Как мы брали Зимний.


На дворе 1981 год, хмурая ленинградская осень. Курсанты 3 и 4 курсов Высшего военно-морского инженерного училища имени Дзержинского готовятся к 109 военному параду в городе Москве, привалило им такое почётное счастье. Ровные чёрные шеренги с карабинами СКС в положении «Штык примкнуть!» на плече усиленно топчут брусчатку Дворцовой площади. И так от обеда до самоподготовки, то есть всё свободное дневное время. В начале октября некоторые особо пытливые военные обнаружили, что ходить стало склизко и душисто. На площади как-то странно попахивало конюшней и, кроме того, ветер носил по брусчатке обрывки старых газет, которые нагло цеплялись к ботинкам, что явно мешало нашим пехотным упражнениям. Ходить было гадко, но выбирать не приходилось.
Правда обнаружилась вскоре. В хронически любимой всеми поколениями солдат и матросов информационной программе «Время», обязательной к вечернему просмотру, глашатай социалистической реальность Игорь Кириллов возвестил, что всемирно известный кинорежиссёр Сергей Бондарчук приступил к съёмкам эпизода взятия Зимнего дворца революционными матросами и солдатами в своём очередном гениальном фильме «Красные колокола».
Для пущей достоверности гранитные вставки на Дворцовой площади были прикрыты резиновыми муляжами камней, а сама площадь щедро посыпана лошадиным дерьмом и обрывками газет. После съёмочного дня эта гениальная находка режиссёра, конечно, убиралась, но как-то вяло и без особого энтузиазма, поэтому часть запахов революции доставалась и нам, служивым. Вскоре очередная гениальная находка мастера киношедевров в очередной раз ударила нас ниже пояса. В форме приказа нам было предложено изображать толпу матросов, идущую на штурм последней цитадели царизма в России. Все курсантские роты были построены на плацу, и заместитель начальника училища капитан первого ранга Питулайнин в доходчивой форме объявил о свалившемся на наши головы счастье. Для большей достоверности данной процедуры нам было предложено спороть с бушлатов погоны и курсовки, а ленточки бескозырок перевернуть гордыми золотыми буквами с названием родной системы в сторону мозга. Как это было мучительно! Осознание того, что после группового присутствия в кадре на какие-то секунды, всю эту атрибутику придётся возвращать в исходное, здорово угнетало.
- Ну что, будем ковать нетленку! - дружно решили мы и резанули бритвами по погонам.
Всю ночь за старинные стены Адмиралтейства долетали истошные вопли киношников, многократно усиленные динамиками, которые усиленно готовили площадь к завтрашней атаке.
- Не иначе, навоз расшвыривают лопатами и газеты дерут, - решили на кораблестроительном факультете, который ближе других находился к месту ночного буйства мастеров экрана.
Вечером следующего дня курсантские роты были построены под аркой Главного штаба с карабинами в положении «К ноге». Как-то аккуратно мы выглядели для толпы революционной матросни, одурманенной немецким кокаином, даже несмотря на споротые погоны. Курсанты железнодорожного училища были построены на другой стороне площади. Им посчастливилось изображать неуверенных в себе юнкеров и уверенный в своей непобедимости женский батальон Смерти за баррикадой из поленьев.
Наш строгий строй явно возбудил художника картины, который пытался создать предстоящему действу некий элемент достоверности. Он шустро бегал между шеренгами и пытался придать нам революционный вид.
- Это что у вас? - спрашивал он сразу у всех и тыкал рукой в перчатке с подрезанными пальцами в наши матросские галстуки, в курсантском обиходе - «сопливчики». Все дружно сняли «сопливчики» и до пояса расстегнули бушлаты. Каждому десятому в шеренге была выдана бутафорская пулемётная лента, которой несчастные и были перепоясаны.
- Штыки не примыкать! Штыки не примыкать! - через каждые 10 секунд кричали командиры рот, реально опасаясь за то, что вошедшие в роль и особо впечатлительные моряки - артисты массовки, и в правду начнут резать ненавистных курсантов ВОСО, с которыми регулярно происходили битвы в Сашкином саду из-за передела зон влияния.
После процедуры восстановления исторической справедливости перед нами с мегафоном в руке предстал сам режиссёр. Полагаясь на то, что курсанты Военно-морского училища гораздо понятливей пехотинцев, он особо много говорить не стал. Из доходчивого объяснения мы поняли, что по команде «Мотор», надо бодро бежать в сторону баррикады, и при этом можно кричать «Ура!» и всякую ахинею, но громко при этом не материться. Бежать следовало до получения команды «Стоп! Снято!». В общем, всё элементарно, как и всё революционное.
Первый раз было даже весело. В толпе революционных матросов разносились дерзкие крики, из коих становилось ясно, как мы сейчас будем терзать женский батальон Смерти в подробностях.
Атака захлебнулась, напоровшись на режиссёрский крик:
- Стоп! Плохо! Матросы, в исходное!
Второй раз тоже было смешно, но подробности расправы с амазонками царизма уже опускались.
Третий дубль вызвал в нас непонимание происходящего и тяжёлое дыхание.
После четвёртого захотелось примкнуть штыки.
Мы брали Зимний ровно семь раз! В тот седьмой, последний раз, на наших лицах явно читалось, что это и есть наш последний и решительный бой. От участников штурма валил пар, как от скаковых лошадей, и почти у всех лица были про войну, что выражало крайнюю степень озлобленности, многие угрюмо матерились. Видно именно этого и добивался от нас великий режиссёр.
Последний раз, взглянув на мастера, усталые, но не побеждённые, мы вернулись в училище к своим конспектам и чертежам, сдав перед этим карабины в оружейку. А через неделю наш курсантский парадный расчёт уехал в Москву, где тренировки продолжились уже на знаменитой Ходынке.
Здорово мы всё-таки тогда прошли на параде! С карабинами на плече тогда ходили только моряки. Престарелое руководство страны аж подпрыгивало от восторга. Нам всем была объявлена благодарность министра Обороны, и весь парадный расчёт без потерь вернулся в Питер. Мы прошли, печатая шаг, от Московского вокзала до училища, чем вызвали восторг гуляющих по Невскому горожан, которые даже и не предполагали, с какими пиратскими воплями эти красавцы с парадными аксельбантами на груди, некоторое время тому назад пытались взять Зимний дворец.
Сейчас, по прошествии многих лет, мы часто при встречах вспоминаем эти революционные атаки, и даже гордимся этим фактом нашей военно-морской биографии. Вряд ли у Владимира Ильича что-нибудь получилось бы с революцией, если бы он дерзнул гонять своих матросиков на штурм дворца семь раз.
Но все в один голос жалели лишь об одном, что нам так и не дали добежать до позиций женского батальона Смерти.

ПОДРЫВ

Вы, конечно, уже подумали, что история будет «про саперов». Не угадали. Ни один сапер здесь не участвует. Более того, ни один сапер этого даже не видел. Но подрыв был - это факт. И главную роль здесь сыграл связист танкового полка. И еще пятнадцать солдат из роты связи. И паникующий командир этой роты. И немного спорта... Не спирта!
До армии я спорт не любил... А вот в армии - стал его ненавидеть... Все эти принудительные пытки на козлах и других подобных животных. А вот немного побегать - это еще можно терпеть. Оставшись на сверхсрочную службу в роте связи, в мои обязанности вошло периодически приходить на подъем в качестве «ответственного», в задачу которого входил контроль за соблюдением распорядка дня, в частности, утренней зарядки. Личным примером я бегал вместе с бойцами, пинками подгоняя отстающих. Постепенно наша рота стала самой «бегающей», единственной в полку, кому разрешалось бегать кросс до ближайшего немецкого озера. Так как работа у связистов, в основном, сидячая, для профилактики почечуя это было очень кстати. Что может быть лучше - прохладным летним утречком пробежать с голым торсом километров семь-восемь? Получаешь заряд бодрости на целый день, как пишут в умных книжках...
Итак, Витштокский полигон. Песок и сосны. Учения Варшавского договора. Много звезд и должностей стоит на кону... Как всегда, наш отличный полк играл за наступающих. Противника, как всегда, имитировал соседний гвардейский полк. Погрузка и перевозка нашего полка по железной дороге заняла почти трое суток. Сотня танков, кухни, бээмпэшки пехоты, десятки автомобилей всех служб и родов войск - все смешалось в «хозяйстве Раздайбедина». Зенитчики, саперы, связисты, медики - сгоняли свою технику с платформ и кучковались в ожидании команды на марш. К вечеру вся эта армада уползла со станции разгрузки в район ожидания. Полигон просто кишел всевозможной техникой - на каждом шагу ползли колонны непонятного состава и назначения. Доктора разворачивали свои вошебойки, саперы готовили имитацию, связисты задирали к небу антенны...
Оборудовав всякой-разной связью командный пункт полка, находящийся на высоком насыпном бугре, установив телефонный коммутатор, связисты поужинали, и с чистой совестью увалились спать по своим палаткам, боевым и прочим машинам. Война намечалась то ли на завтра, то ли на послезавтра...
...Солнце встало раньше всех, расталдыкнуло свои лучи по полигону и увидело, что славная рота связи дрыхнет без задних ног, хотя время уже после шести и полевые кухни дымятся вовсю, доваривая дежурную кашу. Самый зловредный из этих лучей, проникнув через триплекс внутрь моей «Чайки», имел наглость меня разбудить. Глянув на часы, я выскочил из бэтэра. Погода была - просто класс. Утренняя свежесть создавала приятный контраст с уже хорошо пригревающими солнечным лучам. Стянув с себя китель п/ш и вшивник, я пошел к солдатской палатке.
- Рота, подъем! Выходи строиться! - заорал я в приоткрытый полог. Ошарашенный дневальный с закопченной сонной мордой выскочил первым.
- А что случилось? Сворачиваемся? Так ведь только приехали... - совсем по-детски заныл он.
- Утренняя физическая зарядка! - объяснил я ему очень вежливо, даже не обматерив почему-то.
- Так ведь, учения, трщстршийсржант... Какая зарядка? По уставу...
- Слышь, уставник, я щас твою форму одежды приведу в уставной вид - жалеть потом будешь... - Выходи строиться!
Свободные от дежурства радисты, механики-водители, телефонный сброд, как я его называл, нехотя выползли на свежий воздух и построились в две шеренги.
- Форма одежды - голый торс! Разомлели от буржуйки тут... Старый сержант в бэтэре замерзал... Надо срочно всем проветриться! Минута - поссать и строиться здесь!
В пределах видимости, где-то в двух километрах, между сосновыми лесочками виднелось небольшое озерцо. Его я и выбрал в качестве конечной точки кросса. Бойцы, кто поумнее, успели натянуть вместо сапог кеды, и наша группа рванула к озеру. Бежалось удивительно легко, свежий прохладный воздух, пропитанный сосновым ароматом, сам свежей струей вливался в легкие. Весьма кстати в песке была протоптана тропинка, и рота, растянувшись по одному, просто летела, не касаясь земли...
Буквально через пять минут мы были у берега. Помахав руками-ногами, изобразив вольные упражнения, народ стал разворачиваться в обратную сторону...
- А слабо вокруг озера обежать? - почувствовав запас нерастраченной энергии, спросил я. Большинство, и даже все деды, с восторгом согласились, и рота рванула по той же тропинке дальше, вдоль берега. Озерцо было небольшим, метров триста в длину, с зарослями камыша вдоль берега... Прямо к берегу подступал старый сосновый лес с высокими стройными соснами... Красота... Прям, Шишкин, ей-богу... Тропинка, извиваясь между сосен, то выбегала на самый берег, то пряталась в лесу, делая вид, что ей вовсе и не надо кружить вокруг озера... Солнышко пригревало, птички свистели что-то свое...
Пробежав до противоположного берега, я понял, что всего озера мы еще не видели... Открылся вид на довольно широкий заливчик, который явно прибавил к нашему маршруту добрых пару километров... Ну что ж, подумаешь... Время-то всего полседьмого. Завтрак в восемь - успеем...
Последним тащился рядовой Черноиванов по кличке «Черный», водитель «Чайки». Росту в нем было - метр пятьдесят с пилоткой, и поэтому ему приходилось делать три шага там, где остальные делали два...
Через полчаса уже никто не шутил, все шумно дышали и порозовели как поросята. Пот заливал глаза... Подлая тропинка все так же пылила перед глазами...
И вот тут открылось НАСТОЯЩЕЕ бескрайнее озеро - во всей красе... То, что мы обежали, было просто небольшими заливчиками, баловство одно... Привал!
Вот это попали! Вычислить на глаз, куда бежать дальше, чтобы было короче - просто невозможно. Все надеялись на скорый конец этой пробежки, а оказалось... Подведя итоги дискуссии, я принял решение - бежим дальше. Солнце уже не пригревало, а жгло. Черноиванов отставал все сильнее. Время уже было - восьмой час. Где-то в полвосьмого стало казаться, что это не озеро, а море, бескрайнее синее море. Солнечные блики на воде уже не радовали глаз, а вызывали ненависть ко всем озерам, рекам и прудам вместе взятым.
По самым скромным прикидкам мы уже пробежали километров десять... Зато солнце повернуло в спину, значит, идем обратно...

А в это время в лагере ротный, капитан Ш, вылез из офицерской палатки, почесал волосатую грудь и крикнул дневального.
- Дневальный, пришли кого-нибудь с водой - умываться будем...
- Дык, нету никого, трщ капитан!
- Как это - нету? Что, уже на завтрак помчались? Не рано?
- Дык старший сержант в шесть утра всех выгнал на зарядку, и все убежали...
- Он что, свихнулся? Какая зарядка? Учения идут... А в какую сторону хоть побежали?
- Да вроде, к озеру, вон туда...
- Ну я ему, блин, устрою, заряжу его без зарядки по первое число!
Безбожно матерясь, ротный выгнал из палатки на улицу двух старлеев-взводных и отправил их с канистрой на ПХД за водой... Мою фамилию они стали склонять без должного уважения... В творительном падеже...(В смысле - что мы с ним сотворим, когда вернется).

Любовь приходит и уходит... Постепенно моя любовь к бегу стала понемногу уменьшаться, прямо на глазах. Ноги стали ватными и работали совершенно независимо от моей воли. Я как бы со стороны наблюдал, как они в тяжелых яловых сапогах ритмично перекидываются где-то внизу, вздымая пыльные бурунчики. Дыхание уже было прерывистым, неритмичным. Галифе промокло от пота чуть не до колен... Бойцам было не легче, даже тем, кто обул кеды... Время приближалось к восьми.

А в лагере в это время - роты обеспечения лениво строились на завтрак, гремя котелками. Только роты связи почему-то не было. Старшина по приказу ротного сидел на ветке сосны и наблюдал за озером. Никого там не было... «Ну, я ему устрою...» - эта мысль сверлила головы всем начальникам доблестной роты связи. Завтрак закончился. Роты не было. Заботливый старшина получил кашу на роту в термос, объяснив тем, что рота выполняет спецзадание...
В восемь-пятнадцать с КП поступила команда - перегнать одну «Чайку» и ПУМ вместе с другой-разной полковой техникой на командно-наблюдательный пункт, который находился сбоку от полосы атаки, и на котором будут сидеть самые большие и страшные генералы.. Причем, как обычно, срочно и немедленно... Ротный, получив команду, схватил газету и исчез в кустах... Карьера была под угрозой... Всегда меня удивляла привычка больших начальников полдня простоять, а потом срочно и немедленно ехать... И не дай Бог!... Неужели трудно дать команду на десять минут раньше и доехать спокойно?

...Черноиванов просто шел. Бежать он уже не мог. Сапоги с портянками нес в руках, в глазах его горела... ну, скажем так, нелюбовь к армии, бегу и тому, кто придумал этот никому не нужный кросс. Чувства остальных тоже легко читались на их лицах... А что толку бунтовать? Сами согласились, никто не заставлял... Внезапно лес закончился, а тропинка раздвоилась. Еще один кроссворд. Решили бежать по той, что ближе к берегу, чтоб хоть не заблудиться, потеряв озеро из виду. Восемь пятнадцать... Блин, а я заводил часы с утра? Не помню, блин... Может, они стоят давно... Там уже нас наверняка ищут. Командиру полка доложили... Ротный со взводными с ума сходят... Знали бы они, где мы есть, прислали бы бэтэр... Так, уже начинаю бредить.. Надо держаться, чтоб не свихнуться тут... Может, вызвать такси? Ох, держись, сержант Советской Армии... Ждут тебя орехи...
Тропинка полезла круто в гору... Перешли на шаг. Что там ждет нас за бугром? Сколько еще до лагеря? Приближаемся к перевалу... И - вот он, лагерь, на горизонте. Не больше пары километров. Суетятся люди, двигаются машины, вытягиваясь в колонну... Народ повеселел. Откуда взялись силы... Ротный с двумя взводными, увидев нас, вышли навстречу, и стояли на дороге в позе трех богатырей. Только без лошадей. Маты из трех глоток было слышно за добрый километр. Техника уже была заведена и выстроена в колонну силами старшины и копченого дневального. Дежурные радисты приветливо махали руками из люков...
- Я тебе потом все объясню, - пообещал ротный, - как приедем на КНП...

...Опуская много ненужных подробностей, скажу, что ротный промыл мне мозги так, что я напрочь потерял желание бегать до самого дембеля... Позже я не поленился, нашел карту, обвел курвиметром это озеро... Знаете, сколько получилось? Двадцать один километр... Вот так.

А командиру полка все-таки кто-то рассказал про этот забег. Он потом меня подкалывал « ....ным спортсменом» и другими нецензурными словами.
А причем здесь «подрыв»? - законно спросите вы. Да на совещании по итогам учений минут двадцать меня драли как сидорову козу, обвиняя в подрыве боеготовности полка...

МАСЛЕНИЦА.

Посылаю в текущий по просьбе некоторых товарищей,а так же для поднятия оптимизьма среди посетителей сайта и в связи с подходящей к завершению масленичной неделей.

...Ну почему от этого запаха так резко начинают течь слюнки, и вокруг воцаряется благость, домашность и умиротворение? Этот запах с некоторыми нюансами помнится каждому с детства, и остается одним из любимых...
За окнами снег, яркий, белый, окна, чуть примерзшие по краям, блестят и переливаются от зимнего солнышка. В бабушкином доме уютно от хорошо натопленной печки, и выползать из-под одеяла не хочется, но невозможно удержаться от просыпания, когда запах пекущихся блинов щекочет ноздри, а их шипение на сковороде - как самый сладкий в мире будильник заставляет спрыгивать с кровати - МАСЛЕНИЦА!!!

Для малышей Масленица сродни Пасхе, когда дети не понимая значения самого праздника, не осознавая важности действа, просто любят этот праздник за всякие вкусности. Блины, блинчики, блиночки!!! Вот они - бабушкины: толстые как лепешки, с крупными порами дырочек, выложенные неровной стопкой - как раз как на иллюстрациях к любимым сказкам Чуковского (мам, а как это блинами море тушить?).
А еще у бабушки какие-то волшебные вещи есть - веничек из голубиных или куриных больших перьев, связанных ниткой, который надо вот так макать в растопленное масло и вот так по кругу мазать блинчик - он сразу такой желто-золотой становится, дышит каждой своей дырочкой, впитывает в себя. И вот она сметанка рядом, и мед и варенье всякое. Хочешь, макай весь блин, хочешь - размазывай и заворачивай. Объеденье. Можно и на завтрак, и в обед и на ужин еще несколько. И никто ничего не скажет, и слова «целлюлит» еще никто не знает...

... - МАМ, а почему они с одной стороны такие ровно коричневые и кружевные, а с другой - рыжие и в веснушках?
- Ну, потому что тесто вначале жидкое течет на сковородку, а на вторую сторону переворачивается уже подсохшее маленько.
Мама виртуозно подставляет раскаленную сковородку под половник (а не наоборот, чтоб никаких капель и потеков на краях сковороды) и красивым плавным движением растекает мутное тесто по кругу. Лишь коснувшись сковородкиного дна оно тут же шипит, шкворчит, делается именно кружевным а не дырчатым как у бабушки и подсыхает с краев. Ну почему же взрослые не понимают - в этих хрустящих краешках - вся прелесть, весь смак. Они их, зачем то, маслом мажут или чем другим, и весь хруст просто исчезает. И как же интересно спереть горячий блин до его «помазания», перекидывать с ладони на ладонь, чтоб приостыл - потом схрустеть его в полное свое удовольствие! Нынешние чипсы рядом с этим лакомством не стоят.
- Миш, смотри, а на этом веснушки как бабочка.
- А на моем - как сердечко!
-Где?!?
- А я его уже съел...
Угадывать в блиновых веснушках глазки и сердечки, мордашки и солнышки можно до самого скончания блинов. Почти как облака разглядывать, но гораздо вкуснее...

... - Мамуль, ты блинчиков давно чего-то не делала. Давай напечем?
- Сама уже большая, могла бы и напечь, а если боишься - отца вон попроси.
И вот отец чудодействует на кухне. Его блины - совсем не родня бабушкиным толстым и маминым ажурным. Они гладкие, чуть пресноватые, но идеально подходят для заворачивания в них всякой начинки. С легкостью жонглера отец подкидывает блин на сковороде, заставляя его сделать сальто и шлепнуться бледной стороной вниз, на прожарку. Все у него получатся как-то играючи, быстро, ловко - и где только научился? Знаю, что на судне, когда пару сотен надо выпечь - не до долгих переворачиваний лопаточкой. И вот мы уже бережно пеленаем в блинчик мясо с капустой, курагу или сухофруктовую начинку (а как же с компотиком вкусно будет!), творог или вообще что там вкусного под руку попадается - да хоть сосиску, смешно же! Конечно, кухня после нашей с папой стряпни выглядит как после побоища, а убираться с набитым животом так не хочется. Но уж очень хотелось попробовать именно всякой начинки отдельно, а потом и в блинах - для сравнения. Впечатление такое, что я еще не все попробовала, но почему то желудок уже полон. Надо подождать часок другой - и закончить эксперимент по заворачиванию разных продуктов в блинчики...

...И вот не прошло и двадцати лет - моя маленькая дочь, рассматривая веснушчатый кругляш видит в нем улыбку Чеширского кота, или бабушкин профиль, или лодочку, или Антошку. Сворачивает блинчик трубочкой, с удовольствием жует хрустящие краешки и разглядывает следующий вариант, предложенный Масленицей. Проходит еще немножко времени, и она с удовольствием печет блины сама. Осталось дождаться, когда она самостоятельно впервые разведет белесое тесто и позовет меня к столу с ароматной стопкой блинов...

Пэдди Бёрнс, торпедоносец.


- Mares eat oats and does eat oats and little lambs eat ivy...
- Ради всех Святых, Фрэнк, заткнись!
- Простите, шкипер! М-м-м-м... A kid’ll eat ivy too, wouldn’t you...
- Фрэнк!!
- Есть, шкипер! Не повторится, сэр!
- И не вздумай слопать бортпаёк. По крайней мере, не трогай шоколад.
- Не извольте беспокоиться, сэр. Я любезно выделю вам вашу долю!
- ФРЭНК!!!!
- Тридцать пять минут до цели, сэр.

Надо быть англичанином, чтобы от души посмеяться над предпоследней репликой.
Особенно если знать, англичанам - и подполковнику, и лейтенанту - по 32 года.
15 июня 1944 года, Северное море.
«Бофайтер» с литерой «С» на тонком запястье фюзеляжа, несётся над полосатыми волнами.
В его таких разных кабинах - вот эти два англичанина: пилот и командир 254-й эскадрильи Берегового командования Пэдди Бёрнс и его навигатор, Фрэнк Вулли.
Их позывной - «Волга-лидер».
Конечно, они не тронут шоколад - у обоих дети.
Дети еще спят. «Бо» взлетели в июньскую ночь в 04.10 навстречу солнцу, которое, видимо, когда-нибудь взойдёт.
Правее и выше идут пять машин новозеландца Билла Тэйкона, еще правее - двенадцать «бофайтеров» 455-й эскадрильи австралийца Колина Милсона. У него в паре машин - пассажиры. Еще дальше - одиннадцать канадских машин, из 404-й. Прямо над ними - десять «мустангов» прикрытия, 316-я польская эскадрилья под командованием майора со странной фамилией Немец. Зато у них отличный позывной - «Павлины», Peafowl.
Весь сегодняшний страйк называется - Аутгроу.
Интернационал над зябким поутру Северным морем, позади туман, впереди голландский берег.
Это всё обслуга. Хорошие ребята, есть надежда, что они сделают свое дело.
За машиной Бёрнса тянутся журавлиным клином девять «бофайтеров» его волны, девять «волг», под фюзеляжем каждого самолета, слегка наклонившись вперед, висит торпеда.
Неделю назад 254-я в полном составе гуляла на свадьбе техника из WAAF. Техник Женской Королевской авиационной службы выходила замуж.
За парня, которого она года два назад трое суток держала худыми руками, обхватив трясущиеся плечи - он дотянул на одном моторе израненного «хэмпдена» до Норт Котса, привезя убитого штурмана и раненого стрелка, которому ампутировали обе ноги, и плюхнулся на бетон, заливая его маслом, громыхая пустыми баками.
Он добрался до дома.
Только для того, чтобы узнать, что той же ночью в Ковентри фашисты похоронили всю его семью - отца, мать, беременную от моряка с корветов сестру и младшего брата.
Хорошая фугасная бомба SC500.
Он три дня сидел в Ready Room’e и трясся. Чёрный.
И больше не делал ничего.
Она держала его за плечи и пыталась мягко просунуть в синие сжатые губы ложку супа, а когда он взбрыкивал, переворачивая тарелку, молча прижимала мелко кивающую голову к себе.
Его звали Эрнст Рэймонд Дэви, и мы к нему еще вернемся.
Как звали ее, не так важно.
Она осталась в живых.
Она сказала Бёрнсу какое-то время назад:
- Винг коммандер, сэр, вы знаете, каждый раз глядя на эти ваши вооруженные самолеты, я смущаюсь.
Бёрнсу полагалось бы быть денди, до службы он окончил Лондонский университет.
Торпеда, висящая с небольшим грациозным наклоном, прямо под фюзеляжем, иногда притягивает взгляды техников WAAF.
Шутки шутками, но что-то в этом есть.
- Леди, я не думаю, что для этого есть основания, по крайней мере до тех пор, пока я не признался вам в тех чувствах, которые испытываю, когда торпеда с моего самолета входит в воду...
Ничего не видно.
- Волга-лидер - Аутгроу-лидер. Иду по приборам, сплошная облачность. Поднимаюсь на 200 метров.
Нет ответа.
- Фрэнк, это проклятое радио не работает. Ты чего-нибудь видишь?
- Не волнуйтесь, шкипер, все ребята здесь и идут за нами.
Летом 1944 над Фризскими островами была исключительно плохая погода.
И это позволяло надеяться на отсутствие 190-х.
Немецкий конвой, по традиции должен был называться «Амерскерк». Именно так был назван самый крупный пароход в его составе. Но это было голландским названием, которое никто не удосужился, несмотря на внесение в немецкий регистр, сменить. Второй пароход был меньше, но был немецким, и поэтому конвой назвали «Нахтигаль». Оба судна шли из Роттердама в Ден-Хелдер, а оттуда в Гдыню - на переоборудование в плавбатарею и базу торпедных катеров соответственно. Эскорт - семь тральщиков седьмой флотилии.
- Где же взять третью семерку для полного счастья?
- В Лангхэме. Они не смогут выделить в секцию подавления этих «семи тральцов седьмой флотилии» более семи самолетов.
На деле, как мы знаем, выделили пять.
Нельзя сказать, что в этом вылете, 15 июня 1944 года, Страйк Вингс занимались своей обычной работой - потрошить немецкие рудные конвои, чтобы шведский продукт не добрался до домен Рура, а шансы некоего томми из Вучестера (ну а почему не оттуда?) не быть раздавленным гусеницами «тигра» становились выше, выше хотя бы на одну неотлитую гусеницу непостроенного «тигра».
Просто если бы они наносили удары по рудовозам, ничего не изменилось бы.
Та же антифлак-секция с НУРСами и 20-мм пушками,...
... ну давайте посмотрим, что там в рекомендациях мистера Нейла Г.Уилера, DFC и DSO?
По три самолета, атакующих каждый корабль охранения на сходящихся курсах в пикировании под углом 45 градусов.
... а про торпедоносцы что?
Торпедоносцы - разбиваются парами и атакуют попарно каждую цель со стороны моря в сторону берега, снижая высоту сброса до 50 футов.
... но они должны атаковать сразу за стрейферами, так?
Так. 40 секунд разрыва, не более.
И вот еще что. Министерство пропаганды и агитации (Великий Боже, ну почему в Англии нет, например, Министерства Идиотских Походок) планирует уделить больше внимания Береговому командованию. Пока у нас в героях истребители, но они своё дело сделали, и нужны новые герои.
Назначили нас.
То есть вас, Бёрнс.
Конвой, Бёрнс, конвой. Два парохода, хорошо вооруженная охрана. Видите, М-тральщики, семь штук.
Из Лондона вылетает две «Дакоты» журналистов.
Кого-то возьмете с собой.
- Сэр, я, возможно, не самый плохой пилот и командир эскадрильи, но у меня нет желания подчинять интересы Страйк Вингс интересам, э-э-э, Управления Лжи и Недобросовестности?
- Министерства, Бёрнс. Пропаганды и Агитации.
- Простите, сэр, я именно это и имел в виду. Мне важно выполнить боевую работу, не рискуя людьми ради вспышек фотоаппаратов. Едва ли нам удастся уговорить немцев в качестве ответной меры пригласить своих пасквилянтов и состряпать репортаж о «геройском отражении налета британской авиации моряками энной флотилии тральщиков».
- Бёрнс, нам надо это сделать. Таков приказ. Я надеюсь, он вам ясен.
- Да, сэр. Разрешите не брать журналистов на борт моих машин. Пусть это сделают менее загруженные самолеты лангхэмского крыла.
- Хорошо, Бёрнс. Но помните - удар главным образом зависит от вас. И общественное мнение Британии - тоже.
- Боюсь, сэр, от меня зависит и стиль официальных похоронок кое-кому из родных моих пилотов - я пишу их сам, и это хорошая традиция. По сравнению с традицией возить в бой журналистов, так она просто великолепна...

Через полчаса облака стали развеиваться. Внизу - ничего. Или слишком рано, или слишком поздно.
Ведомый инстинктом торпедоносца, который летит на нюх вопреки всяким логическим построениям, он опять снизился до 60 метров.
Белый-белый горизонт в плавающей дымке.
Небо над морем - это не небо.
Это нечто иное.
Люди, кто-нибудь, придумайте слово для неба над морем.
Если конвой где-то здесь, я могу не успеть.
Не успеть проснуться в субботу утром, умыться, поцеловать жену и мальчишек, сварить кофе, открыть окно и развернуть газету.
Если у них там более одного «фирлинга» на каждой оконечности, я действительно это не успею.
Или кто-то из моих ребят.
Летящих над полосатым морем в рассеивающемся тумане, по направлению к далекому голландскому берегу.
Там, за горизонтом.
Из-за которого медленно вырастают черточки мачт и тонкие мазки дымов.
Конвой.
Бёрнс повернул влево, чтобы пройти вдоль обращенного к морю борта конвоя.
«What the hell are we supposed to do? - думал он, - Win the bloody war on our own?»
- Волга-лидер - Аутгроу-лидер! Конвой прямо по курсу! Черт возьми, где вы?!
Нет ответа.
Да, это было тем, ради чего он оставил карьеру инженера и присоединился к ВВС. Это было тем, ради чего он день и ночь двигал небеса и землю, обучая своих пилотов мастерству торпедного удара с воздуха.
Когда расчеркнутый косой линией «торпедо-бофайтер», или просто «торбо», с легким левым креном, скользит, весь в трассерах и черных разрывах над горящей и огрызающейся после удара стрейферов линией охранения конвоя, устремляясь к центру, к средоточию тщательно сберегаемого врагом смысла слова «торговый тоннаж», к цели. Кипит масло в правом двигателе, где радиатор забит некстати подвернувшейся на взлете чайкой.
Ниже, и ниже. Еще ниже, к самой воде. Оттуда тянутся к машине белые дорожки водяных столбов, и если ты идешь правильно, они заливают остекление кабины, и ты смотришь в прицел, и видишь высокий борт судна, и засекаешь время между проходом вертикальной нити мачтой и трубой, и считаешь кабельтовы в минуту, а потом умножаешь на шесть и получаешь узлы, а потом вводишь это маховичком в «торпедный компьютер» Mk.F, и он дает тебе время до сброса - только удерживай курс, скорость и высоту - он сам введет в торпеду угол отворота, угол упреждения - тебе надо только лежать на курсе и ждать.
Ждать.
И ты дожидаешься.
Сначала 37-мм снаряд отрывает правую консоль.
Но самолет еще в воздухе.
20-мм разлетается в брызги о бронестекло прямо рядом с прицелом, и ты уже ничего не видишь за молочной сеткой трещин, но знаешь, что это «фирлинг», и четвертый ствол проводил тебя ниже.
И на следующей секунде получаешь из него два 20-мм в патронные ящики своих «испано-сюиз».
«Торбо» - крепкий самолёт, он это выдерживает, не разваливаясь на части, но пожар уже не обуздать.
И ты орешь навигатору: «Бэйл аут, Фрэнк (Тони, Грег, Кевин, Сид), бэйл аут!!!!»
И тогда ты сбрасываешь торпеду - в белый свет, чтобы самолет еще чуть-чуть продержался в воздухе.
А потом переворачиваешься через оторванное крыло и становишься белым гейзером водяных брызг.
Никогда, никогда, ни за какие барыши я, Пэдди Бёрнс, не поведу эскадрилью в атаку по «торпедному компьютеру» Mk.F.
Да здесь не семь кораблей эскорта, а все семнадцать!!!
- Шкипер, самолеты на четырех часах, - Вулли, - И это свои!
- Чего они делают? - сердце выпрыгивает через глотку.
- Они, похоже, слышали, но не видели нас, шкипер. Они атакуют.
- Аутгроу-лидер - всем самолетам: плавный поворот влево выводит нас на конвой - баритон лидера страйка Тони Гэдда, - Моя секция атакует центр, Барнхаты снижаются и атакуют сзади, Боусо - удар с фронта.
Двадцать восемь «бо» Содружества разомкнулись для удара, десять польских «мустангов» ушли вверх. 105-мм снаряды с тральщиков начали рваться между ними.
Анти-флак секции были похожи на отжившие своё улан, с гиканьем вытянувших в направлении противника длинные трассеры 20-мм пушек и ракет. Лидеры секций, Милсон, Тэйкон и сам Гэдд частенько жаловались, что как минимум половина дырок в их «бо» - это результат рикошета от воды снарядов последних самолетов страйка.
Может, и так.
Но только время пришло.
Бёрнс видел, что конвой отворачивает к берегу, и они все еще впереди идеального положения для атаки.
Что за мысль рвется наружу, в словах?
- Волга-лидер - всем Волгам: скорость конвоя 15 узлов. Больше стандартных восьми в два раза. Упреждение - два корпуса, не больше, сброс с 800 метров. Как поняли меня, прием?
- Волга-два. Роджер.
- Волга-три. Ясно, понял.
Один за одним, все девять гусят голубой, красной и зеленой секции, откликающиеся на имя великой русской реки, подтвердили прием.
Бёрнс очень надеялся, что флак-контроллер на флагманском М-33 не распознает в его самолетах торпедоносцы, и не переведет весь огонь на них.
И обер-лейтенант цур зее Роде этого не сделал.
Потому что он был убит разрывом 25-фунтовой ракеты на мостике своего корабля.
У него осталась жена и две дочери-близняшки.
Пэдди Бёрнс, у которого были мальчишки, этого не знал.
Да и разве это его остановило бы?
«Ждать, пока не увидишь ряд заклепок на корпусе цели» - это афоризм Бёрнса. Он дает дистанцию в 900 метров.
Теперь надо включить электроспуск торпедного сброса - начата раскрутка прибора Обри самой торпеды - и обе камеры: фотопулемет F24 и камеру фиксации приводнения торпеды.
Черт, как близко трассер - вот с того тральца, краем глаза видно. Бум! Он взорвался...
Ракеты секции неугомонного Билла Тэйкона прошли через котлы, машину и румпель М-103. Три трупа и двадцать три раненых (семеро позже умрут, корабль затонет).
Ну вот, видны заклепки.
Дыхание ровное и спокойное.
Как во сне.
Сброс!
В этой невыносимой легкости скачка самолета после отделения торпеды, действительно есть что-то общее с кульминацией любви как процесса.
Входя в воду, торпеда делает «мешок», потом выходит на заданную глубину и устойчиво идет к цели.
Это про смерть, но как-то это, в общем, похоже на жизнь.
Торпеда Бёрнса попала в четвертый трюм «Амерскерка», он затонул к вечеру.
Кроме него погибли «Нахтигаль» и М-103, все остальные тральщики были повреждены.
- Фрэнк, если сейчас не появятся «Джерри», будем считать, что нам очень повезло. Ты видел «падающие звёзды»?
- Нет, шкипер, все держатся, хотя у австралийцев есть проблемы.
Билл. Билл Тэйкон.
Две его машины не могли вернуться в Англию.
Они могли сесть на воду. Но это почти однозначно - попасть в плен к немцам.
Чего делать было решительно нельзя - в одной из машин был корреспондент.
- Боусо-лидер - Волга-лидер, прием.
- Да, Билли.
- Пэд, у меня есть идея. Здесь в западу от Хелдера есть полоса спортивная полоса - и немцев на ней нет. Может, наткнемся на патруль, но не более того. Мы с тобой сажаем наши машины, потом поврежденные, жжем их, забираем ребят и улетаем. Без выключения.
- ОК. Давай курс.
... смотритель маяка на косе наблюдал, как за горизонтом, за лесом, исчезли один за другим, четыре британских самолета.
Запихивая перепуганного и белого, как снег, корреспондента в свою кабину навигатора, Фрэнк Вулли пел свою дурацкую песню про скотину и овёс.
На взлете Бёрнс и Тэйкон сошлись крыло к крылу, но тут же шарахнулись в разные стороны, проклиная забитые кокпиты стрелков-навигаторов: со стороны солнца на них упала отчетливая двухмоторная тень. 110-й!!!!!
Нет, это был «бо».
Билл, глотая гласные, просипел в микрофон:
- Самолет Королевских ВВС, советую быстро лечь на курс 290 и убраться отсюда - возможны атаки истребителей противника.
- Я не спешу, - раздался в эфире спокойный голос Сиднея «Слиппери» Шулемсона, лейтенанта из 404-й эскадрильи, большого мастера сбивать немецкие BV138 и старшего сына в большой еврейской семье с окраины Монреаля, - и одновременно могу вам пригодится, потому что тут и правда может появиться настоящий 110-й.
При посадке в Норт Коатс Тэйкон сломал стойку шасси, но это была последняя из неприятностей длинного дня 15 июня 1944 года.
Я тут говорил о ряде фамилий - так вот, все они, за исключением немца, получили за войну и DSO, и DFC.
Первой наградой Шулемсона стал Distinguished Service Order - и его мама, Ребекка, прочитав письмо сына, замахала руками:
- Как так может быть, чтобы мой сынуля получил какой-то вшивый Order? - кричала она своему мужу Солу, - я уверена, остальным достался Flying Cross! Это всё потому, что мы евреи! Это дискриминация еврейского мальчика тамошними английскими гоями!!
Пришлось Солу объяснять, что DSO более высокая награда, чем DFC, и что она очень редко вручается столь юному офицеру.
Но Ребекка успокоилась только весной 1945, когда Слиппери прицепил к своему кителю и ленту DFC, за французский финал и разборки с верткими «фокке-вульфами».
...Когда Бёрнс вылез из своей кабины, корреспондент уже сидел под крылом, мелко тряс головой и что-то шептал.
Бёрнс прислушался. «Mares eat oats and does eat oats and little lambs eat ivy...»
- Фрэнк!!
- Да, шкипер?
- Мы с тобой ровесники, и вроде летаем уже давно, и я тебе доверяю, но скажи, Фрэнк, for God’s sake, знаешь ли ты еще какую-нибудь долбанную песенку, кроме этой?!!
В 1940-1943 году Королевские ВВС, применяя бомбардировщики и торпедоносцы по конвоям с неподавленными зенитными возможностями, топили в среднем 240 тонн немецкого грузового тоннажа на один потерянный самолет.
Начавшие активную работу в мае 1943 Strike Wings довели этот показатель до 1200 тонн на одну потерю.
Не у нас одних был период неудач.
Весь вопрос в уроках.
Я обещал вернуться к 22-летнему лейтенанту Эрнсту Дэви,
Он погиб 2 октября 1944 года, выполняя боевой вылет.
После него остались, по большому счету, только вот эти строки:
Almighty and all-present power,
Short is the prayer I make to Thee;
I do not ask in battle hour
For any shield to cover me.
The vast unalterable way,
From which the stars do not depart,
May not be turned aside to stay,
The bullet flying to my heart.
I ask no help to strike my foe;
I seek no petty victory here.
The enemy I hate, I know
To Thee is dear.
But this I pray: be at my side
When death is drawing through the sky;
Almighty God who also died,
Teach me the way that I should die.

Мальчишка, что возьмешь?

Пэдди Бёрнс учил таких вот сорванцов топить немецкие суда, и оставаться в живых.
Пытался спасать таких от смерти.
Или просто заключал с ней контракт.
Негласный, в старом консервативном духе.
Кто знает?
Он должен был быть денди - у них все довольно элегантно.
Хотя иногда и несколько занудно со стороны.

(По техническим причинам я убрал авторские отбивки между абзацами. Для тех, кто не знает английского, Maxez сделает перевод в Обсуждениях, в текст рассказа я решил не соваться - КБ)

Мимоходом. Бескорыстие...

О том, что курсант-первокурсник существо доверчивое и испуганное, и говорить нечего. Жизнь показывает, что именно первые два-три года лишают будущего военного моряка некой моральной девственности и заставляют взглянуть на действительность с более приземленных позиций. Иногда это бывает очень даже смешно, и главное, неожиданно...
Как уже говорилось, свою первую корабельную практику, наш курс начал с пребывания на старом артиллерийском крейсере "Адмирал Ушаков". Расселили нас в проходном кубрике в корме, по которому постоянно сновали ушлые матросы, стремящиеся спереть все, что плохо лежит. Согласно корабельного устава да и просто для предосторожности наши командиры постановили назначить дневальных в каждом кубрике для наблюдения за вещами в наше отсутствие. После нескольких удачных экспроприаций со стороны экипажа крейсера, курсантская вахта прониклась важностью поставленных перед ней задач и начала даже переписывать боевые номера матросов, чуть дольше задерживавшихся в районе наших рундуков. Воровство пошло на убыль. После первых дней нахрапистого обирания матросы смекнули, что мы уже настороже и уменьшили прыть. Становилось поспокойнее. Стало даже возможно оставлять шапку на шконке, направляясь в гальюн. Наша вахта бдила.
Однажды одним из дневальных по кубрику заступил Эдик Карокузов. Парень он был умный, спокойный и неторопливый. Любую свободную минуту посвящал учебе, так как предполагал в будущем пойти по стопам отца - в науку. Его родитель в звании каперанга преподавал в военно-морском учебном центре Обнинска, жизнью был доволен, чего желал и сыну. Эдик, по юношеской наивности веря в то, что можно сразу после училища очутиться в родном Обнинске, грыз гранит науки с первого дня учебы до последнего. Потом уже через много лет в конце концов он вроде все-таки очутился в желанном городе, но перед этим все же протарабанил несколько лет на корабле. Так вот, Эдик, обложившись учебниками, предполагал посвятить ночные вахтенные бдения совершенствованию знаний. Для этого он уютно пристроился на свободном рундуке, на проходе, откуда хорошо просматривался весь кубрик, выложил тетради, учебники и принялся за дело. Время за работой текло незаметно, часы тикали. Подошло время смены. Эдику спать не хотелось. Вычитанное укладывалось в голову так ровно и понятно, что оборвать процесс в такую минуту было бы грешно. Эдик осторожно разбудил сменщика и втолковал тому, чтобы он, мол, спал всю ночь, а сменит его утром до обеда. Посреди ночи вскакивать не любит никто, тем более изнуренные военной службой курсанты-первокурсники. Полусонный сменщик на предложение согласился сразу и, повернувшись на другой бок, дал храпака. Эдик вернулся к учебникам.
Где-то через полчаса, около трех часов ночи, в кубрик зашли два матроса. В руках одного из них была огромная связка всевозможных ключей. Надо сказать, что посреди нашего кубрика, прямо рядом с дневальным, был огромный квадратный люк, ведущий вниз. Банальная броняшка-задрайка, но закрытая на два гигантских навесных замка и опечатанная двумя пластилиновыми печатями. Что было за ней, никто из нас не знал, да и наши начальники строго-настрого запретили даже приближаться к этой задрайке, одновременно поставив задачу перед дневальными наблюдать за сохранностью печатей. Так вот, матросы, позвякивая связкой ключей, уверенно приблизились к запретному люку, склонились над ним и начали что-то делать. Эдик, плутающий в дебрях высшей математики, оторвал голову от тетради, и рассеянно спросил у бесцеремонно орудующих моряков:
- Что делаете, мужики?
Мужики, к этому времени успешно снявшие один замок, не поднимая голов, в один голос пояснили:
- Да вот, ключ потеряли, подбираем...
Эдик сочувственно покачал головой.
- Не получается?
Один из матросов заинтересованно посмотрел на Эдика.
- Слушай, может, попробуешь?
Тот как раз собирался сделать перерыв для воспаленной башки и на предложение согласился сразу.
- Давай.
Эдик возился с проклятым замком минут десять. Почти все ключи входили в него без особых проблем, но проворачиваться отказывались категорически. Пока курсант работал, матросы сходили в гальюн, перекурили, и теперь стояли у него за спиной и о чем-то вполголоса разговаривали. А Эдик продолжал изгаляться над замком. Наконец, поняв бесплодность попыток подобрать ключ к этому заколдованному запору, он прекратил это гадкое дело, встал и, протягивая связку морякам, раздраженно ругнулся:
- Дохлый номер. Без ножовки не обойтись.
Матросы переглянулись. Один почесал затылок. Судя по всему, кадет завелся...
- Да я могу принести, но ведь народ разбудим...
Эдик, для которого борьба с замком неожиданно приняла принципиальный характер, махнул рукой.
- Да бросьте! Наших сейчас пушкой не разбудишь. Да и мы ведь не кувалдой долбить начнем.
Матросы снова переглянулись. Тот, который был постарше, махнул второму.
- Давай бегом за пилкой!
Тот скрылся в переходе. Пока его не было, Каракузов перекурил вместе с оставшимся моряком и уверил того, что этот чертов замок будет вскрыт. Матрос соглашался с напористым курсантом и только периодически поглядывал на часы. Наконец принесли ножовку. Эдик, не упуская инициативу из рук, инструмент сразу прибрал к рукам и, опустившись на коленки, начал пилить дужку замка. Ломать - не строить! Через пять минут кропотливого неумственного труда замок благополучно был снят с петель. Матросы с уважением пожали руку упорному кадету и, освещая дорогу фонарями, спустились в помещение под открывшимся люком. Эдика это уже не интересовало. Порция физического труда оказала благоприятное воздействие на творческие способности курсанта, и он с новыми силами погрузился в мир матриц и интегралов. Матросы копошились внизу недолго и вскорости выползли наверх с двумя здоровенными мешками. Набросив на дужки покореженный замок, они тепло попрощались с Эдиком и скрылись в глубинах крейсера. Эдик, творчески проведя ночь, был доволен результатами, разбудил сменщика на полчаса позже и с довольной улыбкой погрузился в сон.
Разбудили его через час. Командир роты с изумленными глазами и близкий к обмороку начальник вещевой службы корабля. Оказывается, ночные гости были самыми заурядными ворами. Помещение, куда так добросовестно помог им проникнуть Эдик, было вещевой баталеркой. Ребята обчистили корабельные кладовые на пару сотен кожаных матросских и парадных офицерских ремней, несколько десятков комплектов тропической формы, гору тельняшек и много всего прочего. Сам того не зная, Эдуард поучаствовал в самой крупной краже, случившейся на крейсере за все время его существования. Причем действовал курсант инициативно и со смекалкой, ибо сами матросы навряд ли решились на применение пилы в самом центре курсантского кубрика.
Надо ли говорить, что при проведении очной ставки Эдика и всего личного состава крейсера, одуревший от пинков и нареканий, курсант не смог опознать ночных злоумышленников среди семисот матросов, выстроенных по всем палубам. Эдика отстранили от вахт на все время пребывания на крейсере, чему он несказанно был рад, а наше доблестное командование долго препиралось с флотскими начальниками по поводу возмещения убытков. В итого дело кончилось ничем. Потери списали старыми флотскими методами, официально оформив как затопление баталерки после разрыва трубопровода питьевой воды, и попутно с ним, всех трубопроводов, проходящих через склад. А Эдик... Да ничего особенного. Глубоких моральных травм случай не нанес, а смеялись все долго и весело. Во как!

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.