проговорил Костя, вываливая на диван из сумки груду белья. Мы только присвистнули. Бюстгальтеры, женские трусики, колготки, чулки, какие-то кружевные рюшечки и тряпьё, баночки и скляночки.
- Моя за этим дерьмом все равно не вернется, а пыль протирать им неудобно. Приступим!
И мы приступили...
Свежевымытые бутылки живописно расставили и разложили на столе. В некоторые из них плеснули немного спирта, чтобы создать иллюзию недопитости. Десяток раскидали по комнате. На стол добавили изрядное количество тарелок, стаканов и фужеров. По разложили по ним остатки пищи, некоторые фужеры наполнили.
- Искусство требует жертв!- торжественно изрек Костя и, пошуровав в принесенном, достал несколько тюбиков помады. Намазал ею губы и предложил выпить за успех мероприятия. Выпили. На Костином фужере остались следы помады.
- Мысль ясна? - Костя раздал нам по тюбику.
- Она разного цвета, пусть подумают, что у них много женщин было.
Пришлось и нам усиленно мазать сервировку стола косметикой. Дальше нашу компанию уже понесло.
- Мужики, расстилай кровать в соседней комнате! - разыгралась фантазия у Кости.
Быстренько расстелили двуспальное супружеское ложе Вадима. Аккуратно перенесли мертвецки пьяного хозяина на кровать. Признаков жизни он не подавал, только чмокал губами и урчал.
- Раздеваем! - я уже понял замысел «злобного» каплея Воробьева.
Раздели. Догола. Одежду беспорядочно разбросали по всей комнате. Уложили хозяина в кровать. В одну руку Вадиму вложили бюстгальтер, в другую ажурные трусики. Получилось очень убедительно.
- Стойте! Чего-то не хватает.- посетила творческая мысль Кузю.
- Ага! Сейчас!
Он мгновенно достал из шкафа вторую подушку. Положил. Прилег рядом с Вадимом, оставив на ней вмятину от головы.
- Вот так убедительнее. Что еще?
- Создаем картину полного пьянейшего разврата молодых перспективных офицеров флота - сказал Костя, засовывая прозрачные черные колготки под подушку хозяина. Потом улыбнулся и достал из кармана пачки презервативов.
- Повторяю: полнейшего разврата.- и начал один за другим разрывать упаковки с изделием. Когда Костя освободил уже штук пять презервативов, я попытался его остановить.
- Старик, зачем так много? Не поверит. Столько раз по пьяной лавочке невозможно.
Костя рассмеялся.
- Нормально. Пусть человек хоть раз почувствует себя половым гигантом.
Фантазия Кости не знала предела. Разложив десяток презервативов перед собой, он достал, откуда- то флакончик с клеем ПВА и накапал в каждый из них немного.
- Похоже?- помахал одним из экземпляров Воробей.
Пришлось согласиться. Выглядело чертовски правдоподобно. Часть презервативов положили кучкой рядом с кроватью, часть на прикроватную тумбочку.
- По-моему, с этой комнатой достаточно. Переходим на полигон номер 2!- подал команду я.
- Подожди, последний штришок. - Костя вновь намазал губы помадой и подошел к спящему Вадиму.
- Не подумайте ничего лишнего! - нагнувшись несколько раз, прикоснулся губами ко лбу, щекам, плечу и подушке Вадима.
- Вот теперь точно все! Идем! - и вся троица разве только не строевым шагом покинула комнату.
Во второй комнате мы уже просто распоясались. Спящий Никиткин был аккуратно раздет ниже пояса. Причем, ботинки после обнажения Андрюшиного мужского достоинства на него одели снова и даже зашнуровали шнурки до последней дырочки. Мундир же оставили застегнутым до верха. Штаны и трусы Андрея отнесли в ванную и повесили на вешалку, предварительно набив карманы трусиками, чулками и прочей интимной дребеденью. Рядом с его вещами Костя повесил короткое летнее платье своей бывшей супруги.
- Она за ним, один черт, не вернется, а выглядит очень сексуально. Пусть голову поломают, до какой степени они надрались, что женщина от них совсем без одежды ушла.
И вдобавок ко всему, выставил в коридор у входной двери женские туфли на высоком каблуке.
Игоря со всеми предосторожностями освободили из объятий салата и тоже раздели. Китель повесили в прихожей, оставили в одной тельняшке и в трусах. В Костиной куче были найдены черные ажурные чулки-сеточки. Ну, очень сексуальные! Их с превеликой осторожностью натянули на кривые кавалерийские ноги каплея и усадили в прежнюю позу за стол, правда, добавив в тарелку объедков и нахлобучив на голову фуражку. Остаток запаса презервативов наполненных клеем Костя небрежно раскидал по всей квартире в самых неожиданных местах: на холодильнике, в ванной, на телевизоре и еще, черт знает где. На люстре подвесили игривую дамскую кофточку с глубоким вырезом. Включили телевизор и приглушили звук. Зашторили окна. Для полного антуража обильно оросили пышно пахнущей косметикой всю обстановку, включая спящих, саму косметику разбросали по углам. С гордостью осмотрели содеянное.. Картинка получилась, что надо! Настоящее гнездо порока и разврата после ночной оргии!
Напоследок разошедшийся Костя, пока мы курили, наполнил ванну водой, бухнул в неё шампуни и кинул в воду один тампон «Tампакс», обнаруженный им в пакете с вещами бывшей жены. Он порывался отчебучить и еще что- нибудь, но мы, еле сдержав порывы товарища, постарались побыстрее убраться из оскверненной квартиры, пока хозяин с друзьями не начал приходить в сознание.
Банкет мы заканчивали на берегу нашего поселкового озера. Было уже начало второго ночи. Ярко светило солнце и тишину нарушали лишь крики бакланов, атакующих мусорные баки между домами. Мы устроились на камнях и, не спеша, допивали и доедали благоразумно прихваченные из «притона» продукты. Хмелем и не пахло. Каждый со смехом излагал свою версию завтрашнего пробуждения пострадавших. Повеселившись где-то с час, мы мирно разошлись по домам.
По военной привычке утром я проснулся рано. Спешить было некуда, и, повалявшись в постели, я встал, прибрался и принялся готовить завтрак. Позавтракал. В обед ко мне должен был зайти Костя. Еще вчера мы договорились ближе к вечеру уползти куда-нибудь в сопки на шашлыки. Времени до обеда было еще вагон, и я завалился на диван с книгой. Но долго блаженствовать не пришлось. Почти сразу в дверь позвонили. На пороге стоял Вадим Лобов. Сказать, что у него был помятый вид - значит ничего не сказать. Но кроме этого в глазах похмельного офицера было что-то такое, что мне стало как-то не по себе. Что-то среднее между ужасом, страхом и обреченностью.
- Паша, к тебе можно? - спросил Вадим, покусывая губу.
- Заходи! Что с тобой, орел? На тебе лица нет. Мутит, что ли?
Вадим молча шагнул в прихожую.
- Разувайся. Пошли на кухню. Кофейку попьем, перекурим.
Я поставил чайник, выложил на стол пепельницу. Гость тяжело опустился на стул.
- Ну, рассказывай, как вчера погуляли?
Вадим растерянно поглядел на меня.
- А вас что, с нами не было!?
Я отрицательно покрутил головой.
- Нас часов до восьми мурыжили на корабле, а потом, когда мы до тебя добрались, вас уже не было. Ну, мы немного на природе дерябнули и по домам разошлись.
Вадим обнял голову двумя руками. Во всей его скорбно согнутой фигуре чувствовалось неподдельное горе.
- Мама родная... А что же тогда было?
Я, состроив очень серьезное лицо, взял Лобова за плечо и, потряся его, спросил:
- Что случилось? Что ты, как в воду опущенный? Вы что там отчудили?
Вадим вздохнул.
- Паша, полный провал в памяти!!! Ни хрена не помню!!! Ну, мы вас ждали-ждали, потихонечку прикладывались, само собой. А вас нет и нет. Мы стол же накрыли, время идет, вечер наступает. Решили начать понемногу. Стакан, другой, и все! Ничего не помню. А сегодня под утро просыпаюсь... Голый, вся постель в помаде, вокруг презервативов разбросано!!! Столько!!! У меня в жизни столько раз в трезвом-то состоянии не получалось, а тут.... Под подушкой лифичик, в руке трусы женские!!! Но это ладно! Ты бы Игоря видел!!! Он вообще какие-то блядские колготки напялил. Прикинь: тельник, колготки и фуражка! Никиткин-то хоть просто без штанов валялся. Но самое-то страшное, что! И они и я ничего не помним. Кто у нас был, сколько человек. Но народа, видно, много побывало. Одних теток, наверное, не меньше десятка...
Я удивленно пожал плечами.
- А откуда такие данные?
Вадим вскочил со стула и начал метаться по кухне.
- Откуда-откуда! Да я по всей квартире десять чужих женских трусов набрал!!! Шесть бюстгальтеров! Две юбки, две блузки, колготок штук пять! Парфюмерии на полк проституток!!! И еще...
Вадим наклонился ко мне.
- Пустых бутылок семьдесят пять штук. Все свежак! Некоторые даже не допитые. А стаканы все, какие были в квартире - на столе. 32 штуки.
Я укоризненно посмотрел на Вадима.
- Ну, вы, ребята, и даете! То-то мы вечером к тебе пришли, а за дверью полная тишина, никто не отзывается. Постояли и ушли. Думали...
Вадим не дал мне договорить. Он снова схватился за голову и принялся вышагивать по кухне туда и обратно, приговаривая с тоской в голосе:
- Что будет, что будет...
Чувствуя внутреннюю вину за такое состояние Вадима, я попытался его успокоить.
- Да брось ты... Все нормально. Не переживай, с кем не бывало. Я тоже не всегда все помню...
Вадим заломал руки в стиле немых фильмов двадцатых годов.
- Да это херня, что не помню!!! Ты представь: эти бабы начнут за своими вещами приходить. Дай бог, сейчас, а если когда моя супружница вернется!!! А вдруг они не за шмотками, а просто так приползут... За любовью! А соседи? В жизни не поверю, что такой разгром в квартире в полной тишине творился! У меня через стенку такая стерва живет и в отпуск даже не уезжает! Она первая моей жене настучит! Я к этой выдре сегодня с утра зашел, спрашиваю, мол, не сильно мы вчера шумели, ко мне гости приходили. А она так ехидно-ехидно улыбается и отвечает: нет, что вы, очень тихо было. Уже зубы наточила, мерзость застеночная!!!
Мне вдруг стало так смешно, что я еле сдержался, чтобы не рассказать Вадиму правду.
- Ладно, Вадимка, остынь. Все будет путем! Расслабься. До приезда твоих еще пара месяцев, все рассосется. Садись. Давай по сто грамм выпьем для привидения организма в порядок, а там. глядишь, Костя подвалит. Ребят соберем, на шашлычки сходим. Там и прикинем, что делать в этой ситуации.
Выпили. Понемногу Вадим успокоился и начал даже иронизировать над происшедшим. А тут и Константин подошел, тоже участливо выслушавший стенания моего гостя.. На шашлыки мы отправились только после того, как совместными усилиями со всеми ребятами навели порядок в квартире Лобова. Причем, я и Костя «умудрялись» находить следы гулянки в таких местах, куда сам Вадим заглядывать даже не намеревался, что совсем не удивительно, так как мы сами их туда и засунули.
С течением времени гнетущие мысли все реже посещали голову Вадима, но, тем не менее перед приездом семьи мы рассказали ему о нашем розыгрыше, опасаясь инфаркта у сослуживца при случайном ночном стуке в дверь...
Вот такая военно-морская шутка!

Получить "майора"...


Звание для военного- что шуба для женщины. Волнительно, из толпы выделяет, да и самозначимость… Понимать надо. В этом женский пол и военнослужащие схожи, словно две капли воды. И взгляд адмирала искоса посматриващего на свой "паукастый" погон ничем не отличается от взора дамы ласкающей глазами соболиное манто на своих оголенных плечах. А ожидание старлеем каплейских погон сродни походу молоденькой девушки в магазин для выбора нового наряда на ближайшее будущее. Поэтому никогда не верьте военным, говорящим, что им по барабану звездочки висящие на погонах. Пусть даже на самом донышке души, но у каждого потаенное желание пришить новые погоны к мундиру есть всегда. Да и плох тот матрос, который хоть раз в жизни не мечтал командовать кораблем. Сказать, что меня миновала сия чаша- значит не сказать ничего. Я, как и любой зеленый лейтенант, обливался холодным потом ожидая приказа о присвоении очередного воинского звания- стралея. Вдруг не дадут, вдруг не дадут! В то время звание могли и задержать. Гульнул неаккуратно и некстати, или на самостоятельное управление не сдал, мало ли… Не то, что в нынешние времена. Увеличение звезд на погонах - это не количественное, а качественное изменение. Ты переходишь с одного уровня на другой, более высокий и более престижный. Старшего лейтенанта уже не погонишь пинком в выходной день развлекать матросов походом в Дом офицеров на очередную премьеру киношедевра "Ленин в 1918 году", старлея надо попросить. Начальственный рык тоже не исключен, но нежелателен. Офицер уже подрос, может обидится, и напакостить, да уже со знанием дела. И интонации становятся другими. Более ласковыми и взвешенными, хотя до полного уважения еще очень далеко. Звание капитан- лейтенанта вводит тебя уже в золотой фонд. Благородный каплей с зачатками седины на висках- надежа командования и костяк флота. Само звание капитан- лейтенанта подразумевает, что ты прослужил минимум четыре года, море знаешь не понаслышке, и клаустрофобией не страдаешь. Получить четыре малюсеньких звездочки- значит осознать, что ты состоялся как офицер. А вот дальше у всех по- разному. Люксы неумолимо и поступательно растут в званиях. Их и учили стремиться к адмиральским звездам. С механиками сложнее. Должностей на всех маловато. Да и не все хотят. Но в принципе, стать командиром дивизиона не трудно. Изьяви желание- и рано или поздно тебя назначат. Не хочешь- служи спокойно управленцем и командиром группы, и никто никогда не кольнет тебя этим фактом. "Пятнадцатилетние капитаны"- хребет корабля, его ум, опыт и опора. Любой командир, даже самый глупый и недалекий, дорожит такими офицерами, ценит их, и прощает некоторые "старческие" наклонности, зная, что замену им в море сыскать трудно, а порой и невозможно.
В свое время, мои начальники говорили, что я подаю большие надежды. Рано назначили управленцем, хотя, на мой взгляд, я еще не соответствовал этой должности. Знаний маловато было и опыта никакого. Потом пообтерся, "железные" зубы нажил, все было.. Мой второй механик Валерьяныч, очень настойчиво пихал меня в комдивы раз. Я едва не поддался его напору, но вовремя затормозил. Ответственности я никогда не боялся, но посчитал себя еще не готовым положить на плечи такое гигантское хозяйство. Шутка ли: два реактора, турбины, считай полкорабля. Не хотелось беспомощно краснеть, встань вопрос о том, чего не знаешь. В моих честолюбивых планах должность командира дивизиона стояла на шестом- седьмом году службы. В итоге комдивом стал мой товарищ, каплей Ушаченко, прослуживший на год меньше меня, но менее закомплексованный. Отличный, надо сказать получился комдив! Как будто им и родился. Время шло. Меня периодически звали то в тот экипаж, то в другой. Я под разными предлогами вежливо отказывался. Хотелось остаться в родном экипаже. Потом уволился в запас Ушаченко, устав служить Родине за спасибо и не подписав навязанные нам контракты. Я остался. Подвел ненормальный оптимизм, и глупая вера в здравомыслие государства. После ухода Ушаченки, альтернативы мне не оказалось, и с чистым сердцем отпечатав представление на должность командира дивизиона, я уехал в отпуск. На мою беду, на этом этапе службы экипаж сменил командира. Ушел в запас наш каперанг Светляков, пришел другой, и притащил за собой целую бригаду. Комдивом я не стал. Мое представление свернули в трубочку и засунули в ... Сами догадались куда. Бразды управления первым дивизионом взвалил на себя "майор" Полканов, выдвиженец нового командира, и выпускник моего училища одного со мной года. Самое интересное, что немного погодя, я даже обрадовался такому обороту. К тому времени на флоте уже не стало матросов с незаконченным высшим образованием, украинцев, белоруссов, прибалтов. На флот с его неслабой материальной частью пошли сельские трактористы с незаконченной восьмилеткой, наркоманы из городских подворотен, и закавказцы из далеких аулов не понимающие русский язык. Служба подводника начала становиться по настоящему рисковой. Отдаешь приказ с пульта ГЭУ в отсек, такому недоделанному турбинисту, а потом сам бежишь через весь корабль его выполнять. Бежишь и думаешь: не дай бог он уже успел что-нибудь сделать! Пронеси господи! Ведь обязательно не тот насос запустит, или не тот щит обесточит. А так недалеко и до ... Вообщем, как в анекдоте: нажал кнопку и вся спина мокрая. Так что особо я расстраиваться не стал. Не сложилось, так не сложилось.
С нашим новым командиром кавторангом Владимир Николаевичем Столыпиным по прозвищу "Безбашенный" я поладил быстро. Мне всегда удавалось ладить со своими начальниками. Главное- не лизать задницу. Никакого подобострастия и подхалимажа. Просто надо выполнять приказы начальника ответственно, в срок и с умеренным рвением. Разумные приказы в пределах разумной инициативы. От самой примитивной служебной проблемы, до доставания семье командира билетов на самолет в летний сезон. Как говорил тот же Владимир Николаевич: служба военного проста- приказали- выполнил- доложил. Ко всему прочему Вова "Безбашенный" несмотря на все свои военно-уставные причуды, человеком был честным, и справедливо полагал, что именно он лишил меня заслуженных погон. И судя по всему, чувствовал себя передо мной в долгу. Правда, весьма своеобразно. Все оставшиеся несколько лет под его командованием я исполнял обязанности вместо всех, кого только можно было представить. И врио командира, и вместо помощника рулил, и замполитом полгода ошивался. Наверное, я неплохо справлялся, потому что уже через год, командир предложил мне подготовить представление на присвоение воинского звания капитан 3 ранга на ступень выше занимаемой должности. Существует такое положение, при котором офицер сидящий на одной и той же должности более семи лет и имеющий хороший послужной список может, именно может, получить воинское звание выше штатного. В целях поощрения, так сказать. Но все это не обязательно. Как командир решит. И все кто за ним выше. Проще говоря, как карта упадет. Но если командир очень сильно возжелает подарить подчиненному новые погоны, и сам пройдет все инстанции с бумагами, то результат будет стопроцентно положительным.
Первое представление, я отправлял с воодушевлением. Сам печатал на машинке, высунув язык. Старался. Нормальное честолюбие. Командир подписал, проставил печати. Секретчик засекретил и сдал в отдел кадров. Оставалось только ждать. Как правило, ответ приходит месяца через три- четыре. Пока, суть да дело, время шло. Мы ходили в море, сдавали задачи и, наконец ушли в отпуск. После отпуска я первым делом заглянул в отдел кадров. Ни ответа, ни привета. Я не расстраивался. По опыту старшего поколения я знал, что с первого раза такие вещи проходят редко. Зарядили второе представление. Через полгода я понял, что и на него ответа не будет. Теперь взвился командир. Его такое положение не устраивало. Он свое слово держать привык. На то его и прозвали "Безбашенным". Третье представление готовилось под его личным присмотром. Дело было за месяц до автономки, и во время одного из инструктажей в штабе Северного флота командир "пролоббировал" мои бумаги.
После похода из отдела кадров не было ни ответа, ни привета. Меня успокоили тем, что прошло слишком мало времени, и чтобы я с чистым сердцем ехал в санаторий на заслуженный отдых. Надо ли говорить, что и после санатория меня не обрадовали. К тому времени я уже потерял надежду обзавестись майорскими звездочками на погонах. Да и бомбить вышестоящие организации представлениями каждые полгода не хотелось. Попрошайничество, какое то! Да и чувство собственного достоинства в конце- концов. Не даете, больше просить не буду! Я смирился, и потерял интерес к этому вопросу. А вот командир напротив. Он от такой неудачи просто завелся. И прямо перед летним отпуском потребовал от меня новое, четвертое представление. Заниматься этим мне очень не хотелось. Бестолку. Но командир настаивал, а затем банальным образом приказал. Ладно. Я прикупил бутылку коньяка, и вручил ее секретчику. Тот отщелкал бумагу, и больше я, ее не видел, и ее судьбой не интересовался.
Три месяца отпуска пролетели как один день. Мы с семьей вернулся в родимый гарнизон. На следующее утро, как и положено дисциплинированному и ответственному военнослужащему облачившись в мундир, я отбыл на службу. Дорога к пирсам и казармам между семью и восьмью часами утра напоминает разлив бурлящей черной реки. Мундиры, мундиры, мундиры... Колыханье фуражек и дым сигарет. Правую руку можно нести наперевес, здороваешься каждые двадцать секунд. Уже, через несколько минут, около соседнего дома, выскочивший из подъезда мой старый товарищ "майор" Беляш энергично потряся руку, пристроился рядом и поинтересовался:
- Когда приехал?
- Вчера, утром.
Беляш попыхтел сигаретой, и спросил:
-Так ты ничего не знаешь?
Стало интересно. Что такого я должен был знать?
- Нет, а в чем дело?
- Знаешь Паша, я и сам толком не в курсе. Знаю только, что с твоей фамилией связан очень грандиозный скандал в отделе кадров флотилии. Обязан предупредить. Прикинь, пока не дошли, откуда ноги растут. Ты там ничего не натворил?
Я крепко призадумался. Грехов за собой я не знал. Все бумажки для личного дела сдавал вовремя. Да и не светился я в штабах. О том, что это может иметь отношение к моим представлениям на звание, у меня и мысли не возникло. Дорога пролетела незаметно, знакомых масса, и мне еще пару раз предупредили о чем- то странном связанном с моим именем.
В казарме народа было немного. Экипаж возвращался из отпуска не в один день, и многие должны были подъехать через пару дней. Командир тоже. Из начальников присутствовал один старпом по боевому управлению, капитан 3 ранга Харакоткин, невысокий пузатенький весельчак.
- Кого я вижу! Павел Батькович!
Мы обнялись.
- Паша! Первым делом передаю приказ командира: ты снова на неопределенное время замещаешь замполита. Он сидел с матросами, и уехал отдыхать позавчера. Три месяца безделья тебе обеспечено. Второе: из дивизии приказали, только появишься- сразу в отдел кадров флотилии. Бегом. Там по поводу тебя какая- то безумная бумага пришла. Иди разбирайся. Я не в курсе.
Тут у меня совсем тяжело стало на сердце. Если старпом не знает... Но на всякий случай, я сперва решил заглянуть в свой отдел кадров, в дивизию. Все- таки свои, родные, да и там просиживал штаны один списанный с плавсостава управленец Костя, еще не успевший набраться штабной спеси.
Костя, увидев меня в дверях, залился молодецким хохотом.
- Здравия желаю товарищ майор! Как отдыхалось? Тебе наши проклятья не икались?
И снова хохотать. Я в полном недоумении.
- Костя, успокойся! Какие проблемы?
А тот надрывается. Тут меня проняло, и я просто заорал на веселящегося каплея.
- Послушай придурок!!! Может объяснишь, в чем дело, твою мать!!!
Костя замахал руками.
- Не злись. Слушай сюда...
И он рассказал. Месяца полтора назад, из штаба Северного флота вернулось мое последнее представление. Поперек него, толстенным красным карандашом, была выведена непечатная резолюция начальника отдела кадров флота, такого содержания: " Какие долб...ы посылают документы на офицера, когда ему присвоено звание почти год назад! Работнички е..... твою ..... поперек... Вас всех дармоедов пора пе....ть!!! Разобраться в двухдневный срок и доложить!!!" И это на совершенно секретном документе. Естественно все сразу вспотели, и началась лихорадочная проверка документов. Сверка всего за последний год. В итоге обнаружилось отсутствие одного документа. Причем он был зарегистрирован, все по правилам: входящий номер, исходящий, а самого документа нет. И содержание его неизвестно. Вот тогда все струхнули порядком. Пропажа совсекрета- большая кака. Одним выговором не обойдется. Отдел кадров флотилии окончательно встал на дыбы, и начался огромный, всеобщий обыск всех помещений. И что? На одном из сейфов, под грязной газетой, под цветочным горшком, под ворохом ненужных бумажек и бумазеек, документ был найден. Пожелтевший, залитый чаем и водой, но целый и невредимый! Ответственный мичман- кадровик, получив пакет секретных документов добросовестно их оприходовал, провел по всем спискам и, отдыхая от трудов праведных, за стаканом чая, засунул этот приказ хрен знает куда. Не специально. Ошибочка вышла. Не на той бумажке бутерброды разложил. Слава богу, не выбросил потом. Самое то смешное, что в том приказе звание капитан 3 ранга кроме меня было присвоено еще одному каплею. Он служил начхимом в другой дивизии. Как оказалось, за эти девять месяцев, пока наши погоны лежали под грязной газетой, этот самый начхим успел перевестись на Черноморский флот, в Новороссийск, оттуда послать новое представление, и доблестно получить еще одного капитана 3 ранга. По второму разу. Не знал бедняга, что он уже "майор". Подстраховался. А я оказывается обмайорился еще со второго захода. Вот такие канцелярские дела.
Погоны перед строем экипажа мне вручил командир через пару дней. Он тоже здорово повеселился от всей этой истории. Да и я сам не плакал от обиды. Лучше поздно, чем никогда. Чего другого можно ждать от военной канцелярии?
Мне- то, уже все равно. А тем, кто еще носит погоны? Заглядывайте в кадры почаще! Кадры решают всё!!!

Как надуть старпома....


Господи, как же приятен утренний сон после бурно проведенного вечера! Особенно, когда ты на службе, все твои командиры суетятся там себе, а ты тихо хрючишь на шконке в родной каюте, предварительно запершись на все замки, а также на дополнительные защелки и запоры. Гражданскому человеку осознать такое удовольствие не под силу. Он генетически не способен понять наслаждение такой наглостью по отношению к начальству. Только кадровый военный человек, твердо знающий, что ты - начальник, он - дерьмо; он - начальник, ты - дерьмо, умеет сладко спать и чмокать губами в тот момент, когда твоему старшему в настоящий момент служебные обязанности не позволяют делать это же самое. Хотя сам он был бы совсем и не прочь…
Наш старпом Валя Пашков был отличным мужиком и примерным служакой. Ну, само собой, со своими прибамбасами, но у кого их нет. Главное - человек хороший. А уж старпом просто великолепный. Он пережил двух командиров, и оба оставляли на него корабль с чистой душой, Пашков отменно умел организовывать работу. Была у него одна особенность, по которой его можно было узнать безошибочно: просто пулеметная скорость речи. Валентин Сергеевич тараторил с такой частотой, что половину слов понять было просто невозможно, а вторая половина сливалась в единую фразу без слов и запятых. Прибавьте к этому еще стойкий "бульбашский" акцент. Букет получался, что надо. Ну, а когда Пашков к тому же был зол, его речь совершенно не поддавалась расшифровке. Хоть служебные донесения в эфир отправляй - враги головы сломают, не разберутся. Со временем, однако, все привыкали и даже начинали разбирать большую часть из сказанного старпомом. А если и не понимали, то мастерски делали вид, что все предельно ясно и доходчиво, отдавая дань отменным человеческим качествам скорострельного старпома.
Меня и моего друга комдива-три Витьку Воробьева с Пашковым кроме совместной службы связывали еще и близкие дружеские отношения. Возраст-то одинаковый. Что, впрочем, не мешало Валентину Сергеевичу «строить» нас обоих вдоль и поперек в служебное время. Особенно, когда после совместного празднования, какого-нибудь юбилея или выходного дня, мы умудрялись прикорнуть, а он был вынужден торчать в центральном посту и проводить учения, отработки и прочую корабельную обязаловку. В такие моменты Сергеича основательно давила "жаба", и он старался под всевозможными предлогами высвистать нас в центральный, а то и просто пригнать в приказном порядке. Но если Воробьеву по корабельному расписанию и так приходилось зевать на ГКП, то со мной было потруднее. Я запросто мог "раствориться" в кормовых отсеках, мотивируя это ремонтом испарителя, холодильной машины, насосов, клапанов и всего остального. Хотя, вообще-то меня, как второго управленца, это должно было мало касаться. Но, как и все "люксы", старпом, с присущим ему наивным высокомерием, полагал, что знает о механической части все, поэтому мои фокусы почти всегда срабатывали.
В тот момент мне довелось исполнять на родном корабле обязанности помощника командира. Таким кульбитом на исключительно люксовскую должность, хотя и временно, я был обязан нашему командиру, но с подачи старпома. Тот то ли в виде эксперимента, то ли не найдя среди "люксов" достойную кандидатуру, взял и вынул меня с пульта ГЭУ. Я уже к тому времени прослужил почти десять лет, считался по нынешним временам очень даже старослужащим, опытным и пройдошливым офицером. В нужный момент Сергеич отрекомендовал меня нашему каперангу, и тот, обожая всевозможные опыты над людским материалом, думал не долго.. К слову сказать, с тех пор с легкой руки старпома и практически до конца своей службы мне пришлось подолгу становиться то замполитом, то помощником, а то еще черт знает кем. Наверное, справлялся. Механиком и управленцем я бывал только в море. В чем были и свои прелести...
Так вот, если, отсиживаясь на пульте, я мог не показываться пред светлые очи начальства с утра до вечера, то, как помощник, вынужден уже был торчать в центральном посту по всем тревогам. По крайней мере, сначала. Зато и слинять с корабля в любое время по очень "уважительным" причинам можно было запросто. Ведь на помощнике командира висит вся хозяйственная дребедень, от нижнего белья матроса, до чистоты и порядка на внешнем объекте.
Дела мои шли неплохо, не без ляпов, конечно, но, на мой взгляд не хуже, чем у "профессиональных" помощников. Старпом тоже был доволен. Он ведь мог воздействовать на меня не только как на подчиненного, но и как на друга, что также было неплохо. Командир в дела не лез, отдав все полностью на откуп старпому. А Пашков, как и полагается настоящему старшему помощнику, взваливал свои функциональные обязанности на всех окружающих. Больше всего доставалось БУБЕ-"маленькому" - старпому по боевому управлению. А далее следовал я. И если поначалу он использовал меня в несколько щадящем режиме, то, увидев, что я все меньше и меньше делаю проколов, начал гонять на полную катушку. Моё отношение ко всему этому, надеюсь, описывать не надо.
Однажды как-то в один из вечеров после службы, озверев от очередной штабной проверки, мы с Воробьевым решили расслабиться. Сход назначили у меня. Естественно, позвали и Валентина Сергеевича. Тот по врожденной привычке ничего конкретного не сказал, но зайти пообещал, благо жили мы в соседних домах. Надо сказать, что дело происходило в "период летнего кобелирования", жены были на Большой земле, и твердого семейного надзора мы не имели. Ну, а благоверная старпома домой не поехала, и он находился в подвешенном состоянии. И хочется, и колется. По дороге домой прошлись по магазинам, затарились, прикупили закусочки. Потом Витек забежал домой, переоделся и прибыл ко мне. Поджарили курочку, накрыли на стол, сели.
Старпом зашел после первой. Присоединился. Закусили. После второй начались разговоры. За их задушевностью мы незаметно опорожнили одну, другую емкость. Валентин Сергеич сам по себе употреблял аккуратно и немного. Должность и присутствие жены обязывали. Ну, а мы - по полной схеме. Старпом уже ушел домой, а нас понесло. Допив все у меня, побрели к Витьке. Там усугубили свое состояние корабельным "шилом" из домашних запасов комдива-три. После чего вдруг все-таки сообразили, что завтра на службу. Обнявшись на прощание, банкет закончили. Я пожелал Витьку спокойной ночи, покинул его гостеприимный дом и отправился к себе. Добравшись до своей квартиры, рухнул на диван и погрузился в призрачный мир сновидений изрядно нализавшегося офицера.
Очевидно, нагрузились мы основательно, так как утром я чувствовал себя отстоявшим на вахте суток пять бессменно. Усталость, усталость и только усталость. Глаза упрямо не хотели разлипаться, тело пыталось двигаться вразрез командам вестибулярного аппарата, а язык был сухим и горячим, словно у больной бродячей собаки. Мало того, органы слуха сначала упорно отказывались реагировать на громыхание будильника, предусмотрительно поставленного мною с вечера в пустое ведро для пущего эффекта. Но, тем не менее, кусок мяса, именуемый капитан-лейтенантом Беловым, все же сползл с постели, влекомый силой воинского долга и внутренних резервов организма. Однако, моя духовная часть контактировать с физической отказывалась напрочь. Только после того, как мое тело долго пыхтело под струей холодной воды, тщетно пытаясь изменить состояние ротовой полости при помощи зубной щетки, сознание, наконец, частично воссоединилось с плотью, и я более или менее стал приходить в себя. Но из всех ощущений стойко преобладало одно - смертельно хотелось спать. Со всеми остальными последствиями вчерашнего расслабления организм удалось немного примирить при помощи принятого внутрь литра огуречного рассола. На удивление, времени до подъема флага оставалось еще уйма, и я, облачившись в форму, выскочил на улицу.
На построение я успел вовремя. Командир в тот день с самого утра уехал в Североморск на совещание, и, построив экипаж, я доложил старпому. Пашков, принимая доклад, подозрительно поглядывал на мое "печальное" лицо, но ничего не сказал. Только хмыкнул что-то, как всегда, нечленораздельное. Витек выглядел не лучше. Чувство вселенской усталости от человечества ясно просматривалось во всей его фигуре, не говоря уже о физиономии. После короткого получасового наставления на путь истинный, старпом дал, наконец, команду "Всем вниз!", и народ лениво пополз на борт. Пока моряки неторопливо протискивались в рубку, мы остались перекурить. Наверно, любому курящему представителю мужского пола знакомо чувство первой утренней сигареты после "трудного" вечера. Табак просто продирается в легкие, и, понимая, что курить-то, в общем, не стоило, ты, тем не менее, куришь. После чего у каждого организм реагирует по-своему. Меня лично всегда очень тянет спать. Парадокс: и спать охото и курить. Постояв пять минут на пирсе и отравив себя всего лишь одной никотиновой палочкой, я понял, что больше всего в жизни хочу упасть на родную шконку. А старпом во время нашего перекура беззлобно подтрунивал над моим и Витькиным внешним видом, потом посуровел и, взглянув на часы, погнал нас вниз, в центральный пост на доклад.
Добросовестно отзевав минут сорок в центральном и окончательно ошалев, я стремительно покинул пост, не дожидаясь конца, сославшись на дела, связанные с расписыванием вахты, проверкой камбуза и прочей ерундой. В каюте молниеносно скинул форму, заперся, и принял позу "упор лежа об подушку". Уснул, как после удара веслом по затылку. Сразу и намертво.
Корабль - существо общественное. Каждую минуту "Каштан" громогласно извергает из себя массу команд, приказов и всякой другой всячины. Но настоящий подводник умеет спать и не реагировать на позывы, его не касающиеся. Вот и я через какое-то время даже не услышал, а очень далеко и неясно почувствовал свою фамилию. Открыл глаза. Сел. Все еще хотелось спать. "Каштан" заскрипел, и начал выдавать из себя голос старпома. Еще не вникнув в то, что он говорит, я понял - Валентин в бешенстве. Прислушавшись к словесной чечетке старпома, я с большим удивлением обнаружил, что он зовет меня в центральный пост. И, судя по интонациям, зовет уже очень давно. Посмотрел на часы. Да... Часа три сон слизнул, как одну минуту.
Внезапно "Каштан" замолчал. Я даже не успел сообразить, что делать, когда на дверь моей каюты обрушился град ударов и душераздирающих воплей.
- Белов!!! Лопата!!! Открывай!!! Я знаю, что ты зарылся в тряпки! Я не мальчик, по всему пароходу тебя искать! Открывай!!! Вахтенный!!! Несите лом! Я сейчас его кандейку в щепки разнесу! Белов...
Слушая словесный понос Валентина, я прикидывал, что можно сделать. Я мог открыть ему дверь без особого ущерба для себя. Ну, пополыхал бы минут пять, разнес бы меня в щепки - и все. Но оскорбления своей каюты я снести не мог. Я банально обиделся. Как же, чай пить старпом бегал ко мне, посидеть после сауны - у меня, стопочку опрокинуть - там же. И на тебе, дверь ломать! Посадить старпома в лужу становилось теперь делом принципиальным. Все равно ломать дверь Сергеич бы не стал. И я, пользуясь шумом, производимым старпомом в коридоре, начал не спеша одеваться. Правда, не включая верхнего света. Пашков продолжал извергать фонтаны эмоций на мою дверь с частотой швейной машинки, но ломать ее не спешил. Он метался по офицерской палубе отсека, хватал всех за руки, спрашивая, они этого нахала, наглеца, негодяя, расп..яя...
Устал старпом минут через десять. Тяжело дыша, он собрался с последними силами и выстрелил последнюю угрозу в адрес запертой каюты:
- Паша, ты же все равно рано или поздно выйдешь!!! Я тебе тогда задницу на кресты порублю!!! Погуляли вчера? Воробейка в ценропосту сидит как ванька-встанька, а ты - хрючить!!! Только выйди!!! Помощник командира... хренов!
Что справедливо, то справедливо. Витькино место всегда в центральном. Должность, однако. Но это его проблемы. Прислонив ухо к переборке, послушал, как затихает вдали взбудораженный старпом, перестраховался еще пару минут, нахлобучив фуражку, подхватил предусмотрительно приготовленную папку с бумагами и открыл дверь. Меня никто не караулил. Да и в отсеке людей особо много не было. Время было предобеденное, народ оттягивался по каютам. Поднялся на верхнюю палубу. Как и следовало ожидать, погрузочный люк пятого-бис отсека оказался нараспашку.. Снаружи на ракетной палубе никого кроме верхнего вахтенного не было. Когда я спустился на пирс, верхний словоохотливо сообщил:
- Тащ капллнант... Вас тут старпом ищет. Уже давно. С утра. Спрашивал, не уходили ли вы в штаб.
Вахтенным стоял матрос Зезюков, разгильдяй отменный. По этой причине и стоял на вахте через день, а то и вовсе не сменяясь. Я поинтересовался:
- А ты что ему говорил?
Зезюков, несмотря на все, дураком не был. Старпом старпомом, а на вахты ставлю я. Не дай бог, разозлюсь, автомат вообще к груди прирастет.
- Я тащ, ему сказал, что вы вроде уходили, но я не уверен. Конкретно ничего не видел.
Мне именно это и было нужно. Я похлопал Зезюкова по плечу.
- Умница. Завтра отдыхаешь.
И пошел обратно на корабль. Правда, теперь через рубочный люк.
Когда я спустился вниз и шагнул в центральный, там воцарилась немая тишина. Как будто все увидели привидение. Кажется, в этот момент речь как раз шла обо мне. И не в лучших выражениях. Лицо Пашкова в тот момент описанию просто не поддается. Дикое изумление с вытаращенными глазами и стоящими дыбом усами. Ошарашенный моим появлением, старпом даже перешел с пулеметной на нормальную человеческую речь.
- Паша? А ты откуда?
Я вытер со лба несуществующий пот. Обвел всех вокруг усталым взглядом. Судя по глазам окружающих, большая часть народа подвох почувствовала, но с какой стороны, не понимала. Нужен был сольный номер. И я начал.
- Откуда-откуда? От верблюда! Как будто не знаешь? Из штабной клоаки, естественно! Зае...я там песни СПНШа слушать. А потом, я же тебе говорил, на складе интенданту мыло не дали...
Судя по сморщившейся залысине Вали, он тщетно пытался припомнить сей факт. Не давая ему опомниться, я с нарастающим "раздражением" продолжил:
- Когда курили после подъема флага. Совсем заслужился, не помнишь ни черта. Валентин Сергеевич, ты на меня бочку не кати...
Старпом поскреб лысину. Махнул рукой.
- Ладно, не заводись. Что там в штабе?
И я завел монолог о штабе - козлах береговых, камбузах, нарядах, патрулях и всей остальной вечной флотской проблематике. Тут всегда есть, о чем говорить.
После того, как старпом распустил всех из центрального поста, я подошел к нему и с проникновенной жалостью в голосе попросил:
- Валь! Спать хочу, дальше некуда. Вчера здорово посидели. А тут полдня в штабе промотался, голову на подушку не положил. Я после обеда на построение не выйду, подремлю?
Пашков, тактично не упоминая о концерте у моей двери, которого я "не слышал", и чувствуя свою вину передо мной, кивнул головой.
- Иди, отдыхай. Я Витька еще час назад в каюту отправил. Он тут голову на все приборы ронял... Да, а вечером приходи ко мне. Моя на грибы зовет...
И я с чистой совестью отправился спать.
Через четыре года, уже будучи гражданскими людьми, Витька, помогая Валентину на даче, рассказал, как я обвел его вокруг пальца. Пашков, по рассказам, хохотал как безумный. А если бы он знал все....

Гиперборей

- Папаа-пап! - топая пятками бежит чадо. - Бабушка не помнит, где это тебя сфоткали...
- Доча, я тоже не знаю, где и кто это фотографировал.
Интерес к фотографии был сразу же потерян и она осталась лежать на столе.
***
Его фотографии и описание были разосланы по всем железнодорожным и автовокзалам, участковые сбились с ног, обшаривая все закоулки района, опрашивали даже водителей-дальнобойщиков, проезжающих через город - все впустую. Никто его не видел...
Он заранее проконсультировался с дедом и с соседом. Дед говорил, что кратчайшее расстояние между городами - железнодорожные пути. Сосед, более старый чем дед, но бодрый бабай, утверждал, что кратчайшим расстоянием являются линии электропередач. Он до выхода на пенсию был энергетиком и ему было, наверное, видней.
Он основательно подготовился: в рюкзак сложил хлеб, сало, печенье, шоколадные батончики, пачку рафинада, пакетики чая, термос. Просмолил и смазал лыжи (дед научил). Наточил нож. Спички всыпал в пластиковую баночку из-под фотопленки, туда же сунул срезанные боковины коробка. Пара запасных носков, второй свитер, кусок оргстекла для розжига костра, котелок, ремкомплект, спальник и кусок полиэтилена. Подготовил одежду и обувь. Сунул компас в нагрудный карман и карту в другой.
Он собрался и ушел из дома, когда в нем никого не было, мать и дед - оба работают. Соседи видели, как он с лыжами и рюкзаком за спиной уходил в сторону рощи, но не придали этому значения, в чем каялись потом очень искренне.
День был морозный и солнце пробивалось сквозь легкую дымку. Ветер был слабый. Он шел на лыжах вкруг городка до ЛЭП, потом повернул и пошел вдоль опор. Кустарник был вырублен не так давно и не мешал, цепляясь за лыжи. По расчетам, за два дня он должен был выйти к Казани, где у него жила бабушка. Ее адрес был записан в блокноте, как и номера автобусов, маршруты которых идут к ее дому. Он вообще очень досконально подготовился к этому походу. Единственно, чего он не мог предусмотреть - резкого изменения погоды.
Сначала сгустившаяся дымка погасила солнце, небо набрякло и потемнело. Температура постепенно повышалась, но ветер усилился. А потом пошел снег. Сначала он падал снежной крупой, потом повалил крупными влажными хлопьями. Это был разгул стихии такой силы, что были закрыты для движения даже федеральные трассы, поезда либо стояли на станциях, либо тащились сквозь круговерть на минимальной скорости. За полтора суток выпала половина годовой нормы снега. А на второй день ударили морозы.
Видимость не превышала десятка метров и скорые зимние сумерки еще усугубили ее. Несколько часов он двигался практически на ощупь, сначала от опоры к опоре, но по мере снижения видимости, потерял направление и больше из блеклой снежной тьмы не показывались крашеные серебрянкой металлоконструкции. Он шел на лыжах, пока одна из них не сломалась о скрытый под снегом пень. Тогда он решил переждать снегопад, соорудить себе укрытие из лапника. Но в сосновом лесу было слишком мало молодых деревьев, а до веток больших он не мог дотянуться. Он вырыл в снегу углубление под косо поваленным стволом, закрыл его как смог полиэтиленом, набросал вниз веток и даже попытался развести костер. Его так и нашли - завернувшись в промокший и промерзший спальник, он лежал в своем укрытии возле остатков чахлого костерка.
Слишком много сил он потратил, слишком мало тепла было в этом маленьком тельце...
***
Влад погиб в горах через четыре месяца после их свадьбы. Его связка только начинала подъем по отвесной стене, когда сорвался впереди идущий, а за ним и второй. Внизу был ледник, рассеченный многометровыми трещинами и Влад принял решение... Не нам судить, насколько оно было правильным и обоснованным. Он просто заклинил себя в бергшрунде и спас обоих, но не себя. Рывок был такой силы, что просто сломал его пополам.
Ей было девятнадцать или двадцать тогда. Совсем еще девочка. Не до конца верящая в то, что произошло. И когда ребята из альпклуба пришли к ней, Она даже сначала обрадовалась...
Гроб, запечанный в ящик, везли очень долго, недели две. За те дни Она изменилась и осунулась, будто иссохла. Подруги почти насильно кормили ее. А потом были похороны. Несколько автобусов, много знакомых и незнакомых лиц, какие-то невнятные родственники с обеих сторон. Помню глинистый холм под летним солнцем, рыжая куча у могилы, слабый ветерок наклоняет высокую траву в сторону стены металлических крестов. Некоторые наши девочки плакали, Она - нет.
Помню, по дороге с кладбища в нанятое кафе две старухи обсуждали молодую вдову, дескать ни слезинки не проронила, не жалеет поди, а потом перешли к обсуждению предстоящих поминок. Стало тошно и я, стукнув в кабинку водителя, попросил высадить меня прямо здесь. А за спиной услышал старушечье: - Ни стыда, ни совести у нынешней молодежи, залез в автобус, прикинулся своим...
На поминки я не пошел.
А Она после перестала принимать гостей. Не открывала дверь - и все. Катя рассказывала, что Она целыми днями лежит на диване и смотрит в никуда. И Катьке становилось не по себе от этого, жутко.
Катя - замечательная девушка, хорошая подруга, но даже и Катьку Ее поведение... пугало что ли? Но Катька каждое утро приходила к ней, убирала в квартире, мыла посуду, готовила еду. Она же или лежала, или двигаясь как сомнамбула, ходила по комнатам, переставляла предметы с места на место, брала книгу с полки, но даже не открывала ее. А однажды Катька в квартиру попасть не смогла - ключи у нее были, но цепочка дверная была накинута. Не отзывается никто. И вот тогда Катерина испугалась по настоящему! И принялась звонить всем подряд. Сотовых тогда не было, утром в будний день все на работе и нашла Катька только меня, отпускника. Своей паникой заразила, я сорвался и прилетел меньше чем через полчаса. Дверь приоткрыта, Катерина в слезах, уже не кричит, а стонет... Взял у соседки топорик, расковырял дверь, Катюха чуть не под ногами пролезла вперед и - в комнату.
Уф, все в порядке, жива. Катька растрепанная, с красными от слез глазами, невесть чего понапридумывать успела, кричит на Нее, а та смотрит, будто сквозь нее, спокойно так. Катерина рассвирепела, хватает бухту альпинистской веревки с крюка в стене, кидает ее в пустой рюкзак и с воплями, что ни единой веревки в доме не оставит, ни одного лекарства, ни единого колюще-режущего предмета, начинает бегать по квартире сваливая все вышеназванное в рюкзак. Присел на корточки у кровати:
- Как ты?
Вздохнула и закрыла глаза. В кухне слышны лязг и скрежет, кажется Катерина решила еще и газовую плиту изничтожить. Сказал об этом Ей. Услышала, губы чуть дрогнули. Не улыбка, но тень ее.
- Катерина Батьковна, раз уж ты на кухне, поставь чайник, пожалуйста!
Грохот падающей крышки кастрюли на кухне и снова легкая гримаса-полуулыбка на бледном лице.
- С твоего позволения, я присяду, - и сел прямо на пол, прислонившись спиной к ее кровати. Открыл лежавшую рядом книгу. Раскрасневшаяся Катя возникла на пороге комнаты, но поглядев на нас молча ушла обратно в кухню, стуча каблуками. Чайник ставить.
Потом мы пили чай. Придвинули к кровати стул в качестве столика и пили душистый жасминовый напиток. Девчонки сидели на кровати, я на полу - и мы беседовали. Конечно, говорили я и Катька, а Она молча сидела, подложив под спину несколько подушек и слушала, тонкими пальцами обнимая чашку с остывающим чаем. Она и раньше очень хорошо умела слушать. Это редкий талант для людей, особенно для молодых женщин. Но у нее все и всегда получалось очень органично и естественно. Потом я сходил в гастроном и соорудил обед. Потом Катерина ужин. И просидели мы до самого позднего вечера. А когда стемнело, почти насильно вывели затворницу во двор, воздухом подышать. Сидели под кленами, впитывая запах остывающего от летнего зноя города, смотрели на гаснущие одно за другим окна дома. А потом она взяла меня своей узкой ладошкой за руку и сказала:
- Идем, - жестом руки остановив встрепенувшуюся Катерину, - Извини, Катя. Завтра увидимся.
И была ночь, одна-единственная. И больше мы не виделись. Катька, прижатая в угол, насупившаяся и оттого похожая на обиженного воробушка, накануне моего возвращения в училище, сообщила, что Она уехала. Навсегда. К отцу, в В-ск.
***
Она появилась снова спустя много лет. По-прежнему стройная, со спортивной походкой. И ей очень идет ее короткая стрижка. Но глаза... В них та же боль, что и надцать лет назад.
- Здравствуй, я искала тебя.
- Здравствуй, - в горле застрял комок, давящий и мешающий говорить.
- Ты совсем не изменился. Ну, почти.
- Ты тоже, - сердце пропустило два такта, прежде, чем я смог что-то сказать.
- Мне нужно тебе рассказать что-то очень важное. Ты можешь меня выслушать?
- Конечно.
Мы сели в сквере на скамейку и она достала из сумочки пачку цветных и черно-белых фотографий.
- Я хочу, чтобы ты увидел, каким он был.
Был?! С фотографий смотрел серьезными серо-зелеными глазами мальчик лет двенадцати. Вот он помогает матери ставить палатку. А это он с удочкой на берегу, машет кому-то рукой. А на этом фото ему лет пять, наверное... Господи, любую из этих фотографий можно положить в мой детский альбом и никто не заметит разницы!
- Это Алеша, так я его назвала.