У Акима на горле сидела большая зеленая пупырчатая жаба, она душила его, не отпуская уже второй день.
Причиной был танкистский Энфильд* 38го калибра, найденный Тараканом во время зачистки только что взятого штурмом штаба в комнате, куда Аким поленился зайти первым.
Причем, начиналось все очень хорошо, Аким обзавелся финским ППС* и выпендривался аж пять минут, но на шестой минуте их нашли целый ящик. И тут у капитана Тараканова такой дивайс, да еще в родной брезентовой кобуре. Поневоле иззавидуешься. Вообще-то, в эти бурные события нас занесло случайно.
Местный Батька, загоревшийся идеями Социализма и связанной с ними возможностью халявы, стал для нашего начальства персоной грата. И когда он доложил, что новая столица освобождена от антинародного режима, нас туда послали передать ему подарунки в виде груза и парочки нужных людей. Но когда мы прибыли в пункт назначения, там цвела и пахла не только богатейшая местная флора, но и взрывы, выстрелы и пороховой дым.
Среди пальм, акаций и сапеле, за мощной изгородью из колючего молочая, находился последний оплот прислужников мирового капитала, его-то увлеченно и штурмовали бойцы народной гвардии. Предъявив проводника и полномочия, и немедленно торжественно представленные ситуайену Президенту, мы сдали все виды грузов и с интересом стали наблюдать за военными действиями.
Честно говоря, стадо гиппопотамов, кишевшее в окрестных зарослях, провело бы штурм гораздо грамотнее наших новых союзников. Более-менее грамотно вела себя только группа из двух десятков странных мулатов, разговаривающих между собой по-немецки. Остальные гвардейцы бестолково суетились, так же бестолково стреляли, они то бездарно бросались прямо на огонь противника, то рассасывались по окрестностям. Был у борцов за переход в Социализм из Племенного феодализма даже целый танк - модернизированный старина Стюарт М3*, модернизация его заключалась в замене орудия на шаровую спарку МГ-34*. Была даже какая-то артиллерия, но ситуайен Президент запретил ее применять, дабы не повредить свою будущую резиденцию.
Мы должны были покинуть эти веселые пампасы только после ряда официальных церемоний, а так как церемонии должны были произойти во дворце, мы решили ускорить процесс. Получив санкции у местного командования, мы, переподчинив себе арийских мулатов, естественно, танк, дюжину базук и озаботившись тройкой пулеметов и тройкой снайперок, бодро приступили к показу в стиле "вот как это делается".
Оборону слуги империализма держали только по фронту и немного с флангов, именно в этих направлениях тупо действовала Народная гвардия, неся при этом неизбежные потери. Мы, что характерно, повели много умнее.
Таракан, Борька и Сокол устроили на джипах подвижные пулеметно-снайперские точки. Гвардейцы имитировали атаку по всему фронту, а ребята выявляли и гасили огневые точки. Вообще-то, вместо Сокола должен был остаться Тарасюк, но старшина, применив наиболее жалобное выражение лица (как говорил Аким, - когда у Тарасюка такое лицо, то голодный бультерьер отдаст ему свою кость и бумажник), упросил командира допустить его к участию в штурме дворца:

- Товаришу капітане, візьміть мене на операцію. Я ж ніколи не бачив, як ці кляті буржуi у своїх палацах пьють кров з трудового народу, - ныл старшина. А Аким добавил еще более плаксивым тоном:
- И никогда не участвовал в дворцовых реквизициях.

Короче, группа нанесла удар с тыла, враг дрогнул и запаниковал, и тут по воротам ударил залп из десятка базук. Барон перед этим произнес яркую речь, кишащую сравнениями с Александром Македонским, Наполеоном и Юлием Цезарем, которые всегда выбивали ворота в штурмуемых крепостях. И ситуайен Президент поплыл и дал согласие на залп по воротам. Ворота, естественно, не выдержали напора и пали, и тут же в них ринулся флагман бронечастей молодой республики.
Увы, экипаж состоял из племянников руководящих лиц, и внедрить туда кого-либо из наших не сложилось. Ворота были такой ширины, что женщина, несущая лестницу, могла спокойно пройти в них и не задеть, но молодые танкисты со всей дури вмазались левой гусеницей в колонну, заменяющую воротам косяк и лихо сбили гусеницу и раздерибанили звездочку. Но тут по всему фронту начался главный штурм, и мы победили. Впрочем, как всегда.
В процессе последующей зачистки все у Таракана и произошло, а Тарасюк разжился двумя столовыми сервизами из Мейсенского фарфора*. По крайней мере, именно на них обратил внимание вновь испеченный комендант дворца и потребовал вернуть как народное имущество, на что Тарасюк сделал вид, что у него только один сервиз, и честно его вернул, второй, естественно, заныкав. Но о сервизах продолжение будет потом, ибо им не долго висеть на ковре и они, согласно системе Станиславского, обязательно выстрелят... Но позже.

Аким и Таракан были разбужены в шесть утра неприятными звуками. Их издавало задохлое существо в новеньком тропическом сафари, в очках и с чемоданом. Разглядев зрачок Энфильда капитана Тараканова, существо поперхнулось, и перестало орать о том, что его апартаменты кто-то нагло занял. Поперхнуться ему пришлось дважды, потому что, буквально материализовавшийся из воздуха, Аким сжал ему шею своим любимым захватом. Он оттащил его в сторону от дверей (которые тут заменяла простая циновка) и, поблестев перед испуганным глазом лезвием ножа, поинтересовался, а кто это тут орет. Таракан в это время проверил коридор, и, вернувшись в комнату, молча приставил ствол своего револьвера к наиболее интимному месту утреннего гостя. Оказалось, что к ним пожаловал столичный мажор - журналист, перепутавший комнату. Фамилия его была Павлов, и это был не псевдоним.

Мы в данном случае обладали статусом, известным узкому кругу лиц, куда данный типус не входил, и жили в гостевом крыле президентского дворца, и туда же, увы, поместили и этого журналиста, который умудрился заблудиться, в чем был сам виноват, в виду легкого подпития. Барон пригласил его утром к себе, и, извинившись за действия подчиненных, предложил мировую, подкрепленную двумя бутылками старого коньяка, одна из которых была уже открыта. Гость охотно выхлебал четверть бутылки, забрал с собой подаренную и сразу же побежал жаловаться. Он пожаловался руководству на наше наглое поведение, заявив, что это мы по пьяни заняли его апартаменты, избили, и только его хладнокровие спасло нас, мерзавцев, от справедливой кары. Кстати, в ту ночь мы его даже пальцем не тронули, а фингал он себе посадил в тот момент, когда уже в своей комнате опрокинул настольную лампу. Плюс ко всему товарищ Павлов требовал, что бы ему отдали апартаменты Барона, ибо, видите ли, его ранговый статус гораздо выше, чем у какого-то бригадира экспедиторов. Ох, зря он это сделал...

Стоит отметить, что дворец представлял собой комплекс одноэтажных зданий, окружавший двухэтажное бунгало, и канализация, как предмет чуждый революции, в нашем крыле не работала. Данная очковая гиена пера кичилась своей причастностью к каким-то тайным политическим кухням и секретным интервью, и за завтраком в офицерской столовой весь прямо изнамекался о своей значимости, и звать себя позволял не иначе, как Александр Иванович. Экспедитор Аким с нарочитым восхищением ловил каждый звук из уст столичного гостя. (Гость после ночных стрессов Акима и Таракана не узнал, все мы были в его глазах простыми экспедиторами, но с определенными полномочиями). По окончании завтрака знатный гость, смущаясь, спросил у своего нового друга Акима, а как тут с удобствами. Аким таинственно оглянулся и сказал, что тут это очень сложный ритуал, на весь дворец только два отхожих места, одно - для президента, другое - для лиц, умеющих скакать на лошади, но для особо важных персон выделяют персональное фарфоровое ночное судно, так что, сейчас проще сходить в кустики, благо что дворцовый комплекс был окружен огромным садом, но по местной традиции к вечеру мажордом решит все интимные вопросы. Услышав выданную Акимом информацию и уловив его подмигивание, экспедитор Таракан, взяв с собой экспедитора Тарасюка, убежал куда-то пошнырять.
К вечеру в апартаменты гиены ротационных машин постучался некий типус с рыжими бакенбардами и в шитом золотом камзоле. Он представился мажордомом и вручил роскошное ночное судно (бывшую супницу из Мейсенского сервиза) и на ломаном французском языке объяснил, что уходя утром, оное судно надо оставлять посередине комнаты, чтобы специально обученные выносу и опорожнению люди, быстро могли его найти, причем главный специалист по выносу, по приведенному описанию, до мелочей совпадал с комендантом дворца.

С утра столичный соискатель Гонкуровской премии так и поступил, и ушел заниматься своими важными журналистскими делами, а в кулуарах дворца стала нарастать незаметная для постороннего взгляда напряженность. Комендант дворца Монго, конфисковавший сервиз у старшины, вовсе не собирался возвращать его в дворцовое хозяйство. Он собирался жениться на дочери одного из вождей племени дуала, и традиционный подарок семье невесты как раз должен был составлять данный сервиз. Но главная часть сервиза непонятным образом пропала, а до визита к родителям невесты оставалось всего ничего. Новые друзья коменданта, Аким и Таракан, взялись ему помочь провести расследование, и, следуя логике и дедукции, пришли к выводу, что воришка не мог успеть вынести фарфоровые сокровища из дворца и наверняка спрятал их, чтобы ночью забрать.

Надо сказать, что тут очень помогла случайность, которая на войне бывает достаточно часто. Идя ночью, в черных комбинезонах и масках, на операцию, Аким и Таракан спугнули в коридоре какого-то типа с мешком, - это был тот самый воришка, и дальше все было делом техники.

Холмс Таракан и Ватсон Аким буквально пронюхали весь коридор в районе апартаментов Геноссе коменданта, и нашли в примыкающих помещениях часть пропавших тарелок. Комнаты коменданта были забиты всевозможными, нужными в большом хозяйстве, вещами. Неизвестные преступники очень удачно опрокинули ящик с ООНовской зубной пастой и второпях раздавили несколько тюбиков. Их следы позволяли достаточно четко проследить место, где были заложены все нычки с уворованной посудой. И вот следственная группа подошла к очередной подозрительной двери...

Честно говоря, столичная штучка подвернулась нам весьма вовремя. После штурма прошло уже две недели, а мы по ряду причин до сих пор не смогли уехать. Для ускорения процесса даже решили в ближайшие сутки отправить Сокола на сопредельную территорию. А священная месть "очковой гиене" как раз могла развеять скуку и скрасить ожидание. При обсуждении экзекуционных мер было много предложений: от подбрасывания в журналюгскую койку дымовой шашки, до запускания в оную же кровать слабо-ядовитой змеи или вообще самки ангвантибо* с двумя озабоченными самцами. Но мудрый Аким сказал, что самое жестокое наказание для изнеженного мажора - это подвергнуться остракизму от обслуживающего персонала, тут змеи и самки лемуров могут отдыхать. Изначально была идея подсунуть нашему молодцу супницу из сервиза Тарасюка, а потом намекнуть коменданту, что в сервизе их было две, но ночная встреча упростила задачу. Соколу накануне отъезда пришлось сыграть роль мажордома. Камзол, парик и накладные усы вместе с супницей пожертвовал Тарасюк. Надо сказать, что старшина, будучи и деловитым и прижимистым типом, всегда работал в первую очередь на нужды группы. И за это его очень ценили.
Но вернемся в тот коридор, где проходит следствие. Народу там все прибывало. Заявилась пресс-секретарь Президента мадемуазель Лари, очаровательная блондинка с восхитительным бюстом и пронзительными голубыми озерами вместо глаз. Ее в качестве почетного эскорта сопровождал Барон. И тут дверь распахнулась, оттуда вышел Столичный гость и, показав в центр своих апартаментов, барственно заявил коменданту: "Ну, наконец-то, вы появились, милейший, уберите все это."

Но несчастный Монго ничего не слышал. Перед его глазами был оскверненный сосуд его счастья, и тот, кто разрушил его свадебные планы. Рука воина племени дуала метнулась к ритуальному ножу, но на поясе его не оказалось, - ведь ситуайен Президент, запретил носить во дворце неуставные клинки (экстерн Боннского университета боялся любого холодного оружия). Пока Монго вспоминал, где у него пистолет, положение спасла мадемуазель Лари (она была по образованию психологом и ситуацию просекала в момент). Отодвинув рукой с дороги коменданта и переведя его этим из одного ступора в другой, она окинула взглядом диспозицию, и, брезгливо морща очаровательный носик, произнесла:

- Так этот Месье еще и извращенец. И, будто что-то вспомнив, повернулась к коменданту, приказным тоном сказала: "Монго, а почему ты еще не у президента? У него сломалась его любимая пишущая машинка, на которой я привыкла печатать". И гордо обвела всех взглядом: мол, учитесь, как надо работать с людьми. Все мы во главе с Бароном изобразили крайнее восхищение, особенно крайним оно было у Барона.
Мадемуазель Лари иногда успешно на него действовала своими психологическими методами, но не знала, что он просто играет с ней как кот с мышкой. Знала бы она, что произошло в прошлом году на психологическом тренинге, она бы не была такой спокойной... А было там следующее...
Во время психологического тренинга маститый психолог дрессировал учебную группу в умении манипулировать коллективом и отдельными особями, менять им настроение и направлять психовекторы в нужную на данный момент сторону, ну, и самое главное, учил сохранять спокойствие в стрессовых ситуациях. Через 20 минут общей беседы он попытался кинуться с кулаками на Барона после нескольких его абсолютно невинных замечаний.
В нынешней ситуации Барон предложил бедному Монго вымыть оскорбленный сосуд и использовать далее по обычному назначению. После этого предложения Монго, представивший, как он дарит ЭТО родителям невесты и моментально перешедший из ступора в состояние бешенства, приступил к действиям... Судя по его воплям, босой ногой по супнице, - это очень больно. А, судя по дальнейшим эксцессам, для разбития супницы из сервиза на 24 персоны от Мейсена ХIХ века, хватит всего двух патронов от Кольта .45*, при условии, естественно того, что вторая пуля попадет в цель. Далее выстрелов не последовало, потому что, во-первых, мадемуазель Лари ударила стрелка своим стеком по правой руке, а, во-вторых, потому что потенциальная мишень, дробно стуча коленками, ускакала по коридору на четвереньках, со скоростью, делающей честь молодому черному носорогу, гнавшемуся за самкой.

Ну, а дальше все пошло как надо. Описанного журналистом рыжего мажордома так и не нашли. Оно и понятно, Сокол уже находился через две границы отсюда, и, тем более, что по описаниям его все равно узнать было невозможно. Комиссия по расследованию решила, что товарищ Павлов просто перебрал. Комендант Монго объявил всей прислуге дворца, что белый, со стеклами на глазах, отныне персона нон грата, и бедняга все сервисные и прочие услуги получал отныне в последнюю очередь и в последнем качестве. Даже блюда ему подавали только те, которые ему не нравились. А зато для нас комендант Монго устроил режим ВИП, особенно после того, как Тарасюк преподнес ему целый и, что немаловажно, чистый дубликат знаменитого сервиза. Жалко, что мы не долго пользовались всеми благами: от Сокола пришла радиограмма, и мы срочно меняли дислокацию. Очередная молодая революция нуждалась в помощи.

Я вам уже рассказывал про Вадю, самого быстрого на свете человека, которого на Новый Год укусила за нос черепашка?
Вадя страдает.
Ну, не то что бы у Вади какое-то конкретное горе. Вадя переотдыхал.
Знаете же, как противно выходить на работу после отпуска?
Вот. Тут выходные удачно растянулись на три дня, а он взял да и взял еще день в счет отпуска. Изгадил все короче.
Так наотдыхался за три дня, что в последний уже не смог привыкнуть к мысли, что завтра на работу, и поэтому в среду смотрел на всех в офисе жабой.

А еще, Вадя нагло думает, что понимает толк в литературе, особенно в стихах, пишет их сам и искренне ненавидит всех остальных стихоплетов. Они ранят ему среднее ухо.
А я тоже не чужд состраданию, и люблю поиздеваться над ним. Особенно в первый рабочий день. И я ему пишу:

если ваде отрезать вторник
понедельник отрезать тоже
то и в среду этот рассольник
не покажется вам моложе

если ж сразу ему по пятницу
отчекрыжеть движеньем резвым
вот тогда он покажется радостным
и пожалуй немного трезвым

(он конечно потом все исправит
съест настойки - заснет с винегретом
но ведь был же он в пятницу праведным
не могло же присниться это?)

В ответ Вадя злиться. Вадя наотдыхался и теперь злиться на любые резкие сотрясания материи.

А знаете, как он отдыхает?
Одинаково.
Неожиданно, правда?
Вот вы умеете отдыхать одинаково? Тут нужен талант.

А Вадя, как они с женой купили дачку, всегда отдыхает одинаково. Его жизненный недельный цикл выглядит следующим образом:
В понедельник Вадя-жаба. К нему не подходи. Не звони и не пиши. Вадя урчит зобом и источает желчь.
Вторник - день мутации. У Вади лопаются перепонки, отваливаются чешуйки (чего там еще у жабы обычно отваливается?). Короче, вырастают ухи, нос и вадино хорошее настроение.
Примерно со среды он начинает мечтать о даче. Сначала робко вздыхая.
К четвергу уже активнее, отметая все остальные темы для бесед, клянясь в беззаветной преданности делу лопаты и граблей, строя глобальные строительные прожекты и мешая жить окружающим своей активной позицией.
В пятницу Вадя уже окончательно решает уволиться, чтобы уединиться в лесу со своими мечтами.

А мечт у Вади - ого.

Он, например, всю зиму мечтал, как построит на даче туалет.
Ага, мечтал такой, и протаптывал по свежему снегу тропинки в ближайший пролесок - посидеть, подумать о вечном, ну и удобрить собой серую действительность.
И говорил, что это и есть настоящее единение с природой.
Я уверял его, что когда по весне снег растает, огорченные жители садового товарищества будут гонять его старую задницу по кооперативу садовым инвентарем.
Но Вадя сжимал зубы и ходил приукрашивать природу всей семьей.

Его остановил только рассказ соседа, о том, что зимой на участки забрел медвежонок, а еще, через товарищество протоптана волчья тропа и в ближнем лесу живет рысь.
Вероятно, соседу просто надоело вадино манкирование санитарными нормами.
И Вадя сразу заныл, что в зиму ехать на дачу отказывается, ссылаясь на хронические болезни и занятость. Жена недоумевала.
А Вадя просто хотел умереть, как все, от печени или сердца, а не с голой ж%пой от волков.

Но, вернемся к пятнице. Тем более туалет на даче, наконец, появился.
Так вот в пятницу Вадя был отягощен идеями глобального строительства, полон сил и энергии.

А! Еще, забыл сказать, Вадя очень любит что-нибудь закатывать.
С водкой.

Причем чувствуется, что ему без разницы хрен это или черная смородина. Важен процесс. И ожидание.
Вадя говорит - НЕЕЕЕЛЬЗЯЯЯ! Нельзя вскрывать раньше сорока дней! (что за странная цифра?). И ходит вокруг банок.
Потом его начинает гложить червь сомнения - а все ли правильно он там намешал, и через неделю он вскрывает одну на пробу...

Один раз он смело набрал полыни и назакатывал.
Но так как искренне любит жизнь, попробовать дал приехавшему в гости из другого города другу.
Говорит, в середине застолья, друг выбежал на улицу, бегал вокруг дома, радостно смеялся и пел песни. Вернулся под утро, задумчивым.
Полынь Вадя благоразумно вылил.

Вот и на даче у Вади батарея банок.
И он приезжает, такой радостный и полный идеями, немедленно любовно пересчитывает, смотрит на свет, болтает и восторженно цокает языком...
И прикладывается.

Когда, отвлекая от этого приятного процесса, жена начинает клацать зубом, Вадя делает сосредоточенное лицо и идет чего-нибудь строить.
Ну как строить...

Тут как-то он делал крышу над колодцем и утопил в нем весь имеющийся в доме инструмент.

- Бл%ть!!! - с ужасом сказал Вадя, утопив первый молоток.
- Бл%ть... - сказал он уже с интересом, наблюдая круги от топора.
- Твоюжмать! - развлекался он, наблюдая за полетом отвертки.

И он топил, и шел в дом за новым. Там он заворачивал к баночке, смачно отпивал, брал инструмент и торопливо семенил обратно.

- Вадик! Ты там не пьешь?! - вопрошала с огорода жена.
- Какая наглость! - возмущался Вадя.

Когда инструмент закончился, Вадя с чистой совестью напился.

Воскресенье было одним и тем же.
Вадя страдал, что его лирическая натура не приспособлена к деревенской жизни, что дом несовершенен, лес черен как его жизнь, и полон бл%дских шишек.
А с%ка-жена все время заставляет его работать, хотя он покупал домик с целью отдыхать, а не умножать себе арсенал анальных трещин.

Потом, с течением недели, после превращения из Вади-жабы в Вадю-земледельца, он начинал выносить мне мозг - где взять магнит?
Потому что инструмента больше не было, а рабочий настрой в Ваде опять оживал. А к водолазным работа Вадя был не готов, справедливо подозревая, что жена не захочет его вытаскивать обратно.
Я порекомендовал разобрать какие-нибудь колонки...
Вадя пошел дальше. Он попросил колонки у соседей.
При этом он оправдывался тем, что они все равно неприятные люди.

Итак, в доме снова появились инструменты, а Вадя был опасно полон строительных идей.

В очередной понедельник Вадя был мрачен как никогда.
К среде он начал рассказывать.
Оказывается, он уже давно положил глаз на камин. Ну не радовала его структурная композиция с шероховатостями и трещинами.
Но жена, зная Вадю, вставала грудью и угрожала физической расправой.

Зачем он его все таки разобрал, надегустировавшись настойки, и воспользовавшись тем, что жена замешкалась на огороде, Вадя и сам потом объяснить не мог.

Когда жена пришла, Вадя лежал чудовищем из «Аленького цветочка» на груде камней, в обнимку с банкой, дрыгал ножкой и горько рыдал.
Выяснилось, что Вадя забыл подписать камни, когда разбирал камин, и теперь этот кубик-рубика в зад не собирался.

И Вадя был предан анафеме и отлучен на месяц от настоек. И каждые выходные, он, кряхтя, подтачивал и притирал каминные камни.
Зато потом, он мог бы ходить по деревням, класть печи, и слава о нем летела бы далеко впереди. Так он считал.

Я все думаю, как хорошо, что мы живем в разных городах, а то ведь попросил бы приехать, помочь...
А другу как откажешь? Особенно если там настойка...

Саратовское ВИРХБЗ

На занятиях ввели "моду" сидеть в противогазах.
Сначала час, потом два, а потом 6 часов. Видно, какая-то «редиска» диссертацию писала.
Курсант и так до обеда со сном борется, а тут вообще красота: кто ж разберёт, спит он или нет. Ручкой же вроде по тетрадке водит.
Хотя... это и во сне бывает.
Костя Вырезков заснул, ему на очки противогаза вырезали два круга из черной бумаги. Приклеили на жвачку.
В шутниках же в воинском коллективе, как правило, недостатка нет.
Когда в конце занятия прозвучала команда «Встать!», курсант Вырезков так заблажил и забился почти в конвульсиях, что поначалу хохмачи и сами испугались своей шутки.
И только сорвав с головы противогаз, Костя понял, что на дворе день и жизнь прекрасна.

Шутник.

Есть у меня один товарищ. Пусть будет - Петрович.
Здоровенный, громогласный дядька в усах. Бывший военный. Когда он куда-нибудь приходил, казалось, что город заняли гусары.
Хороший человек. Одно но...
Очень Петрович любил шутить.
Ага. И шутки у него получались... угловатые такие, что ли...

Нихера не смешные в общем, по большей части.

Но Петровича это смущало мало, он и сам над ними совсем искренне и громко смеялся. Поэтому со стороны казалось, что шутка удачная, раз остальных не смеющихся все равно было не слышно.

А если Петрович вдруг неожиданно для себя замечал, что кто-то не смеется над его шуткой, он начинал пристально смотреть на этого человека и уже конкретно ему в лицо выкрикивать отрывисто и громко - «ХА!? ХА!? ХА!?»

И сразу создавалось впечатление, что где-то очень близко свора немецких овчарок гонит по лесу сбежавших военнопленных.

А грудь у Петровича была большая, и воздуха в ней было ну очень много. И он еще делал такие побуждающие гримасы лицом, как бы показывая, что нужно, нужно улыбаться!
И человек дергался в улыбке и издавал жалобное «ха-ха».

И все с интересом наблюдали как они хахакают друг в друга, пока Петрович не убеждался, что смех искренний.

...Петрович заходил в нашу столовую, полную женского гомона. На нем был шикарный кожаный пиджак, и по нему стекали капли. Петрович был на улице.
- Петрович! Что, дождь? - задорно спрашивала какая-нибудь.
- Нет! Ветер! - раскатисто отвечал он и гоготал, заглушая кашель давящихся супом.

Но, я вот про что хотел рассказать.
Петровича как-то пригласили на свадьбу.
Не спрашивайте - почему.
Может быть, они его слабо знали, или успели подзабыть...

А в процессе свадьбы надо было обязательно всем гостям покататься на прогулочном катере и еще даже искупаться с него. Так было задумано.
А Петрович, он, когда выпивал, то вообще не переставал шутить. Такая непонятная патология.

Ну и все начали купаться, прыгать с катера, и Петрович уже пару раз прыгнул и забрался обратно. И его переполнял такой восторг... ну, такой...

...Что он схватил своими ручищами субтильного, нарядно одетого юношу, который стоял почему-то в сторонке, и потащил того к борту, с явной целью сбросить в воду.
И весело хохотал при этом.

А юноша почему-то радость не разделил. Он вцепился худосочными руками в железные элементы конструкции и повис.

И Петрович делал так - «ХА! ХА!», и на каждое ХА яростно дергал упрямца.

А юноша залупил безумные глаза на обострившемся, бледном лице, и делал в ответ - «Ыыы! Ыыыы!».
И опять не отрывался.

«Какой-то психопат!» - подумал Петрович.

Тогда он поднял в воздух ноги хулигана и стал дергать за них, пробуя тело на разрыв.

А вокруг еще бегала какая-то пигалица и что-то слабо пищала.

Но Петровичу все это было неважно.
Он уже убедился, что ноги не оторвать, и добрался по телу до руки.
И увлеченно отрывал по одному пальцу от железяки, продолжая смеяться своим искаженным от напряжения лицом.

Но, худосочный, упрямо выскальзывал из пятерни Петровича, и снова прикручивался вредными пальцами к конструкции.

Шутка затягивалась.

Тогда Петрович уперся в железяку ногой, заорал на весь водоем «Ааааа!» и таки оторвал тело.
Широко размахнувшись, он закинул психопата в водоем.

Тело булькнуло и топором ушло в воду.
Петрович, тяжело дыша, удовлетворенно смотрел на затухающие круги.

- Он же плавать не умеет! - сквозь пульсирующую в голове кровь, наконец, донесся до него писк.
- Твоюмать!!! - раскатисто прокатилось над водой. Так изгадить шутку.


А с парнем потом все было хорошо. Его конечно достали. Сам Петрович.
Хотя псих и пытался спрятаться от него в водорослях.

И он лежал на мокрых досках палубы и блаженно улыбался, пуская губой красивые пузыри, не веря, что выжил.

А Петрович тогда и догадался, что не все люди имеют чувство юмора.

О Б Р И Т Ь Е, или за 5 минут до подъема Флага
В жизни каждого молодого человека однажды наступает момент, когда его нежной кожи на лице впервые касается бритва. Электрическая, безопасная, опасная... . Раньше...,позже,,,. И шуточное выражение, «смахни пух с щек полотенцем», уходит в прошлое. Щетина становится все жестче и гуще. Брить ее приходится чаще и чаще. В нынешнее время есть огромный выбор, чем бриться. Лезвия, бритвы, станки. Чего хочешь, выбирай. В шестидесятые, семидесятые выбирать было не из чего. «Нева», «Спутник»,-этими лезвиями хорошо было очищать со стекла засохшую краску, но не бриться. Или заводная бритва. «Спутник» по-моему. Их со временем приспособили для нанесения татуировок.
Надо ж было так оплошать. Совсем забыл, что закончились лезвия. Повертев в руках безопаску с тупым лезвием, я полез на антресоли за электробритвой. «Харьков». Тесть подарил 100 лет назад. А я ей ни разу и не попользовался. 5 часов утра. Сладко спит жена в кровати, на кресле дремлет кот Матвей. В полумраке света ночника нащупал ее среди многочисленных коробок и фотоальбомов. Сдул с чехла пыль и расстегнул его. Тускло блеснули никелированные части аппарата. Поставил на телевизор зеркало, сунул вилку в розетку и включил электробритву. Было такое ощущение, что в комнате завелся пускач трактора ДТ-75. От неожиданности я уронил ее на пол. Одновременно вскочила с кровати перепуганная супруга, волосы дыбом. Кот Матвей с кресла взлетел по шторе к потолку, и повис, вцепившись когтями в деревянный карниз. Бритва жужжала на ковре, пытаясь повернуться. Выдернув шнур бритвы из розетки, и выслушав, что думает обо мне жена, я снял кота с карниза, и ушел на кухню. С тоской посмотрев на бритвенный станок, выдавил пену на помазок, и вздохнув, намылил щеки и подбородок. Потихоньку, с тихим матом, я все же побрился. И вспомнился корабль...
Уже неделю у Валерки шла черная полоса. Наряды вне очереди сыпались один за другим. Невезуха началась из-за не выглаженной робы, и понеслось. То прихват за курение в неположенном месте, в неположенное время, то на правом боту встретился со старпомом, да еще и честь ему не отдал, то ... . Ничего личного, никакой годковщины. Сам виноват. Вот и сегодня. Утренний осмотр, вроде все в порядке. НО! Старшина команды - мичман Г., проводит рукой по своей щек, и показывает часы на руке. Без пяти восемь. Валерка срывается с места, и исчезает в люке. Не касаясь ступеней трапа, влет, аж дым из-под ладоней, по поручням. Перелетая птицей через комингсы, в свой кубрик к шкапчику. И безопасной бритвой, заправленной лезвием «Нева», на сухую, несколько взмахов по щекам, подбородку, шее, толи брея, толи вырывая с корнем волосы. И пулей назад, преодолев в несколько секунд все комингсы, и взлетев по трапу, встал в строй. Мичман усмехнулся.
- На Флаг и Гюйс, смирно!
Да, он успел. Щеки горели огнем, и порывы северного ветра лишь слегка охлаждали лицо. Утро, можно сказать, прошло удачно. Но впереди целый день. И не один... .
Развоспоминался. Почему-то вспомнился отцовский вогнутый оселок для заточки лезвий. А еще офицерский кожаный ремень, висящий в углу на гвозде, на котором дед правил свою опасную бритву. И частенько направлял меня им на путь истинный.