Извиняюсь за не точность в выпуске ,от 03.12.
реально было так. 1980 год. Парашютисты готовятся к показухе на открытии Олимпиады в Москве. Марк Борисович Марголин - одессит в полном смысле слова - занимает беседой надоевшую прилипчивую репортершу из районной газеты. Та донимает вопросами:
- Опасно прыгать?
- Если без парашюта, то очень.
- Когда поднимаетесь - боитесь?
- Конечно, я ж обычный человек, со всеми слабостями.
- Что именно вас страшит?
- Заплатят за этот прыжок или будет, как в прошлый раз.
- Что-то вы все о деньгах, - с укоризной замечает молодая журналистка, - а где же романтика?
- Романтика никуда не денется, - парирует Марголин, - захватывающего вокруг достаточно. Только без денег оно недоступно.

Август 1988 года. Ночь. Группа стратегических бомбардировщиков Ту-95 взлетает с аэродрома в Моздоке, и устремляется на восток - к морскому полигону на Каспии. А сесть они должны были потом в Белоруссии.

Экипаж одного из самолетов после взлета и набора высоты 12000 , как и положено, переходит на автопилот. И устремляется в противоположную сторону, на запад. Штурманюк забыл занести в курсовую систему новые данные, а командир не проверил. Самолет огибает Кавказский хребет с запада, поворачивает на юго-восток, незамеченным пересекает иранскую границу и летит дальше - в сторону Индийского океана. А там - Юсовская база Диего-Гарсия.

Экипаж ничего не подозревает. Под крылом самолета проплывает большой город. По расчетам штурмана - Курск: "Тут моя теща живет", - радостно сообщает он по внутренней связи командиру. На самом деле - Тегеран.

В это время в Союзе обнаруживают, что самолет пропал. Спохватились не только ВВС, но и ПВО, которые проворонили его перелет через границу. Ту-95 начинают искать и находят над Ираном. Курс - на Диего-Гapсия.

Связались с самолетом - умоляют вернуться. Экипаж ессно в непонятках откуда вернуться? Потом доходит ,и Мама кто я ,мама где я? . А им уже открытым текстом передают взять курс на аэродром Мары . Налетав над Ираном полтора часа, Ту-95 на остатках топлива садится в Марах.
Наши в шоке - международный скандал. А Иран молчит. День молчит, второй. На третий день СССР не выдержал и решил извиниться перед соседом: так, мол, и так, к вам чисто случайно залетел наш стратегический бомбардировщик... Иран ответил резкой дипломатической нотой. Досталось нашему МИДу за иранские ПВО, которые проморгали русский самолет.

Сентябрь 1987 года. Баренцево море. Плановые учения Северного флота. Наблюдатели НАТО, ессно, где-то рядом. За учениями следит норвежский турбовинтовой Р-ЗВ "Орион". Нужно его отогнать. Взлетает наш Су-27, пилот - старший лейтенант Василий Цымбал.

Цымбал заходит с одной стороны, с другой - "Орион" никак не хочет сворачиватъ. Тогда он подлетает под брюхо норвежца и сбрасывает скорость почти до минимума - 320 км в час. Экипаж "Ориона" в растерянности: где русский? В этот момент Су-27 законцовкой киля легонько задевает один из винтов "Ориона". Норвежец, дымя и выдавая в эфир "беду", отваливает, но ему удается дотянуть до базы. А Цымбал возвращается на аэродром Килп-Явр и решает начальству, от греха, ничего не говорить. Отрапортовал: задание выполнено. Через два дня советское правительство получает от норвежского ноту протеста. Цымбала - к ответу. Тут вступилось морское начальство: задание-то лейтенант действительно выполнил. Подумали-подумали, и перевели Цымбала служить в Крым - в теплые края. А Су-27 с тех пор на Западе сильно зауважали.

Напоминание:
В АОИ, во время КМБ по субботам солдаты получают отпуск домой (не всегда и не каждую неделю, но в общем-то - да). Остаться на базе на пятницу-субботу считается у молодых довольно болезненным наказанием. Итак:
АОИ, КМБ. Офицер строит молодого солдата:
- Видишь дерево? У тебя есть 20 секунд добежать до него, спросить, чего оно хочет и вернуться ко мне. Пошел!!!
Солдат добегает до дерева, возвращается и говорит:
- Командир! Оно сказало, чтобы ты сбегал к нему и спросил сам!
Командир срывается с места, бежит к дереву и о чем-т с ним общается. Возвращается к строю солдат. Солдат-юморист, довольный приколом, спрашивает (придурок:) ):
- Ну, командир, что сказало дерево?
- Дерево сказало, что ты остаешься на субботу!

Из дневника писателя Ильи Войтовецкого

В октябре 1973 года, как только объявили о начале войны Судного дня, я кинулся к сборному пункту нашей части (за плечами у меня уже был пятинедельный «курс молодого бойца» - в 1972, мне шёл тога 36-ой год; по окончании «курса» меня приписали к воинской части со специальностью «водитель патрульного джипа»). Придя на сборный пункт, я пробился сквозь толпу мужчин (в Израиле при объявлении войны не посылают призывных повесток; военнообязанные знают места сбора своих частей и сами приходят туда для отправки к месту боевых действий) и потребовал немедленно отправить меня на фронт.
- Дедушка, - сказал мне бородатый офицер в ермолке, - иди к своей бабушке. Когда придётся брать на фронт таких старых засранцев, как ты, считай, что всё пропало.
Прошло совсем немного времени, и тот же офицер принёс мне домой повестку - ночью, часа в 2.
- Что, так плохо? - спросил я его, напомнив разговор в первый день войны.
- Таки да, - ответил офицер, - таки плохо.

***
В конце семидесятых в Иерусалим внезапно прилетел египетский президент Анвар Садат. Естественно, наши службы безопасности позаботились об усиленной охране. Из городов и посёлков Западного берега были оттянуты в Иерусалим пограничные и полицейские части для охраны высокого гостя, а внезапно образовавшийся дефицит заполнили «милуимниками» - такими старпёрами, как я: нам срочно прислали повестки, за считанные часы вооружили и обмундировали и разбросали по территории «арабской Палестины». Я опять попросился в Шхем. Нас разместили на базе, относящейся к пограничным войскам. Восемнадцать не очень молодых солдат-резервистов, и так получилось, что все - выходцы из СССР.
Поздним вечером мы заняли места в крытом брезентом кузове «командкара» и выехали в патрульную поездку по улицам города. Чтобы не скучать, затянули песню. Ну, что могли петь солдаты, воспитанные пионерской организацией, комсомолом и коммунистической партией, получившие высшее образование в советских ВУЗах и прошедшие службу в Красной (Советской) армии! Конечно же, «Солдаты, в путь!», «Комсомольцы-добровольцы», «Едут новосёлы по земле целинной» - и т.д. Командкар вилял по узким улочкам Шхема, а мы драли глотки и горланили советские песни на чистом русском языке.
Оказалось, что среди арабов было немало таких, которые обучались в советских учебных заведениях, они хорошо понимали и говорили по-русски. В тот вечер недоумению их не было предела. Они позакрывали окна и двери и не высовывали носа на улицу. Не израильские оккупационные войска напугали их; по городу прошёл слух, что в Палестину вошли советские войска, и назавтра к командованию Армии Обороны Израиля поступила петиция с просьбой защитить жителей Западного берега от советской угрозы.

***
Помню, как года через два или три после приезда Садата я опять оказался в Шхеме. В старших классах школы начинались волнения. Ученики собирались в школьном дворе и били оконные стёкла. Наши не вмешивались: сами разбиваете, сами будете вставлять, школа не наша, а ваша.
Рядом со школой находилась Гробница Иосифа, на её крыше был наблюдательный пункт. В нашей части служил большой рыжий грузин, он приехал в Израиль, потому что был женат на еврейке. В армию он пошёл охотно и служил замечательно. Как-то раз во время его вахты на крыше Гробницы Иосифа школьники не ограничились битьём стёкол в собственной школе, их камни полетели в сторону израильского солдата. Наш грузин (горячая кавказская кровь!) без лишних разговоров вскинул автомат и дал очередь поверх голов разбушевавшихся подростков; те попадали на землю. Через несколько минут подъехали наши офицеры, сняли грузина с вахты, заменили его другим солдатом, а нашего героя доставили к полковнику, командиру базы.
- За мою родину? - разволновался грузин. - Да я их всех!.. Да я их маму...! Да я их бабушку..! Да я всех их мам и бабушек - до десятого колена!
(Эту тираду он прекрасно произнёс на иврите с характерным грузинским акцентом.)
Грузин буянил, а полковник, не теряя хладнокровия, молча слушал.
Наконец, он достал из шкафчика бутылку коньяка и два стакана и перешёл на чистый русский язык.
- Сядь и успокойся, - сказал он грузину. - Всё уладим, не волнуйся.
Полковник оказался одесситом, приехавшим с родителями через Польшу в конце пятидесятых. Конфликт, действительно, уладили.
А бутылку они вдвоём «оприходовали». Полковника я потом не видел, грузин же был хорош!..