Кстати, насчет эпидемий.

В ту же приснопамятную поездку в дом отдыха «Щук-озеро» с личным составом после боевой службы, случилась еще одна забавная история, не рассказать о которой, было бы должностным преступлением и оскорблением одной важной составляющей боевого потенциала Военно-морского флота. Но, обо всем по порядку.
Матросы в доме отдыха, даже после трехмесячной автономки, из рядов военнослужащих временно не вычеркиваются. Естественно, они отдыхают, валяются в койках, гоняют в футбол и волейбол в спортзале, читают книги, смотрят кино и плещутся в бассейне, но при этом ходят строем, стоят дневальными в казарме, присутствуют на вечерних проверках и от службы никуда не деваются. А с учетом того, что на момент нашего приезда основной трехэтажный корпус был на ремонте, нас, вместе с экипажем из Западной Лицы поселили в какой-то старенькой одноэтажной казарме. Здание, судя по его состоянию, собрались ломать, поэтому немного пограбили, и бросили ждать до лучших времен окончательного сноса. А затем приехали мы, аж двумя экипажами, и за неимением другого места нас туда поселили, после чего мы сутки, силами матросов, приводили помещение в порядок, отчасти даже отремонтировав окна, двери и санузлы. Потом, пару раз, начальник всего этого оздоровительного безобразия подполковник Панфилов, пряча в землю глаза, просил нас, помочь силами наших отдыхающих разгрузить строительные материалы, что-то покрасить, ну попросту предлагал массовую трудотерапию нашему личному составу. Несколько раз это прокатило, но затем, мои коллега из Лицы, капитан 3 ранга Юра Багров, надув щеки, высказал сухопутному коллеге, все, что думает по этому поводу, и тот обиженно отстал. Правда, ненадолго...
Через несколько дней, точно помню, что в среду, после обеденного построения наших бойцов, Панфилов попросил нас с Багровым зайти к нему. В кабинете, заметно смущаясь, подполковник просительным тоном обрисовал ситуацию. Формально, находясь на отдыхе, весь личный состав и мы в том числе, подчинялись ему. Так вот, откуда-то сверху, из штаба Северного флота, ему спустили директиву, в которой черным по белому говорилось, что на базе его дома отдыха, какое-то подразделение РХБЗ СФ должно провести образцово-показательное учение по развертыванию своих сил и средств. Причем с участием всего личного состава находящегося на его территории, в качестве статистов и условно пораженных всеми видами вражеского оружия. Для тех, кто не в курсе, РХБЗ-это радиационно - химическая и биологическая защита. Что Багров, что я были из инженер-механиков, что такое РХБЗ знали, но в минимально необходимых пределах, и задали законный вопрос, что же нас ждет? Оказалось, что совсем немногое. Береговые биозащитники, должны были приехать, развернуть свои технические средства на стоянке, организованно «эвакуировать» нас на улицу, или в клуб, часик поизображать перед проверяющими бурную деятельность, свернуться и уехать. И все это действо было намечено на пятницу, перед выходными, ближе к обеду, чтобы проверяющим было куда спешить. Покривившись, мы согласились, хотя наше согласие, никому и не требовалось.
После рандеву с Панфиловым, мы с Багровым уехали в Североморск, оставив старшим на оба экипажа, моего мичмана. Одновременно оба, мы по большому счету, покинуть дом отдыха не могли, но Панфилов, удовлетворенный нашим молчаливым согласием на проведение учений, милостиво дал добро сбежать в цивилизацию до нолей, и мы, погрузившись в автобус, отчалили в направлении столицы Северного флота. Там на какое-то время, наши пути разошлись. Каждый пошел по своим делам, но часам к шести вечера мы встретились у гостиницы «Ваенга», где и провели следующие два часа в ресторане. Вернулись на такси, в легком опьянении, чуть продолжили у Багрова в комнате и попадали спать.
Утро началось с каких-то непонятных криков и шума. Спал я по корабельной привычке в часах, и разлепив глаза, уставился на циферблат. Часы показывали 06.40. утра. Подъем в доме отдыха был в 07.00. Тем не менее, в коридоре раздавался довольно громкий шум, и какие-то голоса. Причем на повышенных тонах. А потом начались крики.
- Бл....а!!! Мужики!!!
Выскакивать в казарму в трусах было не комильфо, и не смотря на легкое похмельное состояние, я в режиме «Боевая тревога», натянул носки, майку, брюки, накинул мундир и уселся на кровать, чтобы зашнуровать ботинки. И как раз в этот момент, когда я в сгорбленном состоянии завязывал шнурки, дверь в мой кабинет распахнулась и на пороге нарисовались две совершенно фантастические фигуры, в комбинезонах, каких-то странных противогазах, обвешанные сумками. От одной фигуры волнами пыхал густой и откровенно говоря, вонючий дым, а у второй в руках был прибор непонятного назначения, пищащий и скрипящий, противными металлическими звуками. И большего, откровенно говоря, я не запомнил. Схватив фуражку, я метнулся сквозь дым, между этими фигурами, кажется, даже свалив одну из них на пол, в коридор. Там все было в дыму, как при Бородино, метались какие-то фигуры, отовсюду неслись крики, в основном матерные, а с улицы раздавался многократно усиленный громкоговорителями голос, торжественно вещавший:
- Внимание! Внимание! Внимание! Биологическая тревога!
Как я сквозь, весь этот ужас вырвался на улицу, я так и не понял. Но вылетел на мороз, в одном распахнутом мундире, но в фуражке, прямо на группу удивленно уставившихся на меня офицеров, как во флотских, так и в сухопутных шинелях, в званиях от майоров до полковников. Причем стояли они на фоне целого эскадрона всевозможных машин причудливого вида и внушительного числа одетых в химзащиту военнослужащих, суетливо перемещавшихся группами по всему видимому диапазону. Стоявший, чуть впереди остальных, флотский подполковник с красными просветами на погонах, сурово посмотрел на меня, и с легким брезгливым удивлением, спросил:
- Капитан-лейтенант, что вы там делали? И приведите себя в порядок!
Злости в этом момент во мне было гораздо больше здравого смысла, и ответил я ему сразу и не раздумывая.
- Живу я там! Там два экипажа живет, бл... Вам, что матросских трупов захотелось, идиоты!?
Глаза у подполковника превратились в теннисные мячи, он начал медленно поворачиваться к свите, но в этот момент наступил бурный момент истины. Одновременно, через дверь вырвался босой, в спортивных штанах и тельнике Багров, вооруженный лопатой для снега, всегда стоявшей около дневального в коридоре. А через ближайшее окно на снег начали выпрыгивать матросы, одетые, кто во что, с матом, криками и читаемом на лицах, острым желанием кого-нибудь убить, сейчас и немедленно. Разъяренный Багров, сразу определил виновников произошедшего, и шлепая босыми ногами по снегу, подлетел к полковнику и прорычал ему в лицо вчерашним перегаром:
- Я вас бл...й тыловых всех в тюрьму определю, если хоть что-то, хоть с одним моим матросом случится! Назовите вашу фамилию, товарищ подполковник! Фамилия! Отвечайте! Под суд пойдете!
Полковник, стало реально жалко. Выглядел он, словно помоями облитый. Но с собой справился быстро. Выудил откуда-то из-за спины, услужливо поднесенный «матюгальник» и прорычал в него отбой учениям, после чего начались разборки...
Оказалось, что напутали все. Панфилов был уверен, что учения в пятницу. Кто-то сверху, дал добро химзащитникам Родины, работать в доме отдыха в четверг и пятницу, а подполковник, командовавший всей этой ватагой, был уверен, что оба экипажа живут в главном корпусе, который был на ремонте. В итоге, он поднял в четверг рано утром, всех своих по тревоге, произвел образцово-показательный марш-бросок к нам, и устроил комплексную атаку, на «пустующую», по его мнению, казарму. Ну, а там... Комнату со спящим Багровым, сначала задымили, как и у меня, а затем его, еще не отошедшего от сна, обрызгали какой-то зловонной жидкостью, после чего он освирепел и вырвался в казарму. Наши матросы, тоже сначала растерялись, а потом, геройски разметав безликих бойцов в химзащите, эвакуировались на улицу. Одна группа самостоятельно в задние окна, а вторая, возглавленная лично Багровым, прямо на нас.
Скандал решили не развивать. До смерти перепуганный Панфилов, накрыл матросам чуть-ли не праздничный обед, основательно облегчив заначку своего камбузного хозяйств. Нам, «подарил» до конца отдыха, ключи от сауны с правом париться в любое время, и даже откуда-то притащил в комнату Багрову огромный цветной телевизор с видеомагнитофоном и кучей кассет. Подопечные химического подполковника, отмыли всю казарму под чутким руководством моего мичмана от последствий своей дезинфекции, а сам подполковник, в этот же вечер, приехал и торжественно выложил на стол несколько бутылок водки и гору закуски. Извинения, были приняты, привезенный провиант успешно освоен, и подполковника увез домой его служебный УАЗик ближе к полуночи, уже в ранге нашего лучшего друга, правда, говорил об этом, подполковник уже с трудом, все больше глупо улыбаясь.
Самое удивительное, что через пару дней, когда мы с Багровым нежились в честно заслуженной сауне, он, наливая чай, обмолвился:
- Знаешь, Паша...у меня после автономки, вся шея и плечи, какими-то прыщами покрылись. Чем только не мазал- не сходят. А эти, боевые химики своей дрянью обрызгали, на следующий день все пропали... Не даром все-же свой хлеб едят, налетчики хреновы...

Визит инопланетян

Месяца за два до подписания министром обороны долгожданного и выстраданного приказа о моем увольнения в запас родной экипаж убыл в очередной, и главное, весенне-летний отпуск, оставив в казарме помощника командира старшим над матросами, двенадцать увольняющихся в запас офицеров и мичмана-финансиста с категорическим наказом уйти в отпуск лишь после нашего полного расчета.
Уходило в запас в том году много. В разы больше, чем за три года до этого, при подписании первых офицерских контрактов. Тогда ушли только те, кто действительно хотел попрощаться со службой по тем или иным причинам, и наиболее дальновидные, уверенные в том, что все самое хреновое еще впереди. Через три года уходило великое множество офицеров, прочувствовавших за это время на собственной шкуре обязательность государства по отношению к себе. Массовым исходом это назвать было трудно, но вот то, что в большинстве своем уходили молодые старшие офицеры, которые через несколько лет должны были стать новым поколением командиров, старпомов, механиков и флагманских, было неоспоримо. И началось... На кораблях командирами дивизионов БЧ-5 назначались старлеи-трехлетки, старпомами становились неопытные, но бесстрашные каплеи-минеры, а командирами назначались кавторанги, не сдавшие до сих пор зачеты на старпомовские обязанности. Экономические катастрофы, как и военные, выбивали в первую очередь самых нужных и знающих и поднимали наверх подчас далеко не самых лучших.
Экипаж разъехался, наши семьи тоже уехали на Большую Землю уже навсегда, а мы паковали вещи, продавали мебель и коротали вечера то у одного, то у другого за рюмкой чая. Денег ни у кого практически не было, зато были впечатляющие запасы шила, припрятанные на черный день консервы и хлеб с базовой пекарни. На службу мы ходили. С утра в казарму. Там перекуривали с полчаса, узнавали, куда и кого штаб дивизии запихнул на вахту, и уже к десяти часам «тропой Хо Ши Мина» возвращались по домам. Так продолжалось пару недель, за которые лично я отстоял три раза дежурным по живучести и пару раз поприсутствовал вместо помощника на камбузе с матросами.
В тот вечер, заседали у меня. Белашев, Штурман и Бузичкин. Начхим тоже очень хотел присоединиться, но он был единственным, с кем жена решила разделить тяготы и лишения отъезда с Севера, и оттого наши мальчишеские посиделки не очень приветствовала. И когда раздался звонок в дверь, мы, как один решили, что начхим либо сбежал от благоверной, либо договорился и рванул к нам хотя бы на часик. К тому же, в этот вечер штурман неведомо откуда достал четырех здоровенных куриц, которых я быстренько и беспощадно запек в духовке с чесночком и картошечкой. Под такую щедрую закусь старые запасы шила шли очень даже вкусно, и звонок процесс не прервал и даже не остановил. Лишь я поставил рюмку на стол и отправился в прихожую.
Но когда я открыл дверь, на пороге моей квартиры оказался не начхим, не сосед Гена, чуявший пьянку через две стены, а капитан-лейтенант Витя Дворцовый, командир дивизиона движения, нашего второго экипажа.
- Привет, Борисыч! Я к тебе не с очень добрыми вестями...
Мне было хорошо. «Огненная вода» уже подействовала, и омрачить мой благодушный настрой было трудновато.
- Витя, заходи... Пошли на камбуз, по рюмочке задвинем, а там и порадуешь....
Витя был человеком своим, проверенным и нормальным. От предложения отказываться не стал, упрашивать себя не позволил, и разувшись, двинул со мной на кухню.
- Да... везет мне сегодня. Факт! Как говорится, и сел и съел...
Витя оглядел сидевшую за столом живописную компанию полуодетых офицеров и повернулся ко мне.
- Наливай, Борисыч...
Я достал чистую рюмку. Сдул несуществующую пылинку и наполнил сосуд.
- Будем!
Мы чокнулись, проглотили казенное шило и выдохнули. Витя деликатно взял самую маленькую куриную ножку, зачем-то понюхал ее и вместо того, чтобы отправить в рот, указал ей сначала на меня.
- Ты!
На Белашева.
-Ты!
На Бузичкина.
-Ты!
И на штурмана.
- И, кажется ты, но это уже не моя забота...
Никто ничего не понял. Пьяненькие мы были, а Витя пока вещал одними загадками.
-Что!?
Говорливый штурман успел задать вопрос первым.
- Вы все послезавтра идете с нами в море. Однозначно! Ракету военную стрелять...
И только после этого Витя с хрустом вгрызся в куриную ногу.
Мастерство не пропьешь. На осмысление сказанного у всех нас ушло всего несколько секунд, привычно уменьшивших силу опьянения минимум наполовину. Первым хруст куриных хрящиков, прервал естественно неугомонный штурман.
- Витя, ну про друзей-маслопупов я понимаю, а я-то причем?
Дворцовый оторвался от курицы и пододвинул ко мне стопку.
- Наливай... Я на докладе твою фамилию тоже слышал, а по ним мне мех с флагманским ситуацию довели, дали команду сегодня вечером всех обойти и оповестить. А вы все вместе в одной квартире... Праздник какой-то, искать не надо, бегать не надо... И налили, и накормили... Лепота...
И Витя маханул еще одну рюмку, не дожидаясь остальных.
Потом, в процессе продолжившегося несмотря на открывшиеся обстоятельства банкета Витя подробно поведал о предстоящем мероприятии. Стрельбы не планировались. Но как всегда случается на флоте, планы по каким-то причинам резко изменились. Политика... И теперь, послезавтра с утра, кораблю надо срочно перебазироваться с раннего утра в губу Окольную, чтобы загрузить пару практических ракет, еще что-то попутно перезагрузить, и оттуда рвать в полигон, чтобы пульнуть загруженным боеприпасом по полигону на Камчатке. А согласно предыдущих планов, наш второй экипаж должен был тихо и мирно три месяца заниматься ППО и ППР исключительно в базе, в море не собираясь и потихоньку отрабатывая береговые задачи. Соответственно укомплектованность экипажа была задачей далеко не первостепенной и никого не напрягала. На вахтах было кому стоять, ну и ладно. Да и в их экипаже тоже увольнялось народу немало, так что в наличии было в лучшем случае половина экипажа. И когда на оперативно собранном совместном совещании командиров боевых частей с флагманскими командир озвучил, сколько у него человек, а у флагманских на подмену недостающих нашлись только молодые лейтенанты и старлеи, нехорошо стало всем. Ракетная стрельба... Это... Не пустячок. Командир дивизии, примеривший адмиральские погоны всего пару месяцев назад, просмотрев представленные списки, был категоричен и приказал собрать всех, еще официально не уволенных в запас «бывалых» из первого экипажа и отправить в море. Адмирал Исаев был начальником новой формации, хамоватым, упертым, но далеко не дураком. И к нам побежали оповестители...
Утром в казарме ухмыляющийся помощник подтвердил Витины слова, но в качестве утешительного довеска уверил, что нам за этот финальный выход обязательно заплатят деньги, указание о чем ему дал лично командир дивизии контр-адмирал Исаев. В период, когда даже зарплату задерживали по два-три месяца, это не особо вдохновляло, и скорее выглядело особо изощренной издевкой, но мы все же уходили в запас, так что могло и сложиться. В море нас отправляли практически всех, за исключением командира БЧ-2 по причине переизбытка ракетчиков на эти стрельбы и командира БЧ-7, позавчера неожиданного уехавшего на три дня в Питер по семейным обстоятельствам.
В обед, мы уже были на 13 пирсе, собранные и готовые к свершениям. Механик второго экипажа, мужчина грамотный, знающий, но чрезмерно расслабившийся за время заводского ремонта, к прикомандированным относился настороженно и с внутренним недоверием. Будь его воля, он бы пошел в море со своими молодыми лейтенантами, доселе морячившими всего пару дней, да и то на переходе из завода, одновременно с этим четко понимая, что поседел бы после этого выхода весь, вплоть до паха. Поэтому появление первого и второго управленца, двух капитанов 3 ранга, с командиром реакторного отсека, наморячивших за последние пару лет не один месяц, его и радовало и напрягало одновременно. Пожав всем руки, механик, осторожно подбирая слова, провел короткий инструктаж.
- Мужики, договоримся сразу. Никакой самодеятельности. У вас, конечно, задницы ракушками обросли, все пофиг, пенсионеры, но... не подведите. Сами знаете, один молодняк, а тут эти стрельбы, будь они неладны...
Наше общее мнение по сложившейся ситуации пришлось выразить мне.
- Все будет нормально. Подставлять мы никого не собираемся, да и не нужно это никому. Только вот спать будем в своих каютах, а лейтенантству придется спать на подхвате, когда мы на вахтах будем.
Механик молча кивнул. Командование решило, что офицеров много не бывает, и всю молодую поросль оставило на борту для отработки.
После построения объявили приготовление корабля к бою и походу с одновременным вводом ГЭУ в действие. На ПУ ГЭУ было не протолкнуться. Только на головах не сидели. Мы вводились, лейтенанты учились, флагманские наблюдали, а комдивы носились по кормовым отсекам, затыкая своими телами отсутствие знаний и опыта личного состава.
Завелись мы быстренько, с перекрытием всех нормативов «Инструкции по эксплуатации главной энергетической установки», и уже к 19.00 смогли поставить погрустневшего Дворцового перед фактом, что пора бы и лейтенантам посидеть на пульте, а нам с Белашевым надо бы домой на пару-тройку часов. На самом деле домой не так уж и было нужно, но на борту наблюдался ощутимый переизбыток офицеров, поспать бы вечером все равно не дали. Договорились встретиться у ДОФа в три часа ночи и ушли, провожаемые недобрым взглядом старпома, курившего на пирсе, но промолчавшего и не попытавшегося нас остановить.
Ночью мы вернулись. Белашев заступил на свою вахту в четыре утра, а я отправился в каюту досыпать оставшиеся несколько часов. В девять часов утра, не дав толком дожевать завтрак первой смене, сыграли тревогу, и уже через час, корабль неспешно пополз в сторону Окольной.
Погрузка ракет - операция боевая. Без шуток. Это не дров в кузов накидать. Мало ли чего случиться может? У крановщика дальномер собьется, зацепят неправильно, переклинит, матроса нерасторопного придавит. Упадет изделие... Взорваться не взорвется, но та гадость, что в нее налита, не дай бог в море выльется, вся живность в Кольском заливе помрет в три дня. Поэтому обе установки в работе, чтобы, не дай бог, случись чего, крейсер мог от пирса сразу отойти, личный состав на боевых постах сидит, а все БЧ-2 наверху, в спецкостюмах погрузкой занимается. Командир на мостике лично работами руководит, а к пирсу береговые караульные никого, кроме задействованных специалистов, на выстрел не подпускают.
Пришли. Пришвартовались. Пообедали. А потом все БЧ-2 во главе с командиром на инструктаж и обсуждение плана работ с корабля ушло, а весь экипаж по плану. Кабельные трассы осматривать, матчасть обслуживать, да и поспать, кто смог спрятаться. Потом командир вернулся, доклад с командирами боевых частей провел, всех взмылил, а БЧ-2 начало усиленно к завтрашнему дню подготавливаться. Нормальная корабельная повседневная напряженка, усугубленная погрузкой ракетного оружия.
А вот потом, часам к девяти вечера, приехал кто-то на «Уазике» на пирс, командир просто пулей наверх вылетел. И вернулся через полчаса, со слов вахтенного-инженер-механика, как будто ему обухом по затылку врезали, и сразу устроил слет командиров боевых частей в центральном посту. Еще через пятнадцать минут на корабле объявили большую приборку, а на пульт ГЭУ были собраны все офицеры БЧ-5, вплоть до последнего прикомандированного. Все, естественно, не вместились, но речь механика была слышна и в коридоре.
- Значит так, товарищи офицеры... ЖОПА! Большая, жирная, лоснящаяся ЖОПА! Что за времена, бл...! Что за времена... Что за ёб...! В голову не вмещается такая...
Минут пять он выплескивал и стравливал в воздух негодование, ни на кого конкретно не направленное, а потом, в единое мгновение сдувшись, спокойно и даже чуть равнодушно сообщил.
- Завтра в процессе погрузки ракетных изделий к нам на борт пожалуют гости. Очень высокие. Выше только президент. Нам приказано, не прерывая боевых работ, встретить их, показать корабль, обаять своим радушием и успеть завершить погрузку в срок. Сейчас всем по отсекам. Драить, мыть, что успеет высохнуть до утра - красить. Когда точно приедут - неизвестно. Но подъем с утра в 05.00. Малая приборка. Форма одежды с утра - РБ, кремовая рубашка. ПДУ, чтобы у каждого засранного трюмного на боку висело. Всем быть бритыми, причесанными и взирать на дорогих гостей восторженными, влажными от слез глазами. По местам!
Естественно, вечером на корабле было столпотворение. Мы с Андрюхой так и просидели весь день на вахте, подменившись лишь на ужин, и пару раз в гальюн и на перекур, но меня хотя бы сменили в ноль часов, и я успел поспать до пяти утра. А вот Белашеву удалось поспать только пару часов после ужина и один час с четырех до пяти утра, что утром ему настроения не прибавило.
Утром после всех тревог, «тревожных» завтраков без снижения боевой готовности и начала погрузки к нам заглянул «буба» выпить тайком кружечку чая и сообщил подробности всей камарильи. Оказывается, вчера в Мурманск прибыла по своим государственным делам группа высокопоставленных деятелей из правительства и близких к нему кругов. В те времена, когда к вершинам власти в стране поднялись бывшие депутаты горсоветов провинциальных городишек, завлабы, гуманитарные профессора университетов и просто ушлые «трибунные перестройщики», такие вот массовые экскурсионные выезды в районы, доселе закрытые для любопытных глаз «детей оттепели», стали если не нормой, то уж и не диковинкой. Вот и вчера при встрече высокой делегации на мурманской земле, приметив в толпе встречающих черную шинель командующего Северного флота, главный визитер пожелал поближе посмотреть на корабли, которые охраняют его покой, и чтобы обязательно в программе была атомная подводная лодка. А так как визит был «рабочим», а оттого и коротким, все надо было продемонстрировать именно сегодня, и не в какой другой день. С надводниками у командующего было все в порядке. Североморск под боком. А вот успеть в этот же день свозить их в самую ближайшую базу в Гаджиево не представлялось возможным. Командующий вроде как робко намекнул что, мол, так и так... есть рядом одна лодчонка, но на ней практически военное положение, и нельзя... Но ему быстренько и убедительно было поставлено на вид, и он принял решение, противоречащее всему чему только возможно: свозить уважаемую делегацию на корабль, который в это время грузит ракеты. То есть к нам. И вот теперь мы ждем к себе Министра и сопровождающих его лиц. «Буба» выдав все военные тайны, допил чай и понуро удалился куда-то в глубины корабля, то ли проверять готовность к встрече, то ли просто зашхериться куда, от греха подальше.
Тем временем, погрузка шла своим чередом, время шло, а «дорогие гости» на горизонте все не появлялись и не появлялись. Нервное напряжение первых двух часов ожидания спало, и мы даже начали, подменяясь, бегать перекуривать в курилку, благо все начальники торчали на мостике, а механик зашторил глаза и делал вид, что кроме «Каштана» ничего не видит. Потом, не прерываясь, все боевые смены отобедали, и когда стрелка часов приблизилась к 14.00, всем начало казаться, что пронесло, началось самое интересное.
Сначала сыграли тревогу. С перепугу не учебную, которая на тот момент и так действовала с самого утра, а боевую, чем повергли одну часть личного состава в недоумение, а другую, более грамотную, в ужас. Может, там наверху, что-то с ракетой случилось? Потом механик немного успокоил, добавив по трансляции, что просто прибыли гости, и никаких других плохих вестей нет. Личный состав рассосался по постам в полной уверенности, что Министра и народных избранников проведут от 3-го отсека до кают-компании 5-Бис, где посещение корабля и закончится заранее приготовленным обедом и ознакомительной лекцией от командира под красненькое. Но все пошло совсем не так. Делегация долго спускалась вниз, потом минут на двадцать застряла в центральном посту, потом неожиданно материализовавшись перед дверью на пульт ГЭУ. Видимо в их планы посещение нашего подвала не входило, что и подтвердилось позже, потому механик из центрального даже и не подумал нас предупредить. И когда дверь распахнулась, и на пульт начали протискиваться люди, мы хотя и были наготове, но такого аншлага, какой случился, совсем не ожидали.
Первым на пульт протиснулись погоны вице-адмирала, а за ними и сам их обладатель, начальник штаба Северного флота адмирал Уставщиков. За ним высокая фигура рыжеволосого Министра, облаченная в криво застегнутое новенькое РБ, за которым щемились еще пару человек, которых мы сразу не узнали, а последним в нашу маленькую конурку вдавился старпом, которому и досталась честь сопровождать экскурсантов по кораблю.
Надо заметить, что на флоте, Строевой устав действует только на берегу. В море свои правила, закрепленные, по рассказам знатоков, даже в каких-то приказах и инструкциях, и выполняемые всеми и всегда. Так вот, при заходе начальника на пульт управления главной энергетической установки становиться во фрунт, громогласно вопить «Смирно!» и подтягивать живот не требуется. На пульте всегда старшим считается оператор правого борта. От него требуется на мгновенье оглянуться назад, зафиксировать старшего по званию, и, отвернувшись обратно, лицом к приборам, произвести штатный доклад. Никто и ничего не должно отвлекать оператора от работы с ядерным реактором. Что правильно и обсуждению не подлежит. Так и сделал наш оператор правого борта, капитан 3 ранга Андрюха Белашев. Мельком брошенного назад взгляда Андрюхе хватило чтобы понять, кому докладывать, и он спокойно и нарочито неторопливо начал вещать намертво заученные за десятилетие фразы:
- Товарищ вице-адмирал, на пульте ГЭУ в работе установки обоих бортов на пониженных параметрах, на мощности 25 %...
Оттарабанив положенное, Белашев замолчал, положив руки на вахтенный журнал и образцово-показательно вперившись в приборы. Уставщиков, приняв доклад, как само-собой разумеющееся и выслушав представившихся после Андрея комдивов, принялся было рассказывать дорогим гостям про то, что здесь находится, как вдруг его довольно громко перебил недовольный голос.
- Адмирал, а почему эти офицеры не приветствую нас, старших, стоя?
Откуда-то из-за Министра, довольно безучастно взирающего на все окружающее, вылез еще один благообразный седоватый мужчина, в котором мы все сразу узнали экс-мэра северной столицы, лицо которого в телеэкране успело намозолить глаза всем за последнее десятилетие.
- Адмирал, так почему они нас не приветствуют как должно!?
Глубокий и бархатный голос экс-мэра, звучал по-барски брезгливо, с нескрываемыми раздраженными нотками. Судя по лицу адмирала, смотревшего в этот момент на приборы, он был бы рад свернуть шею этому самодовольному слуге народа, но повернувшись к нему лицом, адмирал начал терпеливо объяснять, что, мол, так и так, оператор обязан следить за происходящим, отвлекаться нельзя и...
Следует отметить, что как только группа туристов материализовалась на пульте, в спертой атмосфере нашей выгородки явственно начал ощущаться запах свежевыпитого алкоголя. И надо отдать должное, алкоголя хорошего, ароматного, явно недешевого коньяка, отчего даже вахтенный «Камы», старший мичман Мотор, известный ценитель прекрасного, невольно облизнулся и даже смахнул невидимую каплю с усов. Почуял это и Андрей. И по его профилю я понял, что сейчас что-то будет. Дело в том, что был капитан 3 ранга Белашев правдорубом. Нормальный парень, со своими заморочками, которых у каждого хватает, но вот если его что-то сильно задевало, то говорить он начинал адресно, жестко, громко и не обращая внимания на статусы. Удивительно, что до капитана 3 ранга он добрался спокойно и без задержек, причем получив звание, будучи на капитан-лейтенантской должности, хотя в выражениях никогда не стеснялся и за словом в карман никогда не лез. Что думал, то и говорил. И сейчас, глядя на его профиль, на котором нижняя челюсть начала хищно выдвигаться вперед, а корнетовские усики чуть ли не встали дыбом, я только и успел подумать, что сейчас будет концерт не по заявкам.
- Товарищ, вице-адмирал! Прошу вас убрать этих пьяных гражданских с пульта управления ЯДЕРНОЙ энергетической установки. Хочу еще раз заострить ваше внимание на слове ЯДЕРНОЙ! Это что за бл...ь порядки пошли, каждый х... может нажраться, и, пользуясь случаем, прошвырнуться в говнищу пьяным по ракетному подводному крейсеру СТРАТЕГИЧЕСКОГО назначения, и тут все, бл... должны перед ними стелиться! Может, еще на наши места сядете, порулите!? Члены... правительства, твою мать...
Воссоздать эту трехминутную речь, достойную как минимум древнеримского трибуна, никто из нас, включая самого Андрюху, впоследствии не смог. Экспромт получился страстным, горячим и убийственным, особенно своей концовкой.
- ...к тому же почему все, бл.... без ПДУ!? А ну-ка теперь, руки в ноги, дорогие избранники народа, и все на х... отсюда! У меня вон из-за вас давление пара падает, господа экскурсанты!
Закончив, Андрей выдохнул, и неторопливо взяв переговорное «Каштана», вызвал 9-й отсек.
- Девятый-Пульт! Что с давлением? Где командир группы?
- В машине, разбирается.
- Закончит - пусть доложит. Жду.
Андрей отключил «Каштан» и с чувством выполненного долга откинулся в кресле. Все это время на пульте стояла оглушающая тишина, разбавленная жужжаньем приборов. Заклинило видимо всех. И тут раздался ироничный голос Министра.
- Адмирал, по-моему, нас всех ебут...
Начальник штаба, у которого пазлы никак не могли сложиться, автоматически кивнул головой, видимо соглашаясь с высоким гостем. Он все открывал и закрывал рот и никак не мог родить ту настоящую командную фразу, которая поставила бы все и всех на свои места.
Положение, как ни странно, спас старпом, который на апогее затянувшейся паузы, спокойно, как будто ничего и не произошло, произнес, откуда то из спин гостей:
- А теперь, после ознакомления с пультом главной энергетической установки, приглашаю вас осмотреть ракетные отсеки...
И так это вовремя прозвучало, так к месту, что все, включая начальника штаба флота, как по команде повернулись и начали молча выбираться с нашего пульта, пытаясь по двое, словно крабы боком протиснуться в узкую дверь. Когда их шаги прогромыхали у нас над головой, мы с Мефодичем, с немым вопросом в глазах уставились на Андрюху. Тот посмотрел на нас и как-то смущенно, почти оправдываясь, выдавил из себя.
- А что? Хрен ли они...
А потом неожиданно заржал во весь голос.
- Борисыч, мы же пенсионеры, мать его... почти пенсионеры. Что они нам сделают? Что? Пятнадцать копеек не заплатят? Так они и так нам должны, сам знаешь, сколько... Ты списанный, тебя ничего не лишишь, а мне пофиг!
Потом потянулся в кресле, закинул руки за голову и мечтательно произнес куда-то в потолок.
- А знаешь, какие божественные ощущения я испытал... жалко я ему про свой ваучер сказать забыл... Никогда не думал, что можно послать кого-то на х... а чувствовать себя так, словно Софи Лорен трахнул...
Минут через сорок власть предержащие покинули корабль и буквально через пять минут нас с Андреем вызвали в центральный пост. Там в командирском кресле восседал насупленный начальник штаба, рядом с ним стоял командир, а на своем месте сидел механик. Остальных, как сказали потом штурмана, адмирал приказал минут на десять выгнать из центрального. Судя по недоуменному взгляду механика, о происшествии он еще ничего не знал.
- Ага... явились, герои дня! Да, вы что себе, бл... позволяете, вы... еб... да я...
Адмирал был флотоводцем опытным, оратором не хуже, а опытнее и качественно лучше Белашева, отчего речь его была еще более цветаста и переливчата. Минут пять он оттачивал на нас свой свое ораторское искусство, постукивая по столу кулаком и даже пару раз вскочив с кресла.
- Так. Командир. Этих офицеров, представить к неполному служебному соответствию, финансово лишить всего чего только возможно, и это лишь пока... если наши бл... гости, не надумают «отблагодарить» этих засранцев, чем-то посильнее...Ясно!?
Стоящий рядом командир кивнул.
- Так точно, товарищ адмирал. Только все это бестолку... уж извините...
Адмирал, вздернув голову, вперился выпученными от негодования глазами в стоящего командира.
- Как это, бестолку?! Командир...ты что?
Командир как-то, беспомощно развел руки в стороны.
- Они оба, старшина команды электриков, командир реакторного... прикомандированные, из первого экипажа. Все, кроме мичмана, через пару недель будут уволены в запас. А кроме них еще начхим, штурман, да куча офицеров оттуда же. И тоже... пенсионеры. Всего шестнадцать человек. Я без них и в море-то выйти не смог бы. Да и не пустили бы. У меня одни лейтенанты да старлеи зеленые...
Адмирал открыл рот, чтобы выдать очередное гневное целеуказание, но видимо слова командира достигли нужной извилины, и рот захлопнулся. Несколько секунд начальник переваривал информацию, развернув кресло в нашу сторону. По лицу адмирала было заметно, что внутри у него происходит нешуточная борьба с самим собой, которая завершилась довольно неожиданно для тертого службой флотоводца.
- Да пошли вы все в жопу, товарищи офицеры! Решили напоследок выговориться, да?! Вы, бл... уходите, а мы-то остаемся! И эти... бл... государственные мужи, зае... я как будто не начальник штаба Северного флота, а экскурсовод на полставки! Дел невпроворот, бл... я дома на четыре часа в сутки появляюсь, а тут... А ну, долой с моих глаз!!! Пенсионеры, бл...
И уже спокойно усталым голосом добавил уже командиру.
- Скажи, чтобы чайку сделали и пару бутербродов. Мне после обеда этих бояр на «Кузю» вести выгуливать...
Никаким репрессиям нас не подвергли. То ли пьяненькие реформаторы забыли об инциденте, то ли адмирал решил спустить все на тормозах, мне неведомо. Скорее всего, и то и другое. Только вот Андрюха долго еще гордился тем, что послал куда подальше не абы кого, а самого рыжего творца ваучера...

Все, кто бывал на Кольском полуострове не дадут соврать, что воды здесь неприлично много. Особенно хорошо это видно с высоты птичьего помёта. Летишь, бывало, на самолёте, смотришь в стеклянный глаз иллюминатора и поражаешься бесчисленному множеству разнокалиберных водоёмов, раскинувшихся ртутными кляксами вплоть до самого горизонта. Большинству из них малые народности Заполярья дали названия, но поскольку с фантазией у представителей финно-угорской языковой группы, в силу различных причин, сложились не очень дружественные отношения, то и названия особым разнообразием не баловали: Ловозеро, Сейдозеро, Пинозеро и, много ещё какого, Труднопроизносимогоозеро. Нет, есть, конечно, и красивые названия... Как-то: река Кола... (Красиво? Красиво!), озеро Имандра (А? Ну звучит же!), посёлок Африканда (Вообще экстаз).
Об одном таком озере с поэтичным названием и будет мой рассказ. Вернее, даже не об озере, а об одном занятном эпизоде, достойном пера самогоДаниеля Дефо (не мог не упомянуть достопочтенного мастера, ибо сплагиатил из его творчества название), произошедшем в водах его бассейна. Случай этот произошёл, как говорил незабвенный Владимир Семенович Высоцкий, "во времена далёкие, теперь почти былинные", а посему ни тебе сотовых телефонов, ни, тем более, МЧС ещё в помине не было.
Озеро называется Пермус. Неуёмная фантазия обывателей, а также желание хоть как-то скрасить скучную северную действительность, каждый раз приписывала к названию водоёма букву "С", намекая, видимо, что колыбель жизни находится не на чёрном континенте, а здесь. Само по себе небольшое (километра два в поперечнике), озеро разделило места обитания мирных жителей и военных (на одном берегу сверкая огнями цивилизации раскинулся город Оленегорск (к слову, оленей там отродясь не было, кроме, разве что, бетонного постамента на вокзале), на другом - поселок Высокий, давший приют многочисленным защитникам Отечества). Замысел, сам по себе, конечно, верный, ибо человек в погонах должен находиться подальше от соблазнов мирской жизни, дабы вссецело посвятить себя охране и обороне рубежей нашей необъятной. Нет, конечно же, на территории посёлка были публичные заведения где можно было поклониться Бахусу, но их было оскорбительно мало и удовлетворить потребности всех страждущих они не могли. Вот и приходилось выезжать в стольный град Оленегорск с целью приобщения к прекрасному. А поскольку каждому военному присуще "стойко переносить тяготы и лишения», постижение "дзен" в каком-нибудь замечательном кабачке, под аккомпанемент грохочущей музыки и сладкий шёпот легкомысленных девиц, могло ( должно!) затянуться до глубокой ночи. Но служба есть служба и как бы ни сладок был мёд гражданкой жизни, долг заставлял собрать свою волю в кулак и возвращаться в расположение части. Желательно к построению...
Итак, рассаживайтесь поудобнее, дорогие телезрители, начнём.
Васька и Жорик (имена, естесьна, изменены) этим летом удостоились быть обласканными судьбой - их жёны (тоже подружки) вместе с детьми одновременно уехали в отпуск! Такая удача была сравнима только, разве что, с крупным выигрышем в лотерею. Поэтому Васька и Жорик сегодня отдыхали. Как и вчера. Если точнее с пятницы.
Но сейчас на часах было 3 часа ночи понедельника и поэтому Васька (самый ответственный из них) толкнул локтем Жорика:
- Жорж, нам пора!
- Куда это? - спросил Жорж, не отводя сального взгляда от, пьяной вдрызг, прекрасной нимфы, сидевшей за столиком напротив.
- На службу, касатик, на службу!
- Сегодня ж воскресенье! - возмутился касатик.
- Если бы... - вздохнул Васька и схватив Жорика за шиворот выволок его на улицу. На улице было сыро и противно. Густой туман лежал на городе плотным покрывалом.
- Ну и куда мы теперь? - заныл Жорик - ни такси, ни попутки... Пошли лучше обратно! А?
- Вот комэска устроит тебе "туда-обратно"... Пешком пойдём!
- Ты чего? Сдурел? Это ж почти пятнадцать километров! Лучше уж комэска! - малодушно сдался Жорик.
- Это вкругаля - пятнадцать. А напрямки - километра три, не больше! - Васька махнул рукой в сторону озера.
- Не понял..., - икнул Жорик.
- Ещё бы, - усмехнулся Васька, - тут соображалка нужна. Вот ответь мне: мы какая авиация, Жорж?
- Морская... - опять икнул тот.
- Вооот! - назидательно поднял палец Васька, - поэтому мы пойдем по морю! Вернее, по озеру... Пошли!
На ходу (до озера было километра полтора) Васька обрисовал попутчику свой план. Он был гениален в своей простоте и красив как холодное оружие. Заключался он вот в чём:
пункт 1: дойти до береговой линии (практически выполнено);
пункт 2: умело действуя штыком и прикладом (меркантильные обыватели, во избежание кражи, приковывали свои лодки к берегу) экспроприировать на нужды Красной Армии малоразмерное судно, в изобилии имеющихся в прибрежной зоне;
пункт 3: форсировать водную преграду в виде озера Пермус.
пункт 4: Всё! Мы дома! (три часа на сон и на службе мы появляемся молодцеватые и подтянутые. Рассказываем в гусарских кулуарах о чудесно проведенных выходных. Девочки хлопают, мальчики в ахуе. Занавес!)
План был идеален. Не признать этого мог только полный идиот.
Безо всяких приключений пункт номер один был претворён в жизнь - раз! Штыковая лопата, найденная здесь же, с лёгкостью разрушила оковы, удерживающие лодку на причале (а затем прекрасно подошла на роль весла) - два! Лодка, через каких-то полчаса (правда пришлось попотеть) уткнулась в каменистый берег - три!
- Голова ты, Васька! - восхитился Жорик, выпрыгивая на берег.
- Скромность не относится к числу моих добродетелей, поэтому я - просто соглашусь с тобой, - ответил Васька ловко выпрыгивая на берег и ударом ноги отправляя плавсредство в одинокое плаванье.
- А это ещё зачем? - нахмурился Жорик.
- Эээх ты, дурень! - снисходительно улыбнулся Васька, - от улик избавляюсь.
Посрамленный "дурень", в очередной раз мысленно признал полное Васькино интеллектуальное превосходство и они пошли домой. Благо идти было недалеко.
"Какого хрена!" - подумал Васька когда они опять упёрлись в воду. "Какого хрена" продолжалось ещё несколько раз, пока наконец не пришло осознание того, что пункт "3" выполнен всего лишь наполовину и они находятся на ОСТРОВЕ посреди безмолвного озера...
(Да, у озера был свой, маленький, но всё же свой собственный, необитаемый остров, значившийся на картах как "о. Высоковольтный" (каюсь, я сознательно умолчал об этой особенности. Интриги ради. Примечание автора)).
На построение они, естественно, не успели, как не успели на него и на следующий день. И на следующий...
Чудесное спасение состоялось только через трое суток: случайный рыбак заметил на берегу острова безумно орущих и размахивающих руками людей...
Комдив, выслушав рассказ следователя по особо мелким делам о сути произошедшего (расследование по факту грубого дисциплинарного проступка, как всегда, проводил главный бормотолог дивизии), устало прикрыл глаза и приказал подвергнуть всех "соломенных холостяков" погловному учёту и организации тотального контроля за их времяпрепровождением. Путем проведения построений. Пять, нет, шесть раз в день. Два из них - ночью.
А молва ожидаемо прозвала Ваську и Жорика - Робинзоном и Пятницей. Их, к слову, так теперь называли даже жёны.

Ах, какая селедочка...

Начало июня. Росляково. Корабль становится в легендарный док, одну из половинок дока «Тирпица». Крупповская сталь надежно послужила немецким морякам, затем советскому флоту, а теперь продолжает выполнять свои функции уже при российском государстве. Док близок к полярной цивилизации, как раз между Мурманском и Североморском, и становимся мы в него как раз в то время, когда большинство семей офицером и мичманов перекочевало на Большую землю, в теплые края. Народу скучно. Денежное довольствие, как всегда, опаздывает на пару месяцев, разгуляться не на что, да и начало июня в Заполярье совсем не такое, как в средней полосе. Мокрое и ветреное. Все бы хорошо, доковые работы касаются далеко не весь экипаж, но гальюны на корабле сразу заперли, холодильные машины остановили, и в жилых отсеках жарковато, а по малой, да и немалой нужде, надо бегать аж на док и справлять ее в доисторический нацистский клозет в орлиной позе. Питаемся на корабле, но в основу берегового питания интендант положил два основных гарнира: вездесущую перловку и вермишель, тонкую и ломкую, бумажными мешками с которой переполнены сухие провизионки. Но перловки все равно больше. И если вермишель полощется в первых блюдах, то перловка в качестве гарнира доминирует на обеде и ужине, разбавленная то тушенкой, то рыбой, а пару дней появлялась и на завтрак, удивив даже старпома, не привыкшего к утренней перловке на порошковом молоке. И в итоге весь без исключения личный состав корабля уже на третий день уныло выковыривал из перловой пищи одинокие куски тушенки и мяса, саму перловку категорически игнорируя. А на корабле без малого полтораста человек. И пищевых отходов, а попросту нетронутой вареной перловки, много. С двух приемов пищи. Да и единообразный супчик тоже расходовался далеко не весь. Отходы надо с корабля выносить. Далеко. Сначала вытащить лагуны на борт, спустить в док, потом по понтонам до завода, там еще куда-то. Морока еще та. И в практичную голову кока-инструктора пришла гениальная идея. Упаковку из-под продуктов собирать несколько дней и выносить просто на обыкновенную свалку, а пищевые отходы вечерком сваливать с борта дока в залив. Органика. Исчезнет без следа. Рыбки и крабики постараются. Так и повелось. Вечер. Бойцы вываливают кашу в воду, сверху сливают суп, хлебные и прочие остатки и бодро несут мыть посуду на корабль. И на третий день началось...
Меня с утра механик послал по какой-то надобности в техническое управление флота, и когда я к обеду вернулся в завод, моим глазам предстала воистину эпическая картина. Весь длиннющий понтон, ведущий к доку, был забит людьми. И все самозабвенно ловили рыбу. Точнее, доставали ее из воды. Случайная и совсем непреднамеренная трехдневная прикормка изменила маршрут легионов молоденькой селедки, курсирующей по Кольскому заливу, и теперь вода вокруг дока и около понтона представляла из себя бурлящую серебристую поверхность, на которую с неба заходили эскадрильи бакланов. Никакие удочки, спиннинги и прочие хитроумные рыболовные снасти не требовались. Бралась леска, а то и просто длинная веревка и гибкая проволока, на конец привязывалось что-нибудь тяжелое вроде гайки, и от нее через каждые сантиметров тридцать крючки, а то и просто согнутые тонкие гвозди. Вся эта конструкция закидывалась как можно дальше от понтона, после чего надо было резко дернуть на себя и спокойно вытаскивать улов. Селедка была молодая, не больше 15-20 сантиметров, и нанизывалась на каждый крючок иногда даже по паре штук на один. Улов зависел только от количества крючков и способности запулить груз подальше от себя.
Я не рыбак. Абсолютно. Может быть, посидеть с удочкой на берегу и подумать о высоком приятно, но это не мое. Но когда под ногами на пирсе трепещутся сотни выловленных рыбешек, а вода в нескольких метрах от тебя буквально кипит, переливаясь их серебристыми телами, азарт приходит независимо от пристрастий и здравого смысла. В нашей каюте мой сменщик, любитель поторчать на пирсе с закидушкой, покидая корабль, оставил коробку с леской и крючками. И уже минут через пятнадцать, переодевшись и захватив с собой кроме его снастей, еще дуковский мешок, я присоединился к заводчанам и экипажу, увлеченно вытаскивающим из воды дары моря. Все оказалось просто и никаких навыков не требовало. Пару раз зацепив крючками ватник, я приноровился и понеслось! Свой мешок я заполнил минут через сорок. И остановился, сообразив, что не знаю, что я буду делать со своим уловом. Да и сельдяная орда к этому времени, собрав урожай бесплатной каши, унеслась куда-то по своим делам в сторону моря.
В этот вечер ракетный крейсер пропах свежей рыбой, и в самом большом дефиците оказалась стеклянная тара, крупная соль, перец, лаврушка и прочие пряности. Народ, разделившись на две части, бросился реализовывать улов. Одних возглавил кок, под руководством которого, селедку, предварительно обваленную в муке, жарили после официального ужина на камбузе в огромных количествах. Другие принялись засаливать и мариновать рыбу впрок, сильно истощив корабельные запасы лука и моркови. Я рыбу солить не умел. Но у меня под шконкой в каюте лежали штук восемь пустых трехлитровых банки, припасенные с месяц назад в хозяйственных целях, и был мичман-турбинист, умевший делать с рыбой все что угодно. Мы нашли друг друга, и у меня стало на несколько банок меньше, а турбинная команда в 9 отсеке помогла мне помыть и очистить рыбу, которая была до того нежная, что мельчайшие чешуйки просто смывались под струей воды, стоило ее немного потереть. А потом мы в четыре руки с мичманом засолили и мои банки, и его.
Следующие несколько дней сельдь косяками приходила к доку, как по расписанию, в одно и тоже время. Народ уже остыл к массовой ловле, да и свободная тара на крейсере закончилась. Выходили подцепить десяток-другой, чтобы пожарить вечером, и все. А потом мы ушли из дока в базу и почти сразу начали сдавать корабль, чтобы уйти в летний отпуск. Домой с крейсера я приволок пять трехлитровых банок свежезасоленной и безумно вкусной селедки, которой, как оказалось, мне и пришлось питаться следующие несколько недель до отъезда.
Тогда денежное довольствие военнослужащим государство платить не любило. Не то чтобы совсем не выдавали, а дозированно. Чтобы ноги не протянули. И вполне нормально было получить в мае зарплату за половину марта с клятвенным обещание в июне выдать даже всю апрельскую. А с отпусками было сложнее. Надо выдавать все. Или, по крайней мере, большую часть. А мы летнего отпуска не ждали. Семьи на юг отправили со всей наличностью, а теперь сидели в казарме и ждали денег, которых едва хватало на сигареты. Командование, естественно, ужом вилось, чтобы выбить нам отпускные, но, увы, даже адмиралы не всегда могут командовать береговыми финансистами. Вот и приходили мы каждое утро в казарму и слонялись по ней до вечера, чтобы на следующий день повторить все тоже самое по кругу. А все мое домашнее меню состояло из этой самой молодой селедочки. Хлеб брал с берегового камбуза, благо с этим, проблем не было. Масла в холодильнике было с достатком. При сдаче корабля интендант сэкономленные излишки с непонятной щедростью раздал всем желающим. Утром встал. Намазал на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. Запил чаем и на службу. Вечером пришел и повторил утренние действия. Зашел на выходные боевой товарищ, принес фляжку со спиртом. Намазал себе и товарищу на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. И в тарелку, по-праздничному, положил селедки с лучком. Хорошо, если у товарища пара картофелин нашлась для гарнира. Выпили. Закусили. И так почти две недели. К тому моменту, когда деньги наконец выдали, я на селедку эту без содрогания смотреть не мог, а в холодильнике из пяти банок осталась всего одна.
А когда я с семьей вернулся из отпуска через два с половиной месяца, жена, заглянув в холодильник, пока я разбирал вещи, достала эту последнюю банку, вытащила рыбешку, попробовала, и с восхищением констатировала:
- Ах, какая селедочка! Каждый день, ела бы...

Дембельский мундир

«В человеке всё должно быть
прекрасно — погоны, кокарда,
исподнее, иначе это не человек,
а млекопитающее»
(Кто-то из великих)

То, что моя карьера на флоте ограничится воинским званием капитан-лейтенант, я узнал еще до выпуска. Перед свадьбой. Отец, флотский офицер со стажем, просто и доходчиво объяснил мне, что моя женитьба ставит крест на любом продвижении по службе в связи с тем, что кое-какие родственники моей жены еще в начале восьмидесятых эмигрировали в заокеанские «палестины», где и пребывали в настоящее время. Отец ни в коем случае не отговаривал меня, а просто констатировал факт, который я принял как должное и мыслями о адмиральских погонах больше не заморачивался, заранее представив себя вечным «пятнадцатилетним капитаном». Еще большую уверенность в этом мне добавил наш особист, мой сосед по Севастополю, тоже выпускник Голландии, перековавшийся в чекиста. Мужик он был неплохой, шпионов в каждом не искал, гадостей не делал и собственно выполнял какую-то свою работу, о которой мы только могли гадать и фантазировать. Поздравив меня после построения на пирсе со старлеем, он мягко и с сочувствием добавил, что следующее звание у меня последнее по понятным ему и мне причинам. Я молча согласился, чем дело и закончилось.
Осенью 1990 года наш экипаж в пожарном варианте отправили в Северодвинск вытаскивать до конца навигации К-129 в родную базу, при этом отстранив нашего командира по политико-моральным причинам и поставив над нами старого и опытного капитана 1 ранга Водореза. Экипаж, который мы меняли, был мне очень хорошо знаком. С ними я впервые ходил в море лейтенантом, и собственно, старые управленцы этого экипажа и стали моими учителями и экзаменаторами, что дорого стоило. Экипаж, который приехал на три месяца, как правило расселяют по остаточному принципу, так что с номерами в офицерских гостиницах было напряженно, и так сложилось, что почти три недели мне пришлось жить в общежитии на Портовой в номере второго управленца 129-ой Сереги Пасечника. Номер был семейный, двухкомнатный и сам Пасечник в нем не жил. Серега за время ремонта перевелся куда-то в военную приемку на заводе и вроде как уже получил квартиру, в которой и обитал, готовя ее к приезду семьи, и в свой номер в гостинице наведывался нечасто. Я как-то случайно выполз на него в один из первых дней и он милостиво предоставил мне свои апартаменты, одна из комнат которых была забита шмотками, а вторая была жилая, и даже с черно-белым телевизором. И как раз в эти же дни Сереге присвоили капитана 3 ранга, и он от широты душевной подарил мне на память две пары погон. Капитан-лейтенантских. На будущее. Одни на китель, черные повседневные, и одни на рубашку. Белые. И что главное, что обе эти пары были с шитыми звездами. Не с военторговскими бледно-желтыми штамповками, а именно вышитые на погонах, как у адмиралов. Естественно, поменьше. Понравились они мне, слов нет. Чего скрывать, некое франтовство в форме я любил, а сам Серега, был еще тот флотский щеголь. И хотя мне до капитан-лейтенанта был еще целый год, уже тогда залезла мне в голову мысль, раз уж выше каплея мне не подняться, то надо бы мне оформить парадный мундир так, чтобы глаза слепил, внушал уважение и остался на всю жизнь. Юношеские глупости, говоря более понятным языком.
Летом следующего года в отпуске в Севастополе я этим вопросом и озаботился. Сначала срезал с какого-то оставшегося от отца мундира старорежимные, послевоенные медные пуговицы, найдя среди вещей даже приспособление для их чистки. А когда мама поинтересовалась, зачем мне эти пуговицы, и я обрисовал ей свой замысел, она порылась на антресолях и достала откуда-то из чемоданов огромный отрез сукна для пошива формы старшего офицерского состава, оставшийся в семейном загашнике со времен службы отца. Потом я купил себе щегольские шитые лавровые ветки и якоря на воротник, вышитые металлической нитью, цвета благородно потускневшего золота. Через тестя вышел на мастерскую, где обшивали черноморских адмиралов, и заказал парадные погоны капитан-лейтенанта с вышитыми звездочками, а в сквере на Советской у собора Павла и Петра, где по воскресеньям собирались филателисты, нумизматы и фалеристы, нашел изумительно красивые ручной работы инженерные раздвижной ключ и молоток на погоны, выпиленные явно еще лет двадцать назад. Военно-морское звание с приставкой инженер отменили еще в 1984 году, но даже на нашем выпуске в комплект офицерского обмундирования училищные интенданты насыпали щедрой рукой по горсти этих вышедших из употребления знаков. Вот и захотелось мне выпендриться по полной программе. Завершающим штрихом была покупка гражданского черного галстука нормальной длины, который можно было завязывать классическим узлом, а не застегивать, как сопливчик на шее.
Так что после отпуска вернулся я в Гаджиево подготовленный и снабженный всем необходимым атрибутами для создания «мундира мечты». Парадный мундир у меня, естественно, имелся. Еще лейтенантский. Новенький и нетронутый. Разве что пару раз надевал на какие-то добровольно-принудительные мероприятия. И к счастью, живот за прошедшие годы у меня не вырос, оттого сидел он на мне великолепно. Но для моих целей он уже не годился. Нужен был подход к военторговскому ателье, обшивавшему офицеров по нарядам. В ближайшие годы мне такой наряд не светил, но выручило знакомство с одним старшим мичманом из гарнизонной вещевой службы. Первый год службы я жил в доме N 63, напротив дома N 57, в котором эта самая служба и располагалась. Ну и как-то раз случайно поучаствовал в пьянке с офицерами тыла, куда забрел и этот мичман, с которым с тех пор у меня установились очень хорошие отношения. Он и свел меня с женщиной, одним из мастеров этого ателье. Сначала она не очень хотела заниматься индивидуальным пошивом вне рамок ателье, но когда я выложил рулон сукна на стол, впечатлилась его старорежимным качеством и сразу поменяла свое мнение. В итоге сговорились на том, что шьет она мне форму бесплатно, но за это берет отрез еще на один комплект формы для своего мужа. Я согласился, и уже через три недели и две примерки забрал у нее из дома идеально сидящий на мне комплект из брюк и мундира уже с моими пуговицами и нашитыми галунами на рукавах. Я хотел еще и жилетку, но увы, на нее материала уже не хватило. Далее вечерами я неспешно украшал мундир заготовленной фурнитурой. Более всего пришлось потрудиться над погонами, для которых подошли только третьи вставки, вырезанные мной из очень твердого пластика, найденного на корабле, после чего погоны стали идеально прямые и, как мне казалось, могли предохранять плечи от удара тупого меча. То, что руку высоко поднять стало проблематично, меня волновало не сильно. Военные торжества были нечасты, так что неудобство было вполне терпимым и скрашивалось строгой красотой идеально ровных погон. Так что к моменту, когда мне озвучили приказ о присвоении мне воинского звания капитан-лейтенант, у меня в шкафу уже висел идеальный «дембельский» мундир, который по моему разумению вряд ли пришлось бы надевать в ближайшее обозримое время.
Шла осень 1991 года. Уже отшумели августовские события в Москве. Уже начался парад «суверенитетов», уже понеслись непонятные реформы в военной структуре, были устранены все военно-политические органы, и бывшие замполиты пребывали в удивленном изумлении, пока еще не понимая, что их ждет в будущем. И над всей территории страны бурлила грязевым вулканом политическая суета. Где-то в конце ноября в гарнизон пожаловал свежеиспеченный глава администрации Мурманской области. Командование, настороженно взиравшее на бурные перемены, решило встретить комиссара новой власти торжественно и с почтением, для чего от всех экипажей была дана команда выделить энное количество офицеров и мичманов в Дом офицеров. И обязательно в парадной форме, при наградах, слава богу, без кортиков, видимо, чтобы ослепить вестника перемен всем своим военным антуражем. Личного состава у меня не было, на вахте в этот день я не стоял и не заступал, и ожидаемо оказался в «списке приглашенных» в Дом офицеров. С утра, накинув белоснежную сорочку с запонками, затянув на шее галстук классическим узлом и закрепив его заколкой с ювелирно выпиленным силуэтом БДРа, я облачился в свой парадный мундир, предварительно начистив пуговицы. На мундире кроме неуставного белого «поплавка» с шильдиком «СВВМИУ», скромно висели две юбилейных медали. «70 лет Вооруженным силам СССР» и «песочная», за десять лет безупречной службы. Последнюю, еще летом, мне с удивлением выдал командир, месяца за два до присвоения нового звания, не зная, что в училище я пришел со срочной службы. Постоял, порадовался этой неземной флотской красоте в зеркале и отправился в Дом офицеров.
Народа в ДОФ нагнали вагон и маленькую тележку. Притащили даже сухопутных ракетчиков, державшихся особняком и тоже не понимавших, для чего они здесь. Глава администрации запаздывал и народ слонялся по холлам и в фойе, курил, трепался обо всем и ни о чем в ожидании начала представления. Тут же присутствовала большая группа начальников, от командующего флотилии до всех командиров дивизий и их заместителей, кстати, прибывших все как один, в повседневной форме.
И вот тут нелегкая и вынесла меня во всем моем недозрелом великолепии прямо на начальника штаба нашей дивизии, который всего пару недель назад выходил с нами в море и с которым неоднократно приходилось сталкиваться в кают-компании и курилке. Капитан 1 ранга Боков походя мазанул по мне взглядом, и видимо, зацепился за молоточки на погонах. Остановился. Повернулся. Внимательнее осмотрел меня, упакованного в «дембельский» мундир.
- Железнодорожник?
Откровенно говоря, я растерялся.
- Никак нет, товарищ капитан 1 ранга... а...
- Путеец, значит... На каком локомотиве катаетесь?
Я уже понял, о чем идет речь, но скромная гордость корабельного инженер-механика и вполне оправданные опасения получить по шапке гораздо больше ожидаемого заставило меня молчать и тупо смотреть куда-то выше глаз начальника в то место на лбу, где индийские женщины рисуют точку. А начальник штаба, видимо выудив из глубин памяти мою фамилию, продолжил.
- А почему без аксельбанта, товарищ машинист? Вот, бл...я думал, что только штурмана словно павлины украшаются, а ты, Белов, и их перещеголял... Весь расшитый как гусар перед светской случкой. Ваши кувалды уже лет десять назад отменили... Ты тогда еще бескозырку, наверное, носил...
Я стоял и обтекал. А начальник штаба, поупражнявшись в изящной словесности еще несколько минут, посмотрел по сторонам, еще раз с кривоватой ухмылкой оглядел меня с ног до головы и отдал четкую команду.
- Товарищ капитан-лейтенант, чтобы через три минуты глаза мои тебя здесь не видели. Слесарный инструмент с погон снять! Доложишь командиру о сделанных мной замечаниях и их устранении! Павлин, бля... Бегом отсюда! Не дай бог на глаза командующего выплывешь, обстрогает до костей всех...
Команду начальника я выполнил быстро, почти стремительно и главное, с удовольствием. В обед на построении доложился командиру, который отреагировал на удивление демократично, лишь ласково обматеря меня один на один, и даже не поинтересовавшись, выдернул ли я из погон инженерные знаки.
Больше свою «дембельскую» парадку мне надевать не довелось. Через месяц не стало Советского Союза. А с ним ушли в прошлое многие правила и законы, до этого казавшиеся нерушимыми и вечными. А еще через четыре года мне присвоили звание капитана 3 ранга, до которого я и не рассчитывал дослужиться, и свой щегольской парадный мундир я с чистой совестью подарил соседу по подъезду, старшему лейтенанту, на которого он сел как родной. Новую парадную форму старшего офицера я уже не стал создавать, а когда еще через несколько лет уволился в запас, в военкомате с огромным удивлением узнал, что каким-то воистину фантастическим образом стал уже капитаном 2 ранга, что, впрочем, никак не отразилось на размере моей пенсии...