ПО СЛЕДАМ БРОНЕБОЙНОЙ ПУЛИ

Несмотря на применение тактики периодической смены высоты полета, трудившиеся как пчелки в афганском небе вертолеты МИ-8МТ, нередко попадали под обстрелы и прилетали на аэродром с пробоинами от душманских пуль. «Духи» палили из всего, что стреляет: от старых английских «буров» до современных американских «стингеров», чтобы афганское небо представляло максимальную опасность для советских летательных аппаратов. К тому же, за сбитый советский вертолет или самолет они получали солидные премии в «зеленых» от своих заокеанских покровителей.
После одного из полетов по высадке десанта на правой стороне и на днище борта N 22, который в паре летал ведомым, было обнаружено несколько пробоин.
Казалось бы, ничего особенного, надо заштопать отверстия и можно на вертолете летать дальше. Но существует железное правило для авиационной техники: на борту летательного аппарата не должно быть посторонних предметов, будь то не клейменный гаечный ключ, отвертка бортового техника или любой другой предмет. К таким посторонним предметам относились и вражеские пули, застрявшие в какой-либо части фюзеляжа. И пока не найдены и извлечены все пули и осколки, вертолет не может считаться исправным и боеготовым.
Ранним утром обстрелянный вертолет поставили на ремонтную стоянку. Бригада техников под начальством старшего техника, настроившись на долгую и кропотливую работу, приступила к исследованию обстрелянного борта на предмет входных и выходных отверстий. Хорошо, если количество таких отверстий совпадает, в таком случае остается проверить трассу пуль на целостность агрегатов и деталей вертолета. А если выходных меньше, то надо найти застрявшую пулю, или то, что от нее осталось. Обычно «духи» обстреливали вертолеты бронебойными пулями. При попадании в цель, мягкая оболочка сдирается в самом начале своего пути, а оголенная твердая сердцевина, уже совсем не похожая на пулю, продолжает пробиваться дальше и, попадая в стальные детали, причудливо меняет траекторию. В большинстве случаев сердечник прошивал дюралевый фюзеляж вертолета насквозь и улетал прочь, особенно, если вертолет обстреливался сбоку.
Авиатехники, пока была утренняя прохлада, открыли все люки, вскрыли всевозможные панели и при помощи различных инструментов начали скрупулезно исследовать траектории бронебойных пуль, проверяя каждый сантиметр. Нужно проверить многое: не задеты ли важные «органы», не повреждены ли топливные артерии, состояние электропроводки - нервной системы борта. Техники, работающие на вертолете, напоминали группу хирургов, копошащихся вокруг операционного стола с раненым.
После двухчасовой напряженной операции были извлечены два сердечника, но, судя по соотношению входных и выходных пробоин, в «теле» вертолета оставался еще один. Он, пробив корпус топливного крана, пролетел через пространство грузовой кабины и застрял где-то под гидросистемой. Теперь надо было вскрыть панели на потолке.
- Отбой, ребята, продолжим после обеда, ближе к вечеру, когда жара спадет, - скомандовал старший техник, вытирая пот со лба.
- Вроде я понял, где сидит крайняя пуля, - крикнул сверху техник по авиационному оборудованию, - но надо «прозвонить» электропроводку. Кажется, поврежден провод габаритных огней.
Промокшие насквозь от жары техники пошли в тень навеса, сели перекурить.
- Хорошо, что только одна пуля со стороны днища попала и не сильно навредила, - сказал старший техник, закуривая, - вот я помню один случай из своего первого Афгана. Дело было в Кандагаре, там вертолетный полк стоял. Однажды из пары вертолетов, вылетевшей на задание, вернулся только один борт, второго подбили. Крупнокалиберная пуля насквозь прошила днище, потолок, дно корпуса редуктора несущего винта и застряла внутри. Масло вытекло из образовавшегося отверстия, вертолет совершил аварийную посадку. Было решено вылететь на место происшествия с техбригадой, которую возглавил инженер эскадрильи. Прилетели к подбитому вертолету. Техники осмотрели борт, исследовали трассу пули, другие агрегаты не были задеты. Решили заделать отверстие на дне редуктора. Для этого пришлось вскрыть проем на потолке, и через него забить спешно выструганную деревянную пробку в пробоину от пули. Редуктор заправили маслом, опробовали на режимах. Давление масла было в норме - 3,5 кг/см., температура тоже. Он работал исправно, видимо, пуля, пробив дно, попала в ступицу одной из шестерен первой ступени и, окончательно потеряв инерцию, упала на дно корпуса. Если бы она попала в зубчатое зацепление, то произошло бы мгновенное заклинивание редуктора и крушение вертолета.
Взлетели, вроде все в порядке, несущий винт плавно вращается, значит, редуктор тоже исправен. Но после примерно десяти минут полета от вибрации и повышения температуры деревянная пробка вылетела из отверстия, масло потекло на пол перед сидящими на откидных скамейках техниками. Кто-то из них мгновенно среагировал, подобрал пробку и воткнул обратно в отверстие. Но все же из редуктора вытекло изрядное количество масла. Повторно воткнутая пробка держалась неплотно, масло помаленьку продолжало капать.
- Держи пробку, не отпускай, если вытечет все масло, то придется совершить посадку, сухой редуктор может работать не более 6-и минут,- прокричал инженер. - Здесь район опасный, кругом душманы, а до аэродрома еще минут 30 лететь.
- Я скоро весь в масле буду,- жалобно ответил техник. Из-за уменьшения количества масла в редукторе, его температура повысилось, вязкость уменьшилась, и, несмотря на все старание техника, оно уже потекло на него струей.
Обстановку доложили командиру экипажа, он приказал инженеру предпринять все меры, чтобы могли дотянуть до аэродрома. Под редуктором уже возились трое, но струя не уменьшалась. Масло текло на комбезы, на лица, руки, даже на очки инженера. Решили на пробку намотать тряпку, но при этом потеряли драгоценные литры. Техникам все же удалось уменьшить струю, и она вскоре совсем исчезла.
- Что-то становится жарко, от редуктора идет тепло,- сказал техник, державший пробку.
- Странно, и масло не течет, ты попробуй ослабить пробку, может, там уже его совсем нет, - предложил инженер технику.
Техник вытащил пробку из пробоины и, действительно, из него ничего не текло. Даже несливаемый остаток - 5 литров - весь вытек. Прислушались к шуму - редуктор гудел сильнее, чем обычно, он уже работал без смазки и охлаждения минут пять. Инженер посмотрел на часы - до аэродрома оставалось около двадцати минут полета. Он решил посоветоваться с командиром экипажа и направился в кабину пилотов.
Приняли решение долететь до аэродрома. Это, конечно, было очень рискованно, но вертолет дотянул-таки до взлетной полосы. Редуктор вместо шести минут отработал всухую свыше 20 минут. Пропуская через себя мощность более 4000 лошадиных сил от двух двигателей к несущему винту без охлаждения и смазки, редуктор нагрелся так, что зеленая краска на откидных капотах редукторного отсека побурела и потрескалась. И это несмотря на то, что капоты снаружи обдувались набегающим потоком воздуха при скорости 250 км/час.
Этот редуктор уже не подлежал к дальнейшей эксплуатации, его сняли с вертолета.
- Его надо было установить на постамент, как памятник надежной советской авиатехнике, - выслушав рассказ , сказал один из техников.
- Может быть, но редуктор увезли в подмосковные Люберцы для исследований, - ответил старший техник,- такой эксперимент в реальной боевой обстановке очень заинтересовал авиаконструкторов.
- Странно, что после этого не была сделана необходимая доработка, - засмеялся кто-то из техников, - и бортачей не обязали держать на борту в качестве запчастей деревянные пробки, крашенные в зеленый цвет...

Не укради!

Ежась от утреннего озноба, я вышел из домика дежурной смены. Было пять утра. Солнце уже взошло, но было пасмурно и сыро. Клочья тумана путались в решетчатых секциях антенн, кили истребителей на стоянке четвертой эскадрильи были похожи на плавники доисторических рыб, заснувших на мелководье, а территория наших соседей-«глухонемых», войсковой части ядерно-технического обеспечения, была полностью скрыта туманом, судя по густоте и плотности - совершенно секретным.
Туман глушил звуки и так тихого июльского утра, мир, окружающий нашу «точку» казался маленьким и уютным. Мной овладело блаженное, полусонное оцепенение, но за спиной вдруг скрипнула дверь, и голос с сильным молдавским акцентом пожелал мне доброго утра. Я обернулся. Передо мной стоял дизелист-электромеханик Коля Епурь, одетый в добротно мятые сатиновые трусы, майку элегически-голубого цвета и сапоги. На голове у него красовалась пилотка, молодцевато сдвинутая на левую бровь.
- Тащ, на разведку погоды включа-а-аться будем? - провыл он, с трудом подавляя зевоту и прикрывая ладонью рот, отчего голос у него звучал, как кларнет с сурдиной.
- Ты соляру в дизеля закачал?
- Так тошна-а-а-у, еще вчера!
Скандальная внешность Епуря портила утро, поэтому я сказал:
- Ладно, иди спать, сам заведусь, а то еще закемаришь в дизеле, угоришь, а мне потом тело на родину покойного везти. Очевидно, расслышав из моих слов только «иди спать», Епурь, покачиваясь как лунатик, повернулся и побрел к домику, загребая сапогами, которые явно были ему велики. «Наверное, со сна влез в первые попавшиеся» - подумал я.
Запустив дальномер, я присел к индикатору и поставил антенны «на погоду». М-да... Похоже, полетов сегодня не будет. Над аэродромом зависла бесформенная, зеленая клякса метеообразований.
- «Вершина», - позвал я оператора высотомера, - Посмотри нижнюю кромку облачности.
- Практически от нуля, - ответил «высотник», - засветка дождевая.
На КП дивизии, видимо, пришли к такому же выводу. Через четверть часа нас перевели под накал, а вскоре полеты и вовсе отбили, точнее, сдвинули на ночь. Обзвонив соседние аэродромы и прикинув скорость ветра, начальник метео отважно доложил комдиву, что к вечеру облака разойдутся.
Пока мы возились с разведкой погоды, туман начал менять агрегатное состояние. С низкого, цвета мокрой ваты, неба посеялся теплый, но какой-то особенно мокрый и обволакивающий дождик.
Работать на технике было нельзя, и я приказал бойцам готовиться к ночным полетам. Младший призыв немедленно разбежался по койкам, и через пару минут спальное помещение наполнилось звуками подготовки. «Старички», давно научившиеся добирать сон в станциях, не выпуская микрофона из руки, собрались в ленкомнате и занялись тихими дембельскими делами. Кто-то доводил до ума парадку, извлеченную из какого-то схрона, кто-то перерисовывал в альбом с кальки Волка и Зайца, «высотники» играли в шеш-беш. В окно ленкомнаты заглядывал патрульный, пытаясь сквозь бликующее стекло разглядеть хоть что-то на экране телевизора. В мокрой плащ-накидке, с расплющенными о стекло носом и щекой он напоминал мелкого упыря, которого тянет к людям...
Я ушел в дежурку и настежь распахнул окно. Дождь выгнал из домика унылый запах казармы, лежалых бумаг и отсыревшей одежды. Дождь шуршал по клеенчатым листьям старой сирени, иногда крупные капли шлепались на оцинкованный отлив и извилистыми дорожками скатывались в траву.
Скинув сапоги, я завалился на койку, неудержимо тянуло в сон.
- Дежурный по роте, на выход! - вдруг каркнул полусонный дневальный и в дверях дежурки горестно возник начальник радиолокационной группы, капитан Антохин, мой непосредственный начальник и приятель.
Узкое лицо, длинный, висячий нос и близко посаженные, черные, круглые, как пуговицы на мужском пальто, глаза создавали поразительный эффект: казалось, что капитан Антохин вот-вот разрыдается.
С плащ-накидки Антохина на свежевымытый розово-желтый пол натекла кольцевая лужа. Он аккуратно стащил с фуражки капюшон, пошевелил носом и трагически вопросил:
- Валяетесь, товарищ старший лейтенант?
- Валяюсь... - согласился я, поскольку факт валяния был налицо.
- А между тем вы обязаны были соблюсти нормы воинской вежливости и поприветствовать старшего по воинскому званию и по должности! - брюзгливо заметил Антохин, вешая плащ-накидку на гвоздик.
- Сейчас-сейчас, - сказал я, - вот только сапоги надену, и немедленно начну соблюдать, приветствовать и вообще вести себя строго по уставу, ибо приветствие старшего без сапог, - прокряхтел я, застегивая «тормоза» на бриджах, есть нонсенс и попрание, а также...
- Валяйтесь... - махнул рукой Антохин, - вы, ленивец волосатый.
- Почему это волосатый?! - обиделся я.
- А потому что! Вам давно уже пора провести бритвой по шее! Обросли тут, одичали. Дневальный вообще на снежного человека-каптара похож.
- Одичаешь тут.... Это же аэродром, места дикие, страшные, одни военные кругом! Ты чего на «точку»-то пришел? - спросил я. - Даже группа управления в гарнизоне осталась, дождь ведь, все равно ничего делать нельзя.
- Катушка! - вытаращив глаза-пуговицы, объяснил Антохин.
- Какая еще катушка?!
- Большая. А на ней кабель намотан. В кустах за РСП стоит. Надо забрать!
- Да на что тебе этот кабель?
Было видно, что Антохин еще не знает, на что.
- Ну-у... Между станциями «стационар» прокинем, а штатные кабели сложим для учений.
- Да ты чего! Этот кабель ни в один хвостовик разъема не влезет!
- Не хочешь пользу группе принести, так и скажи, а не придумывай всякую ерунду! - снова обиделся Антохин.
- А я вообще не при делах, у меня полеты ночные. Хочешь - сам и занимайся.
- Людей дай.
- Това-а-арищ капитан, Саня, ну ты что, мозг промочил? Ты же начальник группы, сам знаешь, - у меня только расчет на полеты и наряд! Где я тебе людей возьму?
- Да, действительно.... Ну, ладно, тогда я АСУ-шников заберу, сегодня по системе, вроде, не летают, - принял решение Антохин и стал напяливать мокрую плащ-накидку.
- Погоди, а как ты ее катить собираешься? В смысле катушку. Вручную что ли? Она же тяжелая, наверное, как вся моя воинская служба!
- ЗиЛом потянем!
- А следы?
- Затрем!
- Ну, тогда... тогда, товарищ Чингачгук Большая Пиписька... Тогда у меня нет слов!
Существует категория офицеров и прапорщиков, у которых хозяйственность постепенно перерастает в клептоманию. Антохин славился тем, что любую вещь, к которой не был приставлен часовой, считал бесхозной и норовил умыкнуть на «точку». Иногда мелкоуголовные деяния сходили ему с рук, но иногда его ловили... Например, покража «бесхозной» сварки обошлась ему в «неполное служебное», но переделать Антохина уже было невозможно.
Весь день он, как огромная, мокрая крыса шнырял по «точке», гремел железом в сарае, шипел сваркой, ладя воровскую снасть. Вечером солдаты с натугой отвалили воротину, ведущую на летное поле, и наш старенький ЗиЛ-КУНГ, покашливая мотором и опасно раскачиваясь, выполз на аэродром.
- Постой! - крикнул я, - нашу «чахотку» же на весь аэродром слышно будет!
- Все продумано! - отмахнулся Антохин, - мы ехать будем, только когда самолеты взлетают.
Стемнело. Отработал разведчик погоды, и полеты начались. Стремясь выполнить план двух дневных смен за одну ночную, с КП давали вылет за вылетом, и я начисто забыл про аферу с катушкой кабеля. Ночь ревела и грохотала, мерцая тусклым керосиновым пламенем, пронзительный звон гигантской циркулярки переходил в свистящий вой, в аппаратной начинали дрожать шторки, что-то огромное, тяжело-тупое разрывало воздух над головой и уносилось за реку, мигнув на прощание навигационными огнями, и минут на 10 наступала тишина.
Я выбрался из индикаторной машины и присел на рифленую лесенку. Небо расчистилось, но заметно похолодало, из низин густо наползал туман, подбиравшийся уже к посадочному высотомеру.
Вдруг у соседей-«глухонемых» что-то хлопнуло, с противным воем взлетела красная сигнальная ракета, за ней еще одна. На вышках тут же вспыхнули прожекторы. Их льдисто холодные, синеватые лучи казались лезвиями фантастических мечей, пластающих туман. Лучи пошарили вдоль забора из колючей проволоки и вдруг выхватили из темноты... наш ЗиЛ! Поникнув радиатором, он стоял, упершись в забор части ядерно-технического обеспечения. На крюке у него была большая, деревянная катушка кабеля...
Я не знаю, как развивались события дальше. Возможно, контрики припомнили Антохину и сварку и старые, неизвестные мне грехи, а может, он был объявлен, так сказать, основателем движения ядерного терроризма, но с должности его мгновенно сняли, а вскоре перевели в самый дальний гарнизон, какой только смогли обнаружить на глобусе Советского Союза кадровики...

Длинноногий "агрессор"

Рассказывал знакомый, отставной полковник, работавший у нас сначала диспетчером, а потом сторожем. Перелетал от практически на всех серийных Ми, за исключением Ми-14 и Ми-26. А это он рассказывал о Ми-10:
В начале 1968 года несколько экипажей Ми-6 отобрали для переучивания на Ми-10. Попал в это число и наш экипаж. Отличий от Ми-6 немного, в основном очень "длинноногое" шасси, из-за которого надо было привыкать к новой высоте кабины над грунтом, на "десятке" уже стоишь на полосе, а на "сарае" (Ми-6) еще висишь в паре метров от земли. И работа с грузовой платформой: особенности загрузки, центровки, полеты с грузами, выступающими за габариты платформы. В общем, переучились, получили на заводе новенький вертолет и погнали его в часть, расположенную в Западной Украине, недалеко от словацкой границы. Шел август 1968...
Прилетели, смотрим - стоянки полка пустые. Странно... Сделали пару кругов над ДОСами, чтобы показать семьям, что вернулись из командировки (была такая традиция) и пошли на посадку. Садимся, смотрим - на аэродроме какая-то суета, только мы зарулили, подбегает к вертолету особист, еле дождался, пока мы спустимся из кабины по передней "ноге" и тут же:"Вы что, ох..ли, на незнакомой машине над городом летать!!! Полк улетел в Чехословакию, бороться с империалистами, а тут такое! Уже звонили из горкома, не американцы ли собираются десант высаживать!!!"
А вообще Ми-10 - машина очень интересная. Было их мало, одна-две на полк, но при всяческих перебазированиях-учениях - отличная вещь. Что мы только на их грузовых платформах не возили, от командирского "газика" до полевых кухонь. Однажды, возвращаемся с учений и везем всякое тыловое имущество, в том числе и кухню. Сели, зарулили, спускаемся, а весь техсостав на стоянке ржет: "А чего у вас хвост в капусте?" Оказалось, что повар не закрутил до упора барашки на крышке котла полевой кухни... Поймали повара, торжественно вручили ведро керосина и тряпку, загнали на стремянку и он до вечера оттирал хвост, рулевой винт (диаметр 6,2м) и все остальное, заляпанное вареной капустой.

Хоть история и не из жизни ВВС, а из суровых будней ГВФ, да и было всё несколько иначе, но...

Восьмидесятитонная машина, слегка покачнувшись, вышла из разворота и солнечные лучи, наполнив кабину, ласковой кошкой лизнули спокойные лица экипажа.
- Двести сорок... Двести сорок пять... Есть курс двести сорок шесть.
- Закрылки двадцать восемь.
- Выпускаю закрылки двадцать восемь градусов... Закрылки выпущены.
- Вот ведь погода здесь - четыре девятки видимость, тепло-светло и мухи не кусают... Такой февраль я понимаю.
- Да уж... Над всей Испанией безоблачное небо... Тут задумаешься, следует ли человеку жить далеко от экватора.
- Красота... И слетали хорошо.
- Голову оторву.
- Ладно, командир, суеверия это всё...
- Суеверия? Это опыт. Вот помню я...
- И тебе оторву - умолкли оба. Нашли тему... Как дети малые. Кончили треп, работаем. Штурман, ты нас не заблудил случайно?
- Вы не поляки, а я не Сусанин. Курс двести сорок шесть, удаление пятнадцать.
- Добро. Закрылки сорок пять, шасси выпустить. Смотрим полосу.
- Выпущены закрылки сорок пять... Выпущены шасси.
- Полоса по курсу, вот, светленькая, чуть правее.
- Ага, увидел.
- Прат, я Аэрофлот - 85644, полосу наблюдаю.
- Не вижу огней... Что, и здесь Чубайс?..
- У них ремонт в торце полосы, днем без огней.
- Аэрофлот - 85644, Прат, подтверждаю посадку на полосу 25R.
- Ну это уже свинство... Визуально, без огней... PAPI* тоже не работают? [* PAPI - «светотехническая система визуальной индикации глиссады», световой маяк траектории снижения]
- Догадливый.
- Ур-роды...
- Контроль по карте.
- Механизация.
- Выпущена сорок пять.
- Стабилизатор.
- Согласован.
- Шасси.
- Выпущены, зеленые горят, кран нейтрально.
- Загружатели рулей.
- Отключены.
- Фары.
- Выпущены, посадочный.
- На посадочном. Готовы, экипаж?
- Прат, Аэрофлот - 644, снижаюсь, шасси выпущены, к посадке готов.
- Аэрофлот - 85644, я Прат, посадку на полосу 25R разрешаю, полоса свободна. Мягкого приземления.
- Па-аехали...
- Самолет на полосе!
- Твою ж мать! Уходим на второй, режим взлетный, закрылки двадцать восемь, шасси и фары убрать.
- Взлетный.
- Шасси убрано, закрылки двадцать восемь, фары выключены, убраны.
- Доложить уход!
- Я Аэрофлот - 85644, ухожу на второй круг по схеме правым, занята полоса.
- Понял, Аэрофлот, уход на второй круг по схеме вправо.
- «Полоса свободна»...Убил бы бабу - дуру...
- Аэрофлот - 85644, повторите причину ухода.
- С-с-с-суеверия, говоришь?!..
- Прат, я Аэрофлот - 644, полоса была занята.
- Ну, с-с-сука.
- Они там слепые на «башне» или просто с ума сошли?..
- Экипаж, спокойно, ничего особенного не произошло. Неприятно, но бывает, обычный уход. Так что без нервов. Успокоились, работаем, готовимся на повторный.
- Так и поседеть можно.
- Вообще по РЛЭ** второй заход по приборам. [**РЛЭ - «Руководство по лётной эксплуатации», кладезь мудрости]
- «Руководство» не для этого уродского аэродрома с его корявыми визуальными заходами и слепыми диспетчерами писали.
- Экипаж!
- Да уж, дисп нам зоркий попался - такой сарай на взлетке не заметить.
- Экипаж, собрались. Без дерготни замыкаем «коробочку» и садимся...
- ...Готовность.
- Штурман к посадке готов.
- Бортинженер готов.
- Второй готов.
- Командир готов, начинаем. За кренами смотреть.
- Прат, Аэрофлот - 644, к посадке готов.
- Аэрофлот - 644, я Прат, посадку разрешаю, полоса 25R.
- Оценка!
- Взял.
- Решение?
- Садимся.
- Торец, двенадцать!
- Десять... Девять... Восемь... Семь... Пять метров!
- Малый газ!
- Установлен малый.
- Два. Метр. Метр. Побежали. Двести шестьдесят.
- Интерцепторы!
- Выпущены.
- Двести пятьдесят.
- Реверс!
- Двести сорок.
- Включен реверс.
- Двести двадцать. Двести. Сто восемьдесят. Сто шестьдесят. Сто сорок.
- Торможу!
- Сто двадцать.
- Реверс выключить!
- Сто. Девяносто. Восемьдесят.
- Прат, я Аэрофлот - 85644, посадку произвел.
- Шестьдесят. Пятьдесят.
- Убрать закрылки.
- Убираются... Закрылки ноль, стабилизатор согласован.
- Тридцать.
- Включить режим разворота передней опоры шасси.
- Включено.
- Интерцепторы убрать.
- Интерцепторы убраны.
- Хм... Что-то... «Зебра» была?..
- Ой... Аэрофлот... Ой...
- Не заметил...
- Блядь!!! Приплыли...
- Аэрофлот - 85644, следуйте на перрон за машиной сопровождения.
- Эх-х-х...
- ...На стояночном. Потребители выключить. Двигатели выключить.
- Сколько ж их здесь собралось...
- Сейчас будет грустно. Вазелина ни у кого нет?..
- Ну что, экипаж, вперед, под танки...
- ...Капитан, пожалуйста, скажите - это очень важно для нас - чем Вам настолько не понравилась наша взлетно-посадочная полоса что вы предпочли приземлиться на рулежную дорожку?..

Взято с www.kvvaiu.net
Автор: Белик И.С.

ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ".
Возникает законный вопрос, что же такое эссе? ЭССЕ (слово французского происхождения обозначает - попытка, проба, очерк, от латинского exagium - взвешивание), прозаическое сочинение небольшого объема и свободной композиции, выражающее индивидуальные впечатления и соображения по конкретному поводу или вопросу и заведомо не претендующее на определенную или исчерпывающую трактовку предмета. Как правило, эссе предполагает новое, субъективно окрашенное слово о чем-либо и может иметь философский, историко-биографический, публицестический, литературно-практический, научно популярный или чисто беллетристический характер.
См. БСЭ 3-го издания, том 30, стр 252.

И так, поход за славой N1.
ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - "Как я попал в ВВАТУ"

Как все ученики 60-70-ых годов, кроме школы я увлекался разными занятиями: ходил по вечерам в Дом пионеров, посещая разные кружки, где выпиливал лобзиком лубочные фигурки и полочки, клеил ракеты и запускал их по праздникам, строил резиномоторные авиамодели, снимал на фото и кинокамеры, паял детекторные и гетеродинные транзисторные приемники. Вышивал крестиком и гладью на уроках труда (в начальных классах), клеил всевозможные поделки и дарил своим родителям по соответствующим праздникам, строгал табуретки, пилил и точил разные скобянные изделия, даже что то скручивал из проволоки, что потом очень пригодилось. Коллекционировал монеты, марки, спичечные этикетки,открытки. А потом все это или частично обменивалось на воздушное ружье, на самокат, на настольную игру в футбол (хокей), на новое увлечение. Находил время учавсвовать в матеметических и физических олимпиадах, за что и был направлен учиться в Киевскую физико-математическую школу интернат при КГУ, где занимались спосбные ученики со всей Украины и Молдавии. Там у меня был друг Сергей Щербанюк у которого старший брат служил в авиационном полку в Кущевке и он меня заразил любовью к небу. Кстати в этой же школе интернате в паралельном классе учился и Серега Канаев выпускник ВВАТУ 1975г. Все обложки тетрадей у нас были разрисованы изображениями самолетов, ракет, спутников и луноходов. И мы решили, что после окончания школы будем поступать в летное училище. Но на первичной медкомиссии у меня обнаружили какие-то шумы в сердце и моя летная карьера закончилась, не успев начаться.Но так как на втором месте стояло увлечение радиотехникой, было принято решение поступать в КВВИРТУ.
Лагерь абитуриентов разиещался за Дымером, где то под Лютежем. Порядки там были почти как в пинер-лагере,мы даже ходили в самоволку изучать окрестности. Я сдавал экзамен за экзаменом и в итоге набрал 15 балов, а проходной бал был 17 (конкурс 11 человек на место) следовательно РВСН поднимали боеготовность, последующие годы, без моего участия.Особо надо отметить как нас там кормили.Такой отвратительной кормежки я не встречал больше нигде за всю службу в армии. Завтрак: горховая каша с подливой из "абортной" жидкости, квелый хлеб, кусочек прогорклого масла и жидкость отдаленно напоминающая чай. Обед: на первое - щи из гнилой капусты, на второе - липкая овсянная каша с "устюками" и кусочек не бритой свинячей варенной шкуры, на третье - бледно-желтый кисель с лошадиной дозой брома. Ужин: на гарнир - холодная смесь гороха от завтрака с овсянкой оставшейся от обеда и в нагрузку варенный, вонючий кусочек хека, холодный чай. Вся посуда и приборы были алюминевыми, они пытались выпрыгнуть из рук, покрытые несмываемым многолетним слоем то ли жира, то ли пушечной смазки. От голодной смерти спасал буфет, куда очередь не иссякала с утра до вечера, не взирая ни на какие построения и экзамены. Особенно была давка после выхода абитуриентов со столовой. Так, что известие о не поступлении прошло без особых истерик и соплей.
Но на мое счастье в приемной комиссии был "покупатель" из ВВАТУ - полковник Титаренко(цикл тактики). Он росматривал личные дела неудачников и предлагал кому без экзаменов, кому с досдачей стать курсантами легендарного ВВАТУ.В это время я еще получил письмо от отца, который ехал в поезде с попутчиками - счастливыми лейтенантами, выпускниками ВВАТУ 1972 года, направляющимися служить в ГСВГ и убедивших его, что лучше училища нет во всем СССР.И он мне то же порекомендовал запасной вариант - Васильков. На том и остановился юный отрок и направил свои стопы в юго-западном направлении. Осчастливив своим присутствием абитуриентскуя столовую КВВИРТУ на завтраке, пошлявшись днем по Киеву и уже к вечеру я обживался в палатке абитуриентского городка. Вскоре прозвучала команда: "Строиться на ужин", и я с неохотой проследовал строем к абитуриентской столовой - кирпичный, побеленный известкой ангар, который находился в глубине от старой столвой, если идти от центрального КПП.Кормили нашу группу во вторую смену, смеркалось. Сев за стол я был приятно удивлен ярким освещением, которое отражалось в фарфоровых тарелках с голубыми полосками, в стеклянных стаканах и столовых приборах из наржавейки. Меню так же усилило мое восхищение: картофельное пюре с кусочком все того же, но жаренного хека, воспринимался за домашний ужин, в достатке хлеб, масло(только в авиации) и белоснежный сахар рафинад с настоящим чаем. После ужина раскуривая с товарищами сигаретку в курилке, в меня вселялась уверенность, что не так уж все плохо в вооруженных силах.
Конечно, еще по жизни будет многое: взлеты и падения, радости и разочарования, напряженный труд и веселый отдых, но с этого момента началась самостоятельная, взрослая жизнь вдали от родного дома.

Поход за славой N2.

ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - "Самоволка"

Дело было на втором курсе обучения в ВВАТУ. После прибытия с летних каникул к 1-му сентября весь личный состав батальона был подвержен тщательному таможенному досмотру. Были изьяты приемники, фотоаппараты, заграничные журналы и т.п., был ужесточен общий режим,отменили увольнения, командиры махали шашками направо и налево. Причиной тому стал подвиг випускника нашего училища 1972г - Вронского, который проходил службу в ГСВГ, нос к носу с вероятным противником.Он сам взлетел на своем боевом СУ-7, по неизвестнo до сих пор причине. Поднять то поднял, а вот посадить не смог, видно у нас в училище недостаточно внимания уделялось летной подготовке. Пришлось ему катапультироваться. На земле его встретили "компетентные товарищи" и его след исчез навсегда в глубине этой организации.
На фоне этих репрессий со стороны отцов-командиров, мое Эго потребовало хоть какой-то свободы или отдушины. В начале октября, после отбоя, я с Мишкой Нефедовым спустилися с четвертого этажа и сел в курилке покурить. Ночь была теплая, на небе лукаво светила полная луна, соблазняя нас своей свободой. Мы обменивались воспоминаниями об отпуске. Кому пришла в голову мысль посетить сады и огороды в районе Петровки я не помню, но ноги сами нас понесли через спорт-площадку в сторону кладбища за территорию училища. Уже пробираясь через ограждение мы услышали окрик: "Стоять! Ко мне!", что придало нам большее ускорение и мы скрылись в темноте. Это был капитан Денисов - помощник дежурного по училищу идущим проверять посты. Нет, что бы нам дуракам сделать круг и пробравшись в казарму, лечь спать. Но пьянящий аромат свободы, затмил трезвость мысли. Пока мы обьедались поздними яблоками, грушами и другими дарами природы, нарядами был пресчитан весь личный состав и нас вычислили. Вернувшись в казарму около 4-ех часов ночи были встречены дежурным по роте с красноречивыми коментариями. После подьема, все утро провели в канцелярии обьясняя Юрию Семеновичу Савчуку свои чистые помыслы. И причина самоволки - покушать яблочек, воспринималась с недоверием и не пониманием. Так как, смягчяющих обстоятельств не было представлено, последовал строгий приговор. После завтрака на разводе, скорый на расправу начальник училища генерал-майор Гордеев, объявил нам по 15-суток с содержанием на гауптвахте. Согласно уставу, командир отделения Юрка Шарнов, доставил нас незамедлительно в караул, и начался воспитательный процес.
Воспитательный процес проходил максимально приближенный к Уставу караульной и гарнизонной службы. Ранние подъемы, осмотры, хозработы в непогоду, политинформации были направлены на укрепление морального духа заблудившихся овечек. Самое неприятное за это время было - наступившее похолодание, а отопительный сезон еще не начался. Начальник гауптвахты по прозвищу "Таракан" за пол часа до подъема, длинной палочкой открывал форточки в камерах, обходя караулку снаружи. И прохладный, морозный, свежий воздух падал и окутывал тела арестантов, лежащих на деревянных нарах, что вызывало нелестные отклики в его адрес. Мы как могли боролись с этими происками начинающего садиста. Перед отходом ко сну, между бельем и ХБ все тело оборачивали газетами. Хорошо, что их было в неограниченном колличестве, благодаря стараниям замполитов. Уходя на работы, мы их тоже наматывали на портянки, что создавало дополнительную преграду холоду. С куревом проблем не было, всегда можно было стрельнуть, да и через выводного получали передачки с "воли". За "примерное" поведение я получил дополнительно еще 3-е , а Мишка Нефедов 5 суток от начальника гауптвахты. Только к началу ноября я вернулся в казарму и приступил к учебе.
После этого случая я окончательно убедился, что за преступлением всегда последует наказание.

ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - 'Чувство строя'.

Как было заведено традицией, в параде на Крещатике 7-го ноября от ВВАТУ принимал участие 3-ий курс. По прибытии из летнего отпуска к 1-му августа, третьекурсникам давали месяц прийти в себя, и с первых чисел сентября начиналась парадная подготовка. Личный состав училища был вооружен карабинами СКС ,а к параду третий курс получал автоматы АКМ, в роте оставалось порядка 30-ти карабинов для несения караульной службы. Старшина с каптерщиками получали специальные сапоги ,на которых были прикреплены стальные пластины (на подошвах и каблуках), выпиленные и обработанные первокурсниками на войсковом ремонте. Учеба в классах начиналась со второй пары и мы после завтрака, две коробки по 200 курсантов (вместе с запасными) строились на плацу для отработки строевых приемов. Процесс муштровки был не из приятных, но зато хорошо спалось на лекциях по Истории КПСС и другим не профилирующим предметам. Комбат Гречина с Лимпопо стояли на трибуне и распекали нерадивых и отстающих, а мы круг за кругом наматывали километры, приобретая 'слетанность' в строю. К стати, никто не вспомнил фамилию нашего замполита батальона (по моему Гавриленко), да и всем политработникам, что то не находиться места на форуме. Чуть веселее становилось, когда начинались выездные подготовки на взлетной полосе в Святошино. Почти все через это прошли, поэтому не буду вдаваться в подробности. Но кульминацией - было две ночных полноформатных тренировки на Крещатике.
Нас привозили на автобусах после 24-ех часов на площадь Богдана Хмельницкого, где мы строились в коробки. Потом спускались по улице Парижской Коммуны к площади Калинина и выходили на исходную позицию возле Главного Почтамта. По ходу продвижения командиры приказывали: 'Команда!' и строй отвечал 'И... счет! И: два!'. Мы смыкались плотнее, руки крепче сжимали автомат, правый локоть фиксировался в изгибе левой руки право стоящего соседа по шеренге. Вокруг, несмотря на поздний час, вокруг было много зевак, любопытные выглядывали из окон окружающих домов. Ноги, шаг за шагом, сами впивались в мощенную мостовую, земля содрогалась и колебалась в такт шагам. Удар - тишина, второй - тишина, следующий - тишина. Строй входили в азарт, печатая все сильнее и четче. И в этот момент меня поразила мысль: 'Что, мы превратились в хорошо отлаженный механизм, по разрушению преград и что не сможет противостоять никакая земная сила. И эта слаженность, мощь, синхронность, порыв каким то образом вбрасывали в кровь адреналин, и наступало состояние эйфории, транса. Вот в эту ночь я понял, что такое чувство строя, чувство локтя, чувство единения.
На параде как всегда мы заняли призовое место, но такого сильного внутреннего состояния уже не произошло. Может, что бы получить 'кайф', следующая доза должна быть больше, как у наркоманов. И у меня возникло подозрение, что наши командиры были 'строеманами или парадоманами' и не могли жить, существовать без очередной дозы этого любимого занятия.

Поход за славой N4
ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - 'Корова'.

В августе 1992года я в составе летающей лаборатории (ЛЛ), специалистом по планеру и его системам, летел на расследование летного происшествия в Уссурийск. Встав, ни свет, ни зоря, прибыл в институт, где после инструктажа весь состав ЛЛ погрузился со своими пожитками в автобус и отбыл с Люберец на Кубинку. Дорога занимала два с половиной часа. Прибыв на аэродром, перегрузили весь свой скарб на борт АН-12 Летающей лаборатории. Это серийный самолет, прошедший переоборудование на ремзаводе в Фергане или Ташкенте. Грузовой отсек разбивался на участки, где оборудовались рабочие места специалистов, фотолаборатория, участок спектрального анализа, металлографический участок, рентгеновское оборудование. На борту устанавливались три кондиционера и дополнительная ВСУ (в хвосте за рампой). На борту красовалась надпись 'АЭРОФЛОТ'. Полеты на восток ЛЛ проходили по южному маршруту. Заняв свои места в гермоотсеке, после взлета, принялись за чисто авиационную игру в храп. Как рассказывал механик лаборатории Шевелев В.А, участник ВОВ, что они играли в храп, ожидая свои самолеты из боевых вылетов. Часок, поиграв, приступаем к завтраку, достаем припасы кто, что взял с собой из дома. Металловед Крючков С. достает литр спирта, который выдается для обезжиривания шлифов, и жизнь налаживается. После завтрака беремся опять за карты, но уже в преферанс и эта игра длиться до посадки на дозаправку. Что бы долететь за угол мы садимся два три раза. И вот мы сидим на одном из аэродромов, заправились, ждем 'добро' на вылет. Рядом стоит то же АН-12, идущий на встречу, с востока на запад. У экипажа на вооружении имеется мопед японского происхождения (скутер), на котором штурман мотается на КП за 'добром', а борттехник за ТЗ не дожидаясь, санитарки или другой попутки. Мы по очереди проверили ходовые качества миниатюрного японца, удивляясь, как эта блоха развивает скорость 80 км/час без особых усилий. Покатавшись по рулежкам, стали обмениваться анекдотами и авиационными байками. И вот рассказ случайного встречного.
Их полк базировался на Сахалине, а там с коровами большая 'напряженка'. И будучи в командировке, где-то под Хабаровском, экипаж с ихнего полка решил переправить для знакомых корову. Погрузка произошла без особых затруднений. Доппаек из сена, должен был скрасить корове, трудности перелета. Подходя к своему аэродрому, штурман связался с диспетчером, что бы уточнить условия посадки. Тот двусмысленными фразами дал понять, что их встречают и им грозят неприятности. Экипаж принимает решение, об устранении компрометирующих обстоятельств. Открыв рампу, техник по АДО отвязав корову от шпангоута, предложил ей попастись на просторах Тихого океана и отведать сочных морских водорослей. На, что она бурно начала протестовать, пытаясь его боднуть. То ли от стресса, то ли от разряженного, свежего воздуха корову основательно 'пронесло', но покидать летающий коровник ей не хотелось. Тогда командир сделал горку, а у коровы когтей нет, и ей пришлось самой продолжать путешествие.
После посадки на борт поднялся командир полка с начальником особого отдела, но коровы они там не увидели, а только кучи навоза. На что командир экипажа ответил: 'Что, мол, пытались загрузить корову, но она, обгадив весь грузовой отсек, сбежала'. Предмета нарушения нет, нет и наказания.
Похожий случай показан в фильме 'Особенности национальной охоты', но он вышел в конце 90-х годов, а это произошло на лет 7-8 раньше. Да и многие эпизоды в этом фильме имеют достоверное происхождение из нашей авиационной жизни.

Поход за славой N5.

ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - 'Самоподготовка'

Будучи на третьем курсе, согласно учебному плану наше 123 классное отделение, в пятом семестре , изучало конструкцию самолета МиГ-21. В один из осенних вечеров наша группа прибыла на самолетный цикл, для проведения самоподготовки. Разместившись в аудитории и получив литературу, мы принялись постигать достижения инженерной мысли. Какие это были пособия, не уступали по содержанию и полноте энциклопедиям. Особенно меня поразила Инструкция по технической эксплуатации самолета МиГ-17. Это был шедевр полиграфии, с четким классическим шрифтом на белой мелованной бумаге, внятным изложением принципа работы, понятными схемами, запоминающимися рисунками, цветными вставками. За все годы службы я подметил странную закономерность: чем сложнее поступала на вооружение техника, тем хуже становились по ним учебные пособия. На МиГ-23 ввели какие-то десятизначные коды агрегатов, которые не добавляли в их предназначении. МиГ- 29 изучал на заводе вообще по каким-то синькам, где не видно разницы между тягой и трубопроводом, что у меня лично вызывало раздражение и непонимание. Так и в сегодняшней жизни от этих многозначных номеров страховых полисов, ИНН и прочей дури не видно человека, его души, его индивидуальности. Создаются такое впечатление, что нас сосчитали, продали, потом купили и опять продали, но уже дороже. Но вернемся к нашей самоподготовке.
Сзади за соседней партой сидел наш одноклассник курсант Василь Невзгляденко. Учился он средненько, но зато везде и всегда носил с собой миниатюрный транзисторный приемник 'Иреть', которым и было занято его внимание на самоподготовке. Дежурным по Циклу был майор Хименко, который вел у нас этот предмет. Дабы скоротать время дежурства и проверить полученные знания на лекции, он зашел к нам в аудиторию и застал нашего героя за прослушиванием какого-то шлягера. Что бы восстановить справедливость, ('Курсант, во время самоподготовки должен набираться знаний, а не страдать глупостями') преподаватель вызвал нарушителя к доке и стал спрашивать его о порядке автоматической и ручной расфиксации кресла КМ-1, которую мы на этот период изучали. Помявшись у доски и показав осведомленность кухарки в тонкостях пиротехнических механизмов, провинившийся курсант вызвал бурю негодования у преподавателя. А майор Хименко отличался дотошностью и точностью. Мы под его началом изучили кабину (положение приборов и переключателей) самолета МиГ-21 наизусть, что потом очень пригодилось во время эксплуатации. Немного успокоившись, он для нашего героя придумал кару. Вывел его из аудитории в зал, где стояли учебные макеты узлов и агрегатов, в том числе и препарированная половина планера самолета Су-7. Подойдя к разряженному креслу КМ-1, он усадил курсанта в кресло, пристегнул ремни, затянул плечевой и поясной притяги, зафиксировал ноги, опустил ограничители разброса рук и дал в руки инструкцию, сказав при этом: 'Как выучишь, так и освободишься'. А сам пошел в преподавательскую, оставив открытой дверь, чтобы соблюсти чистоту эксперимента. Мы оставались в аудитории и до конца самоподготовки знаками и пантомимой пытались помочь узнику. Закончив занятия, мы отправились в расположение роты, не в полном составе, заниматься личными делами. Только сидя в столовой на ужине мы увидели нашего Василя, приближающегося с довольной улыбкой освобожденного пленника. После такой системы обучения, почти по Станиславскому, курсант Невзгляденко серьезнее начал относиться к учебе и, особенно к конструкции самолета. Думаю, что в полку ему это очень пригодилось, но пути наши больше не пересекались.

Поход за славой N6.

ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - 'Казино'.

Как многим посетителям нашего форума довелось обучаться с 1983 по 1987 год в высшем учебном заведении - КВВАИУ. Обучаясь на третьем курсе мы по программе проходили очень важный предмет - Теорию авиационных двигателей. Венцом этого процесса являлась курсовая работа - 'Расчет диска турбины АД'. Алгоритм расчета состоял в основном из дифференциальных уравнений, которые можно было решить только при помощи ЭВМ. Так все и поступали. Согласно методике и своему варианту, набивали перфоленты и скармливали их вычислительной машине Минск-117. Редко кто из слушателей готовил блюдо, которое с первого раза она могла проглотить. Поэтому ВЦ всегда был загружен под завязку. Но я пошел другим путем. В то время уже широко получили распространение программируемые микрокалькуляторы МК-52, МК-54 и много других, как нашего, так и импортного производства. Они позволяли поэтапно, используя метод приближений, решать эти дифуравнения. Я написал программу для калькулятора и без ЭВМ, сделал расчет по курсовой работе, тем самым, завоевал расположение преподавателей. К тому же я еще написал методическое пособие по использованию программируемых микрокалькуляторов для расчетов при выполнении курсовой работы. Семестр заканчивался, и надвигалась сессия, а у многих из курса еще не была защищена курсовая работа. Я это прочувствовал и предложил услуги портативного вычислительного центра. За одну пару, во время лекции по марксистско-ленинской философии, по цене в 10 рублей у должника появлялся готовый вариант его курсовой работы. После выпуска, калькулятор с методичкой передал брату, по наследству. Так, что он и его друзья экономили кучу времени.
Семестр закончился и закончился финансовый источник. Голова начала работать, чтобы исправить ситуацию. В этом калькуляторе была функция- 'генератор случайных чисел', но в виде длинной десятичной дроби. Я поразмыслив сделал программу, которая путем математических вычислений, в итоге выдавала натуральное число от 0 до 9. Получился своего рода игровой автомат и дело пошло на лад. На перерывах, лекциях, самоподготовках, в обед начал работу подпольный тотализатор. Ставка была небольшая - 10 копеек. Игрок загадывал число, запускалась программа и если он угадывал то получал приз 1 рубль. Если не угадывал, то 10 копеек шли в доход казино. Желающих поиграть было немного, но владельцу казино к вечеру хватало на пару бутылок пива 'Оболонь', сырок 'Дружбу' и пачку 'Столичных'. Но при длительной игре, калькулятор клинило и он начинал выдавать постоянно одно и то же число. Пришлось напрячься и переделать программу, и она стала в пять раз длиннее, время игры увеличилось, и постепенно интерес к тотализатору упал.
Так, чтобы выигрывать в казино, надо быть хозяином казино.

Поход за славой N7.

ЭССЕ СТАРОГО ТЕХНАРЯ - «Ассоциации».

Есть в педагогике прием ассоциативного обучения. К примеру, когда Дмитрий Донской шел на генеральное сражение с монголо-татарами, то для сражения было выбрано Куликово поле, очень выгодное для Русских полков. Но по расчетам полководца, они прибывали на день раньше, чем противник и им предстояла суточная передышка, что могло расслабить воинов. Но, что бы сохранить боевой дух войск, накал перед сражением Дмитрий Донской сделал небольшой круг, прибыл на место в ночь перед сражением и с ходу, без расслабления войска кинулись в бой, и все знают, чем это закончилось. Так преподаватель излагающий, эту тему рисовал на доске путь Русских полков в виде ложки и эта ложка и то, что с ней связано, откладывалось в сознании слушателей навсегда. Так и у меня по жизни, с разными ее периодами возникали «ассоциации».
Когда я поступил в КВВАИУ я представлял, что передо мной возвышается огромный террикон знаний, а я махонький такой стою у основания с шахтерской лопатой и должен его за четыре года перелопатить. С первого дня обучения, я старательно вгрызался в гранит науки, углубляясь и расширяя забой, встречая на пути все больше и больше непознанного и неизвестного. К началу второго курса, я понял, что основание огромного террикона знаний оказалось только вершиной перевернутого конуса интеллектуального наследия всего человечества. А я с присущей молодости наглостью имел неосторожность подгрызть это сооружение и оно, обрушившись, засыплет мой слабый неокрепший умишко вместе с бренным телом. Но обрушившись, эта глыба, этот айсберг не расплющили меня потому, что из твердого состояния произошло превращение в жидкое и я оказался в безбрежном океане знаний. К началу третьего курса, барахтаясь в бурной пучине формул и закономерностей, я начал хвататься за бревна, всевозможные обломки, окружающие меня. Из этих материалов я соорудил плот, взобравшись на него, обсох под солнцем и продолжил его строительство. Из встречных обломков и кусков удалось соорудить мачту и поставить парус. И из неуправляемого дрейфа плавание превратилось в управляемый процесс, занимаясь научной работой на 14 кафедре и НИЛ, я уже приблизительно знал, чего хотел. На четвертом курсе 5-го ноября мое суденышко попало в жуткий шторм, меня сняли с должности старшины курса, за низкую требовательность к подчиненным, но об этом в другой раз. Шторм бушевал несколько недель, но потом все успокоилось, и я продолжил плавание. На пути попадались непригодные для жизни острова. То неприступные скалы, то пустынные атоллы. И тут на горизонте показался подходящий островок, где можно было прожить оставшиеся дни. Дело шло к выпуску. И чем ближе я приближался к нему, тем больше я находил приятных неожиданностей. Уткнувшись в песок, я вышел на берег и осмотрел свое будущее пристанище. Благодаря «перестройке», первый раз за всю историю КВВАИУ, с нашего выпуска 6 человек получили направление в НИИЭРАТ. На первый взгляд островок был необитаемый, вокруг росло много деревьев со съедобными фруктами, в чаще слышались голоса птиц и каких-то мелких животных. На мелководье, в заливе мелькали экзотические рыбы. В общем, живи и радуйся. Но тут, откуда не возмись появились аборигены в пирогах, выскочив на берег, искусно связали меня и подвесив на жерди потащили через перелесок на поляну. По прибытии в институт, меня направили в 101 отдел по научному сопровождению АТ. Часть туземцев принялась разводить костер, другая строила вертел, третья собирала растительные дары для приправы к предстоящему пиршеству. И я приуныл, представляя свою дальнейшую судьбу. Внезапно, поляну окружили воины другого племени и оттеснили аборигенов к их пирогам, тем самым, спасая меня быть переваренным их желудками. Развязав мои руки и ноги, они увели меня с собой. Так я попал в рабство. Меня перевели в 110 отдел Летающих лабораторий по исследованию аварийной авиационной техники. Вождем племени был полковник Язокас Аницетас Петрович. Пахал я в этом племени от зари и до зари, без передышек. Проводил по170 дней в году в командировках. Время шло и я потихоньку начал собирать, а потом обрабатывать редкие ракушки которые были валютой на этом острове. Львиную долю забирал вождь племени, часть - военно начальник помладше (Начальник летающей лаборатории), но кое-что оставалось и мне. Параллельно службе я начал заниматься мелким бизнесом, недосыпая ночей, трудился и трудился. За несколько лет я накопил требуемую сумму и обрел свободу. Выслужив чуть более 21года, ушел на пенсию по здоровью. Будучи уже свободным, купил пирогу, построил бунгало и продолжил свой бизнес. Жизнь вошла в спокойное русло, но все равно приходится платить дань «вождю» и разным шаманам.
Голубиная почта приносит весточки от старых друзей и я им отвечаю взаимностью.