БЫЛИ "ПАРКЕТНОГО" КРЕЙСЕРА-15 или «впередсмотрящий»

- Новый год, конечно, самый семейный праздник. Но и на корабле его можно встретить замечательно. Как еще столько друзей в одном месте на празднование соберешь. А тут - вся боевая смена.
Так или примерно так успокаивал себя в каюте в новогоднюю ночь старший лейтенант Василий К., надевая за полчаса до звона курантов белую форменную рубашку.
- Офицерскому составу прибыть в большую кают-компанию! - сухо прохрипел динамик корабельной трансляции.
С чувством выполненного долга старлей застегнул последнюю пуговицу, поправил галстук, открыл дверь, и тут по его ушам больно ударил “Аварийной тревогой” висящий в тамбуре звонок боевой сигнализации. Уже на бегу Василий расслышал по-прежнему бесстрастный голос дежурного: “Задымление третьего офицерского коридора!”
Дальше действия опережали мысль:
- Трап... Тамбур... Трап... Кладовка аварийной партии... Ключ?... Молодцы, уже открыли... ИП на шею... Старшина здесь... Долго, долго собираются!... Звено есть?... За мной!... Старшина, соберешь остальных. Всех проверишь!... Бегом!Бегом!... Трап... Коридор... ОУ-5 захвати!... Трап... Коридор... Бля, дыма-то!Рукав раскатать!... По поручню... Кто так воет?Чисто собака Баскервилей... Ах, вот кто! Дверь нах... И вот - что!... Огнетушитель!... Лёша, ты мне должен по жизни! Отбой “Аварийной тревоги!” В ПЭЖ кто-нибудь скажите, ржу, не могу...
Предновогоднюю встряску экипажу “организовал” командир дивизиона движения Алексей М., оставивший мирно выкипать включенный электрический чайник на столе, покрытом оргстеклом. В неравной схватке с раскаленным чайником лист оргстекла потерпел полное поражение и, прихватив за компанию живописно раскиданную по столу документацию, воспламенился. Последствия могли бы быть куда более печальными, если бы первым тревогу не объявил встречавший Новый год на корабле вместе с хозяином добродушный Лешкин дратхаар Митька. Подняв дикий лай, он привлек чье-то внимание к появлению дыма.
- Тащ, Митька на баке стоит,- подошел к Василию матрос. Собравшиеся офицеры направились на бак. Увиденная картина просто умиляла.
Стрелой вылетев из каюты через выбитую дверь, четвероногий герой помчался на бак, добежал до самого флагштока и теперь с тоской глядел с почти десятиметровой высоты форштевня на залив. От возвращения в каюту он категорически отказывался. Судя по всему, полёт в ледяную воду представлялся псу куда меньшим злом, чем испытанный в задымленной каюте страх сгореть заживо. Так и встречал Митька Новый год, в нарушение всех флотских традиций, в офицерской кают-компании. И один из звучавших тостов был: “За нашего лохматого впередсмотрящего”. А Василий, тоже в нарушение традиций, был в кремовой рубашке, потому что белая от копоти стала черной.

БЫЛИ "ПАРКЕТНОГО" КРЕЙСЕРА-14 или «доска позора»

Впечатления новоиспеченного лейтенанта от первых месяцев службы на флоте просто невозможно полно описать находясь в рамках цензуры. Вдвойне трудней приходится избалованным училищной вольницей бывшим «дипломантам», если их непосредственным начальником оказывается человек, не просто нетактичный и грубый, а отшлифовавший за долгий срок корабельной службы примитивное хамство до степени своеобразного искусства.
Именно таким человеком на «паркетном крейсере» был командир БЧ-7 (боевая часть управления - радио-технических средств - прим. Авт.) капитан 2 ранга Корович. Основными «командирскими качествами», о которых так любят упоминать в офицерских характеристиках, он считал исключительно умение громко и долго, хотя и однообразно, материться, и навык чувствительно «придавить» двумя центнерами своего расплывшегося тела субтильного лейтенантика в узком коридоре. Экзекуции осуществлялись прилюдно и чаще всего, что самое обидное, беспричинно, за что лейтенанты-управленцы со всем пылом молодости его искренне ненавидели. При этом Корович, надо отдать ему должное, был хорошим специалистом.
Лейтенант К. служил в другой боевой части, но искренне сочувствовал товарищам. И тем не менее, зайдя в гости домой к приятелю-гидроаккустику, он был поражен. В коридоре каждого входящего встречал гигантский лист ватмана, на котором почти полуметровыми аккуратными буквами было выведено: «ПОЗОР КОРОВИЧАМ ВСЕХ МАСТЕЙ!»
- А, это у меня жена развлекается. «Второй фронт» открыла - поддерживает морально, - прокомментировал хозяин квартиры, - Так что ему нас не победить! Мы своё возьмем.
И ведь как в воду глядел. Через N-ое количество лет именно он превратился в оперативного начальника того самого Коровича и не отказывал себе в удовольствии периодически «построить» по телефону оперативной связи бывшего начальника. Но делал это всегда предельно выдержанно.
- Знаешь, - говорил, - вроде бы и хочется его обматерить, и повод есть... А как вспомню плакат. Не-е-ет, думаю. Мы - другой масти!

Последний рейс

Если в Анадыре, при северном ветре, во время разбега на взлете, посмотреть направо, то можно увидеть, как на сопку «Мария», вдоль которой тянется взлетная полоса, карабкается едва видимая отсюда дорога. Мои дороги - это, в основном, тундра, по которой проехали больше одного раза, а если один - то это просто след. Но эта дорога отличается от обычной моей дороги. Она отсыпана щебнем, по ней может проехать даже ГАЗ-69, если все в порядке с формулой 4х4 и водитель закусывал. Потому что она строилась, как дублирующая на глубоко скрытую меж сопок пусковую площадку РВСН, что означает «Ракетные Войска Стратегического Назначения». Никто еще не знает, что до развала Союза осталось 11 лет, но по дороге это уже можно предсказать. Она размыта весенними ручьями, мост через большой ручей рухнул, там только вброд...
Еду на ГАЗ-47. Ровесник АК-47. Уютный, теплый Гусеничный Транспортер Средний, ГТС. Снега пока немного, дорога просматривается. Скоро ее заметет совсем, декабрь на Чукотке, за бортом -25, полная луна, тихо, ни ветерка. Поэтому эта дорога сейчас - это так, отдых. Но он скоро кончится. Как только мы перевалим за перевал, я тяну правый фрикцион, и эта дорога пустеет. Мне нечего делать в РВСН, мне домой, в тундру.
Это мой последний рейс, вот приеду, поменяю тормозные ленты на левом фрикционе, левая гусеница совсем не тормозит, сдам технику и навсегда улечу на материк. Сколько раз мне снился кошмарный сон, будто я навсегда уехал с Чукотки! Просыпался и с облегчением понимал, что это всего лишь сон, никуда я не уехал. И вот теперь, очень скоро, кошмар превратиться в явь...
Начинается другая дорога, та, где проехали много больше одного раза. Есть по той дороге прелестная речушка со странным названием «Раскокурка», которая рождается от слияния двух ручьев. Там раньше все заросло гектарами кустарника, в котором в изобилии водились зайцы, и произрастал в больших количествах «Золотой Корень», усердно собираемый женами некоторых, уставших от жизни, покорителей Северного Сияния. Теперь этот кустарник вместе с Золотым Корнем покорители распихали бульдозерами по сторонам, потому что под ними неугомонные геологи нашли настоящее золото, и теперь там, на относительно сухом пригорке стоит летний поселок, с большими армейскими палатками 7х21, столовой и банькой.
Как-то летом в этой баньке зашел разговор о новом для нас явлении - каратэ. И бульдозерист по кличке «По Сути Дела» доказывал, что это трюкачество, не может такого быть, чтобы голой рукой... А парился с нами молоденький парень, только отслуживший в армии. Обычный хлопец, с виду - не Шварценегер, служил в десантных войсках. Он и говорит, что, мол, нам в армии кое-какие элементы показывали, тренировали. По Сути Дела, по обыкновению, принялся горячо рассказывать парню, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! И потребовал доказательств. Вышли мы из баньки. Рядом недостроенная палатка. Парень берет доску, скорее даже стропило, 60х120 миллиметров в сечении и пристраивает на две опоры. По Сути Дела посмеивается, мы смеемся над обоими, я достаю Беломорину, прикуриваю и вдруг ХРЯСЬ! Стропило пополам! Мы не успели даже сообразить, как это произошло. По Сути Дела хватает следующее стропило, проверяет его на прочность, сам устанавливает. - Ну-ка повтори. Тут уж мы собрались, сконцентрировались, смотрим во все глаза. Парень несколько секунд смотрит на это бревно, затем короткий взмах рукой - и аккуратно перерубленное пополам голой рукой стропило лежит у его ног. Я чуть не подавился Беломориной, По Сути Дела схватил зачем - то половину стропила и принялся ее рассматривать. Затем, издав какой-то невоспроизводимый звук, в котором слегка угадывалась гласная «ё», метнулся к баньке и схватил топор с приваренной полутораметровой железной ручкой. Пристроив очередное стропило поудобней, взмахнул топором. Казнить стропило ему удалось с третьего раза!!! Правда, топор был туповат, но ведь острей, чем голая ладонь...
Я не останавливаясь проезжаю через безлюдный поселок, только мельком глянув на снег у крылечек палаток да баньки - нет ли там следов, может, занесло кого. Но повсюду только заячьи следы, и я, прибавив газу, карабкаюсь на следующую сопку. Подъем становиться всё круче, я перебрасываю передачи, в самом конце иду на первой. И тут чувствую ритмичное подергивание по правому борту. Что-то с правой гусеницей. Останавливаться на таком подъеме не имеет смысла, левого тормоза нет, да и до вершины рукой подать. А там сопка плоская, снег с нее ветром сдуло, там и разберемся! Да и может, это просто в поселке какую-нибудь железяку зажевал правым траком.
Вот и вершина. Ровная, плоская, широкая. Подергивание прекратилось, но проверить надо. Жаль, луна слева. Хватаю фонарик, выпрыгиваю из кабины, вездеход идет на первой передаче. Захожу справа и на ходу осматриваю медленно перематывающуюся гусеницу. Несколько оборотов, ничего подозрительного. Запрыгиваю обратно, все в порядке. Резко разгоняюсь, вездеход по такому покрытию бежит километров под 60, никаких рывков нет, можно расслабиться.
Через пару километров эта автострада кончается, доворот влево и крутенький почти прямой спуск метров 500. Чуть сбрасываю газ перед поворотом, подтормаживая двигателем, тяну левый фрикцион и добавляю газ. Вхожу в поворот, и тут сильный рывок, и я несусь вниз по спуску, а правая гусеница остается на повороте. Тормозить нечем. Да и на таком спуске торможение одной левой развернуло бы поперек спуска, а на такой скорости могло бы и опрокинуть. Но об этом думать некогда. Пытаюсь оборотами двигателя держать вездеход вдоль спуска. Каким-то чудом это удается, и я с полного хода, подняв тучу снега, влетаю в занесенный снегом ручей. Тьфу! Закрыть жалюзи на радиаторе, достать Беломор, прикурить, почесать затылок! Беру кувалду, короткий трос, одеваю шапку, куртку.
Поперек склона не развернуло - хорошо.
Ветра нет - хорошо.
Луна полная - хорошо.
Двигатель работает, как часы - хорошо.
Я внизу, гусеница наверху - хорошо.
До гусеницы 500 метров - плохо!
Поднимаюсь по склону к гусенице. Лежит, родная, блестит под луной, подмигивая лопнувшим траком. Отсчитываю десять траков, выбиваю палец, цепляю трос, и какую песню надо петь? - Правильно, «Эй, ухнем»! Подтаскиваю к вездеходу. Отдышаться, Беломор, вперед! И всего за восемь Беломорин гусеница перетащена к вездеходу. Слава табачной фабрике N1 объединения Лентабак имени Урицкого.
Вот и гусеница на месте, я качу дальше и размышляю над последним чукотским приветом. А ведь мороз мог быть не - 25, а - 40, не лунная тихая ночь, а западный ветер Хиус, метров 30 - 40 в секунду. Сколько раз я бродил на ощупь, открыв люк и глядя на звезды, мутно виднеющиеся только почти в зените. А вперед смотреть бесполезно. Если ехать против ветра, то при включенном ближнем свете фар можно что-то увидеть в паре метров, а по ветру и капота не увидишь. Или восточная пурга, метров 45 - 50. Меня заставала на том перевале через Марию как - то в 1978 году, 55 метров, пару дней из ЗИЛа нос не высунуть... Но это, как сейчас принято говорить, другая история... Так что это любимая Чукотка просто потрепала меня ласково по волосам на прощание.
Чтобы помнил.

Нашла коса на болт, или заполярный Виннету.
Было это в давно прошедшее (этакий плюсквам - а может, к ним - перфектум)время. Довелось рассказчику служить в краях, о которых поют весьма курчаво:"Нью-Игарка, мадам!
Лос-Дудинка... И какой-то поселок ТиксИ". Но это в песне, а в жизни много хуже. Одним из этого самого "много" была наша кормораздача, сиречь кухня. Так как часть наша сидела довольно далеко от центров мировой цивилизации, хлеб пекли здесь же, "в расположении", так сказать. Т.е. в расположении части, а к нам на точку его возили. Черт его знает, может, во время перевозки хлеб подвергался воздействию неизвестных науке сил, а может его подменяли пришельцы, на своих тарелках к нам прилетевшие, но доходивший до нас продукт представлял собой нечто полусырое и сгоревшее одновременно. Резать ЭТО было сущим наказанием. Плюс к тому попадались в ЭТОМ и посторонние предметы типа веревок от мешков с мукой и "тому прочего", как говорил наш прапор Саша Теплов. Все вышеописанное и создало благодатную почву для собственно истории. "Сконапель истоар", или как там у Гоголя... Где-то на исходе моего первого года пребывания в рядах нас осчастливили новым командиром. Пыли новая метла поднимала дюже много. Причем везде. В том числе и там, где нас кормили - в столовой. После бесплодных попыток что-то изменить "метла" притихла. Оказалось, это было затишье перед бурей, ибо однажды с грузовика, привозившего жрачку (сорри, но иначе я это назвать даже по прошествии 13-ти лет не могу), сняли таинственный ящик. В нем заключался АГРЕГАТ. После того, как оный АГРЕГАТ восстал из кучи запчастей, обнаружилось, что это электрическая хлеборезка. НО КАКАЯ!!! Наверное, это был механизм, первоначально предназначавшийся для шинковки рельсов. Кто был виновником появления на свет этой дурмашины, мы не осмеливались даже гадать. Венцом всего был НОЖ. Он представлял собой сектор из добротно закаленной стали, причем таких размеров, что в народе, собиравшем АГРЕГАТ (а были среди нас и электрики в гражданской жизни, и слесарь даже один, и прочие кулибины), возникло крайне нездоровое оживление. Тут необходимо сделать отступление. Сборка и монтаж чудо-оружия производились, ессно, "в свободное от..." время. Так как состава был недокомплект, через день на ремень, то понятно, что все работы, отнимавшие время у сна, ненавиделись люто. Как и инициатор этих работ. И ВОТ НАСТАЛ ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ! ТОржественно запущенный трансплюкатор выл и стонал, НОЖ вертелся, податчик двигался - все путем. Счастливый по самое не могу благодетель наш встал возле и "возгласил гласом велиим" - ЗАГРУЖАЙ! Во чрево была загружена свежедоставленная буханка, и несколько ломтей были благополучно нарезаны. Все расслабились, И ТУТ!!! Во глубине сибирских руд, т.е. буханки, таился здоровый БОЛТ. Налетевший на него с дикой скоростью нож был ,как оказалось, перекален, и лопнул с диким хрустом и скрежетом. Осколки его разлетелись кто куда. После того, как команда "испытателей" подняла головы, обнаружилось, что на пол не бросился только один человек - САМИ ЗНАЕТЕ, КТО... Он жутко дрожал и мало что не обкакался. Причину мы поняли несколько позже. В стене столовой засел немалый обломок НОЖА, подобно томагавку пригвоздивший к этой самой стене фуражку героя дня. Остаток службы мы прожили тихо-мирно, никаких инициатив более не случалось, зато наш славный руководитель в знак второго рождения получил новое имя. Те, кто не догадался, какое именно, пусть перечитают заглавие этой, в общем-то, немудрящей истории.

Навеянно воспоминаниями об Андроповском призыве...
Итак. Хабаровск, Политен 1988 г. Вчерашние дембеля, а ныне студенты второго курса Факультета Электронной техники загоняются на военную кафедру, дабы подготовить через 3 года из них бравых лейтенантов. А на «военку», надо сказать, ходить студенты должны были в костюмах, военных рубашках и военных же галстуках. Да только кто же в своем уме после двух лет службы так оденется? Итак, день ИКС! Разношерстная толпа пытается встать по стойке «смирно», но их потрясывает от гогота. Многие в силу специфики службы и майора-то редко видели, а тут целый подполковник взводом командует! Да и подполковник с «Бандой Махно» впервые столкнулся, он солдат-то на стаже, да в кино видал, а тут толпа дембелей. «СМИ_И_И_ИРНО!!!!ПОЧЕМУ НЕ В ФОРМЕ!!! ПОЧЕМУ НЕ ПОДСТРИЖЕННЫ!!!!» И, наконец, истеричное: «Всем ВОООООН!!!! Будет доложено декану! Чтобы без формы не приходили !!!!» Право! Зря он это сказал... Через неделю в Политен заходили странные студенты. «У всех, кто это видел, в душе родился стон...»! Они шли в форме! В СВОЕЙ ДЕМБЕЛЬСКОЙ ФОРМЕ!!!
Танкисты в черных комбинезонах, пограничники в тогда только появившихся камуфляжах и зеленых фуражках, у десантуры китель заглажен до бляхи... Ботинки скошены, сапоги в гармошку... И у всех по пол-ведра медалей!!!
Бедные подполковники, только руками махнули... И...опять всех разогнали. После «Совета в Филях» раздухарившихся «запасников СА» посетил декан с отеческой речью, которая сводилась к разрешению ходить в гражданке. Но машину было уже не остановить... Еще через неделю они пришли в гражданке...Но какой!!!! Только два примера: Совершенно лысый «Металлист» в рваных джинсах, проклепанной куртке и обрезанных перчатках и супер-модный «чувак» весь в «вареном» костюме с огромным алым плейером на боку...
Вообщем, когда через год из армии вернулся наш призыв по аудиториям бегали все-те же подполковники и давали подписать бумагу, в которой мы отказывались от военной кафедры. При этом они заглядывали в глаза и проникновенно говорили: «Но ведь ты тогда никогда не станешь лейтенантом. Вот так я и не стал лейтенантом. Зато имел дополнительный выходной в середине недели.