«Остановите музыку»

Это песня такая была, если кто не помнит.
А у нас проблема была из-за музыки.
Пароход из ремонта выходит, ходовые испытания крутятся, а нас работяги задрали. Мы, офицеры БЧ-2 - в одном отсеке жили. А палубой выше - рабочих-наладчиков поселили.
И каждый-то у них вечер, переходя плавно в ночь, часиков до двух - музыка, песни, топот, девки - монтажницы визжат. Тут спать сил нет как хочется, на мост через четыре часа, и вот тебе.
Попросили ребят пару раз, мол потише, те пообещали, да толку - то в обещаниях после первой - второй рюмки спирта для протирания налаживаемой боевой техники....
Надоело.
А надо сказать, был у нас настоящий инженер. То есть в принципе в БЧ-2 двое инженеров было, только один из них - так, вроде и инженер, а вроде и нет, а зато уж второй - инженер. Вечно какие-то железки, запчасти, радиодетали у него.
И родилось у него решение инженерное.
Где он свистнул «головку» от динамика стационарного мегафона - не знаю. А надо сказать, что штука это - кто не видел, весом килограммов двадцать, высотой сантиметров сорок.
И вот инженер наш, снял в подволоке каюты своей технологический лючек, головку мегафонную эту прижал к подволоку - то есть получается к палубе вышележащей каюты, где народ гулеванить возлюбил, раскрепил соответственно... Магнитофоны у нас в БЧ-2 были, но чтобы большего эффекта достигнуть - у начальника оркестра усилитель взял.
Нас всех конечно предупредил о готовящемся действе, возражений не было...
И в четыре часа ночи.
Сменившись с вахты - ВРУБИЛ ! ! ! !
На полную.
То ли «Ти-рекс» - то ли «Лед зеппелин». Он к року тяготел, причем не самому легкому.
Уши у нас хорошо подзаложило, и переборки завибрировали, а уж что творилось у работяг в каюте - не знаю.
Но представьте, что будит вас , через час, как заснули, приняв на грудь грамм по четыреста, тем, что палуба вдруг начинает вибрируя орать что - то по аглицки человеческим голосом.
Нда. Работяг, когда они к нам влетели надо было просто видеть.
И что конечно..... характерно - как бабка пошептала.
Кончились у нас над головой гулянки.
Вот, как техника на людей облагораживающе влияет.

100 МИЛЛИОНОВ КАЛАШНИКОВЫХ - СТРОЙБАТОВСКАЯ ВЕРСИЯ
Весна 1988 г., военно-строительная часть под Оренбургом….

Младший сержант Рахматуллоев, которому до родного аула (или кишлака?) оставалось не более двух месяцев, уже обладал почти всеми атрибутами уважаемого и уважающего себя черноглазого дембеля стройбата, как то: ПШ немыслимо флуоресцентного цвета свежераспустившихся капустных листьев (рецепт: зеленая тушь плюс какой-то химикат, замачивать в тазике двое суток, потом прополаскивать цистерной воды и отутюживать через ткань с хлоркой); аксельбанты из красно-золотого макраме с таджикским национальным узором, которые сделали бы честь главному маршалу Туркмен-баши, если бы таковой согласился украсить себя двумя килограммами проволоки с синтетическими нитями; пригоршня значков, как официально имевших хождение в ВС СССР, типа "Парашютиста-подводника" и "КМС по прыжкам в сторону", так и созданных оригинальной дизайнерской фантазией Рустама Абдуллова, слесаря с 51-ой точки (цена одного такого ордена - две банки тушенки и коробок наса, присылаемого таджикам сердобольной родней из дома); фуражка с тульей высотой почти в полковничью папаху и обшитая практически тем же мехом нерожденных ягнят, но черного цвета; сапоги… На них моя лира умолкает, ибо только чеканная классическая латынь Вергилия способна описать сие творение инженерной мысли, смекалки и высоких военных технологий, несправедливо именуемое "сапогами кирзовыми солдатскими, артикул ХХХ". Честное слово, итальянским обувным дизайнерам haute couture следовало бы повнимательней присмотреться к тому, что выходит из-под умелых рук простых таджикских парней, имеющих необходимые инструменты и прорву свободного времени. Может быть, влияние на мировую моду … Но я отвлекся.

Так вот, у товарища младшего сержанта военного строителя Рахматуллоева было все это и многое другое, но кое-что оставалось доделать. Например, дембельский альбом. Вообще-то, фотографии там были и было их немало. Фотографировался Рахматуллоев в обнимку с собратьями на фоне ракетного ангара, небрежно попирал развалины списанного БТРа, маршировал во главе строя при всех аксельбантах и регалиях (что стоило двух котелков плова для таджиков, участвовавших в марше на плацу и двух нарядов по роте от некстати попавшегося начштаба)… Не было только САМОЙ ГЛАВНОЙ фотографии. Репрезентативной, так сказать (разумеется, Рахматуллоев такого слова не знал - но он его чувствовал!). А именно фотографии с фуражкой набекрень и автоматом наперевес на фоне Красного Знамени. Знамени, кстати, в части не было. Но его роль вполне мог сыграть флаг СССР в учебной комнате роты. Вот с автоматом было сложней… Автоматов в нашем стройбате не видел практически никто и никогда. Даже присягу здесь принимали с черно-коричневым деревянным муляжом, вытертым до седой от старости древесины и одним на всех присягающих. Что позже закономерно подводило бывших новобранцев к умозаключению - как присягу принимали, так и служим. Муляж службы, в общем. Логичней было бы давать клятву на древке лопаты. Как-то честней, что ли…

Однако автоматы были. В каждой роте имела место оружейная комната - этакий аппендикс в конце бетонки, забранный толстыми решетками с амбарным замком. Вот там-то в синих железных ящиках и находилось искомое. Полы в оружейке мыли раз в неделю, тогда же и протирали пыль с ящиков - нашему старшине роты, прапорщику с дивной украинской фамилией Наливайко, вменялось в обязанность не оставлять открытую оружейку без присмотра, но усидеть на месте целый час, наблюдая за монотонными возвратно-поступательными движениями половых тряпок в руках дневальных и не менее монотонным колыханием их задниц - это, согласитесь, каждый день выдержать весьма сложно. Старшине это удавалось раз в неделю. Он звонил в штаб, сообщал, что открывает оружейку, отпирал замок, отключал начинавшую трезвонить сигнализацию и загонял убираться сразу двух дневальных. Ключ от оружейки всегда был на связке у дежурного по роте. На случай атомной войны, не иначе.

Как-то Рахматуллоев в очередной раз дежурил по роте. И… не выдержав зияющей пустоты в дембельском альбоме, замыслил страшное. Открыть оружейку, взять один из автоматов, сфотографироваться в учебной комнате (благо штабной фотограф спал в нашей же роте), а потом вернуть автомат на место. Тем более что по специальности был он электриком и как-то раз после побелки потолков чинил звонок той самой сигнализации, а потому знал, что один из проводков можно поддеть отверткой и сигнализация не сработает. Осуществить такой детально разработанный план было уже парой пустяков. Отправив одного дневального на шухер перед дверью, а второго отсыпаться, таджикский диверсант подтащил тумбочку к стене и обезвредил сигнализацию. Затем открыл замок. Звонок безмолвствовал.

Наверное, тут внимательный читатель уже приготовился поднять средний палец и ехидно вопросить - постой-ка, а как он собирался открывать ящики с оружием? Мол, это такие толстые опломбированные сейфы с цифровыми замками, которые не каждая взрывчатка… На что я могу так же ехидно ответить - в стройбате вы не служили, внимательные мои. Оружейные ящики были сделаны из стального листа-тройки, а у крайнего слева ящика была слегка отогнута внизу задняя стенка, что знали даже дневальные, вытиравшие с него пыль. Отогнуть ее ломиком дальше, а потом сделать как было - на это хватило бы ума даже у какого-нибудь Ачпочмак-оглы, а не то что у нашего сообразительного младшего сержанта. К чему он и приступил. Даже не догадываясь, что к ящикам проведена еще одна цепь сигнализации…

В штабе двумя этажами выше дежурный по части лейтенант-срочник Бежбармаков проснулся от писка зуммера и осоловело уставился на мигающую лампочку. Посмотрел на часы - полвторого ночи. Пригляделся к пульту - первая рота, сработка в оружейке. Остатки сна слетели в момент. Расстегивая на ходу табельную кобуру (в которой мирно болталась пачка сигарет "Пегас" и коробок спичек), он ворвался в штабную каптерку, где, не подозревая о ЧП, играла в очко на сигареты местная штабная блат-компания - художник, почтальон и уборщик. "Вы трое - со мной в первую роту, быстро! Сработка, бл@! И… потяжелее че-нить возьмите! Бе-гом!"

Четверо неустрашимых воинов - во главе лейтенант, все еще рвущий застежку кобуры, за ним трое расхристанных бойцов, размахивающих деревянными ножками от телевизора "Горизонт" - ссыпались по лестнице до первой роты и отпихнули от двери испуганного дневального, все еще стоящего на шухере… Ворвались в роту… И ошалели.

За решеткой настежь распахнутой оружейной комнаты сидел на корточках младший сержант Рахматуллоев. Вокруг него были разбросаны какие-то металлические детали и с десяток поблескивающих черной и коричневой краской деревяшек, бездарно имитирующих автомат Калашникова. Позже недоброжелатели заявляли, что по щекам его катились скупые мужские слезы, а причитания были похожи на смесь арабского мата с русской поминальной молитвой. Но нет! Мы с негодованием отметаем подобные инсинуации! Наш герой не мог проявить такое малодушие. Он молча смотрел невидящим взором в далекую даль, на горные просторы родного Таджикистана, и даже появление доблестной четверки не заставило его отвлечься от тяжких дум о своей несостоявшейся САМОЙ ГЛАВНОЙ фотографии. В чувство его привел только срочно вызванный в роту прапорщик Наливайко, всыпавший ему горку звиздюлей с присвистом за сломанный оружейный ящик и отдельно - за поцарапанные запчасти своего "Москвича".

P.S. Однако информированные источники из штаба продолжали утверждать, что в одном из оружейных ящиков, где-то в самой середине, между деревянными подделками и различным прапорщицким хламом спрятаны несколько НАСТОЯЩИХ автоматов Калашникова (из тех самых 100 миллионов)! Может быть. Хотя я в это и не верю.

5 суток ареста.
Навеяло байкой про объяснительную в выпуске от 14.05.
Преамбула. Благодаря "мудрым" решениям московских начальников из 23 дома ("23 дом" - Главный штаб ВВС - КБ) набора курсантов в 19... г. на наш факультет не проводилось, вместо них набрали офицеров-слушателей, и т.о. наш курс второй год подряд оставался младшим курсом на факультете. Пренеприятнейшая ситуация для свежеиспеченных второкурсников! Помимо того, что тяжко быть еще год "затычкой" во всех факультетских "дырках", помимо общего увеличения числа нарядов, что самое обидное, опять пришлось, второй год подряд, ходить в кухонный наряд вместе с первокурсниками с "соседнего" факультета. Нам только уменьшили число выделяемых людей (было 5 к 7, стало соотношение 4 к 8). Несмотря на двукратное численное превосходство первокурсников, заправляли всеми делами в кухонном наряде мы - второкурсники. Мы занимали 4 самых "блатных" должности: помдеж, хлеборез и два посудомойщика, не чистили картошку и перекладывали решение текущих задач на плечи младших. Вот такая была "дедовщина". Существующее положение устраивало всех, кроме первокурсников. Ну, что поделаешь - "минус" он и есть "минус".
История. Происходило это в один из редких то ли позднемартовских, то ли первоапрельских дней, когда вдруг начинает светить, чуть пригревая, обычно не сильно ласковое в это время года солнышко и в воздухе чувствуется ожидание близкой весны и желанного летнего отпуска. Мы с Лукичем несли службу посудомоями в кухонном наряде. Посуда после завтрака была вымыта, до обеда было еще часа два-полтора и мы имели полное право (по нашему разумению) слегка передохнуть. Погода подвинула нас вместо отдыха в одном из укромных уголков выползти на солнышко..., где мы и были пойманы начальником столовой прапорщиком А., вздрючены и тут же озадачены. Попытки уйти от поставленной задачей апеллированием к начальнику столовой со словами о наших непосредственных (посудомоечных) обязанностях, а также переложить выполнение задачи на плечи первокурсников успехом не увенчались. Мы были буквально за руки отведены в одно из подсобных помещений и переданы в подчинение средних лет и неопрятного внешнего вида женщине. Перед нами была поставлена задача помочь ей грузить закуску к обеду. Предполагаемая закуска представляла из себя прогнившую сквашенную капусту, находившуюся в огромном, метра 2-3 в диаметре, утопленном в пол деревянном чане. Запах от капусты стоял ужасающий. Перекладывать ее предложено было сомнительного вида лопатами в большие алюминиевые кастрюли. Но окончательно нас добило то, что эта, с позволения сказать женщина, для убыстрения "процесса" залезла в чан с ногами в тех же резиновых сапогах, в которых она разгуливала по грязному весеннему двору. Мы перегружать "закуску" категорически отказались и покинули помещение. Естественно, не прошло и пары минут, как мы предстали пред грозными очами пр-ка А. О, этот человек достоен отдельного упоминания! Несмотря на свою скромную должность и небольшое звание, он был достаточно весомой фигурой в училище. Сам охотник, охотился вместе с начальником училища, обеспечивал пикнички после охоты (самому пришлось однажды снаряжать генеральский "козлик" такой выпивкой и закуской, которую я раньше в жизни не видел). Делалось ли это за счет курсантских желудков? Вопрос риторический. Но был начальник курсантской столовой строг и спуску курсантам не давал, с начальниками курсов держал себя ровней, а во всех мне известных случаях коллективного отказа от пищи виноватыми оказывались "зажравшиеся" курсанты, а не персонал столовой во главе с ее начальником. Ну вернемся к нашей байке... Первым делом мы были им сняты с наряда, затем он при нас позвонил заму начальника училища по МТО и, называя его по имени-отчеству, сообщил что мол тут у меня два курсанта отказываются выполнять мое приказание. Положив трубку, А. радостно нам сообщил: "Полковник .... за невыполнение... объявил вам по пять суток ареста. Доложите начальнику курса".
Покинув территорию курсантской столовой и подождав начала третьей пары, чтобы начкурса сдуру не отправил нас учиться, мы поплелись на курс. Перспектива была безрадостная. Обстановка на гарнизонной губе была такова, что провести там пять суток, мягко говоря, не хотелось. Доложили начкурса. Получили свою порцию ебуков с брызганием слюной и нечленораздельными угрозами в свой адрес по поводу перспектив будущих увольнений и летнего отпуска. В этот момент позвонил начальник факультета, по-видимому, свою порцию получил и начкурса, т. к. после звонка интенсивность потока нелитературной словесности в наш адрес резко возросла. Наконец, устав сам от себя, он буркнул: "Пишите рапорта!".
Хором сказав: "Есть", мы через левое плечо поплелись в ленкомнату с выданными листами стандартной бумаги в руках, по два на брата. Что писать? Формально - невыполнение приказа старшего по званию, да еще будучи в наряде, самое страшное нарушение Устава, т.е. наказание будет беспощадным. И тут мне пришла в голову идея. Дело в том, что Лукич обладал недюжинным даром красочно описывать события на бумаге. Роли были распределены. Я пишу на первом своем листке краткий рапорт по существу, Лукич на своих двух плюс мой - поэму в прозе на трех листах.
Это было что-то (поэма Лукича). Жаль, что для истории этот рапорт не сохранился. Я помню только общую канву и отдельные моменты (в кавычках). Рапорт начинался лирическим описанием весенней погоды на дворе, куда мы вышли "надышавшись паров посудомоечных машин", было там и что-то по поводу наших "опухших от горячей воды пальцев", мрачное описание подсобного помещения, чана с капустой, "тяжелых миазмов", самой этой женщины, ее "грязных сапожищ, с прилипшими на подошву частицами грязи и помета чаек". Мне больше всего запомнилась фраза что-то вроде: "Когда эта бабища в своем засаленном халате и грязных сапожищах стала ходить по перегнившей капусте и пытаться перегружать ее совковой лопатой, я подумал о нежных курсантских желудках, в которые может попасть эта закуска...". Ну, и в общем, на три страницы такой лирики. Внизу подпись, к-т Л., дата. Начкурса начал читать рапорта. Прочитал несколько раз. Не понял. Схватил их и побежал к начфаку. Вернулся через двадцать минут довольный и смеющийся. Сработало! "Идите на обед, вернетесь с обеда с курсом, с училищным патрулем я договорился, вас не запишут", - буркнул начкурса на пути в канцелярию. Как потом он нам всем рассказал на послеобеденном построении, начальник фака долго смеялся над нашими рапортами. 5 суток нам простили, но до 1 мая начальник курса вычеркивал нас из списка увольняемых. А капусту в тот день на обед не дали, заменили чем-то съедобным.

СВЕЧА

Все-таки надо заниматься по Бутейко. Все-таки что-то надо делать. Больше некому - Серёженька еще слишком маленький, чтобы понимать, как все серьезно. Не понятно, в чем дело, но все-таки, наверно, не в климате. Астма - есть астма. Никто не виноват. Вернее, Женя не виноват.
Господи, какая же это у него боевая? Пятнадцатая? Или четырнадцатая? Командиром - четвертая, это точно. И она только началась. Нет, он не виноват. У нас трое детей, и старшую, и младшего мне удалось вытащить с Севера без проблем. А вот на Серёжке судьбинушка оторвалась - и грыжи эти, и сердечко... теперь вот астма... что-то я сделала не так. Что?
Спи, малыш, спи мой родной. Сейчас я пока ничего не могу - гормоны могут, а я нет. Но это пока. Спи. Я все слышу.
Она тихонько встала и на цыпочках вышла из комнаты, где хрипло, тяжело, натужно дышал десятилетний мальчик. Тщательно закрывала за собой двери. Она только что уколола сыну преднизолон - сейчас будет легче. Сейчас, милый. Потерпи...
Город спал. Косой тяжелый снег ранней весны упорно наносил на безмолвный мир за окном ученическую косую линейку, и по этому мокрому, тяжелому, темно-серому полю кто-то всевышний невидимыми чернилами выводил вязь человеческих судеб - чаще казалось, что без связи друг с другом, но она, глядя в ночь из одинокого кухонного окна, знала, что это не так. Или не знала - чувствовала тем обычным чувством, которое даруется в одном конверте с тяжестью бабских страданий, и лежат в том конверте еще и легкое коварное безверие, и надежда... просто надежда. А на темном стекле плясали два огонька - приземистая, похожая на миниатюрную египетскую пирамидку свеча с высоким фитилем на столе и огонек сигареты в чуть дрожащей кисти, на фоне неясной, скрывающей острые плечи тени такого банального и такого незаменимого пухового платка.
Никто не виноват - выбирали вместе. Она - его, он - судьбу офицера подплава. Все остальное, выходит, выбиралось тоже - в том самом конверте. Упреки? Их, конечно, было много. И друг другу, и кому-то еще. Однако они обычно оставались до какой-то черты. До какой-то тонкой линии, за которой кончалась ее раздражение и начиналась его уверенность в собственной правоте. Наверное, так...
Наверху, этажом выше, послышалась возня, голоса, глухие шаги... Там молодежь - помощник откуда-то с «велосипедов», каплей, с молодой женой. Она улыбнулась - у них с Женькой тоже когда-то начиналось так: от «где ты, дружок, так набрался?» до косых взглядов командирской супруги - синего чулка, что корпела над детворой за дверьми напротив... ну, так кто у нас теперь синий чулок?
Прислушалась - дыхание сына стала чуть плавнее. Хорошо. В конце концов она тоже научилась такой уверенности, которая заставляла очень многих вокруг безоговорочно верить. Просто верить, и всё. Женька шутит, что жена командира лет через десять становится способной заменить самого командира. Наверно, в чем-то это правда. Самого же большого труда ей стоило перестать считать его службу игрой. Игрой невзрослеющих мальчишек. Но она этому научилась - просто потому, что увидела много другого, не пряталась и не оставляла попыток понять, и поняла, что все остальное - такая же игра. Вернее, почувствовала, и в доказательствах не было нужды. И вот с этого момента, как ей казалось, между ними, мужем и женой, возникла какая-то связь, которая держит людей не менее сильно, чем любовь. А может, это и есть любовь. Кто знает?
И сейчас, отражаясь темной тенью с двумя дрожащими огоньками в ночном окне, здесь, за двадцать тысяч километров от висящего в где-то там, в черной воде огромного океана подводного ракетоносца, она чувствовала эту связь, чувствовала на другом конце этого моста такую же ответственность за чью-то жизнь и такую же усталость от этой ответственности. И она готова была держать этот мост на своих тонких, острых плечах так долго, как это будет нужно Жене, потому что опять-таки чувствовала, что ее здешняя опора этого моста над бездной пространства важнее той, другой, под которой в темной глубине медленно проплывали потухшие вулканы...
Ночь...
Сверху стукнула дверь и по лестнице быстро-быстро зашлепали задники тапочек, простучали и смолкли у ее двери. Ткнув сигарету в пепельницу, Тамара стянула с плеч платок и тихо ступая, пошла в прихожую, приоткрыла дверь. Так и есть - на лестнице сидела Людмила, соседка сверху, и была она больше всего похожа на побитую кошку, жмущуюся под батареей в подъезде лютой зимой.
- Драки шахматными досками не будет? Партия отложена до утра? Заходи - у меня дети спят, и мне совсем не нужно, чтобы вы ее доигрывали именно сейчас.
Свеча на столе задрожала, по кухне запрыгали тени, и вместе с девушкой в квартиру нырнул с лестничной площадки тонкий, едва заметный запах ландышей - не парфюма, а свежих цветов. Тамара, послушав дыхание Сергея (стало уже почти нормально), плотно затворила дверь в спальню - новые запахи были опасны...
- Тамара Михална, можно, я у вас покурю?
- Можно. Чай будешь? Крепче не предлагаю - тебе помешает, а мне нельзя.
- Буду...
- Хоронил предыдущее звание?
- Да... нет... наверное. Не знаю...
- Чего ж так-то?
- Да он часто... как будто не знаете...
- И каждый раз со свежими цветами?
- Ох, - Люда издала такой вымученный стон, что пламя свечи испуганно метнулось в сторону окна, как будто хотело убежать вместе с сигаретным дымом в приоткрытую форточку, - Эти ландыши! Твою мать, век бы их не видеть, это же я...я..., - и спрятав лицо в ладонях, она глухо зарыдала.
- Тише, тише. Успокойся, - Тамара присела рядом, - Ну? Есть о чем поведать присяжным заседателям? Надо тебе найти кого-то, кому можно излить душу. Иначе не получится. Лучше всего, конечно, мужу. Но лучше всего не подойдет, потому что... да?
- Да... Майор один с ТТБ... не знаю, я как-то не хотела ничего такого. Знаете, как это бывает...
- Догадываюсь.
Люда смотрела с изумлением, и только растекшаяся по щекам тушь не давала повода заподозрить в этом взгляде недоверие и издевку.
- Да, догадываюсь. Мысли были. Действий - нет. Я посчитала это лишним.
- Что...никогда?
- Никогда.
- А Евгений Васильевич...
- Нет, он не был первым. Но он - последний. Безумно давно. А если вопрос касался его поведения - вот вернется, тогда и спросишь. Петр знает?
- Не знаю... я Юре, ну, тому, с ТТБ, сказала, дура, что ландыши люблю. Петька вчера уходил - на несколько дней, и Юра должен был прийти... ой дура, я дура... щас Петр заходит - у меня шампанское в морозильнике, поляна... Ехал, говорил, сейчас с майором одним, разговорились, он мне вот ландыши подарил... как раз, грит, думаю - Людкины любимые цветы... вот уж, грит, не думал, что ты без меня праздники устраиваешь...
- Так. Сейчас его не трогай ни в коем случае, но тебе надо вернуться домой. Десертов, я так понимаю, у тебя там нет?
- Нет...
- Сейчас сделаем торт - скажешь, что просила меня помочь заранее. И что о том, что в море они не пошли, ты узнала от меня сегодня днем. Это первый и это последний раз. Ясно?
- Да, ясно. Спасибо вам, Тамара Михайловна...
- Масло достань из холодильника и яйца - это сейчас нужнее всяких спасиб... и не шуми - детей разбудишь.
Когда воодушевленная соседка с большим блюдом в руках выскочила за порог, Тамара аккуратно приоткрыла дверь спальни. Серёжка спал, лоб мальчика покрывала холодная испарина, дыхание чуть частило, но было свободным - наверное, сыну снился сон...
Она устало прошла на кухню, села за стол. Протянув руку, потушила бра. Посидела в темноте и тишине. Нет, не то. И там, далеко в море, в прочном корпусе вокруг ее мужа, и здесь, вокруг нее, теплилась жизнь, трепетала, отражалась на бездушных поверхностях плясками оттенков, билась, пульсировала... чиркнув зажигалкой, она зажгла свечу на столе.
Будет рассвет, новый день, новые заботы. Все будет хорошо.
Она облокотилась на стену и, медленно откинув назад потяжелевшую голову, прикрыла глаза...
А на рубке атомной подводной лодки, где-то там, в центре необъятного, великого и ужасного океана, гидравлика аккуратно повернула на всплытие рули глубины - ракетоносец пошел к поверхности встречать летящий с материка спутник, который несся через океан как добросовестный почтальон, подгоняемый чувством долга, и как предвестник восхода, подгоняемый лучами Солнца...
Старший на борту заместитель командира дивизии, проходя мимо командирского кресла, удивленно скользнул взглядом по записям в черновом вахтенном журнале, обыкновенной вотчине старпома.
Там, в верхней части страницы, был изображен рисунок - на чистой равнине стола, в плоской чашке, горела похожая на египетскую пирамидку, приземистая свеча с высоким фитилем.

АГРЕГАТНЫЕ СОСТОЯНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ТАЙНЫ

Учитель: Дети, запишите предложение -
"Двое мичманов из СПС ловили рыбу"
Ученик: А что такое СПС?
Учитель: Рыба - это такая морская еда...

- Да ни хрена ты физики не знаешь, ни хрена. Газообразное - это когда, скажем, пары этилового спирта находятся в трех емкостях - командире, праваке и технике, двадцать седьмого мая. В шесть часов вечера. По тридцать четвертому разу. Все - афганцы, командир, плюс к тому, летал там на "крокодиле". Находятся там, в них, пары этилового спирта, обновляются регулярно, и не предполагают никуда двигаться.
А на Гогланде, на МРТВ, кому-то по-пьяни уже раскроили череп и, постояв над телом с чуть тлеющей жизнью, задумались о том, что зря, и надо звать врача. Врач там у них только один был - беременная медсестра у ПВОшников, и когда она это увидела, у ней начались схватки. Начальник МРТВ понял, что если позвать мужа этой девки, то у него будет истерика, у его начальника - нервный срыв, и так, долго ли, коротко, до атомной войны дойдёт. И вышел на погранцов - спасите, мол, надо вывезти пострадавших с острова. Уже в восемь часов вечера 27 мая, когда командир, правак и техник, приветствуя новые пограничные сутки, отплясывали румбу ручейком с местными девками вокруг своего, спящего стариковским сном Ми-8Т с законопаченной дыркой от китайского ДШК в животе. И еще по сто пятьдесят под шашлычЁк. И тут прибегает рассыльный и говорит - командиру экипажа срочно к оперативному. Ну, влили в него грамм двести. Насильно - мол, будешь знать, как глупые шутки шутить. Потом второй прибегает, - опа, и в него. А потом оперативный - ёп-т, так бы сразу и сказал: лететь надо. Надо, так надо. И нечего тут пистолем размахивать...
Как они долетели, вопрос второй. И как обратно - тоже ерунда. Главное - штурман забыл про опознавание. Ну, им и говорят континентальные ПВОшники по связи - вы кто есть такие? Или садитесь, или собьем на хер. Они: там люди готовятся помереть да родиться, куда ж ты, гад, стрелять собрался? А им - не положено без опознавания летать. Садитесь. Вот бывают такие веселые хлопцы. И что? Опер звонит мне - и грит: дай радистам табличку этих кодов в открытый эфир прочитать. Я так помолчал, помолчал... вопрос жизни и смерти теперь от меня зависит. Ну, не дам я эту упэкашку скомпрометировать, что с того? Похвалят меня? Да хер. Не накажут, может быть. Дам - людей, может, спасут. Ну, переписал я строчку дежурному по связи, отдал. И, как видишь, все обошлось. Такая вот бывает гостайна, газообразная. Как бы и не гостайна вовсе.
Но ты, я вижу, про жидкую гостайну хочешь знать. Это можно. Макса как-то вздрючили из округа, а чего это у него на все том же Гогланде "цоколь" не работает. (Это такой совершенно секретный аппарат для связи, чем-то похожий на большой гибрид печатной и швейной машинок) Он им говорит: да как-то не нужен он там, пока УКВ-ретрансляторы трудятся, нет необходимости напрягать и так оторванных от цивилизации людей лишней секретной железякой. А ему - ты схему-приказ видел? Распоряжение по связи читал? Вот когда для всех морчастей их писать будешь, тогда и наступит твое время рассуждать. А пока - исполняй. Ну и хули, напрягли лейтенанта -командира "грифа", вручили ему этот сундук, документы, передашь, грят, начальнику поста на острове. Вот здесь распишись. Есть, говорит, так точно.
И поставил зачехленный аппарат прямо на ЗКП у себя, под открытым небушком. Так и поехал. А там, за Вихревым, морюшко-то неприветливым таким оказалось, и вломило "грифаку" по полной программе. Ага, и поехал "цоколь", пока они все зорко вперед смотрели, назад. Спрыгнул с рубки на палубу, шмякнулся о прожекторную стойку, прогрохотал кувырком через люк моторного отделения и на следующей волне, как оно и положено по законам той же физики, вылетел за борт, жалобно тренькнув по леерам. Однако там оказалась на месте цепная растяжка с обычным хозяйственным карабином. Вот этот карабинчик, защелка обыкновенная, аппарат и поймал за коробку станины...
Приехал "грифак" на Гогланд, глядь, а "цоколя"-то - нет. Витька Колобков, командир-то, и поседел в момент, и обписался сразу, а что не обкакался - качало, не было аппетита, и нечем было, соответственно. Нету совершенно секретной железяки. Утопла, видать, в море. Но где точно, неизвестно. И поплохело тут Витьке, и стало ему видение - идет, мол, по пирсу, бригадный особист, заходит на борт, гля, а рукава у него закатаны по локоть, и по локоть же в каком-то коричневом дерьме. Ну-с, говорит особист и улыбается тошнотворно: и где, говорит, мой "цоколь", а? Витька аж дышать перестал, глазки закатил да коленками ослаб. А ведь - швартоваться надобно, командовать. Ну, он мичману-помощнику и выдохнул - Петрович, милай, давай, привязывайся, а я пойду по нужде. И спустился в каюту. И думку гадает по неопытности - может, застрелиться? Или водяры нажраться до смертельных норм? Испугался, короче. В самом-то начале карьеры. А жизнь-то идет, катер швартуется. Вот кормовой завели, и смотрят бойцы - растяжка оборвана. Тащ, говорят, мичман, тут на цепь нашу-то какая-то ерунда поймалась. С кнопочками, типа пишущей машинки. Петрович Витьку в каюту и говорит - а ты смелый, говорит, мужик, и юмор у тебя, как яйца у Медного всадника, крепкий. А не выдержала бы цепь? Какая, грит несчастный Витек, цепь? Какая, на хуй, цепь, Петрович, родненький? Как это какая? К которой эта вот связная секретная штуковина привязана, за кормой-то...
Вот тут то сфинктеры у Витьки и не выдержали... и за борт он сиганул скорее отмыться, а не аппарат доставать. Аппарат, непонятно как уцелевший в кильватере двух охуительных дизелей М401... и вылито было на этот "цоколь" после шила литров десять, и столько же было выпито Витькой и начальником поста за избавление от навязчивого виртуального особиста с закатанными рукавами...
Вот, видишь, как... ну и есть, конечно, гостайна твердая. Это такая гостайна, вещественная, понимаешь... вот ты все ноешь, что квартиры тебе еще не видать лет десять, да? И, мол, не могу я, шифровальщик-эспээсовец, так прогнуться, чтоб мне ее дали поскорее - на границу не хожу, задержаний-орденов не имею. Ты просто молод еще. И не знаешь, что нужно просто плыть по течению, иногда лениво помахивая хвостом. Ты позавчера дежурил? Телеграмму про мобготовности принимал? Ага. Ну. Что? А кому она была расписана? Ага. И заму - в том числе. А ты знаешь, что зам у нас, единственных, председатель жилкомиссии? Ты ее заму на ознакомление носил? Не успел? Да знаю я, знаю. Я отнес вчера утром. Подпись получил, секретный же документ. Выслушал, как обычно - первоисточников никто из наших не конспектирует. Форма одежды не соответствует. И вообще, надо бы ему до нас добраться, а то военнослужащие, а ведут себя, как почтальоны. Ну, на это все есть "Так точно, тащ каперранга". В обед пошел собирать документы, слышу, орет зам на кого-то на первом этаже, дверь в кабинет нараспашку, на столе - телеграммы. Ну, я эту вот взял и в папку, и вниз...
Вечером звонок: "Григорий Саныч, дорогой, на сочтите за труд, зайдите ко мне". Ну, зашел. "Видите ли, я вот у вас секретнейшую шифртелеграммку получал, так вот, кхе-кхе, найти не могу". "Не знаю", - говорю, - "Как горю помочь. Надо докладывать по своей линии". "Погоди, говорит, я еще поищу". Часов в десять стучится... не нашел. Жалко смотреть... "Ладно, тащкапперранга. Принимал не я, а Кравченко, ему и отдуваться. Я сейчас копию сделаю, но визы комбрига подделать я не смогу. Вы уж сами там как-нибудь... но если что, виноватых найдут быстро. Так что Вы уж там Кравцу, пожалуйста, помогите, чем сможете, хорошо?" Покивал и побрел с новой телеграммкой. Замулька наш, председатель жилкомиссии. Телеграмма в твоем сейфе. Ты ему завтра утречком рыбки принеси, как довесок - через недельку, глядишь, на заседание вызовут, по сверке очереди на жилье. Вот это, Вова, и есть твердое, вещественное состояние гостайны, в некотором роде высший пилотаж. Если эту тайну сдаешь, сразу тебе лично плохо и становится. Понимаешь? Так что храни. Присягу давал с подпиской? Вот и не разглашай...