УЧЕБНАЯ ДИВИЗИЯ
— Значит так, товарищи курсанты... Товарищи защитники Родины, будущие генералы, маршалы, а также дезертиры, предатели и бомжи. Меня зовут полковник Нефертитькин, это вы знаете, но теперь я назначен уже командиром нашей учебной дивизии, и это вы тоже знайте. Я буду говорить один раз, без повторов, поэтому попрошу выслушать меня хором и во все дыры. Так вот, прежде всего я намерен резко повысить уровень подготовки, который вы опустили так низко, что он мешает вам при ходьбе. С сегодняшнего дня, товарищи воины, и до Страшного туда-суда объявляется постоянная боевая тревога. Будете у меня пахать, как Лев Толстой, и сеять, как Некрасов. А кто будет косить, тот у меня станет маленьким трехгорбым верблюдом с большой мозолью между рогов. Курсант Многофеев! Я, я... Клюв от воробья! Когда с вами разговаривает офицер, выплюньте жвачку из головы! Здесь вам, товарищи курсанты, не май-месяц, а боевое подразделение! И если кто-то из вас думает... То я живо отучу! И вообще, прошу раз и навсегда запомнить: все, что выполняется без приказа, имеет своим концом вас самих. И любой из вас, будь он даже семи пядей в зобу, обязан действовать только так, как нельзя иначе! А то распустились тут... Что это такое? Что это за внешний вид? Выглядите так, будто всю ночь напролет рожали и грузили цемент. Что это за погребальная форма одежды? Это что, саван для беременных женщин? У вас пилотка на голове или Нюркины панталоны? Чтоб сегодня же привели форму в порядок. А то стоят тут... Как Орлеанская дева. Ни в зад, ни в перед. И как вы стоите?! Курсант Бомболюк! Я, я... Крем после битья! То, что вы изображаете — это не строевая стойка. Вы не курсант, а подсвечник. Для геморроидальной свечи. А вы, курсант Жабюк, напрасно улыбаете рот. Выйдите из строя и полюбуйтесь на себя со стороны. Ваша поза и опасна, и трудна. В строю, товарищ боец, не принято стоять под вопросом. И где у вас руки? Потеряли? Торчите тут, как Венера Милосская. Ни дать, ни взять. Вы что думаете, строевая подготовка — это вам перхоть из-под ногтей? Ее, между прочим, умные люди придумали. Строевая подготовка, товарищи гусары, была изобретена еще IV веке до нашей эры императором Навуходопонос... отставить... Навухонаступил... отставить... короче, была придумана с целью придания отступлению организованного характера. С тех самых пор и во веки веков аминь строевая подготовка является Меккой и олифой... отставить... альфой и омегой военной учебы! А то, что демонстрируете вы — это не она. Это мужской канкан. Курсант Фиников! Я, я... Капля от струя! Станьте ровно! И не смотрите в обе стороны сразу. А то менталитет заболит. Кстати, о болезнях. С сегодняшнего дня, товарищи хренотёры, у меня в подразделении все здоровы, никаких больных нет! А то хороводами они в санчасть ходят... Знаю я вас! Один, понимаешь, рак грыжи себе придумал. У другого плоскопопие. У третьего лишай девственности. Все! Не дай Бог, увижу, если кто заболел или, тем паче, умер — накажу! Вы лучше за соблюдением личной гигиены следите. А то даже портянки намотать толком не могут. Кстати, пользуясь случаем, напоминаю о портянках еще раз специально. Портянки, товарищи курсанты, бывают двух типов. Свои и чужие. Служат они, как и вы, по два года. Итого в среднем семь. Месяцев. Наматываются портянки сперва на левую ногу, затем на правую, и так далее. Делается это, как и все в армии, против часовой стрелки. Курсант Чифирьков! Я, я... В пятку из ружья! Здесь вам не городская помойка, а дивизионный плац! Плевать себе под ноги будете на свадьбе у бабушки! А не в строю. Что вы мнетесь, как бумажка в руке? Два наряда вам на нос и один на спину! И обращаю внимание всех: сразу после окончания развода плац должен быть выметен и вычищен так же чисто, как я вам говорю сейчас свой русский язык. К утреннему закату, товарищи вояки, все у меня тут блестит и сияется! Чтобы ни пылинки, ни соринки, а раз-два и обчелся, как в космосе. Чтобы к утру ноль-ноль я пришел и потерял дар речи не от ужаса, как обычно, а от радости. Ибо порядок, товарищи чудо-гопотыри — это та самая краеугольная точка, на которую опернута любая армия! Все должно быть в рамке своих вещей. Так что сейчас каждому по метле, и все у меня летают. Принцип действия метлы помните? От себя вперед справа налево прутьями вниз. А кто не может справа налево, пусть машет поперек себя шире. А если и так непонятно, то перестаньте сидеть на том, чем думаете. Это вам будет разминка перед марш-броском. Как там говорится... Тише ешь — толще будешь... Отставить... Тяжело в мучении — легко в раю. Вот. В общем, не падайте духом. Родине нужен тренированный сержант, а не духовная падаль. Курсант Твердунов! Я, я... Как немец на допросе. К тебе невеста приехала, на КПП ждет. Иди к ней и возвращайся мужчиной. Все. Разойдись!

(c) Е.В.Шестаков www.shest.ru

От друга Сереги.

Сергей Судаков.

РАКЕТЧИК.

Романтическая дурь, накрепко вбитая в голову беспозвоночными идеологами, сломала не одну молодую жизнь. Надо же было припадку этого
псевдоромантического патриотизма возникнуть именно в тот момент, когда мое образование позволяло мне без труда поступить в любой из самых достойных вузов страны. Препоясавшись портянками и заменив кипу на солдатский треух, я
подался в курсанты. В ходу в то время была частушка:

Если ростом ты не вышел
и умишком не богат,
подавайся в Бирюзовку,
будешь славный ты солдат!

Суровые курсантские будни не способствовали возвышению духа и научным изыскам, поэтому уже к третьему курсу я полностью и окончательно охладел даже к когда-то до самозабвения любимой мною математике. Друзья, Влад Котович и Саша Дохов, да и просто симпатичные мне ребята, такие как Володя Бородин и другие, безо всякого сожаления и тревоги за свое будущее покидали стены этого
мрачного заведения.

В полусне, законсервировав надолго все свои лучшие качества и чувства, мне удалось без особых проблем доползти до окончания этого ненавистного
учреждения и получить свой диплом. Жизнь отлично посмеялась надо мной впоследствии, когда оказалось, что в реальности, ни это ВВУ, ни этот диплом, не давали человеку абсолютно ничего, никаких существенных знаний и навыков.
Хотя, если приглядеться внимательней, строевому шагу и напяливанию противогаза я все-таки обучился.

Самой экзотической фигурой был у нас начальник факультета подполковник Коровин. Начало речи и ее конец он умел связывать между собою самым
удивительным образом. Для примера я приведу вам всего лишь одну его фразу:

"Непосредственно и однозначно, товарищи курсанты, в свете празднования предстоящего праздника годовщины Великой Октябрьской Революции, к параду все должны быть начищены и готовы, на левом фланге, товарищ Казак, с тренировками
на плацу, перед прохождением, лучше бы разучить вот эту песню, я слышал как вы ее пели, молодцы, и еще одну-две, факультет должен показать себя отлично, на тренировках чтобы без происшествий, а то прошлый раз Дохов в забор выстрелил из ракетницы, а если бы в сержанта Миронова? Я знаю про вашу бытовку, кто там шинели обрезает выше голенищ, и у вас, товарищ курсант ремень на поясе... Если в актовый зал будут собираться как в прошлый раз, то придется тренироваться... Майор Казак, у меня все, продолжайте инструктаж".

Таких фраз у него было много. Они очень помогали мне и вдохновляли.

К выпуску я уже был готовым и злостным ракетчиком, хотя о ракетах по сей день не имею ни малейшего представления. Так, какие-то несущественные обрывки знаний, хлам. Больше всего знаний мной было почерпнуто из самого глубоко
секретного курса 1111, мы его так и называли 1111 формул. В черный, зашторенный наглухо зал аудитории, вбегал бодрый полковник и, не мешкая,
начинал быстро чертить на доске странные формулы, приговаривая при этом непонятные слова, как-то: алгоритм, дальность, высота, но к каким местам этих формул эти слова относились, не знал никто. Я поначалу сдуру пытался за этим полковником записывать, потом все понял, и спокойно проспал до конца курса на его шебутных лекциях. Режим секретности я соблюл свято. Враги под пытками не
выведает у меня ни одной формулы из этого курса.

Одной из тайн училища было присутствие в его стенах известного по тем временам физика, МГД-генераторщика, член-корра АН СССР Игоря Михайловича Кирко, который на своих лекциях старался увязать свои знания с нашими возможностями, что получалось плохо и сумбурно.

По распределении я попал в Красноярск. Там было много ракет. Очень много. Было много и ракетчиков, и я был среди них. Там впервые вблизи я увидел саму ракету. Она оказалась длинная и зеленая. Также впервые там я увидел деньги в
виде офицерской получки, на которые приобрел стереопроигрыватель "Вега 002".
Под грохочущие на все общежитие марши из моих колонок, мы по утрам чистили свои сапоги. Между поездками с получки в Красноярск, мы пили водку из поселка "13 Борцов" из мутных, но граненых стаканов, заедали икрой из баклажан с черствой коркой изъеденного тараканами хлеба, перезанимали друг у друга деньги, и с опухшими на утро рожами, наодеколонившиеся "Шипром", мрачно становились в строй на общих построениях. Были и танцы, и кино.

Была и боевая готовность. На боевых дежурствах личный состав дежурных боевых смен пуска отходил от пьянок и от семейных разборок. Да, да, среди нас были и семейные. Но они как бы были из другого мира и мы о них практически ничего не
знали, да и, честно говоря, не интересовали нас они, эти женатики. "Романтика" наших будней никак не соответствовала в наших представлениях возвышенным чувствам и нежным отношениям.

Я не стал дожидаться перестройки и пенсии. Не плача и не стеная, я покинул гостеприимные стены этого душевного монастыря, под кодовым названием "Армия".
Кесарю кесарево. Воистину так. С чистой совестью и с огромным, непередаваемым облегчением.

Теперь при слове "романтика" я невольно вздрагиваю. Потому что есть опыт. Потому что не только армия, но и целина, и БАМ, усеяны миллионами изломанных судеб и жизней наивных и доверчивых людей, потому что нет более омерзительной лжи, чем эта розовая ложь во благо. Но наши "литераторы" по-прежнему упиваются романтизацией кровавых разборок в горячих точках, а особенно, романтизацией уголовной жизни и, соответственно, романтизацией службы в органах правопорядка и спецподразделений. И вновь, искалеченные судьбы, сломанные жизни, коих не счесть и... чистая и спокойная совесть упитанных
лжецов.

Ржавое колесо с оглушительным и невыносимым скрежетом медленно, но верно, вновь начинает свой чудовищный разбег в никуда...

Нездоровые истории (больничные).

Зима 2005 года, Сестрорецкая больница.

Итак, перевели меня, "для дальнейшего прохождения лечения", из городской
больницы в пригородную. Я, как опытный завсегдатай больниц, прибыл на
новое место уже подготовленный: в сумке шаровары и футболка, тапочки,
кипятильник, кружка, тарелка с ложкой и прочее. Даже крохотный
переносной телевизор поместился.

История 1-я.

В приёмном отделении отдал свои документы, выписку из истории болезни.
Девушка в приёмной сказала мне:
- И паспорт ваш тоже давайте.
- Ах, да, конечно...
И я отдал ей свой паспорт. Девушка с интересом стала пролистывать его
страницы. Чтобы облегчить ей поиски, я сразу же отрапортовал:
- Женат, двое детей!
И прищёлкнул по-военному каблуками.
- Мне нет никакого дела до вас и вашего семейного положения! -
Возмущённо возразила девушка.
- Конечно, - говорю. - Какое же может быть дело к семейному мужчине.

История 2-я.

После приёмного отделения пошёл в назначенную мне палату. Зашёл в неё,
поздоровался и познакомился с её старожилами, разделся, выложил вещи из
сумки и пошёл в столовую, как раз обед начался. Когда возвращался
обратно, услышал через тоненькую дверь палаты разговор своих новых
сопалатников:
- Пришёл с такой большой сумкой, думал - у него там жрачка, может и нас
угостит. А у него, кроме шмоток - одни книги! Новый русский, бля...

Сны, как разновидность стеба.

Что в армии самое приятное? Офицеров, как и прочих гусаров, попрошу молчать - тут все и так как на ладони - получка вовремя, а следующая звездочка - вне очереди. Потом канистра казенного шила и банкет до упаду. Место службы к Москве поближе. Ну, и конечно, отпуск летом...
И еще, желательно, личный состав, владеющий русским языком.
И квартиру не в бараке.
И оклад, как и должность должен быть повыше.
И проверок поменьше. И дежурным по части, чтоб не в выходной.
И чтоб в гарнизоне для жены работа нашлась, а для детей - детсад со школой.
И в Академию попасть еще старлеем.
И чуть позже - в Академию Генштаба. И дачу обязательно в получасе езды то дома.
И в отставку маршалом.
Вот и все вроде, скромненько и со вкусом.

А вот, рядо-сержантский состав что любит? Что ценит, и что для него свято? Мелочи вроде того, что его начальство не замечает, увлекшись казенным шилом, банкетом или предвкушая отпуск, мы опустим - мелковато-с-с. Опустим и сытный обед, как грезы недостойные доблестного Защитника Родины. Лелеять парадку в каптерке, тоже удел не многих. А вот поспать спокойно, без последующих обморожений или дурного вопля «Тревога!», это уже иногда предел мечтаний.
Сон солдата в армии - это необузданный полет фантазии, не скованный никакими цепями уставов и приказов, никакими церберами в погонах со звездочками, как вдоль, так и поперек, и никакими географическими нюансами места службы. Да и род войск особым цензором не является. А значит и видит этот сумбурный, отрывочный полет каждый по-своему. В меру своей испорченности и чистоты совести...

Сон комсорга заставы, отличника боевой и политической

Сладко погрузившись в дрему, он сначала пишет конспект тех снов, что ему хотелось бы посмотреть сегодня. Затем обсуждает его с товарищем замполитом. Получив замполитовское «добро», и в полном соответствии с принципами демократического централизма и моральным кодексом строителя коммунизма, комсорг приступает к просмотру.
И видит он себя опытным огородником, на бескрайнем поле борьбы за дело партии и правительства.
Перво-наперво, надо включить Прожектор Перестройки, чтобы осветить все недостатки и узреть методы борьбы с ними. Этому препятствуют несознательные бойцы из технического отделения. Они закрылись в дизельной и активно занимаются неуставным приготовлением оладий на паяльной лампе. И это когда они еще не сдали зачет по итогам последнего пленума!
Возмущенно перевернувшись на другой бок, комсорг начинает читать свою проповедь: «В то время, когда наши космические корабли, бороздят просторы Малого театра...»
Через каких-то полтора часа сытые морды наконец отворили дверь, и утирая масло с губ, полностью осознали свои ошибки. Обещали больше никогда впредь, всегда во главе и на «отлично», и с начищенными сапогами, а не как сейчас. После чего пошли в спальное помещение поработать с материалами пленума.
«Вот еще одна маленькая победа» - улыбнулся во сне комсорг, запуская прожектор.
Глухо зарокотал дизель. Но как-то странно... И с какими-то переливами...

Чей-то храп вырвал его из цепких лап сна. Но долг звал его обратно в бой и, сделав титаническое усилие, комсорг снова заснул.

Широко шагая, твердой поступью идет он по полю борьбы за дело Ленина. Но что это??? Невиданное кощунство - растет сорняк неуставных взаимоотношений среди комсомольцев! Поставить на вид, и срочно ликвидировать недостойные факты!
Упершись ногою в сознательность, и покрепче ухватившись за Устав, комсорг начинает вырывать позорное явление из наших рядов. На ряды почему-то сплотились и не отпускают это нетипичное явление. Тянет комсорг, потянет, а вытащить не может!
- Товарищ лейтенант! - воззвал бедолага - На помощь!
С партбилетом наперевес, подбежал замполит и ухватился за комсорга. Тянут они, потянут, а вытащить не могут!
- Товарищ капитан! - закричал дуэт - На помощь!
Из-за угла выскочил особист, и с недоброй ухмылкой вцепился в замполита. Тянут они, потянут, а вытащить не могут!
- Товарищ полковник! - орало уже трое - На помощь!
Начполит отряда поплевал на трудовые мозоли, и со знанием дела ухватился за особиста...
Долго они еще так взывали и потягивали, пока охрипший комсорг, не увидел в конце длиннющей очереди Генсека, вызывающего Призрак Коммунизма...

Проснувшегося в холодном поту комсорга, кое как успокоили, дали ему оладью и попросили больше никогда не читать на ночь газету «Красная Звезда»

Сон инструктора службы собак

Вот чего ему может сниться? Отчего его сон такой беспокойный, и отчего он так тяжко дышит во сне?
А снится ему, конечно, погоня. Веселый лай и улепетывающий со всех лап заяц. Ветки хлещут по лицу, упругий ветер бьет туда же и выдувает из головы даже намек на простую мысль: «А на хрена я за зайцами гоняюсь?». Не до этого хвостатому, охотничий азарт проснулся и залил адреналином мозги. Страстно захотелось самому на четвереньки встать, чтоб догнать-таки ушастую нахалюгу с куском колючки в зубах...

Одно плохо - в охотничьем порыве, инструктор начинает во сне клацать зубами и совершать конечностями всякие резкие движения, пытаясь схватить добычу. Ясен пень, что в спальном это мало кому нравится. Пришлось взять пульт ДУ, в виде тапка, да и переключить сон главного «хвоста» на более мирный канал.

Тут уже царит полная идиллия. Мирно светит солнышко, благоухают кусты морошки, а всякий летучий гнус совершает акт массового суицида. Два барбоса-пролетчика, виновато поскуливая, красят стену собачника, замазывая всякие глупые надписи на стенах, вроде «Мурзик - дурак!» или «Барсик + Мурка = Л.»
Остальные собаки, нацепив праздничные ошейники и взявшись за лапы. водят хоровод. В центре хоровода - проснувшаяся совесть повара, вкупе со здоровенной кастрюлей мозговых костей и мяса. Хвалебные песнопения и дифирамбы возносятся к небу и ласкают инструкторский слух.
Слегка покусанный повар, валяется тут же, под забором. «А вот не надо жадничать, когда у тебя косточку для собачки просят!» - назидательно улыбнулся «хвост», доставая зеленку - «Собачка - тоже человек...» Повар, моментально проникшись значимостью службы собаков на границе, преданно заглядывает в глаза инструктора и норовит лизнуть в нос.
Песнопения доносятся до начальника заставы, и тот, умилившись картиной, начинает писать представление на еще одну лычку для доброго инструктора. И на еще один знак отличника, а так же похвальное письмо на родину и внеочередной отпуск туда же.
Убедившись, что все заполнено правильно, все сыты и довольны, а стена покрашена, инструктор начинает улыбаться во сне...
И немного причмокивать - уж больно вкусно из кастрюли пахнет...

Сон выпускника учебки

Что молодому может сниться? Конечно - подвиг.
Армада вражеских танков атакует заставу. Подлые супостаты десятью дивизиями решили застать бойца врасплох. А тут еще и дежурный куда-то запропал, а командование со всем личным составом пошло его искать, и никак не может участвовать в обороне. Значит, самому придется...
Вскрыв ружпарк, и аккуратно расписавшись в журнале (как учил товарищ сержант!), боец оглядел стоявшие там мечи-кладенцы. И очень остался ими недоволен. Как можно с таким примитивом совершать подвиг! Они бы еще каменные топоры положили! Почему у пулемета дуло такое маленькое? А гранатомет такой большой и тяжелый, что их можно только по одному в каждую руку взять? И почему всего этого так мало - ведь танков ползет не меряно...
Набрав десяток ПКСов, пяток РПГ, шесть с половиной ящиков с лимонками и сорок две саперные лопатки, отважный воин вышел на смертный бой с переминавшимся с ноги на ногу противником.
Первый залп оказался не таким удачным как обычно - всего-то восемнадцать танков, четыре крейсера и одна баллистическая ракета. Ну и так, по мелочам, - три полка простой пехоты, семнадцать вертолетов воздушной кавалерии, да заблудившаяся рота спецназа. А тот спутник, что успел удрать за горизонт, боец запомнил в лицо, и решил сбить на следующем витке.
Противник, растерявшийся поначалу, быстро пришел в себя и стремился в новую атаку. Пришлось срочно перегруппироваться за баню, и валить буржуинов, уже стреляя от пуза. Пузо с непривычки, конечно, побаливало и иногда отважно попукивало в воздух спального, но герой сдаваться не собирался. Весело швыряясь гранатами, он отбивал приступ за приступом. И даже когда кончился весь боезапас, он не стал отступать на заставу, а схватил зазевавшийся танк за хобот, и начал им дубасить нападавших...

Когда рассеялся дым и все ядовитые газы были спрятаны в противогаз, с блоком НАТО было покончено. Вот тут-то, выяснить, что за шум, прибежал дежурный. А по следу дежурного и все товарищи офицеры со всем личным составом. Личный состав очень обрадовался победе и пообещал, что полы завтра вымоет сам, не привлекая героя...

Сбивать самолет с НАТОвскими парламентерами боец не стал - товарищ замполит учил, что дело мира - это святое...

Просто настроение такое.

Зима 1981 года. Северная Карелия, вахтовый посёлок 909 военно-строительного отряда, гарнизон Верхняя Хуаппа.

Нет - это просто кайф, вот так лечь после работы на койку в вагончике-бытовке, закурить, пуская дым кольцами, ноющие от ходьбы по глубокому снегу ноги положить на спинку и балдеть. Чуть мигает лампочка под потолком, питающаяся от бензинового мотор-генератора в крайнем маленьком вагончике. Уютно потрескивают горящие поленья в железной печке - один из самых приятных звуков на свете для сердца военного строителя, тянущего службу на лесоповале.
Сам я не курю, но этого мой кайф только полнее - не надо искать курева, не надо терпеть завистливые взгляды товарищей: «Оста-а-авишь покурить, ладно?»
И не оставить нельзя, не по-товарищески, но и кайф от курения ломается, когда сидящий рядом напряженно смотрит на то, как убывает твой чинарик при каждой затяжке.
Но этот кайф недолговечен - подкрадывается, нет, не песец, скука. Приёмник у нас был, старенький раздолбанный транзистор «Филипс», запитывали его от тракторного аккумулятора, но он накрылся, а спецов по радио у нас не нашлось. Это же стройбат, а не ПВО или РВСН. Образованные люди есть и в стройбате, конечно, но больше по строительным и автотракторным специальностям. И без радио настал уже чёрный песец. Поэтому бешенным спросом пользовались газеты, которые привозили нам в лес вместе с продуктами. Из-за отсутствия свежих газет бригадиры поднимали такой хипежь, как и при нехватке курева. А с книгами вообще проблем не было, потому как и книг не было.
Но зимой светлое время суток стремится к нулю, полярная ночь, однако. Да и недолгий светлый полдень приходится на рабочее время. А от чтения при тусклом мигающем свете лампочки начинают слезиться глаза.
Поэтому мы просто лежим на кроватях, изредка поднимаясь, чтобы подложить дрова в печку или отлить по нужде за вагончик, дальше не ходили. И развлекаемся, как можем.
- Андрей!
- А?
- Хуй на!
- Пошёл в жопу.
- Пошёл бы я, да очередь твоя.
Через минуту:
- Андрей!
- Чо?
- Хуй через плечо!
- Отвали, баклан.
Снова.
- Андрей!
- Ну?
- Хер гну!
Опять:
- Андрей?
- Ну?
- Соси хуй бодрей!
- Сосал бы я, да очередь твоя.
Главное в такой развлекухе - не повторяться. Ну и чтобы оппонент заводным был, с таким перепалка особенно интересной получатся.
- Я смотрю, ты наблатыкался, как воробей на помойке. Чё, приблатнёный, что ль?
- А чё, не видно?
- Поди, блатных хуёв насосался!
Снова пауза. Остальные тоже молчат, но слушают с большим интересом. Не принято было, чтобы в такую перепалку вмешивался третий. Тут что главное - не просто ответить, а остроумно, ярко, сочно, с выдумкой. Желательно в рифму.
- Андрей!
Молчание.
- Андрей!
Ни звука.
- Молчишь? В пизде торчишь!
- Андрей!
...
- Молчишь - в пизде торчишь!
Ещё заход:
- Андрей!
- Закрой рот, хуями прёт!
- Отозвался - в пизде остался!
- Андрей!
- Пошёл в жопу!
- Нечем крыть - полезай в пизду картошку рыть!
- Пошёл на хер, скотина, счас пизды дам!
- А она у тебя есть?
Андрей, весь на взводе, запальчиво ответил, не подумав:
- Есть!
- Поздравляю! Чаще подмывайся.
Гулкий ржач всех солдат, валяющихся на койках
- Андрей!
- Я сказал - отгребись! А то пиздюлей навешаю!
- А они у тебя есть?
- Для тебя есть.
- И кто тебе их уже навешал?
Снова ржач, ещё более оглушительный. Забава глупая, признаться. Ну так актёры и публика тоже соответствующие, невзыскательные. Опять же, «без эстетического образования», просто военные строители.
Андрей вскочил с койки и схватил за грудки своего обидчика-дразнильщика, остальные солдаты тут же поднялись, чтобы разнять их и не допустить, чтобы забава перешла в потасовку.
И в это время вдруг, каким-то необъяснимым образом начали тихо петь оконные стёкла, на высокой ноте. Мы уставились на окна со страхом и недоумением: глухая тайга, полная тишина, зловещая темнота за окнами и тихо, но пронзительно подвывающие стёкла. Но вот они начали звенеть громче, но на более низкой ноте, вот они уже стали дребезжать, и наконец до нас донёсся гул. Мы выскочили все на улицу, на ходу накидывая телогрейки и бушлаты. Высоко в небе невидимые нами, прошли два истребителя. Редкие гости в нашей приграничной зоне. А если и летали, то высоко в небе, такие чистые, серебристые, равнодушные к грязным военным строителям, ползающим по пояс в снегу на лесных делянках, продирающихся на трелёвочниках по волоку, тянущими на щите пачку хлыстов на эстакаду, как муравей гусеницу, гоняющих раздолбанные МАЗы, лесовозы и самосвалы по заснеженным дорогам. Быстрокрылые изящные птицы, продукт высоких технологий, управляемые образованнейшими людьми, охваченные полями радаров - они для нас были как пришельцы из космоса. Рядом с ними наши неуклюжие МАЗы, бульдозеры и трелёвочники казались примитивными орудиями пещерных людей. И сами мы были такие же пещерные. С убогими мыслями, примитивными желаниями, и жестокими забавами.
Истребители улетели, а мы всё стояли, закинув головы в пустое небо, в котором остались только яркие звёзды и сполохи северного сияния.
***
В тот день финские истребители отрабатывали учения по перехвату «внезапно вторгшегося самолёта-нарушителя». Согласно гениальному замыслу их генералов, нарушитель должен был вторгнуться со стороны советской границы. И вот на условный перехват условного противника поднялась пара финских истребителей МИГ-21бис. Понятно, советского производства. Закупая у нас оружие, финны не забывали про войну 1939 года. На экранах наших радаров засекли пару скоростных меток, стремительно приближающихся к границе в нашу сторону, и на всякий случай направили им навстречу пару СУ-15ТМ из авиации ПВО. Чтобы «подстраховать» финнов, если те нарушат границу. До стрельбы, скорей всего, дело не дошло бы, отношения с Финляндией тогда были дружественные. Но на всякий случай, чтоб те не забывали, что мы не спим и всё видим. Финские МИГи, выйдя на рубеж перехвата, произвели условный пуск (ракет на консолях не было), и отвернули обратно, в Куопио. Следом отвернули и наши СУшки. Но граница в этом месте - не ровная линеечка, а прихотливо изгибается по речкам и озёрам. И на развороте наши СУ прошли над выступом финской территории. Финны позже направили нашим протест, приложив кальку маршрута наших самолётов. Дипломаты вопрос утрясли, наши принесли извинения, скандал не разгорелся.
***
И мы, изрядно замёрзнув, вернулись в вагончик. Совсем другая жизнь, радостная и тревожная, стремительная и непонятная, богатая нешуточными страстями и событиями, пронеслась мимо нас. Даже не задела, лишь отголоски её донеслись. А мы гниём тут в лесу, осуждённые непонятно за что «выполнять священный долг по защите Родины» с бензопилой и топором в руках.
В своё время Хрущ начал процесс реабилитации репрессированных при Сталине. И тысячи людей хлынули из лагерей на свободу, к вольной жизни. Но вот незадача, они в лагерях непросто сидели, они работали, Точно не знаю вклад зэков в советскую экономику, но он весомый, просто огромный этот вклад. И если не заменить кем-то зэков, то экономика улетит в глубокую задницу. Кто же будет, как в нашем примере, задарма валить лес в жутких условиях? И тогда появился стройбат в том виде, в котором я его застал. Стройбат был и раньше, ещё до войны, но это были вольнонаёмные гражданские люди. Они получали нормальную зарплату и могли, при желании, послать всех в задницу и уволиться, сменить работу.
И возродилось рабство, лицемерно прикрытое военной формой. Для вида даже зарплату мизерную начисляли. Но только на бумаге, на руки давали как и обычным солдатам.
Впрочем, что это я? Не об этом хотел рассказать совсем.
Мы лежали на койках и подавленно молчали. Вот уже и свет, мигнув, погас, заглох генератор в крайнем вагончике. Значит - время отбоя. Но не спалось. И не курилось, только мысль сверлила - за что ж мы тут пропадаем, чем же мы провинились перед Родиной, за что ж она нас так неласково - словно с преступниками.
Эх, Родина, не мать ты, а злая мачеха, разрази тебя сифилис, старая сука!
И тут задира опять начал свою песню:
- Андрей... молчишь - в пизде торчишь.
И тут уже все на него заорали:
- Заткнись, потрох поганый, и без тебя тошно! Ещё раз вякнешь - вылетишь на улицу, на всю ночь. По-эл, сука?
И тот угомонился наконец. Знал, что словами у нас не бросаются, в самом деле выкинут на улицу. Это называлось - выломили с хаты. И будет он потом бегать по чужим вагончикам и жалобно, униженно просить, чтоб его пустили заночевать. Не любили таких.