Абгалдырь и матросская задница

Удивительно, как порою раскручивается в голове случайно сказанное слово или произнесенная фраза. Казалось и ассоциаций-то никаких нет, и забылся спор или разговор, а все ходит какое-то смутное воспоминание в голове и тревожит и «прощупывается» кажется даже зубами. И откладывается «на потом» и не всплывает порою недели и месяцы перед глазами цельная картинка, порожденная уже и полузабытой фразой, вызывая когда усмешку, а когда - легкую грусть... Какими молодыми мы были, как хотели все сделать правильно, все успеть, во всем разобраться.
...
Когда корабль выходит на боевую службу, да еще и после долгого перерыва, после ремонта - так хочется, чтоб сложилось все хорошо. Как ни говори, а «по одежке встречают» и как эту боевую пройдешь, так потом по накатанной покатится. И к недостаткам будут попроще относиться, и где вроде и отругать надо серьезно - пожурят всего лишь, и «не заметят» порой что-то...
Так что вышли мы - полные надежд, служим. Не за страх, а за совесть. Но в общем-то не всегда же море и море - и на якоре стояли достаточно. А на якоре - значит вахта «ППДО» - «Противо-подводно-диверсионной обороны» - то есть стоят вооруженные матросики на баке, по бортам и юте, и на воду смотрят. Не плывет ли супостат какой подводный. Оно вроде и смешно слегка, но прозрачность воды в Средиземке - восемнадцать метров, если память не изменяет, так что чем черт не шутит.
Ну днем - всякое дело, народ кругом снует, да и вахтенный офицер с мостика в режиме Маши из сказки «высоко сижу - далеко гляжу». Ночью - по-другому немного, палубное освещение выключено, все бортовые прожектора - «люстры» - на воду направлены, так что вахтенных не видно совсем.
И вот как-то докладывает вахтенный на баке, что, мол, обоняет запах гари. Дело серьезное - не должно в том районе гореть ничего - сыграли тревогу, и с командиром вместе - не бак бегом.
Точно, вроде гарью пованивает. Хотя - помещения проверили все - тихо, ни дыма ни гари, ни огня - уж тем более. Посовещались и решили, что выхлоп носового энергоотсека на палубу забросило - вот и всполошился воин. Сказали - молодец, воин, бди дальше, тревогу «отбили» - и спать. Наутро зам прочувственную речь сказал про бдительное несение вахты, и дальше служим.
Назначают тем временем нам поход с Тартус. Оперативный время съемки - на час ночи назначил, чтоб к территориальным водам сирийским к рассвету успеть. Подготовились штатно - запрашиваем «Добро» сниматься - поехали. Командир с моста:
- Пошел шпиль полным!
- Есть! - это боцман с бака.
Впору - скрип якорь-цепи слышать, да ощущать всем телом, как подрагивает корпус корабля, вытягивающего со ста метров цепь... Тишина. И вместо всего ожидаемого - вдруг мат-перемат с бака доносит.
- Бак - ГКП ! Доложите обстановку! Почему якорь не выбираете?
- Щщас!
Это с бака, вместо нормального доклада!
Минуты через две:
- ГКП - бак! Шпиль не крутится! Электромотор работает, а шпиль - стоит!
А тем временем оперативный уже спрашивает потихоньку, что, мол, не двигаемся?
Вот тогда-то я впервые от командира услышал доклад, который и сам потом применял - о скорости выборки якорь-цепи и времени, нужного на съемку.
Ну да, доклад - докладом, а сниматься таки надо. То есть - решение принимать. И приняли.
Есть такая штука - абгалдырь. Для гражданского населения - вроде кочерги, которой в печке дрова помешивают. Только побольше слегка... Нужна эта самая железяка, в основном, в доке, когда якорь-цепь на док-палубу стравливают для покраски. Так вот этой-то самой кочергой матросы-боцмонята якорь-цепь по палубе дока растаскивают и укладывают рядами, чтоб красить удобно было. Труд, скажем так, нелегкий... А где легко?
Так вот, пришлось и здесь абгалдырями баковой команде потрудиться. Скинули со второго шпиля якорь-цепь, растащили слегка по баку, и другую, рабочую, так сказать, с неработающего шпиля перетащили...
Заскрипело слегка, но малым ходом выдернули таки яшку и поехали в сторону ближневосточную под вполне уже осязаемые вопли оперативного, проклинающего и свою судьбу и нас и все что под руку ему в тот момент попадалось....
Ну-с, как водится, кэп после съемки механиков раком в носовом шпилевом отделении поставил... Утром на докладе командир БЧ-5 торжественно какие-то грязные куски на стол ему выложил.
Кэп:
- Нахрена ты эту грязь вытащил? Что это вообще такое?
- А это то, что от цилиндра феродо осталось.
Это типа сцепления в машине, в шпиле устройство такое.
Разбор события много времени не занял, тут же вспомнили бдительного вахтенного, с запахом гари пароход ночью переполошившего, и признался он скоренько, что, мол, да, сиживал на какой-то круглой железке, сиживал. Удобно, видишь ли, на ней: крутнул задницей - и железка (контроллер шпиля) с тобой вместе поворачивается...
Командир потом выразился, что очень полезно было бы этому самому воину боцманятам в его задницу тот самый абгалдырь засунуть... И пошуровать как следует, так же как ночью перед этим уродовались...
Ну да починились - и, слава богу - дальше служили.
А к чему я это вспомнил все?
Да так... «Куда ни целуй....»

Чомболо

А вы чомболовали хоть когда-нибудь на открытых картах?
...
...Когда откуда ни возьмись, вдруг, проносится слух - через стены, дворы, кварталы - - «Золотая» карты открыла!!!
И все, что может двигаться, лихорадочно загружается в свои четырехколесные средства передвижения, запихивая туда, кажется, даже слегка повизгивающих от нетерпения - или может быть страха - «а вдруг не возьмут» - родственников и знакомых. И несется стихийно возникающая кавалькада к подножию Сапуна, на виноградные карты «Золотой балки».
Подбирать не собранный рабочими виноград. Чомболовать.
Откуда взялось это словечко, откуда принес его бриз - может, от бухты Чомболо, бухты Символов, что лежит совсем неподалеку... А может быть, еще откуда прилетело в эти жаркие и пропитанные пылью и ароматом миндаля и каштана дни...
И заполнятся карты голосами и смехом и разговорами...
И наполняются багажники и кабины, и все, что только можно наполнить - и кисловатым «Рислингом» и крупным ароматным «Кардиналом» и терпким «Алиготе»... Вечер-два чомболовки - и вина на всю зиму.
А потом, дома, в самом большом тазу, ногами, непременно ногами - давится все собранное, и брызжет сок, и все вокруг становится липким и приторно-сладким.
И заливается вместе с мездрой для терпкости получившееся в заранее приготовленные пятнадцатилитровые бутыли из-под аккумуляторной кислоты.
И если нет у тебя таких бутылей, и не чомболуешь ты и не делаешь вина - наверное, ты не настоящий горожанин... Да только у кого же на флоте нет этих бутылей, сколько их списывалось и списывается по сю пору, я надеюсь...
И не то, что ты не можешь купить бутылку-другую настоящего крымского вина из подвалов Массандры, Сурожа, или Магарача... Можешь, конечно.
Но тот, кто один раз попробовал сам сделать вино, прожить с ним всю его короткую жизнь - всего двадцать один день, и осветлить его, и разлить потом в специально опять же приготовленные, промытые и прокаленные бутылки из-под шампанского, которые собирал по всем знакомым весь год - ты никогда уже не захочешь пить вино, сделанное чужими руками, если можешь сделать его сам.
И красота, и радость, и солнце и ласковый ветер, запрятанные в бутылки, живут и радуются вместе с тобой.
Ага...
...
И вот в такой-то вот вечерок, когда ты старший на борту, и к концу увольнение, вдруг затаскивают на борт тебе почти натурально «бездыханное» тело, докладАя при этом, что, мол, прибыли из увольнения без замечаний. Все. Включая тело, которое и говорить и стоять, тем более, уже не может, и мычит что-то с великим трудом...
И затаскивается тело в лазарет, и уснувший за поздним временем уже и поднятый срочно фельдшер, так кстати оказавшийся на борту, слегка ошалев, почти в крик докладывает, что пульс нитевидный, пятьдесят, кожные покровы синюшные и холодные, и срочно необходимо...
И вкалывают телу камфару, чтоб толкнуть уже почти останавливающийся мотор, и промывают желудок, и другое и третье...
И вытащенное из теплых коек отделение виновника торжества мрачно делит ночь на «вахту у тела», уже слегка пришедшего в сознание, чтобы не случилось какой беды, пока тот отсыпается...
И утром, «по свежачку», тело изымается из койки и возносится - хотя трудно назвать вознесением тяжелое пересчитывание трясущимися с дикого «бодуна» ногами ступенек трапа от кубрика до каюты командира.
И скор разбор и суров вердикт - но!
Остается выяснить - где, что, сколько... Работай, старпом.
И оказывается - то самое, солнце из бутылки. Только - на курином помете настоянное.
И всего - в ста метрах от трапа, в одном из тихих и тенистых Бартеньевских двориков, заросших тем же рислингом.
И отсылается на место команда мичманов во главе с боцманом, и устраивается хозяину маленький дебош с ненормативным объяснением всей глубины его неправоты, пагубной сущности и неправомерности подобных поступков и ранее и в дальнейшем...
И как знак осознания и просветления, подлинного раскаяния и обещания не допускать, и предложением мировой - доставляется на борт пара трехлитровых банок свежего, только сбродившего и набравшего вкус вина. Нормального вина...
Ведь без помета - нормальное вино было.
Как любое Крымское.
Терпкое и кисловатое, как сам Южный берег, с запахом морской соли и йода, пыли и прогретых скал...

Если вам начальство говорит найти склад, да чтоб возле порта, да чтоб с площадкой для грузовиков, да чтоб площадь не меньше, а высота не ниже и еще куча всяких «чтоб», то начинаешь осознавать, что начальство - оно что на флоте, что на «гражданке», ничем по сути не отличается. Особенно тождественность проявляется в таких вот вещах, когда тебе говорят: пойди туда, не знаю куда, и найди вот такой вот склад, сразу родного старпома вспоминаешь, когда он искренне удивлялся, почему это мы одной бочкой краски не смогли полкорабля покрасить. А в таких случаях, как известно, есть два выхода: фантастический и реалистический. Реалистический - это найти волшебную палочку, а фантастический - сделать все самому. Звезды не предвещали в этот день найти ничего волшебного, а вот палочек начальство могло накидать если и не реальных, то всё равно вполне ощутимых. Поиски по Интернету и обращения к риэлторам ничего фантастического, как и ожидалось, не принесли, но тут из дебрей памяти чудесным образом всплыли четыре буквы - ОМИС. Да, именно ОМИС или отдел морской инженерной службы ведает всей недвижимостью на флоте и в окрестностях, и если там не смогут помочь, то уже не смогут помочь нигде.
Первый человек, встретивший меня в краях, где предполагалось найти склад, одетый в морскую форму, подробно и обстоятельно объяснил, как найти ОМИС, и даже немножко проводил. Уже на месте разобравшись, что возглавляет сию организацию некий майор Оганесян, вышел с ним на прямой контакт. Бутылка вискаря и воспоминания о службе на Северном флоте сделали свое дело, и в результате я получил в свое распоряжение ключи от некого бункера, который удивительным образом соответствовал всем начальственным пожеланиям, если и не на сто процентов, то был поистине фантастически близок к этому.
Начальство, судя по всему, и не ожидало, что такие склады существуют в природе, а когда были названы цифры предполагаемой аренды, пришло в неописуемый восторг и изъявило желание немедленно выехать на осмотр недвижимости. Впечатление бункер произвел самое благоприятное, и тут шеф поинтересовался:
- А от кого эти катакомбы?
- От ОМИСа,- не подозревая еще ничего плохого, бодро ответил я.
А шеф уже повернулся к нашему главному безопаснику.
- Петрович, ты этого Амиса пробивал?
- Конечно, мелкая шестерка, ларьки здесь трясёт, стоянку небольшую держит, так шелупонь,- даже не сморгнув, отрапортовал Петрович.
-Да, это кусок явно не его, а под кем этот Амис?
Петрович сделал вид, что листает записную книжку, и про между прочим спросил у меня:
- Паш, как ты говорил, под кем этот Амис?
Еще не до конца понимая, что происходит, я честно выложил:
- Под Оганесяном.
- Ну я и говорю, - продолжал Петрович - армянская бригада, здесь наполовину всё под арами.
Шеф задумался.
- Нет. С черными связываться не будем, судя по цене, явная подстава, а попадос нам не нужен. Поехали.
Дождавшись, когда шеф погрузился в свой Лэндкрузер, я подошел к Петровичу:
- Ты чего тут пургу понес?
- А что? - по иудейски ответил невозмутимый Петрович.
- Ты когда квартиру на службе получал, куда за ордером ходил?
- В Большой дом.
- Тогда понятно. ОМИС это..., да фиг с ним. Короче, следующий склад сам ищи...

Были «паркетного» крейсера N70 или «любви все возрасты покорны»

Комбат «паркетного» крейсера лейтенант Алексей Ш. энергично шагал по Загородному парку. Непривычно знойное солнце ощутимо припекало сквозь наглухо затянутую форменным галстуком кремовую рубашку. Встречные прохожие старались укрыться от жгучих солнечных лучей в тени листьев, а Алексей не обращал на жару и духоту никакого внимания. Он буквально летел на крыльях любви - своей новой любви. Миниатюрная немногословная блондинка, с которой он познакомился на прошлой неделе, покорила его с первого взгляда. А при одном только воспоминании о бурных ночных продолжениях этой встречи сердце лейтенанта непроизвольно начинало стучать чаще, и брюки становились ему тесны.
Подходя к небольшому магазину, в котором работала его избранница, Алексей взглянул на часы и чертыхнулся - из-за затянувшегося на корабле учения он всё-таки солидно опоздал к оговоренному сроку. Ждать, как всегда, у входа, смысла уже не имело. Но магазин ещё явно работал, и комбат, не теряя надежды, толкнул дверь, вошёл внутрь и озадаченно осмотрелся. За прилавками скучали кассирша и две продавщицы, но его новой знакомой среди них не было.
- Девушки, подскажите, а Ларису я могу увидеть? - обратился за помощью лейтенант.
- Не можете! - злорадно оживилась за кассой чрезмерно злоупотребляющая макияжем девица. - Она ушла уже!
- Что ж вы её так рано отпустили? - посетовал вслух Алексей.
- Где же рано? - обиженно вступила в разговор старшая из продавщиц. - На час раньше, как положено.
- Кем же это положено? - автоматически поинтересовался лейтенант, в глубине души в тот же миг смутно начиная подозревать, что вовсе не хочет знать ответа на свой вопрос.
- Не кем, а чем, - веско отрубила продавщица. - КЗОТом. Как несовершеннолетней.
- КА-А-А-К НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ??? - взгляд комбата зачарованно остановился на зарешеченных окнах магазина.

ПОБЛИЗОСТИ ОТ КАТАСТРОФЫ.

Если бы на заре становления советского авианосного флота в конце семидесятых годов прошлого столетия вы спросили у посвящённых: "А что же представляет наибольшую угрозу для крейсеров проекта 1143?" - вы застыли бы в недоумении от прозвучавшего парадоксального вывода. Вам бы ничего не сказали об одновременном затоплении четырёх смежных отсеков, пожарах и взрывах в десятках погребов разномастного боезапаса или падении самолёта на палубу. А озвученная наибольшая опасность в виде отчётно-перевыборных партийных собраний на борту авианосца, может, и не повергла бы вас в шок, но была бы воспринята на уровне не самой удачной первоапрельской шутки.

А теперь обо всём по порядку.
В первые месяцы пребывания такр "Минск" на Востоке (с 3.07.1979 г.) произошли события, прилично встряхнувшие экипаж и командование. Вначале это был пожар, начавшийся в каютах офицеров БЧ-7 на третьей палубе и продолжавшийся более пяти часов, затем первый обрыв бриделя (их ещё будет много) и срыв с бочки 17 августа во время тайфуна "Ирвинг". Течение этих событий подводило к мысли, что случиться с нами может всё, что угодно, и в трудную минуту надеяться на силы спасателей особо не стоит.
В очередной раз с бочки нас сорвало в ноябре по схеме, апробированной месяц назад на старшем брате - "Киеве". 274-метровые громады с водоизмещением 44 тысячи тонн уходили в свободное плавание в узкости с выведенными машинами во время отчётно-перевыборных партийных собраний. Чем не знак с небес?

Такр "Киев", Северный флот.

Обрыв бриделя на "Киеве" случился при ветре всего лишь 18 метров в секунду. Вначале крейсер прошёл в десятке метров от банки, что не позволило ему стать на долгое время памятником посреди бухты Ваенга на радость супостату. Следующей его целью был бпк "Адмирал Юмашев", стоявший у седьмого причала, которому была уготована роль "Запорожца" после братания с КАМАЗом.
- Двести метров сто пятьдесят... сто... пятьдесят...
Пронесло...
Дальше путь взбесившейся махины лежал к 19-му причалу, где, прижав к берегу левым бортом героически боровшийся слабосильный рейдовый буксирчик, такр величаво остановился прямо под окнами штаба Северного флота, не повредив, на удивление, ни бульбу гидроакустической станции, ни винто-рулевую группу и ни одного забортного устройства. Со словами: "Свершилась мечта!" - командир бригады сошёл прямо с трапа на берег, что навсегда вошло в анналы истории отечественного флота.

Такр "Минск", Тихоокеанский флот.

Конечно, как и положено в подобных ситуациях, Командира у нас на борту не было, а старший помощник не был допущен к самостоятельному управлению кораблём на ходу. Вахтенный офицер определял место по бочке, которая давно уже оторвалась от бетонного массива и спокойно плавала рядом, крепко уцепившись бриделем за родной крейсер. Человека с повязкой привели в чувства огни бухты Павловского, показавшись внезапно для него в неприличной близости от борта.
Во время длительных партийных форумов комсомольцы собирались группками и, лишённые присмотра со стороны партийного руководства, самостоятельно решали свои наболевшие проблемы. Наша ячейка "заседала" в медицинской каюте N121, где нас и застал сигнал "учебной тревоги". Дыхание старпома, усиленное корабельной трансляцией, походило на предсмертные хрипы загнанной лошади. Судя по тому, что он долго не мог начать говорить, стало понятно: случилось что-то из ряда вон. "Минск" с двумя проставками у правого борта, к которым были пришвартованы барказ и ПСК, и с мусоросборочной баржой с левого, неумолимо двигался к молу бухты Павловского. Секретарь парткома Руслан Коротаев с паническими нотками в голосе выпытал штурмана Пашу Фомичёва о перспективах нашего дрейфа в надежде обрести мало-мальскую надежду на благоприятный исход.
- Паша, до мола метров триста! Это полный ...?
- Ну вы и залупили, Руслан Палыч: каких триста метров?!
- Что, Паша, не триста?!! - не унимался обрадовавшийся парторг.
- Конечно, нет. Тут и... сто пятьдесят вряд ли будет...
Посланный на подмогу дежурный буксир МБ-175 доложил о прибытии в наше распоряжение, но честно предупредил, чтобы на него не надеялись по причине старости, ветхости и давно вышедших сроков планового ремонта. Вскоре он исчез из поля видимости ходовой, скрывшись под форштевнем. Через мгновение вверх взметнулся чёрный столб дыма и замкомандира по авиации подполковник Петрук могильным голосом произнёс: "Переехали..." На радость публике страшно дымящий буксир без трубы, сбитой бриделем, появился по правому борту. Вздох облегчения сменился надрывным криком по всем линиям:
- Человек за бортом!
Вдоль правого борта, взывая о помощи, в ледяной ночной воде проплывал матрос, выпавший с аварийного буксира. Как он смог уцепиться за конец, брошенный моряками с юта, и подняться в той обстановке на борт - фантастика. В это же время добросовестно исполняющий на мусорной барже свои обязанности какой-то дежурный дед жалобно просил поднять его на борт крейсера. Звук вопиющего в пустыне услышан не был:
- Дед, терпи, не до тебя!
"Минск" был спасён героическими усилиями механиков, сумевшими дать ход через восемнадцать минут вместо тридцати нормативных. (Дрейф "Киева" от срыва до посадки продолжался 17 минут). Здесь было всё: знание матчасти, выверенные своевременные действия и готовность к очевидному риску при принятии непростого и ответственного решения по эксплуатации силовой установки в нештатном режиме. При резко усилившемся ветре не имевший допуска старпом Николай Петрович Соломахин с блеском вывел из западни "Минск", обвешанный гроздьями ржавого железа, и благополучно поставил всю эту армаду на якорь. Командир эскадры чудом сумел высадиться на крейсер только через час после постановки, где публично расцеловал счастливого и гордого старпома в знак признания его заслуг...

И вдруг на следующее утро нас будит сигнал "Аварийная тревога". Запыхавшийся старпом, с трудом преодолевая такие же, как вчера, дыхательные спазмы, делает объявление, от которого холодеют внутренности:
- Аварийная тревога! Пожар в ангаре!
Где-где, а вот именно в ангаре пожар совершенно не к месту. Вспомнилось, что беда одна не приходит, что есть закон парности случаев и другая чертовщина.
Через несколько минут амплитуда колебания маятника ситуации с максимума драматизма переместилась в минимум расслабухи, явившей собой максимум идиотизма. Это было сродни моментальному падению "стрелки" с верхней точки сразу на пол-шестого. (Да простят меня за подобную метафору, но точнее не скажешь.) Оказалось, что перетрухнувший вчера на мусорке дед решил испить утреннего кофею, для чего растопил дровяную печку. Г-образная труба дымохода оказалась направленной прямо в воздухозаборную шахту вентиляции ангара. Ангар заполнился дымом, о чём и доложила бдительная вахта.
Со штурманами и механиками мы тщательно анализировали эту непростую ситуацию. Мне кажется, что я ничуть не сгустил краски фразой: "Минск был спасён...". Ни сейчас, ни тем более тогда не хотелось думать о последствиях посадки на скалы нашего исполина при функционирующих системах электроснабжения корабельных потребителей. А кто бы снимал корабль? Помнится, как однажды необходимо было немедленно сниматься с якоря при резком усилении ветра, а у борта стояли проставки с лесами для покрасочных работ. (Крейсер готовился к параду во Владивостоке в честь Дня ВМФ.) Якорь-цепь надраена, как перетянутая первая струна, а с берега с часовой задержкой передали счастливую весть: "Минуту ждать, с Владивостока выходит буксир "Машук". А буксиру этому "пилить" в Стрелок часа два с половиной максимальным ходом. Отдали проставки и снялись. А через трое суток, при съёмке одной из них с мели в бухте Широкой, погиб матрос с рейдового буксира.

В дальнейшем вопрос безопасной стоянки на рейде исследовался и совершенствовался многими командирами и штурманами "Минска" и "Новороссийска", вышестоящими штабами. Меняли место стоянки, экспериментировали со способами постановки. В этой сложной борьбе случались и победы, и поражения. А вот постоять у причалов эскадры нашим мастодонтам так и не удалось. На виду у всех они медленно умирали, выбивая драгоценный ресурс котлов, турбогенераторов и других механизмов на внешнем рейде.
Но в тот день всё закончилось благополучно. Печально лишь то, что героическому старпому так и не предоставили допуск к управлению кораблём на ходу.
А ведь могли - экстерном, например...