Стройка, продолжение, часть 3.

Преддипломная

Это самая последняя перед выпуском практика, стажировка на дипломной должности - мастера объекта. Мне достался большой жилой дом авиаремонтного завода. Дом был на сдаче - то есть уже шла отделка жилых помещений, и я сначала не мог понять, почему к прорабу Михалычу никак не зарастет народная тропа? Люди шли и шли, заходили в прорабскую строго по одному со свертками и пакетами, а выходили налегке...
Собственно, работал я дублером именно прораба, а не мастера, как было положено. Прораб - производитель работ - должность на ступень главнее мастера, хотя суть у них примерно одинакова, у прораба в общем случае просто больше объем работ - чаще весь объект, иногда даже несколько объектов. Прорабов готовил институт, мастеров - техникум.
Бригад на доме копошилось штук шесть: в последнем подъезде только начинали штукатурить, а в первом уже заканчивали обои клеить. Иногда разделение работ шло прямо по этажам - нижние напирали на верхних. Дело было зимой перед новым 1981-м годом, дом к сроку сдать не успевали. Никак. В этот аврал я и попал в дублеры к Михалычу.
Сам Михалыч, в основном, целыми днями решал вопросы с посетителями и начальством, а меня посылал контролировать работу бригад, где меня посылали повторно, но чуток подальше. Задача была простая - не мешать. Рядовые строители народ простой, у них один авторитет - бутылка портвейна. Хрена их контролировать - все равно бугры вечером в прорабской отчитываются. Они работают, пока есть материалы. Другая была беда: материалов слишком много, в том числе особо ценных по меркам общества всеобъемлющего «дифсыта» - плитка, паркет, линолеум, сантехника и прочая и прочая... Глаз да глаз был нужен, и хорошо, что я был лишь не материально ответственным стажером.
А народная тропа к Михалычу не зарастала по трем причинам.
Во-первых, заводское начальство желало въехать в новые квартиры до нового года, и готово было содействовать всем своим людским и техническим потенциалом авиаремонтного завода и аэропорта Минск-1. Ну, людей-то и так незаметно пукнуть негде было, а вот техника... В двух последних подъездах при морозе и влажности никак не хотела сохнуть штукатурка, падла, объективно тормозя процесс последующей отделки. Из аэропорта пригнали две машинки для прогрева двигателей самолетов, они засунули свои метровой или больше толщины «хоботы» в дверки первых этажей и включились по полной... Суток хватило.
Во-вторых, строительное начальство страстно желало сдать объект вовремя или хотя бы сделать это формально - это когда бумажка подписывается, что якобы все готово, а на самом деле - нет. В те времена, которые не слишком, видимо, отличаются от нынешних на наших госпредприятиях, от этого зависело получение очень немалых сумм премий всем руководством треста. В этой связи было и еще одно интересное обстоятельство, но я пока о нем даже не догадывался.
И, в-третьих, любой маломальский чиновник завода, ожидающий квартирку в этом доме, уже точно знал ее расположение. Может, для рядовых работяг и планировалось тянуть бумажки наудачу, но вот только загашник каморки Михалыча неумолимо пополнялся скромными подарками: каждый проситель почему-то хотел именно в этой комнатке поклеить не вот эти обои, а вот эти, плиточку положить другую, дверки заменить, а то и перегородочку сломать...
Как-то раз суетливая беготня начальников всех рангов резко приутихла, и я совершенно неожиданно был приглашен Михалычем в заветный загашник. В углу на полу разномастно поблескивали бутылок 40, может больше, в основном, коньяка и еще чего-то советско-экзотического, но водки почти не было. Рядом еще пылилась кучка каких-то коробк и свертков.
- А что в них, - спросил я.
- Да хрен его знает, я даже не разворачивал. Несут что-то все время, и выпивку. А я ж не пью почти, отпил уж своё. Давай-ка коньячку по соточке бабахнем в честь подписания акта приемки. Гора с плеч свалилась... Мамане только не говори, а то она мне за тобой смотреть наказывала, а я типа спаиваю молодежь.
Выпили.
- Да, и про загашник никому не говори, а то разнесут. Хорошо?
А через пару дней у Михалыча случился юбилей - 50 лет, а к этому полтиннику еще и орден какой-то трудовой. И тогда мне стала понятна суета последних дней. Половина подарочного запаса была выставлена на столы, накрытые в прорабской. Приехала куча строительного начальства вплоть до замминистра, и я был приглашен тоже. Там после разных дорогих и не очень напитков мне впервые дали попробовать чистого спирта. Последующие мои впечатления и добрые насмешки заслуженных строителей памятны до сих пор. Домой доставили в прострации на черной министерской «Волге», этого я, к сожалению, не запомнил, и знаю только по рассказам знакомых.
Было мне тогда без трех месяцев 19. Впереди лежала целая жизнь.

Белгоспроект

Это такой проектно-строительный институт. Самый крупный в БССР по тем временам. Я в него попал по распределению, вернее, выбрал как краснодипломник сам, поскольку хотел увидеть изнутри последнюю ипостась строительной профессии. А вдруг я все же ошибался, решив не связывать дальше судьбу со строительством? Вдруг мне понравится, и я стану великим проектировщиком и внесу свой весомый вклад в «типовые казармы» и «многофункциональные курятники»?
Как это часто бывает, действительность превосходит самые смелые ожидания.
Устраиваться на работу я пришел в начале апреля, уже имея на руках повестку в военкомат на 15-е мая. То есть, работать мне предстояло один месяц ровно, учитывая, что по закону я имел право уволиться за две недели до призыва.
В отделе, куда меня направили, что-то проектировали трое мужчин, включая начальника и его зама, и около восьми женщин. Понятное дело - начальник руководил, зам помогал ему в этом нелегком занятии, попутно составляя программу каких-то расчетов на инженерном калькуляторе (помните такую счетную машинку с задумками компьютера и множеством кнопочек?). То есть двое уже при деле. Третий хлопец, как я потом понял, выполнял основную чертежную работу за весь отдел. Причем делал он это виртуозно и элегантно - примерно по пол линии в час. Все остальное время он точил карандаши, замеряя толщину грифеля штангенциркулем, и занимался с коллекцией пустых картонных пачек из-под сигарет, дизайнерской рамкой обрамлявшей кульман. Он их перекладывал только по одному ему известным признакам, и этот процесс грозил быть бесконечным. В рамке еще имелись пустые места, и все помыслы главной рабочей силы отдела были направлены на замещение вакантных дырок новыми пачками. Не знаю, где он их брал, наверное, в мусорках соседних интуристовских гостиниц - «Юбилейки» и «Планеты». На мой вопрос, что будет, когда все дырки будут заняты, он ответил, что будет собирать что-нибудь новое, например, упаковки из-под зубной пасты, или одеколона, или... Да мало ли еще упаковок, на которые можно будет потратить рабочий порыв!
Вы, может быть, спросите, чем занимались восемь женщин? Да обычными бабскими делами - сплетничали и жаловались на мужиков, совершенно не стесняясь девятнадцатилетнего меня, да и трех остальных наших мужчин. Поэтому в комнате стоял перманентный гул. А еще они хвастались последними покупками и примеряли различные шмотки, тоже не стесняясь мужчин. А еще пили чай и кофе с пирожными, а еще... Ну, в общем, находили чем заняться, иногда, правда, на пару секунд отвлекаясь на то, чтобы передвинуть рейсшину и провести какую-нибудь линию по чертежу. Если бы в то время были мобильные телефоны, проблема женской занятости решалась проще.
Кроме обеденного перерыва в связи с особой тяжестью сидячей и требующей полного мозгового напряжения работы, в институте были запланированы, так сказать, спортивные перерывы - в первой и во второй половинах дня. Не помню, сколько минут официально, но учитывая девиацию стрелок наручных часов и разгильдяйские зазоры, перерыв растягивался минимум на полчаса. Кто-то успевал сбегать в магазин, кто-то мирно беседовал в курилке. Прикольно, что если кто-то опаздывал с обеда или перерыва, он искренне извинялся и оправдывался перед начальником (если тот был), придумывая какие-то достоверные причины. Опаздывать на работу считалось неприличным. Я же в это время открыл для себя теннисный стол этажом ниже.
Первые три дня начальник поручил мне присматриваться. Три дня прошли, я присмотрелся и смело попросил поручить мне какую-нибудь работу. Начальник тяжело вздохнул и поручил какой-то чертеж. Ну, нам-то не привыкать - курсовой за два дня, диплом - за неделю (это четыре листа А1 с расчетами и пояснительными), а тут - один лист перерисовать с исправлениями! Но три полных рабочих дня, не разгибая спины, я старался не ударить в грязь лицом перед опытными товарищами и потому каждую линию проводил особо тщательно, каждый миллиметр вымерял несколько раз, каждая цифирька и буковка выходили образцом чертежной каллиграфии.
Иду сдавать, боюсь. И не зря! Начальник смотри на чертеж, потом на меня:
- Ты сума сошел?
- Что-то не так? Я старался.
- Все нормально, только здесь работы на месяц! А ты за три дня! Совсем сбрендил?
- Так что там делать-то целый месяц? Я и три дня делал только потому, что сильно старался, а по нормальному - двух дней много будет.
- Понимаешь, мы все тут не лыком шиты, не совсем дураки и чертить обучены. Но есть такая нехорошая профессия - нормировщик. Ты, может, думаешь, что если мы станем больше чертить, то больше заработаем? Нет. Во-первых, нам за выработку не платят. Во-вторых, злая тетя-нормировщица быстро поймет, что можем мы гораздо больше и поднимет нам чертежные нормы. Только и всего.
- Так ведь, соцсоревнование с соседним отделом...
- Так! - перебил меня начальник строгим-строгим голосом. - Работу на месяц вперед ты сделал, можешь заниматься, чем хочешь, только чтоб находился в институте. Если нужен отгул - разрешаю, только предупреди накануне.
Вот тут мне карта и повалила... На работу я ходил поиграть в настольный теннис с таким же как и я нашим выпускником, только архитектурной группы. Прерывались только во время перерывов, для того, чтобы дать другим поиграть. Отгулы особо не брал, чтобы маму не расстраивать. И хотя повестка в военкомат у меня была уже недействительной, поскольку я дал согласие военкому на поступление в военное училище (срок выезда был значительно позже), я решил не расстраивать своего начальника, и уволился точно по закону - к 1 мая, проработав ровно один месяц. Денег получил что-то около 100 руб. или даже меньше.
15 мая 1981 года в день моего предполагавшегося призыва я не слишком рано ехал на рыбалку на Минское Море. Тогда еще 125-й автобус выезжал на недавно переименованную в проспект Машерова Парковую магистраль. Автобус шел мимо областного военкомата, я помахал рукой толпе призывников, в которой должен был находиться я, а сейчас был Вовка - товарищ, с которым нас призывали вместе. Проезжая мимо огромного красивого здания института, я никому не махал, я молча простился со строительством навсегда.

Иностранцы

Они напрямую к строительству не имели особого отношения, но столько живописно-колоритных фигур вспоминается, что не сказать о них хоть пару слов - вас не уважать.
Вы знаете, как они попадали к нам? Они ехали учиться в СССР, но очень и очень немногие стремились получить конкретную специальность...

Акей, ребята, раз интерес есть, продолжим про мою стройку.

Светка Светагор

Светка была рядовым членом комсомольско-молодежной бригады, уже и не помню какой специальности, не в этом суть. Поначалу я считал, что Светагор это ее типа прозвище, но позже узнал, что реальная фамилия (а может - Святогор, не знаю точно), но она как нельзя лучше отражала всю ее сущность. Ведь что-то древнее и могучее, непокобелимое чуется в этом слове. Мощь и надежность былинных богатырей, необузданный нрав древнеславянских богов, святость и кротость вкупе с силой и решимостью.
Молодая девка - чуть за двадцать, не замужем. То ли «гора света», то ли « святая гора», но гора однозначно. Светы было много, очень много, примерно три меня на тот момент зеленоватого юношества. Она и росточку под 190 и весом, наверное, к 150-ти, причем не сказать, что слишком толстая, и голосом бог не обидел, и нрава не кроткого, может ответить и словом и рукой, но степенна не по годам, а по размеру.
Поэтому, когда в первый день моей работы в новой бригаде где-то в пол одиннадцатого утра прямо у меня за спиной раздался гром небесный, я чуть не свалился с лесов:
- Рупь давай!
Дар речи и природная любознательность вернулись ко мне не сразу:
- Зачем?
- Потом узнаешь, давай, не тормози, мне еще полбригады оббегать надо.
Заинтриговала, полновесный советский рубль пришлось отдать - типа купил билет на неизвестное представление. Подарок кому, аль помер вдруг кто?
Нет, никто не помер. Подарок - да! Для меня!
К обеду в бытовке стол уже был накрыт: все ссобойки (в том числе и моя) распотрошены и частично перемешаны, что-то из закуски еще докуплено, а в качестве декорации живописно натыканы разноцветные фауст-патроны плодово-ягодного счастья. Вот водку на стройке тогда никто не пил - считалось неприличным.
Я понял, куда ушел мой рубль, только не понял, зачем его с меня стребовали - ведь отмечалось именно мое вступление в бригаду. Тут уж или я на всех, или все на меня. Но - проехали. Выпили, закусили, поздравили меня с прибытием, поиграли в храпа на мелочь, как водится, и пошли работать дальше.
После обеда процесс принятия алкоголию не прекратился, а просто переместился во фракции по профессиональным интересам. Поскольку весь обеденный боезапас был легко и быстро оприходован, также быстро собрались давным-давно сформированные ячейки-тройки, в них единогласно были выделены требуемые, также давно определенные суммы, и назначились гонцы. Самые ленивые из них объединились по принципу «сегодня ты, а завтра я». Остаток рабочего дня прошел успешно.
Назавтра я, уже не ожидавший очередных поборов, снова был испуган тем же громоподобным воплем Светагора. Оказалось, что это добрая традиция коллектива, но я, молодой и зеленый припёздыш, конечно же, могу отказаться, и, если мне комсомольско-молодежная совесть позволит, поглощать свой обед втихаря и всухомятку, только с большой осторожностью.
- Это почему еще?
- А шоб слюнями не захлебнуться! - загоготала Светагор, и еще не схватившаяся свежевыложенная мной перегородка в полкирпича опасно завибрировала.
Рубль отдал, но за обедом заметил, что не у всех еще комсомольско-молодежных членов пролетарское сознание было на уровне: несколько человек (в основном женщин) «чернила» не пили. И никто им ничего на вид не ставил. Поговорил с бригадиром - молодым еще, лет 28 хлопцем, статью под стать Светагору. Бугор сказал, что все чисто по желанию: хочешь - сдавай и пей со всеми, не хочешь - не сдавай. Обещал вразумить Светку. Поэтому назавтра Светка Светагор, появившись опять внезапно как черт из табакерки, рявкнула уже ласковее:
- Рупь сдавать будешь?
- Не, спасибо за заботу, сегодня не хочу.
- Ну, гляди, соколик: захочешь - не возьму.
На том и порешили. К слову, последнее обещание Светка забыла и рупь от меня всегда принимала, когда я иногда решал не отрываться от коллектива. Но не каждый же день!
Отличия молодежной бригады на этом не заканчивались. Зарабатывали в ней, конечно, меньше. Собственно, и работали меньше, потому что внезапное преждевременно окончание наличия стройматериалов было в норме: иногда и по двое суток ждали, курили, пили, с чем-то вошкались, но денег к зарплате это что-то не прибавляло.
И уровень значимости стройки был соответствующий - это вам не баня для работников ЦК, а складские и технические помещения в промзоне радиаторного завода...
Помню, копали котлован, а из-под ковша экскаватора появлялись кости и вылезали каменные плиты с еврейской вязью - не знаю, на идише или иврите, не разбираюсь. Строились на бывшем еврейском кладбище, работы прекратили и сообщили наверх, но вскоре продолжили - всему начальству это было не интересно.
Я и раньше сомневался, но после этой практики впервые твердо решил, что со строительством свою судьбу связывать не стану. И все последующее время учебы в техникуме только укреплялся в этом решении.

Баня

Буквально пару слов о скромном быте передовых строителей коммунизма тех времен, то есть работников ЦК ВКПБ...
Дом на Пулихова уже заканчивали с опережением графика, поэтому часть бригады сняли и перебросили на еще более важный объект эпохи передового социализма - банный комплекс на 12 персон в дачном поселке ЦК и Совмина где-то в районе Дроздов. Водохранилища, правда, тогда еще не было, а просто текла речка Свислочь. Я так понимаю, что это тот самый дачный поселок, который Шушкевич позднее подарил западным послам, а первый и единственный президент забрал и вернул народу, то есть нам. Строительство было небольшим, можно сказать, камерным, поэтому отрядили всего восемь человек во главе с Героем (ввиду особой важности объекта). В остальные семь вошли подсобница Громова и три лучших каменщика со своими подсобниками. Я примазался к Диме Берднику. Стройка была важная, но до ужаса бестолковая - одноэтажное здание со стенами почти без окон толщиной в три с половиной (!!!) кирпича. Вот эту ровную метровой толщины стену под отделку с обеих сторон, по сложности как раз для практикантов, клали четыре лучших каменщика БССР во главе с героем соцтруда! Ну, и я там тоже отметился. Первые самостоятельно уложенные кирпичи легли именно в эту стену - испортить ее было практически невозможно. Наружный слой клал Дима, а все остальное - учись студент!
Стояло лето, жаркий август. В этом тенистом островке коммунизма под вековыми соснами воплотилась мечта рабочих и крестьян о прекрасном будущем, где от каждого - сколько можешь, но зато каждому - сколько хочешь (так, кажется, звучал девиз этого сладкого будущего?) Так сказать, рекламный образец. Правда, чтобы несознательные рабочие и крестьяне не нагадили (всех много, а прекрасного будущего мало), окружал его высоченный забор и штат охраны в парадной форме. Нас привозили на автобусе, охранник просто зачитывал список, мы соглашались и автобус ехал почти в самый дальний уголок рая, где и притулилась скромная общественная банька. Один раз я опоздал. С трудом добрался на чем-то общественном. Охранник долго что-то вызванивал, потом пешком (а это километра два) пришел злой Громов и забрал меня. Его предупредили, что это случай - последний. Лучше бы я вообще в этот день не приходил.
Домики разной оригинальной архитектуры на почтительно расстоянии друг от друга органично вписывались в ландшафт, заборов не было - а зачем они в коммунизме? Где-то примерно посередке разместилась тепличка общего пользования: захотел свежих огурчиков-лучков-помидорчиков-укропчиков - зашел и сорвал, даром. Все свежее, на натуральном говне взрощеное. Был и буфет-магазинчик. Работал, правда, за деньги. Кто из тех времен знает, какой самый популярный сорт водки был у слуг народа? Скажете, было всего два сорта - 3,62 и 4,12? Так вот нет! «Слуги» довольствовались чем попроще да подешевле, а именно водкой «Посольской» по цене 3,52 за бутылку.
Одна беда была: в буфете не продавали «чернила»! Приходилось «довольствоваться» Посольской. Там я ее и попробовал первый и последний раз. С охраной было решено, что буфет нам можно было посещать один раз за день в строго оговоренное время при отсутствии хозяев жизни, благо по будням «хозяева» горели на работе.
Рядом со стройкой, метрах в 50-ти текла река, от бани ее отделял небольшой лесок. Как-то в обед в отсутствие бригадира и охраны в видимом пространстве, я решил прогуляться. Грибов - не меряно, под каждым деревцем - подберезовики и подосиновики! Только я раскатал губёшку и начал протягивать к самому красивому подосиновику ручонку, как из-за кустика поднялась белая фуражка с красным околышем и вкрадчиво произнесла:
- Нельзя.
- Ну, здесь же их много! Всем хватит!
- Нельзя, - с той же вкрадчивостью, но уже с оттенком раздражения.
- А прогуляться до речки хоть можно?
- Нельзя.
И я понял наконец, что этот праздник жизни существует не для меня, и пошел дальше делать будущее слуг народа еще более светлым и чистым, то есть строить им баню.

Преддипломная

Это самая последняя перед выпуском практика, стажировка на дипломной должности - мастера объекта. Мне достался большой жилой дом авиаремонтного завода. Дом был на сдаче - то есть уже шла отделка жилых помещений, и я сначала не мог понять, почему к прорабу Михалычу никак не зарастет народная тропа? Люди шли и шли, заходили в прорабскую строго по одному со свертками и пакетами, а выходили налегке...

Продолжение ожидается.

Стройка

Моя основная профессия - военный. Войска связи осназ, т.е. связь как бы с обратной стороны. Но вообще-то я начинал взрослую жизнь как дипломированный строитель. Мастер ПГС, каменщик-монтажник далеко не самого низкого 4-го разряда, выпускник МАСТ-а (Минский архитектурно-строительный техникум) образца 1981 года, красный диплом. Трудовая книжка с 1978 года. Это потом я решил стать военным, а тогда в 77-м: мама-строитель, папа-строитель, друзья мамы и папы - строители, техникум в 400 метрах от дома. Ловушка. И я в нее попал после восьмого класса на три с половиной года. Кто-то скажет: «полтора потерянных года детства», т.е. два последних класса школы + еще полтора впустую? Так вот нет! И хоть напрямую приобретенная тогда профессия практически не пригодилась, все равно я считаю, что те годы очень многое мне дали вообще и для понимания жизни в частности. Пока счастливые советские школьники только готовились к выпускным во взрослую жизнь, я уже зарабатывал абсолютно честные деньги на практиках, трижды имел собственную зарплату, и никто со мной не вошкался как с маленьким, родителей не вызывали. Хотя моих и так знало все руководство и половина преподавателей. Есть проблема - сняли стипендию, еще одна - свободен.
От техникума до дома было четыре минуты ходьбы, если не тормозить, но тормозить приходилось, потому что через две минуты надо было преодолеть пивную. И если в первый год учебы это еще удавалось по крайней молодости, то потом - только через кружку пива. Может, кто-то еще помнит тот замечательный минский пивняк без названия в полуподвальчике дома N 10 по ул. Козлова, напротив военного кладбища, рядом с детской библиотекой им. Я.Мавра? В церкви на кладбище бабушка тайком от партейных родителей меня крестила, в библиотеке я в детстве приобщался к прекрасному, а в пивнушке познавал жизнь в других ее проявлениях. Пиво там всегда было свежим и неразбавленным, в отличие от соседней «банной» пивнухи, нередко проскакивало даже Бархатное, а народу почти всегда немного, многолюдно становилось только после четырех, когда заканчивались смены на заводах дальше по трамвайной линии, а в шесть она уже закрывалась. Продавщица тетя Маша, казавшаяся строгой и неприступной в маленьком как амбразура, обложенном кафелем окошке, по совершенно непонятной причине прониклась к нам (нас было трое друзей) материнской теплотой и продавала копченую ставриду к пиву даже тогда, когда для всех остальных она заканчивалась. Работяги возмущались, но недолго: «Это мои ребята!» - гаркала тетя Маша и воцаряла мир. В 85-м на пике борьбы там сделали кофейню, позднее ее трансформировали в рюмочную, потом был магазин какой-то, теперь и не знаю что. Надо бы зайти посмотреть...
Первая практика была еще на первом курсе, попали на капремонт театра им. Я.Купалы. По бестолковости занимались, в основном, ломанием стен и уборкой мусора, потому вспомнить особо нечего, разве что бутафорский череп, найденный в одном из подвалов: зарываешь его в кучку мусора, которую девчонки должны убирать, и наслаждаешься.

Бригада Громова

Вторая практика была настоящей, и работал я на ней чисто по блату в лучшей по тем временам бригаде Советской Белоруссии - героя соцтруда Громова. Когда-то еще до геройства он был другом моего отца. Начальник треста приписки бригады тоже был знакомым нашей семьи. А сама бригада тогда находилась на самом передовом крае битвы за коммунистическое будущее, важнейшей стройке г. Минска - возведении скромного кирпичного жилого дома для тружеников то ли ЦК партии, то ли Совмина по улице Пулихова. Тогда я узнал, что и у нас бывают многодетные то ли партийные, то ли совминовские работники, которые могут разместиться исключительно в 5-ти и 6-комнатных квартирах с двумя санузлами и тремя-четырьмя балконами на разные стороны света. Очевидно, что строить эти скромные обители имели право только герои соцтруда. Какой либо особой архитектурой дом не блистал, очевидно, чтобы снаружи не сильно выделяться из общей массы домов рядовых строителей коммунизма, но имел особенность: балконы в нем были натыканы совершенно хаотично, их расположение не подчинялись формальной логике. По крайней мере, такое впечатление создавалось у прораба, мастера и работников бригады, но только не у архитектора проекта - у него балконы вписывались в одному ему понятную систему. Поэтому, когда он приехал с очередной плановой инспекцией процесса возведения скромного шедевра, тут же не обнаружил наличия одного балкона на четвертом этаже. А педаравики производства (я тоже там был!) заканчивали возводить уже шестой - мы работали с опережением графика, по-другому не могли, не имели права - мы работали под звездой героя!
Скандал. Продолжительные крики матом. Вызывание руководства всего, чего только можно. Частые взгляды туда-сюда: чертеж-дом, чертеж-дом - поиск пропавшего балкона. Ага, нашли! Только на чертеже - на доме действительно его нет. Консилиум: можно ли это излечить? Разве что ломать два этажа, но и тут - нет: наружный слой из облицовочного кирпича, будет заметно.
Скромный бригадир наш кроме трудового геройства был еще по совместительству и членом, да не простым, а совета народных депутатов БССР (это как дума или парламент сейчас), а архитектор, к его сожалению - просто архитектором, хоть и широко известным в узких кругах. Победила власть народа: решено было эту квартиру всего с двумя балконами вместо положенных трех выделить в наказание самому худшему из лучших работников то ли ЦК, то ли Совмина из крайне нуждающихся в улучшении жилищных условий. И ничего больше не делать, а проект подкорректировать, один хрен: большинством голосов отсутствие одного балкона на внешнем виде дома никак не сказывалось, тут наш архитектор остался в подавленном меньшинстве.
Получили демонстративных звиздюлей от бригадира (который, кстати, сам был виноват), посмеялись, замочили и поскакали заканчивать шестой и начинать седьмой этажи - скромным труженикам то ли ЦК, то ли Совмина негде было плодиться дальше.
Если вы думаете, что бригада героя соцтруда это сборище праведников в костюмах с галстуками и женщин в красных косынках, так вот нет. На стройке матом не ругаются - им разговаривают. Пьют все в большей или меньшей степени, включая самого героя, когда он на основной работе, а не в Совете или в какой-нибудь депутатской поездке. Людей в бригаду Громов подбирал сам. Была и молодежь, и старики со стажем работы почти 30 лет. Забыть не могу старичка 5-го высшего разряда, который шутя на глаз выкладывал угол и только по окончании работы, проверяя его отвесом, удовлетворенно хмыкал: «Учись, молодежь!» И его старушку-подсобницу того же разряда. А вот стажеров Громов не брал, я был блатным исключением. Бригада работала хорошо, очень хорошо, зарплата напрямую зависела от общей выработки, потому лишний бездельник-неумеха мог только снизить общий заработок. Очень не хотелось считаться блатным бездельником, приходилось стараться. На стройках отечества в ту пору тотальных дефицитов нормой было временное отсутствие раствора, кирпича или других материалов: нет материалов - нет работы, сиди, кури или мусор убирай, соответственно, и нет выработки. У нас я помню один такой случай. Вдруг закончился раствор - обычно он никогда не кончался, только к концу смены, а тут что-то не сработало. Громов устало матюгнулся и пошел в прорабскую сделать звонок по телефону. Через полчаса одновременно примчались три машины с раствором, потом с чем-то еще, потом еще - не дай Бог, что-нибудь закончится, пусть уж лучше лишнее лежит и в отходы превращается, чем геройская бригада будет простаивать.
Заработки были хорошие: за свой месяц стажерства, работая подсобником по 2-му разряду, я получил 160 рублей. Это были по тем временам очень приличные деньги, особенно в 17 лет.

Дима Бердник

Меня определили подсобником к Диме Берднику. Дима был евреем и этого ни разу не скрывал, даже гордился: «Еврей со скрипкой - просто еврей. Ты поищи еврея с кельмой - долго будешь искать и найдешь только меня! Так я ей играю как на скрипке!» На вид - тридцатник, едва уловимый «одесский» говорок, весельчак, балагур и просто виртуоз кирпичной кладки - две нормы сложной наружной стены за смену - легко! Сидя на балке, торчащей на три метра наружу с восьмого этажа - легко! Но все это только после 11 утра. А три утренних часа это чаще всего был сгорбленный старик с пустыми глазами. Дима был абсолютным алкоголиком. Трезвым он просто не мог жить, не то, что работать. А вино в те архаичные времена начинали продавать с 11-ти утра и заканчивали в семь. Чтобы господа (а тогда еще товарищи) алкоголики не захлебнулись слюной от созерцания вожделенной жидкости и не смущали чуждых этой забаве граждан, торговля весь алкоголь старалась вынести или в отдельные магазины, или в отделы со своим независимым входом. Еще было модно делать такие амбразуры в глухих стенах: вся очередь стоит на улице, в амбразуру засовывается рука с засаленной денежкой, а вылазит уже с бутылочкой плодово-ягодного бальзама для души за рупь двадцать семь...
Иногда запасливые друзья наливали Диме стаканчик из вечерних запасов, но такое случалось редко - друзья тоже были не промахи выпить, чтобы что-то еще осталось и на утро. Плюс все-таки в «геройской» бригаде существовал неформальный закон - до 11-ти не пить. Дима этот закон нарушал только в самых крайних случаях и только при отсутствии Бригадира, ибо обмануть было нереально - даже запах первого стакана менял отношение Димы к жизни кардинально, и все сразу все понимали. До первого стакана руки у Димы были ватными, он, конечно, что-то делал, но работой это трудно было назвать: смотрел, как я тренируюсь, что-то подправлял, курил и ждал заветной минуты...
Так что в начале моего становления как самому молодому лежал мне путь с помятыми рублями в ближайший магазин, куда я обязан был прибыть не позднее открытия, а желательно уже через пять минут вернуться с добычей, иначе - каюк. Задача непростая, учитывая, что мне всего 17, выглядел на 15, да еще и в рабочей одежде. «Жить захочешь - справишься», - шутил Дима, и мне от его взгляда становилось нехорошо - шестой этаж все-таки.
Но на деле все оказалось просто. Утренние алкоголики эпохи развитого социализма - народ сколь нетерпеливый, столь и понятливый, плюс значительная часть их была теми же строителями с нашего или соседних объектов. Второй или третий в очереди (первый уже и так был нагружен заказами) брали мою денежку и через пару минут выдавали заказ. Причем никто не возмущался, и все было абсолютно по-честному, даже сдача, если таковая вдруг рисовалась. А вскоре ко мне привыкли как постоянные клиенты к постоянному клиенту.
Нет, много Дима не пил, для начала хватало 0,7 плодово-ягодного на троих, а поддерживали его два товарища, состояние которых, впрочем, никак не выделялось. После этого менее чем за час, то есть до обеда, мы с ним делали утреннюю полудневную норму кладки. Руки Димы порхали, мне было очень трудно успевать за ним: работа подсобника - тяжелейший труд. Надо было домесить раствор до удобной напарнику консистенции, успеть подать и разложить кирпич на стену, потом туда же раствор так, чтобы напарнику только оставалось уложить это все в ажурную кладку. При этом еще важно было не огреть его лопатой с раствором. Хороший подсобник дорогого стоит и еще не каждому дается, а только лучшим каменщикам, мастерство которых требует воплощения в самом процессе ваяния, а не в нудной подготовке к нему. Потому многие пары формируются на годы и десятилетия, подсобниками работают совсем молодежь, или, как ни странно, женщины. Первое время мне было очень тяжело, помню, что еле добирался до дома и практически сразу падал на кровать. Потом втянулся, замысловатый «одесский» мат в мой адрес стал раздаваться реже.
За обедом на троих выпивалась еще бутылка, и вторую часть дня Дима с блеском в глазах носился по площадке как балерун, жонглер кирпичами и артист разговорного жанра в одном лице. Если погода и мое состояние позволяли, то делалось еще полторы нормы. Где-то в середине этого процесса оприходовалась последняя бутылка - ее действия хватало как раз до конца смены. Не помню, все ли пили в этой бригаде. Я за молодостью и строгим взглядом Героя - точно нет, а за обедом хоть полстакана, но «тянул», наверное, каждый, даже женщины и сам Герой. В 11 и после обеда пили только группы по интересам, но пьяным никто никогда не выглядел! Как жил Дима период с конца работы и до утра, я не знаю, но судя по утреннему состоянию, тоже не без добавки. Это, можно сказать, ежедневный, будничный стиль, а ведь были еще выходные...
Технику безопасности Дима презирал: «Кто погибнет от цирроза, под трамваем не умрет!» - любил говорить. Поэтому на выносной балке, которая закладывалась кирпичом на восьмом этаже, он просто сидел жопой, ноги врозь, спиной к зданию, лицом к приключениям. При этом умудрялся принимать от меня кирпичи, раствор и все это укладывать в аккуратную стенку.
- А ни разу это..., не падал? - тихонько ужасался я, понимая, что, конечно, не падал, если все еще жив и здоров.
- От чего же! Конечно, падал! Я ж тебе говорил про цирроз! Три раза падал: с шестого, третьего и второго этажей!
- И как это?
- С шестого - в сугроб, зима была снежная, испугался сильно. С третьего даже испугаться не успел - встал и пошел дальше работать. А со второго, сука, ногу сломал! А все потому, что трезвый был! Потом дал себе зарок - трезвым на балку ни-ни!
Это, как вы понимаете, лишь жалкая литературная адаптация цветастой и заковыристой Диминой речи, в реале окружающая среда взрывалась обилием мужских и женских половых органов, традиционных и нет способов совокупления, а детишки из соседнего садика замирали, жадно мотая себе правду жизни на виртуальный ус.
Таким был еврей-каменщик, виртуоз кельмы и матерного слова, балагур и бесстрашный разгильдяй, алкоголик Дима Бердник. Не знаю, что с ним сейчас.

Впоследствии мне повезло работать с этой бригадой на еще двух «коммунистических» стройках: возведении банного комплекса на 12 персон в дачном поселке ЦК на берегу Свислочи и строительстве второго корпуса общаги архитектурно-строительного факультета БПИ (а ныне БНТУ). Последней стройкой горжусь и часто вспоминаю, что на этажах с третьего по начало пятого студенты бьются лбом о стены, выложенные лично мной, где я работал первым номером со своей девченкой-подсобницей, за что и получил, хоть и явно незаслуженно, по блату - по ходатайству героя соцтруда Громова - немалый 4-й разряд. Есть все же в строительстве приятный момент - всегда можно показать пальцем результат своего труда, и, дай бог, стоять он будет долго.
В перерыве между баней и общагой случилась еще одна практика. Не желая выглядеть парниковым тюльпаном, я демонстративно отказался от «геройской» бригады и напросился в «самую обычную». Ну, меня и засунули, правда, опять не в саму обычную, но все же не в геройскую, а комсомольско-молодежную бригаду. Вот тогда я и узнал суровую правду о работягах-строителях...

-----------------------

Если интерес к этому рассказу будет, то будет и продолжение.

После того как наш веселый класс довел до истерики молодого неопытного трудовика, было принято решение наш класс отдать в лапы суровому и опытному преподавателю, усиленному мастером производственного обучения, уровень ебанутости которого пугал даже директора школы.
Наш мастер, Женя, прославился тем, что очень долго служил прапорщиком, прошел Афган, и видимо, настолько задолбал всех там, что его списали по ранению. В принципе, это было равносильно характеристике, что выгнали из гестапо за жестокость... Женя имел два ордена, легкий алкоголизм, и неуёмное стремление пиздить всех, кто попадался на его пути... Вот с таким инструктором нам предстояло осваивать навыки фигурного вождения на тракторе ДТ-75...
Вольницу нашу прикрутили очень быстро, и наступил тот удивительный день, когда я, заикаясь и протирая очки, оказался за рычагами красного железного трактора...
- Сначала фрикцион потом педаль! - заорал мне в ухо Женя и туда же легонько ёбнул.
- Что простите?! - попытался уяснить значение непонятных мне терминов.
Толчок в бедро и вращающиеся глаза инструктора, видимо, имплантировали мне в мозг нужные знания... Я как-то достаточно быстро разобрался о какой педали и фрикционе идет речь. Трактор пукнул синим дымом и красное чудовище, чуть не похоронив возле ворот преподавателя, прыжком проследовало на оперативный простор. Сделав несколько кругов за воротами и закрепив пройденный материал о фрикционе и педали уже известным методом, я услышал команду
- Едем на улицу...
Чем-то в тракторе мне уже нравилось...
Первая на пути улица встретила неожиданностью. С левой стороны дороги тянулась огромная глубокая канава, по правой стороне двигалась парочка веселых алкоголиков, которые явно видели приближающийся трактор, и попытались сохранить за собой право приоритетного прохода...
- Товарищ инструктор, а как этот чудесный трактор останавливается? Дело в том, что я помню только как поворачивать, остановку мы еще не проходили.
- Не ссы, боец, мы ща... - в глазах моего инструктора появился нехороший огонек... - Когда скомандую, жми обе педали и выключай скорость... Понял?
В ответ я лишь придурковато кивнул.
Ну, что сказать? Нервы у алкашей были крепкие. И, кажется, я подтвердил репутацию дебила, потому что команда на остановку трактора мне поступила в тридцати сантиметрах от жопы близходящего пьяницы.
Трактор послушно остановился. Бывший прапорщик сноровисто покинул кабину и двумя точными ударами устранил помеху движению трактора...Причем одна из причин, с роскошным разворотом вокруг собственной оси, ушла в канаву, с криком: «А нас-то за что?»
- Едем...- команда уже была адресована мне.
Потом были разворот на месте и попытка уничтожить мирный крестьянский дом. С трудом предотвращенная инструктором. Соревнование с «Жигулями» за право приоритетного проезда. Победили мы, благодаря массе и невозмутимости.Съезд в кювет, и нервный тик в районе глаз наставника.
Через час, инструктор, немного заикаясь, сообщил преподавателю, что учебный выезд окончен...И кажется добавил: « Слава богу...»
Прошло несколько лет. Женю восстановили в армии, и направили служить в военкомат. И с тех пор, каждый раз, увидев меня на улице, старший прапорщик орал
- Сережа, когда призыв? Я тебя в танкисты определю. Ох, и добрый из тебя мехвод будет. Тупой, смелый и послушный...

Тоже Быль или «...ох уж эта молодежь»

"Молодые строптивы, без послушания и уважения к старшим.
Истину отбросили, обычаев не признают.
Никто их не понимает, и они не хотят, чтобы их понимали.
Несут погибель миру и станут последним его пределом."
Надпись на гробнице фараона (Ок. 35 века до н.э.)

- Р-р-р-у-у-Р-р-р-р-р!!! - своеобразное утробное собачье рычание сигнализировало расслабившемуся под майским солнышком хозяину, что в казалось бы мирном весеннем парке пёс обнаружил какую-то угрозу. Валентин уже давно убедился, что его шелти Дик, несмотря на «карманные» размеры, обладает великолепными пастушьими навыками и крайне редко ошибается в определении потенциально опасных субъектов. Вот и в этот раз очень скоро стало прекрасно слышно тех, кто вызвал беспокойство собаки. Да что там слышно - активная перебранка звонких молодых голосов буквально заглушила всё вокруг. Пятерка парней и девушек чуть старше школьного возраста в разноцветных модного «кислотного» цвета куртках нагоняла Валентина, бурно общаясь между собой в полный голос и к тому же перемежая речь отборным матом. «Пэтэушники...» - мысленно окрестил Валя эту компанию, благоразумно придержав Дика, пропустил её и двинулся дальше в десятке шагов позади. Это расстояние ничуть не мешало отчетливо разбирать всё сказанное молодыми людьми. И уже следующая услышанная фраза заставила Валентина внутренне поморщиться.
- Гля, ребя, нах! Мальки каменюки пидорасят! Димон, чище, чем в вашей общаге будет! Ах-ха-ха! - девичий голос возвестил, что компания вышла к установленному в парке памятнику погибшим при исполнении воинского долга. В преддверии Дня Победы у постамента суетились мальчишки и девчонки в камуфляже (судя по однообразным шевронам - воспитанники какого-то военно-патриотического клуба), смывая накопившуюся за зиму грязь. Ничего смешного в этом Валентин не находил, но компания его невольных попутчиков, похоже, была другого мнения, радостно подхватив разговор.
- Натаха, пацаньё, бля, работает. Руками хуярит. Это тебе не губищами по хую мацать! Ах-ха-ха!
- Конечно! Тебе, мудак с кривым хуйком, лучше знать, как руками работают - не даёт же никто, весь день дрочишь и с правой, и с левой! Ах-ха-ха!
- Ах-ха-ха! Димон, подъебнула тебя Натаха! Не даёт?
- Да я лучше обдрочусь нах, чем её ебать! Там хуёв больше перебывало, чем ты за всю жизнь в раздевалке бассейна видел! Ах-ха-ха!
Валентин не был ханжой и прекрасно понимал, что парни и девушки просто дурачатся, подначивая друг друга. Но мысли о падении современных нравов сами собой лезли в его голову, а фраза «Ох уж эта молодежь!» казалась актуальной, как никогда. И вдруг та же самая Натаха, не меняя тона, произнесла:
- Колян, бля, малькам-то поможем?
- Да легко, ёпта! - прозвучал не менее неожиданный ответ, и один из парней резко свернул к памятнику, - Слышь, мелкий, - напористо обратился он к ближайшему мальчишке в камуфляже, - кто у вас тут главный?
Школьник замешкался с ответом, но на выручку ему уже спешил коренастый мужчина среднего возраста в таком же камуфляже, очевидно давно взявший на заметку приближающуюся компанию:
- Я старший у этих ребят. Что спросить хотели?
- Командир, а где бы нам тряпок и вёдер взять? Мы б вот эту стенку помогли домыть.
Мужчина окинул подошедшую пятерку испытующим взглядом:
- Что ж, помощи мы всегда рады. И ветошь есть - во-о-он в той коробке. И ведро одно можем выделить. Воду в кране там вон, слева от скамейки можно набирать. Только вот у нас тут школьники. Маленькие они ещё. Так что - без мата, да?
- Командир, ясно! Мы ж не без понятия! - и Николай, явно признанный лидер компании, начал деловито распоряжаться, - Так, ребя, базар фильтруем все! Димон, ведро бери, будешь воду носить, видел, где набирать. Я с Веркой с той стороны, а вы с этой. Тряпки разбираем и навстречу пойдем.
Пока длилась эта сценка, Валентин с Диком успели пройти мимо и углубиться в парк. А когда, сделав полукруг, вышли на центральную аллею, в начале которой и стоял памятник, Дик снова насторожился. До слуха Валентина тоже долетели громкий смех и радостные визги. На сером фоне памятника четко выделялись два ярких разноцветных пятна - это те самые парни-«пэтэушники», домыв выбранную ими часть постамента, взгромоздили на плечи двух девушек и теперь приводили в порядок его верхнюю часть. А присмотревшись, Валентин разглядел над одной красной курткой зеленое пятно - это самого смелого из мальчишек в камуфляже подсадил себе на шею третий из молодых парней. Вот и пойми, подумал Валя, какая она, эта молодежь.