Полный кавалер пяти суток


На полуюте, в укромном местечке, между двумя рядами горбовидных воздухозаборников, родимого пятна противолодочных кораблей 204 проекта, табачный дым коромыслом.
- Кошки на наших коробках не живут, психика у них тонкая, бабья.
-Дак говорят, что и корабли наши баба изобрела, небось, в отместку нашему брату.
- А мы, что, грехи какого-то чудика, который бабе не угодил, теперь искупать обязаны?
- И что? Кошки эти, сразу в «самоход» и ищи ветра в поле?
- Да кому она нужна, кошка твоя. Сбежала - скатертью дорожка, на корабле чище!
- В том то и дело, что всё не так. Поживут месяца полтора-два, сходят с ума, или как там у них, беситься начинают и дохнут в конвульсиях, пена из пасти как у чупокабры
- А собаки живут?
-Живут. И крысы, само собой, пока коробка на дно не вздумает отправиться.
-И люди живут ...
-Не скажи. У людей по-разному. У одних натура более к кошкам, у других - к собакам, а есть и крысиная - им всё нипочём, хоть кол у него на темечке остри. У кого кошачья уже через пару месяцев начинают хандрить, вес теряется, давление скачет, и это в двадцать лет. А что в сороковник будет - один знает, да помалкивает. Вон Ларик из БЧ-5, вы не застали, пришёл красавЕц, москаль голубоглазый, косая сажень в плечах, а теперь.. Сколько он оттянул?
- Да полтора, наверное..
- Гм.. Полтора года и в результате засушенный Геракл, куда что подевалось. И ворчит постоянно, как дед столетний.
- Ну бывает, служба не пошла, как говорится...
- А как она пойдёт, когда человек не в ладах с организмом своим.
- Или взять комендора с двести тридцать первого...
- Это тот, у которого крыша поехала?
- Сам ты крыша соломенная, без чердака. Полгода на корабле, и вон куда пацан приплыл. Помните..?
Как не помнить! Старший матрос Садовский затянулся «Вартой» и пустил сизые концентрические колечки. То ЧП, да какое там ЧП - чепище, хоть и произошло на другом корабле, но непостижимым образом, по касательной что ли, зацепило его лично. Вот как странно в жизни бывает. Того молодого комендора он не то, что не знал по имени, даже в лицо не припоминал.
Уж неизвестно по какой причине, то ли старшина его переусердствовал в воспитательном процессе, то ли какое письмецо вредное получил с гражданки, забрался тот комендор в корабельный арсенал и объявил кораблю бойкот. Название «арсенал» не для красного словца - с полсотни стволов там, морских «калашей», боезапас к ним «пали-не хочу», опять же гранаты - пара-тройка ящиков наберётся. Есть чем побузить. Короче говоря, вооружённый бунт на каравелле, причём смутьян вооружён до зубов, у остальных как у латыша....
Кто имел дело с 204 проектом, подтвердит, что арсенал находится в трюме артиллерийского отсека и попасть туда можно только через узкий люк вертикальной шахты из обстроя орудия. Словом, типичная корабельная «шхера» с одним выходом, но, значит, и вход единственный.
Пытались душеспасительными увещеваниями привести комендора в чувство. То да сё, да прекрати, не ломай себе жизнь, ведь ты, дескать, молодой. Но комендор удила уже закусил и на уговоры не поддавался. Быть может, желал загубленной молодостью своей кому-то насолить или, пуще того, отомстить. Нашлись добровольцы спуститься в арсенал, надеясь на то, что у комендора всё-таки достанет ума не стрелять в людей. Итог плачевный - автоматные выстрелы, раненые. И не только среди штурмующих. Какая-то очередь прошила переборку соседнего отсека и, за малым, не ухлопала моториста, копавшегося возле переборки.
И тогда все с ужасом осознали, что игра эта с огнём происходит на пороховой бочке. Рядом с бунтарём боезапас в две тысячи снарядов калибра 57, которые он, с дури, может активировать автоматной очередью или гранатой. И это не весь расклад. По соседству ещё два корабля с такой же начинкой, а у всех трёх в носовой части, в паре десятков метров - бомбовые погреба с сотней шестипудовых бомб в каждом. Адский фейерверк, не приведи господи, гарантирован! Вот тут - то и забегали, и свои командиры, и соседские. Отсчёт, можно сказать, пошёл на секунды.
Комендор, видимо, себя в живых уже не числил и на каждое слово отвечал выстрелами. А такой диалог, понятно, долго продлиться не может. Как его, засранца, выкурить оттуда? На этом и остановились - именно выкурить. Запалили дымовую шашку и бросили вниз. Иного выхода не просматривалось. Думали, дескать, щаас выползет, как таракан из-за печки. Такова была стратагема.
Не тут-то было, предпочёл сдохнуть от удушья. Не видел он для себя просвета в будущем. Рискуя заполучить порцию свинца в срамные места, спустились сами в ИПах и вытащили бесчувственного бунтаря на палубу. Пришёл в себя. Долго тянулось разбирательство, а потом прошла молва, что, якобы, посчитали его тронутым и комиссовали втихую. Погоны всем жалко, и старлеям, и адмиралам.

* * *
По русскому обычаю, обжёгшись на молоке, ретиво дуют на воду. Правда, усердствуют недолго - хочется всё-таки жить беззаботно. После того экстраординарного события прошла неделя, другая. Вызывает Садовского командир корабля Ильясов и приказывает оборудовать сигнализацию гермодвери арсенала так, чтобы при её открытии загорался бы сигнальный фонарь в каморке дежурного по кораблю на верхней палубе, и звенело в коридоре офицерского отсека. Словом, требуется примочка от корабельных психов. Якобы, на этот счёт имелось распоряжение по бригаде ОВРа. Ничего себе задачка! Ведь это тебе не собственный гараж, как захочу, так и наворочу - боевой корабль, дюбелей в стену не наколотишь.
В то время Садовский, будучи старшим матросом, находился уже на штате старшины корабельных электриков. Не имея флотской подготовки и мало в чём уступая гашековскому кадету в стремлении постичь военные премудрости, он запоем читал всё, что добывал в библиотеке бригады - книги по теории кораблей, их живучести, по энергетике судов. Естественно, знания, полученные в процессе такого сумбурного самообразования, он рьяно примерял на свой корабль. Теория живучести корабля ясно гласит, что внутренний объём корпуса корабля должен быть разделён на отсеки водонепроницаемыми переборками. Корабельный устав категорически запрещает выполнение любых отверстий в переборках между отсеками. Никакой кустарщины без санкции конструктора корабля! А здесь арсенал и офицерский отсек разделены межотсечной переборкой, значит, придётся нарушить её герметичность.

Бесспорные доводы эти Садовский самым серьёзным образом изложил командиру, последним аргументом добавив то, что на кораблях запрещаются всякие самодельные, нештатные проводки. Однако, Ильясов, скривившись, как от зуба, удаление которого опоздало на месяц, не внял этому и приказание оставил в силе. Считая себя правым, Садовский намерился стоять на своём.
Несколько дней спустя командир не поленился появиться на послеобеденном разводе экипажа на корабельные работы и строго спросить о делах с устройством злополучной сигнализацией. Садовский продолжал гнуть свою линию, настаивая на том, что на устройство должен быть выдан утверждённый чертёж. Командир побагровел и, с трудом сдерживаясь, чтобы не разразиться цветистой флотской бранью, на что был дока ещё тот, дал ему два дня на выполнение работы.
- Если не выполнишь, «понесёшь пирожки» Ивану Степанычу (см. «Два крёстных Ивана» http://bigler.ru/story.php?part=8&cat=1), заодно и погостишь у него. Надолго, к сожалению, отпустить не смогу, но пять суток, как с куста. Обещаю! У тебя, кажется, уже есть пять суток к отпуску? Отлично! Станешь первым на Балтике полным кавалером пяти суток,- с иезуитским торжеством мрачно сострил Ильясов. То, что он ограничился замысловатым юмором и не прошёлся в своей обычной манере, придавало делу серьёзный оборот и грозило немалыми неприятностями. Садовский отдавал себе отчёт, что противостояние с командиром достигло апогея и терпение его на исходе, но маленькая корпускула упрямства уже завладела им полностью, не оставляя никаких шансов на мирное разрешение конфликта.
* * *
В том то и был казус. Пару месяцев назад тот же Ильясов неожиданно для экипажа зачитал приказ о поощрении матроса Садовского пятью сутками к отпуску. Это вызвало всеобщее недовольство личного состава. За что «карасю» дополнительный отпуск? На корабле он без году неделя и до отпуска ему как медному котелку воду кипятить. Блажь это! «Карась», он на то и «карась», что бы своё место знать.
На самом деле было за что. И все это негласно признавали. Но ведь мог же командир обойтись бы устной благодарностью или там внеочередное увольнение на берег посулить. Не дорос электрик до отпускных пяти суток. Ильясов и сам полагал, что рановато, но в назидание старшинам не поскупился на столь щедрую награду. Фактически это был его демарш и заключительный аккорд партитуры утирания носа забуревшим старым спецам. Подвёл жирную черту, как говорится.
«Подвиг», за который молодой электрик неожиданно получил пять суток к отпуску, был и впрямь из ряда экзотичных, если не сказать курьёзных, и заслуживает того, чтобы на нём остановиться особо.
Зима года пражской весны. Заурядный рабочий день на корабле. Впрочем, быть может, и не совсем. Корабль уж который день торчит на швартовах у стенки Крепостного канала, и это в разгар боевой подготовки. Обычно, не успевали запоздно вернуться в базу и забыться богатырским сном, как колокола громкого боя поднимали матерно негодующую команду, и следовал очередной выход в море. Словно, накосячив в предыдущий раз, бросались, сломя голову, исправлять огрехи, пока ещё не рассвело. Одно лишь благо, что главные не успевали остывать и запускались с полуоборота без муторного прогрева. Однако, в тот раз корабль не покидал причала по причине выхода из строя корабельной ГАС - гидроакустической станции. А без неё противолодочник, что прогулочная яхта нефтяного олигарха, но, увы, без бл@дей, «Вдовы Клико», чёрной икры и белых трюфелей.

Корабельные гидроакустики несколько дней в поте лица выискивали неполадки, но безуспешно. Заявили спецов из базы и который день ожидали их прибытия. Похоже, у гидроакустиков военно-морской базы работы было невпроворот, и появиться в дивизионе МПК они не торопились. Командир корабля Ильясов психовал. Дивизион в море, и только МПК -85 у стенки напротив штаба дивизиона - «синагоги», как лиловый прыщ на носу, мозолил глаза начальству. Все тяготы дивизионной службы взвалились на плечи офицеров корабля. Ко всему, бригадный, да и базовый штабной планктон, за неимением других объектов покошмарить, потянулся на корабль. «Покажи то, представь это. А носят ли матросы подштанники? А пользуются ли вилками, когда переходят ко второму?». Им «птиц» рисовать в своих кондуитах, а здесь обливайся холодным потом после каждого звонка вахтенного у трапа: «Кого там опять нелёгкая несёт?» Словом, зелёная тоска и нервотрёпка.
Закончилось ежедневное проворачивание оружия и технических средств. Команда выстроилась на шкафуте для развода на корабельные работы. Поёживаясь на пробирающим до костей февральском норд-весте, ожидали командира, который, несмотря на дежурство в штабе дивизиона, почему-то пожелал на разводе присутствовать лично. Ждать себя он не заставил и перепоясанный ремнями, с повязкой «рцы» на рукаве шинели с решительным видом появился на шкафуте. Следом важно выступал хитрющий дивизионный кобель по кличке Боцман (см. «Чёрный пёс на шкафуте противолодочного корабля» http://bigler.ru/story.php?part=20&cat=1), пребывающий в панибратских отношениях с дивизионным начальством, а может статься, судя по его состроенной свирепой морде, считающий себя одним из них.
Командиры БЧ по очереди объявляли распорядок работ. Когда очередь дошла до гидроакустиков, Ильясов, дотоле, приняв рапорт помощника, не произнёсший ни слова, вдруг расколол вдребезги рутину развода. В крепких флотских оборотах, на которые был непревзойдённым маэстро, он изверг разом на их понурые головы раздражение и недовольство, накопившиеся за дни стоянки на приколе. Но это была только прелюдия. Фуга командира была сногсшибательной, как для виновников торжества, так и для остальных присутствующих на шкафуте. Он преподнёс уже разделанным под орех гидрослухачам блюдо острое и неудобоваримое. Неизвестно, состряпал он его заранее или это было озарение, вспыхнувшее в пылу отчитки. Ильясов, вдруг приостановил поток брани, повернулся к противоположной шеренге, кою формировали члены электромеханической боевой части, в простонародье - «маслопупы». В тот момент они, не имеющие никакого отношения к гидроакустике, в благом расположении духа (не нас пользуют) играли двойственную роль: массовка действа и безучастные зрители командирского импровиза в одном флаконе. Иного им и не было дано, ибо гидроакустика для них и всё, что связано с ней - невесть что и сбоку бантик. Suum cuiqite.
Однако, лукавый Ильясов дерзнул, видимо, посягнуть на флотские устои и в неизбывном порыве, выдернул из строя первого попавшегося ему под руку военмора. Им то и оказался матрос Садовский, корабельный электрик. И стоял в первом ряду, как подобает «карасю», и ростом был повыше остальных. Словом, не пригнулся, значит, никто не виноват. Далее громом среди ясного неба прогремели слова командира: «В распоряжение старшины первой статьи Волкова для ремонта гидроакустической станции», которые ввергли шкафут в шоковое состояние. На глазах у всех, как «высотка», подорванная на снос искусными взрывниками, рушилось величественное здание корабельного железного порядка. Решение командира корабля было столь невероятным, что экипаж проглотил языки в паузе всеобщего изумления. Уж не заболел ли командир, переутомившись на дивизионной службе, или, случаем, какую бактерию зловредную поймал организмом своим? Что на него нашло?
Приказание командира озадачило Садовского. Не прикалывается ли командир, дабы как-то разрядить обстановку после чувствительной выволочки, публично устроенной гидроакустикам? Садовский, хотя и служил на корабле лишь третий месяц, но уже кое что уяснил для себя. А уж то, что электрики не ремонтируют акустические станции, он был уверен на все сто. Впрочем, как и при поломках в машинном отделении, или там гальюн заартачится отправлять естественные потребности команды, никому в голову не придёт шаловливая мыслишка позвать на выручку гидроакустика или того же радиометриста.
Недоумённое безмолвие, царившее на палубе после абсурдного приказания командира, затянулось. Ильясов, разумеется, понимал, какую сумятицу устроил в мозгах присутствующих на шкафуте. И не иначе, как хулиганил, затягивая без того перезревшую паузу, и, возможно, в душе потешаясь над всеми. Первым не выдержал Боцман. Он, рискуя своим «командирским» имиджем, смачно брякнулся на крепкий зад, задней лапой нервно почесал за ухом и, окончательно утратив самообладание, с визгом куснул собственный бок. Зря старался, никакого эффекта!
Молчали даже гидроакустики, попранные самолюбие и профессиональная честь которых взывали к справедливому протесту. Впрочем, старшина Волков уж было раскрыл рот, но вовремя спохватился, ибо скумекал: «Вякни словечко против - и ты на крючке. Тогда хоть в лепёшку расшибись, но эту грёбаную гидру к вечерней поверке запусти». Такова логика вещей. Вероятно, в этом то и состояли козни Ильясова - с чувством сыграть на амбициях старшины акустиков, вынудить его рвануть тельняшку у себя на груди. Похоже, уловка не выгорела, но при любом раскладе, командир мог бы покинуть шкафут посвистывая. Остальные присутствующие на разводе находились в предвкушении развязки лихо закрученной командиром интриги.
Числить себя среди них Садовский никак не мог. Ясно, что его против воли втянули в игру, суть которой он пока не раскусил. Ведь командир, нарочито растягивая паузу, дабы акустики до глубины прочувствовали свою никчёмность, вполне мог бы ещё спустить дело на тормозах словами: « Что? Не катит вам подмога электриков или, пуще того, трюмных машинистов, попросту, корабельных сантехников? Тогда, вам и флаг в руки, сами устраните поломку». Всё- инцидент исчерпан без синяков и обид. Тем не менее, пауза грозила накрыться командой: «Разойдись! Приступить к корабельным работам!» Похоже, дело принимало серьёзный оборот. Теперь, когда гидроакустики, проглотили пощёчину, не отвергнув позорную помощь, наступила очередь Садовского вступить в действо. И ежу понятно, что если сейчас промолчит, значит, берётся за дело, в котором ни бельмеса не смыслит. Теперь главное - не промухать.
Само по себе заведомое фиаско не страшило - не получилось дотоле у гидроакустиков, с электрика тем более взятки гладки. Однако, команда корабля - жёсткий мужской коллектив. Всегда найдутся остряки, которые начнут подначивать и зубоскалить, мол, ну-ка расскажи, как ты ГАС нашу выправлял. Сыщутся охотники и позлорадствовать, а то и кликухой меткой наградят, типа, «гидроподкустик ты наш». И поделом - не суй свой нос в чужой огород. Поэтому Садовский, не мешкая, ринулся спасать свою матросскую честь - как на духу выложил командиру, а заодно и команде, что пресловутая свинья в апельсинах смыслит поболее, чем он в гидроакустике и ставить на ГАС его без толку. В коварном замысле Ильясова, похоже, отсутствовал такой пустяк, что подаст вдруг голос разменная пешка его изящного шахматного этюда. Посему публичная исповедь Садовского о своей гидроакустической несостоятельности без колебаний и, видимо, без малейших угрызений совести была проигнорирована командиром. «Ну вот, и груздём не назвался, а одно - в кузовок полезай»- с горечью подытожил Садовский. Так молодой электрик нежданно-негаданно очутился в аппаратной корабельной гидроакустической станции «Геркулес» в роли ..... подкидного дурачка.
* * *
Знатоки флота наверняка ещё не забыли, что малые противолодочные корабли 204 проекта оснащались гидроакустической станцией кругового обзора с выдвижным обтекателем «Геркулес -2м», детищем конструктора Умикова З.Н. Правда, к тому времени прошёл уже с десяток лет после её разработки, и станция основательно устарела морально. Тем не менее, это нисколько не умаляло её неподъёмность для любого, даже самого отвязанного чайника.
За недолгий срок службы на корабле матрос Садовский быстро научился выполнять немудрёные наказы, кои расписаны на все случаи корабельной жизни в книжке «Боевой номер», карманных скрижалях российского военмора. Сносно разбирался в хитросплетениях корабельной электросети. Иногда, для осмотра электрощита наведывался в аппаратный отсек акустической станции. Благовейно дивился там множеству замысловатых штуковин, о назначении которых не имел ни малейшего понятия. Да и как оно могло бы появиться, это понятие? Куцый параграф о распространении ультразвука в воде из учебника физики, проглоченный впопыхах несколько лет назад при подготовке к экзамену, ну никак не мог служить основанием, чтобы отважиться на ремонт боевой гидроакустической станции, пусть даже не самой современной.
Оскорблённый до глубины души старшина гидроакустиков Волков посчитал не царским делом ковыряться в схеме станции рука об руку с засланным казачком. Заниматься этой «хренью» он вменил старшему матросу Чиркову, чувашскому парню, едва перевалившему на второй год службы. Оказалось, что невозмутимый и рассудительный Чирков, хоть на лавры корифея гидроакустики не посягал, но понятия о «Геркулесе» имел весьма твёрдые и в меру глубокие. Именно этот комплекс он детально штудировал в учебном отряде. Более того, чувашский комсомолец, несмотря на то, что срок службы за его плечами более, чем в два раза превышал послужной стаж электрика, профессиональными и иерархическими амбициями не страдал и был расположен сотрудничать на равных.
Начали с изучения станции. Вернее, изучал электрик, а Чирков с готовностью давал очень понятные даже для профана пояснения. Садовский задавал вопросы и пытался интуитивно нащупать алгоритм поиска неисправности: « А это что такое? Для чего предназначено? Как работает?» Всё, что имелось в комплекте ЗиП станции, пробовали заменять. Если эффект был нулевым, и станция не оживала, двигались дальше по принципиальной схеме. Так используя симбиоз различных методов, не забывая и универсальный «метод втыка», они, как сегодняшние компьютерные игроманы, с азартом увлекшись процессом, порой забывали о цели. Угроза опростоволоситься их не тяготила. Уж не такие крупные они спецы, чтобы боятся неудачи.
Но сказано же: «Ищите да обрящете...». На следующий день, после очередной манипуляции станцию всё-таки проняло. Из её стеклометаллического нутра, невообразимо увитого артериями разноцветных проводов, вдруг раздалось негромкое, виноватое посвистывание. Старший матрос Чирков, не веря своим ушам, замер на мгновенье, прислушиваясь к голосу работающей станции. Затем, боясь вспугнуть удачу, почти крадучись, пробрался к пульту управления. Чудеса на свете всё же бывают! Сигнальные глазки на панели утвердительно подмигивали. «Геркулес», как и подобает богатырю, проспавшемуся после недельного запоя, вдруг очнулся и, как ни в чём не бывало, зафурычил безотказно на всех режимах.
Сенсация мгновенно облетела корабль. С бегающими глазками на вытянутом лице появился старшина Волков. Не взглянув на Садовского, он подскочил к пульту и принялся исступлённо щёлкать переключателями. Но убедившись, что станция действительно функционирует вовсю, вдруг обмяк, обречённо шмякнулся в кресло оператора и невидящим взглядом уставился в панель управления. Положение хуже губернаторского! Мало того, что смалодушничал на разводе, так и посчитал западло искать неисправность с электриком.
И сегодня, столько лет спустя, не перестаёшь удивляться, как могла в голову командира МПК-85 прийти шальная мысль - направить на ремонт ГАС молодого электрика. Какая такая иррациональная сила подбросила идейку? Интуиция? Или, может, это картёжный опыт, по законам которого новичку всегда везёт поперву. Кто служил на кораблях, тот поймёт, насколько нелогичным было такое решение. С того дня, Садовскому ни разу в жизни более не приходилось иметь дело с акустической техникой.
Несмотря на то, что вклад матроса Садовского в ремонт станции был сугубо методический, чувство триумфа он испытал сполна. К тому же, награда была по- царски щедрой - пять суток к отпуску.
* * *
Произошло это как вчера, а сегодня тот же Ильясов уже не в шутку грозится арестом. Быть может, пожалел он, что переборщил сгоряча с воздаянием заслуг молодого электрика и теперь «жаба» не даёт ему покоя, требует сатисфакции?
« Ну что же, пять суток к отпуску есть - пять суток ареста не за горами. Стало быть, титула «полного кавалера пяти суток» не миновать» - с чувством человека, уверенного в своей правоте, сжёг последние мосты электрик.
Прошло ещё несколько дней. Садовский, укушенный мухой собственного упрямства, так и не приступил к работе. Весь корабль в курсе бескомпромиссного противостояния. Как быть командиру с этим упёртым ослом? Нашла коса на камень. Но камень то это он, капитан третьего ранга Ильясов! И не просто так, песчаник какой-нибудь - гранитный валун! Жалкая коса Садовского, считай, обречена. На ближайшем построении команды старшему матросу Садовскому была озвучена обетованная каталажка - командирские пять суток ареста. Ильясов умыл руки.
Арест, максимальное наказание для матроса, не считая штрафбата, на корабле палка о двух концах. В былые времена в Балтийске арестованного « де юре» перевести в «де факто» было ох как непросто. Все камеры на гауптвахте, как столики в крутом ресторане, заняты на месяц вперёд. Постоянный аншлаг: «Свободных мест нет»
Видимо, всеобщего поветрия на «очереди за всем» не избежала и балтийская «губа».
Желаешь своего штрафника посадить под арест - подай заявку в комендатуру и терпеливо жди вызова.
Со временем накал страстей угасал. Порой выходило, что и арест то объявили сгоряча. Всё порастало быльём, но вдруг на корабль приходит депеша, дескать, радуйтесь «о счастливчики!» - освободилось место на гарнизонной гауптвахте. И начинается...Отрывай человека от корабельных дел, стряпай на него бумаги, снаряжай конвой и сопровождающего начальника в придачу. А кому в охотку станет идти к грозному коменданту Балтийска с риском загоститься у него? Чем не боевая операция? Получается, за что боролись, на то и напоролись.
Сам же приговорённый к застенку, в глазах экипажа обретал статус невинной жертвы начальственного произвола, этакого страстотерпца, которому уготованы ежовые объятия крутого коменданта. Авторитет его возрастал. Наказывать его уже не могли, пока не будет исполнено предыдущее наказание, не ставили на службу, в караул, хотя на работы, конечно, назначали. Словом, в ожидании заточения, наказанный попадал в привилегированное положение, что, естественно, было не по вкусу его командирам. Да и после гауптвахты возвращались уже не те, ведь отсидеть на «губе» пять суток это вам не фунт изюма за обе щеки, да и не каждому это дано, а, значит, почёт и уважение. Матросы - срочники - это те же пацаны с психологией и шкалой ценностей, свойственной этому возрасту.
* * *
После объявления ареста Садовский включился в «режим ожидания». Правда, исполнял он свои служебные обязанности как обычно. Зато вопрос с нештатной проводкой сигнализации отпал сам собой, поэтому на душе у него было легко. Моральная победа была за ним, гауптвахты он не страшился, а венец арестованного не имел шипов и поначалу был даже приятен, хотя он им не бравировал.
Прошла ещё неделя, началась другая. Странно, но никто не пытался отконвоировать Садовского на гауптвахту и даже не старался поставить его на очередь в комендатуре. Командир корабля и механик словно забыли о происшедшем, будто никакого ареста никто никому перед строем не объявлял. Ещё через несколько дней и сам Садовский уже перестал думать о предстоящей «губе». Да и выходило так, что отпускать его с корабля было не с руки. Всё-таки главный корабельный электрик! А в море только спецы в цене, там политграмотой не отмажешься.
Однако, Ильясова такой паллиатив, когда электрик на «губе»- он без вожделенной сигнализации, устроить не мог. Дров наломали, результат нулевой. А после гауптвахты к электрику и на хромой козе не подберёшься.
В начале следующей недели, на исходе «адмиральского часа», в кубрике электромехаников появляется рассыльный и сообщает, что Садовского срочно вызывает командир. Получив разрешение, Садовский вошёл в крошечную, накуренную донельзя каюту командира. В хрустальной, видимо, подарочной пепельнице дымилась сигарета. Ещё пяток с чувством задавленных окурков неопровержимо свидетельствовали о имевшем здесь место непростом мыслительном процессе. Поймав взгляд Садовского на пепельнице, и поняв, что её содержимое предательски выдало его состояние, Ильясов почти незаметно сконфузился и безжалостно вмял в хрусталь ещё вполне жизнеспособную сигарету. Распахнул настежь полуоткрытый иллюминатор. В каюту пахнуло воздухом, изрядно напоенным тяжким амбре Крепостного канала. Когда командир повернулся от иллюминатора, на лице его уже не оставалось и следа былого замешательства. Он испытывающе посмотрел на Садовского и, как бы решившись на что-то, прервал молчание неожиданным вопросом:
- Сколько времени служишь на корабле?
Какой безобидный вопрос! Командир интересуется, сколько же служит его матрос на корабле. Проще вопроса, да и ответа на него не бывает, но у Садовского ёкнуло в груди нехорошим предчувствием: «Не смирился командир с ничьей. Выждал момент, когда страсти поутихли, и, пока приговор не приведён в исполнение, имеет полное право объявить второе действие марлезонского балета».
«И к бабке не ходи, сейчас последует сеанс зомбирования. Не мытьём, так катаньем. Не получилось с арестом, не сломался - будут гнуть медленно» - затосковал Садовский.
Не успел он вымолвить слово в ответ, как вопрос превратился в риторический. Да и знал командир прекрасно, с какого времени электрик на корабле. Последующий за этим спич Ильясова уже не нуждался ни в каком участии Садовского. Говорил хозяин каюты спокойно, изредка, увлёкшись, нарушал невидимую стену субординации, разделявшую их в крохотном пространстве командирской каюты. Но, тотчас спохватившись, возвращал свою речь в сухое русло отношений нижнего чина и начальника.
- А я на этом «охотнике» пять лет. Видишь, капитан третьего ранга, - кивнул головой на свой китель, висевший на плечиках.
- Пришёл на него старлеем, только на воду спустили в Керчи. Я его тогда до последнего болта изучил и таких, как ты, научил. Они уже все демобилизовались. Пришли другие, и они уже на гражданке, я по-прежнему остаюсь командиром этого корабля. Это мой корабль, и я за него несу ответственность и по должности, и по старшинству. Мне известно больше твоего, что вредно, а что полезно этому кораблю. Ты говоришь, что переборка должна быть водонепроницаемой? Да, должна, но если сейчас испытать любую из них, то потечёт на технологических проходках. Тебе известно, что на корабле имеется хитрая система кондиционирования, даже приборы регулирования влажности воздуха в кубриках и на боевых постах установлены. Ничего не работает, и не работало, потому что на заводе не довели до ума. А ведь в паспорте корабля указано, что длительное пребывание экипажа на корабле допускается только при исправно работающей системе кондиционирования. Но мы, полста пять душ, здесь, в неимоверной тесноте, не день, не месяц - годы! На лодках? Да, также тесно, но экипаж то живёт в казарме. Поэтому, небольшое отверстие в переборке под палубным бимсом на живучести корабля не скажется. Хуже не будет! Отвечаю! Нештатная проводка, говоришь? Есть приказ командира дивизиона, согласованный дивизионным механиком. Я обязан его выполнить и поставить под контроль доступ в арсенальный отсек.
Садовский слушал откровения командира, не перебивая. В общем, он был согласен с доводами командира, понимал и раньше эту житейскую философию здравого смысла. Но один нюансик буравил его сознание и оставался камнем преткновения для того, чтобы принять полностью аргументы Ильясова. Если уж так необходима эта сигнализация то было бы очень кстати нарисовать схему, узаконить её и направить для исполнения на все корабли. Была бы хоть какая-никакая техническая документация.
Этим, веским, по мнению электрика, резоном он и намеревался, как козырной шестёркой, побить простой туз командира, ибо ожидал, что после разъяснительного раута последует повторения приказания с последним предупреждением. Но Садовский плохо знал своего командира, поэтому не смог предугадать финал этой назидательной проповеди. Ильясов же, как маститый игрок, безошибочно просчитывал ходы за себя и за электрика, не позволяя ему ни одним словом возразить или даже оправдаться. А когда Садовский, нагруженный по ватерлинию его доводами, попытался всё-таки изобразить что-то в ответ, командир сразил его обезоруживающим эндшпилем:
- Поэтому, я тебе больше не приказываю, хотя, понимаешь, имею такое право. Я обращаюсь к тебе с просьбой командира сделать это. Первый раз я обращаюсь с просьбой к матросу срочной службы и, надеюсь, ты поймёшь.
Заключительный пассаж Ильясова застал Садовского врасплох. Что тут ответить? Стоять на своём? Тупая, ослиная тактика. Поддаться на уговоры? Ради чего тогда весь сыр-бор затевал. Любой ответ был бы неуместным. Знать, понимал это и командир. Потому, не дал электрику ни малейшего шанса изречь глупость, или, как минимум, банальность.
- Об аресте забудем, а этот разговор только между нами, тобой и твоим командиром. Можешь идти.
Беседа, вернее монолог окончен. Садовскому оставалось лишь произнести формальное «есть» и покинуть командирскую каюту. Он спустился в пост управления машинным отделением и устроился в удобное кресло командира боевой части. Аудиенция у командира оставила двоякое послевкусие. Казалось бы, компромисс налицо, но копни глубже - одна из сторон кладёт своего короля на шахматную доску. Внизу за прозрачной стеной кабины управления вокруг проёма демонтированных паёл копошились мотористы. Переносная лампа, опущенная в трюм, снизу грязно-жёлтым светом подсвечивала их лица, искажая их до неузнаваемости.
Итак, теперь уже просьба. Просьба не приказ. По сути, не все просьбы обязательны для исполнения. Но здесь нечто особое, что будет поважнее приказа! Неспроста Ильясов пачку выкурил, прежде чем решиться на откровенный и доверительный разговор с электриком. Фактически, поставил на кон игры свой командирский авторитет, запросил у матроса, что называется, вотум доверия. Проигнорировать просьбу означало бы оскорбить командира. А имеет ли на это право электрик и заслуживает ли того командир? Матершинник, правда, ещё тот, но это русский флот, понимать надо. Садовский вздохнул: «Ну да ладно, значит, его взяла». Открыл амбарную книгу, служащую для черновых заметок, и начал набрасывать схему контрафактной примочки к проекту 204.
Через пару дней оглушительный трезвон в коридоре офицерского отсека заставил распахнуть двери офицерские кают, в которых в момент нарисовались головы их ошарашенных хозяев. Это было тестовое включение сигнализации арсенала. Пусть бдят командиры!
* * *
Тем не менее, арест «де юре» Садовскому никто не отменил. Поэтому бремя, пусть не тяжкое, «полного кавалера пяти суток» он носил, пока не пришла пора идти в отпуск, и пять наградных суток были погашены. А вот пять суток гауптвахты остались по сей день. Хоть возвращайся, Садовский, в Балтийск и отдавай флоту должок, который, как известно, платежом красен!
г. Волгодонск

Встреча

Июнь одна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Сдана летняя сессия, сквозь четыре «галки» на левом рукаве голландки нагло пытается вылезти пятая... Через несколько дней выпуск и старшими в училище становимся мы, без пяти минут пятикурсники, или, попросту, пятаки. Впереди отпуск, а перед ним очередная практика в ставшем за четыре года родным Североморске. На погонах уютно пролегли лычки главного старшины. Что меня могло остановить в этот прекрасный вечер, неподалёку от Большого проспекта Васильевского острова? Весь мир лежал у моих ног, все девушки улыбались мне, проезжающие трамвая весело звенели в мою честь. И вдруг:
- Товарищ, главный старшина, вы что ослепли или страх потеряли?
Солнце робко спряталось за облака, великолепие прекрасного ленинградского вечера шмыгнуло в ближайшую парадную. Прямо передо мной стоял какой-то невысокий, худой и неказистый капитан третьего ранга, единственными достоинствами которого был огромный аэродром белоснежной фуражки и красная повязка на левой руке с надписью «патруль».
- Виноват, товарищ капитан третьего ранга, не заметил, - немного смущённо, но, ещё не утратив нарождающегося апломба «пятака», сказал я, искренне не понимая, как какой-то капитан третьего ранга может встать у меня на пути. Да в училище каперангов как собак нерезаных, а тут, почти «пятак», понимать надо...
Но капитан третьего ранга не понимал. Несколько раз оглянувшись, он потребовал у меня документы и увольнительную записку.
- У вас, товарищ главный старшина, нарушение формы одежды, Вы не отдали воинское приветствие, вы вообще, невоспитанный человек!
Из-за угла показались два патрульных, курсанты-сухопутчики. Пора было принимать решение, проблемы мне были не нужны.
- Ну, мы же с вами фрунзаки, - начал было я, на что получил язвительный ответ:
- Вы всегда пижонами были, я ЧМУПС окончил (военно-морское училище имени Нахимова в городе Севастополе).
"Остров не знает", - мгновенно мелькнуло в голове и, начав разворачиваться в сторону ближайшей подворотни, я, немного надменно, бросил:
- ЧМУПС, значит. Бывает. Не повезло, привет Севастополю, - быстро, что, конечно, было не солидно для моего тогдашнего статуса, нырнул во двор-колодец. За время учёбы нас столько раз ловили и училищные и гарнизонные патрули, столько стычек было с местным населением, что все проходные дворы и подворотни были знакомы. Уже через десять минут я проходил КПП родной системы...
Прошло чуть больше года, и прекрасным, залитым заполярным солнцем днём, в полном парадном лейтенантском обмундировании, поднимался на борт большого противолодочного корабля «Адмирал Макаров», ошвартованного левым бортом у причала номер три города Североморска. Дежурный по кораблю, старший лейтенант Хайдуков, проводил меня в каюту старшего помощника командира корабля. Получив разрешение войти, я приложил правую ладонь к козырьку фуражки и только начал представляться, как слова буквально застряли в моем горле. Хозяин каюты медленно приподнимался из-за стола, не сводя с меня глаз. Практически одновременно у нас вырвалось такое военно-морское «бл...». Старпомом на «Макарове» служил капитан третьего ранга Поливцев, год назад обучавшийся на Высших специальных офицерских классах ВМФ, именно тот, от которого, в бытность его начальником патруля, я ушёл...Тогда ушёл.
- Фрунзе значит? Бывает. Не повезло, привет Ленинграду...
Началась моя лейтенантская служба. Следующим утром произошла удивительная история с использованием средств пожаротушения не по назначению, «прославившая» меня на всю эскадру. А через неделю с небольшим я уже шагал относить свой продатестат на гарнизонную гауптвахту, Лейтенантская жизнь налаживалась...

Вахта

Нравился мне сезон белых ночей.
И очень нравилось в это время нести вахту на шкафуте в третью смену. Заступаешь, все спокойно, все давно угомонились, спят крепким сном. Никто к кораблю не подходит, не надо орать что есть мочи: «К правому (или левому) борту. Смирно!» Почти полная тишина. Неслышно вдалеке ходит по заливу небольшой сейнер, его преследуют орды бакланов, где рыба - там и они. Солнце светит ровным, успокаивающим светом. Вот оно закатилось за сопки, но буквально через несколько минут снова появилось на небосводе. Начался новый день. Бакланы шарятся и возле крейсера в надежде чем-нибудь поживиться. Когда ловили рыбу с юта, бросали им ради интереса треску любого размера, и они спокойно заглатывали ее в два приема. Поймав рыбу клювом, птица подбрасывала ее вверх, и рыба исчезала в утробе. Как она там помещалась?
Какие-то подозрительные звуки ближе к юту привлекли внимание. Стараясь неслышно ступать по палубе, иду на них. Где-то сверху раздаются сухие щелчки, и голос: «Пах! Пах, пах!..». Поднимаю голову и зажимаю рот рукой, чтобы не рассмеяться. На автоматной площадке дежурный по кораблю лейтенант Нечипоренко, вынув обойму из пистолета, занимается массовым отстрелом бакланов. Чтобы не смущать офицера, отхожу к борту и слегка кашляю, через несколько минут лейтенант уже на шкафуте. Иду навстречу, докладываю, что все в порядке. Он интересуется: «Подозрительного ничего? - Ничего. - Ну, и слава Богу»,- и спускается в рубку дежурного. Хорошо, что автоматы зачехлены, а то бы из них по бедным бакланам со звуком: «Та-та-та!» Иду к катерной площадке. О! Двери карцера приоткрыты, и я сую туда свой любопытный нос. Койка, задраенные иллюминаторы с просверленными отверстиями в броняшке, вваливаюсь туда и ложусь на койку, изображая арестанта. Полежав минут пять, выхожу и, задраив двери в карцер, с похолодевшем сердцем наблюдаю выходящего из офицерского коридора помошника командира корабля кап. 3 ранга Иванова. М-да! Чуть-чуть не успел. Так больше шутить нельзя, можно и по-настоящему в карцере очутиться. Корабль потихоньку оживает, в рубке дежурного слышны голоса, вот звонки, звук горна, и негромкое: «Команде вставать!» Экипаж вылетает наверх на зарядку. Форма одежды: брюки, голый торс. Лето есть лето. И вахта проходит как-то незаметно.

74 год

Поощрение

В октябре одна тысяча девятьсот девяносто третьего года всем стало понятно, что командировка экипажа большого противолодочного корабля «Адмирал Чабаненко» в Калининградскую область вместо запланированных полутора лет затягивается на неопределённый срок. Экономическая и политическая ситуация в стране ухудшалась с каждым днём, и синусоида наших надежд на скорое возвращение в Североморск стремительно опускалась ниже отрицательной единицы. Всё было плохо - неопределённость, отрыв от семей, чужой город. Плюс ко всему, истекли полгода, в течение которых мы получали все северные выплаты. Командиру начали поступать рапорта с просьбой перевести с корабля на Северный флот. Начиналась дезорганизация. Ситуацию исправил бы выход корабля на ходовые, но мы продолжали стоять в Прибалтийском судостроительном заводе «Янтарь» и обживать недостроенный корабль. Денег на достройку у страны не было. Все средства уходили на создание благосостояний свеженарождающихся олигархов....
Ситуацию надо было срочно спасать, желающих осваивать новый корабль на Севере не было. Начались дополнительные отпуска, премии, места в общежитии. Апофеозом заботы командования седьмой оперативной эскадры было решение о присвоении одному из офицеров корабля очередного воинского звания досрочно. Но досрочное звание просто так не присвоишь, тут главное не переборщить. На счастье заботливых командиров, в июне следующего года человек восемь получали звание капитан-лейтенантов. Командиру, капитану второго ранга Быкову осталось только выбрать самого лучшего и подготовить на него представление. Меня и офицеров ракетно-артиллерийской боевой части он отмёл сразу. К нашей оружейной «банде» он всегда относился с недоверием, честно говоря, было за что. Механики «пролетели» примерно по той же причине. Остались офицеры РТС, радиотехнической боевой части. Конкурентов было четверо. Путём непонятных никому умозаключений, командир принял решение о поощрении командира гидроакустической группы старшего лейтенанта Виктора Самойлика. Экипажу было объявлено о поощрении офицера, и в начале декабря представление ушло в Североморск. Начиналась наша первая калининградская зима. Тогда мы еще не знали, что нам предстоит пережить ещё шесть...
- Виктор, когда проставляться будешь?
- Да отстаньте, вот погоны вручат, тогда.
- Значит, ты жмот, что ещё от вмурэшника (выпускника военно-морского училища радиоэлектроники имени Попова) ждать...
Подобные разговоры возникали всё чаще и чаще, но Витька боялся сглазить и держал глухую оборону... В конце концов, мы не выдержали, нарубили поляну, пригласили Витьку и отметили нарождение первого капитан-лейтенанта выпуска девяностого года...
Новый Год Витёк встретил старшим лейтенантом, и мы стали ждать двадцать третье февраля. Потом девятое мая и первое июня (день Северного флота). Североморск молчал и не отвечал на запросы командира. Менялось командование бригады, эскадры и флота, никому не было дела до заброшенного на другой флот экипажа несуществующего корабля. А мы потихоньку обживались и узнавали будущую гордость Северного флота. Изучали оружие, готовились к испытаниям. Незаметно мы сроднились с нашим кораблём и уже не представляли жизни без него. Надеюсь, что и он без нас. О новых, несостоявшихся Витькиных погонах все потихоньку забыли, приближался День ВМФ. На вертолётной площадке корабля, украшенной флагами расцвечивания, новоиспечённые капитан-лейтенанты получали погоны. Все, кроме Вити Самойлика. На него одного в апреле не было подготовлено представление. А зачем? Оно ушло ещё в декабре...
Обмывание было бурным и громким. И только Витёк молча глушил водку...
- Да не переживай, старший лейтенант тоже хорошо!
- Ага, ночной полковник...
В сентябре, вернувшись из командировки в Североморск, командир привёз приказ о присвоении старшему лейтенанту Самойлику воинского звания капитан-лейтенант, датированный январём девяносто четвёртого года. Кадры, конечно, решают всё, но они бывают очень нерасторопными, особенно, когда речь идёт о тех, кто где-то очень далеко. Мы тогда ещё не привыкли что-то просить, узнавать и проталкивать. Мы тогда ещё верили...
А через два с половиной года моя боевая часть впервые в России провела успешную стрельбу новейшим реактивным комплексом противоторпедной защиты, и командующий Балтийским Флотом адмирал Егоров, вызвав меня на ходовой, поздравил и сказал командиру:
- Достоин досрочного звания? Должность позволяет капитана 3 ранга присвоить.
- Товарищ Командующий, лучше я со всеми, через год?
- Но почему?!
- Так надёжней...
Командир в двух словах рассказал ему Витькину историю. Егоров улыбнулся, а потом спросил:
- Грамота - нормально?
- Так точно, товарищ Командующий...
Жизнь продолжалась. Выходы в море были всё чаще и продолжительней, а Калининград и корабль всё роднее... А капитана 3 ранга я получил через год, вовремя, в установленный срок.

О прекрасном городе, винограде, вине и не только.

Выпало на моем пути жить в Севастополе. И моей семье тоже. Т.е. семья жила в этом городе, и я там иногда появлялся, в перерывах между решениями задач по защите российских имперских интересов. Город этот, как справедливо заметил один мой, сильно политизированный знакомый, конечно, давно нужно исключить из реестра городов русских. Потому как он исконно, исторически - греческий. Подтверждаю это неоднократными выпивками на развалинах Херсонеса.
Интересно, что в те времена древнегреческого имперского господства, было это место, как и весь Крым - Колымой для греков. Сюда ссылали на каторжные работы. Вот эти греческие преступники тут поначалу и виноградарством занимались. В перерывах между лепкой своих безруких Венер. Ну а к тому времени, как я туда попал - греки уже отчаялись эти места от Российской Империи отбить и смирились с их потерей. Тем более, что за прошедшее время, кто только этими землями не владел, кто только тут не жил! И так это все переплелось, перекрестилось друг с другом в разных направлениях, что и не понятно до сих пор кто на самом деле тут исконный житель и имеет право, а кто - такой как я и мои дети: пришлый опричник существующего режима и гэть его.
Надо отметить, что опричникам в начале девяностых жилось не сладко. Зарплату задерживали месяцами, а когда и выдавали местными купонами - все равно купить на них ничего нельзя было. Просто не было ничего в севастопольских магазинах. Не было также воды, газа и электричества. Севастопольские районы отключали веерным способом: 4 часа свет горит на Остряках, остальной город темный, затем отключают Летчики или там Корабелку, а Остряки включают.
Воду подключали только утром на два часа, поэтому ванны предназначались не для помыва членов семьи, а для хранения суточного запаса воды. С газом моей семье повезло. Мы жили в общаге на первом этаже. А газ привозили в цистерне и закачивали в специальную емкость, закопанную во дворе. Обычно, не привозили, поэтому все пользовались электроплитками и кипятильниками, конечно в те четыре часа, когда твой район был подключен к энергоснабжению. Но Севастополь город холмистый и наш двор тоже имел некоторый рельеф, поэтому с трудом закопанная в скалу газовая емкость, оказалась выше газовых плит на первом этаже. Повезло! Когда ни у кого уже газа не было - на первом этаже еще можно было долго наблюдать голубое пламя. Главное - не надо было его выключать, иначе больше не загорится. Я этим очень пользовался и даже злоупотреблял.
Как раз дочка родилась, был это конец декабря, а отопления, конечно тоже не было. Если кто-то считает, что в Севастополе всегда тепло, то он очень заблуждается. На моей памяти: длительные морозы до 16-18 градусов. Да чего там! Со льда мы ловили рыбу аж до 3-5 марта. Правда, это в горах.
Для борьбы с холодом в районе детской кроватки, я притащил с берега два валуна и мы их по очереди грели в тазах на газу. Один таз с камнем - под кроваткой, а второй греется, через пару часов - наоборот.
Да нормально жили! Дружили, любили, лазили в горы, ездили на рыбалку, или просто в Ялту на «Метеоре» - на пару часов, покатать детей на аттракционах. Жрать вот только нечего было. Очень нам родители в этом плане помогали. Тогда и там, в Севастополе, Гомель нам казался местом полного изобилия. Да так и было! В этом мы каждый раз убеждались, приезжая в отпуск. В Гомеле было все! Одежда, школьные товары к 1 сентября, вода, свет, газ и отопление! Ну, может и были какие-то проблемы с продуктами, но в холодильниках родителей мы эти проблемы не замечали.
Не надо только думать, что исключительно на родительских харчах выживали. Нет! Сами тоже пропитание добывали. Ну, например, во время осеннего выезда на рыбалку, по дороге всегда можно было набить багажник автомобиля помидорами. Персиков добыть. За персики, правда, гоняли, а вот помидоры там росли сами по себе, от горизонта до горизонта, и никто их не охранял. Однажды подъезжаем, а поле это пашут, прямо по неубранным помидорам. Мы к трактористу! А он нам говорит: «Берите ребята, сколько влезет, у колхоза тары нет, а консервный завод тоже не принимает - банки кончились».
Вот так, что добудем, то и консервируем дома. С банками, действительно была проблема, но и тут выкручивались. Всякие соки, соусы и кетчупы в молочных бутылках консервировали. Помните, такие - с широким горлышком.
На рыбалку опять же ездили. Как раз таки не за удовольствиями, а за рыбьим и креветочным мясом. Осенью, когда начиналась миграция кефали, тайно, по ночам ловили ее бреднем. Как ни будь, потом, расскажу о том, как я был злостным браконьером, и что такое бредень на море. В то время я вообще не думал о правилах рыболовства, норме вылова и о том, что ловить надо исключительно на один крючок, а думал, как этой рыбы наловить побольше, или еще чего раздобыть.
Вы, конечно, удивитесь, но с питьем в Севастополе тоже были перебои. Нет, ну конечно со спиртом на корабле перебоев не было. Этот технический спирт был намного вкуснее и полезнее всем известного «Рояля», но иногда хотелось чего-то более возвышенного и менее градусного, чтобы не сразу с ног сшибало и отрыгалось бы приятнее.
Поэтому весь Севастополь занимался виноделием. В любом ларьке можно было купить брошюрку «Домашний винзавод» или что-то в этом духе, а в каждой семье был свой эксклюзивный рецепт приготовления вина. А виноматериал вокруг города произрастал в несметных количествах. Его надо было только добыть.
Самые дисциплинированные севастопольцы ездили на уборку урожая. Людей для уборки винограда в колхозах катастрофически не хватало и в местной прессе все желающие приглашались в выходные дни в ближайшие колхозы и совхозы. Оплата - частью урожая.
Как-то и я с друзьями в выходную субботу поехали помочь колхозникам. Прицеп к жигулю нашли, мешки целлофановые, экипировались как следует, т.е. взяли по два бутерброда и бутылку отвратительнейшего корабельного спирта и поехали. Оказалось, что опоздали. «Нет, ребята» - сказал нам бригадир - « я уже всех расставил, а на вас тары нет!». Черт! Такое впечатление, что наш Советский Союз и развалился в конечном итоге, только из-за отсутствия тары!
Ну, мы и так бригадира уговаривали и этак, ни в какую. В другой колхоз ехать - совсем уже поздно будет, да и с бензином сложности... Тут я решился на крайнюю меру: «А у нас спирт есть!». Бригадир, аж подпрыгнул: « Так чего ж вы молчите! Вам Мускат, или Каберне, или для белого вина? Вот сюда подъезжайте - к этому контейнеру». Сам уселся в погрузчик и высыпал контейнер прекрасного Муската к нам прицеп.
Мы еще набрали в свои мешки винограда разных сортов и так перегрузили автомобиль, что тот даже на шоссе пытался шкрябать днищем. Винище из сока первого, прямого отжима, у нас булькало везде: на кухне было не протолкнуться от стоящих над банками по стойке «смирно» резиновых перчаток и презервативов, сын учил уроки присев к столу боком, т.к. под столом толпились пузатые банки, и через водяные затворы дружно выплевывали в атмосферу комнаты излишки углекислого газа. По квартире роями летали жирные винные мушки - дрозофилы.
Несмотря на то, что вся пригодная для виноделия посуда была занята, винограда еще оставалось много - вся ванная с горой, выварки, тазы и другие кастрюли. Дети уже не могли на этот виноград смотреть. Мы давили и закручивали соки. Чтобы добыть пол-литровые банки я покупал в овощном магазине какие-то копеечные концентрированные борщи и сразу вытряхивал их на помойке. Сахара никакого не применяли, да не было его в продаже. Сок сам по себе получался приторно сладким, и все поверхности в нашей малосемейке постепенно становились липкими.
Через три-четыре недели, когда брожение заканчивалось, и на дно банок красивыми кристаллами выпадал винный камень, в Севастополе начинался длительный праздник «молодого вина». Печень испытывала нешуточные нагрузки. Добрейшие друг к другу соседи ходили из квартиры в квартиру на дегустационные приемы. Пили винишко: из Каберне, Алиготе, Ркацители, Муската гамбургского, с добавлениями в виноматериал ежевики и терна, с брожением на меду, крепленое виноградной самогонкой, обычный сухач или вино произведенное по технологии шампанского ...
Одним стаканчиком обычно ограничиться не удавалось, иначе можно было обидеть винодела. Ну, вы же знаете что такое молодое вино: первый стакан пьется как сок и никакого действия на организм не оказывает, а второй - резко отключает ноги и речевые функции. Вроде бы все соображаешь, но идти домой уже не можешь, отказаться от третьего стакана не получается и в результате наступает полное просветление. Идешь утром на службу, голова трещит, все проклинаешь, но недолго. Потому что на корабле, среди офицеров тоже немало самодеятельных виноделов. Только подъем флага перетерпеть, мучительно выслушать старпома о безобразиях за ночь, а там кто ни будь, да и пригласит тебя на роль «сомелье» в свою каюту.
Матросы наши тоже были не лыком шиты. Утренняя физзарядка, если только корабль стоял у причала, представляла собой кросс по ближайшему дачному поселку и виноградникам, поэтому бегуны возвращались с вещмешками за спиной. Ну, кто матросика обидит, если он к своему скудному рациону витаминов немного принес?
В результате я как-то на этих «витаминах» погорел. Вышли в море работать с парой самолетов ТУ-95РЦ, а заодно поклацать на турок своим звериным оскалом. Самолеты эти (в гражданском варианте ТУ-114), светили своей локацией все Черное море и эту картинку, что под собой видели, могли транслировать на корабль. Мы эту картинку принимали, сопровождая самолет антеннами определенной аппаратуры, и могли, благодаря нашим воздушным разведчикам, морские цели обнаруживать, определять элементы движения, ну и понятно - стрелять по ним. Жаль, нет уже этих прекрасных самолетов в наших Вооруженных Силах, нет тех двух полков Тихоокеанского и Северного флотов, которые обеспечивали радиолокационную воздушную разведку и целеуказание по морским целям практически в любом районе океана. И нет сейчас ничего для их замены. Очень жаль! Стрелять то, корабли и подводные лодки и сейчас способны своими крылатыми ракетами очень далеко. Но вот только куда?
Специально для работы с этими самолетами, а прилетали они для работы с черноморскими кораблями с Северного флота, какой-то эсминец выгнали к Босфору и он имитировал оттуда агрессию против мирных советских граждан. Серьезное дело. Учения. Вот я конкретно, командир группы целеуказания и без пяти минут капитан-лейтенант, эту аппаратуру обслуживал и отвечал за ее боевое применение.
Учебная тревога! Ракетный комплекс к бою! Предстартовая подготовка ракет произведена! Оба наших источника информации на связи. Работают попеременно. Картинка - прекрасная от обоих. Координаты цели и ее элементы движения определены. Готов к выдаче целеуказания! Корабль ложится на боевой курс. Сопровождаем самолет антенной левого борта, информацию принимаем, а самолеты постепенно удаляются и угол места антенны потихоньку уменьшается.
Точнее антенна сама сопровождает, на автомате, а я только умничаю перед высоким начальством и в несчастный эсминец курсором тычу. Все в штатном режиме, тут хрясь, антенну заклинило, а через некоторое время картинка пропала по случаю отказа высокочастотных блоков, которые в антенне находятся. Крики, слова разные - из боцманского словаря, понятно - в мой адрес. Командир на ходовом «слегка недоумевает»...
Пришлось курс менять, чтобы переложить наших воздушных разведчиков на правый борт, а цель уже не в «секторе», дополнительное маневрирование, потеря времени, нервотрепка... Мной сильно недовольны. Очень сильно!
Нет, конечно, задача была выполнена. Наглый «агрессор» был условно уничтожен раз и навсегда, вместе с Босфором, его мостами, голубой мечетью, да и вообще всем Стамбулом вместе взятым (еще раз - Условно!), и мы зашли в базу.
Пока политработники, в предвкушении разбора, потрошат кубрик подчиненного мне личного состава, а старпом изучает мой «Журнал боевой подготовки» (ЖБП), я мчусь в антенну левого борта. Антенна находится под радиопрозрачным куполом и задраивается люком - аналогичным верхнему рубочному люку ПЛ. Отпираю замок, отдраиваю, засовываю голову, начинаю шарить в поисках тумблера освещения... О ужас! Мне за шиворот начинает литься что-то густое и липкое...
Разбор выхода в море, ничего нового и интересного для меня не принес. Все это я и так знал, но неприятно, что узнали и другие. Матросы у меня наглые и не стрижены. Статью 324 Корабельного устава (про первого заметившего поступление дыма...) четко и наизусть не знают, и с таким командиром подразделения никогда не узнают. В рундуках бардак и фотографии девок. Туда с Цусимы никто не заглядывал. Потому что Цусима, из-за таких вот и произошла. Боевой листок висит криво и не первой свежести, конспекты первоисточников и материалов ни в какие ворота, не кубрик советских матросов а шалман какой-то, где собрались главные лоботрясы крейсера. Что им говорили на последней политинформации - никто не помнит, потому что никто ничего не говорил. Партком был уверен, а коммунист-руководитель самоуспокоился, и именно поэтому сломали крейсер, допустили аварийное состояние антенны боевого комплекса .
В результате лично по моей вине корабль практически напрасно выходил в море, два огромных самолета бесполезно прилетели к нам с другого конца страны, усилия экипажей других кораблей, самолетов и подводных лодок, сил обеспечения флотом по моей вине пошли прахом ...
Со всем соглашаюсь! Черт с ними, с силами обеспечения! Главное, чтобы никто не увидел того, что увидел я. А увидел я следующее: антенна при вращении смяла два алюминиевых 10-литровых матросских бачка, с булькающим виноматериалом и 20 литров сладкого и липкого сырья вылилось на блоки питания и высокочастотные блоки, вызвав многочисленные короткие замыкания, а в последующем и обрывы в цепи. Третьим бачком и обломками двух первых - привода антенны заклинились наглухо. Еще штук 6 бачков - уцелели в этой антенне и еще десяток - с противоположного борта.
Вываливаюсь из кают-компании взъерошенный, с намерением немедленно построить всех нестриженых негодяев, сломавших крейсер, и вывернуть их наизнанку, на предмет наличия дубликата ключа, от антенных постов. Методика «выворачивания» проста и незатейлива. Одновременный шмон на всех боевых постах (в кубрике они этого не держат), с изъятием альбомов («секретные» фотографии негодяев на фоне боевой техники), фотоаппаратов, магнитофонов, и перешитой до неузнаваемости формы к отпуску, либо ДМБ. А затем допрос каждого, с возвратом изъятого в обмен на информацию, либо невозвратом. Зная, где все это у них «зашхерено» я до поры до времени молчал. Но вот эта «пора» наступила. Бегу по коридору, а навстречу мои боевые товарищи: Саня и Юра. У них на этом выходе никто ничего не сломал, их на подведении итогов не вспомнили и они довольны.
- О! Грузиняка! Ты у нас сегодня герой! Ха-ха-ха! Стойко держался на допросе! Настоящий белорусский партизан.
- Да кончайте, остряки! Идемте, лучше - поможете, будем устанавливать строгие уставные порядки и воинскую дисциплину в моем подразделении. Виноделов будем вычислять.
- Поможем! Конечно! Давай только сначала к Виталику зайдем. У него такой нектар есть! Ты еще не пробовал, а тебе сейчас - самое то, нервишки подлечить.
Хм. Нектар!? Виталик действительно мастер по этому делу. А и вправду, что мне уже терять! И мы скрываемся в каюте машинистов. Для дегустации.
Ключи у «негодяев», мы конечно не нашли, допросы тоже особо ничего не дали. Все-таки методику и правила проведения допросов с пристрастием в наших училищах не преподавали. Да мы особо и не старались, после нектара-то. А технику отремонтировали, быстро и качественно. «Негодяи» активно мне помогали, виновато заглядывая в глаза и беспрекословно выполняя любое требование. Но, несмотря на это, «винзавод» в антенных постах был закрыт навсегда. А вот виноматериал... Нормальный был материал, из Алиготе. Главный боцман его использовал по назначению и на боевой службе мы пригубили готовый продукт за тех, кто ждет нас на берегу.

Фотографию «винзавода» можно посмотреть вот тут:
http://vik-sergeev.moy.su/publ/o_prekrasnom_gorode_vinograde_vine_i_ne_tolko/2-1-0-34

Виктор Сергеев