ОСОБЕННОСТИ СЛУЖБЫ В НЕСТАБИЛЬНЫЙ ПЕРИОД

Пограничная служба ответственна и почётна, романтична, благородна и, конечно же, полна неожиданностей и интересных событий. Тяжести и лишения, предписанные уставом, будничны и незатейливы. Все премудрости службы укладываются в простую, как мычание, формулу, которую до бритоголовой молодёжи раз и навсегда довёл сержант в учебке: «не спи, когда нельзя, не ной, не стучи, не жалуйся и под-се-кай». Проходят дни и ночи, меняют друг друга месяцы и сезоны, за первым годом службы приходит второй и начинает приближаться заветный день. По-разному застаёт радостная газетная публикация с текстом приказа министра Обороны солдат и сержантов, отслуживших установленный срок службы. Кто-то приклеивает газетную вырезку в альбом, кто-то дошивает те необходимые аксессуары, без которых стыдно показаться на родном вокзале после продолжительного и необходимого отсутствия. А кому-то не клеится и не шьётся. Задумавшись, они мысленно расстаются с тяжелым, но таким родным и понятным укладом. Слагают грустные песни о радостном дне дембеля, меньше обычного спят, внимательней читают письма и по-особенному вдумываются в слова: «Приказываю выступить на охрану Государственной Границы ...». Приходит день, и они говорят себе: «Всё. Это моя судьба. Это моя граница. Это моя работа!»...

I

Старшина заставы долго сопел в каптёрке над отчётом. Цифры складывались и отнимались, пока результат не сошёлся с ответом. Отчёт был готов, хотя до 25-го числа оставалась ещё целая неделя.
- Советско-китайская граница на замке,- подытожил прапор.
Вот уже месяц они вдвоём на заставе - старшина и, исполняющий обязанности начальника, капитан из комендатуры. Дело к осени, а осень - пора отпусков. Холостяковали вдвоём, служба затейливо переплелась с бытом, день с ночью, отдых с выходом на границу. Дни шли размеренно и традиционно.
И вот наступил день с балетом по телевизору, информационной суетой, с догадками и предположениями. Потом была телефонограмма, были звонки из вышестоящих уровней управления, были ориентировки, и был приказ: «... перейти на усиленный режим охраны Государственной Границы, пограничные наряды высылать в укрупнённом составе с групповым оружием, заставы вывести в опорные пункты...». И, конечно же, были многословные телеграммы по линии политработников о важности момента, значении происходящего и «... поддерживаем..., понимаем..., согласны..., одобряем ...!».
Одним словом, наступил 19-ый день августа 1991 года.
Капитан был торжественно сердит, старшина озабоченно торжественен. Солдаты и сержанты, воспитанные лучшим замполитом комендатуры, московские события восприняли единодушным кивком. В опорный пункт выходили по-деловому, не торопясь и основательно. С какой-то подчёркнутой сосредоточенностью устраивались в блиндажах, чистили капониры и траншеи. Обсуждали события бурно и сходились к одному: всё наконец-то определилось и встало на своё место. Ровным пограничным темпом обустраивались в новом непривычном режиме, и к ночи размещение было закончено. Без особых новостей прошёл следующий день. Изредка позванивали из отряда, почаще - из комендатуры, справлялись по обстановке и о настроении. Окончание демократического эксперимента, о котором так долго и много говорили в среде порубежников, свершилось. Родина снова обрела святость и величие. Появились надежда на возвращение уважения к человеку в погонах и вера в будущее военного люда. Каким-то мутным сном казались годы минувшей перестройки. Жизнь на кордоне, тем временем, продолжалась и даже систематические выезды в тыл (ближайший населённый пункт) носили все характерные и свойственные им черты. Ну разве что у нашего прапорщика появилась возможность торжествовать над давними оппонентами (сторонниками демократии и гласности). Старшина в этот озабоченный период с нескрываемым злорадством посетил глубоко ненавистного тестя, с которым был в давних разногласиях и снисходительно улыбаясь, предположил, что век приспешников демократических ценностей, скорее всего, закончится на ветках крепких приморских берёз в тесных и давящих петлях. Тесть реагировал прищуром глаз, поджатыми губами и тяжёлым сопением, но речей, так свойственных ему ранее, не произносил.
- Это ж сколько теперь гадов всяких отлавливать и сажать ...? - вздыхая, добавлял старшина. Затем, как бы задумавшись, он вспоминал «всяких гадов», искренне сочувствовал работникам органов и громко завидовал войскам, введённым в Москву.
За заботами и службой от его внимания как-то ускользнули события у московского «Белого» дома. А они были серьёзными и совсем не радостными. И вот к ночи 21-го, после прибытия из дозора старшина с кружкой чая прилёг у телевизора. Показывали какое-то заседание. Персонажи были из лагеря противника и потому вызывали у старшины лишь снисходительную ухмылку. По ходу выступлений невнимание сменилось недоумением. Чай остыл, усталость забыта, и полулежащее положение сменилось полувстающим.
- Чёрт знает что...- процедил прапор, и с остервенением выключив телевизор, решительно направился в канцелярию заставы.
- ...да уже днём всё было ясно, - грустно резюмировал капитан. - Всё намного серьёзней и безнадёжней, чем по телику.
И наступил новый день. Грозою разорвавший всю связь с прошлым, оторвавший огромный кусок смысла жизни, судьбы и службы. Ударом прокатились распоряжения о запрете партии, снятии алого знамени и надругательстве над памятью железного Феликса.
Утром, чуть свет с четырёх застав в близлежащий городок к горкому партии выехали пограничники. Старшина у горкома был первым. На крыльце дежурил милиционер.
- Добролюбова здесь?! - крикнул на ходу старшина. Милиционер утвердительно кивнул.
В кабинете у первого секретаря было немноголюдно. О чём-то вполголоса и вполсмысла говорили.
- Товарищ первый секретарь! Личный состав пограничной заставы «О...» для защиты и обороны горкома партии прибыл.
В кабинете воцарилась тишина. Какая-то обречённость и безысходность подавляла у присутствующих всякую охоту сопротивляться. Нерешительность была настолько явной, что у старшины непроизвольно сжались кулаки. «Нет, эти ни о чём, кроме вчерашнего дня не думают», - сделал вывод прапорщик и, сняв с плеча автомат, присел за стол.
- Со мною люди, которые готовы с оружием в руках защищать... страну, которой они присягали.
Снова унылое молчание липкой тоской навалилось на помещение и поглотило энергию говорящего. Шли минуты, а реакции не было. Все находились в каком-то оцепенении, так похожем на молчаливую покорность забиваемой скотины.
- Народ нас не поддержал,- заговорила руководитель местной партийной организации, - и всё, что мы сейчас предпримем, будет противозаконно.
- Демократы о законности у «Белого» дома не думали,- возразил старшина.
- Да. А вот мы так организоваться не сумели... ,- снова с животной обречённостью проговорила бывшая первая величина города.
Четыре машины с вооружёнными солдатами у здания горкома партии стояли около получаса. Станичники, покурив и минут двадцать подождав чего-то, разъехались по заставам.

II

Старшина не был в городе уже неделю. Мрачность и агрессивная молчаливость была подавляющей. Он продолжал жить в опорном пункте. Высылая на границу наряды, упрямо называл рубежи Советскими, а страну Социалистической. Капитан начинал боевой расчёт поднятием красного флага под звуки гимна СССР, подолгу курил на заставском крыльце, глядя на бюст Дзержинского на плацу, но в опорном пункте не жил. Встречаясь, они мало говорили и почти не ничего не обсуждали. Похожая обстановка сохранилась и на соседних заставах, но не долго. Ещё через неделю застава «О...» осталась единственной в отряде, не спустившей красный флаг, не снявшей все атрибуты Советского государства и продолжающей жить по старому укладу. Конечно, приехала комиссия, и, конечно же, возглавлялась она политработником.
Подполковник был молодым опрятным и наверняка подающим надежды. Говорил внятно, убедительно, немного весело, но не развеселил и не убедил. Разбор был долгим и тяжёлым, вчерашние партийцы клеймили позором людей, сохранивших партийные билеты. Капитану и старшине пригрозили полной мерой ответственности. День заканчивался, и приблизилось время боевого расчёта. Капитан со старшиной вышли на плац к стоящим солдатам. У флагштока в готовности стоял дежурный. По отработанному годами ритуалу прошёл подъём флага, зачитывание наряда и дополнительный расчёт. По той же традиции капитан ушёл на доклад в канцелярию. Строй замер, ожидая его возвращения. Вернулся капитан не один. Старший комиссии проследовал на плац, приятным голосом и лицом приветствовал солдат. Почему-то торжественно уведомил стоящих в строю пограничников о «прекращении существования СССР», в связи с чем приказал флаг спустить. Застава молчала, дежурный команду не выполнил, капитан прошёл на правый фланг и встал в строй. Пауза была недолгой, и симпатичный, молодой, оч-чень опрятный подполковник сам, пройдя к флагштоку, снял красное полотнище.

III

В наскоро построенном среди слякоти и камней памирских гор блиндаже было сыро и неуютно. У ящика, служившего столом, собрались несколько человек. Разлитый по кружкам спирт согревал самим фактом своего присутствия. Бритый наголо начальник погранпоста поднял первый традиционный тост:
- За тех, кто в дозоре!
Осушили кружки привычно, не спеша, до дна.
- Степаныч, а где теперь тот капитан?
- Застрелился... в день спуска флага на заставе,- и бывший прапор, а ныне младший лейтенант молча взял флягу и наполнил кружки стерильной жидкостью.
Шёл 1994 год, война на южной границе когда-то великой державы, продолжалась.
2006 год.

ПЕРЕПОЛОХ

Чем, по-вашему, занимается сигнальная вахта в два часа ночи на Северокурильском направлении?
А она занимается службой. То есть разглядыванием звездного небосклона, абсолютно черной воды, а также мужественно сопротивляется холоду и скуке.
Мостик недавно окрашен, поэтому оба они меряют путь по узкому настилу из рыбин, время от времени останавливаясь, чтобы рассказать друг другу пару-тройку анекдотов. Время летит стремительно как хромая черепаха. Не зря вахта носит гордое имя собачьей.
Вы спросите: А почему мостик окрашен... если корабль в море?
А потому и окрашен... в море, что в базе краситься нет никакой возможности. Потому что в базе Родина тебе не даст краситься. В базе Родина тебе придумает очистку территории, погрузку мусора, астрономическое число нарядов придумает.
Вот и выходим мы в море, чтобы покраситься и убраться. Потому как именно это и называется "Родину защищать". А вовсе не то, что показывают вам по телевизору.
- Да, - сказал сигнальщик останавливаясь и устремляя бдительный взор в сторону горизонта.
И непонятно было: имеет он в виду окружающую темноту, пустое море или то, что дома сейчас тяжело.
- Да, - так же туманно повторил наблюдатель. - Расскажи чего-нибудь.
Сигнальщик порылся в памяти.
- Ладно, слушай, - сказал он, картинно опираясь локтем на банкет.
Где-то в недрах корабля задребезжал звонок.
- Опять тревога, - тоскливо протянул наблюдатель.
- С чего бы? - недоумевал сигнальщик. - Вроде бы не должно быть. Да и звонок какой-то... непонятный.
Звонок и вправду был непонятным. Резким и непрекращающимся.
- Длинный? - неуверенно предположил наблюдатель.
Сигнальщик пожал плечами и завозился, готовясь слушать. Все равно объявят... после звонков.
Звонок оборвался.
- Не, короткий... наверное, - сказал сигнальщик. И снова пошевелился.
В глубине снова загрохотало.
- Да, что они там?... - недоумевал наблюдатель. - Что за звонки?
Грохотало долго. Пока сигнальщик не убрал локоть с "клювика".
Вот оно что, - мгновенно смекнул он. - Это я... значит...
И в глазах его - зорких и наблюдательных - плеснулся ужас. Что с ним сделают, когда выяснят, а выяснят очень быстро (даже не надейся)...
Наблюдатель от греха подальше провалился куда-то вовнутрь своего блестящего реглана.
Бывают в жизни моменты. Когда что-то изнутри, что-то, таившееся там со времен доисторических предков и поколениями ожидающее своего часа, вырывается наружу.
Это инстинкт. Инстинкт самосохранения.
Этот инстинкт, как вихрь, сорвал сигнальщика с места, бросил к двери в рубку...
Свесившись, как обезьяна, (на палубу ни ногой!) он открыл дверь и сунув вовнутрь голову с глазами - огромными как две луны - сказал, старательно делая недоумение:
- А что это за звонки?
Он еще рот раскрыл. Ну... дабы... соответствовать...
- А черт его знает, - с таким же недоумением в глазах ответил вахтенный офицер, для которого эти звонки были еще более полной неожиданностью.
Не пережать бы, - подумал сигнальщик. Он смотрел в глаза вахтенному офицеру еще ровно пятнадцать секунд, после чего вернулся на рыбины.
- Слава богу, хоть додумался, - приветствовал его возвращение наблюдатель откуда-то из глубины реглана.
- А, - отмахнулся сигнальщик. - Прорвемся.
Сигнальщика начала колотить крупная дрожь. До него наконец-то дошло.
А в глубине...
Звон, расколол сонную тишину, взметнул одеяла, срывая с коек защитников Родины.
- Что?
- Что?!
- Что за звонки?!
А руки сами ныряли в рукава, пальцы застегивали пуговицы, ноги неслись к боевым постам...
- Да что ж за звонки?!
- Что это за звонки? - спросил проснувшийся и ничего не понимающий командир у дежурного по низам.
- Не знаю, товарищ командир, - развел руками тот.
- Вахтенный! - проревел кэп в "каштан". - Что это за звонки?!
- Понятия не имею, - товарищ командир, - совершенно искренне ответил вахтенный офицер.
- А... а может... замкнуло, - неуверенно предположил дежурный по низам.
- Может... и замкнуло, - ответил командир. И махнув рукой, добавил: - Объяви... там...
И ушел командир, скрылся в каюте, хлопнув дверью.
- Команды звонками не числить, - объявил дежурный по низам.
После чего вернул "соску" на место и добавил несколько употребимых повсеместно слов, характеризующих его отношение к воинскому долгу.
Понемногу затихал ночной переполох. Заснул в каюте командир, задремал в столовой дежурный по низам, яркий свет сменил темно-синий, маскировочный.
- Пронесло, похоже, - решил сигнальщик и вернулся к созерцанию темного горизонта.
- Утром узнаем, - наблюдатель медленно, как черепаха, вытянул голову из ворота.

Утром сигнальщика и наблюдателя допрашивали по отдельности. Оба старательно изображали недоумение, разводили руками и смотрели строго вовнутрь себя.
Обошлось. А ночной переполох списали на замыкание.

Кино

Завещал товарищ Ленин
Быть солдату начеку!

Мы идем в кино. Ярко светит солнце, под ногами хрустит снег. На душе радостно, ведь согласно товарищу Луначарскому кино - важнейшее из всех искусств. Душа поет, хоть и фигню, но громко и с воодушевлением:

Солдаты, в путь, в путь, в путь!
А для тебя, родная,
Есть почта полевая!

В кино мы ходим часто, один-два раза в месяц. Это не так часто, как другие праздники (например, спортивный или «день строевой подготовки»), но намного более приятно. Кино крутят в доме офицеров. Сначала журнал, в котором где-то льют сталь, доят коров, а генеральный секретарь призывает бороться с самогоноварением. После журнала показывают фильм. О чем - никто не знает. Это страшная тайна. После сеанса выдвигается множество версий на эту тему, но с уверенностью можно сказать только о количестве серий. Хорошо поспали - значит две серии, нормально поспали - одна. Обычно народ отрубается к концу журнала, и только свет, включающийся в конце сеанса, вырывает нас из объятий Морфея. Мы выползаем на улицу и привычно, на автопилоте, строимся. Все зевают практически до вывиха челюсти, щеки натерты шершавыми воротниками шинелей. Сержанты, тоже зевая, расходятся к своим подопечным и... Вот оно, счастье! Счастье - это не мир во всем мире и даже не дембель. Первое нереально, до второго - как до Луны пешком. Счастье гораздо ближе и называется оно «платный сеанс», то есть еще почти полтора часа крепкого оздоравливающего сна. Хотя нет, это всего лишь радость, счастье это двухсерийный платный сеанс после двухсерийного бесплатного. Это предел мечтаний. Ходят слухи, что когда-то перед двухсерийным платным сеансом была еще и лекция о международном положении, но это уже легенда. Такого счастья быть просто не может.
Мы возвращаемся в часть после приобщения к прекрасному. Душа уже не поет, она хорошо отдохнула и расслабленно лежит где-то в районе желудка, ожидая обеда. Поют только легкие:

Вьется, вьется знамя полковое,
Командиры впереди...

Еще раз о животных или любитель живой природы.

В Западной Лице, или в Североморске-7 или, как сейчас называется, в Заозерске был военный совхоз. Командовал этим заведением майор интендантской службы. Совершенно замечательный человек. У него в условиях Заполярья была большая коллекция кур. Всяких-разных декоративных с длиннющими хвостами, бойцовые петухи, живущие в Таиланде, и всякие другие. Я сам видел это чудо природы. Очень интересно. Не говоря о том, что в городке всегда было свежее молоко, овощи, куры и прочее.
Но речь сейчас не об этом.
Конец лета на Севере - замечательная пора. Грибы, ягоды, природа красота да и только.
И вот как-то в конце лета и произошел этот случай.
В начале этого рассказа я упомянул о замечательном военном совхозе, который был у нас. Кроме экзотических кур начальник этого заведения выписал породистого быка-производителя, дабы коровки не скучали, что им там осеменитель какой-то? Натуральные продукты требуют натуральных эмоций. И вот этот бычара пасся на прилегающих к городку пастбищах и занимался любовью со своими многочисленными женами-коровами.
О наличии этого быка население узнало тогда, когда последний разогнал роту военных строителей, идущих на работу.
Мамаши начали предупреждать своих чад поменьше болтаться около территории военного совхоза, мало ли что.
Был воскресный летний день. Все свободные от службы воины гуляли со своими семьями в окрестностях городка в поисках грибов и ягод. Жарили шашлычки, устраивали пикнички. Лепота, одним словом.
Где-то в районе часа дня я со своими чадами тоже подался по грибы.
Маршрут в сопки лежал через гаражи и в сторону военного совхоза.
После того, как минуешь гаражи, надо сворачивать вправо к сопке под названием Комсомольская, а влево начиналась дорога к совхозу.
Погода замечательная, предвкушение отличной прогулки, на службу только завтра. Идем, здороваемся со знакомыми.
И тут вижу навстречу мне идет наш химик. Весь расхристанный, исцарапанный, в руке дуковский мешок (мешок из толстого пластика, предназначен для сбора мусора, который выстреливается с подводной лодки в подводном положении через специальное устройство ДУК). В мешке пара разрушенных сыроежек.
Физиономия красная, глаза горят и навыкате.
Я знаю, что ему сегодня заступать дежурным по пароходу, и к 15 часам надо быть на разводе. Но вид такой у него, что он только что оторвался от стакана.
- Дора! Здорово, что с тобой, тебе же на развод идти.
- Саня! Ты не поверишь... Сходил по грибы, набрал целую кошелку, все классно. Уже иду назад. Смотрю, две машины стоят, сидят ребята с триста тринадцатой, выпивают, шашлык едят. Зовут меня присоединиться, но мне сегодня заступать дежурным, и я вежливо отказываюсь.
Только от них отошел, выхожу на полянку и вижу...
Бык верхом на корове! Да какой бык! Корова под ним кажется овцой!
Увидел меня, слезает с коровы и ко мне! Глазища на выкате, из-под копыт мох во все стороны летит!
Как рванул я назад через кусты и колючки, выбегаю на полянку, где шашлычничают, ору «Помогите! Бык!!» А они, паразиты по машинам быстренько попрыгали и заперлись.
Я через ихний костер с шашлыками - и дальше ходу.
Загнал меня бычара на какой-то камень и три часа топтался вокруг.
Грибы все потерял, ключи от квартиры тоже, рубаху порвал, поцарапался. Вот так!
- Да, сильно ты ему кайф обломал. Надо смотреть, куда ходишь. Поставь себя на его место.
Честно говоря, прогулку с сыновьями я потихоньку свернул, мало ли что.

Вообще Дору очень любили животные, особенно дикие.
Тоже дело было летом. Напоролся он на медведя. Судя по его рассказу, это был не взрослый медведь, а так, подросток. Но хотя и подросток, но медвежий. Может быть, ему хотелось просто с Дорой поиграть, а он, Дора, затеи не понял и залез в озерцо. И простоял там в воде по пояс часа три. А это Заполярье, хотя и лето, вода градусов десять-двенадцать.
И торчал он там, как буек, пока медведю не надоело и он не ушел.
А на охоте на него прыгнула росомаха, отбился ружьем, стрелять было несподручно. Разломал приклад, да не об росомаху, а о рядом стоящий камень. Может быть, росомаха и была сумасшедшей, но ей, очевидно, показалось, что Дора еще сумашедшее ее. И она предпочла не связываться и убежала.

Вот такой любитель природы был у нас. А быть может, природа его сильно любила.

Отцы-командиры.

В училище были замечательные офицеры. Сейчас думаешь, сколько терпения, выдержки, душевных сил нужно было иметь, чтобы ежедневно справляться с оравой молодых балбесов, у каждого из которых свои амбиции, самолюбие, гонор, характер и тому подобное.
Тогда казалось, что они, офицеры, только и думают, как бы уестествить тебя. На самом деле, все оказывается не так. Хотя были и те, о которых и сейчас думаешь так же, как тридцать лет назад.
Каждый командир роты имел псевдоним. Псевдоним давался или по внешнему виду или по чертам характера.
Был командир, которого звали «Желудок». Молодой мужик, но с заметным брюшком. К нам на первый курс он пришел старшим лейтенантом, а когда мы выпускались, был уже капитаном 3 ранга.
В другой роте был капитан 3 ранга с самого первого и до пятого курса по «имени» Нюх. Он был очень курносый. Но не только внешность определила его псевдоним, он действительно обладал потрясающим нюхом на всяческие нарушения.
Вот пример. Нам категорически запрещалось переодеваться в гражданскую одежду в увольнении. Но тем не менее, все старались переодеться. Севастополь был такой город, что патруль мог к тебе при...цепиться просто за то, что ты появился в городе. Не говоря уже о представителях гарнизонной комендатуры.
А по гражданке можно и винца выпить или пивка. Чувствовали себя посвободнее, хотя на физиономии и на стриженом затылке у каждого было написано - курсант.
Но все равно переодевались.
Я был местный, и у меня дома переодевались три-четыре моих иногородних приятеля. Но дело не в этом.
Выскочил я в увольнение, это было курсе на втором или третьем.
У меня было назначено свидание у кинотеатра «Победа».
Быстренько переоделся и поскакал в город.
Закон подлости действует безотказно. Выходя из троллейбуса, я нос к носу сталкиваюсь с Нюхом. Сам по себе получился каламбур:
«Нос к носу с Нюхом».
- Курсант О...в, стоять!
Куда там стоять! Как дал газу! Да вверх по лестнице. Разве угонится он за мной, измученным ежеутренними пробежками по периметру училища?
Утек я от Нюха. Но дело этим не кончается.
В понедельник после занятий вызывают меня к начальнику 1 корабельного факультета, капитану 1 ранга Гончарову по кличке «Яша Ракетоносец». Почему? Да потому, что на каждом выпуске он грозным голосом грозил отправить всех молодых лейтенантов на ракетоносцы!
«Всех на ракетоносцы!!!»
Прибываю, докладываю как положено, что, мол, прибыл по вашему приказанию. В кабинете у начфака (Какое интересное слово по нынешним временам - начальник Fak-а) полный аншлаг:
Он сам, его заместитель по строевой части капитан 2 ранга Пух, вышеупомянутый Нюх и наш командир роты по имени Желудок.
- Докладывайте, как провели увольнение, товарищ курсант.
- Спасибо хорошо, сходил в кино и назад в родное училище.
- Встречались ли с капитаном 3 ранга И...вым?
- Никак нет!
Тут вступает Нюх.
- Как никак нет?! Когда я с тобой столкнулся при выходе из троллейбуса, на тебе была бежевая куртка и джинсы.
Было такое!?
- Не было!
- Имей мужество отвечать! Было?
- Не было!
И так несколько раз с разными вариациями. Не было и все!
Яков послушал этот бред и выгнал меня из кабинета.
Только я вышел, за мной Нюх.
- Ну ладно, дело прошлое, давай как мужчина мужчине. Ведь видел я тебя, ну правда... видел.
Я, дурак молодой, размяк от этих отеческих интонаций.
- Было, товарищ капитан 3 ранга.
Он меня за шкирку и назад в кабинет.
- Признался! Было, говорит!
Начфак спрашивает опять.
- Так было или не было!?
Как сами они и учили, стоишь по колено в дерьме, но голову держишь гордо!
- Не было, товарищ капитан 1 ранга!
- Пошел вон в роту!
Вот так.
Не знаю, как они там с Нюхом разбирались, но долго он на меня косился еще.

Всякие были офицеры. На практике после четвертого курса в Североморске с нами был один офицер с кафедры ТУЖК, бывший командир БЧ-5 с атомной лодки «Ленинский комсомол» Герой Советского Союза Самсонов.
Так вот, перед первым увольнением собрал он нас и сказал так:
- В городе сейчас полно курсантов, у всех на левой руке лычки, и все в фуражках. Комендантскому патрулю по барабану, из какого вы училища, тем более, что на лбу у вас этого не написано.. (На четвертом курсе мы уже носили фуражки, а не бескозырки). Посему патрулю не сдаваться, а если поймали, не признаваться, из какой вы системы!

А какой был капитан 2 ранга Балаш с кафедры Морской практики. Небольшого роста, крепкий, как будто литой весь, фуражка сделана элегантным «грибом». Нижняя челюсть вперед. Одним словом, Морской волк.
Прославлен был тем, что в Средиземном море на БС, будучи командиром то ли БПК, то ли эсминца таранил английский авианосец «Арк Ройал». Глаза у нас всех горели, на него глядя.

Многих можно вспомнить, и в основном - добрым словом.
Продолжение следует.