Роды

(по следам дискуссии об участии отцов в событии)

«Скорая» приехала за Варькой, двадцатилетней студенткой-замухрышкой, через 10 минут после звонка. Живот ее внушал не трепет даже, но безмерное удивление, - те, кто видел ее добеременной, сосредоточенно пялились на этот дирижабль и вид имели задумчиво-размышляющий, словно в уме пытались прикинуть: что весит больше - мамаша за вычетом младенца в утробе или собственно пузо.
Варьку и ее мужа Димку по кличке «Жаботинский» угораздило подгадать с рождением сына аккурат под госэкзамен, что и само-то по себе непросто, а в положении будущей мамаши и вовсе выглядело крайне проблематичным, ибо сдаваемый предмет назывался «фортепиано». Представили беременную девушку за инструментом? А вот деканат отчего-то не мог, потому отказал в досрочной сдаче, а академка, сами понимаете, в такой ситуации не выход - Прокофьев это вам не матанализ, repetitio mater studiorum est, шпора не поможет.
Члены приемной комиссии ошибку осознали сразу, как только Варька вышла на сцену и начала пристраиваться к роялю. В последующие минуты педагоги, похоже, не столько вникали в особенности прочтения экзаменуемым Шопена и Рахманинова, сколько молились, чтобы Варька не родила прямо на сцене. Присутствовавшие потом говорили, что такой темп исполнения 12 этюда Шопена они слышали только когда Герка Франкфурт на 2 курсе вознамерился сыграть его быстрей Рихтера (в тех скачках, кстати, Герка пришел к финишу на 3 секунды или примерно на 6-7 тактов раньше).
Не успевший в тот момент родиться Гоша, будущий басист в «металлической» группе, габаритами весь в папу, об этом потом жалел, так как лишился возможности говорить «Да я даже родился на сцене!»
Ну ладно. Привезли роженицу быстро и уложили живот и все что при нем на операционный стол. И процесс пошел.
Другой бы написал: «Такой изощренной и безостановочной матерщины эта операционная никогда еще не слышала». Но знакомая медсестра говорила что нет, матюки были самыми банальными, а непосредственный исполнитель, вернее, непосредственная исполнительница (интересно - по содержанию точно, но ухо режет) отговаривался (лась?) временной потерей памяти.
Первый этаж, окна замазаны белой краской примерно до половины высоты, на улице темнеет, но все еще светло, так что Варька в перерывах между схватками могла видеть жизнь весеннего неба. Вот птичка пролетела. Аааааа! Вот другая, а может, та же самая, уселась на дерево. Оййй мамочкааа! Вот птичка испуганно упорхнула. Аааааа! А что это по дереву лезет, такое огромное? Мужик что ли какой-то? АААААА! Это Димыч...что это он? ААААААА! Гад какой, уселся на ветке, башку свою лапой подпер и смотрит...Гляди-ка, закуривает, сволочь любопытная!
И, кусая губы, Варька, курильщица со стажем, лишенная этого удовольствия уже полгода, прохрипела:
- Передайте этому пидорасу, что как только выйду - разведусь на х... Чтоб ты нае.нулся, скотина!
Крик появившегося на свет Гошки совпал с воплем сверзившегося с дерева Димки. Но друг друга они не услышали...

Варька любит рассказывать эту историю, особенно при муже, после того вечера вот уже лет тридцать некурящем.

Но что из всего этого следует?
Врала она про потерю памяти. Потому что настоящий российский художник, будь он музыкант, будь он прозаик, никогда не признается в безыскусном мат... эээ... русском вольном разговоре.

ПЕРВОЕ ПОСТРОЕНИЕ

Первое построение. Не успев усвоить «боевые порядки» ТЭЧ, студент скромно встал в строй на правом фланге за чьей-то широкой спиной. Пронесся легкий смешок. Невесть откуда взявшийся военный потянул студента за рукав: «Студент, ты у меня в группе!» и утащил на левый фланг.
Так состоялось знакомство с начальником группы регламентных работ РСиРНО (радиосвязное и радионавигационное оборудование - КБ) капитаном Николаем Андреевичем К, в чьей группе студенту выпала честь служить старшим техником.

АНДРЕИЧ - ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Андреич служил в авиации с тех давних времен, когда член принято было величать елдой. Всегда наглаженный, в фуражке-аэродроме с высоченной тульей и лаковым козырьком, вид Андреич имел безупречный и внушительный. И быть бы Андреичу майором, но образцовый внешний облик сыграл с своим обладателем злую шутку, не дав карьере совершить решающий боевой разворот.
Андреич прибыл в полк с представлением на майорскую должность - должность инженера по РЭО. Зоркий глаз зам. по ИАС, скользнув по наградам на левом борту бравого капитана, сместился вправо и уткнулся в значок «ВУ» - выпускника СРЕДНЕГО военного авиационно-технического училища. Вопрос о назначении Андреича на должность инженера отпал сам собой.
Все законно - упрекнуть некого. Но осадок в душе «пятнадцатилетнего капитана» близок и понятен - студент и сам уволился в запас, так и не став подполковником. Андреич же майора получил лишь на дембель.
Забегая вперед: была у Андреича красавица-жена, немногословная, как и сам глава семейства, была раскрасавица-дочь Маринка. Супруга работала дежурной в нашей, с позволения сказать, «гостинице», Маринка, только-только окончившая десять классов, намылилась замуж за курсанта-первогодка Кремлевского училища. Сейчас Маринке, судя по всему, годков уж тридцать пять...

ПЕРВЫЙ ВЫЕЗД НА АЭРОДРОМ

Вслед за первым построением - первый выезд на аэродром. Ничего особенного - ехать на "Урале" с разодранным тентом («тропический вариант исполнения») по разбитой «Военно-Боровушской» дороге со скоростью 5 км/ч было не впервой - военные сборы после пятого курса кое-чему уже научили. Умудренные опытом военные, сидевшие возле заднего борта, дышали через респираторы и с любопытством поглядывали на студента в новенькой техничке.
По прибытию на стоянку девственно-синяя техничка приобрела цвет «афганки» - песочно-серый. Попытки вытряхнуть из куртки дорожную пыль ощутимого результата не дали.
Личный состав толпился возле курилки - по стоянке носился боец с автоматом в сопровождении нач. ТЭЧ. Криминала, как выяснилось, выявлено не было, просто пластилиновые печати потекли под ласковым апрельским солнышком. Нач. ТЭЧ майор М. (далее по тексту - ПАПА) махнул рукой, толпа офицеров, прапорщиков и бойцов неохотно поплелась на стоянку.
ПАПА неожиданно для всех скомандовал: «Строиться!» («строИться» - по-ленински прищурившись, продублировал невысокого роста мужичок в летном комбезе - им оказался замполит ТЭЧ капитан Б., партийная кличка - «белая панама»). О нем - ниже.

БЕЛАЯ ПАНАМА

Капитан Белошапко (Б), прослужив двадцать с лишним лет где-то на окраинах нашей, тогда еще великой и могучей Родины, прибыл в полк признанным «мастером художественного слова» (на общегражданском - двух слов связать не мог). Прапора на политзанятиях легко загоняли замполита в тупик: «вот вы всё «партия, Родина»... Мы в Афгане долг свой интернациональный исполняли, кровь проливали - где обещанные Родиной и партией квартиры?!»
В летной столовой изо дня в день производилась экзекуция - кто-нибудь из прапоров, сидя с замполитом за одним столом, начинал задумчиво напевать - «Ах, белая панама-а-а...». Б. сурово смотрел на охальника, краснел, бледнел, зеленел и, наконец, бросив все, вскакивал из-за стола и экстренно покидал столовую. Надо сказать, ни разу ни один из прапоров наказан замполитом не был - Б. был мужиком отходчивым и безобидным.
Политзанятия среди офицеров Б. не проводил принципиально, ограничиваясь напутствиями молодым-холостым перед выходными: «Если вы случайно, э-э-э, вступите в половую связь с незнакомой вам балериной... Обязательно потом надо попИсать... Промыть уретру...».
Кто не в курсе - балерина на общеармейском жаргоне - любая особь женского пола от момента полового созревания до наступления менопаузы.
И еще один перл (больше, в общем-то, и вспомнить нечего - с замполитом офицеры почти не общались). Перед каждым дежурством расказывал нам замполит одну и ту же байку: некий боец, стоя на разводе, всякий раз просился в сортир. Бойца отпускали - спустя пару минут, боец возвращался в строй в сисю пьяным...
Служебное разбирательство поручили лично ему, замполиту, капитану Б. И вот что замполит нарасследовал: боец вводил себе несколько капель алкоголя непосредственно в прямую кишку обычной медицинской пипеткой...

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

«К нам для прохождения действительной военной службы в должности старшего техника группы РСиРНО прибыл лейтенант такой-то. Лейтенант такой-то, ко мне!»
Студент вышел из второй шеренги по-авиационному, вежливо ткнув в плечо Андреича, и встал рядом с ПАПОЙ. ПАПА поправил фуражку, надвинутую на нос, с минуту цикал зубом, поплевывал под ноги, затем выдал: «Прошу любить и жаловать!» В строю прошелестел смешок. «Всё, по группам - разойдись!»

ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ - ЗНАКОМСТВО С ЛИЧНЫМ СОСТАВОМ ГРУППЫ

Андреич, держась за плечо студента, провел его в домик. Серые стены, серые столы по периметру, покрытые тонкой резиной (защита от статического электричества - сообразил студент). Стенды со знакомыми железяками - рамочная антенна радиокомпаса, «экранированная» жестяной банкой из-под сельди. Серый шкаф, драный рыжий сейф.
Сели за стол. Прапора (догадался студент по отсутствию «златых цепей» на фуражках) с нескрываемым любопытством следили за каждым движением вновь прибывшего. «Ну, рассказывай!». «А что рассказывать, тащ капитан?». «Ну, что закончил, чем занимался...»
Кратко поведав о немногочисленных (для своих двадцати пяти) подвигах на ниве «народного хозяйства», студент увлекся и начал рассказывать об участии в последних разработках в интересах ракетных войск стратегического назначения. Андреич зевнул, деликатно прикрыв рот рукой. Поняв намек, студент умолк.
С минуту держали паузу. «Это Витёк, техник группы. Сука...», - указав ладонью на усатого, произнес Андреич,- «будешь драть его, как... Это Вася», - кивнул в сторону упитанного малого,- «Морду отъел! На свиную тушенку клеить можно... А это - Шурик», - повысил было тон Андреич, затем, совсем тихо, - «Пшел атсюда... котяра помойный...», - и белобрысый Шурик аккуратно прикрыл за собой дверь.
На лице студента явно отобразилось некоторое недоумение. После военной кафедры и курсов переподготовки в Академии Жуковского армейские реалии показались несколько... не укладывающимися в рамки ставшего привычным этикета.
Позже выяснилось, что Витек с Шуриком слили из бака вверенного группе ЗиЛ-131 десять литров бензина для мини-мокика, а привести в соответствие счетчик километража поленились. История всплыла и была тут же замята, но Андреич получил от ПАПЫ люлей по полной программе. Васёк был не при делах, но Андреич вздрючил и его. В профилактических целях.
Андреич, уловив смущение, обернулся к Витьку: «Доставай давай, что уставился...». Витёк немедленно вытащил из сейфа литровый пузырь, нацедил миллилитров сто пятьдесят в пустую водочную бутылку, долил воды из кружки, что болталась, прикованная цепочкой к бачку с водой.
По очереди выпили. Слабый привкус керосина (под любым аэродромом - керосиновая линза). Андреич осторожно извлек из-под стола подобие перевернутой шахматной доски, на которой аккуратно были расставлены фишки типа шашек, и началась игра, шеш-беш - любимая авиационная игра. Больше на студента внимания никто не обращал.
Предоставленный, таким образом, самому себе, студент вытряхнул из пачки сигарету и отправился изучать окрестности.

СТОЯНКА ТЭЧ

Стоянка ТЭЧ была развернута в полевом варианте - машины, машины, машины... Ангар, колодец... Только у радистов помимо нескольких кунгов на базе ЗиЛ-131 имелся еще и домик.
Домик был кирпичный и стоял, можно сказать, прямо на земле, с минимальным фундаментом. Три комнатухи - одна под группу РТО, другая - для группы РСиРНО, третья - инструменталка. В инструменталке сидел боец, выдававший ящики с инструментом ВДшникам и прочим маслопузам.
Вдоль фронтальной стороны домика была установлена, как сейчас модно выражаться, тепловая пушка. Керосиновая топка разжигалась, продукты сгорания вдувались в домик насосом на базе электродвигателя. Тепло наступало в течение считанных минут, причем в любой мороз. Инструменталка такого удовольствия была лишена.
За домиком, метрах в трех от стены, начиналась так называемая «линия обороны аэродрома» - колючка, полузаросшие окопчики. Вдоль стены лежало бревно, служившее скамейкой. Южная сторона, тепло! Лепота...

ЗНАКОМСТВО С СОСЕДЯМИ

«Радист?». «Радист». «Из МЭИ?», - делая ударение на Э, спросил здоровенный и угрюмый на вид военный. «Из МЭИ», - делая ударение на И, ответил студент. «Пошли, обкуримся», - сказал угрюмый, указывая рукой направо, - «я - Толян, техник группы РТО».
«Радиолюбитель?». «Ясный х...», - ответил студент, уже не стесняясь. «Наш человек...». Уселись на бревнышко, что лежало вдоль домика, закурили. Завязался разговор обо всем и ни о чем.
К обеду военные были друзьями, что называется, «не разлей вода»... Дружба выстроилась на чисто практической основе - Толяну требовались радиодетали в неограниченном количестве (сие студент способен был ему обеспечить), студенту же необходимо было аккуратно, без сучка и задоринки, влиться в армейский коллектив, стать, так сказать, адекватным среде обитания. Как бы то ни было, точки соприкосновения с «кадрами» были найдены.
Спустя месяц-полтора застал двух друзей на бревнышке зам. начальника ТЭЧ ст. л-т Юра С. - паскудный пацан, из «молодых, да ранних» (дослуживает сейчас где-нибудь эй-полковником). Начал было драть за курение в неположенном месте. Монолог завершался расхожими тогда словами - «...и вообще, мне непонятна ваша дружба!»... Последовал расхожий ответ - «Педерастнешь - поймешь!»
Юра, забыв о своем начальственном положении, ржал вместе с нарушителями. Но счет многочисленным студенческим выговорешникам был, тем не менее, благополучно открыт.

ЕСЛИ ПРАЗДНИК - ТО СПОРТИВНЫЙ...

Тут и 1 Мая подвалило... Личный состав ТЭЧ, кто в чем, построен на лужайке за ДОСами (ДОС - дом офицерского состава). Лужайка была оборудована парой покосившихся футбольных ворот и гордо именовалась стадионом.
ПАПА дал вводную: праздник 1 Мая будет ознаменован спортивным подвигом - пятикилометровым кроссом с последующей футбольной баталией. Именно подвигом, ибо было замечено, что отдельные яростные представители прапорского племени чудом держались на ногах.
Нет смысла вникать во все перипетии кросса, но к финишу пришли, в конечном счете, все, а иначе и быть не могло - армия есть армия. И тут студент, сам того не ожидая, огреб своих первых «похвалов».
Оценив «боевые потери» (число похмельных, не уложившихся в норматив), ПАПА решительно шагнул к студенту и выдал, глядя куда-то в сторону: «Я б вас всех, б..дей московских, вышвырнул бы из армии к е..ни матери!»
Немая сцена... Наконец, студент осторожно осведомился: «За что, тащ майор?!» «Потому что!» - отрезал ПАПА и, не оборачиваясь, двинул в сторону ДОСов.
Смысл произошедшего стал понятен значительно позже. Классический случай - ПАПЕ просто надо было выплеснуть эмоции. ПАПА не был ЗВЕРЕМ, но московский (минский, киевский и т.д.) офицер-двухгодичник первой недели службы - идеальная, безответная мишень для сброса негатива (по-военному - для стравливания пара). Теперь, конечно, «и боль и обида - все забыто...». В-общем, ПАПА, по-своему, был прав. Студент сам потом стал таким. Вернее, почти таким...
Похвалов (или похвалей?) и в дальнейшем было немало. В общей сложности, за два года службы объявил ПАПА студенту четырнадцать выговоров, из них одиннадцать строгих. Все «с занесением». Преимущественно за патологическую неспособность вовремя прибыть на построение. К «окончательному и бесповоротному дембелю» личное дело оказалось девственно чистым.

СПИРТ

Незаметно прошел май. Май сменил серый, холодный и дождливый июнь. Стоянку ТЭЧ развезло так, что передвигаться можно было лишь «звериными тропами», выложенными из тихо ржавеющей аэродромной железки.

Дожди в Белоруссии - не дожди в привычном московском понимании - «дождь покапал и прошел, солнце в целом свете...». Дожди шли порывами: хлынул - затих; прошелестел - затаился. Шли неделями. Вымокшие чехлы уже не скрадывали очертания бортов.

Особого внимания на скромную студенческую персону, как и прежде, никто не обращал. Процесс ввода в строй шел своим чередом. К технике не допускали. Разве что навалиться всей толпой да перекатить, разбрызгивая лужи, очередную восьмерку или двадцатьчетверку, переданную «эскадренными» на регламентные работы.

Так шел день за днем. Построение, раздача люлей особо «усердным», затем вводная - «Ми-26 борт такой-то - двадцатичетырехмесячные регламентные работы». Поход Андреича (нач. группы) в ПДП (передвижной диспетчерский пункт) за формулярами. И СПИРТОМ.

О роли и значении спирта в Военно-Воздушных Силах написано сверх всякой меры - нет смысла «перетирать из пустого в порожнее». Упомяну лишь о некоторых особенностях применения, транспортирования и хранения целебного напитка в ТЭЧ.

В отличие от иных образцов авиационной техники, вертолеты Ми-8, Ми-24 и Ми-26 к «спиртоносам» причислить никак нельзя. Механизм попадания тонкой струйки спирта по своему прямому назначению - для проведения регламентных работ, доподлинно студенту известен тогда не был.

Вместо положенных 2,4(?) литра на Ми-26 в группу РСиРНО (радиосвязное и радионавигационное оборудование - КБ) «стекалось» миллилитров шестьсот. Первые 100 мл в торжественной обстановке переливались в аптечный пузырёк - на случай проверок и прочих непредвиденностей. Остаток шел либо на «с утра по чуть-чуть» (при малом числе стоящих на регламенте бортов), либо «на потОм» - при их «изобилии».

«С утра по чуть-чуть» допускалось лишь в случае, если предшествующий вечер проводился группой РСиРНО совместно, ярко и чрезвычайно насыщенно. Нечеловеческие страдания любого похмельного «анархиста-индивидуалиста», имевшего неосторожность нахрюкаться накануне в отрыве от коллектива, в расчет не принимались. Срабатывало безжалостное и неотвратимое по своей жизненной сути правило - «каждый умирает в одиночку».

Аптечный пузырек был чем-то вроде священной коровы - запасом неприкосновенным, содержащимся в «почете» (прапора старались на него даже не смотреть). Расходовался исключительно «равномерным тонким мономолекулярным слоем». Использование содержимого без «величайшего соизволения» Андреича было «чревато боком». Но кто бы мог подумать...

ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ

Часть I. Преступление

Чрезмерно переживать от отсутствия внимания студенту не приходилось - «настоящему индейцу завсегда везде ништяк». Не трогают - и слава богу.

День начинался классическим «с утра по чуть-чуть», выгребанием из шкафов всевозможных ТО и РЭ - технических описаний и руководств по эксплуатации. Макулатура в коленкоровых переплетах силами рядовых Кудашкина и Маметбердыева перекочевывала в кунг на базе ЗИЛ-131. Включалось дежурное освещение, запускалась печка, режущая глаза керосиновой гарью, окошки закрывались шторками. Дождь тихонько и размеренно стучал по крыше, освоение матчасти продолжалось в уютной, почти домашней обстановке.

Самоподготовка прерывалась лишь визитами Толяна, техника группы РТО - поболтать-перекурить, построениями, прослушиванием вражьих голосов по коротковолновой радиостанции да тягой к паяльнику.

Паять было нечего - все германиевое, кремниевое, арсенид-галлиевое, электролитическое, бумажное и танталовое было украдено до нас. Но возле двери стояла чудом уцелевшая фанерная бухта ПЭВ - медного провода диаметром около полутора миллиметров в эмалевой изоляции. «Не пропадать же добру», - справедливо решил студент и со свойственным ему энтузиазмом принялся разорять бухту.

Технологический процесс создания медной цепочки был незамысловат - проволока зачищалась шкуркой, загибалась вокруг обломка сверла и обкусывалась. Звенья соединялись и пропаивались. Цепочка росла на глазах и начинала выглядеть богато и, можно сказать, изысканно, смущали лишь липнущие к пальцам остатки канифоли в местах пайки.

Классический способ отмывки печатных плат - мягкой кистью, смоченной в спирте - результата не давал, и цепочка была брошена в... аптечный пузырёк. По мере отмывки содержимое «священной коровы» все более и более приобретало глубокий коричнево-золотой оттенок благородного коньяка...

Часть II. Наказание

Неожиданно раздался грохот металлической лестницы... В дверном проеме кунга образовалась породистая физиономия Андреича, решившего, в перерыве между партиями в шеш-беш, выяснить, наконец, чем же занят этот отшельник-студент. Взгляд Андреича, окинув привычно-убогую обстановку кунга, застыл на пузырьке...

Невозможно передать словами этот взгляд - глаза Андреича вспыхнули яростью, недоумением, возмущением, обидой и еще бог знает чем...

Быть может, от верной гибели спасли тогда студента две прапорские физиономии, торчавшие из-за спины нач. группы. Прапора со скорбным любопытством предвкушали зрелище - неминуемую расправу над москалем-двухгадюшником, гадая, последует ли немедленное четвертование или же все закончится скучнейшей и банальнейшей казнью через повешение.

Казнь не состоялась. Андреич, как подобает настоящему советскому офицеру, сумел взять себя в руки. Он выпрямился в дверном проеме во весь рост и, с трудом сдерживая праведный гнев, прошипел:

«ЛЁХА, МЛЯ... СУЧАРА... ЛИШАЕШЬСЯ ОЧЕРЕДНОЙ РЮМКИ!»

Часть III. Послесловие - армейская логика

Спустя некоторое время Андреич, желая, по-видимому, сгладить неловкость (как-никак - гавкнул на офицера в присутствии прапоров), отозвал студента в сторонку и, ни к селу ни к городу, поведал следующую историю. «Как-то, по-молодости, перевели меня в Энск. Дело было вечером, познакомился с девкой, пойти некуда. Набрели на скамейку в парке, ну и... Короче, утром просыпаемся - а напротив дом стоит. Желтый такой. А на доме - красная табличка - Энский Горком КПСС...»

Где логика?

Хинди - Руси - кегебе

Мне с детства не везло на индусов - они всегда были моим тихим проклятием. Правда, не сразу, а лет с пятнадцати. То есть они дали мне срок, чтобы немного изучить их и утвердиться в ошибочном мнении, что вся эта кастовая жаркая страна - наш величайший друг и нежный сосед, что каждый индус - это смелый Рики-Тики-Тави с пламенным сердцем Маугли и благородным лицом Рериха.
А потом они приплыли - на берег высыпали маленькие крючконосые пришельцы с плавбазы ВМС Индии «Шакти». Но Владивосток этого даже не заметил - индусы были настолько бедны и застенчивы, что к ним не проявила интерес даже скучающая в подворотнях городская урла.
А я, дурак, проявил...
Отловив несчастного матросика в шинели до пят с текущим от холода крючковатым носом, упрятанным в поднятый воротник, я назвал его мысленно «Маугли», хотя его имя было Раджеш, и повел в ближайшее кафе - отпаивать чаем с пирожными. Вы бы видели, как он глотал эклеры и трубочки с кремом, почему-то называя их «бискитс»! Поняв, что маугли будет жить, я распрощался с ним, назначив встречу на следующий день для «ченьджа презентами». Раджешу повезло - для обмена подарками я стырил у отца: болгарскую винную флягу, календарь судоходной компании FESCO и две пачки сигарет «БТ». Вечером мы встретились - индус тоже был не с пустыми руками. Наверное, ограбил свой кубрик. Так что счет в этом «ченьдже» был равный - его индийские сигареты были не менее гадкими, чем мои болгарские сигареты. И тогда, от широты души, я решил убить его своим гостеприимством - пригласить домой на ужин. Но по дороге что-то меня глодало, что-то делало ноги ватными, хотя о причине своего подсознательного дискомфорта я не догадывался. Однако инстинкт подсказал мне оставить Раджеша на улице, чтобы торжественно объявить родителям о важном международном событии - визите индийской делегации в нашу дружную военную семью.
Внимательно выслушав дурака - сына, отец тихо сказал:
- Сынок, ты хочешь, чтобы мне Эти ласты за спину закрутили? Пойди, погуляй с ним на улице.
Осознав приближение «международного скандала», я наговорил отцу дерзостей, хлопнул дверью и, выйдя на улицу, честно сказал индусу, что никого нет дома. Заглаживать «международный скандал» пришлось все теми же «бискитс». Раджеш уплыл в Калькутту сытый и довольный. А я все думал: «Кто они, эти загадочные Эти?» Но понял только через семь лет, когда уже стал лейтенантом и вновь столкнулся с индусами. Все в том же Владивостоке...
К моменту второй встречи мои понятия об Индии пополнились устными знаниями о какой-то загадочной «Камасутре». Впрочем, сути этого учения я не понимал. Понять помогли члены таинственного общества «Эти»!
Тот вечер не задался сразу: наш обычный столик в ресторане «Золотой Рог» оказался занятым, а верная официантка Наташа - в КПЗ за нанесение тяжелых увечий молотком ближайшему родственнику. Ну, и такое бывает...
Тогда мы с Ромой пошли в стекляшку у цирка - нас, морских офицеров, пропустили сразу, поскольку местные обыватели, морские пехотинцы, убыли на учения в поле, и кабак обиженно пустовал. Впрочем, в центре зала за круглым столом сидела компания индусов. Последние семь лет их страна настолько успешно торговала чаем с СССР, что офицерам ВМС Индии стало хватать денег на шальную гульбу, помимо покупки подержанных подводных лодок и десантных кораблей у советского Флота.
Индусы были сикхами, поэтому не сняли свои головные уборы в присутствии дам, сидевших с ними за столом. Плотные и грудастые тетки явно служили крановщицами во Владивостокском рыбном порту - смешанная компания гуляла громко и смело: с поднятыми руками, сверкающими глазами и визгливыми выкриками.
А у нас с Ромой день не складывался... Даже две бутылки шампанского с тарелкой винограда не возбуждали чувства интернационализма.
- Эх, как там Наташка на киче?! - вздохнул мой друг и тут же вздрогнул от визга одной из крановщиц, облапанной усатым сикхом с усами и погонами капитана. Бравый индийский моряк вскочил, покачнувшись, с рюмкой водки в руке, и начал говорить тост за предстоящий приятный вечер.
- А Натаха на нарах! - всхлипнул Рома.
И тут меня подорвало. Это была не злость, а видение того, как тысячи наших милых «крановщиц» уезжают во всякие индии-хиндии к крючконосым раджешам. Да и шампанское вовремя бабахнуло в голову.
- Мариша! - сказал я знакомой официантке, - принеси, пожалуйста, ручку!
Получив ее, взял салфетку и начал писать по-английски: «Дорогие индийские друзья, мы рады приветствовать вас на нашей земле, но, пожалуйста, DO NOT FUCK наших женщин». Потом немного подумал и подписал» «Славяне». Отдав записку Марине, попросил ее отдать послание тому самому сикху, но инкогнито. Впрочем, кроме веселящейся компании и нас с Ромой, в стекляшке не было никого.
Салфетка на блюдечке доплыла до вакхического стола и легла у руки усатого капитана. Развернув ее, индус вдруг побагровел, вскочил и начал неприлично визжать голосом Табаки, и почему-то по-русски: «Это провокация! Это кегебе!»
Через пять минут в ресторане была полная тишина и покой: сикхи убежали жаловаться, крановщицы - разгружать пароходы.
А утром меня пригласили к себе Эти... Положив передо мной салфетку с каракулями, объяснили какого маугли они из меня сделают при помощи Камасутры, если я не признаюсь в организации подпольной националистической славянской организации.
Рома только через неделю признался, что его родной дядя - особист на нашей бригаде...

Предчувствие ничего.

(спасибо Солисту, одобрившему этот пассаж)

...Господи Доже, как же долго мы живем и как мало помним о прожитом! Всего семнадцать лет прошло, а от того времени остались одни детали. Да даже и не детали, а так, обрывки впечатлений, чистая эмпатия.

... Свадебное путешествие. Одна тысяча девятьсот девяностый год. Молодые и влюбленные, после свадьбы мы собрались улетать на юга, в абхазскую Гудауту, где у молодой моей ныне жены была знакомая "хозяйка", в течение пяти лет сдававшая им с матерью уголок по божеской цене со скидкой, как постоянным клиентам. А затем поехать на несколько дней в Ленинград (тогда это был еще действительно Ленинград), походить по городу и музеям... холодный сентябрьский город, где моя жена впервые почувствовала, что беременна.

Вы будете смеяться, но тогда ("какую страну просрали!") на такое путешествие достаточно было отложить две студенческие стипендии за полгода. У нас были понятливые родители, они нам это позволили. Два рубля в день на жилье, два рубля на еду, два рубля на достопримечательности, сотню на перелет туда-сюда, а все остальное - на что душа лежит. А душе было наплевать, ей по молодости еще мало чего хотелось того, что нынче можно купить только за деньги...

...Муж дочери нашей "хозяйки" Софьи Ованесян - русский Сергей, уже отбывший в своем молодом возрасте срок, угощал меня, как серьезного женатого мужчину, невероятно вкусной виноградной чачей собственного производства. Мне было 22, ему 25... Интересно, где он теперь - и не сгинул ли в пламени той войны (уклончиво называемой то "локальным конфликтом", то "горячей точкой" в зависимости от политических мотивов). А какая там был вкусная сметана - жидкая, но парадоксально жирная; а горячие хачапури в парке, которые надлежало кушать, запивая местной "Пепси-колой"; а сигареты "Советская Грузия" в мятых мягких пачках по пятьдесят копеек - ничего лучше их я с тех пор не курил. Опять же - "просрали страну", что ж еще скажешь...

... Мы возвращались из Нового Афона. Нечеловечески огромные пещеры, строгий монастырь на горе, странная местная форель на озере Рица в ткемалевом соусе на обратном пути, от которой у нас тут же прихватило желудок... Обратно с собой в Гудауту мы везли бутылку домашнего красного вина (уж не помню, как оно называлось у аборигенов, да это и неважно - все вина были на один вкус). В то время пластиковые бутыли еще не были известны в этой части света, поэтому наше вино было налито в темную бутылку из-под шампанского со смытой этикеткой. Вообще, у меня было такое подозрение, что recycling в то время достиг небывалых высот - каждую бутылку, выброшенную отдыхающими, местные использовали для розлива вина для них же, причем неоднократно.

На железнодорожном переезде валялись немногочисленные гильзы от охотничьих ружей, а на перекрестках были БТР. Один стоял в тени платана между центральной улицей и дорогой на вокзал. На нем сидел парнишка-младший сержант, явно страдающий от жары, несмотря на тень. При виде нас он спрыгнул с брони:
- Попить не дадите?
У нас была только та самая бутыль с вином - на которую, я думаю, он и метил.
- Вино будешь?
- А то! Малец, дай кружку!
И кружка - армейская, алюминиевая, с заклепанной ручкой (помните такие?) была ему мгновенно передана кем-то изнутри.
Я налил в кружку, сам отпил из горла под неодобрительный взгляд жены и спросил (тоже ведь всего пару лет как из армии):
- Ну и как тут?
Парень медленно выпил вино и неопределенно пожал плечами:
- Стоим.
Ну что тут скажешь, чисто хемингуэевский диалог. Я налил ему еще, и мы пошли в Акинотетр "Адружба" смотреть в видеосалоне первого Фредди Крюгера ...

... Следующий год, опять август - на железнодорожном полотне к охотничьим патронам добавились гильзы от "Калашникова", отчетливо пахнущие сгоревшим порохом. На переезде стоял уже целый танк с бессильно повисшим дулом. Танкисты в шлемофонах и трусах беззаботно плескались на жаре у ближайшей колонки. Чувствовалось, что им очень хочется на море - но до пляжей целый километр, а приказ есть приказ. С местными они не общались, а отдыхающих в тот год практически не было.

(Жена : "не так все это было, не так!")

БТРы уже стояли на каждом перекрестке, даже около главпочтамта на центральной улице. Город, казалось, вымер. Шептали, что подожгли дома грузин там-то и там-то, а по домам русских просто дали очередь из автомата - зажились, мол... Народ стремительно разъезжался в разные стороны, кто куда мог. Наступало время развала СССР - конец 1991 года.

Да, старые мы. Но почему мы все это еще помним?