1984 год. По Суэцкому каналу, имеющему помимо реверсивного еще и платное движение, в сторону Красного моря выдвигается караван судов.
Так ничего особенного: пара нефтяных танкеров, пара-тройка сухогрузов, контейнеровоз, с десяток кондеек поменьше и боевой корабль с бортовым номером «113».

На «113», идущем во главе международной процессии, реет военно-морской флаг СССР, в реестрах Черноморского флота он числится как противолодочный крейсер «Ленинград», и в фарватере рукотворного сооружения ему тесно.

И потому на ходовом мостике «Ленинграда» тревожная тишина. Командир корабля, штурман, рулевой, вахтенный офицер, связист - все смотрят на египетского лоцмана; мол, арабский брат, твоя очередь указывать дальнейший путь. Иначе, зачем мы тебя приняли на рейде Порт-Саида? За что советская Родина отвалила валюту?

Но арабский брат, средних лет египтянин в длинной, до пят, белой рубахе, в фетровой ермолке на голове, словно и не замечает немых призывов. Только крепче прижимает к впалой груди скрученный тростниковый коврик-циновку, сквозь окна пялится на песочек, на пальмочки, деревца и кустики по обоим берегам и дерзко скребет пальцами щетинистый подбородок.
В общем, ведет себя, как последняя арабская морда.

А корабль идет, и беспокойство на мостике растет.

Командир корабля, капитан первого ранга, не находит себе место, хрустит пальцами и кричит на руль:
- Лево пять!

Вахтенный офицер необычно громко дублирует команду:
- Лево пять!

Рулевой недовольно бурчит:
- Есть лево пять!

И каждый понимает, что идти вот так наобум чревато; осадка у крейсера немалая. Легче легкого и на мель угодить.

- Так держать!

- Так держать!

- Есть так держать!

- Ну?! - наконец командир крейсера адресует негодование египетскому проводнику.

- В чем де-ло? - сбивает дыхание, выступающий в роли переводчика, штурман. - Whatt is the mat-ter?

Короткие и несложные вопросы все же побуждают лоцмана к действию.
Он снимает сандалии, расстилает коврик прямо у переборки, с поправкой на Мекку падает на него коленями и начинает молиться.

- Что это? - стонет капитан первого ранга.

У входа в рубку тут же всплывают нескладные фигуры замполита и особиста.
- Средневековая отсталость, - в полголоса заявляет первый.

- Происки американских спецслужб, - почти шепотом говорит второй. - Провокация. Саботаж.

- И долго он так будет саботировать? - командир переводит взгляд на парочку преданных марксистов-ленинцев.

Ответы не заставляют себя долго ждать:
- Пять, нет, десять минут.

- Полчаса.

Командир, уже прикидывает что-то в уме:
- А сколько раз в день?

Звучат разного рода догадки:
- Три.

- Пять.

- Смотря, сколько грехов за ним числится, - вмешивается штурман.

- А если много? Очень много грехов? - интересуется вахтенный офицер.

- Тогда нам труба. Он легко их искупит, пустив одним махом на дно столько неверных, - не унимается все тот же штурман и предлагает. - Может, ему денег немного дать?

- У них с этим на канале строго, - уверяет сотрудник особого отдела. - Не возьмет.

- Возьмет, - настаивает политрук.

- Не возьмет. Побоится. Рубли все-таки!

- Возьмет...

- А если рома дать? - прерывает политический диспут штурман. - Возможно, у нас кое-какие запасы еще с Кубы остались.

- Точно! - замполит поддерживает трехлетней выдержки, светлое, с золотистым оттенком начинание. - Не плохо, если арабскому трудящемуся немного перепадет от щедрот Фиделя.

Особист гордо тянет подбородок вверх, почти напевает:
- Три с половиной ящика на складе у снабженца, шесть бутылок у командира БЧ-5 в каюте, четыре у гидроакустика...

- Хватит одной. Несите, - отдает распоряжение командир, пока перечисление не коснулось его личного сейфа. - Со склада. Вахтенный!

Бутылку доставляют прежде, чем арабский поводырь встает с циновки на палубу. Он принимает дар из рук капитана первого ранга, укладывает его в большой пластиковый пакет, благодарно лыбится и опять за старое: глазеть по сторонам, правда, уже только на песочек. Пальмочки, деревца и кустики уже уступили место безжизненной пустыне.

- Не понял! - разводит руками капитан первого ранга. - Мало что ли ему?

- Он же мусульманин. Возможно, что и не пьет, - тараторит замполит.

- Тогда сигареты, - рекомендует штурман.

- Болгарский «Opal». Два блока у связиста Иванова видел, - вновь демонстрирует осведомленность особист. - «Mallboro» у...

Командир реагирует мгновенно.
- Вахтенный! Блок сигарет.

- Есть, - вздыхает вахтенный офицер и исчезает из рубки на несколько минут.

Союз пузатой бутылки и кофейного цвета бруска сигарет совершают революцию в сознании араба. Он неожиданно проявляет жгучий интерес к водной магистрали, к своим обязанностям и на гибриде из английского и арабского языков успешно и, главное, безопасно ведет «113» между Синаем и континентальной Африкой.

Командир не нарадуется ровно час. Потом все повторяется: окно, коврик, окно.
В ходовой рубке вновь замешательство.

- Надо еще дать, - подает голос штурман, наблюдая, как на барханах по обоим бортам лениво шевелится песок. - Погода портится.

Командир взрывается, протестует:
- Это какой-то полный пи-и-и...
И осекается. Искорка, вспыхнувшая в глубине мутных глаз египтянина, красноречиво высвечивает, что общение с советскими экипажами тому не в новинку, и с великим могучим он очень даже знаком.

Выручает замполит:
- Суэц! Полный Суэц! - бойко восклицает он. - Это какой-то полный Суэц!

- Да, да, именно так, - соглашается капитан первого ранга. - Полный Суэц! Впереди порт Суэц!
И во избежание международного инцидента вскоре еще один набор арабского навигатора, шелестя целлофаном и звякая стеклом, спешно погружаются в пластиковую бездну.

И, надо отметить, довольно вовремя; движение пустыни перерастает в песчаную бурю. Видимости никакой. И рекомендации умного, опытного и уверенного в своих действиях лоцмана оказываются совсем не лишними.

Хорошо, что стихия бушует недолго, потому, как завершаются и следующие шестьдесят минут.
По египтянину, хоть часы сверяй, секунда в секунду; окно, коврик, окно. И так шесть раз до самого выхода из Малого Соленного озера, где обычно проходящие по водной артерии суда бросают якоря в ожидании встречного каравана. Там набожного египтянина меняет другой навигатор - мужчина преклонных лет в клетчатой с коротким рукавом рубашке навыпуск поверх светлых бумажных брюк.
- Я есть главный канальный лоцман, - высокомерно хрипит он, начиная круг: окно, коврик, окно.

И ему верят. Какие сомнения; конечно, главный, конечно, канальный. Вон какой огромный мешок в руках...



Наконец караван выходит на внешний рейд Суэца. Канал пройден. Изрядно груженного подношениями, лоцмана подбирает бот под египетским флагом, и командир «Ленинграда», передав командование кораблем старшему помощнику, спускается к себе в каюту перевести дух.

Старпом, капитан второго ранга, немедля, по-хозяйски плюхается в высокое командирское кресло, устремляет взгляд прямо по курсу и зрит вокруг Красное прекрасное море и идущий по волнам навстречу немыслимым галсом старый-престарый сухогруз.
Рубка у сухогруза открытая, без навеса, у штурвала пусто, а рядом на коврике отбивает молельные поклоны рулевой в длиной, до пят, рубахе.

Старпом вскакивает на ноги, как ужаленный, часто моргает и удивляется по-русски:
- Нет, это какой-то полный пи-и-и...

- Суэц! - перебивают его хором рулевой, вахтенный офицер и связист, а штурман еще и добавляет. - Полный Суэц!

.

Ранняя весна 84-го. Все в движении. Мигрируют животные, рыбы, птицы. Даже стайка кораблей ВМФ СССР пересекает океан. Нет, не за тем, чтобы как другие поразмножаться, да подкрепиться в каком-нибудь более сытном и укромном уголочке мира, а по воле Министерства Обороны.

Стайку возглавляет противолодочный крейсер «Ленинград».
Красавец. Длинный. Широкий. Скалится по носу пушками и ракетными установками. Некоторые из них жмутся вплотную к огромной, высокой, с взлохмаченной копной антенн надстройке. С нее пара, широко расставленных по уровню сигнального мостика, прожекторов неустанно следит за простирающейся до самого юта полетной палубой.

А вокруг Атлантика. Днем - нескончаемые барашки волн и облаков. Ночью - звезды с кулак, луна с прожектор.
И вот как-то в темное время суток, оставляя в стороне прочие корабли, нагоняет «Ленинград» довольно большой косяк уток и, надо же, в то самое время, когда по какой-то военно-морской нужде на его надстройке горят мощные осветительные приборы.
Пернатые и прежде видели ночное светило, но чтобы сразу столько.

Может, птички поклевали не то, может, утомились, может, в штурмане ошиблись - теряются в лунах. Выбирают две и берут курс между ними. Только между тех двух оказывается крейсер. И не очень мягкий. И птички клювиками и дурными головушками, не снижая полетной скорости, прямо об металлический корпус хлоп, хлоп, хлоп... И стая полным составом укладывается на палубу. Лежит недолго, потому как не спит ночная вахта «Ленинграда». Бдит. И уже через час с камбуза, с некоторых кают, кубриков и боевых постов тянет соблазнительным запахом жареной дичи.

ПОСЛЕДНИЙ КОМАНДИР "К-3".

Люди, у которых за плечами уже имеется некоторый опыт прожитых лет, обычно утверждают, что они уже не в том возрасте, чтобы заводить новых друзей. К счастью это не правило, бывают исключения.
С Леней Бондаренко меня познакомил Серега Зырянский, или Зыря, как его звали и до сих пор зовут на флоте. Сам он вполне доволен этим прозвищем и при всяком удобном случае, коим является компания флотских мужиков, собравшихся пропустить по 150, всенепременно вставит: "Батя мой был Зыря, я сам Зыря и сын мой тоже Зыря."
Служили они с Леней в Гремихе в 17-й дивизии 11-й флотилии АПЛ, состояли в одном экипаже (а это уже почти родственники) и свою родную базу называли не иначе как "край летающих собак". Почему летающих? Да потому, что в том гиблом месте дуют такие ветра, что людей с ног валит. Поэтому вдоль тротуаров натягивают леера, иначе передвигаться невозможно. А местные собаки - тех просто уносит в сопки. Сначала мелких, а когда ветродуй разгуляется, то и крупных. Потом, когда все стихает, они возвращаются, но уже в обратном порядке: сначала крупные, а потом уже мелочь россыпью.
Звонит как-то Зыря в конце рабочего дня:
- Слушай,- говорит,- тут мой кореш приехал, служили вместе, ты как на счет... Может мы зайдем к тебе в контору?
Даю добро на вход. А Зыря же деловой, как электровеник:
- Тогда давай так: пойло наше, стойло ваше. Накрывай поляну на 18-30.
Деваться некуда. Даю команду моему многосисячному коллективу во главе с главным бюстгальтером (главбух значит) чтобы накрывали поляну, и чтоб через пятнадцать минут духу их бабьего в офисе не было.
- Шеф! А можно мы тоже с вами посидим, ¬- проявляет инициативу главбух.
Вот наивные. Они не знают, чем могут закончиться для них посиделки с моими монстрами. Они не понимают, что половина из них в скором времени могут оказаться в декретном отпуске. А оно мне надо?
- Домой! В семьи! Никаких посидим,- ору я, и коллектив шмыгает за дверь.
Заявляются эти "суслики-бобики" втроем. Сели, по рюмке дернули и тут выясняется, что Леонид Витальевич, помимо того, что был десятым по счету командиром легендарной лодки "К-3" «Ленинский комсомол», водивший ее в последнюю автономку, он еще, оказывается, выпускник училища радиоэлектроники. Флотские знают, что наши выпускники, в силу специфики образования, очень редко становились командирами кораблей. Учились мы в одно и тоже время, но на разных факультетах. Было это в первой половине 70-х. И хотя в курсантские годы мы знакомы не были, общих воспоминаний набралось выше клотика.
В промежутках между боями, то есть рюмками, Леня все перелистывал какую-то книжку в синем переплете и выдавал цитаты типа: " К-я-я-к щас размажу... по переборке! Тебя будет легче закрасить, чем отскрести." Мы рыдали...
- Леня, что за книжка? - спрашивали мы.
- В Питере брат достал по случаю. Слушайте дальше: "Что вы тут ходите!.. Ногами!.. С умной рожей!.. Падайдите сюда!.. Я вам верну человеческий облик!" - и мы снова в истерике. - А вот первая глава, - не унимается Леня, - "Офицера можно..." - при этом он скорчил абсолютно незабываемую рожу и ехидно захихикал.
- Да не трави ты душу, дай посмотреть... Кто написал?..
Вот так впервые мне попала в руки книга А. Покровского "Расстрелять..." Открываю на случайной странице и нарываюсь на рассказ "Вареный зам". "Марданов" через "а".
- Погоди, какой Марданов? Сан Саныч, который? Погоди, мужики, так это же бывший наш НачПО соединения.
- Лень! - взмолился я, - Подари книжку! В Питере себе еще достанешь.
Подарил! Правда, пришлось сбегать... А как же!
В пепельнице набралась куча окурков. Леня объявил, что ему срочно нужно позвонить, явно намекая на цитату из книги Соболева «Капитальный ремонт». Если кто подзабыл или не читал, напомню: «Жена капитана первого ранга позволит над собой проделать то, от чего откажется даже проститутка. Но она никогда не простит любовнику, если он пошел в туалет и не сделал вид, что идет звонить по телефону».
Через некоторое время Зыре тоже приспичило «позвонить». Он подхватил пепельницу и... вдруг рев из туалета:
- Ленька, сволочь, ты что натворил... Пацаны, мы горим.
Вылетаем в коридор. Ни хрена не видно. Все в дыму. В туалете Зыря поливает из какого-то ковшика то место, где стояло пластмассовое ведро с вложенной газетой. От ведра остался кусочек обугленной пластмассы. Когда процесс борьбы за живучесть был успешно завершен, сели за стол для продолжения. Морды у всех закопченные и тут, разливая по рюмкам, Зыря произнес историческую фразу:
- Ленька, придурок, ты не можешь пить, чтобы при этом не гореть и не тонуть.
Вдруг звонок! Серегина жена!
- Пьете, свиньи?"
- Нет! В шахматы играем!"
В трубке забулькало еще сильнее.
- Сережа! Вернись в семью, все прощу.
И тут пошла фраза, которая буквально обезоруживает жен с большим стажем семейной жизни.
- Слухай, Наталья! - говорит Серега. - Почти все мои кореша уже по второму разу женаты.... Есть которые и по третьему. А я двадцать шесть лет с тобой одной мучаюсь. Аж перед "людямы" неудобно..."
Трубка многозначительно замолчала.
- Все, мужики, - сказал он горестно, - пора на цепь.
Зыря с замполитом утелепались, а мы с Леней просидели всю ночь - действительно было что вспомнить.
На следующий день ближе к вечеру вдруг он спохватился:
- Е-мое! Мне же паспорт нужно получить.
- Так ты же получил на Украине...
- Это разве паспорт?
- Ладно,- говорю,- нашел проблему. Сейчас мотор вызовем и сгоняем по шустрому.
Приходит машина, Леня командует:
- Шеф, на вокзал!
- Леня, на кой хрен нам вокзал, паспортный стол в другой стороне.
- Говорю на вокзал, значит на вокзал!
Ладно, черт с тобой, поехали на вокзал. Он заходит в магазин, берет две бутылки шампанского, коробку конфет, в ларьке букет цветов...
- Все! Теперь в паспортный стол!
- А цветы зачем? - спрашиваю.
- Да, ты что?.. Там же женщины!
- Ну, давай, давай!
Приезжаем, Леня забирает все, что понабрал. "Ждите!" - говорит.
- Куда это он? - спрашивает таксист.
- Куда, куда, паспорт получать - вот куда!
- О-о-о! - пропел он. - Судя по тому, как он упаковался, это на долго, - и развернул газету.
Леня вышел минут через двадцать.
- Ну, все, мужики, поехали.
- Дай хоть паспорт новый посмотреть, а то не понятно за что страдаем.
Леня протягивает паспорт. Документ как документ - ничего особенного. И тут черт меня за язык дернул:
- Лень, - говорю, - а, Лень! Вот кем ты был до этого? Капитан 1 ранга Бондаренко! Чувствуешь, как звучит? А теперь ты кто - "гр. Бондаренко".
Минуту было тихо и вдруг слышу - зашмыгал носом. Оборачиваюсь - мама дорогая: сопли до пола, в глазах слезы. Я к нему:
- Ленчик, да ты что?.. Все через это рано или поздно проходят. Кончай сырость разводить! А ну, прекрати, мать твою!
Вот так, господа, и это после той самой службы, где "офицера можно...".
- А ну, шеф, - говорю, - тормози у магазина! Микстуру надо взять! Видишь, человеку плохо, а у нас в конторе все "микрофоны" пустые.
Приехали в офис, налили по "сто"... и вроде ему полегчало. И поведал он мне замечательную историю про то, как он попал.... В общем, дело было так!
Приехал он после увольнения в запас в родной город Николаев. Потолкался туда-сюда, а работы нет. Не на рынке же торговать, в конце концов! Решил попробовать устроиться в Одесское пароходство (оно тогда еще живо было). Заходит в отдел кадров, а там сидит толстая мясистая баба, которая всем своим видом олицетворяет нашу Родину.
- Я по поводу работы, - докладывает Леня.
- Вы судоводитель? - спрашивает она.
От первой же ее фразы в голове у бывшего подводника что-то щелкнуло и отлетело. Слово "судоводитель" сразу разложилось в мозгах на две составляющие: "судно" и "водитель". Первое сразу же вызвало ассоциации с больничной палатой, в которой лежит парализованный с соответствующим предметом для отправления естественных надобностей. А в качестве "водителя" он тут же представил хорошенькую санитарочку, которая ... От таких видений его самого чуть не парализовало.
- Нет, - орет Леня, - я командир подводной лодки!
- Мне плевать, чего вы там командир... Я русским языком спрашиваю: Вы судоводитель?
... Опять палата с паралитиком... Опять это "судно", и санитарка, уселась на него сверху и скользит по паркету... Надо задраиваться...Мозг отключить, стоять на своем, годами выработанном рефлексе.
- Нет, я командир подводной лодки!
- Вы что, меня не понимаете?
- Нет, это вы меня не понимаете. Я командир подводной лодки... Подводной лодки...Лодки подводной... Атомной... Самой атомной... из всех атомных... лодок.
Видя, что Леню заклинило, она решила сменить формулировки.
- Хорошо, не волнуйтесь, поставим вопрос иначе.
Леня снова напрягся
- А как же вы будете плавать по Чорному морю?
- А как же я ходил подо льдами Арктики?! И зажмуриваться не надо!
Видимо, Ленькино обаяние все-таки заставило отдел кадров отвлечься от Чорного моря и представить себе, хотя бы в первом приближении, ощущения подводника под ледяным панцирем. Когда отдел кадров представил и ощутил, он смягчился. Леню взяли пассажирским помощником капитана на круизный лайнер.
"Повезло просто юноше бледному!" - как сказал бы классик флотского юмора А. Покровский.





ПОСЛЕДНИЙ КОМАНДИР "К-3"(продолжение).

Сидим с Леней в моем офисе и никого, как говорится, не трогаем. Обмываем паспорт.
Звонок! Моя нарисовалась, а как же без нее...
- Пьете?
- Нет, в шахматы играем.
- Так! Задницы в горсть и пулей домой...
- А ужин есть?
- Уже шкварчит...
Приходим. Пока я переодевался, слышу разговор на кухне. Жена жалуется Лене
- Вот, Леня! Год тявкала, чтобы твой кореш купил новый двухкамерный холодильник. Купил! Теперь я еще год буду гавкать, чтобы старый отвез в офис.
Леня ни слова не говоря вместе с соседом (забежал по случаю) берут старый холодильник и выволакивают его из квартиры.
- Эй, мужики, -ору я. Да плюньте вы на это дело. Богом, партией клянусь, завтра вывезу сам. Давайте лучше за стол.
Но у них процесс уже пошел. Елки моталки, что делать? Они уже холодильник в лифт запихивают. Матерясь, натягиваю штаны и за ними вниз. Иришка (дочка) повисла на форточке, чтобы ничего не пропустить. Жена орет:
- Ирина! Слезь с окна, ты же болеешь.
- Сейчас, мама. Досмотрю цирк, который папа с друзьями устроил и слезу.
Стоят посреди двора эти суслики-бобики. А на улице минус двенадцать, да еще и с ветром. Леня в курточке на рыбьем меху, на голове какой-то балтийский чепчик. В таком прикиде даже в Николаеве околеешь, а тут Мурманск... Короче, Ленька бьет чечетку всеми мослами и орет
- Ищи скорей машину, а то щас врежу дуба раньше срока...
Легко сказать. Ищи... Время половина двенадцатого. Сотовых телефонов тогда и в помине не было. Звоню из автомата в такси:
- Барышня, пришли поскорее машину.
Хорошо, что меня диспетчеры по голосу узнавали.
- А куда это ты, Граф собрался, на ночь глядя?
- Да холодильник надо в офис отвезти.
- Тебе что, дня мало...Ладно уж, жди.
Пришло такси. Закинули мы этот чертов холодильник, Леня сел впереди, мы с соседом сзади. В машине тепло, Леня согрелся, разомлел и ни то спьяну, ни то с дуру поворачивается к нам и говорит:
- А что, мужики. Лихо мы хату взяли. Хозяева даже не проснулись...
Водила как дал по тормозам:
- А ну вылезайте из машины, бандюги...
- Шеф, - взмолился я, - не слушай его. Он же бывший командир атомной подводной лодки. У него все мозги радиацией изъедены. Его врачи лечат от шизофрении в легкой форме. Это мой холодильник, клянусь...
- Вылезайте на фиг, а то в ментуру сдам...
Вижу, точно сдаст. А Ленька хихикает, аж копытом бьет.
Вылезли мы, и с холодильником на руках потелепались в офис. Прохожие смотрят на нас и удивляются. Пока шли, мы с соседом высыпали на Леньку весь флотский набор непарламентских выражений.
Когда зашли в офис, к всеобщей радости обнаружили, что у нас еще было...

* * *
Прошло примерно полгода. Звонит Зыря:
- Слушай, Граф, а ты знаешь, что у нас большое горе!
- Горе? Какое горе? Кто-то умер?
- Хуже, - говорит Зыря, - Леня Бондаренко приехал в Мурманск.
У меня возникло страстное желание застрелиться.

Подсадной селезень.


Нет, это не ментовка. Что-то не похоже. Впрочем, а какая должна быть ментовка в лучшей гостинице столицы для иностранцев? Да нет же, приглядись, морды все интеллигентные, какие-то ненастоящие, киношные. А тот, что сидит за отдельно стоящим столом-бюро, «старшОй» похоже, и впрямь смахивает на вновьиспечённого кандидата философских наук. Спокоен и вкрадчив. Говорит тихо, взвешивая каждое слово. Мы с Серегой сидим перед ним на стульях. Сергей понял, что влипли мы основательно и яростно играет роль крепко поддавшего, но несправедливо оскорблённого. Наверное, это наиболее подходящая тактика защиты, да и ничего другого ему не остаётся. Я начинаю ему подыгрывать. Играем в плохого и хорошего следователя, только наоборот. В данный момент мы преступники. Серёга плохой. А у него без вариантов, ведь это он устроил потасовку на «золотой» лестнице. Да что там потасовку - мордобой, как в дешёвом триллере, на парадной лестнице, ведущей к роскошному ресторану «Интурист». Серёга продолжает возмущённо апеллировать к публике, вернее к «лжементам», которые с непроницаемыми лицами вежливо внимают его возмущённым тирадам.
- Да я ему за Балтфлот ноги повыдёргиваю, что бы сапоги не на что было надевать! Что-о-о? Балтфлот - дерьмо? Где, кстати, это фуфло, селезень подсадной? Я прямо здесь, не отходя от кассы, устрою ему проворачивание его куриных мозгов, пусть меня упрячут!
Однако, Стасик - так он нам представился - испарился бесследно. «А был ли мальчик?» Был, был! Был - и нету. Стасик - незатейливая, довольно серенькая на вид персона, без выдающихся примет, лет тридцати пяти, оппонент Серёги по выяснения статуса Балтийского флота. Вроде бы схватили их двоих, но в суматохе он пропал. То, что его заводили в эту же дверь, я был уверен на все сто. «Кандидат» молча слушал Серёгу и с усердием буравил его взглядом. Всякий раз, когда «старшой» пытался рассмотреть мою физиономию, новые сочные перлы, выданные «на гора» Серегой, не позволяли ему ни на мгновение сосредоточить внимание на стороннем объекте. Почувствовав, что его внимательно и даже с интересом слушают, Сергей возымел кураж и продолжал витийствовать в том же ключе. Однако, первое впечатление схлынуло, наша клоунская реприза затянулась и стало скучновато. Впору зевать, не прикрываясь. Обстановка в комнате ни на йоту не сместилась в сторону разрядки. А она была нужна, как глоток воздуха утопающему. Стало ясно, что нас изучают, как подопытных мышей, жалобно попискивающих в трёхлитровой банке. С этим надо было срочно что-то делать, и я начал потихоньку подсмеиваться над Серегой. В конце концов, ведь я тоже поддавший изрядно и могу позволить себе некоторые вольности. Во-вторых, этим я намеревался хоть как-то понизить градус разборки, мол, ничего серьёзного, мужики, ну вы сами видите - гипертрофированное парами известной жидкости, уязвлённое чувство достоинства бывшего военмора, задетого за живое каким-то проходимцем. Сергей на лету схватил message, как соломинку тонущий, и, повернувшись ко мне, вдруг прекратил свои напрасные словесные выкрутасы вопросом: «Что скажешь? Может я не прав?» Вот это был ход! Лёд тронулся, господа присяжные и заседатели! Да кто осмелиться возразить против того, что Балтийский флот оскорблять, по меньшей мере, идеологически неверно и чтобы было неповадно, должно быть пресечено в корне. Поставьте себя на место Сергея. Вы три года служили на Балтийском флоте и сейчас вы, пусть в запасе, но офицер плавсостава флота. И кто же вы будете после этого, если позволите каким-то стасикам оскорблять свой родной флот? Конечно, ты прав, Серёга! Теперь мы были в одной связке. До этого меня схватили на пути следования к «золотой» лестнице с вопросом: «Вы вместе?». Впрочем, если поточнее, то не с вопросом, а с утверждением. Но не только мы вдвоём. Все, кто, пусть не вслух, произнёс: «Конечно, ты прав Серёга!» были в этой связке. «Кандидат», чутко уловив в воздухе смену регистра, вздохнул то ли с облегчением, то ли огорчённо, и уже ко мне,
- Вы вместе служили на Балтийском флоте?
- Да, я в Балтийской бригаде кораблей охраны водного района, он на корабле воздушного наблюдения.
Места нашей службы были названы мной неспроста. Пусть знает, что мы не бербаза, не пээмка, безвылазно стоящая на приколе, не взвод обслуживания штабов - прилизанные штабные писарчуки, или складская, не по возрасту пузатая, братва, и даже не дивизион консервации. Они тоже носят морскую форму, но моря не нюхали. Мы - плавсостав, истинный флот.
«Кандидат» деланно сощурил глаза, как бы пытаясь побороть зевоту от якобы одолевающей его скуки:
- И до каких же адмиралов вы дослужились?
- Лейтенанты мы...
- Стало быть, офицеры. Некрасиво получается....
- А сейчас вы студенты пятого курса Московского энергетического института?
Вопрос был досужим - на столе перед «кандидатом» лежали наши раскрытые студенческие билеты.
- Ну хорошо! С Балтфлотом всё ясно! По тону сказанного было очевидно, что вопрос исчерпан и закрывается. «Кандидат», тёртый калач, понимал, что если вся эта мура с оскорблением Балтфлота попадёт в протокол, то обманчиво простенькое происшествие может иметь непредсказуемые последствия. Лист бумаги с соседнего стола, где, видимо, тщательно записывались наши подвиги и слова, тотчас скомканным полетел в мусорную корзинку. Красноречивый жест. У нас отлегло: «Кажись, пронесло!». Однако, то, что нас не спешили отпускать, наводило на мысль, что с выводами мы поторопились. «Кандидат», как бы забыв о нашем присутствии, открыл верхний ящик стола, не спеша, достал пластиковую пачку «Chesterfield», вальяжно вытащил сигарету, с нескрываемым удовольствием вдохнул запах табака, но закуривать не стал. Всё это ему, впрочем, не мешало по-прежнему держать нас в поле зрения. Что-то до боли знакомое сквозануло в этом картинном жесте «старшого». Несомненно, немая сценическая миниатюра эта явно не предвещала быстрого прекращения «дела». Знать, ещё не все грехи наши были озвучены и , тем более, отпущены.
- Хорошо! - как бы решившись, продолжил «кандидат» и, понизив при этом голос, выстрелил,
- А причём тут прекрасные американки, Джессика из Бостона и Лайза из.... Из каких палестин у нас эта белокурая бестия?
Он взглянул в бумажку на столе и добавил, - Да, да. Лайза Форестер из Провиденса. Вопрос поверг нас в оторопь, что вызвало на лице «кандитата» появление довольной ухмылки, упрятать которую ему всё-таки не удалось. Он то был уверен, что к этому хуку исподтишка мы готовы не были, и оказался прав. Если что пошло наперекосяк, то жди добавки покруче. А как славно всё начиналось!
Уже другим взглядом я ещё раз окинул комнату, что конечно не ускользнуло от всё понимающего «кандидата». Так вот оно что! Вот почему «менты» не похожи на настоящих, мог бы сразу догадаться, башка еловая! Ну какая может быть милиция в Интуристе? Кто её сюда пустит? Все дела здесь идут по другому ведомству. Теперь нам, небось, и дело уже посерьёзнее шьют, чем мордобитие за оскорбление Балтфлота. Попахивает связью с иностранцами.

* * *
Пролетели годы, как мы ушли с флота, отслужив своё. Пришли на корабли нескладными и туповатыми неумехами, имея за плечами лишь пресловутый курс молодого краснофлотца. Распрощались старшинами, более того - лейтенантами. Окончили курсы офицеров запаса. А теперь студенты последнего курса столичного ВУЗа. Но флот не забывали, и все эти годы гордились принадлежностью к нему. Курсы офицеров запаса пришлись ох как кстати. Будучи офицерами, были освобождены от военной кафедры, то есть от военных занятий, лабораторных работ, экзаменов и, наконец, от лагерных сборов на пятом курсе. Вот и сейчас, когда однокашники наши мужеского пола всё лето прозябают в лагерях, мы, имея уйму свободного времени, подшабашили в Сибири серьёзный капиталец и можем позволить себе даже такие роскошные вещи, как кутёж в ресторане столичной гостиницы «Интурист» с интригующем названием «Золотая лестница». Сегодня уж нет той гонористой «стекляшки» на Тверской, бывшей улице Горького и, само собой, ресторана того, памятного для многих своей превосходной выпивкой и прекрасной кухней, модерновым интерьером и великолепной лестницей, правда, не золотой, латунной, но по блеску, не уступающей золоту.
Жизнь удалась, по крайней мере, так казалось в тот момент. За столиком, уставленным самым-самым, два рослых широкоплечих симпатичных парня. Бороды, отпущенные на двухмесячной шабашке, аккуратно подбриты, волосы длинные, по моде семидесятых, подстрижены. Парадно-выходные гэдээровские костюмчики, светлые сорочки. Под холодные закуски уже почти опорожнена бутылка настоящей «Сибирской», настроение устремилось в зенит. Искусительный аромат праздного прожигания жизни, призраком витая над столиками, щекочет нервы и будоражит кровь. Небольшой, но вполне профессиональный оркестрик, пусть на свой лад, но задушевно, наигрывает Поля Мориа. Весь вечер впереди, гуляй-не хочу.
* * *
А вот и пополнение ресторанной честнОй компании. Группа явно иностранных туристов просочилась между столиками и, оживлённо галдя английским, направилась в соседний зал, отделённый от основного зала стенкой с широкими проходами. Публика солидная и одета не по-нашему. Но что это! Две нереальные особы, отставшие, по-видимому, от группы вошли в зал ресторана и остановились в нерешительности. Одна черноволосая, в прекрасном апельсинового цвета платье миди, другая пышноволосая блондинка в настоящих «левисах», великолепно облегающих её в меру поджарые бёдра. И всё это, представьте, на высоких шпильках! Ба! Неужели! Как они похожи на Агнету и Ани, прекрасных исполнительниц знаменитой «Ватерлоо». Правда чуть постарше, но это нисколько не умаляет их сногсшибательный вид. Какие-то секунды они задержались у входа, но этого было достаточно, что бы поймать на себе десятки горячих взглядов и понять с удовлетворением, что своим появлением произвели желанный эффект. Разумеется, их вступление в ресторанное действо оживило и без того непринуждённую атмосферу коллективного застолья. Наверняка, отстали они от своих умышленно. Одна, быть может, самая безобидная из великого множества маленьких женских хитростей. Теперь то они не затерялись в толпе пузатых янки и их худых перезревших спутниц. Опытные охотницы, они просканировали столик у колонны, за которым было то, что их заинтересовало, беззащитная добыча. Не трудно догадаться, что интерес оказался обоюдный. Не успели мы и глазом моргнуть, как под нашим столиком хоть и незримо, но бесцеремонно, с высунутым красным языком, тяжело дыша , как после затяжного гона, разлеглась пресловутая «сука чувственность». К тому же, чувства наши были подогреты изрядно кристальным содержимым, почти опорожнённой бутылки «Сибирской».
И тут-то, что называется, пошло-поехало! Вечер только начинался, но мы не пропускали ни одного танца. Если мы намеревались сделать паузу, прекрасные янкессы, не боясь показаться назойливыми, объявлялись перед нашим столиком. Такие милые, излучая ослепительные улыбки и источая какой-то запредельный французский дух, невинно приглашали нас на танцбол. Поначалу это немного шокировало, но как знать, быть может, у них в Америке так принято.
Неизвестно, чем бы закончился этот праздник жизни, но, вернувшись к своему столику после очередного тура, мы обнаружили сидящим за ним человека. Сидел он почему-то спиной к оркестру, хотя место напротив было свободно. Не успели мы занять свои места за столом, как появился официант, сообщил, что посадил за наш столик «товарища» и поставил перед ним пузатый графинчик с водкой и закуску. Мужик вежливо представился Стасом. Сергей, широкая душа, сразу попытался предложить ему нашей «Сибирской», дабы оформить знакомство, но сосед налил себе из графинчика. Стас мне сразу не пришёлся, особенно его манера смотреть. Его глаза, как от заведённой пружинки, неустанно перебегали от одного предмета к другому, как бы искали что-то важное для него, но найти никак не могли. Непостижимым образом при этом они умудрялись избегать лица собеседника. Ну и разное другое. Словом , не тянул он на положительную личность, какая-то червоточинка выдавала его с головой. У меня такое правило, если человек не приглянулся, будь с ним вежлив, и только. А лучше бы найти способ избежать неприятного соседства. Сергей же, на пике настроения, застольному знакомству был рад и завязал беседу. Видимо, Стас, приметив мою нарочитую скромность, все усилия направил на общительного Сергея. После очередного «Tour De Danse» я обнаружил на столе свежую бутылку «Сибирской», а в графинчике Стаса жидкость уполовинилась. За столом разгорался спор. С моим появлением он не затих . Я прислушался . Выступал в основном Сергей, Стас применял крысиную манеру - кусал, скрывался и выжидал из щели другого момента для атаки. В споре такая подлая тактика выигрышная, а главное, она провоцирует оппонента на необдуманные слова или действия. Когда следующий раз я вернулся с танцбола, за столом никого не обнаружил. Поубавилось в бутылке и немного в графинчике. И здесь, со стороны выхода из зала, донёсся специфический шум пьяного русского скандала. С нехорошим предчувствием я рванул на выход.

* * *
Отворилась дверь в соседнюю комнату, и в проёме появился... Кто бы вы думали ? Ну, конечно же, соседушка наш по столику, собеседник задушевный Сергея. Немного помятый, а, главное, с фингалом по глазом. Производственная травма. Наши взгляды встретились. Как же вас теперь называть? Говаривал же дед мой Парфентий: «Знай, внучёк, с кем за стол садишься». Дверь молниеносно захлопнулась. Знать шкура провокатора жмёт под мышками, да и запах отвратный, приятного мало.
Отбоярились. Надо было отдать должное и «кандидату», умненький, да и глаз намётанный - разобрался быстро, что к чему. К тому же, не поднялась у него, видимо, рука на флот - хоть структура и кичливая, но всёж таки дружественная и уважаемая. А ведь с него бы сталось до утра , как минимум , упрятать нас за косметический ущерб, нанесённый Сергеем «секретному сотруднику». Сами понимаете, корпоративная солидарность. Но, видно, и ему Стасик не в масть был, а кому по душе стасики? Недаром, на кораблях так тараканов называют.

-Да я этим бойцам невидимого фронта, стасикам сраным, за Балтфлот их «сапожиные» ножки повыдёргиваю и спички вставлять не буду, нехай улитками ползают! - ещё во хмелю, довольный собой продолжал харахориться Сергей, когда мы несолоно хлебавши, но подобру-поздорову убрались с места нашего фиаско. Впрочем, по добру ли? Ведь на карандаш то нас уж точно взяли. Глядишь, не сегодня-завтра по Красноказарменной в институт «телегу» на нас с грохотом прикатят. Вот тогда по-настоящему лиха придётся хлебнуть. Но, слава тее.., пронесло!
- Харэ, Серёга! Остынь! Проехали!

* * *
Сергей за Балтфлот стоял стеной, стоял и во хмелю, будучи и на трезвяк. А вот флот его не сберёг. Отслужил он срок свой на страшном корабле с весёлым названием КВН. Уж неизвестно, остался ли такой ещё, кто смог бы правильно расшифровать эти три буквы, а те, кто служил на нём тем более... Корабль воздушного наблюдения - попросту морской лазутчик. Давно позабытый проект морского тральщика 254, переоборудованный в судно воздушного дозора, напичкан РЛС разного назначения. На плохо приспособленном корабле невозможно нигде укрыться от мощных радиополей. Полгода в одиночку нагло «крейсеровал» своими предельными 14 узлами в проливной зоне и Северном море. Бельмом на глазу у Бундесмарины и иже с ней выслушивал, вынюхивал, выслеживал, засекал, фотографировал и расходовал нещадно здоровье и, как шагреневую кожу, жизни экипажа.
Сергей, благодаря своему бычьему здоровью держался долго. А Стасик тот, быть может, и по сей день, коптит столичное небо, да свои ратные «подвиги» вспоминает, а может, и в совете директоров какой-нибудь хлебосольной компании синекуру тянет за себя и за Сергея - такие не тонут, да, чай, и в струе сегодня.

Деревянная бомба.
1
По местам стоять, БПК «Адмирал Смышленый»
по левому борту принимать...

Еще совсем недавно, чуть больше двадцати лет назад, в то время, когда над океанскими просторами гордо развивался советский военно-морской флаг, в столице Северного Флота, городе Североморске, и случилась эта невероятная история. Сейчас, когда Россия донашивает наследство великой империи, а офицеров превращают в подобие офисного планктона, подобное вряд ли возможно. Исчезает стержень, уходит душа. То, что вчера воспринималось, как само собой разумеющееся, обрастает легендами и становится мифом. Всё становится обыденным, жёстко регламентированным и обеспеченным высоким денежным содержанием. Жаль....
Командир минно- торпедной боевой части большого противолодочного корабля (БПК) «Смышленый» лейтенант Вячеслав Малинин собирался в отпуск. Билет на самолет до Пулкова лежал у него в сейфе, деньги получены, а планы составлены. До вылета оставалось два дня, и сделать оставалось совсем немного, всего лишь поменять реактивные глубинные бомбы, входящие в состав боекомплекта корабля. (Бомба представляет из себя тело, похожее на веретено, весом сто двадцать килограммов и длиной порядка двух метров). Для того чтобы доставить бомбу на аппарель, её надо на специальных носилках пронести полкорабля. Кто же это будет делать? Поэтому на каждом корабле, который швартуется к стенке или пирсу лагом, то есть бортом, существуют железные желоба, представляющие из себя подобие горок для бобслея. Бомба вытягивается бомбометом наверх и вынимается вручную, что, кстати, тоже категорически запрещено. Почему, меня всегда удивляло, ведь это предусмотрено самой конструкцией и назначением пусковой установки. Но у нас всегда что-либо запрещают, особенно, если это совпадает со здравым смыслом. Матросы под руководством мичмана Сергеева привязывали к хвостовому оперению бомбы, из носовой части которой еще в бомбовом погребе был выкручен взрыватель, шкерт (прочную веревку) и аккуратно опускали бомбу на причал, где её принимали и укладывали в транспортировочный контейнер, напоминающий кассетницу на двенадцать бомб. Лишенная взрывателя бомба абсолютно безопасна, поэтому командование всех уровней, как правило, смотрит на подобные действия без фанатизма. Так все шло и в это осеннее утро. Было достаточно тепло, солнце ещё не отправилось на зимнюю гулянку, и контейнеры быстро наполнялись извлеченными из недр корабля бомбами. Завтра должны были привезти новые и забрать выгруженные, а послезавтра - отпуск. Старпом, напроверявшись и наоравшись в первые полчаса выгрузки, которой он должен был руководить, ушел заниматься более важными делами. И, как всегда и бывает, в тот момент, когда никакой беды и не ждали, она взяла и пришла, нагло усевшись на желоб, составленный из трех, скрепленных между собой частей, отчего крепления разошлись, и в образовавшуюся щель скользнула очередная опускаемая бомба. Несколько мгновений, длившихся пару тысячелетий, она висела на шкерте, раскачиваемая заполярным ветром, пока тот не перетерся об острые края. И вдруг, подобно большому, сорвавшемуся с крючка карасю бомба шлепнулась прямо под борт корабля, между ним и третьим причалом.... И утонула... Отпуск превращался в мираж, в Славиной голове, сменяя друг друга, проносились образы святой инквизиции и «доброе» лицо комбрига. Он почти физически ощущал на своей шее жесткие пальцы судьбы....
- Да ладно, Слава, что-нибудь придумаем....
- Что ты придумаешь, Михалыч? Докладывать надо. Ведь ни хрена от этой железки не случится, а панику наведут. Корабли в море выгонят, гэбешников нагонят, водолазов пришлют, а меня просто порвут.
- Это если доложить. А если так.....
Мичман Сергеев что-то настойчиво и долго зашептал на ухо своему командиру.
- Ну, если прокатит.....
- С тебя коньяк, командир.....
Через несколько минут целостность жёлоба была восстановлена, матросам велено держать язык за зубами, благо способов убеждения в те годы было достаточно, и выгрузка пошла своим ходом. А мичман Сергеев помчался в ремонтные мастерские эскадры, которые располагались около второго КПП, прихватив с собой трехлитровую канистру шила (корабельного спирта). Слава закончил выгрузку, передал боезапас под охрану вахте трапа и доложил старшему помощнику командира корабля об окончании выгрузки и о том, что за время ее проведения никаких происшествий не случилось. После этого стал метаться по каюте, как тигр в клетке, куря одну за другой, ожидая своего мичмана.
Сергеев появился часа через два и заплетающимся языком доложил:
- Всё в порядке, Командир. Сделают они бомбу, как новенькую, никто не отличит. Ночью на втором КПП дежурить будет мичман Телега, с «Макарова», он прикроет, и мы ее принесем.
- Не стуканёт?
- Васька-то, да за литр? Никогда.
Вздохнув, Слава открыл сейф и отдал Сергееву две бутылки. Отпускные запасы стремительно таяли.
- Правда, есть одна проблема....
- Что ещё за проблема?
- Да железной болванки у них такой нет. Они того, деревянную бомбу сделают...
- Убью....
- Да ладно, ладно, что ты.... Чай, не дураки мы. В середину толстую трубу вставят и свинцом зальют... Всё в ажуре будет...
Это была самая длинная ночь в двадцати трехлетней жизни лейтенанта Малинина. В три часа ночи в кассету была вставлена бомба, на которую он даже не пошел смотреть. То ли сил не хватило, то ли боялся увидеть, что же все-таки наваял Сергеев со своими собутыльниками....
Через тридцать с небольшим часов самолет уносил Славу в город, у которого еще не успели забрать его имя, Ленинград. Малинин дремал в кресле, разморенный антистрессовыми микстурами, которыми накачался в буфете аэропорта, отходя от своих приключений. Самое страшное было позади....
Но это только казалось. Слава еще не знал, что судьба дала ему лишь временную передышку и, провожая глазами самолет, стояла у корня третьего причала, курила «Беломор», смеясь ему вслед сквозь желтые зубы....


2
Из пояснительной записки к курсовому по механике:
"А в качестве материала для этой шестерни выбираем дерево, потому что никто эту записку читать не будет."

Время неумолимо. Оно стремительно пожирает минуты, часы, дни... Давно закончился отпуск, из памяти стали уходить три тридцать первых декабря подряд, которые приключились на «Смышлёном», и Славу уже перестали называть «мастером торпедного удара» после его знаменитой на весь флот стрельбы по крейсеру «Киров». История с бомбой, казалось, окончательно забылась....
На период болезни минера с новенького эсминца «Расторопный», больше известного на флоте под именем «Растопыренный», старший лейтенант Малинин был временно прикомандирован на его место, тем более что выходы «Смышлёного» в море на ближайшее время не были запланированы. К тому же, Славе, в перспективе, даже светило это место, так как минер планировался на классы. А это уже корабль первого ранга, повышение в должности, перспективы. Ведь, несмотря на все свои косяки, Слава был хорошим специалистом и командиром. Это был шанс, кораблю в самое ближайшее время предстояло «покатать» группу генералов, прибывших на стажировку из Академии Генерального Штаба, показать всю мощь Северного Флота и, само собой, непереходимую пропасть, отделяющую пехоту от флота.
- Что, Командир, опять бомбы грузишь? Смотри не утопи, - съехидничал мичман Сергеев, подошедший к Малинину, который грузил очередные РГБ уже на эсминец.
- Типун тебе на язык, Михалыч. Сука ты, а не матрос. Только забывать стал.
- Не ссы, Слава, если бы хотели за жопу взять, давно взяли бы. Да все нормально, ребята хвост настоящий поставили, от утилизированной бомбы, хрен отличишь... А на базе, сам знаешь, лежит наша красавица и ждет утилизации, старенькая она, я смотрел....
- Иди, давай. Вернусь, пошутишь у меня..... Каркает, ходит.
Но, похоже, мичман Сергеев действительно сглазил. Слава делал все правильно. Его матросы, как чумовые, носились с носилками в руках, нося бомбы с причала на бак, аккуратно закладывая их в элеватор погреба без помощи пусковой. О желобах не могло быть и речи, хотя, придя проверить, как идет погрузка, злой Славин гений, флагманский минер эскадры, капитан первого ранга Баранов, все же сказал:
- А с желобами быстрее было бы....
- Нет, Василий Петрович, корабль новый, все по инструкции.
- Ну-ну..... Поумнел.... Надо быть осторожнее.
Когда все бомбы были загружены, Слава, спустившись в погреб поинтересовался, как идет снаряжение взрывателями бомб первого залпа. Отложив в сторону мартышку (железный ключ с двумя штырями, которыми вкручивается в бомбу взрыватель), матрос ответил:
- Да в одну не лезет, тащщ.... (Тащщ - уникальная форма флотского обращения матроса к офицеру, полигон для филологических изысканий).
- Дай я.... Не лезет.... Вставлять надо правильно и полезет...
Взрывать лез, но не накручивался. Когда Малинин усилил нажим на мартышку, из отверстия показалась деревянная стружка.... Судьба, у которой Слава становился любимым персонажем, решила проверить его в очередной раз. По невероятному стечению обстоятельств, его же деревянная бомба, бумерангом вернулась к нему. Конечно же, на базе оружия, никто и не собирался ремонтировать и подкрашивать бомбы. Да, честно говоря, без этого можно вполне обойтись, пока не истекли сроки технической пригодности, поэтому нет ничего удивительного, что они полгода спокойненько пролежали на складе и вернулись к Славе. Это был полный пердомонокль...
- Черт с ней, потом разберемся, ставим следующую.
У Славы снова появилась передышка. В набор первого залпа бомба не вошла, война в ближайшее время не планировалась, поэтому смена бомб была маловероятна. Очередная смена боезапаса, когда деревяшка была бы обнаружена, должна была состояться только через три года, если, конечно, кораблю не придется раньше вставать в док или завод. Но он вроде новый. А за три года..... Всё может случиться. Примерно такие мысли крутились в Славиной голове, когда он шёл к старпому. Докладывать об окончании погрузки.
- Что-то Вы бледный, Малинин.... Не заболели?
- Всё нормально, товарищ капитан второго ранга, устал просто....
- Молодой еще уставать. Навязались на мою голову. У вас, румынов, опять бардак. Половину боекомплекта просроченного подкинули...
- Что! Бомбы надо будет менять!!!
- О, юноша, да на Вас лица нет. А все говорят, Малинин герой, киллер, чуть штаб флота не утопил.... Успокойтесь, кисейная барышня, не менять, а отстреливать, заодно генералов этих повеселим. Пусть эти сапоги посмотрят, как моряки воюют. Иди, разбирайся с накладными, партии, у которых в течение трех ближайших месяцев истекает срок пригодности, готовь на отстрел. Список мне.
- Когда список-то?
- Вчера. И еще, завтра выход, тебе надо сделать следующее.....
- И сколько у меня есть времени?
- Лейтенант, ты меня поражаешь, ведь уже старший. Сколько времени? Позавчера, вчера и сегодня. После отбоя доложишь. Иди. Подожди. Не пьяный?
- Да нет, что Вы.....
Дрожащими руками Слава листал накладные и наряды на полученный боезапас. Искомая бомба подлежала уничтожению путем отстрела. Это было спасением. В истории ставилась окончательная точка. Но как? Как можно выстрелить деревянную бомбу?! А если не выстрелить? Если просто сделать запись, что выстрелил? Отстрелить надо двадцать четыре бомбы, в залповом режиме кто её отследит. Это хорошо, замечательно. Но куда деть эту дурацкую бомбу и взрыватель???! Ведь лишняя остается... Деревянная. Из погреба не вынести. Только пилить. А взрыватель? Он же настоящий. И не оставишь, куда тогда бомба делась?! Ой, мама, роди меня обратно! Голова шла кругом, а Судьба, ехидно потирала руки и принимала ставки от всех заинтересованных лиц. У Славы оставалось два дня.... Всего два дня для того, чтобы её победить...



3
- Я сегодня не такой, как вчера, - напевал старлей, спускаясь в погреб.
- А вчера-то уже не прошло..., - подпевала ему реактивная глубинная бомба...

Двадцать четыре бомбы, поблескивая поцарапанными бортами и плотно прижавшись друг к другу, теснились на элеваторе первой подачи. Деревянная бомба стояла самой последней. Объяснив старпому, что стрельба предстоит ответственная, а личного состава Слава не знает, старший лейтенант лично крутил «мартышку», снаряжая бомбы. А что ему оставалось? При его попытке вставить взрыватель в пустышку, правда неминуемо бы всплыла.
- Как там румын со «Смышленого»? А-то говорят, залетчик известный?
- Да вроде нет, товарищ Командир, сам взрыватели вкручивает, из погреба не вылезает, давно я таких минеров не видел...
- Страпом, может его доктор осмотрит? Подозрительно это все.
- Так ведь стрельба, лучше потом, когда вернемся.
- Ну-ну, смотри за ним....
В ночь перед стрельбой Слава решал мучительную головоломку, пытаясь решить, как ему списать бомбу, которую он даже не собирался загонять в бомбомёт. В голову ничего не лезло, кроме бредовых идей о подрыве корабля, во время которого следы бомбы окончательно затеряются. Впереди маячил трибунал и, в лучшем случае, Побережье, если, конечно, повезет. В целом мире, который для Славы сузился до габаритов эскадренного миноносца, только одну человеку он мог довериться, приятелю еще со времен стажировки, комбату артиллеристу Андрею Воробьеву. К нему он и пошел, захватив с собой бутылку коньяка, благо сосед Андрея по каюте стоял вахтенным офицером.
- Ну, Сява, это полный аут.
- Да я знаю, делать-то что? Вернемся в базу, а бомба лишняя. Был бы мой корабль, придумал бы что, а тут?
- На своём ты уже придумал. Ладно, допивай коньяк, ножовка в погребе есть?
- Конечно. А зачем?
- Зачем, зачем, пилить твою бомбу будем.
- Точно, вынесем её кусками и утопим.
- Мы с тобой прямо маньки, блин, потрошители.
- Точно, а чтоб утонула, мы взрыватель с ней утопим, он точно железный.
- Ты уверен?
- А чёрт его знает, проверить надо.
Бомбовый погреб хорош тем, что стены, пол и потолок у него железные. А железо очень толстое. И войти в него можно только через люк, который тоже железный и закрывается железной крышкой. В таких идеальных условиях два старлея, вооружившись ножовкой и фомкой, ломали «Галатею» мичмана Сергеева. Отпиливая головную часть и ломая зубцы об металл, Вячеслав «тихим добрым словом» поминал своего «сундука», представляя, что ножовка ходит по его шее. Потом был полный риска и опасности переход на ют, переход, которому позавидовали бы авторы «Бондианы», а голливудские сценаристы немедленно побежали бы вешаться, а те, кто покрепче, - занимать места на бирже труда. Ведь если бы их хоть кто-то заметил, выносящих огромную сумку с «расчлененкой»....
Уже за полчаса до входа в полигон Слава сидел на своем КП и ждал команды... Осталось совсем немного, и все страхи и сомнения растают, как дым. Совсем немного. Чуть - чуть...
- Славян, нас по погоде в базу возвращают, стрельбы не будет. - Перед Малининым, бледный, как тень отца Гамлета, появился Воробьев, сменившийся с ходового.
- Это полный .....
- Конечно, румын.... И я подписался. Что же теперь?
А где-то, далеко-далеко, а может, вообще нигде, Судьба медлила вытаскивать последнюю карту. Она уже сама не знала, куда приведет её развлечение, придуманное от скуки... Но впереди показался Кильдин Западный, надо было что-то решать и она, залпом опрокинув стакан шила и занюхав рукавом, сунула в рот «беломорину» и, зажмурившись, достала карту.....
- Командиру боевой части три прибыть на ходовой пост к командиру бригады!
Крик по трансляции вывел Славу из ступора, в котором он прибывал после сообщения приятеля. «Уже все знают», - мелькнуло в голове и почему-то стало спокойно-спокойно....
- Товарищ комбриг, старший лейтенант Малинин, по Вашему приказанию прибыл!
- Ну, и что скажешь, Малинин? Сколько ты из меня кровь пить будешь?
- Да я..... Это... К стрельбе готовлюсь.
- Знаю, как готовишься. Торпеды уже все на флоте утопил? Теперь за бомбы взялся! - комбриг 56 бригады капитан первого ранга Бражник расстреливал глазами Славку, который ощущал себя сипаем, привязанным к пушечному жерлу....
- Какие бомбы?
- Какие, какие, реактивные, глубинные! Что застыл, как соляной столб? Дрожишь весь, тоже мне, фрунзаки пошли. Тебе сейчас двадцать четыре бомбы утопить предстоит. Генералы разорались, что им стрельбу не показали, Командующий приказал отстрелять на переходе, пока Западный проходить будем. Чтоб ни одной осечки, чтобы они в трубы сами запрыгивали, иначе, вместо них полетишь. Понял?!!
- Дда....Понял, товарищ Комбриг! Разрешите идти?!
- Валяй!
Когда Слава сел за сто первый прибор, то с первого раза даже не смог подать питание. Руки дрожали, мысли путались..... Судя по всему, у Судьбы выпала правильная карта....
- Ложусь на боевой курс! Командиру боевой части три РБУ - 6000 к стрельбе окончательно приготовить!
- Есть!
- Лежу на боевом, выполнить наведение!
- Наведение выполнено!
- Товсь
- Есть товсь!
- Залп!
- Залп произведен, бомбы вышли, замечаний нет! Товарищ командир, выстреляно двадцать Четыре бомбы.
- Есть. Вахтенный офицер. Запись в вахтенный журнал.
Слава лежал в каюте и балдел.... Теперь никто и никогда не сможет его прихватить. Он навсегда распрощался со своим деревянным проклятием.... Всё, бомба была «отстреляна», её уже не было. Всё было позади, впереди была целая жизнь, дальние страны, счастье и звание капитан - лейтенанта.....
Судьба, забравшись с ногами на стол и допивая Славин коньяк, с улыбкой смотрела на него и придумывала новые каверзы, о которых ему совсем скоро предстояло узнать. А утопленная полгода назад бомба спокойно лежала на дне, у третьего причала и, может быть, лежит до сих пор, хотя, кто знает....