Пограничный пункт Казачья Лопань, Харьковская область, граница Украины с Россией.
Январь 1997 года.
Не успели толком отъехать от Харькова, разложить вещи, и на тебе - граница. На час задержат, не меньше. Впрочем, вещей-то у меня - одна сумка. И место в вагоне - хуже не придумешь: боковая верхняя полка в конце вагона, сразу за дверью - сортир, куда постоянно ходят пассажиры, хлопая меня дверью по ногам. Ну и ладно, я утешал себя банальной пословицей, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Или сидеть в Харькове на вокзале.
Итак - граница, всем оставаться на своих местах! Идёт таможенный и пограничный досмотр. Лёжа на своей верхней боковой, я увидел их, прикордонников ("пограничников" - укр.).
...
"У них - большие автоматы,
и маленькая зарплата". (с) Т. Шаов.
...
Спрыгнул с полки и скинул вниз свою сумку - пусть досматривают, мне скрывать нечего.
- Что у вас в сумке? - грозно спросил меня пограничник с трезубцем на шапке.
- Продукты, - говорю (надо же что-то жевать в дороге).
- Не верю! - Звонко и торжественно провозгласил погранец.
- Будете проверять? - с готовностью предложил я.
- Не буду! - отрезал он. И с достоинством удалился.
Там же. Лето 2001 года.
По переполненным вагонам скорого поезда "Севастополь - Санкт-Петербург" идёт досмотровая группа из трёх прикордонников и одной поисковой собаки. День был очень жаркий, солнечный, на такие дни щедро украинское лето. Пока ехали - ещё ничего, ветер из окон уносил духоту с вагонов. Но вот встали на границе - и всё, туши свет, в вагонах, набитых россиянами, едущих с курортов Крыма, дышать стало совсем нечем. Особенно из-за духоты страдали дети и... служебная собака. Высунув язык она часто и тяжко дышала. А вожатый всё дёргал её за поводок: "Ищи Буран, ищи!"
"Сам ищи, куда запасную обойму от своего ПМ проебал, остолоп", - подумал Буран почти не реагируя на окрики, пробираясь меж столпившихся в проходе пассажиров плацкартного вагона, наступая им на лапы. Его одолевало мучительное желание поднять заднюю лапу на одну из таких ног и пометить её. А тут ещё духота...
И вдруг! Он узнал бы этот запах из тысячи, даже спросонок. Пёс закрутился от нетерпения и натянул поводок, "скорее, хозяин, за мной".
И вот Буран встал возле большого пластикового пакета, завертел хвостом и солидно, сдержанно гавкнул".
- Что в сумке? Показывайте!
Пограничник за спиной вожатого незаметно перевёл автомат из-за спины в положение "на грудь".
На четырех местах тут ехали супруги и две дочки лет 12-14. Женщина стала выкладывать свёртки на стол, а собака продолжала гипнотизировать нетрпеливым взглядо пакет и вертеть хвостом. На самом дне лежал небольшой свёрток, завёрнутывй в алюминиевую фольгу. Развернули - вот оно, наконец-то!
Пёс громко и протяжно, наполовину завыл, наполовину залаял:
- У-а-а-ау-у!!! Га-а-ау-у-у!!! Гав!!! Гав!!!
Жирная, сочная зажаренная курочка, с апетитной хрустящей коричневой корочкой, истекающая янтарными каплями ароматного куринного жира, с нежными куриными косточками, в которые так хотелось впиться клыками и не спеша, где-нибудь в тенёчке, обрабатывать их.
Пограничники не смогли скрыть своего разочарования. Зато девочки-пассажирки оживились:
- Ой, она же есть хочет! Дяденьки пограничники, можно мы дадим вашей собачке курочку? Вон она как облизывается.
Лай Бурана уже перешёл в унизительно-просительное повизгивание.
- Нельзя, - сурово ответили пограничники. - Не заслужила!
И пошли дальше, уже не скрываяя усмешек:
- Эх, Буран, Буран! Как же ты облажался. И нас к тому же опозорил, разве тебя не кормят, скажи?
"Жрите вы сами свою овсянку!" - Подумал Буран. - "Хрен когда от вас куринной косточки дождёшься. Сами вон в станционном буфете пиво с ветчиной трескаете."
Но промолчал. Если б только люди знали, что о них думают братья меньшие.
Было это в 95 году при штурме Грозного. Придали нам Питерских собрят, для чего - чёрт его знает, но вроде как мы разведываем город, а они зачищают разведанные здания, ну, и мы выводим их в район. Утро такое серенькое,туманое, идём ещё по своей территории. Мы пока ещё чешем сзади без всякого боевого порядка, тут собры резко оживляются, появляется блеск в глазах и как следствие - боевая настороженность. Они резко перегруппировываются,окружают вход в подвал невзрачной кирпичной пятиэтажки и начинают со всех стволов лупить в подвальное окошко. С чего бы? - удивляюсь, вроде, этой ночью домишко вдоль и поперек использовал, какие тут духи?? Ну, все равно, на всякий залегаем и перегруппировываемся. Собры с криками: "За Родину, за Ельцина" мочат в окошко, раздухарившись, кидают гранаты и для пущего эффекта решают запулить туда пару СШГ "ЗАРЯ". Короткая передышка, раскупорка гранаты. И тут:
- Э, мужики, дайте закурить,- из окошка, куда только что пуляло не менее 5 стволов, высовывается грязная морда нашего родного "мабутея" в скособоченной ушанке.
Собры как рыбы открывают рот и в немом отупении протягивают ему полпачки Эл Эма.
-Я парочку возьму, - молвит мабутей, цепляет сигареты и ныряет обратно в окошко. Оттуда раздается его полный сарказма голос:
- Поосторожнее, тута духи могут быть.
Собры молча разевают рты. Мои спецы тихонько ржут. НП тут пехотный батальон выставил ночью, ну, и как водится в мотострелецких войсках, хрен с кем согласовал.
Из "Истории морских операций США во Второй Мировой войне" С. Е. Морисона (т.VI):
Командир дивизиона эсминцев во время боев за о. Бугенвиль издал приказ, датированный 21 января 1944 года:
"Unless urgency demands, vessels of this Squadron will not use speeds in excess of 25 knots in Blackett Straight. It has been observed that wake from this speed gives the Army privies a good flashing without damaging them. Practice of painting a hash mark under picture of privy on the bridge for each one knocked out will be discontinued.
Captain Roger W. Simpson"
Прежде чем дать перевод этого приказа, хочу дать несколько пояснений.
Во время боев, эсминцы часто проходили пролив Блэкетта на высоких скоростях, поднимая высокую волну. Эта волна нередко смывала напрочь солдатские нужники , построенные армейским гарнизоном о. Арундел по "японскому образцу" - "скворечник", свешивающийся над водой.
Офицерам кораблей это занятие настолько понравилось, что они превратили это дело в своего рода спорт.
Вот перевод приказа, поставивший вне закона этот вид "спорта":
"За исключением чрезвычайных обстоятельств, кораблям дивизиона запрещается проходить пролив Блэкетта на скоростях, превышающих 25 узлов. Было установлено, что на этой скорости волна производит хорошую чистку армейских сортиров, не вызывая при этом повреждения последних. Обычай рисования отметок на мостике под изображением сортира числом, равным числу уничтоженных армейских - запрещается."
...Тут в комнату вошел лейтенант Л., который вместе с лейтенантом Ф. летал на караван ведомым.
- Что такие грустные, дурики? - весело спросил он.
Лейтенант Ф. рассказал коротко и возмущенно о том, как они лишились новых простыней. Лейтенант М. лежал на кровати и молча смотрел в потолок.
- Подумаешь, херня какая, - сказал лейтенант Л. - Я сегодня нашел и потерял намного больше. На этом сраном караване, между прочим...
...На караван они вышли быстро - выпали из ущелья прямо на караванный хвост.
- Останови его, - сказал командир борттехнику Ф.
Борттехник положил длинную очередь вдоль каравана. Погонщики засуетились, верблюды, наталкиваясь друг на друга, останавливались.
Ведущий сел. Пока досмотровый взвод выгружался, караван снова колыхнулся и двинулся огромной гусеницей.
- Ну, что за еб твою мать, - сказал командир. - Успокой ты их!
Борттехник Ф. снова дал очередь - так близко к каравану, что пыль от пулевых фонтанчиков брызнула на штаны погонщиков. Караван замер, переминаясь. На него накинулись солдаты - ощупывали людей, стоявших с задранными руками, били прикладами по тюкам.
Ведомый, барражирующий над ними, сказал:
- Там в ущелье мешочек валяется, - что-то скинули бородатые. Присяду, посмотрю?
- Только осторожненько и быстро...
Ведомый присел недалеко от мешка, одиноко лежавшего в пыли. Борттехник лейтенант Л., прихватив автомат, побежал к мешку.
- Бегу, и думаю, - рассказывает лейтенант Л., - а чего это я бегу, мало ли что там? Останавливаюсь, поднимаю автомат, прицеливаюсь метров с пяти, нажимаю на спуск. И вот, когда пули уже отправились в полет, до меня доходит, какой я идиот! А что если в мешке мины? Не зря же скинули! Пиздец! - пронеслось в голове. Пули вошли, что-то звякнуло, жизнь перед глазами понеслась. Стою - даже упасть не догадался. Тишина - в смысле, даже винтов не слышу. Но время идет, мешок лежит, я жив. Подхожу, развязываю, а там - чайники! Пять маленьких металлических чайников, три пробиты моими пулями. Покопался еще, достаю сверток, раскрываю, а в нем - ох, до сих пор сердце екает! - толстая пачка долларов!!! Сунул сверток в карман, и назад. Доложил: так и так, одни чайники. Вы как раз караван шмонать закончили. Взлетели и домой. Летим, а я пачку в кармане щупаю, ликую - ну не меньше десяти тысяч! Начал думать: везти их в Союз контрабандой, или на чеки менять? Всю дальнейшую жизнь распланировал. Правда, очко играть стало - сейчас, думаю, на гребне удачи и завалят. Перепарашился, пока назад перли. Прилетели, еле дождался, когда летчики ушли. Достаю, разворачиваю трясущимися руками, и вижу: стопка зеленых листков, в формате стодолларовых купюр - один к одному, но с арабскими письменами, да еще сшиты по одному торцу - молитвенник, блядь! Как я там проглядел? Уж лучше бы пару целых чайников взял - две тысячи афошек! А вы тут по каким-то простыням грустите...
- Значит, тебе сегодня досталось Слово Божие, - сказал лейтенант Ф. - Покажи хоть, как оно здесь выглядит.
- Да выкинул я его нахуй, это слово, - махнул рукой лейтенант Л. - В окоп с гильзами.
- Ну и зря! - вдруг вскочил лейтенант М. - Как мусульманин должен заявить, что здесь мы находимся на территории Аллаха. И если он посылает тебе свое Слово, а ты его выкидываешь, то тебе, - переходя на крик, закончил Феликс, - ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ПИЗДЕЦ!
Лейтенант Л. растерянно перевел взгляд с одного на другого, хлопнул себя по лбу, и, пробормотав «вот блин!», выбежал из комнаты.
Это сейчас уважающие себя российские страховые компании имеют службы безопасности, пристально проверяющие подозрительные страховые случаи. Лет 10 назад все было не так (ну, может, не все, но многое), и основной функцией СБ-шников являлась, в основном, охрана первых лиц компании и защита их от наездов, а многое, творимое манагерами и руководятлами среднего звена, оставалось без должной опеки сверху.
Ну вот, например, один работник крупнейшей страх-компашки вступил в преступный сговор с бывшими коллегами. Застраховал им товар на сто штук бакинских, имитировал протечку - слегка побрызгал водичкой на коробки, позвал двух гегемонов, которые вырезали\вварили кусок трубы, типа, тут и прорвало, составил акт. После чего оформил 100 % утрату товара, а страховую выплату попилил с участниками сего бесчинства. И товар цел, и бабки в кассе. Да...
Вдохновленный подобными успехами сослуживцев, о коих те проболтались на корпоративной пьянке, и одновременно ощущающий себя полным лохом на празднике жизни, страховой агент Николай решился. Решился убить двух зайцев с одного чиха - застраховать свой убитый Фольксваген Пассат и незамедлительно его сжечь. Да каких двух! зайцев тут помирало зараз цельное стадо - не надо заморачиваться и ремонтом с предпродажной подготовкой, и продажей с ее нудным и незнакомым герою процессом снятия машины с учета, и много еще чем. Плюс сумма страховой выплаты планировалась быть, по договоренности с товарищем из отдела автострахования, несколько э-ээ... завышенной.
Обо всем этом я узнал позже, потому что сначала Коля просто попросил меня о помощи - оттащить его мертвый пепелац на дачу.
- На дачу? - поинтересовался я, - в твоем Голопупино фирменный центр, что ли, завелся?
- Да не, у соседа яма в гараже, сам хочу подшаманить... - блестя и бегая глазами, шокировал меня Николай, ибо все когда-либо с ним общавшиеся знали, подо что заточены его руки.
Время буксировки было назначено на глубокую ночь, что совершенно не вдохновило, но заставило отнестись с пониманием - по Горьковскому шоссе в другое время просочиться трудно даже своим ходом. Выехали, поехали полегоньку. Где-то в районе Балашихи сзади мигнули фары - «Стой!».
И немедленно началась паранойя. Коля выскочил из своего рыдвана, открыл капот и начал поливать туда бензином из канистры.
- Ник, ты совсем нёбнулси? Чего творишь-то?
- Да не боись, все будет чики-пуки... щас... - Коля судорожно рылся в карманах, - О, вот она! - он щелкнул зажигалкой.
- ИДИОТ!!! Трос-то хоть отцепи, дай отъеду.
- Тьфу, мля. Извини, волнуюсь. Слушай, отъедь метров на 100 и подожди меня, я быстро.
Откатившись подальше, я стал наблюдать. Судя по постоянно пропадающему одинокому огоньку, быстро не получалось. Наконец из-под капота стала подниматься заря.
Коля отошел на пару метров, любуюсь содеянным. Похоже, байки об отсутствии у него инстинкта самосохранения имели под собой реальную почву.
Но недолго музыка играла! В ночи запердел дырявый глушак, и вплотную с костерком остановился Москвич-2141. «Еще один смертник», - решил я.
Водитель Москвича, грузный дядька явно пенсионного возраста, классический дачник, вывалился из салона, достал из багажника огнетушитель и рванул рычаг.
Коля что-то каркнул по вороньи и неловко взмахнул руками. Такое движение делает неопытный жонглер, когда роняет предметы, и хочет поймать все сразу.
Огнетушитель молчал, как сфинкс.
Пенсионер взревел нецензурно, и стал долбить огнетушителем по асфальту, с тем же результатом. Наконец, утомившись, швырнул его в кювет и закурил.
- Сочувствую, - сказал он, стараясь вложить в это слово максимум соучастия беде.
- Ага, - в Колином голосе слышалось огромное облегчение. Под капотом вялое пламя стало убывать, и он завозился с крышкой канистры, желая плеснуть добавки.
- Колян! - рявкнул я из темноты.
- Ой, да. Извините - Коля торопливо спрятал канистру за спину.
По лицу дачника пробежала тень, и он хотел уже что-то спросить, но за спиной заурчало, засветило, заматерилось, и из подъехавшего ЗИЛа с надписью «ВВ» на дверях, словно горох, высыпали солдаты, а из кабины вылез пьяный прапорщик. С огнетушителем. Сорвал пломбу, дернул рычаг и направил в сторону машины.
Коля громко икнул.
Огнетушитель пискнул, и умер, на большее его не хватило.
- Пупкин! Залупкин! Лопаты! - скомандовал прапор. Бензин в моторном отделении уже выгорел, и только звукоизоляция на капоте пыталась тихо тлеть, но командиру хотелось подвига.
Прибежали Пупкин с Залупкиным, близнецы-братья, один с лопатой, другой с багром. Пупкин сместился на откос трассы, и стал забрасывать подкапотное пространство и салон всем, что поддавалось лопате - дерном, землей, гравием, причем орудовал на удивление шустро, и машина наполнялась дерьмом прямо на глазах. Залупкин, не найдя багру применения, стал тыкать им в колесо.
И тут-то Коля вышел из прострации. Его психика не смогла перенести такого надругательства над мечтой. Крича нечленораздельное, он бросился на Пупкина, вырвал лопату из его рук и запулил ей в ночь. Вслед за ней отправился и багор. После чего несчастный кинулся на прапора. Но тот истолковал действия погорельца по своему, и поймал его в объятия, прижав Колину голову к своей груди.
- Ладно, паренек, не грусти... хрен с ним, с железом, было бы здоровье, а остальное купим, - басил он, отечески гладя трепыхающегося Николая по макушке.
Потом был вызов эвакуатора, осмотр экспертом страховой компании, оформление ущерба на 5% стоимости (для полного ущерба требовалось не менее 70%), язвительная улыбка кассира и получение Николаем смешных денег на ремонт, которые мы сразу пропили...
А от пепелаца он все-таки избавился. Года через полтора после упомянутых событий, на вопрос, как поживает его ржавое убоище, Николай гордо ответил:
- В огне не горит! Но в воде - тонет! - и, помолчав, добавил уже менее жизнерадостно:
- Только вот страховка тогда уже истекла.