хоть история и не из жизни ВВС, а из суровых будней ГВФ, но...

Потащили как-то группу иностранцев-первокурсников на один из АРЗ, на Воздухофлотский. Вроде как на экскурсию, дабы посмотрели, как в гражданской авиации ремонтный процесс устроен. Как водится, сопровождающим какого-то препода отправили, из молодых и не шибко нужных, а на заводе еще одного гида из старых проверенных кадров добавили. Переводчика не было за ненадобностью, русским языком худо-бедно владеть обучали в первую очередь.
Ходят они всей стаей по цехам, пустынным по случаю обеденного времени, озираются. Короче говоря, стандартный поход, и скоро почти всем становится невыносимо скучно. Кроме сопровождающих - им скучно стало еще до начала славного похода - и нескольких энтузиастов. И находится среди них прямо-таки сверхэнтузиаст, приехавший в КИИГА постигать великие авиационные таинства из неблизкой Африки. Этому интересно все, от станков до мусора на полу, в нем жажда знаний кипит, тихонько булькая! И тут случайно совершенно подвернулся ему под руку узел какой-то, в сторонке валявшийся как неремонтопригодный. Африканский собрат этот обрезок аэропланий тут же в лапки свои схватил, крутит его, рассматривает увлеченно...
Сопровождающий от завода натренированным взглядом уловил движение импортного студента.
- ПОЛОЖИ!!! ПОЛОЖИ ОБРАТНО НЕМЕДЛЕННО!!!
И в мигом наступившей гробовой тишине, полной недоумевающих взглядов, дождавшись пока железяка не вернется на прежнее место, заводчанин негромко (как ему казалось) пояснил остолбеневшему преподу:
- Знаю я этих черножопых - или сам убьется, или спиздит!..

Не мое...
Произошла эта история лет десять назад на Н-ской погранзаставе.
Нарушителей там не было с 1913 года, кругом тайга, до Японии две сотни верст морем, поэтому дисциплина на заставе была та еще. Обычная утренняя
процедура развода выглядела следующим образом: командир заставы, у
которого была молодая жена и которому влом было каждое утро выходить на
плац, одевал фуражку, высовывался как был, в семейных трусах из окна
своей квартиры на 1-м этаже и напутствовал стоящий под окнами наряд:
"Приказываю заступить на охрану рубежей..." и т.д. по уставу. Затем он
закрывал окно, снимал фуражку и возвращался к жене. Дабы предотвратить
травматизм скучающего в таежной глуши личного состава, никому не
выдавали боевых патронов. Даже тем троим, которые утром "на охрану
рубежей". И вот однажды летом наряд из трех погранцов на солнечной
полянке столкнулся нос к носу с двумя амурскими тиграми. Хотя численный
перевес был на стороне хомо сапиенсов, бравые воины аки маугли взлетели
на ближайшую древесную растительность. Двое взлетели, а третий не успел.
Дальше - сюжет из фильма "Полосатый рейс". Подходят двое в полосатом к
служивому и начинают его нюхать. И видно, сытые они, лето, есть не
хочется, и солдатик - первогодок, не нагулял еще жиру. Словом,
размышляют "съесть/не съесть". А солдат стоит ни жив ни мертв, к стволу
прижался и поскуливает. Попытался улизнуть - тигр зарычал и слегка
прихватил его за ногу, погоди, не уходи, мол. Тут еще как на грех
радист, пока лез не помня себя на кедр, смахнул веткой антенну из
гнезда. Сие действо продолжалось минут сорок, пока радист не додумался
вытащить из автомата шомпол, засунуть его в гнездо антенны и вызвать
подмогу. Приехавшая зондеркоманда выстрелами в воздух распугала шерханов
и сняла пострадавших с дерева. Самого главного пострадавшего отвезли в
госпиталь с двумя-тремя царапинами на ноге от тигриных зубов и легким
нервным потрясением. Через неделю его приехали проведать командир
заставы, замполит и двое сослуживцев. И застают они следующую картину:
им навстречу по коридору идет "укротитель" НА КОСТЫЛЯХ (!!!) и хриплым
голосом Боярского на весь коридор поет "А-а-ап! И тигры у ног моих
сели..."

АНГЛИЦКИЙ ЮМОР
(палками просьба не бить- снова продолжение из обсуждения, 70% БУ)
Один из регионов продвинутого трубопроводного консорциума. Веселое застолье в доме начальника нефтеперекачивающей станции. Под фирменное блюдо гостеприимного дома- манты, пьют холодное мысхакское каберне. Много каберне и много мант. Любит сухое вино инженер-наладчик газовых турбин Альстом-Сименс Энди Стронг, бывший моряк флота ее Величества, уроженец деревни и воспитанник школы, в которой учился адмирал Нельсон.
Региональный инженер-турбинист, бывший моряк флота российского, следя за тем, чтобы бокал английского коллеги не пустовал, рекламировал качественный отечественный продукт, подчеркивая большую любовь к этому вину отечественных подводников. За столом все, кроме него, англоговорящие, но проблем в общении нет. В переводчиках Рубен Семенович - бывший заведующий кафедрой иностранных языков Кубанского университета, большой специалист в игре слов английского юмора.
Выпив за нефтяную трубу-кормилицу объединившую «бывших» за этим столом, заговорили о Нельсоне, море и флотских традициях. После традиционного - «за тех, кто в море», морскую травлю продолжил россиянин. Начал с рассказа о встрече его корабля, впервые вышедшего в Средиземное море, с английским авианосцем:
- Расходимся с "Инвинсиблом" правыми бортами. Свистки, боцманские дудки, горн, «захождение». Выстроившиеся по бортам экипажи двух кораблей. Красота. С английского авианосца семафор: "Восхищен. Командир". Ответ: «Спасибо, вы тоже смотритесь хорошо!».
Энди слушая, кивает головой. Выпили за крейсерские традиции и содружество флотов. Смакуя вино, англичанин подчеркнул - у российских подводников не дурной вкус.
- Сразу за "Инвинсиблом", - продолжил рассказ турбинист,- расходимся тем же бортом с эсминцем охранения. Картина другая. Наследники героя Трафальгара, одетые во что попало, свистят и, развернувшись к нам спиной, снимая шорты с наклоном демонстрируют свои дебелые задницы, радостно похлопывая по ним ладонями.
Энди смеется.
- В чем дело? - спрашивают удивленные «хозяева», - Почему такая разница? Как же традиции королевского флота?
- Зря вы обижались, - улыбается Стронг, - я тоже бы так сделал.
- ???
- На малых кораблях свои обычаи, - насладившись недоумением, продолжил Энди, - и дело здесь не в пренебрежении к флотским традициям или кораблю вероятного противника - так делают английские моряки, закрывая «море на замок», навсегда прощаясь со службой и флотской рутиной.
Выпили за взаимопонимание.
- Морская нация, ничего не добавишь, - смакуя вино, отметил россиянин, - и мне, бывшему корабельному механику, такой способ прощания с морем гораздо предпочтительнее бросания за борт гаечных ключей во время последнего прохода бонновых ворот, как это делали увольняющиеся в запас матросы нашего корабля.
Дальнейшее развитие застолья проходило обычным путем, отличаясь только преобладанием английского гомона.
Неожиданно громко засмеялся профессор-переводчик.
- Рубен, в чем дело? - поинтересовался выключенный на время из дискуссий турбинист.
- Одна минута и будет тебе настоящий образчик юмора английского.
- Энди говорит, - извинившись перед Стронгом за прерванную беседу, продолжил Рубен, - вот мы с Виталием, бывшие моряки и коллеги, оценив друг друга на площадке НПС, продолжаем процесс знакомства за этим столом. А вот ты здесь, интересно, по принуждению как переводчик или только из интереса к мантам нашей гостеприимной хозяйки?
Отвечаю:
- Знаменитые манты, конечно, не на последнем месте, но главное для меня - это профессиональный интерес. Я счастливый человек, профессия которого удачно сочетается с хобби - языковые нюансы и нахождение параллелей в юморе наших народов.
- С твоим хобби, понятно, - ответил мне Энди, - тогда спроси у Виталия, какое у него хобби? Кроме, конечно, того, что топить английские подводные лодки!

Выпили за мир и взаимное доверие...

Двумя дняхом семерых убивахом.

Тема навеяна недавным отчетом о смертности в нашей армии за этот год. В свое время наш полк неплохо поработал на статистику.
Служил я в городе, где есть команда российской футбольной премьер-лиги, а также водка по 10 рублей (так, во всяком случае, охарактеризовал этот город капитан, который на распределительном пункте отправлял нас служить). В этом городе прослужил я 2 месяца: то разгружая вооружение, то продукты, то разгребая в горах электроподстанции от последствий селевых потоков, а потом в один прекрасный день отправили наш батальон в единственный на территории России горный полигон. Именно там и произошли события этой истории.
Полигон этот находился в ущелье, если его так можно назвать, текла естественно, речка. В общем, горный пейзаж во всей красе. Началось все с приезда партизан, кто такие - объяснять, думаю, не нужно. Эти люди, как известно, приезжают на месяц попить водки и пострелять, неважно из чего. Пострелять они точно не успели, так как после первой же пьяной ночи на скамеечке за палатками нашли хладный труп одного из партизан. С непривычки сердечко не выдержало, дорвался, как говорится, до сладкого. Партизаны в этот же день пропали в неизвестном направлении.
Вечером смертушка продолжила свой пир. Дело в том, что палатки батальона стояли метров на сто ниже, чем парк техники. Какой-то разъебай поставил мотолыгу (во всяком случае так этот N (нет M)-тонный агрегат обзывали у нас), не удосужившись ее каким-либо образом застопорить. Естественно, эта многотонная махина помчалась вниз по склону, собирая по пути палатки батальона. Услышав какой-то пиздец-шум мы выскочили из палатки, обосраться от страха я не мог, так как питание у нас там было трехразовое (на гражданке это шутка, а вот в армии действительность). Прям на меня мчалось что-то железное и страшное. Единственный путь к отступлению - обратно в палатку. Это военное дерьмо промчалось мимо и ебнулось в реку с высоты 5 метров, чем вызвало, вероятно, сход ледника в Кармадонском ущелье, бля. По времени совпадает. В первой палатке, которую смелО это чудо(вище) военной техники, сидели дедушки разведроты, смотрели телевизор. Четверо из них не увидят уже ничего.
Наше начальство сделало необходимые выводы, либо им их вбила через заднее отверстие следственная комиссия. В общем, на следующий день было решено переезжать выше парка техники. Для новых нар нужны доски. КАМАЗ с досками поднимался вверх по ущелью. В тентованном кузове находились два куба досок и двое военнослужащих. Хуйня, что нельзя. В горку водила начинает переключать передачу, естественно, что на нашей технике на это нужно минимум минута времени. Машина начинает медленно, но верно скатываться в речку. Высота уже известна. В итоге - перевернутый КАМАЗ, два трупа в кузове и два куба досок для гробов. А вы, трищ министр обороны, говорите, что смертность в армии ниже, чем на гражданке.

Лувр

Много лет назад по делам службы я приехал в Ленинград. Поезд был очень ранний, и пригороды я проезжал еще в сумерках. Бросив «дипломат» в ячейку камеры хранения, я вышел на площадь Восстания. Начиналось ясное, солнечное и пронзительно холодное майское утро. После пыльного вагона каждый вдох казался глотком ледяного, шипящего пузырьками, терпкого брюта.
Я перешел пустой в этот час Невский и медленно двинулся к центру, радуясь встрече с городом. Знакомые дома, храмы и дворцы плыли навстречу. Дом Зингера с глобусом на крыше, закрытый почерневшими от времени лесами Спас на Крови, кондитерская Вольфа и Беранже, откуда Пушкин уехал на Черную речку, поворот направо, и вот, через арку Главного штаба я вышел на Дворцовую площадь и надолго замер.
Площадь поражала величественной и соразмерной красотой. В мокром асфальте, как в осколках огромного зеркала, отражались салатово-зеленые стены Зимнего дворца, голубое небо и косая тень Александровской колонны, а слева, там, где трамвайные рельсы взбирались на Дворцовый мост, тихо шлепала влажными ладонями Нева.

Об этой встрече с Зимним, надолго ставшим домом для русских царей, я вспомнил, подходя к Лувру - дворцу королей Франции. Путешествуя, приезжая в новые, незнакомые города, всегда пытаешься их сравнивать с тем, что видел раньше. Париж - с Петербургом, Лувр - с Зимним дворцом...
Лувр похож и одновременно совсем не похож на Зимний. Также как Зимний, он одним фасадом выходит на реку, также как Зимний, он невысок, также как в Зимнем, в Лувре сейчас размещен один из крупнейших в мире художественных музеев.
Но в Париже нет величавой, холодной торжественности имперского Санкт-Петербурга, он мягче, спокойнее, уютнее. И даже памятники в этих городах разные. Если бронзовый Петр на Сенатской - это могучая, непреклонная, жестокая царская воля, то конный памятник Людовику XIV у Лувра совсем другой. Кокетливо вставший на дыбы конь, король в античном костюме, изящно откинувший голову вбок и чудом удерживающийся в седле без поводий... Да и весь архитектурный ансамбль Лувра выстроен иначе, в нем нет мощной архитектурной доминанты, как у Дворцовой площади, двор П-образного здания спокойно переходит в сад Тюильри.
Лувр гораздо старше Зимнего дворца, еще в XII веке на его месте стояла крепость, которая служила арсеналом, тюрьмой и местом, где хранилась королевская казна. В XVI веке при Франциске I крепость начали постепенно разбирать и на ее месте возводить дворец. Современный вид Лувр обрел в результате множества перестроек, каждый король пристраивал к ансамблю что-то свое, последнее крупное строительство велось в середине XIX века при Наполеоне III.
Отправляясь во Францию, мы взяли с собой путеводитель по Парижу «Эр Франс», изданный в 1962 году и неведомо как попавший в мою библиотеку. Сравнивая старые, еще черно-белые фотографии с видами современного Парижа, отчетливо видишь, как сильно изменился город. Во дворе Лувра, там, где раньше был разбит небольшой садик, появилась стеклянная пирамида - вход в подземный вестибюль музея. На фоне ампирных фасадов дворца она кажется анахронизмом и царапает глаз, однако, спустившись на эскалаторе вниз, понимаешь, что французские архитекторы нашли, пожалуй, единственно возможное решение. Огромные потоки туристов, ежедневно посещающих Лувр, не создают толчеи и сумятицы, все продумано и организовано очень разумно.
Музеи Лувра размещаются в трех корпусах «Сюлли», «Ришелье» и «Денон».
Большая Туристская Тропа пролегает через корпус «Денон», в котором хранятся «Ника Самофракийская», «Джоконда», и «Венера Милосская». Туристическая река послушно течет по залам, на секунду задерживаясь у очередного шедевра...
Если же свернуть в сторону или по одной из многочисленных лестниц спуститься вниз, то внезапно оказываешься в пустых залах - туристы сюда заглядывают редко. В корпусе «Сюлли» мы забрели в египетские залы и неожиданно встретили старого знакомого. Писец, словно сошедший со страниц школьного учебника истории Древнего мира, сидел, поджав ноги и тараща подведенные глаза. Вообще, египетская коллекция Лувра великолепна. Ученые, ехавшие в обозе наполеоновских войск, работали на совесть. Кроме мумий, предметов культа, домашней утвари и статуэток попадаются здоровенные каменные монолиты, неизвестно каким образом занесенные во дворец. Наше внимание привлекла стайка павианов, высеченных из одной глыбы серого гранита. Обезьяны чинно сидели в ряд, выставив перед собой почти человеческие ладони. Жена в шутку положила руки на обезьяньи лапы, я щелкнул затвором фотоаппарата, и вдруг за спиной весело загомонили. Я обернулся. Группа японских старичков и старушек, деловито расчехляя фотоаппараты, выстраивалась в очередь, чтобы тоже поиграть в древнеегипетские ладушки...
Когда мы в вестибюле музея стали разглядывать его схему, то поняли, что весь Лувр нам не осмотреть и за месяц. Поэтому решили просто побродить по дворцу, куда ноги понесут, чтобы получить о нем хотя бы поверхностное представление.
Лувр, как и Зимний, представляет собой анфилады залов, соединенных множеством лестниц. Интерьеры большинства из них не сохранились, поэтому изнутри Лувр смотрится как громадный выставочный зал. Правда, в корпусе Ришелье в целости и сохранности остались покои Наполеона III - пышная и тяжеловесная вызолоченная мебель и посуда, драпировки и занавеси, кажется, до сих пор сохраняют запахи сигарного дыма, вечерних духов и вина, смешанные с запахами пыли и тлена.
Многие анфилады залов в Лувре почему-то заканчиваются тупиками, и приходится возвращаться назад, чтобы свернуть или перейти на другой этаж.
Туристов в музее буквально толпы, они ходят и группами и поодиночке. Гиды ведут экскурсии с помощью радиомикрофонов, а у туристов на головах наушники, поэтому группы не мешают друг другу. Иногда у какой-нибудь особенно интересной картины собирается по 3-4 группы. Довольно много молодых семей с маленькими детьми. Детей возят в специальных колясках, на каждой из которых на высокой штанге укреплен номер на цветной пластинке, чтобы коляски не потерялись в толпе. Большинство детей спокойно спит, пока родители приобщаются к «живой писи» и прочей керамике.
Большая Туристская Тропа вынесла нас в зал, где выставлена «Джоконда». Вокруг нее - толпа. Рядом, создавая разительный контраст с шедевром Леонардо, стоит толстая негритянка в полицейской форме и бдительно следит, чтобы туристы не останавливались у картины. Наслаждаться шедевром положено на ходу, очевидно, во избежание культурного шока. Все это несколько напоминает посещение Мавзолея. Картина закрыта бронестеклом и довольно неудачно освещена, так что мало что можно разглядеть. Впрочем, в соседнем зале висит увеличенная на полстены фотокопия «Монны Лизы», и большинство туристов мудро удовлетворяются созерцанием фотокопии и фотографированием на ее фоне.
«Ника Самофракийская» стоит в неудачном месте - на лестничной площадке между двумя лестницами в темноватом углу. Тем не менее, она производит ошеломляющее впечатление. Никакие репродукции не передают потрясающей пластики скульптуры, застывшее и вместе с тем текущее движение складок одежды, разворот крыльев и даже наклон отбитой в незапамятные времена головы.
По-другому смотрится «Венера Милосская». Снежно-белый мрамор за тысячелетия слегка пожелтел и приобрел сходство с кожей живой, смуглой, спокойной и чувственной женщины. Можно представить, какое восхищение вызывала скульптура у современников...
В Лувре можно фотографировать все, кроме Джоконды. Иногда из окон дворца открываются очень красивые виды на Париж, но такие окна забраны мелкой и частой сеткой. Смотреть она почти не мешает, а вот фотографии не получаются. Панорамы из окон Лувра - тоже собственность музея...
Рассматривая картины и с трудом пытаясь разобрать имена художников, написанные по-французски, я понял, что почти ничего не знаю о европейской живописи. Если в Третьяковке или Русском музее почти не встречаешь незнакомых имен, то здесь - наоборот, редко когда встретишь знакомую картину или знакомое имя автора.
Поразили меня «ранние» немцы. Мы как-то привыкли к мрачноватым полотнам с тяжеловесными композициями, а тут - совершенно наоборот. Даже на картинах, изображающих мучения очередного святого, краски яркие, чистые, какие-то даже веселые...
Постепенно картины на стенах стали превращаться в цветные пятна, а фамилии художников и скульпторов путаться. Мы поняли, что пора уходить, первая встреча с Лувром закончилась. Для того чтобы пройти всего лишь полтора корпуса и без сил рухнуть в кафе, нам потребовалось три часа...