Были «пакетного» крейсера N69 или "бенефис"

Капитан-лейтенант Виталий Алёхин шагал по Москве в приподнятом настроении. Ему просто неприлично повезло. Грозившая нервотрепкой командировка завершилась настолько успешно и быстро, что Виталию хватило времени на задушевную встречу с осевшими в столице бывшими однокурсниками. Голову туманил хмель не столько от выпитого на мальчишнике, сколько от воспоминаний о курсантских временах и разговоров со старыми друзьями. На душе было светло и радостно.
И судьба, конечно, не смогла этого перенести.
Стоило только Алехину зайти в вестибюль метро, как буквально над ухом прогремело:
- Капитан, почему не приветствуете!?
- Здра-а-асьте! - раздраженно бросил через плечо уязвленный таким вызывающим игнорированием своего флотского происхождения офицер, и через мгновение понял, что явно поторопился с ответом. За спиной стояли два подполковника с бляхами «Военная комендатура» на груди. Патрульные замерли, пораженные ответом. Один шумно, как гончая, потянул носом и удовлетворенно констатировал:
- Пил!
- Ваши документы! - неумолимо протянул руку другой.
Ситуация требовала нестандартного решения, и оно было мгновенно найдено.
Алёхин с улыбкой развернулся:
- Да я это, я! Не ошиблись! Вот! - он натянул поглубже фуражку, сделал серьёзное лицо и поднёс к губам воображаемый микрофон, - Пятый отсек к стрельбе готов! Или нет, лучше этот эпизод, - поднял над головой сжатую в кулак руку и резко опустил, - Первая - сошла!!!
Разыгранная сценка произвела на офицеров комендатуры неизгладимое впечатление. Один так и застыл с вытянутой за документами рукой, беззвучно, как рыба, открывая и закрывая рот. Второй отступил на шаг и настороженно осмотрел Алёхина. Тот непринужденно улыбался.
- Документики всё-таки предъявите, - собрался-таки с духом вымолвить первый подполковник.
- Ещё сомневаетесь? Вот, смотрите! - каплей извлек из внутреннего кармана тужурки... паспорт. Паспорт у офицера до середины 90-х годов был большой редкостью. Но поскольку в ходе укрепления «незалежности» власти Украины неожиданно перестали признавать удостоверение офицера российских Вооруженных Сил за документ, достаточный для пересечения границы, а Алёхина как раз в это время направили в командировку на заводы Николаева, то ему пришлось по приказу командования обзавестись краснокожей книжицей. И сейчас он с гордостью демонстрировал разворот с собственной фотографией:
- Видите? Не обманываю - Алёхин Виталий Юрьевич собственной персоной.
Патрульные недоверчиво рассматривали документ, а каплей непринужденно добавил:
- Я специально не стал никаких сценических псевдонимов брать, на собственной фамилии остался.
- Псевдонимов? - вскинулся один из подполковников.
- Ну да. Артист Алёхин - разве не звучит? Так зачем мне что-то для афиши специально придумывать? Вы ведь в Доме Офицеров фильм смотрели? Так это черновой вариант был, - заговорщицки добавил, импровизируя, Виталий, - А съёмки только сегодня закончились. И окончательное название утвердили - «Северная навигация». По этому поводу и выпили. А на съёмочной площадке мы ни-ни. Даже в той сцене, где орден обмывали, обычную воду пили. Ну да что я у вас время отнимаю. Вы же автограф хотели? Где расписаться?
Один из патрульных, ухмыляясь, вытянул из кармана авторучку и какой-то бланк:
- Здесь, пожалуйста.
Алехин, продолжая сыпать выдуманными на ходу подробностями "сценической жизни", что-то быстро чиркнул на бумаге, распрощался, нырнул через турникеты и скрылся за поручнями эскалатора.
- Стоять! Капитан-лейтенант! Стой!!! Не, ну не сука?
В поисках сочувствия один патрульный протянул "автограф" другому.
На бланке над размашистой подписью значилось:
"Удачной охоты! Командир дивизиона капитан-лейтенант Алехин, Северный Флот".
- Сука, конечно. - подполковник, отсмеявшись, смял бумагу и бросил в ближайшую урну. - Но какой молодец!

АЛАМБАЙ

Горячая пора на Чукотке - лето. Никто, кроме товарищей с совсем уж специфичными запросами, не ходит в отпуск зимой. Март и разные «...бри» - уже наказание. Хочется солнца, зелени, лета, фруктов (на которые до отъезда на Севера смотреть не хотел), холодного пива с жареной картошкой, салата из помидоров с лучком и сметаной. Вообще хочется странных вещей. Я, например, один отпуск сошел с ума на шпротном паштете с холодным молоком. Жрал банками. Урча, намазывал на толстые куски «Бородинского» и запивал большими глотками молока, с трудом сглатывая. Другой отпуск меня пробило на йогурты типа "Данон". В маленьких упаковках для еды ложкой. В первый день слопал штук 8. 2-й и 3-й дни лежал с температурой 38, ибо в каждом из йогуртов оказалось 1,5 суточных нормы железа. Когда вышел из комы, на вопрос жены: «Может, поешь чего-нибудь?», пробормотал: «Еще йогурта». Выпросил еще 3 «дозы» и снова ушел в себя на пару дней. Наелся. Теперь йогурт употребляю только питьевой, со сроком годности, отличным от бесконечного.
И всем хочется того же. Чего-то своего, но осуществимого только летом и на «материке». Ибо на родной Чукотке, в Бухте Провидения, круглый год макароны, мороженое мясо, консервы да крупы. Ни яиц, ни молока, ни пива в магазинах не купить. Картошки, капусты, лука и пр. хватает на 2-3 месяца после прихода корабля (в ноябре), а потом все это в консервировано-сушеном виде. Видели когда-нибудь консервированную картошку в литровых жестяных банках? Ну и дай бог вам этого и дальше не видеть. Короче, отпуск - это событие, к которому готовятся целый год, копят (а куда их девать в снегах?) деньги, планируют покупки, поездки, визиты. Но первую неделю просто балдеют от зелени, поглощают тоннами фрукты\овощи\пиво и исполняют свои странные желания. Обратно возвращаются усталые, пресыщенные, морщащиеся от слов «фрукты» и «пиво», обремененные многочисленным багажом. Как протаскиваются на рейс эти мешки, коробки и баулы через кордоны службы перевозок на борт Ил-62 - отдельная песня. Результат же легко можно наблюдать в гостинице Анадырского аэропорта, где в каждом номере громоздятся чемоданы, сумки, телевизоры, видаки, компьютеры, аудиоцентры, кухонные комбайны, микроволновки, хлебопечки... У нас с женой меньше 100 кг. на двоих не было никогда. Самым тяжким этапом были три перебежки: от вагона на вокзале до метро, пересадка на «зеленую» ветку и от метро до домодедовского автобуса.
А сколько разговоров в гостинице: где был, что делал, что ел, что почем куплено, как протащено на борт самолета. Компьютеры тут же распаковываются, ибо сидеть, скорее всего, придется долго. Если проскакиваешь Анадырь одним днем - считай, что второй раз в отпуске побывал. Чаще приходится сидеть на чемоданах в номере гостиницы дня 3-4, а то и две недели. Если повезет со свободным номером. А если нет - то в зале ожидания. Есть еще вариант попасть на погранзаставу «Аэропорт», но туда старшина с начальником тоже всех подряд не пустят. Ибо ни разместить ни прокормить такую ораву не смогут. А самолетов нет. Наши самолетчики наполовину в отпусках (да вот он же я и лечу, собственно), а оставшиеся в разгонах по всему Северу. А на гражданский билетов нет. А если есть, то по воинскому требованию не дают. А денег нет. Последние ушли, чтобы пропихнуть нажитое непосильным трудом через домодедовских грузчиков. А жрать хочется. А билетов нет. И своего, пограничного, самолета нет. И жить негде. И так неделю. Вот и отпуск насмарку. Изредка попадались красивые варианты - прилетаешь в Анадырь, а тебя с нетерпением ждет на стоянке родной Ан-26. Ибо второй экипаж улетает в отпуск тем же Илом, что привез тебя домой. И прямо с борта московского рейса заходишь в родную кабину, надеваешь гарнитуру - и в воздух. Ну, пока там старый экипаж подписывается, сбегаешь за багажом в аэропорт. Красота. Я так один раз всего раз попал.
А в тот раз как раз швах вышел. Денег на донышке, народу в гостинице - битком, на заставу не берут, своего борта нет и не будет - улетел на Камчатку, гражданские накопили пассажиров на Провидения на 2 или 3 рейса вперед - погоды не было. И вдруг... На следующее утро после нашего прилета появляется ОН. Зам. командира погранотряда по автобронетехнике. Татарин. Но хороший. У татар вообще середины я не встречал. Либо душа-человек, либо хоть вешайся. Принесенная замкоманча весть была своеобразной: самолета ждать до морковкина заговенья (это он по ЗАСу из комендатуры с другого берега залива только что узнал), но МО (военные) занимается ликвидацией запасов ГСМ в Провидения, для чего выделен танкер «Аламбай», который совершает регулярные рейсы по маршруту Анадырь - Провидения. Спросил, кто готов переквалифицироваться в моряки и уехал на переговоры. Согласились не все. Примерно процентов 50% от сидельцев. Среди них только 2 женщины. В том числе, моя жена (гордюсь!). Остальные были холостяками из вертолетчиков, молодые пограничники и, собственно, автор идеи. Всего человек 12. Через пару часов переговорщик вернулся слегка подшофе. «Первая партия - в машину». За 3-4 ходки старенький скрипучий «комендатурский» УАЗик перетаскал всех желающих вместе с их барахлом к борту "Аламбая". С шутками - прибаутками затащили барахло на борт и разместились по каютам. Жена, вторая девушка с пацаном лет 7 и я разместились в одной 4 местной каюте, холостяков растолкали по другим. Тут же, после краткого инструктажа на палубе небритым мужиком в остатках морской формы (видимо, старпом), выяснилось, что пароход отходит завтра, следовательно, заплатить придется за 2 дня пребывания на этом чуде враждебной техники. Мы быстренько сообразили между собой требуемую сумму (причем мы с женой залезли к кому-то в долги), вручили их старпому и более к нам никто из команды до момента схода не приставал. На остатки денег Набиулин (зам. команча) сгонял на УАЗике за водкой и разумным минимумом (хлеб, "доширак" и сосиски в вакуум-пачках) закуски. Первый день под водочку, «преф», «тысячу» и «кинга» прошел просто на ура. С большим трудом жена вечером извлекла меня на палубу из вкусно пахнущей "дошираком" каюты на воздух. Наградой стал изумительный по краскам закат. Вытянувшиеся горизонтальными лентами вдоль горизонта облака отливали всеми оттенками багряно-лиловых, а также желтых, оранжевых и синих тонов, искажая формы огромного красного шара Солнца. Приправой к этому великолепию служили вездесущие, вечно голодные, крупные и злые анадырские комары. Танкер казался обезлюдевшим. За время пребывания на нем мимо прошмыгнуло только 3-4 представителя команды. Да репродукторы на стенке каждой каюты создавали эффект присутствия, каждые 4 часа сзывая на вахту. Жена осмелилась посетить гальюн. Тут ее ждал шок в виде военно-морского минимализма. Искомое помещение представляло собой длинную низенькую комнату с длинным постаментом с одной стороны и металлическим желобом с другой. На постаменте было обозначено чашами «Генуя» с полдесятка «посадочных мест». Без каких-либо перегородок. Двери не было вообще, зато в качестве компенсации на входе имелся высокий порожек-комингс, о который надо было не запнуться. Тех же, кто смотрел под ноги, подстерегал сюрприз в виде такого же «косячка» вверху. Так что удар по лбу был практически гарантирован. Да, про запах забыл. Весьма устойчивый. Весьма. Меня выставили на стражу, после чего это стало моей штатной обязанностью на время путешествия для обеих «морячек». Вообще, пароход отличался такой «жилой» запущенностью, как старый, но крепкий деревенский дом. Снаружи ржаво-ободранный. Внутри тоже местами ржавый, но закрашенный слоев в 20. Тесный и весьма запутанный. Работяга.
Скоро позвали на ужин. Все добросовестно (деньги плочены) наелись макарон с котлетой, запив несколькими кружками чая с душистым хлебом с маслом. Испортить благостное умиротворение от того, что ты сыт, пристроен и решен вопрос с проездом домой, не смогли даже комары. Ночь прошла на редкость хорошо. Танкер мягко покачивало у причала, вентиляция работала исправно, и даже тесноватая койка и опять-таки комары не помешали нам выспаться.
А утром приплыли белухи. Это такие здоровенные лобастые северные дельфины. И пока мы «разводили пары» и выходили из залива, они сопровождали нас, солидно пофыркивая, визгливо поскрипывая и поглядывая из-под воды хитрыми и умными глазами. Перед выходом нас ждал завтрак. Макароны по-флотски и куча оладий с вареньем к чаю. Я съел, сколько смог. Весь день до обеда гулял по палубе, читал, заглядывал к соседям, но они после ночных посиделок дрыхли как сурки. К обеду вышли не все. А "Аламбай" тем временем уже покинул спокойные воды Анадырского залива и устья реки Великой и вышел в океан. Ветерок посвежел, брызги разбиваемых носом танкера волн залетали в иллюминаторы. Пришлось закрыть. Что было на обед, не помню, но съел все (деньги плочены), жена со второй девушкой вяло поковыряли второе, пограничников было не видать, а вот холостяки-вертолетчики к обеду отоспались и с аппетитом восстановили статус-кво, радуя буфетчицу (она же кок) своими мощными сытыми лицами. Перекинулись в тысчонку, сводил дам по очереди «до ветру» (чего-то они там повизгивали на особо удачных волнах. Пытались, небось, удержаться на «постаменте»), а там и ужин подоспел с неизменной на Чукотке красной рыбой и (даже!) картошкой. Легли спать.
А ночью случился шторм. 4-5 баллов, как нам утром сказали. Я проснулся от качки часа в 4. И снова уснул. Надо сказать, что моя с женой (двухярусная) койка стояла поперек курса корабля, а девушка с ребенком были расположены параллельно плоскости симметрии судна. Поскольку качка была бортовая, то нашу соседку с пацаном болтало с бока на бок, а нас с женой в направлении голова-ноги. Часов в шесть меня разбудили. Выгулял женщин (долго они над рукомойником зависали), глянул на зелененького пацана и полез к себе. Но уснуть не мог. Желудок непрерывно ездил по организму, то сморщиваясь старым презервативом в районе горла, то вытягиваясь этаким гольфиком до самой прямой кишки. К тому же легкая килевая составляющая качки заставляла растопыриваться в койке, чтобы не перекатиться через низенький бортик прямо на палубу. Так жить нельзя, подумал я, и полез по трапу на уровень выше, в столовую. Буфетчица округлила глаза, но позавтракать дала. Я набил брюхо кашей, зафиксировал ее неизменными маслянистыми оладьями и отправился досыпать. Кроме меня и вертолетчиков к завтраку никто из пассажиров не вышел. Тяжелый желудок, уютно устроившись внутри, больше не елозил по организму, занявшись своими прямыми обязанностями, что позволило мне всхрапнуть еще часик. Проснувшись, я обвел глазами каюту и был встречен тремя парами глаз в стиле «какающая мышка». Но если пацан бегал в гальюн сам, то девушки с нетерпением ждали меня. Выгулял. Гальюн представлял собой еще более отвратное зрелище, чем до шторма. Предложил женщинам позавтракать, живописуя прелести оладий с вареньем и крепким чаем, после чего пришлось срочно выгуливать их по второму разу. Тьфу. Отвел на палубу, где им вскоре и полегчало. Тем временем волны улеглись, и "Аламбай" втянулся в полосу плотного прибрежного тумана, который в летнее время тонким одеялом постоянно затягивает окрестности Бухты Провидения вместе с аэропортом. Сквозь него хорошо видно голубое безоблачное небо и светит солнце, а летать нельзя.
Шныряющие по палубе подозрительные личности (команда танкера гражданская) с легкой жалостью смотрят на женщин и с легким уважением на меня. Тут же прогуливается капитан щеголевато, но странно одетый в сандалии при гражданской морской форме. Учуяв облегчение, поползли наверх, на воздух, измученные и бледные пассажиры. Изрядно контрастируют с их лицами розовые довольные рожицы штурманов-вертолетчиков. Сразу видно, кто как провел ночь. Окрестные сопки приобрели узнаваемый вид, показался вход в бухту Комсомольская. На палубе стало оживленнее, из репродуктора на рубке временами похрюкивали какие-то команды. Капитан гулял.
Войдя в Комсомольскую, наше «такси» проскочило почти до самого конца, после чего на воду был спущен оранжевый как апельсин спасательный катер, и нас в 3 рейса перевезли на прибрежные камни. Набиулин по городскому телефону от ГСМщиков вызвал кунг из погранотряда, и наш анабазис был окончен.
Так что теперь я могу считать себя заядлым моряком. Я знаю команды: «По местам стоять, с якоря сниматься», «По местам стоять на якорь становиться», умею пользоваться гальюном, есть, не теряя аппетита и спать в шторм. Умею правильно (лицом вперед) спускаться по трапу. Почему-то только жену уже 10 лет спустя при слове «Аламбай» сотрясает нервная дрожь. Ну, им сухопутным, нас не понять.

Товарищ Крысюк

Среди многочисленных достоинств крысиного племени есть один, который на протяжении веков не подвластен пониманию многим поколениям мореходов. Крысы беззаветно любят флот и стремятся туда всем своим крысиным существом с поразительной настойчивостью, несмотря на то, что упомянутые выше поколения моряков с той же настойчивостью их усердно истребляют. Они появляются на корабле с момента закладки и уходят с него лишь с его гибелью в бою или в мартеновской печи. И ни одно хитроумное приспособление, которые тысячами изготавливают артели слепых и глухих для нужд флота, ни яды, ни газы не способны извести это живучее племя. Может, им хорошо в тёплой атмосфере морского товарищества, а может, им просто нравится путешествовать «на халяву» по всему миру, не затрачивая при этом особых усилий - это уже вопрос риторический. Бороться с этой напастью и прекратить доступ вражьей силы на корабли можно разве что, заселив корабельные недра котами на стадии постройки. Но они, как известно, не очень любят резину и прочие изоляционные материалы, в отличие от грызунов. Злодеи быстро сменили пищевую ориентацию и весело принялись поедать изоляцию корабельных кабелей. Причём наличие напряжения в этих кабелях их нисколько не беспокоило, а лишь добавляло вкусовых ощущений. Оказалось, что для них это дело - первое лакомство, почти как для олигарха чёрная икра. Многие моряки всерьез думают, что при поступлении команды: «Всем покинуть корабль!» (Не дай бог, конечно!), хитрые зверьки первыми займут место в спасательных плотах и шлюпках, сами спустятся на воду, и, отдав концы, запустят двигатели и покинут погибающий корабль со всем его населением. И если люди считают себя на корабле хозяевами, то крысам на это ровным счётом наплевать. Они обитают там, куда ни один нормальный матрос не полезет даже за десять суток отпуска, а ночью они вообще царствуют безраздельно.
* * *
На флагмане Балтийского флота, носившим гордое революционное имя, от карася до годка ходило предание о том, что давным-давно, в славные пятидесятые годы, когда крейсер ещё являл собой чудо военно-морской науки, но кроме экипажа уже был заселён хвостатыми пассажирами, на самом высоком уровне было принято решение этих самых пассажиров истребить с предельной пролетарской ненавистью.
Командование крейсера, трезво пораскинув умом, пришло к общему мнению, что ни одно из существующих на тот момент антикрысиных средств к блицкригу не приведёт. Корабль на самом деле был огромен, и даже старожилы, просоленные и обветренные как скалы, не знали все его закутки и шхеры досконально. Посему отцы-командиры, воспитанные на романтических произведениях литературы о морском быте предков и собственном опыте, приняли решение взрастить, так сказать, в своей среде «крысиного волка». Лишь это древнее, как мир, средство многие века считалось панацеей от крысиной напасти.
Для создания «своей среды» боцман, который и был назначен руководителем этой операции, выделил металлическую бочку, которая была установлена в одном из изолированных помещений машинного отделения корабля. В бочку были посажены шесть, именно шесть, не больше ни меньше, отборных, а потому отнюдь не малых размеров представителей враждебного племени. Из древней легенды следовало, что без пищи крысы со временем начнут поедать своих более слабых соплеменников. Победивший в этой суровой битве экземпляр станет настоящим каннибалом и ничем, кроме своих сородичей, питаться больше никогда не будет. Через некоторое время проголодавшийся зверь выпускался в свою естественную среду обитания и устраивал среди своих соплеменников настоящую резню. Свои же, понимая, что им уготована учесть еды, должны были от страха стремительно сойти на берег.
Вся процедура была проделана в полном соответствии с древним преданием. Но как всегда, без странностей не обошлось. Когда пришло время выпускать голодного монстра осваивать охотничьи угодья в недрах корабля и произошло то, от чего у моряков, услышавших эту историю от своих сослуживцев, да ещё и в тёмном кубрике, волосы на всех местах дыбом вставали.
Выпущенный сиделец не торопился уходить. Он как-то вразвалочку прошёлся по плитам машинного отделения, как будто понимая, что люди его никогда больше не тронут.
Зверь остановился перед отверстием в трубе вентиляции и повернул к своим тюремщикам голову с огромными жёлтыми резцами. Его тёмные глаза горели такой злобой и ненавистью, что некоторые слабохарактерные присутствующие пулей бросились вверх по трапу, матерясь и сметая всё на своём пути. Выразив присутствующим своё полное презрение, крысиный волк с трудом протиснулся в вентиляционный короб и исчез. Больше его никто и никогда не видел, но среди матросов корабля его с этих пор почтительно именовали не иначе, как товарищ Крысюк.
Вредоносных зверьков не убавилось, легендарное средство не сработало! Всё-таки в морских рассказах велика доля романтики. Спустя некоторое время многие стали замечать, что зверьки стали как-то организованней, и предположили, что вместо крысиного волка взрастили крысиного короля.
Крайним, которого по старой флотской традиции назначили и наказали, оказался начальник медслужбы, который, как не странно, совсем не огорчился списанию на берег. Вслед за доктором на пенсию попросился и боцман крейсера. Старого мичмана, который был ветераном корабля, долго уговаривали послужить ещё, хотя бы на берегу, для воспитания у молодого поколения балтийских матросов чувства патриотизма и гордости за нашу советскую Родину, но моряк отказался наотрез.
Открывшаяся позже правда была горька. Старика затеррорезировал товарищ Крысюк, и никакие средства, включая даже битое стекло, не спасали каюту боцмана от целенаправленного разора.
И тут наконец-то до многих дошло, что война проиграна и победили в ней враги.
Новый начальник медицинской службы, пришедший на смену репрессированному, был молод, горяч и инициативен. Он предложил способ борьбы, казавшийся самым радикальным и эффективным. Соответствующий рапорт был подан по команде. Уже было махнувшее рукой на создавшуюся безнадёжную ситуацию руководство согласилось с предложением начмеда и даже воспряло духом. Как и всё гениальное, предложение доктора было простым, но требовало привлечение большого количества заинтересованных народных масс. Красоту метода офицеры корабля оценили после краткой лекции медика.
- Чтобы матрос не паразитировал на могучем теле военно-морского флота во время целенаправленного уклонения от выполнения своих непосредственных служебных обязанностей, его надо увлечь чем-нибудь общественно-полезным, простимулировать героя перед строем сослуживцев по результатам деятельности и, по возможности, не только морально...
Проще говоря, любой член экипажа, добывший сто зверьков, и предъявивший в доказательство своих побед сто хвостов побеждённых грызунов, приказом командира корабля поощрялся отпуском на родину сроком в десять суток. Вот тут-то экипаж обуял настоящий охотничий азарт, и моряки познали вкус победы! Крысам была объявлена вторая мировая война, которая длилась с переменным успехом долгие десятилетия и со временем ставшая неотъемлемой традицией крейсера.
Периодические выходы в море превращали корабельные вентиляторы и прочие механизмы в мясорубки, что на некоторое время ещё более снижало поголовье хвостатых. Но крейсер выходил в море всё реже и реже, а матросы с приближением демобилизации борзели и становились ленивее день ото дня. Охотится на супостатов им уже было не положено по сроку службы.
Дорогое это удовольствие - поддержание постоянной боеготовности такого огромного корабля. Со временем красавец-крейсер окончательно прирос к причалу, и, по словам шутников, вообще стоял на постаменте из отходов своей жизнедеятельности. Этакий дебаркадер с пушками, обросший водорослями, а не гроза вражеских побережий.
Потрёпанное техникой и крысобоями вражье племя восстановилось молниеносно.

* * *
Восьмидесятые годы прошлого века...
В Афганистане творятся странные дела, и руководству страны явно не до флота.
В славном месяце июле на крейсер прибыли на первую корабельную практику три роты курсантов военно-морского инженерного училища, что заметно уплотнило жизненное пространство экипажа, состоящего из шестисот человеческих душ и невообразимого количества серых квартирантов.
Вводный инструктаж проводил старший помощник командира корабля на правах руководителя всего корабельного хозяйства. Старпом был немногословен и быстро покончил с приветствиями и оглашением официальной части, которая представляла собой выжимку из правил и инструкций под соусом Устава корабельной службы.
Курсанты, в отличие от матросов, пытались получить высшее образование и поэтому всё схватывали на лету. Очень быстро все поняли, куда не стоит ходить и совать пальцы, где и как можно справить естественные потребности, и, главное, где в ближайший месяц надо будет делать приборку. После вступительного слова старпом перешёл к лирическому отступлению, которое, судя по всему, было ему гораздо ближе.
- На нашем славном корабле, носящем имя великой революции, каждый, повторяю, каждый член экипажа, уничтоживший сто вредоносных грызунов и представивший начальнику медицинской службы сто хвостов в качестве доказательства поощряется краткосрочным отпуском продолжительностью в десять суток.
До этого момента молчавший курсантский коллектив пришёл в движение и одобрительно загудел. Курсанты во все времена любили всяческие авантюры и проказы, особенно, если им за это ничего не было. А тут такое развлечение, да ещё и отпуск за это!
- Так как на период практики вы являетесь членами экипажа, то, думаю, ваш ротный командир не откажется поддержать эту давнюю традицию нашего корабля и не будет возражать, - старший помощник красноречиво посмотрел на ротного. Командир роты капитан-лейтенант Левон Грантович Варданян тактично промолчал.
Открывавшимися перспективами досрочно улизнуть с практики особенно заинтересовался курсант роты первого факультета Толик Морковкин, крепко сбитый парнишка невысокого роста из маленького провинциального городка, с узловатыми, как у хлебороба, руками, отличавшийся неимоверной природной силой и такими странностями характера, по причине которых одноклассники не особенно стремились иметь Толика в своей компании.
В нежном возрасте пионер Морковкин играл на горне различные сигналы и с упоением гремел на барабане, и, соответственно, на межшкольных конкурсах строя и песни гордо маршировал впереди своего пионерского звена. Став чуть постарше, продолжал стучать на ударной установке в школьном вокально-инструментальном ансамбле. Окончив школу, выпускник Морковкин решил заняться более серьёзным делом и поступил в военно-морское училище, но и там продолжал периодически постукивать. Его частенько замечали входящим в мрачные двери особого отдела училища. Толик категорически отвергал все домыслы и догадки однокурсников, публично утверждая, что с особистом они просто земляки, и ходит он в особый отдел просто попить чаю. В общем, парень был не лишён здоровых амбиций, твёрдо решив дослужиться до адмиральских погон.
Молодой крысолов оперативно изготовил из выпрошенных у боцмана фанерок и стальных проволок капканы и ловушки, и даже умудрился где-то раздобыть настоящий охотничий капкан для охоты на бобра, который считал своим главным богатством.
Самой крупной добычей ловца, не смотря на узкую специализацию его деятельности, стал ни в чём не повинный мичман из БЧ-2. Никто уже и не вспомнит, с какого перепуга потерпевший шарахался ночью по низам, да ещё и при фрагментарном освещении. Присев в полутёмном коридоре завязать развязавшийся шнурок, он услышал странный щелчок, сразу после которого что-то стремительно вцепилось ему в нижнюю часть левой ягодицы, при этом стянув в жгут все окололежащие кожи. Мичман служил давно, голос имел низкий, чуть с хрипотцой, закалённый в боях и походах, а если уж гонял своих подчинённых, то вообще гудел, как маневровый тепловоз. Во всяком случае, после попадания в капкан одной из заповедных частей своего организма вместо хриплого рыка с элементами пламенного призыва, от которого работницы торговли и общепита млели и аж приседали, а потом, томно прикрыв глаза, пытались сорвать с себя некоторые части своих одежд, раздался фальцет на грани визга, напоминающий вымученное пение известного певца, которому для усиления эффекта прищемили дверью крайнюю плоть. На некоторое время мичман от боли и непонимания её причин потерял способность ориентироваться во времени и пространстве. Потом, собрав всю свою волю в кулак, как ракета рванул в сторону лазарета, подгоняя себя периодически воплями вперемешку с простонародными отборными выражениями в адрес неведомого охотника. При этом капкан болтался из стороны в сторону, причиняя страдальцу адские муки. Раненому была оказана медицинская помощь в полном объёме, причём присутствовала вся медицинская служба крейсера в полном составе, поднятая по тревоге. Мичман был настоящий мужчина, и во время всей процедуры освобождения из плена и последующих хирургических манипуляций лишь сдавленно стонал и глухо матерился, обещая найти зверолова и жестоко ему отомстить.
На следующий день все офицеры корабельной медслужбы, включая стоматолога, бурно обсуждали подробности ранения мичмана, пересыпая обычные слова медицинскими терминами на латыни, от чего остальные офицеры корабля смотрели на них с большим уважением.
Пришедший на место охоты ещё до побудки Толик не нашёл своё любимое орудие лова, искренне огорчился, и, сняв с уцелевших капканов умерщвлённых за ночь грызунов, принялся радостно расчленять побеждённых врагов на кнехте, прямо на верхней палубе, как мясник свиные туши на разделочной колоде в мясном магазине. Толик кряхтел от усердия и яростно потел, несмотря на свежий утренний ветерок. Лишённые хвостов тушки зверьков летели за борт на радость местным бакланам, которые азартно пикировали на добычу, как бомбардировщики на беззащитный караван торговых судов. Скорее всего, в результате бурной деятельности Анатолия Морковкина они стали плотоядными, как птеродактили.
Хвосты складировались в отдельную кучку и перевязывались бечёвкой по десять штук. Охотник за хвостами был увлечён своим делом так же, как индеец - охотник за скальпами, быстрым, профессиональным движением снимающий их с голов побеждённых бледнолицых, и поэтому не заметил стремительное приближение командира роты.
Коротко рассказав о направлении исчезновения главного богатства Толика и его причинах, ротный подытожил сказанное фразой, которая поначалу очень огорчила курсанта Морковкина.
- Будет тебе отпуск, крысолов, три дня «Ура!» кричать будешь! - сложил руки за спиной и гордо ушёл контролировать подъём своих бойцов.
Трезво рассудив, что капитан-лейтенант не оспорит приказ капитана первого ранга, Толик моментально воспрял духом, и, подобрав связки хвостов, удалился в свой кубрик.

* * *
Надо сказать, что гонять крыс во время ночного отдыха моряков вменялось в обязанность дневальным по кубрикам. По ночам животные вообще страх теряли и ходили строем везде, где им хотелось. Самым эффективным оружием против ночной крысиной наглости был тяжёлый матросский ботинок, который в среде служивых называется «гадом». В умелых руках метко выпущенный снаряд становился страшным оружием, и если не убивал зверька наповал, то уж оглушал точно, после чего жертва добивалась индивидуально.
Но случалось всякое, дневальные иногда кемарили в полглаза, и тогда крысы резвились по полной программе, явно позволяя себе лишнее.
В одну из ночей случилась страшная история, леденящая кровь. В спящем кубрике появился крысиный вурдалак. Дневальным в ту ночь стоял Шурик Маслов. Он уже не обращал внимания на веселящуюся крысиную молодёжь, которая играла в догонялки на едва прикрытых тонкими одеялами курсантских телах. Прицельно метнуть ботинок в этом случае было невозможно, а вот разбудить спящего и нарваться на многоэтажный разбор семейного положения вахтенного можно было гарантированно.
И Шурик уснул. Но сон военнослужащего краток и тревожен. Выключившись буквально на несколько минут, он почувствовал во сне что-то нехорошее и усилием воли открыл глаза. В паре метров от него на укладке из робы одного из курсантов сидела крыса средних размеров и аккуратно держалась лапками за нос одноклассника дежурного по кубрику. Острыми как бритва резцами она царапнула кожу на носу спящего и с видимым удовольствием слизывала выступившие капельки крови. Редкие волосы на голове Шурика встали дыбом. Он, не целясь, метнул тяжеленный яловый ботинок в кровопийцу. Вампир с визгом улетел в переборку. Спящий товарищ, которому тоже досталось, правда, вскользь, подскочил на своей койке, врезавшись головой в верхний ярус. По спящему кубрику пошла цепная реакция. Дневальный в это время, рыча, как специально обученная такса, добивал вурдалака. Узнав о причинах внезапного подъёма, население кубрика немного успокоилось, и большинством голосов рекомендовало покусанному немедля бежать в лазарет к дежурному врачу.
- И не забудь спросить у доктора, сам ты после этого вампиром не станешь? А то мы к твоему возвращению осиновый кол заточим! - со смехом напутствовали жертву вампира остающиеся.
- Шурик, сходи с ним, а то он по пути половину корабля перекусает! - продолжало веселиться население. За переборкой раздалась недовольная ругань матросов.
- Опять кадеты спать не дают! Эй, заткнитесь там! - постепенно все успокоились и продолжили ночевать.
Шурик проводил своего покусанного одноклассника до санчасти, рассказал дежурному врачу всё, что видел. Постоял сочувственно в дверях из солидарности к больному, пока доктор обрабатывал ранки и ссадины, и ушёл лишь после того, как молодой и очень ответственный старлей-хирург решил для подстраховки сделать страдальцу профилактический укол.
Возвращаясь обратно в свой кубрик по слабо освещённому корабельному коридору, Шурик заметил напряжённую фигуру могучего крысолова Толика. Он стоял в неестественной позе, подняв руки к коробу вентиляции, вытягивая оттуда какую-то верёвку, при этом пыхтя и кряхтя, как мастер перетягивания каната на тренировке.
- Толик, ты что, решил надёргать кабелей и сделать из них муляжи хвостов? Думаешь, начмед не разберётся? - шутка не произвела на охотника никакого впечатления, кажется, что он её вообще не слышал от напряжения.
- Шурик, помоги! - только и смог прохрипеть он в ответ.
И тут дневальный увидел причину нечеловеческих усилий сослуживца. Из отверстия в трубе вентиляции свисал огромных размеров, никак не менее полуметра, голый крысиный хвост. Кормовая оконечность грызуна мохнато занимала всю площадь отверстия, а сам хвост у места выхода из неё имел в диаметре сантиметра три, не меньше! Там же просматривались характерные признаки пола зверька, тоже весьма внушительных размеров.
От удивления Шурик застыл с открытым ртом, не в силах пошевелиться и принять решение. Хотя о чём тут было думать! Решение было принято на уровне подсознания, в результате чего мышцы сработали автоматически, воплотив команду подкорки мозга в могучий прыжок. Шурик повис на руках Толика, обхватив ногами его талию.
Так они висели некоторое время, и ничто не могло заставить настоящего охотника ослабить мёртвую хватку хвоста пойманного зверя. Шурик имел математический склад ума, в отличие от товарища-практика, и моментально просчитал ситуацию.
- Слышь, Толик, а зверёк по ту сторону скважины явно размером с бобра, судя по его причиндалам, - прошептал он на ухо крысолову: А если этот хомячок выпадет и на нас набросится? Мы с тобой на пару килограмм полтораста весим, а ему хоть бы хны! - выдал весь расклад Шурик.
- Саня, он, кажется, нас поднимает! - с ужасом в голосе прохрипел Толик. И в самом деле, ребятам показалось, что зверь миллиметр за миллиметром подтягивает их обоих вверх.
- Толик, ослабляй хватку, сделаем вид, что он победил. Мы сползём по хвосту, а он от радости что победил, помчит к себе в шхеру, - предложил выход из положения Шурик.
- А если это сам товарищ Крысюк? - не унимался Толик. Охотничий азарт явно побеждал здравый смысл.
- Нечего думать, он нас сейчас в вентиляцию затащит и сожрёт, сползай давай! - прошипел в ответ Шурик и первым разжал руки. Ему явно хватило впечатлений за одну ночь.
Толик разжал свои клешнеобразные руки, красные от усилий, и ребята с грохотом рухнули на палубу. Безумных размеров хвост исчез в коробе вентиляции, затем оттуда послышался дикий визг и громкий топот. Курсантов как пружиной подбросило вверх, и они вихрем бросились к дверям в противоположных сторонах коридора.
Утром всё курсантское население узнало подробности ночной охоты. Несколько ночей потрясённый Толик не охотился и почти всё время шхерился и отсыпался. Во сне он что-то бормотал и метался, явно продолжая погоню за товарищем Крысюком.
Через несколько дней он пришёл в себя окончательно и довёл список охотничьих трофеев до заветной сотни. В сопровождении свидетелей из числа таких же озабоченных охотой, но менее удачливых, он гордо предъявил результаты своей ночной деятельности в виде аккуратных связок начальнику медицинской службы корабля, который в его присутствии написал рапорт на имя командира крейсера. Ему в самом деле объявили перед строем десять суток отпуска, но спустя два дня всех курсантов построили на причале перед кораблём и объявили окончание корабельной практики и начало двухнедельного визита в бригаду морской пехоты.
Командир роты, пряча ехидную улыбку под роскошными усами, объяснил несчастному всю сложность ситуации. На крейсере, мол, уже не успеть, а в морской пехоте - ну, дык, ёлы-палы, это же совсем другая свадьба! Зато как содержательно время провели, товарищ курсант! И, главное, с пользой для военно-морского флота. Так что примите устную благодарность командования и идите с миром собирать вещи.
Толик поблагодарил армянское радио за добрую шутку и на том успокоился. Правда за ним долго ещё тянулась слава человека, который лично видел и даже держал в руках, пытаясь поймать, часть тела товарища Крысюка, хотя и со стороны кормы.

Краткий словарь специальных терминов.

Кубрик - на корабле место обитания матросов.
«Годок» - на флоте матрос по третьему году службы.
«Карась» - на флоте матрос по первому году службы.
Первый факультет - в Высшем военно-морском инженерном училище им. Дзержинского готовил специалистов по ядерным реакторам.
БЧ-2 - ракетно-артиллерийская боевая часть на кораблях.
Птеродактиль - ископаемый летающий звероящер.
«Гад» - рабочий ботинок в единственном числе на флоте.
Переборка - стена на корабле, разделяющая помещения.
«Кадеты» - пренебрежительное название курсантов на флоте в матросской среде.
«Шхера» - место, где на корабле можно спрятаться от глаз начальства, «зашхерится», и с пользой провести время, например, поспать.

На море, на рейде эсминец стоял...

В 1955 -1958 годах мы жили на Дальнем Востоке в посёлке Краскино Хасанского района. В посёлке стоял крупный воинский гарнизон, состоящий из частей одной или двух дивизий. Казармы воинских частей располагались вдоль подножия Крестовой сопки, возвышавшейся над посёлком. С другой стороны, за железной дорогой, был Посьетский залив. В хорошие тихие вечера из мест расположения казарм часто можно было услышать песни, исполняемые сотнями солдатских голосов. Может быть, они их пели в часы досуга, а может быть, и во время вечерних прогулок, когда всем строем исполняется одна песня. В песнях этих не всегда можно было разобрать все слова, но душевность, с которой пелись эти песни, трогала наши ребячьи сердца. Многие песни нам были известны, мы знали их слова и частенько сами пели их своими ребячьими голосами, но одну песню, которая доносилась к нам чаще других, мы не знали. Красота этой песни так трогала нас, что мы всегда замолкали, когда издалека слышали мотив этой песни. Слов песни было не разобрать, но начало её мы различали очень хорошо.

«На море, на рейде эсминец стоял...», а дальше песня подхватывалась сотнями голосов, и слова её разобрать было очень трудно. Пелось в этой песне о молодом матросе, о соловье в вишнёвом садочке, о стоявшем на палубе боцмане, о снятой с головы бескозырке и о том, что скоро матросы возьмут Севастополь родной...

Красота песни так тронула мою мальчишескую душу, что я захотел узнать слова этой необычной песни. В нашем классе учились два воспитанника военного оркестра, с которыми я дружил, но они не знали слов этой песни, хотя тоже слышали её исполнение. Пробовал я узнать её слова у знакомых солдат из ближайших к нам воинских частей, но никто не мог мне в этом помочь, хотя слышали песню многие. Может быть, эта песня доносилась к нам от часто стоявших на рейде Посьета кораблей Тихоокеанского Флота, но эти корабли были от нас очень далеко, и мы могли видеть только их серые силуэты. Хотя над гладью залива в тихие вечера звуки разносятся очень далеко. Вскоре мы переехали семьёй на Украину в тихий красивый город, в котором не слышно было солдатских песен, но мотив этой песни частенько вспоминался мне.

В 1966 году военная судьба забросила меня в степи Казахстана. Наша часть была создана на определённый срок из солдат, временно прикомандированных от разных воинских частей необъятного Советского Союза. Расположили нас в домах заброшенного зерносовхоза, удобств почти никаких, воду привозили раз в сутки. Воды этой хватало только на приготовление пищи, да ещё каждому по фляге в день, поэтому после напряжённого дня мы на нескольких автомашинах ездили за пару десятков километров в какой-то карьер, наполненный водой, чтоб освежиться и привести себя в порядок. Ехать молча не хотелось, поэтому то на одной, то на другой машине сами собой возникали различные песни, которые подхватывались и на остальных машинах. И вдруг, с нашей машины я услышал: «На море, на рейде эсминец стоял...». Подхваченная сначала на одной, а потом на всех машинах, эта морская песня зазвучала в необъятных степях Казахстана. Петь эту необычную для степей песню было так легко и приятно, что мы пели её всякий раз, когда оказывались все вместе. Последний раз мы пели её, когда разъезжались по своим дальнейшим местам службы.

Вот вариант этой песни в том виде, как мы её пели:

На море, на рейде эсминец стоял,
Матросы с друзьями прощались.
А море манило своей красотой,
И где-то вдали растворялось.

В вишнёвом садочке, где пел соловей,
Он пел свою песню, играя,
С девчонкой прощался моряк молодой,
Надолго её покидая.

Он обнял упругую девичью грудь,
Она, как дитя, зарыдала.
Два тела сплелися, как будто одно,
И сразу дышать трудно стало.

Он снял бескозырку, махнул ей рукой:
Прощай, дорогая Маруся!
Мы скоро возьмём Севастополь родной,
К тебе я с Победой вернуся!

На палубе боцман стоял и смотрел,
Смотрел, и как будто смеялся...
Раздалась команда: «Поднять якоря!»,
Свист боцмана резкий раздался.

Эсминец рванулся от серых платформ,
Машиной их крик заглушая,
Слезу утирала девчонка платком,
Матросов на бой провожая.

Возможно, что эта песня, рождённая на берегах Чёрного моря, попала на Дальний Восток с батальонами морской пехоты, которые в 1945 году принимали участие в войне с Японией. Возможны и другие варианты того, как песня оказалась на Тихом океане, но всегда, когда я вспоминаю эту песню, в моём воображении встают корабли, уходящие в бой и батальоны морской пехоты, готовой после высадки с кораблей рвануться на врага по команде «Полундра!»

Много вариантов этой песни я слышал после этого, по-разному она звучала от разных людей, но так, как я её слышал на берегах Тихого океана и в степях Казахстана, запомнил на всю жизнь.

Эти миниатюры поведал мне мой сослуживец, многие лета прослуживший на Севере, а затем на ТОФе, и все на атомных лодках.

Но от тайги до Британских морей Красная армия всех... (революционная
песня)

Tак пусть же красная сжимает властно свой...

Oн мне спать не давал, он с рассветом вставал... (B. Bысоцкий)

Шла Саша по шоссе и сосала... (скороговорка)

Я другой такой страны не знаю, где так... (Лебедев-Kумач)

Когда у меня возникают трудности в общении с прекрасным полом (ну, вы меня
понимаете), то я вспоминаю одну из трех маленьких старпомовских радостей
жизни, еженедельно поднимающих тонус человеку, живущему регулярной
корабельной службой. Первое - это проверка переносного электрооборудования,
второе - строевые занятия, третье - проверка аварийно-спасательного
имущества. и тут же происходит чудо: - мощный поток крови моментально
пронзает все мои чресла, понижается тембр голоса, стремительно поднимается
индивидуальный рейтинг. и как в песне поется: " ...И молоды мы снова, и к
подвигу готовы, и нам любое дело по плечу". В результате - обе стороны
довольны, Военно-Морской Флот не опозорен, растет уважение к представителям
славных Вооруженных Сил. Рекомендую, товарищи офицеры, не надо тратиться на
виагру и йохомбили, подрывая скудный семейный бюджет флотского офицера

Все вы врете, флагманский связист, не так я вас любил, как вы стонали.

В жизни много странных, непонятных вещей. Вот когда берешь шоколадку
"Рот-Фронт", то сразу понятно, чем её надо есть, а когда поп-корн, то
поневоле задумаешься. То же состояние приходит и при попадании в руки
любого документа, разработанного штабом дивизии ракетных кораблей.

Начальник штаба, а где капитан 2-го ранга Давиденко? - Что, готовит пакет
документов для оформления своей регистрации в книге рекордов Гиннеса как
единственный в мире человек, не закусывающий после 107-ой рюмки водки?

Все говорят, что офицерское жалование очень мало и на жизнь его не хватает.
Не верю, просто вы плохо умеете экономить, ведь умудряется же товарищ
Давиденко ежедневно по паре новых шнурков покупать, чтобы получить
прекрасный повод их потом обмыть.

А бороды я разрешу носить только тем офицерам штаба, которые справки
принесут от собственных жен, что они уже ничем другим их щекотать больше не
могут.

Когда ко мне приходит один заслуженный офицер штаба, не буду всуе называть
его имя, и начинает мне в очередной раз что-то увлекательно обещать, то
глядя на его блестящую лысину и раскрасневшуюся физиономию, так и хочется
ему на голову натянуть презерватив, чтобы хоть как-то обезопасить себя от
заразы словоблудия.

Да не надо мне ничего объяснять, товарищ флагманский минер. Я и так
прекрасно знаю, что вы и шоколад не любите только потому, что вас от фольги
изжога сильно мучает.

Что вы там оживленно шушукаетесь, товарищи механики? Наверное, радуетесь,
что скудоумие уголовно не наказуемо.

Для того, чтобы сохранить девственность на военной службе, необходимо
постоянно суетиться, а не подставляться.

Хороший, толковый командир корабля всегда должен быть способен расположить к себе подчинённых таким образом, чтобы ему было удобно.

Толковый командир должен быть способен иметь все, что шевелится. А если
что-то не шевелиться, то он должен это обязательно расшевелить и тут же
поиметь.

Эти маленькие гадости, которые делают жизнь любого командира невыносимой,
но безумно интересной, мы, офицеры штаба, должны постоянно претворять в
жизнь.