Вкусный Гоголь

Сейчас совсем другие времена, а когда-то в СССР читали больше, чем где-либо в мире. Вот и я был книгочеем. Однако книги из школьной программы почему-то, как правило, читались без особой охоты, всё боле по необходимости, для образования. Бывали, правда, и исключения, например, "Преступление и наказание" Достоевского, да и то потому, что это, по сути, был детектив.
Прошло полтора года срочной службы в гаубичном дивизионе. Читать книги не было никакой возможности, да я уж и не мечтал об этом, но, однажды, обходя непросохшую осеннюю лужу, увидал на краю её брусочек грязно-желтой бумаги. Наклонился и понял - это карманное издание книжки с ободранной обложкой. Поднял, полистал: ни начала, ни конца у неё не было, но по тексту сразу стало ясно, что это "Мертвые души" Н. В. Гоголя. Такое! здесь! это было воспринято мною как чудо, свалившееся с неба, как дар голодному. По большому счету мне хотелось бы, чтобы это был не классик, которого я, конечно же, читал, а мои любимые фантасты: братья Стругацкие, Ефремов, Беляев, Бредбери, Азимов, но полтора года отлучения от книг сказались; изголодавшись, я, как гоголевский Петрушка мог получать удовольствие даже от соединения букв. Теперь главной задачей было сохранить книгу, и, надо сказать, противогазная сумка для этого казалась весьма удачным местом. Наскоро оттерев от грязи рукавом бушлата внешние листы, засунул находку в висевший на боку противогаз.
Обретя чудесным образом гоголевскую роман-поэму, с нетерпением дождался отбоя и, уединившись в кабинете замполита, который мне доверял ключи, склонился с почти священным трепетом над книжицей, аки чернокнижник в эпоху инквизиции. Поскольку я когда-то эту вещь по необходимости читал и полагал, что знаю её, решил читать не всё подряд, а места, избранные волей судьбы: открывал наугад книгу и погружался в эпизод, затем снова открывал, как Бог пошлёт, и т.д. И вот, представьте: ночь, голодный (в животе урчит) и хронически недосыпающий солдат раскрывает книгу и читает:
«....на столе стояли уже грибки, пирожки, пряглы, скородумки, шанишки, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой со снеточками, и невесть чего не было.- Пресный пирог с яйцом!- сказала ...». Напомню, это обед у Коробочки.
В армии я постоянно был голоден. Поначалу это было пыткой, но со временем стало привычкой (парадокс, но по прошествии стольких лет я теперь мечтаю обрести такое полуголодное состояние!), поэтому есть, впрочем, как и спать, я готов был в любую минуту. Надо заметить, не каждый солдат мучился скудностью армейской еды. Я, к сожалению, на гражданке был избалован и, например, знал, в чём отличие ромштекса от эскалопа, лангета от бифштекса, гуляша от бефстроганова. Поэтому мои ощущения от армейской кухни были, мягко говоря, неприятными. Теперь, полагаю, вы можете представить, с каким вожделением я читал и перечитывал это нечаянно открывшееся мне место? Моё воображение пыталось постичь, что такое "пряглы", "скородумки", "шанишки" и прочее, но ничего, кроме ощущения чего-то невозможно вкусного и недоступного, оно во мне не порождало.
Наглотавшись вдоволь слюны, я закрыл книгу, успокоился и вновь открыл наугад. Но, черт возьми! и во второй раз я попал на обед, но уже у Ноздрёва. Что за напасть, - думал я, - так можно и язву заработать. Но, слава Богу! ноздрёвский обед оказался совсем неаппетитный: "Обед, как видно, не составлял у Ноздрева главного в жизни; блюда не играли большой роли: кое-что и пригорело, кое-что и вовсе не сварилось. Видно, что повар руководствовался больше каким-то вдохновением и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец - он сыпал перец, капуста ли попадалась - совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, - словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выйдет". Зато выпить Ноздрёв был явно не дурак. "Вин было изобилие: сначала пили портвейн, затем подали ликер, мадеру, бурганьон, шампаньон. Была принесена рябиновка, бальзам". К концу этого обеда после "выпитого" бальзама я почти захмелел и уже хотел спать. "Всё, хорош, пора заканчивать эту кулинарную пытку, - подумал я, - щас напоследок наслажусь описанием природы и отобьюсь". Ага, как же! Открыл - обед у Собакевича! "...выпили как следует по рюмке водки, закусили,... всякими соленостями. ... - Щи, моя душа, сегодня хороши! - сказал Собакевич, хлебнувши щей и отваливши себе с блюда огромный кусок няни, известного блюда, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгами и ножками... Затем подали бараний бок. ... За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была больше тарелки, потом последовал индюк ростом с теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем. После был предложен чай с душистым вареньем". Этот апофеоз кулинарного изыска Гоголя меня добил: бедный мой желудок уже корчился от спазм. Не выдержав такого садизма, решительно захлопнул "Мертвые души" и пошёл спать.
Конечно, до дембеля я много раз заглядывал в книгу и постепенно, кусочек за кусочком, прочитал от корки до корки. С тех пор полюбил на всю жизнь не только кулинарные изыски, но и сочный русский язык Гоголя (отслужив, перечитал всё, что он написал, за исключением второго тома "Мертвых душ "). После увольнения, поступая в институт, удачно написал экзаменационное сочинение по Гоголю, которое озаглавил: "Кулинарные шедевры "Мертвых душ".

Разговор не для слабонервных

Пребывал я как-то в отпуске.
Ну, отпуск он и есть отпуск, тем более, что за 11000 километров от участка госграницы, где я имел честь пребывать.
Сплю я, значит, в городе Клинцы, время пять утра...
Звонок.
- Александр Борисович! Чепэ!

Тут я скажу, что телефон мой малолетний сынок оставил на громкой связи. Я же, услышав про ЧП, сдуру не выключил ее и перебудил весь дом, полностью отойдя в такую дорогую мне обстановку, как обстановка в родном и любимом подразделении.

- Алё, бля??!! Кто там блеет??!!
- Товарищ майор! Блеет старший лейтенант Енисеев! За время несения службы и вашего отсутствия происшествий не случилось! За исключением!..
- Да блей ты, дурень, быстрей! У нас же деньги идут на узле!
- На каком узле они идут? Ах, да... (старлей звонил со служебного телефона).
- Товарищ майор!.. Много всего! Дэгэма выволокли из конюшни, пытались его... эээ... в строй ввести, а он только пёрнул! Чё делать? Мы хотели подкормить его, а он вообще умер... Но это еще не всё! Он сорвался с копыт! А там рядовой Кусков был рядом! Копытом ему в грудину рябчика внесло! Да и это еще не всё! Этим рябчиком мослы ему переломало! Мне педик грит, давай его за жопу возьмем и понесем!
- Какой в жопу педик??? Чего ты несешь??!! Мослы кому?? Коню??
- Медик, медик!
- Тьфу, дурак!! Дальше что? Ты там что? Пьяный чтоль???
- Не! Не! Коню! Конь кверху ногами валяется! Хотел доложить, а у нас Андромеда слетела нах... с орбиты... и 194-й тоже слетел...
- Тебя азбуке учили, идиот ты долбаный? В круговую летали? Там столько путей еще есть!
- Ходили! Но бабы все дуры! Ни хрена не умеют! Азбуку не знают, дуры, как их только в погранвойска взяли? Я эльбрусом хотел зайти, он не входит, хотя на вид - стоит! А мне бабы говорят, шила нет! Без шила войти не можем!
- Дык, идиоты, отсосите!!! На тебя же возложен отсос ежедневный!!?
- Я пытался отсосать! Не сосется! Я Наташке уже ору: «Соси! Соси давай, дура грёбаная! Мы войти не можем!» Эта идиотка сосать напрочь отказывается и говорит, что сосать категорически не будет! Воняет очень и невкусно! А тут... Короче... командир... тут нас командир за этим делом застукал... Он мимо проходил... Пришлось докладывать все как на духу... Ну... Петрович мерзко отругал нас... и сказал, что тебе, Борисыч, пипец! За то, что ты не обучаешь личный состав как отсасывать надо... Вот... Потом он сам начал показывать как это надо делать... И с первого соска отсосал как положено...
***

Когда я посмотрел на мать, отца и своих сестренок-двойняшек опосля этого диалога, мне показалось, что они все в обмороке.
- Сашенька, сыночек (это мне мама), это у вас там служба такая... военная?.. - Мама подавленно и тихо причитала, а отец что-то матерно бормотал себе под нос...
- Да, мамуля... Извини, но вот, такая служба у нас...
Я тихо смеялся, глядя на мать, сестер и отца.

Только со второго захода я объяснил родным, что «блеют» при докладе дежурные, которые плохо владеют обстановкой, что «деньги на узле» это государственные деньги, которые пограничникам платит государство на арендованных каналах на узлах связи. Что Дэгэм это не конь, а дизель ДГМА-10, который стоит в определенном месте - «конюшне». Что этот дизель имеет всего два колеса, а дополнительную стойку (чтобы не упал) зовут копытом.
Дизель не завелся, а как говорят только «пёрнул» и перевернулся вперед радиатором, а незакрепленная стойка (копыто) стуканула бойца в грудину - дала «рябчика» (кстати, там все обошлось нормально, просто зам мой психанул и панику поднял).
Аппаратуры стыковой и линейной связи «Андромеда» и «Азбука» с «орбиты» у нас слетают, когда у них неисправности в идиотских блоках электронных, впрочем, как и в кассетах коммутатора телефонного П-194, а летать вокруг «орбиты» - искать обходные пути связи, ибо ПВ без связи на любой данный момент - ничто.
Эльбрус - это не гора, это еще одна аппаратура связи, которая является алкоголичкой. Не почистишь - хера тебе, а не вход в связь. Эта дура требует энное количество спирта в сутки, который мы называем на Дальнем Востоке «шило» (это от моряков пошло).
Увы... Но «шило» отсасывают. Тупо берут шланг, вставляют в бочку и отсасывают. Есть мастера. Этого не отнять. Они и «отсосут» и в себя еще... «отсосут»... А вот некоторые терпеть не могут этого, особенно если шланг из резины вонючей.

***
Единственными индифферентными, лицами были мой сын и моя Ирка. Они уже давно привыкли к нашим матам и несколько нестандартному сленгу связистов государственной границы... Поэтому они просто спокойно дрыхли, в отличие от бабушки, дедушки и двух перепуганных тёток...

Вот вдруг вы меня спросите, что в твоей бывшей работе было самое неприятное и даже страшное?
Ну скажи, что?
Прыжки на лес с минимально допустимых четырехсот?
Не-е-а-а.

А может быть, верховой пожар, от которого ты не раз делал ноги со скоростью, на которую только способен живой человек? И при этом, безумно вращая глазами, орал: «Сваливаем!»
Да ну, скажете тоже.

А может, когда ты сидел месяц на вонючем болоте в обнимку с гадкой резиновой емкостью, без продуктов и без патронов и без сетей, а дождь шел и шел. И реки поднялись так, что не уйти. И вертолет не прилетит, потому как видимости нет, и долго еще не будет?
Ха! Но удочки-то у меня тогда были.

А может, когда у Ми-8 в воздухе град пробил лопасти, и он на ротации сыпался на склоны Западного Саяна?
Да я и не понял тогда ничего. Пока летчики не объяснили, почему мы дальше уже не полетим.
А вот когда...

Ну, чего пристал? Ладно, слушай. Вот бывает, что пожарчик тебе попался гнилой. Это значит, что без техники здесь полный писец.
Древний сухой ветровал. Многоярусный лес. Плотный подрост (молодняк). Одним словом, дорогой товарищ, нужна взрывчатка. Лучше, конечно, эластичная, шнуровая. И чем быстрее, тем лучше и для тебя, и для меня, да и для всех.

Но пока наверху решат, что тебе она нужнее всех остальных, пока дадут на склад команду, а там рабочий день только до пяти вечера. Пока на перекладных довезут через два, три аэродрома. А будет она, конечно, не шнуровая, а патронированная. И вывалят тебе ее на площадку на конец второго или третьего дня от того, как ты ее отчаянно просил.

А ты уже из последних сил напрягся, изловчился и закруглил кромку. Да и бульдозер к тебе пробился из наземки. А за ним и мобилизованные подошли. Не молдаване, приехавшие на заработки в Сибирь в первый раз, а тертые жизнью калачи из лесхоза, который от вашего отделения через забор.

Ну и нафига, спрашивается, тебе это взрывчатое вещество теперь? Тут даже рыбы нет. Вообще нет. В принципе. Торфяное болото.
Но эти две тонны уже списаны. Обратно на склад их уже, конечно, никто не повезет. И летчик-наблюдатель нервно говорит тебе:
Ну и оприходуйте её на месте! А я вернусь за вами через два часа.
Да нет проблем, начальник!
Значит, так. Всех мобилизованных товарищи пасут. Не выпуская из поля зрения и четко считая по головам. А ты с инструктором весело бежишь делать очередное маленькое рукотворное озеро.

Берём из штабеля и разрываем тот мешок, который на тебя смотрит. Выбираем в пачке шашечку, и в ней палочкой протыкаем глухую дырочку. Туда и вставляем капсюль-детонатор, снаряженный огнепроводным шнуром из расчета сантиметр - секунда. Поджигаем и торопливо шевелим поршнями в обратном направлении.
И зачарованно пялимся на этот штабель. Ожидая, как оно сейчас долбанет, шарахнет, бабахнет и разлетится. И брызги с комьями земли полетят в разные стороны. А сверху ты еще корневище большое, старое положил. А пусть и коряжка полетает, повеселит окружающих.
Ждешь.

Тридцать секунд. Минуту. Пять минут. Двадцать. А оно все не шарахает и не шарахает.
И пройдет час, и инструктор скажет тебе сиплым голосом: «Ну что? Пойдем, повторим».
И как бы с готовностью ты кивнешь. И выдавишь: «Угу».

И пойдешь за ним, стараясь не отставать.
И совсем тебе уже ни весело. Совсем-совсем.

(с)Голод http://forum.sukhoi.ru
публикуется с разрешения автора

Как мы умираем

Умираем мы по-разному.
Обычно наше умирание простое - выполз из портупеи и рассыпался. Это рядовое состояние пограничника которого выкинули со службы, или он сам уволился лет через сорок после призыва.

Нас часто убивают. Просто берут и убивают. А я должен при этом дивном действе сделать выстрел в воздух, заорать благим матом: «стоять! ложись! мать твою растак», а потом добросовестно ждать когда меня пырнут ножом, или пристрелят из китайского обреза.

Мы рушимся друг на друга, когда наша вертушка от Стингера, или нашего же ДШК, или нашего Утеса, просто тоже рушится. Мы остаемся без рук и без ног, когда бэтр нарывается на фугас и нас выбрасывает из люка... и сжигаемся от нашего же РПГ-7В...
Рушимся в ущелье в Таджикистане на автомобиле, нашем, любимом Газ-66, а потом в отряде выставляют памятники. По нам просто залупенили из чего-то там, а водила испугался и крутанул...

А еще в Афгане старший лейтенант Сашка Стрельников со своим взводом связи, проклято так, попадает под минометный обстрел. Но Саня настоящий мужик. Он выносит на себе бойцов из командно-штабной машины, из которых только один живой и еще дергается, а трое...
Но и это нормально. Это служба. Мы знали, на что идем. Иначе, зачем мы служим в ПВ?

А еще мы умираем так.
Мы умираем в госпиталях.
Мы умираем от того, что в лейтенантские времена ходили по ледяным речкам. Ну, ходили и ходили... А потом оказывается, что хождение наше, лейтенантское, заканчивается раком предстательной железы, или вообще какой-то ерундой, от которой ноги отпиливают по 10 сантиметров в месяц, а когда отпиливать уже нечего, то тебе говорят: «Держись, брат...». Мы держимся... Ходя на костылях... Но... отпиливать уже нечего... Дальше отпиливать
только живот...

От недоедания в поисках во время тайфунов, мы зарабатываем язвы желудка. Впрочем, это нормально. Я сожрать могу и сырую лягушку, или амурского полоза. Слопаю любой древесный гриб. На крайний случай слопаем папоротник... Правда не все это могут, а сожри неизвестный гриб и каюк тебе, родной.

А еще мы умираем так.
Мы идем дозором, а впереди пал. Весной трава сухая очень. Горит! А нам некуда деться. И мы знаем, что сгорят опоры сигнализационного комплекса. Если они сгорят, то всю заставу посадят на усиленную охрану, а на заставе бойцов хрен, да ни хрена. И мы их тушим, опоры эти. И тоже горим... На нас горят наши ПШ, ХБ и теплые камуфлированные курточки на вате. А куда нам деется? Учены мы так... И никуда мы не денемся.

А еще мы умираем так.
Мы летим в самолете, а погода неожиданно портится. Всего 10 минут было солнечно, а тут с океана нанесло туман, а гражданский диспетчер в это время чаёк попивает...
Мы уже никуда не летим. Мы тупо вбиваемся в вулкан Менделеева и из нас остаются двадцать шесть еще дергающихся теплых трупов.

Мы идем в поиск на Симушире. А тут пурга, сука... И никого нет... И нас отыскивают через месяц... Правда нас уже лисички и песцы покушали, но нам это уже пофигу, конечно.

А еще мы умираем так.
Легонечко с осмотровой группой перескакиваем на досматриваемый корабль, а тут волна... Ну... волна, она и есть волна - стихия... Только вот одного придавило между бортами в лепешку, которая так красиво и колоритно сочлась со спасательным жилетом матроса, которого где-то в Орле ждет мать. Мать, она и моря-то не видела никогда, а тут окромя этой лепешки из мяса, оранжевого спасательного жилета и кучи раздробленных костей еще трое дураков плавают. Им повезло... Их точно подберут... Не свои, так чужие...

Хотя... Почему-то все думают, что все пограничники погибают на границе. Но есть ведь еще и другие службы... Мой друг старший прапорщик Мишка Зверев погиб хоть и не сразу, но упав с двухэтажной высоты, когда искал для бойца обмундирование на складе ОВС (склад у нас был переделан из клуба, еще японской постройки, высокий, сволочь...). Что-то там у него в мозгу сотряслось. А потом инсульт... Да и много таких примеров...

Не буду больше... Хотя и мог бы...

Ненавижу, когда пограничников называют опричниками (недели две назад прочел в газетенке какой-то Владивостокской). Проползли бы эти суки-писаки хоть один фланг на самой ровной линейке...

Повар-браконьер

Когда палатка вспыхивает от искры ли, ветра, мешочка артиллерийского пороха, брошенного в трубу проходящим мимо шутником, всё, что успеваешь сделать в тот момент, инстинктивно, практически не просыпаясь, укрыться под одеялом. Мгновение - и над головой уже зимнее звёздное небо.
Известно, как день начнётся, так его и проведешь. Начало дня в зимних лагерях не задалось. Сначала ночью сгорела наша палатка и мы совершенно не выспались. Поэтому на утреннем построении дивизиона начальника артиллерии, фронтовика, Батю слушали хмуро, а он, как всегда, говорил долго и красноречиво, распекая и одновременно развлекая бойцов. "Что за разгильдяйство?! Сынки, как так можно не беречь народное добро? - возмущался полковник, а под занавес неожиданно добавил: "Ну что за палатки пошли? Хорошая горит 5 секунд, а эта - 18! Специально засекал". Кто стоял близко, при этом видели его лукавый прищур.
Полдня прошло в тренировке у гаубиц на холодном, пронизывающем ветру, что никак не улучшило нашего настроения. Но вот подоспел на радость промерзшим бойцам обед, и мы взбодрились в надежде похлебать хоть и пустых, как обычно, но горячих щей. Когда повар, ловко орудуя черпаком, налил мне в котелок и подмигнул, я не придал этому особого значения, воспринял как дружеский знак, не более. Отошёл в сторонку, и грея руки о парящий котелок, вдохнул исходящий из него дух и немало изумился: невиданное дело, щи в котелке явно пахли мясом! Ай да Коля Кранга! Ай да молдаванин-хитрован! Не зря пристроился к котлу, видно, любит и умеет готовить, - думал я о поваре, макая в горячие наваристые щи заледенелый кусок хлеба, - не просто в зимних полевых условиях приготовить такое из ощипанного солдатского пайка. Может он, добрая душа, прикопил тушёночки и бухнул в котёл, чтобы товарищи всласть поели, да и поминали добрым словом? - продолжался полет моей повеселевшей и уже благодушной мысли.
В разгар чудного обеда, когда щи наяривали все: и солдаты, и офицеры, а Батя, вылавливая крупные куски мяса, нахваливал повара, неожиданно появились егеря. Начался шмон и мы уже решили, что останемся голодными. Скоро стало ясно: искали браконьеров, подстреливших в заповеднике косулю. Обыск оказался поверхностным, коротким и безрезультатным. Наш лагерь почему-то, как и косули, был на одной территории. Так и не обнаружив ни рогов, ни шкуры, ни каких-либо других следов животного, егеря уехали. Я приметил, как Коля подозрительно тёрся у продуктовой машины, а на лице его блуждала лукавая улыбка. Всё сложилось. Стало понятно, с чем были щи.
- Коля, ну ты и лиса, где спрятал концы? - тихо спросил его.
- Ну, где-где - в п... ! - ответил тоже тихо Коля и приподнял сиденье шофёра - там лежала шкура.
Потом много раз, оглядывая гуляющих по сопкам косуль, думал, перебирая в кармане левые патроны: «Вот бы подстрелить, да вволю пожрать мяска!» Далее мечтаний, однако, не шло, понимал - в одиночку не справиться, да и как это сделать, если всё время на виду? Но как это сумел повар? Ну, ловкач!
А меж тем обед продолжался. Батя, стуча косулиным мослом по дощатому столу, увлечённо выбивал из него мозги. Поглощая лакомство, он причмокивал и сердито бормотал: " Что за день такой! Что за разбойники убили косулю?" Он покончил с костью и хотел уже встать из-за стола, но тут подскочил Николай: "Товарищ полковник, хотите еще косточку, как раз одна осталась?" Полковник не отказался: «Положи, положи, сынок». Он ещё долго стучал ею по столу, продолжая ворчать и поминать бедное животное.