" ТУНГУСский метеорит ".

Это было великое время, когда разваливался Советский Союз. Сначала у корабельных офицеров был большой праздник, когда им объявили, что призывать на флот, как и во всю Советскую Армию, всяких киргизов, узбеков и прочих туркменов больше не будут. И когда уже имеющиеся дослужат - всем будет хорошо. Но праздник был недолог, и комбаты с группёрами даже не успели полить друг друга в коридоре шампанским. Потому что следующим же призывом пошли те, кого в советские годы не призывали: народы Крайнего Севера. И это подчас было пострашнее любой Средней Азии.

Он свалился на наш корабль внезапно, как метеорит. И, естественно, звать его стали точно так же. Потому что звать, как было написано в военном билете, было невозможно: русский язык неспособен переварить пять букв Ы в имени-фамилии-отчестве.
Айдыл Ымыргенович Шыырап был восьмым ребенком в своей семье, и его порядковый номер был далек даже от середины полного списка. Детей в семье было так много, что сперва закончились национальные имена, потом интернациональные, а потом у родителей закончилась фантазия. Поэтому самого младшего брата Айдыла звали Ильич, а самую младшую сестру - Пенсия. Я искренне надеюсь, что Ильич Ымыргенович и Пенсия Ымыргеновна до сих пор живы, здоровы и у них всё хорошо.
Но это всё мы узнали потом, потому что вначале Айдыл Ымыргенович по-русски не говорил и русский не понимал. По этой причине его не распределили ни в одну боевую часть, зато за него, засучив рукава, взялся замполит. Переворотив справочники, зам узнал, что тунгусы - это те же эвенки. С чувством выполненного долга зам, взяв с собой Шыырапа, отправился на эсминец «Быстрый» (в народе - «Вялый»), где по данным разведки служил русскоговорящий эвенк.
Тут его ждало первое разочарование. Выяснилось, что «Дед Мороз был пьян сам по себе, а Снегурочка - сама по себе». И тунгусы с эвенками настолько различаются меж собой, что их языки не имеют никакого сходства. Примечательно, что даже сейчас все справочники относят тунгусов к эвенкам, и даже всезнающая «Википедия» грешит этим, но я-то знаю лучше, поскольку учился на собственном опыте, а не на справочниках.
Дальше у зама начались мытарства: он ходил по всей эскадре, выискивая на кораблях, в гараже и подсобном хозяйстве всевозможных алеутов, коряков, нанайцев и прочих чукчей. С одной-единственной целью: найти переводчика. Но Шыырап продолжал смотреть на зама своими добрыми, воловьими глазами и мотал головой.
Энергия у замполита закончилась недели через три. И он пришел к старпому, чтобы передать Метеорита в какую-нибудь боевую часть. Хотя «какую-нибудь» - это было слишком сильно сказано. Иного пути, кроме Службы снабжения, у Шыырапа не было. В самом деле, не отправишь же его в штурмана? А в ракетчики или торпедисты - это ж куда у нас ракеты полетят и торпеды поплывут? И в связисты его нельзя, там русский язык нужен. И в механики ни в коем случае - у нас котлы со всеми их многочисленными защитами от дурака и вполне себе русскоговорящие макаки взрывали, а уж такой...
В общем, все дороги вели к снабженцам, но напрямую ко мне замполит привести это чудо не мог. Потому что у замполита еще оставалась совесть. Немного, но оставалось. К тому времени в основном его стараниями в моей службе снабжения из 14 человек срочной службы насчитывалось:
- литовец - 01 штука;
- один русский (до сих пор не пойму, как он туда затесался);
- два бульбаша-буддиста (причем братья-близнецы, которых я начал различать только к концу их службы, а буддисты потому, что вывести их из себя было невозможно в принципе);
- два хохла (в том числе один западенец, что само по себе страшнее атомной войны);
- два узбека;
- один казах;
- один дагестанец;
- один черкес;
- один азер;
- один каракалпак;
- и венчал этот зверинец самый настоящий, «марочный» еврей - причем из Биробиджана, из той единственной еврейской семьи в Еврейском автономном округе, главу которой раз в год показывали во всех теленовостях, это был его дедушка.
В таком интернационале не хватало только тунгуса - и вот он появился! Этому радостному событию предшествовал задорный торг работорговцев, прошедший в каюте старпома. За столь ценный подарок со стороны командования я, к тому времени уже матерый старлей, умеющий глядеть в перспективу, потребовал от командования документы на отпуск, переходящий в увольнение, для своего самого злобного годка.
Спор длился долго. Для военнослужащих срочной службы в принципе нет ничего слаще, чем отпуск, переходящий в дембель. Особенно на Дальнем Востоке, где дальняя дорога позволяет отправится на гражданку еще до приказа Министра обороны. Это поощрение применяется к лучшим из лучших, передовикам и стахановцам.
Мой злобный годок не был не только лучшим из лучших, он не был даже лучшим из худших. А еще он был дагестанцем со всей присущей дагам неукротимостью. На дрессировку этого вайнаха я потратил целый год, а он, в свою очередь, провел этот год в основном в карцере и цепном ящике. Где жратву бросали сверху, а ходить можно было только под себя. В среднем раз в две недели за ним бегал дежурный по кораблю со штатным оружием, снятым с предохранителя, с досланным патроном и криком: «Убью накуй!» Четырежды командир клялся своим здоровьем, а старпом бесчисленное множество раз - моим, что этот джигит уйдет на гражданку 31 декабря в 23 часа 59 минут и ни секундой ранее. Обо мне и говорить не стоит: всю военную карьеру этого джентльмена я разрабатывал наиболее изуверские способы его убийства. Потому что просто сварить его в кипящем комбижире, предварительно содрав с него живьем кожу и посыпав солью, казалось мне недостаточной сатисфакцией за выпитую у меня кровь и разорванный мозг.
Именно поэтому договорно-рабовладельческий процесс продолжался достаточно длительное время. Несколько раз меня выносило из старпомовской каюты могучими ебуками. Но я успевал выкрикнуть: «Тогда трахайтесь с ним сами!», после чего переговоры продолжались.
Я знал, чего добиваюсь, и понимал, что овчинка выделки стоит. И когда мы наконец стукнули со старпомом по рукам, я дождался, пока писарчук подготовит и принесет все необходимые документы и объявил своему подразделению большой сбор.
Дальше начался процесс, который никогда не опишут ни в одном учебнике по воспитательной работе в СА и ВМФ. Но на котором стоит и будет стоять российский флот. Вкратце представив личному составу молодое пополнение в лице Шыырапа, я воздел к небу руки с документами на увольнение. Долго тряс ими. Сунул эти документы каждому под нос, дав возможность разглядеть все печати и подписи. И делал это до тех пор, пока у личного состава изо рта не стала капать пена на палубу. Оттолкнув дага, который обнимал меня за ноги и со словами «Атэц радной!» норовил поцеловать руку, я заявил, чтобы он не обольщался. Что сойдет он с корабля, несмотря на все продемонстрированные документы, тогда, когда захочу я. А я захочу тогда, когда эта обезьяна (и мой указующий перст впился в бедного Шыырапа) начнет меня понимать и станет бодро лопотать по-русски. После чего дал команду: «Разойдись!».
Но быстро никто не разошелся, все сочувствующе смотрели на ничего не понимающего Шыырапа. Каждый пожал ему руку, а годок - кок-инструктор даже приобнял его и сказал: «Дэржись, джан!..»
На следующее утро, во время подъема флага выяснилось, что Шыырап начал меня понимать. На второй день он по-русски обратился к дежурному по камбузу, отчего мичман в ужасе бежал, теряя на ходу колпак и повязку. К исходу третьего дня бедный тунгус под руководством дирижирующего дагестанского наставника без запинок и с выражением прочитал перед дверью моей каюты «Белеет парус одинокий». Отчего у проходящего в этот момент мимо замполита началась форменная истерика.
Спустя несколько лет, уже на гражданке, я услышал достаточно интересный анекдот. О том, как провинциальный город был весь обвешен афишами гастролирующего цирка. Афиши гласили: «Невиданное чудо! Летающие и поющие крокодилы» На премьеру набился полный зал, все ждали, где и как их будут обманывать. Но обмана не было: на арену вылетели крокодилы, которые стали летать по кругу и человеческими голосами петь детские песенки.
Наконец под аплодисменты обалдевшей публики они улетели, и только самый маленький, вконец устав, приземлился прямо на колени дородной тетки в первом ряду. Тетка погладила тяжело дышащую рептилию по голове и спросила:
- Миленький, кто же вас этому научил?
У крокодила из глаза скатилась слеза, и он по-человечески ответил:
- Тетенька, вы бы знали, как нас пиздят!..
Так вот, для меня этот анекдот ничего нового не открыл. По этому принципу строится вся военная служба. Можно месяц искать переводчика, а может решить вопрос по-другому, и - кардинально. Потому что на флоте никому не интересно, каким образом ты станешь решать невыполнимую задачу. Ты просто должен её выполнить. У американцев есть такое расхожее выражение: «Do or die» - «Сделай или сдохни». В России говорят: «Сдохни, но сделай». Таким образом, смерть не является у нас достаточным основанием для невыполнения поставленной задачи.
Вы спросите: что было дальше? Дальше продолжилась служба, и у Шыырапа она до самого увольнения прошла в камбузной посудомойке, где за два с года он сделал выдающуюся карьеру до должности старшего посудомойщика и звания старшего матроса. Он был весьма старательным, и с его приходом посудомойка засияла, как у кота яйца.
Что же касается замполита, то ему Шыырап вновь понадобился ровно через год. Зам ввалился в каюту ко мне, релаксирующему над квартальным отчетом, и заявил, что научный анализ исходящей с корабля корреспонденции позволил ему установить непреложный факт: единственный человек, не отправивший за год ни одного письма, находится в службе снабжения. И с этого человека надо строго спросить, пока с нас самих не спросило высокое замполитовское руководство. Зам у нас был достаточно мирным, «вегетарианским», то есть, людей не ел, жить не мешал, к тому же мы уже видели, как на некоторых соседних кораблях замполиты, оставшись без партийного контроля, съезжали крышей или переобувались в воздухе. Поэтому спорить я не стал, и мы пошли в столовую команды строго спрашивать с Шыырапа. Тогда-то мы и узнали, что письменность у его народа закончилась в 1929 году по уже указанной выше причине, а ближайшая почта находится в райцентре, в двух неделях езды на собаках от их родового стойбища. Из этого райцентра его, собственно говоря, и призвали весьма брутальным способом, когда он приехал в магазин, задав перед призывом один-единственный вопрос: сколько вёсен видел?. А поскольку в устном тунгусском всё, что больше трех, обозначается цифрой «много», то он был тут же, у магазина, признан райвоенкомом годным к прохождению срочной службы.
Замполит ушел расстроенный, а меня вдруг осенило:
- Так родители не знают, что тебя призвали? Они же, наверное, с ума сходят...
- Не сходят, - рассмеялся Шыырап, сидя на столе и болтая ногами. - Старший брат за солью в райцентр поехал, через два года вернулся - в армии служил. Третий брат за порохом поехал - не вернулся. Думали, в армии служит, а снег сошел - оказалось, росомаха задрала. Младшие подросли, родителям помогают, - и все это было мне преподнесено с такой детской непосредственностью, что понадобилось какое-то время, чтобы обдумать все сказанное и разложить в голове по полочкам.
Демобилизовывал Шыырапа я собственноручно. Потому что он это заслужил. И не только проводил его с корабля, но и отвез на машине на железнодорожный вокзал Владивостока, взял в кассе билет по ВПД и посадил в вагон. С трудом подняв и передав ему на прощание скромный узелок с нажаренными коками пересушенными отбивными, типа «уши спаниеля», из расчета на месяц пути. Перед этим мы немало времени провели с ним над картами нашей бескрайней Родины, разбираясь с его будущей логистикой. Которую я потом расписал ему по пунктам прямо на последней странице его военного билета. И был очень рад, когда спустя три-четыре месяца получил открытку, судя по почтовому штемпелю, из того самого райцентра, где есть соль, порох и почта. В открытке были два слова печатными буквами: «ЯДОМА ПАСИБА».
За эти годы мне его часто не хватало. Особенно в сложных жизненных ситуациях не хватало его умения смотреть на жизнь и все ее проблемы незамутненным детским взором. Мы много чего приобрели, цивилизовавшись.
Но иногда кажется, что потеряли еще больше.

Редкое имя


-Уважаемые пассажиры! Рейс 1454 Петрозаводск - Москва задерживается по техническим причинам. О времени вылета будет объявлено дополнительно.

- Опппа! Вот это приплыли! - дремавший напротив, капитан-лейтенант вскинул голову и с досадой стукнул кулаком по подлокотнику, - Не хватало еще здесь застрять!
- Ну, надо ж так, под Новый год... - мрачно процитировал я Высоцкого, - Досадно! Как бы не пришлось в Петрозаводске праздновать... Есть хоть к кому пойти, если не дай Бог отменят?
- Да откуда?.. - невесело протянул он, -Перспектива нерадостная. Меня в Москве ждут - жена с дочкой отбыли неделю назад, сам только вчера с железа. Из Мурманска Аэрофлотом хрен улетишь, военным бортом сюда закинули ночью - друг помог. Сидел, ждал... Удачно еще с утра кто-то билет на вечерний рейс сдал - ну, думаю, повезло, Новый год с семьей встречу...
- Хочешь рассмешить Бога - расскажи ему о своих планах, - невесело пошутил я, - Мне-то проще, в общагу вернусь, если не улечу - там встречу. Не хотелось бы, конечно - друзья в Москве ждут...
Но, если так случится и некуда будет податься, поехали со мной? Не здесь же сидеть, в самом деле.
- Благодарю. Но будем надеяться на лучшее... Еще не вечер, - ответил каплей, тоже словами Высоцкого, - Куришь? - тряхнул он пачкой «Стюардессы» и приглашающе кивнул на выход.
- У меня свои, - я извлек из сумки пачку «Беломора».

Мы вышли из приземистого одноэтажного здания аэропорта Бесовец.

- Будешь? - вытащил он из внутреннего кармана большую плоскую фляжку с янтарной жидкостью.
- Коньяк?
- Ну, типа того. Настойка. Шило на морошке.
- Не откажусь, но чисто символически. Я все-таки надеюсь, что посадку объявят до Нового года, а в Москве нужно быть относительно трезвым.
Каплей открутил высокий колпачок и наполнив его, протянул мне.
- Ну, чтобы Новый год в Москве встретить! - я опрокинул импровизированную рюмку, по пищеводу пошло приятное тепло.
- Хороший тост! - он, в свою очередь, тоже выпил и закрутив колпачок, убрал фляжку в карман.

Легкий ветерок гнал по летному полю языки поземки. Поодаль, освещенный прожекторами, стоял ЯК 40, который еще час назад должен был нести нас в столицу. Аэродромные специалисты копошились под крылом, рядом притерся «ЗиЛ» с будкой, от которой тянулись к самолету какие-то шланги.

- Любая техника склонна к поломатию, - философски изрек я, затушив беломорину об край урны.
- Это точно, - откликнулся мой товарищ по несчастью, - Хорошо, что здесь, а не в воздухе...

Мы вернулись в зал ожидания и вновь устроились на скамейках.
- Играешь? - Кивнул он на гитару в клеенчатом чехле.
- Немного, - улыбнулся я, - Показали во дворе пацаны пару аккордов...

Гитару я тогда обычно таскал с собой. И не потому, что прямо уж, крутой музыкант. Какое там! Просто в те далекие времена гаджетов с кучей музыки в карманах не носили. Даже кассетных плееров у нас в стране еще не было. И человек с гитарой, обычно, с удовольствием принимался в любую компанию. А в компании всегда предложат выпить-закусить. Что еще нужно вечно голодному и безденежному студенту? Когда я понял, что можно таким образом монетизировать свое умение петь и играть, жить стало не в пример веселее.
Компании случались разные, и поэтому репертуар мой был весьма обширный. От дореволюционных романсов и песен военных лет до Beatles и советской эстрады. Плюс бардовская классика и, разумеется, Высоцкий - он был любим всеми.
Да и прекрасный пол охмурять гитара очень помогала - чего уж скрывать!

- Спой что-нибудь? - попросил каплей, - Скучно просто так сидеть.
Я покосился на карман его шинели, каплей понимающе усмехнулся и вытащил фляжку. Выпив, я протянул ему колпачок, он сноровисто нацедил себе и тоже опрокинул.
- Чего бы ему спеть-то - размышлял я, подстраивая гитару, - Он ведь говорил, что подводник... Высоцкого?.. Нет. «Спасите наши души» точно не зайдет сейчас... О!.. Вспомнил! У Городницкого же есть про подводников!

Я решительно ударил по струнам:

На что нам дети, на что нам фермы?
Земные радости не про нас.
Всё, чем на свете живём теперь мы,
Немного воздуха и приказ.
Мы вышли в море служить народу,
Да что-то нету вокруг людей.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где...

Каплей весь подался вперед, внимательно слушая слова. Я продолжал:

Здесь трудно жирным, здесь тощим проще,
Здесь даже в зиму стоит жара,
И нету поля, и нету рощи,
И нет ни вечера, ни утра.
Над нами, как над упавшим камнем,
Круги расходятся по воде.
Подводная лодка в глубины канет
Ищи её неизвестно где...

К нашей скамейке стали сходиться заскучавшие в ожидании пассажиры.

Нам солнце на день дают в награду,
И спирта злого ожог во рту.
Наживы ради снимают бляди
Усталость нашу в ночном порту.
Одну на всех нам делить невзгоду,
Одной нам рапорт сдавать беде.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где.

В одну одежду мы все одеты,
Не помним ни матери, ни жены.
Мы обтекаемы, как ракеты,
И, как ракеты, устремлены.
Ну кто там хочет спасти природу
И детский смех, и весенний день?
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где.
Подводная лодка уходит в воду
Ищи её неизвестно где!..

- закончил я песню, резким боем, завершив аккомпанемент.

- Супер! - выдохнул каплей, — Это чья песня, это кто написал? Высоцкий?
- Нет, это Городницкий, - отложил я гитару.
- Здорово! А давай еще что-нибудь, - он запустил руку в карман, готовясь вытащить фляжку...

- Внимание. Начинается посадка на рейс 1454 Петрозаводск - Москва. Пассажирам просьба пройти к стойке номер два! - раздалось из висевшего над нашими головами динамика.

- В другой раз! - торопливо засовывая гитару в чехол, откликнулся я.
У стоящей неподалеку, белой «Волги» открылись двери, пассажир, в кофейного цвета дубленке, извлек с заднего сидения сумку, обняв, похлопал по спине водителя, и скорым шагом направился к дверям аэровокзала. Что-то в его походке показалось мне знакомым, но вспоминать кто бы это мог быть, не было ни времени, ни желания. Обнаружив отсутствие очереди у междугородного телефона-автомата, я предпринял попытку дозвониться до Москвы и сообщить, что вот он - я, сажусь в самолет и готовьте оркестр, цветы, барышень и чепчики.
Зловредный автомат, сожрав три пятнашки, на четвертой, всё же, соединил. После нескольких длинных гудков раздался щелчок и ... тишина, прерываемая какими- то шорохами и треском, явно электрического происхождения.
С досадой убедившись, что шестьдесят копеек были потрачены напрасно, я прекратил попытки дозвониться и пошел к стойке, где оставались всего два пассажира. Остальные выходили к самолету. В двери мелькнула знакомая черная шинель.


* * *
- Добрый вечер, - поприветствовал я соседа по креслу. Стюардесса, включив тумблер на переборке, уже поднимала за мной трап, двигатели шелестяще гудели, пассажиры в нетерпении пристегивались.
- Добрый вечер, - кивнул он, убирая с сидения шарф и перчатки.
Ну, конечно! Давидян! То-то мне походка знакомой показалась. Я устроился в кресле, застегнув ремень. Он внимательно посмотрел на меня.

- Мы не могли встречаться, молодой человек? Не могу отделаться от мысли, что я вас где-то видел, причем совсем недавно.
- Видели, Людвиг Карапетович. Седьмого ноября, на выставке у вас в мастерской, в котельной. Там народу много было.
- Точно! - просиял он, - Вспомнил! Ты же с Мигуновым приходил, верно?
- Да, с ним, - кивнул я.
- Народу изрядно было, со многими толком и не пообщался. Ты тоже музыкант? - поинтересовался Давидян.
- Не-е, это Мигунов музыкант, а я так - погулять вышел!
- Но имеешь отношение, - посмотрел он на гитару.
- Некоторым образом - улыбнулся я, - Немного играю, на любительском уровне. А так - студент. На архитектурном, у Орфинского.
- А-а-а, - понимающе кивнул он, - Композиционное моделирование у вас Маркарян читает?
- Ага...
- И как успехи?
- Ну-у-у... - протянул я смущенно.
- Понятно, - улыбнулся он.


- Уважаемые пассажиры, через пятнадцать минут наш самолет совершит посадку в городе-герое Москве, аэропорт Быково. Пожалуйста пристегните ремни и приведите спинки кресел в вертикальное положение, - раздалось из динамиков.
- Ну, вроде к Новому году успеваю, - довольно произнес мой сосед и щелкнул замком ремня, - Тебя подвезти из аэропорта? Меня встретят на машине.
- Буду очень признателен, - я благодарно склонил голову, - Мне бы до ближайшего метро, дальше доберусь как-нибудь.
- А ты куда вообще попадаешь?
- В Останкино, - ответил я, надеясь в глубине души, что Давидян поедет в ту же сторону, но на этом фортуна решила, что хватит с меня и того, что до метро отвезут.
- Я еду в Лефортово, до «Авиамоторной» подвезу.

Мы вышли на площадь перед аэровокзалом. Из стоящей неподалеку «Волги», такое впечатление, копии той, петрозаводской, которая привезла Давидяна в аэропорт, выбрался необъятных размеров бородатый мужик и раскинув руки, восклицая что-то по-армянски, кинулся к прибывшему. Они, обнявшись, похлопали друг друга по спине, затем Давидян что-то сказал своему собеседнику, тот повернулся ко мне, перейдя на русский:

- Конечно подвезем, о чем разговор, дорогой! Хорен, - протянул он мне руку, представляясь.
- Арне- ответил я на рукопожатие
- Арно? - удивился Хорен, - Как Бабаджанян, да?
- Не совсем, - улыбнулся я
- Это как?
- Ну, Арне это финское имя.
- Ты финн?
Я утвердительно кивнул.
- Ха! Ты финн, я армянин, а встретились в Москве. За дружбу народов нужно выпить! - Хорен открыл багажник и извлек оттуда бутылку коньяка и вложенные друг в друга серебряные стопки.
- А как же?..- я с удивлением посмотрел на машину, затем на бутылку.
- Э-э-э-э, - отмахнулся тот, сноровисто разливая прямо на капоте, - Самвэл за рулем, он не пьет. Садись с ним рядом, а мы сзади устроимся.

Самвэл, молчаливый парень лет тридцати, гнал, как профессиональный раллист. Тридцать пять километров от аэропорта до метро мы пролетели, как мне тогда показалось, минут за пятнадцать. Он, включив аварийку, прижался к тротуару, я посмотрел на часы.

- За полчаса до ВДНХ доберешься, не волнуйся, - успокоил Самвэл, вылезая из машины.
- Спасибо, Хорен, спасибо Людвиг Карапетович, - обернулся я назад, - С наступающим вас!
- С наступающим! - улыбнулся Давидян, пожав мне руку, - Хорошо встретить Новый год!
- С наступающим, Арно! - моя ладонь полностью утонула в волосатой лапище Хорена, -Приятно было познакомиться!
Он, опустив стекло, что-то коротко сказал по-армянски Самвэлу, открывающему багажник. Я, попрощавшись, захлопнул дверцу и поежился от резкого порыва ветра.
Подошедший Самвэл протянул мне сумку, гитару и холодную бутылку шампанского:
- Это тебе в подарок от дяди Хорена! Пусть Новый год принесет тебе удачу!


* * *

И что бы мне догадаться позвонить еще от «Авиамоторной» прежде, чем нырять в метро?! Нет, даже в голову не пришло! Хорошо хоть, поднявшись на поверхность, сообразил. Автомат, проглотив двушку, исправно соединил. Пара длинных гудков и...:

- Аллооо!..
- Здравствуйте, Алевтина Орестовна, с наступающим вас!
- О-о-о! Какие люди в столицу пожаловали! С наступающим, Арне, рада вас слышать! - откликнулась соседка по коммуналке, в которой проживали Олег с Ритой. Вместе с коими я и собирался идти праздновать Новый год к друзьям, жившим неподалеку в отдельной квартире, откуда даже можно было выбраться на крышу дома, где, собственно, и планировалось мероприятие.
- Я поражаюсь вашей памяти на голоса - ведь я всего только раз вас застал, когда приезжал, - сделал я неуклюжий комплимент.
- Ну, а что вы хотите, голубчик? Издержки профессии - хохотнула она, - Сорок лет работы педагогом по классу вокала никуда не денешь. Да и голос ваш трудно с чьим-то спутать. Запоминающийся... Ох, простите! Заболтала вас, а ведь Риточка говорила, что вы будете звонить. Должна вам сообщить, что они с Олегом уже ушли и просили передать, чтобы вы ехали в Коньково. Потому, что место встречи, которое изменить нельзя, теперь изменилось. Она сказала, что Юра с Олей получили трехкомнатную квартиру, буквально перед Новым годом, и предложили совместить Новый год и новоселье. Но телефон им еще не подключили. Так, что все они сейчас уже там. Вы звонили?.. Был звонок по межгороду, но сегодня такая отвратительная связь - я сняла трубку, а там только какие-то щелчки... Господи, вам же надо ехать, а я отвлекаю! Время-то уходит!.. Сейчас я вам продиктую как добраться...

М-да... Это я удачно позвонил. Ведь, реши сейчас нагрянуть без звонка, как обычно и делал, обходясь сообщением за пару дней до прибытия, пришлось бы встречать Новый год в обществе милейшей старушки Алевтины Орестовны. Хотя, старушкой я бы ее никак не назвал. Пожилая дама, с прямой спиной, царственной осанкой и лучистыми, сине-зелеными глазами. Седина ее не старила, скорее придавала какой-то нездешний шарм. Манерами Алевтина Орестовна очень напоминала мне тетушку Костика, Алису Витальевну из фильма «Покровские ворота». И, вообще, она была одной из немногих виденных мной женщин, которым удавалось очень красиво и естественно стареть.


- Хорошо, хоть метро работает... - думал я, трясясь в полупустом вагоне. И хорошо, что дом в двадцати минутах пешком от него, как мне было поведано исправно записавшей информацию, Алевтиной Орестовной. Если следовать маршруту, то вряд ли заблужусь. Значит, «Налево от метро «Беляево», пройти по Миклухо-Маклая до универсама, повернуть налево в проход между универсамом и аптекой, затем налево по тропинке (вот ведь, блин, всё налево!) мимо детсада. За детсадом направо. Вторая 16-этажка, на стене с торца написан номер дома 20 корп 1, четвертый подъезд, домофон еще не работает, на лифте на десятый этаж, квартира 277. Если повезет с автобусом, ехать на 186-м до третьей остановки, дальше по маршруту от универсама.»

В то, что перед Новым годом автобус вдруг появится, верилось слабо. Ничего, бегом минут за десять успею, как раз Старый год проводить...
Поминутно глядя на часы, я как призовой рысак, несся от метро по указанному маршруту и всё-таки где-то промахнулся с поворотом. Пришлось возвращаться к промежуточной точке и начинать от нее. На улице было пусто, только фонари освещали тротуар, да за многочисленными окнами сияли огоньками елки - радостные жители готовились встречать Новый год.

* * *

- Подождите! Подождите пожалуйста! - влетела в подъезд запыхавшаяся девушка.
Я придержал, готовую закрыться, дверь лифта, девушка проскользнула под моей рукой.
- Фу-у-у! Успела! Спасибо! С наступающим! - она дунула вверх, на растрепавшуюся челку, - Мне на десятый.
- С наступающим! Мне тоже, - я, улыбнувшись ей, нажал кнопку. Дверь, спотыкаясь, закрылась, лифт медленно пополз вверх.
- Без семи, - она глянула на часики, - К курантам поспею.
Не успел я открыть рот, чтобы что-то сказать, как лифт дернулся и встал.
- Ой-й-й-й! Не-е-ет! - с горечью воскликнула она, - Не должно так быть! Ну, не должно, это неправильно! - она нажала кнопку вызова диспетчера, ответом, ожидаемо, явилась тишина.
- Дохлый номер, - грустно произнес я, - Они там уже Новый год празднуют. Даже если и услышат, не ответят.
- И что делать? - безнадежно спросила она в никуда, — Покричать, может кто услышит?
- Кричать, я думаю, тоже бесполезно - раньше, чем через полчаса на лестницу никто курить не вылезет, все уже за столами сидят. Остается попробовать отнестись философски, - я глянул на часы, - Сейчас без одной минуты на моих - самое время шампанское открывать.
- Шампанское? - удивленно вскинула она глаза.
- Да, вот, так получилось, что подарил один хороший человек два часа назад, причем, совершенно неожиданно для меня, - извлек я из сумки подарок дяди Хорена, - Но фужеров нет, придется горниста изображать. Есть опыт? - коротко глянул я на нее, возясь с пробкой.
Девушка испытующе посмотрела на меня, как будто, что-то для себя решая.
- Вообще-то у порядочной девушки спрашивать такие вещи не совсем прилично, - протянула она, улыбнувшись, - Шампанское из горлышка — это новый опыт для меня...

Я справился с пробкой, умудрившись открыть бутылку без неизбежной пены и вручил ее своей нечаянной попутчице. Шампанское оказалось коварным. Это она поняла, уже закашлявшись, когда пена нашла выход через нос. Утирая слезы передала мне бутылку,
- Ч-черт! Ну надо же! - сокрушенно разглядывала она мокрый шарф. Я молча протянул чистую аэрофлотовскую бумажную салфетку, которую машинально убрал в карман еще в самолете.
- С Новым годом! - я аккуратно отпил из бутылки, но вероломная пена, не желая сдаваться, сделала дубль. Мы одновременно расхохотались, она, продолжая смеяться, протянула мне ту же самую салфетку.
- Да-а-а... - произнес я, вытирая лицо, - Не лучший напиток для употребления таким способом. Нужно подождать, пока газ хоть немного выйдет. Кстати, мне позволено будет узнать имя прекрасной незнакомки, с которой встретил Новый год?
- Надя, - посмотрела она на меня с улыбкой, снизу вверх, ожидая ответного представления.
- Хорошее имя! - машинально брякнул я.
- Главное - редкое? - насмешливо продолжила она.
- Не будем начинать знакомство фразами из фильмов. Извини, ляпнул не подумав. Арне, - коротко поклонился я.
- Ну да... Главное - редкое! - иронично произнесла Надя.
- Да, есть такое редкое имя. Финское, - улыбнулся я в ответ.
- Ты из Финляндии что ли? - недоверчиво поинтересовалась она.
- Да нет, из Карелии - там много всяких необычных имен. А ты здесь живешь?
- Ты знаешь, тоже нет. Я из Ярославля, а сюда в гости к сестре приехала на праздники.
- А у меня друзья тут квартиру получили, мы решили компанией у них собраться...

Стоять уже становилось неудобно, я расчехлил гитару и положив чехол к ногам девушки, приглашающе кивнул:
- Садись, не стоять же, в самом деле. Неизвестно, когда запустят.
Надя посмотрела на кнопку вызова диспетчера, но нажимать ее не стала. Сняв светлое длинное пальто, аккуратно сложила его и, примостив на коленях, села на клеенчатый чехол, прислонившись спиной к стене. Под пальто, как оказалось, скрывались красивые ноги в синих джинсах и стройная фигурка, обтянутая серым джемпером. Я же, не мудрствуя лукаво, уселся по-турецки прямо на сброшенную на пол сумку.

Шампанское немного выдохлось, мы осторожно, по очереди, отхлебывали из горлышка и болтали, уже как давние знакомые. О чем? Да, обо всем!.. И застрявший лифт теперь не тревожил, и то, что Новый год где-то празднуют без нас, абсолютно не волновало. Ну, меня, во всяком случае, точно.

Вот, как так могло случиться?! Застрять с красивой девушкой в кабине лифта в Новый год, причем вдруг оказаться с ней настолько на одной волне, что всё, происходящее сейчас, просто не укладывалось в рамки реальности! Оказалось, мы читали одни и те же книги, и наперебой со смехом обменивались фразами из них. Мы любили и не любили одни и те же фильмы, и нам обоим было жалко беднягу Ипполита. Нам нравилась одна и та же музыка. И стихи, не входившие в школьную и институтскую программы, нам были знакомы одни и те же...

- Споешь? - кивнула она на гитару, - Раз уж напоил бедную девушку, логично будет следующий шаг сделать? - и озорно посмотрела из под упавшей на лоб, челки.
- Знаешь, ведь если шагать начну, уже не остановлюсь, - полушутя произнес я, испытующе глядя в синие, опушенные длинными ресницами, глаза, - Ты не будешь жалеть потом?..
Надя молчала, ожидающе и как-то загадочно. Я потянулся к гитаре, мечтая уже только об одном - чтобы этот чертов лифт вдруг не поехал. Вот, совсем не время ему сейчас ехать!..

- Здесь лапы у елей дрожат на весу
Здесь птицы щебечут тревожно...

...Ну, а что я еще мог ей спеть? Владимир Семенович, в который раз, выручал очередной песней...
Надя, беззвучно шевеля губами, подпевала про себя:

- В какой день недели, в котором часу
Ты выйдешь ко мне осторожно
Когда я тебя на руках унесу
Туда, где найти невозможно.
Украду, если кража тебе по душе -
Зря ли я столько сил разбазарил?
Соглашайся хотя бы на рай в шалаше
Если терем с дворцом кто то занял...

Легкий флажолет завершил последний аккорд, я взглянул на девушку поверх лакированного изгиба гитары.

- Послушай, - изрекла она задумчиво, - можешь считать меня... - ...Легкомысленной, - вместе закончили мы фразу и расхохотались...
- Ну, вот, опять! - сквозь смех произнесла Надя, - Ну, да... но... я уверена, что не продолжить ТАКОЕ знакомство, будет верхом глупости - тебе так не кажется? - вопросительно посмотрела она мне в глаза, - Я же себя потом грызть буду!..
- Знаешь, я окончательно сражен такой откровенностью, - улыбнулся я, - Вообще-то хотел сейчас тебе сказать то же самое...
- ...Но Кристобаль Хозевич успел первым, - снова одновременно произнесли мы...

Вдруг что-то загудело, лифт дернулся и медленно пополз вверх.

- Вовремя он поехал! Я сейчас подумала, что еще немного и перед нами могла встать весьма существенная проблема...
- ...А туалетов в лифтах нет, - понимающе продолжил я...
- Слушай, а ты не телепат, часом?.. - весело глянула она на меня.
- Скорее, наверное, эмпат, если говорить научным языком. По крайней мере, это многое объясняет...


* * *

Лифт остановился, дверь медленно отъехала в сторону. Я подобрал с пола чехол и сумку, взял гитару, и мы вышли на площадку.

- Надь, а пойдем к нашим? Хорошая компания - тебе понравится!
- Я не против, - охотно ответила она, - Только сестру предупрежу, что я уже здесь.
Предупреждать ей, однако, не потребовалось - дверь на пожарную лестницу открылась, впустив мужчину лет сорока, в накинутой на плечи куртке, за которым на площадку потянуло запахом дорогого табака.
- Надя?! - удивленно-весело воскликнул он, - А мы тебя потеряли!
- А мы в лифте застряли, - смеясь отозвалась Надя, - С Новым годом, Андрей!
- С Новым годом! - дружелюбно поприветствовал он, - Ну, прошу в дом! - и широким жестом пригласил нас в направлении квартиры.
- Андрей, я уже ангажирована! Просто хотела сказать, чтобы вы не искали - всё хорошо. Мы здесь рядом будем, у соседей, так что еще зайдем.
Андрей понимающе хмыкнул, оценивающе глянув на меня. - Ну, тогда хорошо вам повеселиться! Заглядывайте, будем рады!

- Как думаешь? Звонок работает? - за дверью с жестяной табличкой 277 играла музыка и слышался здоровый застольный шум.
Но определить работоспособность звонка мы не успели. Лязгнул замок и, вынимая из пачки сигарету, в коридор вывалился Юрка, за которым, на ходу надевая пиджак, следовал Олег.

Я ударил по струнам и заорал первое, что пришло на ум:

- Паровоз идет, колеса стёрлися!
Вы не ждали нас, а мы припёрлися!

- С Новым годом, столица! - поприветствовал я их, задвинув гитару назад, за плечо, и раскинув руки.

- О!.. - радостно воскликнул Олег, бросившись ко мне, - Я же говорил им, что прилетишь!
— Хорошо, что я с тобой на это спорить не стал! - смеясь, ответил ему Юрка, - Где тебя носи-и-ло-о?.. - пропел он, облапив меня.
- Да, сперва вылет задержали, а в Петрозаводске в аэропорту межгород не работал, не позвонить, - весело докладывал я, выбираясь из дружеских объятий, - Потом в Быково оказия нашлась, сразу с ними и уехал до Лефортово, оттуда в Останкино ломанулся, а позвонить догадался только от метро. Хорошо, соседка на месте была и расклад дала. Сюда уже к полуночи добрался. Ну, и как должно было случиться, по законам жанра, застрял в лифте за пять минут до Нового года... Но, к счастью, не один..., - приобнял я девушку, - Знакомьтесь! Это - Надя!

Друзья переглянулись:

- Надя... Хорошее имя! - одобрительно произнес Олег.
- А главное - редкое! - с улыбкой, добавил Юрка.

Новогодняя ночь (Шаман-3)

* Читателю, незнакомому с первыми двумя рассказами цикла "Шаман", рекомендую сначала получить удовольствие, прочитав их. http://bigler.ru/showstory.php?story_id=6146
http://bigler.ru/showstory.php?story_id=6714

31 декабря 1990 года.
17:08
Все-таки медицинский спирт имеет как минимум одно неоспоримое преимущество перед обычным техническим. Преимущество это заключается в том, что ранним вечером 31 декабря 1990 года капитана Петрова мучает лишь сушняк. Голова не болит совершенно, и нет этого неописуемо-противообледенительного вкуса во рту. Имеет медицинский спирт и некоторый недостаток - поллитровая стеклянная бутылка спирта, на которой выпуклыми рисочками нанесен уровень в миллилитрах, стоит в госпитале аж двадцать пять рублей. Технический же бесплатен, потому что сливается из протиобледенительной системы АН-26, бортовой номер "17". Пятилитровый бачок с ректификатом обеспечивает либо прозрачность штурманского блистера "семнашки", либо укрепляет морально-волевые качества экипажа. Или - или. Компромиссам, типа разбавления спирта водой, зимой в Капьяре не место.

Вчера майор Клюев, командир корабля, проголосовал за прозрачность.
- Если хоть один дедушка русской авиации попытается до полётов проникнуть в самолёт, то его дембель окажется в неминуемой опасности, - сказал майор команде ТЭЧ. - Даже не надейтесь, авиаторы - тем более, спиртик я слил, - майор неопределенно покачал указательным пальцем перед строем, - во избежание!

Младший сержант Митрич тоже любил классиков советской фантастики.
- Тащ майор, а демонов на входе заговорили?
В строю тихонечко заржали.

"Демонами" в авиаполку называли представителей политуправления космодрома-полигона. Верховным Демоном был начальник политуправления (начПУ) генерал-майор ракетных войск и артиллерии Козявкин. Маленький, круглый и охренительно энергичный генерал-майор считал себя защитником всех угнетённых срочнослужащих. Когда в стране набрали обороты Перестройка, Ускорение и Гласность, начПУ ускорился сам и начал ускорять вверенный ему Капьяр. В каждой в/ч Капьяра на стенде с рисунками уставной формы одежды военнослужащих появился призыв звонить по специальному номеру телефона напрямую в ПУ в случаях неуставных взаимоотношений. Кроме того, Козявкин полюбил во время инспекций обходить строй солдат и сержантов, высматривая тех, кто ниже его ростом. Официальный рост Козявкина знал весь Капьяр - "полтора метра плюс каблуки".
- Я служу Родине с максимальным напряжением всех доверенных коммунисту сил! - говорил генерал-майор. Если он встречал солдата, который казался ему малорослым, то немедленно приказывал начмеду комиссовать того по здоровью. Малорослых солдат от Верховного Демона просто прятали.

Как-то прошлым летом Козявкин, по своему обыкновению, приехал в авиаполк в шесть утра воскресенья. Дежурный по КПП спал, шлагбаум был поднят (посреди степи ворот не ставят, а дежурная машина скоро должна была вернуться с хлебом), и генерал-майор спокойно доехал до казармы, спокойно вошел в неё и показал круглый кулачок дневальному, уже открывшему было рот чтобы изо всех сил заорать неуставное по ночному времени "Смирно!". Дневальный, набравший полную грудь воздуха, выдал длинное "ффффффшшшшиииииих" и застыл с открытыми губами. Верховный Демон взял рядового Саркисова под полный ментальный контроль.

Повинуясь пассам генерал-майора, дневальный обошёл с ним спящую казарму, проводил Козявкина в Ленинскую комнату и налил ему кружку чаю. Как известно, подъем в воскресенье осуществляется на час позже - зарядки в этот день не бывает.
- Ссадиссь! - прошептал Козявкин, повелительно указав рукой на табуретку напротив.
- Ессть! - прошептал в ответ Саркисов и сел, где приказано.
- Расставляем! - Козявкин придвинул к себе лежавшую на столе клетчатую доску и кивнул на коробочку с шашками. Шашки он любил. Они были такими... простыми, что ли. Незамысловатыми. Древней военной игрой.

Саркисов предпочёл бы национально близкие нарды, но с генералом не поспоришь. Расставили. Козявкин взял две шашки в руки и спрятал их за спиной.
- Выбирай!
Саркисов показал на правую руку генерала. Козявкин достал руку из-за спины и разжал ладонь. Белая.
- Ходи!
Первая партия завершилась быстро. Дневальный смотрел на доску и не видел её. Генеральские звезды на погонах ослепляли.
- Хе-хе-хе! Сслабовато, рядовой, сслабовато!

Ещё две партии пролетели в том же направлении. В Ленкомнату просунулась и замерла голова дежурного по подразделениям. Он вернулся с перекура в туалете и искал пропавшего с тумбочки дневального, а обрёл счастье в лице начПУ.

Традиционно на выходных и праздниках дежурным по подразделениям в наряд ходил кто-то из старослужащих сержантов. Вам нужна причина? Ничего нового - усиленный контроль за личным составом в те дни, когда личный состав как бы предоставлен сам себе.

Младший сержант Митрич сходу врубил строевой шаг.
- Тащ! Генерал! Майор! За время! Несения!..
- Шшш! Отставить! В шашки умеешь?
- Так тощщщно, тащ генерал-майор! Играю! - ответно зашипел младший сержант.
- Ну, давай!

Пока игроки расставляли шашки, рядовой Саркисов на подгибающихся ногах вышел из Ленкомнаты. Он снял с головы пилотку и вытер ею лицо. Потом заскребся в дверь рядом с оружейкой, в комнату, где ночевал дежурный по части.
- Тащ капитан! Тащ капитан!..

Довольный Козявкин вышел из Ленкомнаты сразу после команды "Подъем!" Он милостиво принял рапорт дежурного по части, окинул взглядом строй и вышел из расположения, не дав никаких указаний или замечаний. Просто вышел, сел и уехал в рассвет.

- Свободен, - дежуривший по полку капитан Петров выслушал рассказ младшего сержанта и пошёл на завтрак, задумчиво постукивая хореем по асфальту.
- Есть! - Митрич крутанулся через левое плечо и пошел на улицу, в курилку, где бойцы занимались воскресным вытряхиванием одеял. Сел на скамейку и закурил.
- Как сыграл, Митрич?
- 3:2 в его пользу. Три ничьих подряд получилось, когда понял, что уже 2:2. Переключался. Он неплохо играет, но мало комбинирует. Ловушки стандартные отыгрывает. Разряд у него первый, не выше. Намаялся я с ним.

-... И вот так уж вышло, что в наряде дежурным был новый вице-чемпион полка по шашкам. Как раз у бойцов на прошлой неделе чемпионат завершился, главный приз был - блок "БТ". Финалисты играли сто партий друг с другом, победа была с минимальным перевесом в дополнительной сто первой партии. Пятьдесят один - пятьдесят! Представляешь, в какой форме был вице-чемпион? Комбинации и ловушки на автомате. Я из-за двери подглядывал, ждал, когда закончат. Козявкин же дневального "взял в плен", как всегда. Хорошо, что сержант вовремя сообразил и перестал выигрывать - начПУ уже фуражку снял, так разошёлся, представляешь? - капитан Петров в лётной столовой делился пережитым. - Ты же Козявкина знаешь, дневального зомбирует и рыщет по казарме. Потом дежурного ставит раком, наряд снимает, звонит командиру части и выражат своё высокое замполитское неудовольствие. А тут пронесло.

Таким образом, можно было сказать, что капитан Петров был заочно знаком с генерал-майором Козявкиным. Очередной узелок на нитке нашей истории.

Офицеры, холостые и не очень (жена в отъезде) собирались в трёхкомнатной квартире командира Первой Эскадры. Командир уехал в учебный отпуск куда-то в сторону столицы нашей Родины, забрав с собой семью, а ключи оставил холостому заму. Поливать цветы и следить за возможными протечками и заморозками батарей центрального отопления. В квартире было уютно, стол накрывали в большой комнате, туда же приволокли арендованный видеомагнитофон. Пять офицеров ВВС собирались встретить новый, 1991-й год в интересной компании знакомых дам, с дальнейшим просмотром "Полицейской академии", "Шахтёров" и чумового ужастика "Крысы" про мутантов в нью-йоркском сабвее. Один из участников вечеринки, комсорг Первой Эскадры, составил психологически обоснованную последовательность просмотра - сначала "Полицейская академия" (все выпивают и закусывают), потом "Крысы" (женщины от страха прижимаются к мужчинам), потом танцы. Ближе к трём часам нового года ставятся "Шахтёры", и в распоряжении парочек остаются три комнаты и кухня. Курить только на балконе. Видеокассеты приносит Петров, поэтому он освобождается от внесения доли в вино-водочное обеспечение вечеринки.

20:00
Капитан Петров, напевая любимую песню в исполнении Сергея Минаева, одевался. Гэдээровский костюм-двойка, галстук, туфли.
- Старый шаман! Свой покидает чум! - орал Петров, заряженный искрящимся новогодным настроением. - Шаман! Надел свой лучший костюм!
"Какая прекрасная, очень правильная песня!" - подумал Петров и подошел к серванту за отложенными заранее фильмами. - А вот не понял сейчас этого момента! - сказал он вслух, - и где третья?
На полке лежало всего две видеокассеты.

Вчера советские военные лётчики проводили старый, 1990-й год. Проводили дружно, благо что место для мероприятия было идеальным - отдельно стоящий домик на территории эскадрильи, построенный специально для "ублажения вероятного противника", как выражались несознательные товарищи. В Капьяре методом подрыва уничтожали РСД-10 "Пионер", и полк обеспечивал логистику понаехавших наблюдателей от агрессивного блока НАТО, а также производил замеры послевзрывного загрязнения атмосферы на разных высотах. Построили финский домик с примыкающей сауной, меблировали. Таким образом, можно было неплохо посидеть, сходить в сауну, упасть лицом вниз в комнате отдыха. И - посмотреть видео! В домике был казенный видеомагнитофон, неслыханная по тем временам вещь. На видаке днём просматривали официальные съемки процесса уничтожения ракет, а ночью - всё остальное. Полковые умельцы протянули коаксиал с усилением сигнала к телевизорам в комнатах отдыха Второй Эскадры и в ТЭЧ, поэтому можно было смотреть фильм одновременно во всех подразделениях. Именно там многие авиаторы впервые увидели такие фильмы, как "Терминатор" и "Рэмбо". Именно там, внутри видака, и осталась вчера кассета с фильмом "Вперёд, шахтёры!" С очень и по-настоящему взрослым фильмом. По меркам 1990-го года - фильмом просто невероятным. Если бы его сняли на пару тысяч лет раньше, человечеству не понадобились бы ни "Камасутра", ни отчёт доктора Кински, а пацаны поголовно мечтали бы стать шахтёрами, которые вперёд, а не какими-то там одиноко кружащими над планетой в угнетающем безбабье космонавтами. "Шахтёров" выменял на два литра спирта в Ростове-папе сам Петров. Впрочем, он давно отбил затраты, сдавая кассету напрокат. Точно так же в военном городке кто-то сдавал напрокат видеомагнитофон.

Кассета с "Шахтёрами" являлась для капитана Петрова пропуском на новогоднюю вечеринку. И вот этот пропуск был забыт в эскадрильском домике, в добром десятке километров зимней степи от дома. А вокруг рыскали оторванные на два года от женщин солдаты. Целых шестьдесят три солдата! В любой момент кто-то из них мог включить видеомагнитофон и...
При мысли об этом самом "и..." Петрова бросило в жар.
Ну конечно же включат, сволочи!

Капитан схватил трубку телефона и набрал номер дежурного по штабу полка.
- Помощник дежурного по штабу рядовой Миронов!
- Это капитан Петров из первой эскадрильи. Транспорт какой-нибудь в ближайшее время в полк пойдёт?
- Так точно, тащ капитан! Через десять минут командирский водитель выезжает в город за Дедом Морозом! Потом его в полк привезёт, на праздничный ужин!
- За каким ещё Дедом Морозом?
- От политуправления несколько военных Дедов Морозов части объезжают, поздравляют от лица командования, тащ капитан! Кто-то и к нам приедет, приказали машину за ним прислать!
- Рядовой! Обязательно передай водителю, чтобы за мной заехал, мне нужно срочно в расположение прибыть! Ты понял меня, Миронов? Если не приедет, я вам всем глаз на жопу натяну!
- Так точно, тащ капитан!
- И не забудь ему мой адрес на бумажке написать, ты понял, Миронов? Урицкого, дом 7, второй подъезд! Я его буду ждать внизу. И бумажку ему отдать не забудь!
- Всё сделаю, не переживайте, тащ капитан! С наступающим вас!

Шаман швырнул трубку на бакелитовые рога телефона. Если отклонений не будет, через полчаса за ним заедут. Ещё через полчаса он будет в расположении эскадрильи. Заберет кассету и договорится с ОБАТО, чтобы его отвезли назад. За пачку "Примы" довезут, табак в дефиците. Ну, за две пачки. В десять вечера он уже будет на вечеринке пить вкусные напитки в хорошей компании.

Петров выглянул в окно. Посмотрел на безлюдный двор, на лёгкую позёмку, распахнул форточку и понюхал воздух. Пахло будущей пургой. В тулупе и валенках, конечно, в командирском уазике будет не так удобно, но зимняя степь шуток не любит, а якут Петров с детства уважал зимнюю степь. Капитан покурил, не спеша собрался, и, выходя, потрепал рукой стоящий в углу прихожей хорей - тонкий отполированный шест, немного тоньше, чем черенок лопаты.
- Извини, - сказал Шаман, - ты в уазик не влезешь. Остаёшься за старшего.
И вышел в зиму.

Рядовой Миронов отслужил уже полтора года и был матёрым рядовым. Он был на год старше своего призыва, и вообще - спокойной и максимально уравновешенной личностью. Мирон ценил уют и тишину тёплого ночного штаба, и поэтому любил именно этот наряд. Раз уж нужно тащить службу - лучше делать это с комфортом. Тем не менее, обязанности свои он знал хорошо, и командирский водитель Женька Борискин, зашедший в штаб отметиться перед отъездом, получил бумажку с адресом Шамана и его обещание натянуть водительский глаз на жопу, если что.

20:34
Капитан Петров отряхнул с тулупа и шапки снег и забрался на заднее сиденье командирского уазика. В двадцать сорок капитану Петрову пришлось потесниться - один военный Дед Мороз сел на заднее сиденье, второй - на переднее. Как успел сообщить капитану водитель, в полк ехали генерал-майор Козявкин и дежурный комполка, замполит подполковник Молчалин.
- С наступающим! - Козявкин был весел и совершенно праздничен. - Погода-то какая замечательная, новогодняя! Снег, позёмка метёт! Красота!.. А что это за попутчик у нас? - обратился он куда-то в сторону заднего сиденья. - Ты кто, мил человек?
- Капитан Петров!
- Это наш, Владимир Борисович, из первой эскадрильи капитан, - видно было, что Молчалину очень любопытно, зачем офицер его эскадрильи едет на ночь глядя в часть, но показывать своё незнание перед начПУ он не собирался.
- Личные вещи в эскадрилье забыл, товарищ генерал-майор! - Петров пришёл на выручку своему замполиту.
- Понятно! - улыбнулся Козявкин. - Давайте без чинов, капитан, я сейчас персонаж сказочный. Личный состав поздравляю - вашу площадку, да соседнюю.
- Так точно, есть без чинов!

На этом, к облегчению Петрова, разговор с начПУ закончился, так как военные Деды Морозы начали общаться между собой, перекрикивая шум двигателя и скрипы подвески. Петров профессионально укачался в первые же минуты и задремал, привалившись к дверце и мудро набираясь сил для новогодней ночи. Он очнулся, когда уазик вздрогнул всем телом, ухнул вниз и, взбрыкивая на неровностях, поскакал куда-то шустрым козликом. Все вцепились, кто куда смог. Петров посмотрел в окно, боднул головой потолок, ощутил подбородком спинку водительского сиденья а ребрами - локоть замполита. "Хорошо, что мы в тулупах", - успел подумать капитан за миг до того, как уазик жестко припарковался капотом в сугроб. Двигатель заглох, водитель застонал и выматерился.

21:00
"Двадцать один час ровно", - Петров посмотрел на свой "Полёт". Тем временем из автомобиля, кряхтя и тихонько матерясь, выбрались Деды Морозы. Водитель не выходил.
- Борискин! Ты живой там, боец? - спросил Петров, открывая водительскую дверь.
- Живой, тащ капитан, только с ногой что-то.

Через пять минут военный совет произвел осмотр, опрос, оценил диспозицию и посчитал раны и товарищей.
Военный автомобиль "УАЗ-469" съехал с дороги влево по причине плохой видимости и ухнул в кювет.
Левая нога у рядового Борискина повреждена. Сильный ушиб ступни или закрытый перелом. Наложена шина из монтировки, примотана бинтом из автомобильной аптечки.

- Рация! - сказал Козявкин, помогая водителю примоститьтся на задние сиденья и захлопывая поскорее дверцу, чтобы не выстудить автомобиль. - Это же командирская машина, значит, рация есть. Да вон же она! Свяжитесь с оперативным.
- Так точно, товарищ генерал-майор! - полез к рации Петров.
Рация не фурычила. Просто не включалась. Капитан Петров вылез из машины и приложил определенные усилия, чтобы захлопнуть дверцу. "Уазик" торчал в сугробе, сильно опустив морду вниз. "Ах", - подумал Шаман, - "если бы это был мягкий и пушистый снежок, то еще полбеды. А тут такое с дороги насчищали и оно намерзло, что капот заклинило".
Машину и следы понемногу заметало.

- Иван Сергеевич! - обратился к нему Молчалин. - Что с рацией? Вы же бортинженер, сможете починить? А завестись сможем?
- Нет питания, - Шаман был лаконичен. - Ничего не поделаешь, капот же не открыть, вон его как скособочило. Мы без связи и без хода.

Тут же капитана окружили встревоженные Деды Морозы. Окружающая их действительность внезапно стала очень неуютной.
Зимняя степь. Ночная зимняя степь с пусть и не сильной метелью, но видимость очень ограничена, ведь нет никаких фонарей, фар или даже звезд. Надежда на быструю помощь угасла.

- Нас тут могут до весны не найти, - сказал Козявкин. - Обидно вот так вот, в праздник.
- Чего это, до весны, Владимир Борисович?! - обиделся подполковник Молчалин. - Если на дороге замерзнем, утром наткнутся уже, хлебовозка поедет из полка за хлебом. У нас военнослужащие всегда накормлены. Да и дорогу ОБАТО почистит, службу знают!
- Ты тут найди ее сначала, ту дорогу, в этой темноте, - возразил генерал-майор. А потом не сбейся с нее. Нам же еще водителя с собой тащить, чехол возьмем с того же сиденья, волокушу сделаем. Да и сапоги эти... - Козявкин поморщился. Так уж вышло, что хотя в тулупах были все три офицера, валенки были только у Шамана. Остальные были в сапогах. А Борискин был вообще в уставных кирзачах и шинели.

Петров невозмутимо повернулся к генералу.
- У меня есть предложение, товарищи офицеры. Можно сказать, план. Предлагаю одному из вас остаться в машине с водителем. Я же с кем-то из вас пойду за помощью. Думаю, что если получится срезать через степь, получится достаточно быстро. Мы же почти приехали, тут недалеко должно быть. Возьмем "Урал" в ОБАТО и вернемся за вами.
- Заплутаете и замерзнете, капитан! Не говорите ерунды! - отрезал Козявкин. Ноги в сапогах начали остывать, и Деды Морозы неосознанно переминались с ноги на ногу.
- Я не заблужусь, - серьезно сказал Шаман. А вы лучше НАЗ найдите в машине, даже интересно, что командир там зимой возит.

Молчалин оживился.
- НАЗ! - сказал он. - Ну конечно, НАЗ! Это же комполка, куда ж ему без НАЗа. Я помню, у него и за речкой в машине всегда был припас.
- Что это за НАЗ такой? - спросил Козявкин.
- Запасы на случай катапультирования, Владимир Борисович. Оружия, конечно, не будет, мы же дома, а за речкой и оружие в укладке было обязательно. А так - галеты, консервы, медикаменты.
Замполит сунулся в заднюю дверь, к водителю.
- Ты как там, Борискин? - спросил он. - Как себя мироощущаешь?
- Да нормально я, тащ подполковник. Нога только левая в ступне болит, не проходит. Не наступить.
- НАЗ где лежит? Он же есть, НАЗ? Не сожрали еще? Да шучу, шучу. Где он?
- Конечно есть, - удивился водитель. - В багажнике, где ж ему быть? Сумка с олимпийским Мишкой. Фонарь возьмите, там же есть, в багажнике, слева.

- Ну, авиаторы, молодцы! - восхитился Козявкин, когда сумка с олимпийским Мишкой была найдена и исследована в тусклом свете шахтерского фонаря. - Ты глянь, а это что?
Среди консервов и галет лежал вполне узнаваемый предмет, и Петров озвучил очевидное.
- Это ракетница, товарищ генерал-майор. И к ней три сигнальных патрона. Звезда красного цвета.
- Я про бутылку, капитан, голову мне не морочь. Ааа, три звездочки! Ну, уже не так грустно. Стрельнем ракету?
- Рано! - сказали хором лётчики. А замполит продолжил: - Нас пока не ищут, вот увидим фары машины какой-нибудь, тогда и просигналим.
"Хорошо, не лук со стрелами нашли, как в том анекдоте", - подумал Шаман. "А замполит прав, рано сигналить".

21:11
- Слушай приказ! - главный военный Дед Мороз выпрямился, не обращая внимания на летящие ему в лицо твердые снежинки. - Оставаться всем в машине и надеяться на то, что нас найдут до того, как мы все тут замерзнем, нерационально. Вы, подполковник, остаетесь в машине с водителем. Продукты и ракетницу оставляем вам. Ваша задача - продержаться до прихода помощи. Если увидите фары машин или другие сигналы - запускайте ракету. Если будете замерзать, сливайте бензин, сожгите колеса, в конце-концов. Жизнь дороже. Спички вон есть, даже ветроустойчивые. Мы с капитаном идем за помощью. Ты же коммунист, капитан?
- Никак нет, товарищ генерал-майор!

Петров не был коммунистом. Комсомольцем он успел побывать, это было почти обязательно для поступление в военное училище, но в партию вступать даже не пытался. Духи будут против, осознал в свое время Шаман. Он считал (по примеру одного знаменитого гасконца), что немножко практикующего шаманизм служителя культа дурно приняли бы в партии, а на шамана-атеиста нехорошо посмотрели бы духи предков. Хорошо если только нехорошо, а не совсем уж криво. Кабы чего не вышло, подумал бортинженер, и остался беспартийным шаманом в немного неестественной для шаманов среде обитания. Хотя, не совсем уж и неестественной. Шаманы частенько ходили и военными тропами.

- В любом случае, мы советские офицеры, и обязательно должны спасти наших товарищей.
Петров мысленно закатил глаза. Ну началась руководящая накачка, нахрена она сейчас? И так понятно, что людей нужно спасать. И себя не помешает. Хотя, будем честными, за себя он не опасался. Были причины.
- Есть спасти товарищей! - сказал Петров, выпрямив спину и сделав неопределенное движение пятками валенков в сугробе. "Двадцать один шестнадцать" - отметил он для внутреннего бортжурнала время получения приказа. - Разрешите, я буду указывать направление движения?
- Ты что, капитан, по степи срезать решил? Отставить! Пойдем по дороге, хотя бы приблизительно будем её держаться. В степи ориентиров нет.
- Тащ генерал-майор, разрешите мне одному. Я понимаю, куда примерно двигаться, мимо ограждения части не проскочу. А вы бы остались, подполковник один может и не справиться. Запаску бы вам снять, бензин слить и поджечь. Гореть запаска хорошо будет, и тепло, и заметно! Да и валенки у меня одного. Куда же вы в сапогах собрались?

Козявкин кинул мрачный взгляд вниз, туда, где должны находиться его сапоги. Снега был почти по колено, и конечно же, своих сапог он не увидел.

21:51
- Дежурный! Миронов, открывай, спишь, что ли?! Глаз на жопу натяну! - в дверь штаба, закрытую на засов изнутри, замолотили.
Валера Миронов с неудовольствием отставил в сторону кружку с растворимым кофе, вышел из дежурки.
- Кто там? - крикнул он сквозь дверь.
- Капитан Петров! Давай, боец, быстро открывай!

"Натуральный шаман!" - мелькнуло у Валеры в голове, когда через порог ввалился невысокий заснеженный человек в тулупе, валенках и каком-то совершенно неуставном малахае. Петров одним движением стащил с себя шапку, вторым как-то весь встряхнулся, словно пёс, и снег большим сугробом осыпался с него на пол. - Миронов, связь с дежурным по полку, быстро!

23:30
- Оооо, ну наконец-то Петров объявился! Кассеты принес? Штрафную налейте капитану!

1 января 1991 года.
01:16
- Ну что, с Новым годом, с новым счастьем! - зашедший к товарищу на штабной огонек младший сержант Митрич сдвинул свою кружку с сосудом помдежа. - Да ты понюхай сначала, Мирон, это же настоящий армянский, три звёздочки! Его нужно сначала во рту подержать хоть пару секунд! В смысле, откуда? Ааа, ну когда мы вытаскивали командирский уазик, то быстренько вещи, что рядом с костром были, побросали в машину, а бутылку я, чтобы не разбить, за пазуху сунул. Думаю. это подарок новогодний нам от Дедушки Мороза, я лично так считаю. Ну сам подумай, бутылка коньяка зимой в степи на военном полигоне - чем это еще может быть?

3 января 1991 года
- Как вам удалось так быстро дорогу найти к части, Иван Сергеевич?
- Духи тундры помогли, товарищ подполковник! - доверительно понизив голос поведал замполиту Шаман. Я покамлал немного, духи мне самый короткий путь к части показали, считай, за руку привели! Деды еще учили, как с духами по тундре ходить!
"Ну вот", - с досадой подумал Молчалин, - "а ведь две рекомендации в партию, считай, в кармане у офицера! Да какие! От меня и от самого Козявкина! Ну что за каменный век, духи у них там при живой Советской власти...", а вслух сказал:
- Ну что же, еще раз огромное спасибо вам от нас всех, Иван Сергеевич! Можно сказать, спасли!
- На моём месте мог оказаться любой офицер, товарищ подполковник! - ответил Шаман. - "Конечно, если у него есть минимальная штурманская подготовка и компас, без которого зимой ни один нормальный якут в дорогу не соберется". Но так он был воспитанным офицером, то никто об этой его мысли не узнал.

Решение

- Папуас - Карамель. Предполётная проверка связи.
- Папуас, слышимость четыре, слабый гул.
- Карамель, разрешите запуск.
- Папуас, запуск разрешаю.
- Карамель, понял, разрешили.
- Карамель, разрешите исполнительный.
- Папуас, давление семьсот восемьдесят, ветер двести пятьдесят градусов, три. Исполнительный разрешаю.
- Карамель, занимаю исполнительный. К взлёту готов.
- Взлёт разрешаю.
Майор Жеребцов, не глядя, положил руку на РУДы и двинул их вперёд. Дождавшись, когда двигатели выйдут на режим, КВС отпустил тормоза. Ан-12 качнулся и покатился по бетонке, плавно набирая скорость и отсчитывая термостыки плит. Жеребцов поморщился. Он знал, что в жару двигатели тянут хуже обычного, кроме того, песок из пустыни проникал во все механизмы и действовал как наждак. Техники выбивались из сил, но ничего поделать не могли. Ресурс двигателей и тяга таяли, как мороженое на жаре. По-хорошему, самолёт давно следовало отправить в Советский Союз на капиталку, но производство Ан-12БК-ППС только развернули, и заменить его было пока нечем. "ПП" - это постановщик помех. На первых машинах серии ставили только станции "Букет", "Фасоль" и автоматы сброса дипольных отражателей. Потом комплект дополнили четырьмя станциями "Сирень", которые должны были защищать сам постановщик от зенитных ракет противника. В индексе самолёта появилась буква "С", а самолёт по созвучию обрёл кличку "Папуас", которая и стала его позывным. Постановщики помех Ан-12ПП предназначались для прикрытия транспортных Ан-12 при выброске воздушных десантов. Постановщики шли вместе с транспортниками, прикрывая их от ПВО противника. Такой способ работы назывался "из боевых порядков". В Сирии постановщики использовали по-другому. Они прикрывали важные объекты на земле, выписывая над ними огромные восьмёрки. Это называлось работой из зон. Сегодня "Папуасу" под командованием майора Жеребцова предстояло прикрывать аэродром от возможного налёта израильской авиации. Работа однообразная и скучная, но Жеребцов давно усвоил, что воинская служба, в общем, и состоит из такой работы. Интересные эпизоды службы любой офицер может посчитать по пальцам.
Жеребцову не надо было смотреть на приборы - он чувствовал машину всем телом. Вот стукнула, убравшись в нишу, передняя стойка шасси, вот закрылись створки и исчез гул, вот убрались основные стойки и самолёт пошёл более плавно. Мешали "штаны" - короба, из которых автоматы АСО сбрасывали пачки дипольных отражателей, но с этим ничего поделать было нельзя. Жеребцов знал, что на последних машинах серии эти "штаны" убрали, но на его борту они торчали в потоке и ухудшали аэродинамику. Хорошо хоть его Ан-12 не был транспортником, взлетать в такую жару в полном грузу - то ещё удовольствие. Ан-12 мог нести двадцать тонн груза, а "Букет" весил всего тонну. Четыре "Сирени" давали ещё тонну, ну и "Фасоль", автоматы - по мелочи. В общем, самолёт шёл пустым.
- Интересно, что сегодня будет на обед? - спросил правак. Ему было скучно, он любил поболтать и раздражал своей говорливостью Жеребцова. Он мог одёрнуть второго пилота, но делать ему это не хотелось, чтобы не портить из-за ерунды отношения в слётанном экипаже. Поэтому он сухо ответил:
- То же, что и вчера. И позавчера.
Правак не заметил холодка в голосе командира и мечтательно сказал:
- Винегрету бы, а? С подсолнечным маслицем, и чтобы селёдочка, и лучок кружками. А потом водочки холодненькой и сразу пивка... Тёща винегрет делает - пальцы себе отгрызть можно...
Щелкнуло в СПУ и штурман доложил:
- Командир, входим в зону постановки.
- Понял, - отозвался КВС, - Костя, время, врубай свои балалайки.
Генераторы едва заметно изменили тон и командир понял, что "Букет" принял ток, и на землю хлынул поток электромагнитных волн. Три киловатта непрерывного помехового излучения - это очень много. Сам Жеребцов, как и большинство лётчиков, в радиотехнике не разбирался, а в училище пропустил эту мутную и непонятную науку мимо ушей. Бортач что-то пытался ему объяснить, но Жеребцов только отмахивался. Правда, когда его распределили на постановщики помех, он расстроился, потому что считал СВЧ чем-то вроде радиации, но потом привык и успокоился. Для проверки он перевёл тангенту в режим радио. "Вж-ж-ж! Ш-ш-ш!" "Ага, работает", - удовлетворённо подумал он и приказал праваку:
- Бери управление. Работа в зоне на тебе.
***
На КДП военного аэродрома с позывным "Карамель" было тихо, душно и сонно. Руководитель полётов развалился в кресле, найдя такое положение, чтобы попадать под ветерок от вращающихся под потолком лопастей вентилятора и не терять из виду ВИКО "Звезда". Уютно журчали шестерни привода развёртки, огромный экран был пуст, в радиусе двухсот километров не было ни одной воздушной цели, кроме постановщика, которого он только что выпустил. Внезапно метка его цели исчезла, а на экране возник огромный засвеченный сектор. "Ага, включился, - подумал РП - ну, пусть. Чего там красные чудят? А, не моё дело."
Рядом с РП сидел переводчик, старлей после ВИИЯ. Он, вооружившись огромным словарём, продолжал учить арабский язык, что-то выписывая в тетрадь. От усердия старлей даже высунул кончик языка. "Господи, ну чистое же дитё ещё, - подумал РП. - А вот уже старлей. Глядишь, подпола раньше меня получит. Впрочем, я так майором и уволюсь..."
Затрещал зуммер арабской телефонной сети. Старлей снял трубку, что-то ответил, потом завершил связь и повернулся к РП.
- Ну, чего там?
- Товарищ майор, к нам идёт десятка сирийских МиГов, их аэродром закрыт по метео, пыльная буря. Говорят, что идут сухими - керосина только на два раза пукнуть и один раз зайти на полосу. Не сядут с первого раза - будут прыгать. Мы для них запасные, но дальность на пределе. Говорят, что им нужно векторение, без него не сядут - аэродром незнакомый - а связи нет, сплошные помехи.
РП взглянул на переводягу и мгновенно облился потом. Он знал, что когда работает постановщик, самолёт превращается в летающий лом. Из-за мощных помех "Букета" связь с ним невозможна. Он взглянул на ВИКО и увидел, что из-за обреза экрана показалась группа целей, следующих в колонне пар. Пока они были далеко, но это пока...
- Радист, УКВ на громкую! - "Вж-ж-ж! Ш-ш-ш!" - КВ на громкую! "Вж-ж-ж! Ш-ш-ш!"
- Вызывай "Папуаса" непрерывно, понял? - приказал РП. А сам с отчаянием подумал: "Бесполезно... Им работать ещё час". Несколько секунд он раздумывал, а потом снял трубку другого телефона. "Только был он был на месте, только бы он был на месте!"
Главный военный советник был на месте.
- Слушаю, первый, - услышал РП голос с характерным окающим акцентом.
- Товарищ первый, у нас ЧП. Сирийцы сажают на наш аэродром десятку своих истребителей. Керосин у них на пределе. Без связи со мной сесть не смогут, а у нас работает постановщик. Я принял решение постановщик сбить. Прошу утвердить.
Генерал пару секунд сопел в трубку и вдруг рявкнул:
- Да разъебись ты злоебучим проебом! Связи с бортом нет?
- Нет.
- Сколько у нас в запасе времени?
- Десять минут.
- Так. Твоё решение утверждаю. Если за десять минут связь не появится, сбивай. У тебя прямая линия с ПВО есть?
- Так точно.
- Я им сейчас позвоню, будут работать по твоей команде. Слушай, а связаться никак? Ну, ракеты сигнальные там, я не знаю?
- Никак.
- Ладно, работай. Я на линии.
***
В кабине Ан-12 было прохладно, крутились чёрные резиновые лопушки вентиляторов, двигатели тянули ровно, но... Что такое? Почему дёрнулись генераторы?
- Командир, это оператор. У меня "Букет" отвалился от высокого, защита питания сработала. Наверное, опять вентилятор песком заклинило.
- Ну так перезапустись.
- Нельзя, по инструкции не раньше, чем через десять минут.
- Понял значит, придётся докладывать. Карамель - Папуас.
- ..пуас, ответьте Карамели! Как слышите?!! - ворвалось в наушники
- Карамель, слышу хорошо, у нас отказ средств, перезапуск через десять минут.
- Папуас, Папуас, блядь! Не смейте включать средства! Включение категорически запрещаю! Повторите!
- Понял, запретили. А что...
- Папуас, немедленно вырубай к хуям все свои балалайки! И не просто высокое сними, накал выключить! Повтори! Из зоны не выходить, в эфир не лезть, сидеть на приёме, посадка только по моей команде!
Жеребцов переключился на СПУ.
- Костя, выключай всё своё хозяйство, полностью выключай. На земле что-то стряслось, РП мне все уши заплевал.
***
- Товарищ первый, это Карамель. Дайте отбой зенитчикам, связался я с бортом, повезло не знаю как, у них станции отказали. Вы позвоните, а то ещё грохнут кого-нибудь по запарке, они народ резкий.
- Блядь, я с вами раньше времени сдохну, до дембеля не дотяну, один инфаркт у меня уже был, после второго - гроб с музыкой в ГДО. Так... Есть кому тебя сменить?
- Найдём.
- Посадишь сирийцев и сдавай наряд. Приказываю тебе сегодня наебениться! И это... "Папуасам", смотри, ни слова.

Тополиный пух

Конец декабря в башкирской степи - это царство белого и серого. Белая, плотно сбитая ветрами земля уходит до самого горизонта, сливаясь там с низким, серым, словно застиранное солдатское белье, небом. По этой бесконечной белизне, оставляя за собой две темные колеи, полз уазик-"буханка" с чёрными военными номерами. Мотор натужно выл, борясь с морозом и рыхлыми переметами, которые ветер наметал поперек едва угадываемой дороги. Внутри машины, несмотря на отчаянные попытки печки, было немногим теплее, чем снаружи. Холод пробирался сквозь щели в уплотнении и, казалось, продувал тонкий металл кузова, заставляя ежиться водителя и пассажира.
За рулем сидел старший лейтенант. Молодой, лет двадцати пяти, с лицом, еще не до конца обветренным местными суховеями. Он сосредоточенно смотрел на дорогу, крепко сжимая баранку руками в тёплых перчатках. Его мысли были далеко - дома, в Ростове, где уже, наверное, готовятся нарядить ёлку и мать планирует, с какой начинкой ей печь пироги. До Нового года оставалась всего неделя, и два месяца до отпуска.
- Товарищ капитан, может, хватит на сегодня? - не отрывая взгляда от дороги, спросил он. - Метель поднимается. Вернемся, а?
Сидящий рядом капитан оторвался от карты, раскинутой на коленях. На вид ему было за тридцать, лицо изрезано мелкими морщинами у глаз, взгляд усталый и колючий. Он был топографом, человеком, для которого карта была важнее реальности. Его реальность состояла из координат, азимутов и высот. Он постучал пальцем по планшету.
- Еще одна точка, старлей. Последняя на сегодня. И не "может, хватит", а выполняем приказ. - Голос капитана был сухим, как степной ковыль летом. - Пока солнце еще проглядывает, доделаем свою работу.
- Да какая тут работа? - пробормотал старший лейтенант себе под нос.
Капитан услышал.
- Та самая, которая помогает нам спать более-менее спокойно. Ты же знаешь, мы тут не просто так катаемся и бензин жжем. Каждая эта точка, каждая отметка, которую я ставлю, - это гарантия, что если придется, то "изделие" уйдет точно в цель, а не в чистое поле где-нибудь под Брюсселем. Спутники - это первое, что погаснет. А карта? карта вечна.
Он снова уткнулся в свои бумаги. Известный полковой педант, чья работа важна и нужна. Особенно сейчас, когда по ту сторону земного шара кто-то тоже делал пометки на карты и сверял координаты, готовясь нажать свою кнопку. Эта мысль неприятно холодила спину, посильнее любого декабрьского ветра. Старший лейтенант молча кивнул, понимая правоту капитана, но от этого не становилось легче. Чувство тревоги, витавшее в воздухе последние месяцы, становилось почти осязаемым.
- Я не про то, товарищ капитан. Просто погода. Застрянем тут к чертовой матери, и никто нас до весны не найдет. Степь шуток не любит.
- А война, по-твоему, любит? - отрезал капитан, не поднимая головы. - Жми давай. По моим расчетам, еще километра три. Вон за тем холмом должно быть.
Уазик, подпрыгнув на очередной невидимой под снегом кочке, пополз дальше. Вой ветра за окном усилился, мелкая снежная крупа начала стегать по щекам чаще. Старые дворники пока еще легко сбрасывали её с холодного стекла, твёрдые кусочки снега не успевали примёрзнуть к нему. Машину мотало на ухабах.
Наконец капитан поднял руку.
- Двадцать метров и стоп. Приехали.
Старший лейтенант плавно затормозил. Машина остановилась посреди абсолютно ровного, белого ничего. Эта точка была в двадцати пяти километрах от расположения их ракетного полка. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась только снежная пустыня, однообразно белая. Казалось, выбери любое место - и оно ничем не будет отличаться от этого. Но капитан думал иначе. Он тщательно сложил карту, убрал ее в планшет и решительно распахнул дверь.
В салон ворвался порыв ледяного ветра, принеся с собой горсть колючего снега. Капитан, нахлобучив ушанку и плотнее закутавшись в тулуп, выбрался наружу. Старший лейтенант остался в машине, не глуша двигатель. Он смотрел, как невысокая, коренастая фигура капитана, борясь с ветром, отошла от машины метров на двадцать. Капитан достал из брезентового чехла буссоль, начал устанавливать её, выверяя положение по компасу и уровню. Каждое его движение было выверенным, точным, лишенным суеты.
"Вот педант, - с невольным уважением подумал старлей. - Ему бы аптекой заведовать. Все по полочкам".
Сквозь вой ветра донеслось приглушенное ругательство. Видимо, пальцы на морозе совсем закоченели и не слушались. Но капитан упорно продолжал свое дело. Он что-то записывал карандашом в свой блокнот, сверялся с прибором, снова смотрел по сторонам, будто видел в этой белой пустоте невидимые ориентиры, понятные только ему одному. Для старшего лейтенанта это была магия. Чистая, незамутненная магия цифр и линий, которая в итоге превращалась в рассчитанную заранее точку старта многотонной ракеты с ядерной боеголовкой. Он, конечно, изучал эту магию в училище, но повторить сейчас расчеты капитана ни за что не смог бы.
Старший лейтенант закурил. Огонек зажигалки на мгновение осветил его лицо, и в зеркале заднего вида он увидел свои собственные глаза - уставшие, немного испуганные. Что они тут делают? Зачем все это? Готовиться к концу света посреди замерзшей степи. Великая честь. Он горько усмехнулся и выпустил в прокуренный салон струйку дыма. Ответа не было. Были только приказ и вот этот упрямый капитан, вбивающий в мерзлую землю свои колышки.
Прошло еще минут десять. Ветер, казалось, достиг своей максимальной силы. Машину ощутимо покачивало. Лейтенант уже начал всерьез беспокоиться. Он опустил стекло и крикнул, пытаясь перекричать свист промороженного воздуха:
- Капитан! Может, перерыв на чай и руки погреть?
Фигура капитана на мгновение замерла. Он выпрямился, закончив последние приготовления, и повернулся к машине. Он что-то крикнул в ответ, ветер смахнул его слова куда-то в сторону, и старлей ничего не разобрал из его ответа. Капитан сделал знак рукой, мол, "все, закончил, иду", и начал складывать свой инструмент. Лейтенант с облегчением откинулся на сиденье. Наконец-то. Сейчас вернутся в тепло расположения, выпьют горячего чая, и этот бесконечный день закончится.
Именно в этот момент это и произошло.
Сначала старший лейтенант не понял, что случилось. Мир просто стал ярче.
Слепящая, нестерпимая вспышка залила все вокруг. Она пришла со стороны горизонта, оттуда, где за много километров остался их полк, их дом. Белая степь на одно мгновение стала еще белее, ослепительнее солнца. Крепнущая позёмка исчезла, растворилась в этом беззвучном белом пламени. Лицо как будто прогладили очень тёплым, но еще не горячим утюгом. В кабине уазика каждая пылинка, каждая царапина на приборной панели проявилась с невероятной четкостью.
Старший лейтенант зажмурился, инстинктивно вжимая голову в плечи. Его сердце пропустило несколько ударов, а потом заколотилось с бешеной скоростью. Тишина, наступившая после вспышки, была оглушающей. Даже ветер, казалось, замер в ужасе.
Он медленно открыл глаза. Яркий зеленый отпечаток на сетчатке ещё не погас. Перед ним, там, где только что была серая пелена, разгорался новый, чудовищный рассвет. Прямо над горизонтом, медленно и неотвратимо, рос огненный шар. Он менял цвета - от белого к желтому, потом к оранжевому и, наконец, к багрово-красному. А над ним, пронзая низкие облака, в стратосферу устремилась ножка чудовищного гриба, распуская свою радиоактивную шляпку. Это было страшно. И противоестественно красиво.
- Товарищ капитан? - прошептал старший лейтенант пересохшими губами.
Он посмотрел в сторону. Капитан стоял на том же месте. Он не двигался. Он просто смотрел на горизонт, на дело рук человеческих. Тулуп соскользнул с одного плеча, шапка съехала набок. В его неподвижной фигуре было столько же неумолимого спокойствия, сколько его было в растущем над степью ядерном грибе. Весь его мир, состоящий из карт, азимутов и точных координат, только что был стерт с лица земли. И оба офицера понимали, что это означает.
Предыдущая жизнь закончилась.

***

Ударная волна дошла до них спустя целую вечность, которая уместилась, наверное, в пару минут. Сначала легкий толчок под ноги, будто далеко-далеко вздрогнула земная кора. Потом пришел звук. Не оглушительный рев, как можно было бы ожидать, а низкий, утробный гул, рокот, который, казалось, исходил не снаружи, а рождался где-то в грудной клетке, заставляя вибрировать внутренности. Ветер, до этого швырявшийся колючим снегом, внезапно стих. Словно стихия испугалась того, что сотворил человек, и затаила дыхание. В наступившей звенящей тишине было слышно, как гулко стучит кровь в ушах.
Старший лейтенант медленно опустился на колени, словно его ноги разом потеряли силу. Он не отрывал взгляда от чудовищного цветка, распустившегося на горизонте. Шляпка гриба уже начала расплываться, теряя свои четкие очертания и превращаясь в огромное, грязное облако, которое ветер, очнувшись от оцепенения, медленно понес в их сторону.
- Они сделали это, - прохрипел старший лейтенант. Слово 'они' было безликим. Враги. Американцы. Британцы. Французы. Кто-то ещё. Это уже не имело значения.
Капитан не ответил. Он медленно, как во сне, складывал свою буссоль. Пальцы, окоченевшие от мороза, не слушались, но он упорно, методично укладывал инструменты в брезентовый чехол. Эта привычная, доведенная до автоматизма рутина была единственным, что удерживало его сознание от распада. Карта. Координаты. Все это теперь казалось бессмысленным.
- Товарищ капитан, что нам делать? - голос старшего лейтенанта дрогнул, в нем слышались детские, испуганные нотки. - Наш полк там же все.
Капитан наконец закончил с прибором и резко выпрямился. Его лицо в сумеречном свете казалось, окаменело. Он посмотрел не на старшего лейтенанта, а куда-то сквозь него, на расползающееся по небу облако.
- Делать? Выполнять мой приказ. За мной!
Он быстрым шагом направился к машине. Старший лейтенант, спотыкаясь, поспешил за ним. Единственная мысль в его голове выжигала сетчатку даже сквозь закрытые веки.
Куда мы поедем? Назад нельзя? - пролепетал он, забираясь в уазик.
- Конечно. Нельзя в эпицентр. Верная смерть, - отрезал капитан. Он плюхнулся на сиденье и лихорадочно развернул свою карту на коленях, подсвечивая ее тусклым салонным плафоном. Его пальцы, уже не дрожащие, а полные решимости, забегали по линиям и отметкам. - Ядерный взрыв. Похоже, наземный. Конечно, наземный, нет смысла бить по нашим ШПУ воздушным подрывом. Значит, самое страшное - не волна, а то, что придет после. Осадки. Радиоактивная пыль. Нам нужно укрытие. Немедленно! Ветер в нашу сторону.
- Какое укрытие? Здесь же степь!
- Молчать, лейтенант! - рявкнул капитан, и молодой офицер вздрогнул. Капитан ткнул пальцем в точку на карте. - Вот. Узнаёшь значок? Пятнадцать километров отсюда. ЗКП. Заглубленный командный пункт. Старый, еще советский. Иногда летом используется на учениях. Мы должны успеть укрыться до того, как эта дрянь начнет сыпаться с неба. Если завязнем в степи - конец.
Старший лейтенант смотрел на уверенные движения капитана, и паника понемногу отступала, сменяясь призрачной надеждой. Пока этот человек с его картами был рядом, казалось, еще не все потеряно.
- Но уазик? он же не танк. От радиации не спасет.
- Правильно мыслишь, - неожиданно спокойно сказал капитан. - Лишь бы довёз до места. А там бросим. Скоро и воздух, и снег вокруг станут 'грязными'. Рули давай. Ну, пошёл!
Старший лейтенант выжал сцепление, воткнул дрожащей рукой передачу и вдавил педаль газа. Уазик взревел. Дороги не было, капитан просто указывал направление рукой, сверяясь с компасом. Машину бросало из стороны в сторону, двигатель завывал, протаскивая колёса по глубокому снегу, но машина ползла по целине, убегая от невидимой смерти.
Они остановились у невысокого, почти полностью занесенного снегом холма. Ничто не выдавало здесь присутствия человеческих строений. Только внимательный глаз топографа мог заметить едва торчащий из-под снега оголовок вентиляционной трубы.
- Приехали. Глуши, дальше ножками.
- Мы её здесь бросим? - с какой-то тоской спросил старший лейтенант. Эта 'буханка' была его последним островком привычного мира.
- Она свое отслужила, - равнодушно ответил капитан, уже выбираясь наружу. - Теперь это просто кусок железа. Пошли уже, некогда.
Они вышли из машины. Двигатель затих, и мир погрузился в ватную, давящую пустоту. С неба начали падать редкие, крупные пушинки. Но не все они были снегом. Одна упала на рукав, и старший лейтенант дотронулся до неё перчаткой - она была крупной, серой, маслянистой на ощупь. Пепел.
- Быстрее! - крикнул капитан, уже карабкаясь по склону холма. Он отыскал глазами трубу, отмерил от нее несколько шагов и начал яростно разгребать снег руками, потом ногами. Старший лейтенант присоединился к нему. Под слоем снега обнаружился козырек, а под ним, в склоне холма, тяжелая овальная стальная дверь с когда-то покрытым краской колесом запора. Офицеры яростно отгребали снег, очищая площадку перед входом.
Вдвоем они навалились на заржавевшее колесо. Оно поддавалось с мучительным скрипом, раздирающим тишину. Каждый оборот отдавался болью в замерзших руках. Наконец, с глухим щелчком, запор отошел. Они потянули в четыре руки, с трудом приоткрыли тяжеленное железо двери, скрипящее петлями. Из черного провала пахнуло затхлостью. Запах подземелья. Запах спасения.
- Лезь, - скомандовал капитан. - Фонарик не забыл?
Старший лейтенант, не раздумывая, скользнул в коридор. Затем остановился, шаря в сумке. Щелчок выключателя, и луч выхватил из мрака проём подземного коридора. Капитан спустился следом, захлопнув за собой дверь. Звук ударившегося о бетон металла был громким, уплотнители давно рассыпались трухой. Мир снаружи перестал существовать. Они как будто похоронили себя заживо.
Ещё длинный коридор с несколькими поворотами. Спуск в глубину по достаточно пологому тоннелю. Офицеры оказались в небольшом тамбуре перед еще одной гермодверью, такой же массивной, как и первая. К счастью, эта тоже не была заперта изнутри. Совместными усилиями они открыли и ее. Луч фонаря скользнул по стенам помещения. Ещё тамбур. Венткамера. Несколько помещений. Двухъярусные койки с древними тощими матрасами. Кабинеты с демонтированной аппаратурой и сломанными стульями. Полки, много пустых полок, скорее даже, стеллажей. Старое железо, рыжеющее из под давно облезшей краски. Шкафы, давно пустые. Сломанная душевая. Уборная. И в одном из помещений заначка, которую не вывезли то из лени, то ли по старости, то ли из желания позднее украсть, но так и не украденная. Аккуратно укрытые брезентом коробки с армейскими сухпайками. Невероятное везение. И цистерна. Вода. Затхлая вода, но это лучше, чем ничего. Их спасение.
Старший лейтенант обессиленно опустился на край нижней койки. Адреналин отступил, обнажая чудовищную усталость и глухую, ноющую боль во всем теле. Во рту стоял отчетливый металлический привкус.
- Мы успели? - тихо спросил он.
Капитан прошел по комнате, провел рукой по пыльному столу. Он нашел на стене выключатель и щелкнул им. Никакой реакции. Ну да, глупо было надеяться, что тут есть энергия. Но всё же, нельзя было не выполнить такое привычное действие. Капитан начал что-то нашаривать в своей сумке, пока, наконец не достал из неё китайский фонарик с ручной динамо-машинкой. Вжикнул несколько раз, светодиод был слабенький, но какой-то свет давал.
- Успели, - кивнул капитан. Он сел напротив старшего лейтенанта. Его лицо под тусклым светом отраженного от потолка луча фонарика выглядело осунувшимся и постаревшим на десять лет. - Но дозу какую-то мы уже получили. Далеко не смертельную сразу, но достаточную. Теперь мы в ловушке. Снаружи скоро будет ад. Уровень радиации такой, что и нескольких часов хватит.
- И что теперь? Сколько нам тут сидеть?
Капитан помолчал, глядя на свои руки. Он был спокоен. Это было спокойствие человека, который просчитал все варианты и выбрал единственный возможный, пусть и не самый приятный.
- Есть же такое дело - период полураспада. Самые опасные изотопы, те, что сейчас на поверхности, распадутся до приемлемых уровней примерно через полгода. Запасов еды и воды здесь хватит. Так что наш приказ на ближайшие шесть месяцев - сидеть тихо и ждать. Ждать лета.

- Ждать лета? - как эхо повторил старший лейтенант. Он посмотрел на голые бетонные стены, на тусклый свет, на капитана. Вся его жизнь, его планы, дом его родителей с новогодней елкой в Ростове - все это осталось там, снаружи. Теперь у него была только эта бетонная коробка. И ожидание.
- А потом?! Что потом?!
Капитан поднял на него тяжелый взгляд. В его глазах не было ни страха, ни надежды. Невероятное терпение, вот что там увидел старший лейтенант.
- Пошли, посчитаем наши запасы. И будем спать, жрать и срать. По кругу. А потом, лейтенант, мы выберемся наружу. И сделаем то, что сможем.
(конец первой части)