Я на днях зашел к своему американскому приятелю в офис (Сан Хосе, Калифорния) в воскресенье. Он мне показал комнату, где работает его русский сотрудник. Я написал тому на доске по-русски: "Мы все знаем, мы все помним". Мой американский друг позвонил мне в понедельник и спросил:"Что ты ему написал? Он весь день работать не может, сидит перед доской белый и губами шевелит".

КСТАТИ, О ПТИЧКАХ

Некоторые вопросы военно-морской орнитологии

Военно-морские ПТУ, как уже отмечалось ранее, совершенно не заинтересованы в развитии общей эрудиции своего, с позволения сказать, товара. Это, правда, порой волнует небольшой процент преподавателей, в которых, под монументальной трапецией погона старшего офицерского состава похоронен или Пушкин, или Белинский. Например, капитан 2 ранга Соколовский:
- Щас прилетит. Как эта тварь не теряется во времени и пространстве, уму непостижимо. Три-четыре минуты.
И точно. Через пару минут над светлеющим африканским берегом появляется крохотная трепещущая точка. Птица, сверкающая белыми стрелами крыльев в лучах восходящего светила. Ближе и ближе, ближе... Голубь!! Спланировал прямо на крыло мостика, сел, сложил опахала, глубоко вздохнул изумрудной грудью (показалось?) и по-хозяйски пошел по палубе, тыкая клювом шляпки заклепок.
- Радуйтесь, сирые, - криво усмехаясь, цедит Соколовский, - Наш праотец вот в точно такой же ситуации, надо полагать, натурально обкончался, ибо появление данной твари божьей знаменовало собою появление земли среди хляби небесной и водной. Причем в тот, самый первый раз, этот засранец для понта притащил с собой маленькую зеленую веточку. С тех пор сколько ни прошу - ни разу. Эх, тунеядец ты мой.., - на палубу посыпались маленькие соленые сухарики. Голубь, воркуя, точил подаяние, ветер шебуршался в волосах, а справа по курсу, в мареве летнего рассвета, торчал размытый Гибралтар - Средиземка выпускала «Смольный» в Атлантику вот с таким, прямо-таки библейским, напутствием...
Но совсем уже экзотические науки не интересуют и творчески диссидентствующих штурманов, поэтому самые неожиданные проявления человеческой эрудиции на флоте сверкают в общей массе специальных терминов и определений ослепительно белыми, снежными воронами.
То есть, как ни крути, птицами, жизнь которых изучает весьма отдаленная от повседневной служебной реальности наука - орнитология. Впрочем, как сказать - никогда точно не знаешь, что в той или иной трагедии сыграет роль черепа бедного Йорика.
У Людвига Кеннеди в хронике охоты на «Бисмарк» в мае 1941 года содержится достойная пера Д.Лондона картина: один офицер торчал по боевому расписанию на крыше башни главного калибра «В» линкора «Принс оф Уэллс», разглядывая во все глаза сидящую на воде полярную гагу, а та, воспринимая офицера как часть здоровенного железного ящика, в пене и копоти проезжающего мимо, отвечала ему взглядом отнюдь не дружелюбным, и была птица так прекрасна в своем гневе...
Офицер был очарован этой красотой и совершенно не думал о здоровенных снарядах «Бисмарка», злорадно наблюдавших эту идиллию сверху вниз... Вот вам цена искусства - мгновение спустя 15-дюймовый чемодан, курлыкнув, врезался в борт линкора: удар, вспышка, и... фатальные повреждения стеклами оптики сетчатки обоих глаз этого странного английского офицера. Больше он никогда и ничего не видел. Последний кадр, последняя картинка зрительного восприятия, навсегда запечатленная в памяти - надменная красавица-гага на стальной воде Датского пролива.
М-да. А ты говоришь - «Павли-и-и-и-ны»...
А вот почему начальника кафедры радиотехнических дисциплин нашего училища, капитана 1 ранга, уверенного в себе и соцзаконности воспитанника крейсерской организации, называли Розовый Марабу, было все же неясно. Вернее, было неясно, кто из ограниченных военных мог явиться автором этой забойной метафоры, ибо монументальный 12-томник «Жизнь животных» мистера Брэма, найденных знакомой мадмуазелью в загашниках Калининградского универа, подтверждал: кафедрой в училище командовал действительно марабу. Сходство было полным, подробным и идеальным. Как-то сами собой отвалились еврейский и армянский вопросы, ушел в тень веселый мерзавец Сирано, потому как такого НОСА у людей в принципе не бывает.
Марабу прекрасно знал все предметы своей кафедры, был категоричен, одиозен, квадратен, энергичен и очень, очень громок.
- Курсант за обедом, - будучи дежурным по училищу, орал он съежившемуся начпроду, - Обязан сожрать громадный кусок мяса!!!! Ему предстоит носить в охапке «Окунь» (радиопередатчик Р-654, номинальный вес - 510 кг), бить лицо оборзевшему годку и до утра дрючить официантку из «Бригантины»!!! Если этот конкретный кусок его минует, офицер ничего этого не сможет!! А это - не офицер!!
Прощал непонимание:
- Три балла, сынок, но учти: это серьезный аванс. Отрабатывать будешь задержками очередных званий. Свободен.
Никогда не прощал - наплевательского отношения к предмету. Один мой корешок, блестящий импровизатор, но совершенный обалдуй в дифурах, сдавал экзамен 8 (!) раз и получил, наконец, свои 5 баллов с формулировкой: «Подтверждение преобразования части театральных способностей в твердое знание лавинно-пролетного эффекта».
Но если с собственно «марабу» (аплодисменты автору. Несчастный человек... Разве можно со склонностью к таким обобщениям идти на флот?) все почти понятно, то почему «розовый» - совсем нет. Розовыми бывают куклы Барби, розы, фламинго, гражданки Нидерландов, ну, попугаи, наконец. Но не марабу.
Подозреваю, что Розовым Марабу стал вследствие фатально низкого культурного уровня будущих ахвицеров, среди которых неизвестный таинственный Марабу частенько становился более-менее понятным пролетарским Какаду. А его основной подвид - как раз розовый. Может быть, так и было.
Во всяком случае, сам Марабу придерживался именно этой логики.
- Я знаю, - орал он, запрокидывая тяжелую голову, и совершенно невообразимый клюв, взлетая в зенит, зависал в воздухе, как топор палача, - Что вы, куррррсанты, называете меня Розовым Какаду!!!
Экзаменационный строй подавленно пялится в стенку поверх реденького вздыбленного венчика буйствующего капраза. Слово «какаду» эхом летает по всем четырем этажам учебного корпуса - крейсерская школа.
- Ма-ра-бу, - вдруг неожиданно поправили Марабу откуда-то из третьей шеренги, - Марабу.
- ЧТО?!!! - полетела вниз штукатурка, - МА-РА-БУУУУУ?!!! Кто сказал?!!!
Тишина. Слышно, как подыхает стартер в обойме ламп дневного света над головой. Щелк. Щелк-щелк. Сдох. Стало заметно темнее.
- Ну?! Смелых нет?!
- Смелые есть. Дураков нет, - тот же ненаправленный шелест.
Это не я, клянусь. Я - в первой шеренге, и клюв Марабу рубит воздух на уровне моего комсомольского значка. Мне хочется стать электроном и убежать в какой-нибудь конденсатор, где меня среди прочих будет не видно и львиный рев Марабу не будет таким страшным. И я не берусь описывать его реакцию на эту реплику. Она сочетает в себе поведение большой, невоспитанной африканской птицы, служебные навыки начальника РТС крейсера проекта 68 бис и лексику питерского докера, - а это, поверьте, страшное сочетание.
Класс сдавал экзамен до глубокого вечера. Ни одной пятерки, ни одной двойки. Ботаникам указали на некорректность априорных распальцовок, «академикам» - на тот факт, что самостоятельные рассуждения иной раз ценнее зазубренной китайской грамоты... Марабу... Благодаря его знаниям и умению их преподать я в состоянии сам ремонтировать телевизоры. Я не хотел - не научиться было невозможно...
Но все это было уже после того, как с училищного пруда улетел последний лебедь - и кормили хорошо, и охраняли, а все ж... Неволя - дело тонкое.
Окольцованных птиц
Отпускают в полет
Чтоб узнать, кто из них
Не вернется назад
Я меняю курорты
На мурманский лед, - мурлыкал мой одноклассник Валерка, пакуя чемоданы перед отъездом на Север. Пижон. За курорты надо было подло драться или быть сыном адмирала. Остальных ждали задворки и окраины Империи, славные своими гомонящими птичьими базарами на скалах и сворами беспардонных чаек над поселениями типа ЗАТО. «Зато» у нас воздух свежий и птицы поют... А на старых маяках, где почти не появляются люди, живут непуганые стрижи, чьих птенцов можно подержать в руках - родители спокойно недоумевают. А по столу ГИСУ «Стрелец», вернувшегося с Кубы, бродит здоровенный, как петух, попугай ара, и требует от боцмана тараньку к пиву, четко выговаривая разницу в испанском и португальском произношении слова «пиво» - «сербеса» и «сервежа». Впрочем, он соглашается и на печенье.
Так что много орнитологии в военно-морской службе, много. Надо только разобраться.

АНАБАЗИС РЫЖЕГО ГУСЯ

О том, что рядовой Гусев допустил самовольную отлучку, стало ясно только на вечерней поверке. Днем его никто не искал - мало ли где в авиационном гарнизоне может болтаться солдат!
Но на вечернюю поверку явился дежурный по полку, и отряд тут же заметил потерю бойца.
- Гусев! - выкрикнул старшина. Рота молчала.
- Гусев, сучий потрох, спишь в строю?!
- Нет его, товарищ прапорщик, - сумрачно доложил кто-то из второй шеренги.
- Которого?
В полку было два Гусевых. Один Гусев, родом из глухой сибирской деревни, был рыжим, за что получил кличку «Рыжий Гусь», а другой, шатен, был с Западной Украины. Этого звали «Серый гусь». «Гуси» друг друга не любили. «Рыжий Гусь», находясь в плохом настроении, как-то обозвал «Серого» Бандерой.
- Ты чего лаешься, сука ржавая? - удивился «Серый Гусь» и незамедлительно оскорбил «Рыжего» действием. Потеряв передние зубы, сибирский Гусев стал безбожно шепелявить, однако бесплатно протезироваться за счет Родины почему-то упорно отказывался. А еще Рыжий Гусь до смерти боялся щекотки. Если его начинали щекотать, он валился на спину и во всю глотку орал «Пощщадите!»
Быстро выяснилось, что пропал именно Рыжий Гусь, так как «Серый» уже два дня отдыхал на губе. Осмотр прикроватной тумбочки показал, что «Рыжий гусь» с крестьянской аккуратностью сгреб все свои вещички, шинели в каптерке тоже не было. Стало ясно, что банальная «самоволка» плавно перерастает в самовольное оставление части.
Подождав положенные три дня, командование скрепя сердце обратилось в милицию. «Внутренние органы» мутно осмотрели ходоков и заявили, что объявить беглеца в розыск можно только после посещения его малой, так сказать, родины.
Поскольку в армии рядовой Гусев занимался, в основном, перетаскиванием аккумуляторов, то командование решило, что искать его должен инженер по авиационному оборудованию. Подивившись такой неформальной логике, аошник спорить не стал, так был уже майором и точно знал, кто в армии всегда прав.
До родной деревни Рыжего Гуся майор Вольский добирался двое суток. Сначала пришлось ехать на почтово-багажном поезде под апокалипсическим номером 666. Поезд, как престарелый пудель, страдающий недержанием мочи, останавливался практически у каждого столба, ужасно грохотал на стрелках, скрипел и раскачивался. В набитом битком вагоне пассажиры постоянно менялись, одни занимали места, перекрикиваясь через весь вагон, а другие с трамвайными криками: «На следующей сходите?» продирались к выходу, пихая друг друга мешками.
На привокзальной площади стоял автобус КавЗ. Вольский занял место в салоне и всю дорогу развлекался, считая дырки в полу автобуса. Казалось, что если посильнее топнуть ногой, перфорированный пол провалится, и пассажиры выпадут на асфальт.
Деревня, где жил Гусь, стояла из одной улицы, вдоль которой стояло десятка два домов. Центром деревни была автобусная остановка, здесь же стоял заброшенный газетный киоск и бревенчатый сарай, в котором помещались почта и магазин.
Пройдя по улице, Вольский с удивлением заметил, что ему не встретилось ни одного трезвого человека. Причем чувствовалось, что процесс идет уже не первый день, и зашел довольно далеко. То, что на селе пьют, он представлял и раньше, но зрелище ВСЕЙ пьяной деревни отдавало дурдомом. Что именно отмечали, выяснить не удалось, но в разных домах процесс пьянки был в разных фазах: где-то пели песни под гармошку, где-то рыдали, а в одном месте, как водится, били морды. Вольский сразу вспомнил картинку в учебнике биологии про фазы деления клетки. Розово-зеленые кляксы, тужившиеся размножиться, всегда вызывали у него тошноту.
Поскольку номеров на домах не было. Вольскому пришлось обратиться за помощью. Единственным вменяемым в деревне существом оказался мальчик лет пяти, который не мог быть пьяным по чисто техническим причинам. Он-то и проводил Вольского к фамильному гнезду Гусевых.
В этом доме тоже серьезно пили. В горнице обнаружились три практически бездыханных тела. Четвертое, подающее слабые признаки жизни, к счастью оказалось хозяйским. Вольский решил не тянуть резину, и, справившись по бумажке, строго спросил:
- Федор... э-э-э... Игнатьевич, а где ваш сын?
Мужик удивился.
- Как где? - удивился мужик - Дык, вот они, сплять, - а ишшо дочка есть - гордо добавил он, в городе!
- А Николай Федорович - ваш сын?
- Наш!
- А где он?
- Дык... в армии!

На этом самом месте рассказчик, Кадет Биглер, не выдержал, остановился и немедленно выпил. Сегодня на сайте - юбилейный, 500й выпуск! Последними словами падающего рассказчика были "продолжение следует!". - MAXiS. И это последнее, что я написал...

Рассказал мой друг Сергей. Сам он личность неординарная, о его армейских похождениях можно снять несколько неплохих боевиков и комедий, поскольку служил он в спецназе КГБ в Чехословакии и дважды дослуживался до старшины и обратно, так что на дембель ушел ефрейтором. К сожалению, никак не могу уговорить его самого написать для КБ, поэтому пишу эту историю я, уж больно смешно.

Итак, где-то на третьем периоде ихний замполит стал Серегу одолевать предложением вступить в партию. Ну достал просто. А Серега и говорит, мол, дело очень серьезное, я должен посоветоваться с родными. Не вопрос, говорит замполит, посоветуйся.
- Так в отпуск для этого надо съездить, - говорит мой хохлятский друг.
Помялся замполит - и устроил ему отпуск.
Съездил Серега домой, все путем, возвращается.
А тут и замполит.
- Ну чо, - говорит, - посоветовался?
- О чем? - Серега и думать про партию забыл.
- Ну, про вступление в ряды КПСС?
- А! - говорит Серега. - Не, ничего не выйдет. МАМА НЕ РАЗРЕШИЛА...

Кстати, про Серегу. Его "хомяк" www.timr.ru там много интересного

Вечерняя поверка.

Зима 1980 года. Северная Карелия, гарнизон Верхняя Хуаппа, 909 военностроительный отряд.

- Скутин!
От неожиданности я вздрогнул и громко крикнул:
- Я!
"Головка от хуя", - со смешком сказал кто-то из второй шеренги старослужащих и они негромко, сдержанно заржали.
И чего это вдруг? Ведь до моей фамилии в книге вечерней поверки ещё полсписка. Сейчас прицепится, козёл.
- Скутин. - негромко повторил старшина Вознюк.
И, поскрипывая хромовыми сапогами, не спеша подошёл ко мне по проходу меж двухъярусных коек, в котором выстроилась рота. Остановился напротив и оценивающе взглянул на меня. Так и есть - на сегодня он меня выбрал своей жертвой.
Гондон наш старшина был редкостный. Его земляки, солдаты с Украины, обещали чокеровать его на гражданке, если он приедет туда в отпуск. Солдатская служба вообще тяжела, где бы она ни была. Служба в глухом таёжном гарнизоне на лесоповале - тем более не пряник. Но старшина приложил массу изобретательности и фантазии, чтобы сделать её совсем невыносимой. К нам его перевели со строевой части, с учебки. И все прелести армейского долбоевизма мы узнали на своей шкуре. Отбой-подъём за сорок пять секунд по десять раз подряд, причём ежедневно. Хождение в столовую в одних хэбэшках в сорокоградусный мороз, да ещё с песней. А если плохо спели - то вместо столовой ещё пару раз по стадиону и с песней. Обед за десять минут, ужин-завтрак - за пять, когда торопливо обжигаясь и давясь, пытаешься проглодить свой скудный рацион. Но не успев всё намять, слышишь отрывистую команду: "Рота - встать! Закончить приём пищи!"
Выравнивание табуреток, одеял и подушек по ниточке, выравнивание и укладывание снега возле казармы кубиками, высотой ровно один метр, проверялось рулеткой. Нормальная армейская муштра вобщем, да только сверх всякой меры, да ещё на хуй кому нужная в стройбате! От нас, военных строителей, требуется только одно - план, а остальное до лампочки. И все стройбаты так жили.
Когда к нам на Новый год приехал комбат и солдаты пожаловались ему на это, то старшина имел долгий неприятный разговор с комбатом, начальником комбината и начальником штаба. Вознюку популярно объяснили, что его служба оценивается командирами не в заправке коек и хождении солдат строем, а в кубометрах заготовленной древесины. И что за невыполнение плана его будут сношать по самые не балуй. И выровненные по ниточке подушки его не спасут. И что солдаты страшно, нечеловечески устают на лесоповале, нечего им отбои-подъёмы на время устраивать, никому это не нужно. В случае войны стройбат всё равно ни на что не годен, не солдаты это. А начальник комбината пообещал по блату пристроить старшину на вакантное место на Новой Земле, там ведь тоже стройбат есть.
Вобщем, подрезали крылышки этому говнюку-Вознюку. Но у него осталась любимая развлекуха - вечерняя поверка. Если кто-то, замешкавшись, отвечал нечётко, или не очень ровно стоял в строю, старшина ровным глухим голосом произносил:
- Из-за этого долбоёба повторяем вечернюю проверку.
Этим самым он демонстрировал свою власть над солдатами: "От меня зависит, ляжете вы спать, или ещё стоять будете". А в конце поверки он обычно прикапывался к какому-нибудь солдату, избрав его поводом для насмешек, а в конце лепил ему наряд вне очереди. Старшина считал, что у него незаурядное чувство юмора. И солдаты, которые только что ненавидели старшину, тоже смеялись вместе с ним над очередной жертвой. Не понимая, что в следующий раз может быть их очередь.
И в этот раз старшина прикопался ко мне.
- Вот что, Скутин... Скажи мне - почему у тебя такая умная физиономия7
Что угодно я ожидал услышать - только не это.
- Да чего там, - говорю, - нормальная физиономия.
- Ну да, нормальная! Рассказывай мне... Все солдаты, как солдаты - стоят, ждут конца поверки, спать хотят. И только ты один - я же вижу - о чём-то думаешь! Почему у тебя такая умная физиономия?
Ну козёл! Сейчас ты огребёшь:
- Чтобы скрывать свои глупые мысли, товарищ прапорщик!
Рота грохнула страшным раскатом смеха. Насколько необычен был вопрос, настолько же неожиданный был ответ. И только старшина не смеялся. Он оценивающе посмотрел на меня, поняв, что в лице этого салаги-новобранца получил достойного противника. Поскольку впервые рота на вечерней поверке смеялась не над его собственными шутками. Мнение солдат было не на его стороне.
Но он умел достойно проигрывать.
- Ну вас на хер, - махнул он рукой, - отбой.
И прикрикнул громче:
- Отбой, рота! Не поняли?
Повторять больше не пришлось, все разбежались по своим двухъярусным шконкам. И с наслаждением и облегчением закрыли глаза. День прошёл и слава богу - спасибо, что не убили, скорей бы завтра на работу.