Пожар

Наивен тот, кто полагает, что раз Афганистан на юге, то там нет зимы. Она там всегда. Нет, я не вру. Да, там действительно жара, но стоит посмотреть на горы, как ты понимаешь, что зима вот, рядом. Их заснеженные вершины красноречиво говорят об этом. На высотах боле четырёх тысяч метров зима царствует круглый год. Лётчики хорошо знают об этом, они почти каждый день летают в зиму. А некоторые, точнее, пилоты Ми-24, ощущают зиму ещё и на собственной коже. Почему? Да потому что Ми-24 великолепная машина, в которой для удобства экипажа предусмотрен даже кондиционер. Но вот по какому-то капризу конструкторов не оснащён штатным обогревателем. Для обогрева экипажа предусмотрен забор сжатого, значит, горячего воздуха от компрессоров двигателей. У земли, где по идее, и должен летать вертолёт, это работает прекрасно. Но это Афганистан, и вертолёты очень часто летают на потолке, где важен каждый процент мощности двигателей, а подобная система обогрева как раз и отнимает мощность двигателей.
На практике это выглядит так: с набором высоты начинает падать температура воздуха. Отчего в кабине тут же интенсивно (вроде, и не сильно выпили вечером) запотевают стёкла. Включаешь обогрев кабин, помогает, но двигатели от этого теряют мощность и вертолёт в лучшем случае не берёт высоту, а худшем её теряет. А впереди перевал. Выключаешь обогрев. Опять запотевают стёкла. Делать нечего, открываешь забор наружного воздуха. Температура в кабине и снаружи выравнивается, стекла не потеют. Вот только ты в тонком летнем комбинезоне, а в кабине ниже нуля.
После посадки разомлевший от жары, пропотевший технический состав с изумлением смотрит на пританцовующих у вертолёта пилотов, у которых не попадает зуб на зуб.
Но это только полбеды, беда в том, что зима может спуститься с гор. Да-да, именно спуститься с гор. С наступлением осени наблюдаешь, как с каждым днём всё ниже и ниже граница снега. И если ваш аэродром находится на высоте более тысячи метров, то зима обязательно дойдёт и до вас. В одно прекрасное утро вы будете удивляться так по-русски белому снегу и морозному воздуху. А удивляться будете потому, что у вас напрочь отсутствует зимнее обмундирование, и вы будете проклинать преподавателей военных училищ тыла, которые не объяснили своим курсантам такое понятие, как высотные климатические зоны. Впрочем, помянёте вы также за ту же ошибку и преподавателей строительных училищ. Ваш модуль явно не рассчитан на зиму. Нет, какие-то рудименты батарей отопления, конечно, присутствуют и даже местными умельцами сооружена мини-котельная, но увы, температура в модуле немногим отличается от наружной. Чтобы согреться, особенно ночью, авиаторы идут на всякие ухищрения, разживаются вторым комплектом одеял, из вертолётных запчастей сооружают самодельные обогреватели, повергающие в ужас начальника дизель-электроузла, ложатся спать в комбинезонах.
В один из таких зимних вечеров капитан А. и старлей Л. ворочались в своих кроватях, пытаясь согреться и уснуть. Их напарников по комнате, пилотов ведомого экипажа старлеев Н. и С., не было. Они убыли в краткосрочный отпуск. Время было довольно позднее, и старлей Л. почти уснул, не обращая внимание на посторонние звуки, доносящееся с улицы.
- Слышишь, стреляют, - нарушил молчание капитан А. Старлей Л. прислушался, с улицы действительно доносились одиночные автоматные выстрелы. Одиночные, значит, ничего страшного, что было будить? А посему старлей Л. поудобней устроился на кровати и ответил что-то в духе известных трёх букв.
- А почему на улице так светло? - не унимался капитан А.
- Бля, - ответил старлей Л., он был раздражён, завтра была его очередь на час раньше вставать и производить ежедневное опробование вертолёта, а поскольку он окончил училище на два года позже капитана А., то это значило, что его очередь всегда, - тебе надо, пойди и посмотри!
Тем не менее, старлей Л. глаза всё же открыл. И вправду, с улицы в комнату проникал какой-то странный, красноватый свет. Как ни странно, но это обстоятельство тоже ничуть не озадачило старлея Л., его больше удивило другое: капитан А. вопреки своей лени поднялся с кровати. Мало того, он, накинув поверх комбинезона куртку, но босиком подошёл к окну.
- А-а-а-а! Горим! - заорал капитан А., распахнув окно и как был босиком, выпрыгнул в него. А на улице лежал десятисантиметровый слой снега.
Парадокс, но даже это не возымело должного действия на старлея Л. По крайней мере, никакой поспешности в его действиях не было. Здраво рассудив, что пока нет в комнате открытого пламени, можно не торопиться. Он стал не спеша надевать носки, ботинки, по ходу обдумывая сложившеюся ситуацию. Было понятно, что горит модуль и с этим надо что-то делать. Поразмыслив, он пришёл к двум вариантам действий. Первый - это собрать свои вещи и покинуть модуль, второй - это принять участие в тушении пожара. Но вспомнив свою любовь к порядку, старлей Л. понял, что на сбор вещей и эвакуацию ему понадобится минимум два дня, что в данной ситуации было неприемлемо.
- Значит, - пришёл к выводу старлей Л., - придется принять участие в тушении пожара, возможно, даже проявляя чудеса героизма.
Тем временем с одеванием было покончено, и старлей Л. вышел на улицу.
Улица была залита ярким, бледно-розовым светом. Горела та самая пресловутая самодельная кочегарка. Жаркое керосиновое пламя весело плясало над её железной крышей. Оттуда же и доносились выстрелы. Все обитатели модуля, среди которых находился и босой капитан А., выстоявшись полукольцом, с интересом и безучастно наблюдали за происходящим, как будто этот пожар совершенно их не касается. Исключение составляло три человека, двое вёдрами носили из столовой воду, а ещё один этой водой заливал пламя. Но поскольку напор в столовой был низким и вёдра наполнялись долго, действие троицы не оказывали на пламя никакого воздействия. Солдатик-кочегар, причитая, рассказывал обстоятельства и детали случившегося. Особенно интересны были детали. Из них выходило, что солдат готовился отбивать многомесячную осаду, при этом выполняя основную задачу, оказалось, в кочегарке помимо всего прочего, припасено литров сто керосина в канистрах, ящик гранат и несколько цинков патронов. Эти патроны в данный момент и взрывались. Старлей Л. поёжился: если пламя доберётся до гранат, то будет совсем весело и он вознамерился присоединится к троице, занятой тушением пожара. В конце-концов не глазеть же на огонь он вышел, тем более, что все лучшие места для обозрения были заняты. Но вёдер было мало, да и как было сказано, напор воды из крана был невысок, и его услуги оказались не нужны. Такой расклад не устраивал старлея Л., он обошёл модуль и, обнаружив приставленную лестницу, по ней взобрался на крышу модуля.
- Ну вот, по крайней мере, отсюда хоть лучше видно, - удовлетворённо подумал старлей Л., поглядывая свысока не сколько на пламя, сколько на стоящих внизу соседей по модулю. Но его душа по-прежнему жаждала деятельности, что случалось с ней крайне редко, наверное, потому что спросонья. Старлей Л. пошарил глазами по сторонам, на крыше был довольно толстый слой, почему-то толще чем на земле, слежавшегося, подтаявшего от тепла крыши снега. Этот снег доставлял много неприятностей обитателям модуля. То тут то там с потолков капало. Старшина не единожды посылал на крышу бойцов, дабы этот снег убрать, но исполнительности авиационных бойцов едва хватало, чтобы сбросить с крыши две-три лопаты снега. Собственно, они и лопаты тут же на крыше побросали. Что произошло дальше, не иначе как божьем наитием не назвать. Поскольку старлею Л. до этого было в жизни не додуматься. Потому что, как и почему ему всё удалось, он понял только спустя несколько дней. Двигаясь как сомнамбула, не отдавая себе отчёта в своих действиях, старлей Л. поднял лопату побольше (кстати, тоже весьма странный поступок для него, выбор лопаты побольше), начал энергично забрасывать пламя слежавшимся снегом. Он работал энергично и с упоением, не обращая внимания на оху... пардон удивлённые взгляды товарищей снизу. Рядом изумленно застыл товарищ, который заливал пламя водой. Он только и смог, что одобрительно кивать головой. Снег шипел на раскалённой крыше как сало на сковородке. Но пламя с каждым броском новой порции снега таяло, уменьшалось на глазах и вскоре исчезло совсем. Старлей бросил ещё пару контрольных лопат и остановился в готовности чуть что, снова вступить в схватку с огнём. Какой-то смельчак внизу заскочил в кочегарку и вынес оттуда вздувшиеся, но не лопнувшие канистры с керосином и злополучный ящик гранат. Тем самым полностью ликвидировав опасность повторного пожара. Старлей Л., как бы очнувшись, отбросил лопату и спустился с крыши. Статисты внизу уже обсуждали случившееся. По их словам выходило, что старлей Л. не так уж и много сделал. Но самому старлею Л. на их мнение было глубоко плевать. Его вполне удовлетворял тот факт, что продолжение ночевки пройдёт под крышей. А слава - явление мимолётное, да и к чему ему завистники? Старлей Л. повернулся, чтобы проследовать в модуль продолжить прерванный сон. Но тут возникла заминка. Оказалось, что одному жителю модуля всё же удалось осуществить эвакуацию. Это был прапорщик-фельдшер. Он вынес с комнаты не только собственные вещи, но и весьма объёмный ящик с медикаментами. И весь пожар сидел на нём, держа автомат наперевес. По его словам, там находились медикаменты, которые весьма трудно списать. Похвальное действие, но вот с этим ящиком и возникла заминка. Группа офицеров, среди которых находился и по-прежнему босой капитан А., тихо матерясь, пытались затащить этот весьма тяжёлый ящик обратно в модуль. Но как они его не поворачивали, ящик всё равно оказывался шире проёма двери. А ведь по словам прапорщика, вынес из модуля ящик он один. Наконец, после значительного усилия, отчего была выломана часть дверного косяка, ящик был втащен обратно в модуль, где возникла уже новая проблема с дверью в комнату. Но старлей Л. не обращал на это ни малейшего внимания, он вернулся в своё обычное состояние, именуемое непечатным словом. Он проследовал в комнату, разделся и лёг спать. Спал без сновидений, глубоким сном, как может спать человек, которому только двадцать три года и никаких проблем.
Удивительно, но капитан А. не заболел даже насморком.
А медаль «За отвагу на пожаре» старлею Л. так и не дали. Ерунда, конечно. Но дело принципа!

Афганистан, не только бои и потери. Было кое что и другое.

Самогонщики

- С питиём браги нужно кончать,- мучительно раздумывал командир вертолёта Ми-24, капитан А. Его второго пилота старшего лейтенанта Л. мучили те же мысли. Да и находился он рядом, в соседней кабинке. Я не оговорился, именно в кабинке, а не в кабине, поскольку дело происходило не на борту боевого вертолёта, а пардон, в военном клозете. Животы у обоих, прихватило основательно. Капитан А. перебирал в уме альтернативные варианты и отметал их один за другим, поскольку:
- покупать водку у представителей транспортной авиации дорого,
- покупать её, родимую, в дукане рискованно,
- перейти на продукцию родной парфюмерной промышленности уж как-то не по-офицерски, хотя и этот вариант, как и предыдущие, был опробован.
Странно, но такой вариант, как не пить вообще, обоим даже не приходил в голову.
- Слушай, а ты же с Украины? - нарушил молчание капитан А. Вообще, он мог об этом не спрашивать, биографию своего правака он знал досконально.
- Ага, - с некоторой натугой в голосе ответил старлей Л.
Не успел он удивиться столь очевидному вопросу, как капитан А. задал уже другой вопрос.
- И деревенский?
- Ага, - старлей Л. не мог понять, к чему клонит командир, почему начал так издалека. Впрочём, капитан А. не стал долго держать его в неведении и продолжил уже утвердительно: - Значит, твои родители гнали самогонку.
Самогонка! Старлей Л. был поражён, как же эта мысль не пришла в голову ему самому? В памяти начали всплывать картины детства, юности. Вот, он ещё совсем маленький, заговорщицкий и загадочный взгляд отца, а он (малец) всё не может понять, почему в доме пахнет пирогами, а пирогов нет. А здесь он подросток, ему поручено «важное дело», носить из ближайшего колодца воду для «процесса». Он старшеклассник и впервые пробует вместе с одноклассниками этот напиток, причём мерзкого качества, купленный у известной в деревне бабки самогонщицы. Курсантский отпуск, он удивляется, какой неожиданный эффект дали сто грамм для храбрости перед танцами, он так и не решился поцеловать понравившеюся ему девушку, девушка поцеловала его сама. И наконец, он впервые приехал домой лейтенантом после выпуска, вся семья собралась за столом и отец торжественно наливает ему в рюмку «домашней», показывая тем самым, что отныне он считает сына взрослым.
- Ты чего молчишь-то? - вернул его к реальности капитан А., - аппарат сделать сможешь?
- Ну конечно, о чем вопрос, вот только из чего...- в памяти у старлея уже всплывали особенности конструкции.
- А ты нарисуй схему, а мы потом подумаем, что из чего делать, - предложил капитан.
Поразительно, как продуктивно работает в таких случаях мысль. Боле того, у обоих даже перестали болеть животы, а посему, покончив с физиологическими нуждами, офицеры покинули оное помещение. По пути обсуждая конструкцию будущего изделия, при этом шаря взглядом по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло быть использовано для этого. В модуле, в своей комнате, они расположились за столом и, попивая крепкий чай, принялись рисовать чертёж аппарата. Вернее, рисовал старлей Л., а капитан А. больше задавал вопросы по назначению того или иного узла. За этим занятием их и застал командир звена капитан К. Выслушал пояснения, он одобрил идею и заявил желание присоединиться к проекту. Он, капитан К., отказался от предложенного чая и в свою очередь предложил пройти в его комнату. У него оказалось, было в заначке поллитра спирта, который по замыслу конструкторов должен был использоваться для омывки лобовых стекол вертолёта, но на практике до вертолёта этот спирт никогда не доходил. А стёкла после полёта и водой прекрасно отмываются.
Капитан К. оказался прав, «под это дело» думалось лучше. Уже после первой рюмки была высказана реальная мысль, что неплохо бы проверить, а что уже есть в наличии?
Оказалось, что не так уж и мало. Был сорокалитровый молочный бидон, который уже использовался для брожения браги, тем не менее, подходил и для нагрева оной. Ещё был примус, непонятно кем и для чего привезённый в Афганистан и пылившейся на полке без дела. Хорошо хоть не выбросили. Нашлась также электроплитка, причём регулируемая. Оставалось только найти, из чего сделать змеевик. Идеально конечно подошёл бы лабораторный дистиллятор, но где его взять в этой средневековой стране? Концессионеры даже на пару минут приуныли. Задача казалась неразрешимой. Однако, вовремя налитая вторая рюмка исправила положение.
- Самолёт, - прошептал, выпив и закусив, капитан А.
- Какай самолёт? - не поняли его капитан К. и старлей Л., вроде, никто не садился...
Однако, проследив за устремлённым вдаль взором капитана А., поняли в чём дело. Там, на отшибе аэродрома, стоял транспортный Ан-26, которому уже никогда не подняться в небо. Искусный афганский лётчик приложил его при посадке об полосу так, что крылья самолёта стали почти касаться земли, отчего самолёт стал похож на курицу наседку. И несмотря на то, что он там стоял не один год и был уже основательно раскурочен, он продолжал оставаться неисчерпаемым источником всевозможных гаечек, проводков, трубочек и прочих запчастей из разряда именуемых словом фигнюшка.
- Да с таким кладезем не то что самогонный аппарат, целую химическую лабораторию построить можно!
Поняв это, концессионеры повеселели, правда, сразу к самолёту не отправились, спешка в таком деле вредна. Вначале спокойно и обстоятельно допили спирт, попутно обсуждая технические вопросы, и только потом, вооружившись топорами, пилами, и прочим необходимым инструментом, отправились к самолёту.
Спустя полчаса, они уже вновь были в комнате модуля с целым ворохом всевозможных трубок, емкостей, дюритов (армированный резиновый трубопровод, используется в качестве соединений алюминевых трубок топливной системы), хомутиков и прочей всячины. Но поскольку это деятельность троицы не могла ускользнуть от внимания, то в комнате было гораздо больше народу. Проект вовлекал в себя всё больше и больше участников. Основателям только и осталось, что доработать конструкцию под имеющиеся материалы и передать «чертежи» в умелые руки авиационных техников.
Работа спорилась, инженерно-технический состав по ходу выполнения вносил изменения в конструкцию, аппарат рождался и совершенствовался на глазах. Спустя час, аппарат был готов. Он поражал своим совершенством и функциональность, ничего лишнего. Участники проекта, а теперь это уже весь лётный и инженерно технический состав звена, любовался творением своих рук. Змеевик, пардон, правильней будет - спиртовой пароконденсатор вертикального типа с водяным охлаждением (ну не поворачивается язык называть змеевиком это творение рук и ума авиационных инженеров), работал по проточному принципу, для чего из умывальника была протянута магистраль холодной воды. Нагретая вода за ненадобностью по другой магистрали сбрасывалась за окно. Для ёмкости с исходным сырьём была сооружена оригинальная опора, под которой размещался примус. Кроме того, опора позволяла в случае необходимости, закрепить также электроплитку, для осуществления, так сказать, бокового нагрева. Емкость для нагрева (она же для брожения) предполагалось соединять с пароконденсатором посредством упомянутых мною термостойких резиновых дюритов.
А тут ещё весьма вовремя вызрела бражка... Раньше мы бы её просто выпили, но теперь...
Акцию назначили на двенадцать ночи. Это были годы борьбы с пьянством. Конспирация у нас была нешуточная. Я не буду рассказывать, как прошёл ужин, как мы с нетерпением ждали время «Ч». Это не столь интересно.
И вот, это время «Ч» наступило. Примус был разожжён и выведен на максимальный режим. Вода подключена и начала циркулировать по открытому контуру. Несмотря на то, что аппарат мог работать автономно, никто не уходил, всё звено было в сборе. При этом стояла полная тишина, никаких обычных при таком скоплении разговоров. Все как завороженные смотрели на срез фланца для выхода продукции, чтобы не пропустить историческое событие первой капли.
Примерно через час стало ясно, мощности примуса не хватает. Оператор по нагреву повернул ручки мощности обоих конфорок электроплитки на максимум.
И... О чудо! Минут через десять заблестела и упала в кружку первая капля, затем вторая, третья. Скорость процесса нарастала, и вот уже в кружку бежит тоненькая струйка. Если бы не необходимость конспирации, то разразилось бы троекратное ура. Но глаза у всех были примерно как на кадрах старой хроники у участников запуска первого спутника.
Но расслабляться не стоило. Главный консультант старлей Л. дал команду и оператор убрал половину мощности электроплиты, и весьма своевременно, сырьё за малым не вскипело.
И вот, наконец, в наших руках полная поллитровая кружка. Капитан К. подставил под струю трехлитровую банку, а сам взял кружку, чтобы снять пробу по старшинству. От волнения у консультанта старлея Л., совсем вылетело из головы то обстоятельство, что продукт в кружке может достигать крепости более семидесяти градусов и соответственно предупредить об этом руководителя проекта и прочих участников. Он, как и остальные, наблюдал за торжеством первой пробы, и был весьма удивлён, когда капитан К., сделав солидный глоток, молча передал кружку автору идеи капитану А.. Но капитан А. также сделав солидный глоток, также молча передал кружку главному консультанту старлею Л.
- Что случилось? Почему они молчали? Где одобрение? Неужели провал? Всё же сделано правильно, - роились мысли в голове у старлея Л., пока он брал кружку и подносил её ко рту. Вот он сам сделал солидный глоток и понял всё. Понял, какой тактический просчёт совершён, понял, почему молчали товарищи. Их, как и его, в буквальном смысле, как говорят украинцы, заципыло. Жидкость в кружке, как и следовало ожидать, превышала упомянутую крепость, кроме того была тёплой и вдобавок, помимо фирменного самогонного духа впитала в себя все запахи авиационных жидкостей, керосина, гидро-жидкости, масла. Трубки (аппарат) не только нужно было помыть, их необходимо было перед использованием пропарить, в этом и заключался тактический просчёт консультанта. (В последующем было уже всё нормально). Но главная стратегическая цель была достигнута, в кружке была настоящая самогонка в её высшей фракции - первач. Наконец, выражение (простите, но другого слова для описания этого нет) охуения на лице капитана К. сменилось восторгом, а главное, он вновь обрёл способность говорить.
- У, бля...- (дословно) произнес он, и все поняли, это успех. Кружка пошла по кругу, слышались судорожные вздохи, кряканья и тихие восторженные возгласы.
К утру мы стали счастливыми обладателями целого ведра самогона. Пропущенный через картофельную стружку и облагороженный растворимым кофе, он приобрёл весьма приличный вкус. Мы его не иначе как коньяком не величали. Жаль только, что ведра на двадцать четыре человека всё же мало. Выпили мы всё за один субботний вечер. Но какой был банкет!
Впоследствии технологию производства самогона мы довели до автоматизма. Причём, оборзели до того, что делали это днём. Пока не попались. Нашему старшему начальнику, подполковнику Х., татарину по национальности. Тот поступил в соответствии с традициями своего народа. Обложил нас данью - один литр с каждой выгонки. Но это уже другая история.

Старлей Л.

Тихое послеобеденное время в летном полку.
По расписанию дня - изучение уставов.
Все технари и летчики разбрелись по каптеркам и кабинетам заниматься кто чем может.

Два старых технаря-капитана, Рац и Соколовский, вдвоем сидят в кабинете группы обслуживания самолетов и двигателей. Позевывают после сытного обеда. Смотрят на стоящие за окном самолеты. Облака в небе.
Вяло ведут неспешный разговор о футболе и рыбалке.

Неожиданно Соколовский спрашивает:
- Гена, а ты сколько лет в армии служишь?
- Двадцать три...- удивленно отвечает Рац.
- А скажи тогда, при какой температуре часовому на посту положено надевать тулуп?
- Ну... Сейчас вспомню... При минус 20-ти вроде бы. А, нет, вспомнил - при минус 25. Точно!
- Точно?! А вот хрен!!!

Сонливость Соколовского как рукой сняло. Он возбужденно подскочил:
- При минус 20-ти! И скорости ветра не меньше 3-х метров в секунду!
Рац тоже завелся:
- Минус 25 и никакого ветра! Спорим!
- На трехлитровую банку пива!
- А на бутылку водки слабо?!
- 0,75!
- По рукам!!!

Соколовский, как хозяин кабинета, начинает искать в ящиках письменого стола предмет разрешения спора. Наконец, находит - в нижнем ящике, весь в пыли и паутине «Сборник Уставов Советской Армии и Военно-Морского Флота».
Положив книгу на стол, оба капитана, упершись лбами, начинают листать страницы и искать раздел о часовом, тулупе и морозе.

И тут.. Без стука распахивается дверь. И на пороге спорщики видят первого зама командующего генерала Болдырева. Дядьку вроде хорошего, но если не в духе - то дюже крутого.
Болдырев посмотрел на поднявшихся капитанов, насупил брови и строго изрек:
- Начальник штаба! Что у вас сейчас по расписанию?
Начальник штаба полка, стоявший за спиной Болдырева, дрогнувшим голосом ответил:
- Изучение Уставов, товарищ генерал.
- А вы, капитаны, чем здесь вместо этого занимаетесь? Что за порнографию читаете?
В комнате повисла напряженная тишина.

- Устав изучаем.., товарищ генерал - удивляясь сам себе, ответил капитан Соколовский.
Насупленные генеральские брови удивленно поползли вверх.
Не может такого быть!
Болдырев шагнул к столу, наклонился и вслух прочитал в раскрытой на столе книге: «Особенности несения караульной службы в зимних условиях»...
Посмотрел на капитанов. Затем на удивленно-радостное лицо начальника штаба. Вновь на капитанские физиономии.
- Мо-лод-цы... - медленно произнес Болдырев и пошел к выходу из кабинета.
На пороге остановился, глянул на технарей и добавил:
- Начштаба, объявишь обоим благодарность. За отличную подготовку к итоговой проверке. От меня лично.
После чего окончательно скрылся в коридоре.

- Ну, ты, Саня, просто счастливчик! - первым подал голос Рац.
- Че, проспорил?!
- Да причем тут проспорил?! Я тебе за твой дурацкий вопрос, но заданный в нужное время, и так водки куплю! Вместе потом и выпьем по такой оказии. Благодарность от Болдырева не каждый день получают.
А тулуп все же надевают при минус 25-ти...
- При минус 20-ти и ветре...
- Да ладно, Санек, выбрось эту дурь из головы. Скоро дембель! А генерал уже не вернется...

Виктор Хорошилов

Аэродром.

Вообще-то моя работа закончилась еще около первого разворота - схему захода летчики учили даже тщательнее чем штурмана, посему, пока Санька шуровал штурвалом, закладывая какие-то немыслимые крены, я принялся одним глазом (вторым я все-таки поглядывал на доску и планшет) рассматривать окрестности, благо видимость - миллион на миллион, как любят говорить, позволяла сделать это в мельчайших подробностях. Место, как нам и обещали, был красивым - стены высоченных сосен перемежались цветастыми полянами, поросшими невысоким кустарником, а за соснами просматривалась полоса ярко-белых песчаных дюн. Приветливо выглядевшие домики аэродромных строений из желто-розового кирпича и изумрудно-зеленая трава между серыми, испещренными черными следами шин, рулежками и взлетными полосами дополняли картину, принявшую в желтом свете осеннего солнца какой-то радостный и даже чем-то праздничный вид.
Полосатый как новогодняя хлопушка домик дальнего привода неожиданно вынырнул на нас из-за стены мачтовых сосен, и я принялся вслух отсчитывать высоту, хотя Санька в этом, в общем-то, не нуждался - какой-то неведомый науке орган в его белобрысой, вечно всклокоченной голове феноменально точно измерял расстояния, высоты и скорости просто «на глазок», без помощи всех тех высокотехнологичных приборов, которыми снабдила современная наука и техника наш уже, в общем-то, немолодой Су-24. Полоса надвинулась стремительно - только что она была тусклой узкой ниточкой в туманной дымке где-то на краю поля зрения, и вдруг - она уже заслонила весь фонарь, раздвинулась в стороны, устремилась вдаль серой лентой и стремительно побежала под крыло рябью мельчайших выщерблинок. Тональность двигателей изменилась, звук их начал угасать, нос машины пошел вверх и самолет внезапно завибрировал на стыках плит - касания полосы я так и не ощутил - Санькины посадки всегда были безупречны, с того момента как он два года назад пришел из училища к нам в полк - этакое «чувство полета» было дано ему от природы, как некоторым умение петь или видеть в темноте.
Стоянки располагались совсем близко от полосы, поэтому после недолгой рулежки самолеты замерли у кромки леса, и мы смогли поднять фонари и полной грудью вдохнуть теплый и в то же время свежий, пахнущий соснами и морем воздух и слезть по узеньким металлическим лесенкам на нагретый солнцем бетон. Мы как всегда долго копались, отстегивая маски, разминая ноги и собирая свои вещи, и подошли к краю стоянки когда вся эскадрилья уже стояла нешироким полукругом вокруг командира.
- Старший лейтенант Котов посадку выполнил. Матчасть работала без отказов, нареканий нет, разрешите получить замечания? - в вольной форме доложил Санька, становясь в полукруг. Командир, словно не обратив на Саньку никакого внимания, сказал тихо и в тоже время веско:
- Значит так. Все прошло более-менее. На сборе концевые телепались как обычно, но я уже решил на это не обращать внимания - горбатого могила исправит. У Логинова даже автопилот уже заразился его неряшливостью - даже на эшелоне его водило вверх и вниз, все остальные - ничего. Даже роспуск и заход слева по одному мы сегодня ухитрились не изгадить, как обычно, что не может не радовать. Сейчас все идут в общагу - во-о-о-он - командир махнул рукой куда-то себе за спину - третий домик с края и устраиваются попарно, комнаты должны нас ждать. Ужин будет в шесть, отбой в семь. Сам проверю. Т-э-э-э-к - протянул он дальше - в поселке есть магазин, если какая-то падла себе позволит... - он многозначительно хмыкнул - подъем в три, завтрак, медосмотр и, чтобы в четыре все были в штурманской на постановке. Я никого искать не буду, традиционное утреннее распиздяйство меня достало. И чтоб не зевали во всю пасть, когда перед вами замкомдива будет распинаться - кофе пейте что ли... или выспитесь, хотя бы ради разнообразия... Все. Все свободны до вечера.
После этого напутствия все пошли переодеваться, селиться в общагу и разбирать вещи.
Почему-то после того, как вещи были развешены в шкафу или разбросаны по комнате, мне не захотелось бухнуться с книжкой на сетчатую кровать, покрытую типовым армейским синим одеялом, как я собирался еще в воздухе, а потянуло обратно на аэродром - я спустился мимо дремлющего на колченогом стуле у входа в общагу бойца, миновал пару старых-старых почерневших щелястых деревенских сараев, функция которых на аэродроме была мне непонятна, и пошел вдоль рулежной дорожки, что лежала между полосой и сосновым лесом. Солнце только-только начало клониться к закату, заливая все вокруг мягким светом ранней осени, небо было пастельно-синим, отдельные маленькие-маленькие облачка, разбросанные по нему, не давали резких теней. Аэродром был практически пуст, в воздухе были разлиты тишина и спокойствие. По невысокой траве шагалось легко, ароматный воздух все время хотелось вдыхать полной грудью.
Непонятно, что меня заставило подойти к огромной сосне - настоящему лесному великану, стоящему чуть в стороне от стены своих собратьев, но за несколько шагов от нее я заметил, что к стволу сосны через равные промежутки прибиты короткие толстые планки, вроде обрезков штакетника, образующие что-то вроде лестницы. «Мы прибили к самой высокой сосне ступеньки и сделали наверху площадку, этакий насест» - услужливо подбросила услышанную где-то фразу память. Я улыбнулся непонятно чему и посмотрел вверх - там, в кроне дерева, среди темно-зеленых метелок сосновых игл и вправду явственно просматривались какие-то перекладины, брусья и доски.
- Надо же! - сказал я сам себе и пошел вокруг могучего ствола, ведя пальцами по застывшей смоле и неровностям грубой коры. Чуть в стороне от ступенек лестницы пальцы наткнулись на старый-старый черный провод с потрескавшейся изоляцией, который кто-то прибил вдоль ствола согнутыми гвоздями сильно уже поржавевшими от времени. «На площадку мы посадили наблюдателя и соединили его телефоном с КП» - вылезла из памяти фраза. Что это? Откуда я это помню? Мысли метались из стороны в сторону, в памяти мелькали разные образы... Медленно-медленно в голове все более и более четкой становилась картинка: огромный седой мужчина с залысинами и обветренным лицом, изборожденным глубокими-глубокими морщинами ведет неторопливый рассказ, сверкая ясными голубыми глазами из-под кустистых бровей и слегка постукивая по столу в такт своим словам сплетенными в замок узловатыми пальцами. Мой дед. Мне, наверное, десять лет и я, открыв рот, слушаю про аэродром между сосновым лесом и заболоченной речушкой, про жизнь в землянках, заполнявшихся за день грунтовыми водами чуть ли не до половины, про полеты над серой, подернутой рябью осенней водой, про «Юнкерс», который каждую ночь вываливал на опушку леса сотню бомб-лягушек...Надо же, какие интересные бывают совпадения - здесь тоже кто-то когда-то сажал наблюдателя на верхушку дерева и протягивал к нему телефонный провод. Интересно, как давно сидел наблюдатель на этом дереве - ступеньки явно кто-то обновляет - некоторые настолько потемнелые и замшелые, что кажется, выросли вместе с этой сосной, а другие, наоборот - еще не успели еще до конца утратить янтарную теплоту свежеструганного хвойного дерева. Надо бы кого-нибудь расспросить - почему-то меня даже не заинтересовали, а уже взволновали ступеньки на стволе дерева и старый черный провод рядом с ними. Подстегиваемый нетерпением я быстро пошел, временами подбегая короткой рысцой вдоль рулежки, к виднеющимся невдалеке стоянкам, на которых вокруг наших самолетов копошились несколько человек и ерзали машины. Первый, кто встретился мне - был стоявший около заправщика немолодой жилистый прапорщик со злым лицом взиравший на суету бойцов со шлангами возле крайней машины.
- Добрый день! - поприветствовал я его.
- День добрый! - хрипло и зло ответил он мне и выжидательно посмотрел на меня, всем своим видом выражая неудовольствие тем, что какие-то праздношатающиеся летуны отвлекают его от его важного дела.
- Скажите, а аэродром этот, давно здесь построен? - задал я свой первый, подготовительный вопрос.
- Дак кто ж его знает - ответил он - уже сто лет я тут горбатюсь, наверное, весь городок, бля, при мне построили - все домики эти, клуб, ПАРмы построили, а аэродром уже стоял, он спокон веку тут, наверное, стоял, еще дикие карелы, бля, по лесам шастали, а аэродром это, бля, тут уже стоял. Твою мать! - внезапно заорал он, делая полуоборот вправо - ты, бля, чмо ходячее, как шланг тащишь, у тебя, бля, ща весь штуцер в песке будет, ты его, нах... - он решительно рванул через площадку мимо заправщика и я понял, что с дальнейшими расспросами придется повременить, по крайней мере, до окончания расправы с каким-то незадачливым бойцом-заправщиком.
Но что-то уже вертелось у меня в голове... «испокон веку тут стоял...» «испокон веку тут стоял...»
«Землянки какая-то бестолочь велела откопать не около соснового леса, а напротив, через полосу, там где маленькая речушка ближе всего подходила к аэродрому» - всплыло в памяти. И я, неожиданно для себя, быстро пошел, почти побежал, по рулежке к полосе, оглядываясь по сторонам. Полетов, судя по всему, уже не было, однако бегать через полосу было все равно нельзя, но я уже не мог обходить три километра вокруг взлетки , мне хотелось побыстрее попасть на ту сторону - в густую высокую траву, поросшую редким кустарником и тонкими осинками с почти облетевшими листьями.
Земля на той стороне была влажной, и, как казалось, местами даже начинала пружинить под ногами, трава был сочной и густой, она хлестала по ногам и обвивалась вокруг них длинными зелеными плетями. Я отбежал чуть дальше, но почва становилась еще более вязкой и я побежал вдоль полосы. На самом деле, я в глубине души, не ожидал этого и даже в некотором удивлении остановился перед довольно большой ямой, метра три на три, с обвалившимися стенками и скруглившимися от времени, но когда-то несомненно прямыми углами. На дне ямы тускло блестела лужица зеленоватой воды, из которой торчала трава и какие-то гнилушки. Взгляд заметался влево и вправо - вот еще одна яма, справа и дальше, а вот еще одна. Ямы шли в шахматном порядке! «Слева от нас стояла в окопе зенитка, она оглушительно палила, когда прилетал «Юнкерс» и, если звук моторов и «кваканье» осколочных бомб не давали спать, то зенитка эта просто выбрасывала из коек». Слева? Слева - это наверняка, если стоять лицом к полосе! Я повернул и побежал вдоль ряда одинаковых ям. Вот оно - круглая широкая яма с осыпавшимися от времени стенками, полузасыпанная канава от нее в сторону, меньшая ямка на другом ее конце, метров через десять-пятнадцать.
Теперь я знал точно! От бега я тяжело дышал, ботинки и брюки хабешки были мокрыми, и мне внезапно показалось, что меня всего обдало холодом. Словно в кино картинка стала расплываться, шелест ветерка в траве затих и я, словно на самом деле, услышал звенящий гул моторов «каталин». Я никогда в жизни не слышал его, но сколько раз по рассказам деда я представлял этот рвущий уши, глубокий, проникающий до самой печенки, рев с характерным металлическим звоном. Исчезла высокая трава вокруг, на месте ям с зеленоватой водой появились аккуратные зеленые холмики, а над головой затрепыхались полосы рваной маскировочной сетки, я словно воочию увидел вокруг множество людей в смешных широких брюках, заправленных в брезентовые сапоги и хлопчатобумажных гимнастерках с разрезным воротом. Их молодые лица были серьезны, они тащили парашюты, заправляли в коричневые планшеты с обтрепанными углами цветастые листы карт, несли котелки с дымком, пили воду из тускло блестящих металлических кружек. Неумолчный гул голосов с неразличимыми словами прорывался через рев опробывываемых на стоянках моторов, запах дыма, горячего чая, нагретого металла наполнил ноздри. Наваждение продолжалось всего секунду, но мне показалось, что посередине вытоптанной площадки около землянок я увидел высокого человека в кожаном реглане довоенного образца с правильными чертами лица и ясными голубыми глазами под кустистыми бровями.
Теперь я, уже не спеша, обошел вокруг полосы, постоял около ее среза, вдыхая теплый воздух, наполненный осенними запахами, посмотрел как лучи медленно клонящегося к закату солнца пронизывают сосновый лес и пылинки танцуют в золотых потоках солнечного света. Я подошел к сосне и полез по ступенькам вверх. Я знал, что я увижу наверху - «В хорошую погоду я любил залезать наверх, подолгу сидеть на площадке и смотреть на темно-зеленую холмистую равнину крон соснового леса и на видимое далеко-далеко, но не настолько, чтобы выглядеть размытым и недостоверным, море, которое оттуда всегда было неправдоподобного, ослепительного синего цвета».

Эту историю я услышал довольно давно от одного из своих преподавателей. Он, по образованию юрист-"уголовник", как-то лежал в госпитале и от нечего делать читал все, что под руку попадется. А попались ему старые, годов 50-х, сборники с описаниями различных боевых эпизодов Великой Отечественной. Один из них, о котором и пойдет речь, привлек его, а потом и мое внимание с точки зрения преступлений против военной службы, а точнее, неисполнения приказа.
Дело было так: в 43-44 гг. Красная армия проводила очередную наступательную операцию. По достоверным разведданным в Н-ской деревне дислоцировался штаб немецкой пехотной дивизии. Имелись материалы аэрофотосъемки, доклады разведки, в общем, бомби - не хочу. Но был нюанс: штаб находился в жилом доме прямо посреди других строений, в которых проживало мирное население. Командир бомбардировочного полка, которому поставили задачу по уничтожению штаба, выбрал лучшего из своих комэсков, выделил ему звено Пе-2 и приказал нанести бомбовый удар по расположению противника. А вот тут всплыл второй момент: комэск был родом именно из этой деревни. Мало того, его семья жила недалеко от объекта атаки. Учитывая погрешность и разлет зарядов при бомбометании - аккурат в зоне поражения. Но приказ есть приказ. На одной чаше весов - семья, а на другой - штаб, уничтожение которого сохраняет жизнь сотням наших бойцов. При этом велика вероятность, что кроме названного комэска с поставленной задачей (а разбомбить отдельно взятое строение не так-то просто) в полку больше никто не справится.
В общем, звено ушло, отбомбилось, штаб разнесло (страшно подумать, что чувствовал командир, сбрасывая бомбы). Из кабины бомбардировщика офицер вылез седым, и в этот момент к нему бросились его родственники. Оказалось, что рота глубинной разведки вывела семью комэска за линию фронта, но ему об этом не говорили, так как в успехе мероприятия сильно сомневались.
Что и как было дальше, не знаю. Был ли этот случай в действительности, тоже не знаю. Но если это правда (а вполне может быть и такое), то у меня нет слов!!!
Интересно также, как можно было бы оценить действия комэска, если бы он отказался от выполнения задания?