Мимоходом. Отпуска, отпуска...

Первые лейтенантские отпуска... О, какое это горделивое ощущение собственной мужской значимости и самостоятельности. Первые большие деньги в руках и первые несколько месяцев полной свободы от всех обязательств. Полная независимость и в моральном и в материальном плане. Улыбки женщин и подобострастие официантов в кабаках. Пусть даже ненадолго...
Один мой товарищ, назовем его Андрей, получив в лапы от финансиста около двух тысяч отпускных исключительно рублевыми и трехрублевыми ассигнациями, долго пытался обменять их на более крупные. Безрезультатно пообщавшись с корабельным кассиром и получив от ворот поворот, Андрей долго горевать не стал, и рассовав пачки дензнаков по карманам, отправился домой. Вечером же в процессе обмыва предстоящего отпуска его посетила блестящая идея. Мужчиной Андрюха был незакольцованным, поэтому заначивать купюры ему было не от кого. Всю ночь, самоотверженно выдыхая вечерние алкогольные пары, Андрюха склеивал рублевки и трояки в рулоны. Под самое утро денежные пачки трансформировались в два пухлых рулона. Кстати, если кто не знает, советские денежные знаки по ширине почти идеально совпадают с шириной туалетной бумаги. Так вот, закончив эту титаническую работу, Андрей обернул свои кровные отпускные этикетками от пипифакса под игривым названием "Василек" и прилег отдохнуть. А где-то к обеду мы втроем уже уехали в аэропорт и умудрились сразу сесть на самолет.
Все нам было по пути. Все двигали в Крым. Билеты нам достались транзитные, через Ленинград. В городе трех революций образовался семичасовой коридор между двумя рейсами, и мы, не сговариваясь, приняли решение отужинать в ресторане. Сошлись на "Метрополе" у Гостинного двора. Вещи бросили в камеру хранения, и только один Андрюха зачем-то оставил свою сумку с собой. Такси быстро домчало нас до цели, и уже через час мы жевали сочные эскалопы, запивая их ледяной "Столичной", и радовались жизни. Захмелели быстро, но не сильно. Долго и жарко обсуждали планы на отпуск, курили и опрокидывали стопки за свое здоровье. Наконец, самый разумный из нас - Сашка, сфокусировав глаза на часах, твердо заявил:
- До вылета два с половиной часа! Расплачиваемся и по коням. Если что, и в аэропорту ресторан есть.
Уговаривать нас было не надо. Застрять в Питере совсем не хотелось. Позвали официанта. Тот угодливо подскочил и выписал счет. Только было мы с Сашкой полезли за кошельками, как Андрюха царственным жестом остановил нас.
- Ребята, потом рассчитаемся, я заплачу.
И величаво извлек из недр сумки два рулона "туалетной" бумаги. Официант остолбенел. Андрюха невозмутимо поглядев на сумму счета, разорвал рулон с трояками, отсчитал. Протянул метровую ленту окаменевшему официанту. Потом разорвал рублевый рулон, так же неторопливо отсчитал недостающее. Оторвал и снова сунул в руки безмолвного служителя. Тот продолжал стоять, как столб. Андрюха снова внимательно посмотрел на него и, решив, что тот ждет на чай, оторвал еще с полметра от трехрублевого рулона, бросил на стол и встал.
- Это тебе, дружище. Спасибо, все было очень вкусно! До свидания! Пошли, мужики.
И мы пошли. Через пару шагов мы, наконец, врубились в происшедшее и зашлись в гомерическом хохоте. Так, смеясь, мы и брели к выходу.
А там нас уже ждали. Майор милиции плюс два или три блюстителя порядка рангом пониже. Они очень сурово подошли к нам и, не обращая внимания на то, что двое из нас были в форме, вежливо и твердо попросили:
- Товарищи офицеры, пройдемте, пожалуйста, с нами.
Тут уже пришлось остолбенеть нам. Военных милиция задерживать права не имеет. Но ввиду того, что мы находились «под шафе» и не хотели опоздать на самолет, буянить не стали, а смирно проследовали в указанную комнату. А там уже сидел наш официант со все такими же выпученными глазами. Наверное, с ним никто еще не расплачивался "пипифаксом" с водяными знаками. Разборы были недолгие. На наше счастье майор оказался с чувством юмора, ко всему прочему, бывший военный. Безобидное Андрюхино баловство ему так понравилось, что он, разобравшись, в чем дело, даже предложил опрокинуть еще по стопочке, послав за бутылкой бдительного официанта. Надо ли говорить, что на самолет мы еле успели, теперь уже засидевшись с братьями по оружию из МВД. К их чести, в аэропорт нас доставили вовремя и с мигалкой. Дальше долетели уже без приключений.
А вот Андрюха, по свидетельствам очевидцев, к родному дому подъехал аж на четырех такси. В первом сидел он сам с бутылкой коньяка, во втором лежала фуражка, в третьем сумка, а в четвертом чемодан... Первый лейтенантский отпуск...

Автор Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора

САШКА

(Магрибские приключения механика по ремонту вычислительной техники)

Солнце и песок, песок и солнце. И больше не было ничего вокруг и казалось, так было всегда и так всегда будет. Металлические части Калаша, хоть и были обмотаны камуфляжными бинтами, но и сквозь них обжигали со всем усердием. В мареве приближающегося бреда появилось нечто новое и знакомо тревожащее. Сашка встряхнул головой и определил в дрожащем силуэте исковерканную взрывом разоруженную «тридцатьчетверку» с задранным тралом ПТ-3. Дошел, - подумал он и потерял сознание...

Если кто-то думает, что жизнь механика по ремонту вычислительной техники, живущего в Москве в 1975 году, скучна, то он ошибается. Каждый человек - кузнец своего счастья, и когда Сашка Балакин исключительно для того, чтобы выпендриться, взял темой курсовой "Ремонт Арифмометров "Феликс", он не знал, во что это выльется, а вылилось это в следующее. Когда в Трест «Союзсчеттехника» пришла разнарядка на командировку в Алжир, то начался обычный совковый гадючник. Доносы, подарки, кляузы, интриги... Ведь всем хотелось за кордон, и не куда-нибудь, а в Африку. Не забывайте, на дворе была середина семидесятых, и даже поездка в Монголию была фантастикой, а тут, блин, целый Алжир.
Надо сказать, что в те времена в легендарные страны Магриба помимо автоматов Калашникова, танков, саперов, строителей и военных советников отправляли и гражданскую технику, к коей безусловно можно отнести вершину точных наук и технологий - арифмометр «Феликс». Партия из двухсот трещащих как пьяные цикады машинок достаточно широко разошлась по присутствиям бывших владений бейлербея Хайраддина Барбароссы, (более современную технику отправлять было бесполезно по причине отсутствия электричества и низкого технического уровня местных пейзан). Помимо одноименной столицы Алжира были облагодетельствованы штатские и военные бюрократы городов Арзева, Сиди-Бель-Абесса, Бешира, Орана и ряда других стойбищ и весей бывшей жемчужины Османской империи. Большая часть машинок, как ни странно, работала, но энтузиазм местного населения, замешанный на общей безграмотности оного же, вывел из строя до 20% штатной техники.
И вот когда была утверждена рабочая группа в составе начальника, двух замов, секретарши, профсоюзной тетки и двух главных лизоблюдов, вспомнилось, что кому-то надо и работать. Работяг нужно было минимум трое, и отбор начался по четко принятым во времена «Застоя» стандартам. Когда из списков вычеркнули беспартийных, пьющих, явных неумех и «Ивановых по матери», осталось три человека. Двое из них раздражения у руководства не вызвали, но третий..., это был, естественно, Саша. Характер он имел весьма своеобразный, не имел авторитетов, и по этому поводу иногда говорил то, что думает, и больше того... делал то, к чему в данный момент лежала его душа. На одном из производственных собраний Сашка Балакин выступил относительно плохого снабжения импортными запчастями - деталями для механики и микросхемами. Разгорелась бурная полемика. С ответной прочувствованной отповедью выступил один из ветеранов завода, по обыкновению дремавший в президиуме, в состоянии «сильно после вчерашнего» и перед митингом слегка полечившийся казенным спиртом. Громкий голос Сашки помешал ветерану благостно кейфовать, плюс к этому начальником снабжения была его единоутробная дочь, и он начал свою грозную отповедь.
Знатный стахановец сказал, что нынешняя молодежь, во-первых, заелась, в-третьих, ленится что-то сделать руками, а вот он, ветеран, в свое время многие детали сам делал, да и сейчас - если ему покажут эту микросхему, он такую же напильником за полчаса сделает! Сашка хлопнул себя ладонью по лбу и уважительно спросил у ветерана, не про него ли написана книга «Приключения Старика Самоделкина», (смех и аплодисменты в зале) и довольный вернулся на свою место. А ветеран больше месяца находил в своих карманах и даже на подносе с обедом напильники всех размеров. Надо ли говорить, что прозвище Старик Самоделкин приклеилось к нему навсегда. За подобные выходки начальство его, естественно, не любило, но было вынужденно держать, потому что Сашка не хлестал в рабочее время казенный спирт и мог оживить любой убитый аппарат. В общем, его зачислили в группу рядовым механиком, и определенную роль сыграла в этом секретарша начальника, ибо наш герой нравился женщинам и беззастенчиво этим пользовался.
Перед поездкой было еще одно испытание - комиссия в райкоме. Полдюжины старцев, помнящих еще продотряды и расстрел Тухачевского, бдительно спрашивали о численности Коммунистической партии Алжира и именах ее вождей. Присутствовавший тут же товарищ в штатском молча бдил в уголку, скрывая лицо за газетой. Сашка честно ответил, что оной партии в Алжире как таковой нету, так как в 1965 году ее разогнали, а оставшиеся в живых коммунисты создали партию социалистического авангарда Алжира. Когда один из старичков подозрительно спросил, а почему, мол, Алжирские коммунисты не проявили твердость? Сашка, честно округлив глаза, доложил, что злобные наймиты буржуазии в провокационных целях пытали ветеранов партии на глазах у комсомольцев. В течении пятнадцати минут коварный механик расписывал ужасы пыток, которым подвергались алжирские коммунистические ветераны. Товарищ в штатском с заметно повлажневшими глазами, самозабвенно подвывая, буквально впитывал в себя сцены надругательств над пожилыми братьями по классу, а паре советских старичков стало плохо, и их пришлось унести. Ну а потом начался Алжир.

Жара, экзотика, море вкуснейших закусок и полное отсутствие алкоголя и свинины в продаже, таковы были первые Сашкины впечатления. Надо сказать, что все участники делегации были весьма удивлены отсутствием в продаже знаменитого алжирского вина, но как говорится, у нас с собой было.
На почве поедания шиш-кебабов, кабавы, буреков, зумиты плюс невиданных ранее морепродуктов типа мидий в томате и фаршированных кальмаров Сашка обходил местные забегаловки, так как на официальные тусовки его не брали, а кушать ну очень хотелось. Тем более что командировочные в виде бумажек с изображением трогательной спящей газели (изображена на алжирской купюре в 1000 динар) присутствовали. Но деньги имеют гадкую особенность быстро кончаться, особенно если хозяин маленькой кофейни приглашает знатного Сахиба в заднюю комнату, где можно посмотреть настоящий танец живота и потрогать настоящую танцовщицу, даже затянуться при этом из настоящего кальяна, а потом стоять на улице и с глупым видом ощупывать пустые карманы. Так что пришлось перейти исключительно на кофе, и тут он познакомился с очаровательной восточной немкой из Дрездена по имени Рут Фишбах, было ей на вид лет 30-35, но что значит разница в возрасте, если люди нравятся друг другу? Рут налаживала пульты управления на ТЭС в Аннабе, так что они были почти коллеги, ну а любовь к живописи и крепкий берберский кофе сделали их вообще лучшими друзьями, а дружба между мужчиной и женщиной, как известно, наиболее прочно укрепляется в койке, и она, естественно, укрепилась.

А потом началась рутина. Каждому из трех механиков дали по переводчику и отправили пахать. Сашке, чтоб не слишком умничал, достались города на границе с пустыней, и жизнь там медом не казалась. Бешир был крайней точкой в рейде за «Феликсами», там ремонтом пришлось заниматься на территории военной базы, и на базе, как оказалось, кишели военные советники из Советского Союза. Естественно, Сашка стал искать земляков, и с удивлением узнал в здоровенном капитане-танкисте своего соседа и школьного товарища. Когда то они учились в одной школе, дома их были по соседству и даже в Зарницу вместе играли. Потом Вовка куда-то исчез и появлялся дома не чаще, чем раз в год. Всезнающие старушки на лавочках считали, что он завербовался на Севера строителем, а тут вон как все обернулось. У Сашки был казенный спирт, находящиеся на базе «Феликсы» даже не распаковывались, а акты о ремонте помогли оформить новые друзья, так что спирт в тот же день списали до капли. Вечером следующего дня Сашка наткнулся на старого приятеля возле капитального, еще французского солдатского сортира и там же состоялся разговор. Если я скажу, что Сашку обрадовала нарисовавшаяся ситуация, то можете бросить в меня камень. Она его не обрадовала, но назад дороги не было. Ему предложили не больше не меньше, как выполнить задание Родины. Надо было доехать до оазиса на джипе, получить там посылочку и доставить ее либо на Беширскую базу, либо в определенное место в пустыне. Тем более, что Сашкин переводчик должен с минуты на минуту заболеть, и Сашке вполне хватит военного русско-арабского разговорника. Так уж нас всех учили, что если Родина прикажет, то комсомол ответит есть.

На окраине оазиса, замотанный в бурнус по самые глаза бербер передал Сашке увесистый сверточек величиной с пачку сигарет, привязанный к французской гранате LU216 и старый добрый Калаш на всякий случай, а случай, как выяснилось позднее, бывает всякий. Когда через два часа пули забарабанили по капоту джипа, стало ясно, что началась легкая невезуха. Мотор чихнул, потом кашлянул, еще немного подумал и завонял бензином. Сашка был юноша начитанный, посему схватив автомат и проверив фляжку и запасные магазины, выпрыгнул из машины на ходу, перекатился через придорожный бархан и там залег. Джип проехав еще десяток метров остановился, и видимо, чтобы было еще веселее, полыхнул пламенем. Осознав ситуацию, Сашка передернул затвор, поудобнее устроился на склоне бархана и стал ждать продолжения банкета. В военных мемуарах всех времен и народов есть много вариантов о мыслях перед первым боем. У Сашки все мысли укладывались по смыслу в одну фразу: «Какой же я мудак! Говорил же дяденька Чуковский: «Не ходите дети в Африку гулять... Экзотики, блин, захотелось».

Между тем за барханами вспыхнула жаркая перестрелка. Видимо, на засаду, подстрелившую Сашкин джип, нашлась засада с винтом.
Сашка, будучи больше человеком тоги, нежели меча, не стал ввязываться в чужую разборку, и сверившись с компасом и картой, пошел в сторону запасной явки.
Солнце и песок, песок и солнце. И больше не было ничего вокруг и казалось, так было всегда и так всегда будет. Металлические части Калаша, хоть и были обмотаны камуфляжными бинтами, но и сквозь них обжигали со всем усердием. В мареве приближающегося бреда появилось нечто новое и знакомо тревожащее. Сашка встряхнул головой и определил в дрожащем силуэте исковерканную взрывом разоруженную «тридцатьчетверку» с задранным тралом ПТ-3. Дошел, - подумал он и потерял сознание...

Очнулся Сашка от ощущения приятной прохлады. Ему было так хорошо, что он не хотел открывать глаза. Но когда знакомый мелодичный голос сказал с легким Берлинским акцентом: - «Вставайте, герр Александр, нам пора». Его как пружиной подбросило. Перед ним сидела Рут. В одной руке она держала носовой платок, а в другой фляжку. Они находились в чем-то вроде небольшой пещеры, в глубине которой угадывались еще чьи-то силуэты. Сашка напрягся и стал нащупывать гранату у себя под рубахой, но Рут нежно-иронично улыбнулась ему и произнесла пароль. Пароль был правильный.

Через год вечером в Сашкиной Московской квартире зазвенел дверной замок. Собака Манька породы Кокер-Швайне-Хунд с лаем бросилась к дверям. Зам ней бросился и сам хозяин, который ждал очередную пассию. Но гость был из другой оперы. Это был Владимир из соседнего дома, которого Сашка последний раз видел год назад в Бешире.
- Я спешу, - сказал Владимир,- а это тебе от правительства Заира, - и с этими словами он протянул Саше зеленую кожаную коробочку.
Сашка, затаив дыхание, открыл ее... На зеленом бархате лежала Гражданская Серебряная Звезда Республики Заир.
- Причем тут Заир? - обалдело спросил Саша.
- Чем-то ты им, видимо, помог. Мне, кстати, дали только бронзу, - ответил Владимир.
- Так дело в той коробочке с привязанной гранатой! - осенило Сашку - Кстати, что же там было внутри?
- Если я скажу, что там было, то мне придется тебя пристрелить - улыбнулся Владимир, привычно козырнул и покинул Сашкины апартаменты, оставив его размышлять о коловращении судьбы.
А еще через три месяца Сашка поехал в ГДР изучать новейшие на тогда БФМ «Зоемтрон». Поселили их в Зоммерде, в общежитии завода, на котором собиралось это чудо техники.
В группе из 15 механиков, командированных в Зоммерду, были люди со всего Союза, в основной массе вполне приличные, слегка пьющие, профессионалы своего дела, но увы, знавших по-немецки только Хенде Хох и Гитлер Капут. Когда при первом походе в магазин Сашка просто вспомнил те несколько десятков слов, которые позволили ему сдать экзамены и зачеты в достопамятном МИРЭА, в том числе включающие в себя (Was kostet? Сколько стоит?), (Wit haisen Si, gutische Frolayn? Как зовут милую девушку?) плюс те несколько, которым научала его Рут Фишбах в Алжире (тринкен, ессен, баден, шлафен и самое главное слово - бумсен).
Этого словарного запаса вполне хватало для общения в магазине, и Сашке приходилось служить переводчиком для всей группы во внеучебное время. Всех это только радовало, а Сашку забавляло.
Ну и местная общественность принимала их с почетом и уважением. Например, 22 апреля всех советских товарищей пригласили на торжественный вечер, посвященный дню рождения В.И. Ленина в соседний Дрезден, Сашка в числе первых вызвался туда ехать, не из-за Владимира Ильича конечно, а чтобы на халяву посетить Дрезденскую галерею. На торжественную часть пришлось пойти, и за столом президиума Сашка с изумлением обнаружил Рут, всю из себя в строгом чиновничьем костюме, с наградами и галстуком. Наши сидели в первом ряду, и Сашке даже показалось, что Рут его заметила, но виду почему-то не показала. После торжественной части и концерта народ пошел на банкет, но там Рут уже не было. Покинув банкет в начале разгара, грустный Механик решил побродить в одиночестве по городу и медленно пошел вдоль главной аллеи Дворца профсоюзов...
Внезапно сзади послышалось приглушенное урчание мощного мотора, зашуршали шины и около него остановилась правительственная Татра. Открылась правая передняя дверь, оттуда вылез явный ариец и на чистом русском языке произнес: Прошу садиться в автомобиль, герр Балакин. Вас ждут.

Эх, разучились нарезать... Ушло то непревзойденное мастерство продавщиц 60-х, не знающих и слова такого, как лазер, но так тонко и аппетитно нарезавших колбасные изделия, как будто обыкновенный остро наточенный нож в их руках был точнее «волшебных лучей»... Да, где вы, академики гастрономических отделов, прохоровы и басовы (да простят меня Великие нобелевские лауреаты, А.М. Прохоров и Н.Г. Басов) колбасных дел! Ушли, ушли мастера вместе со своим временем...
Так, или примерно так думал почти пятидесятилетний служивый пенсионер, стоя в очереди, да собственно какая-такая очередь? Продавец и дама перед ним и никого после него в одном из колбасных павильонов Бутырского рынка, столицы нашей Родины, слегка скрывая свое раздражение. Раздражение было вызвано тем, что стоящая дама набирала уже третий большой пакет разных сортов колбас, типа «каждой твари по паре», при этом углубленно обсуждая достоинство и недостатки каждого сорта со стоически улыбавшейся и упорно сохраняющей любезность продавщицей. Обычно их работало по двое, сейчас за прилавком стояла продавщица средних лет, а молодая девица, ее напарница, куда-то усвистела... Да, разбаловал нас наш дикий капитализм... Вспомнились колбасные очереди, загадка про «длинное зеленое, пахнущее колбасой», пустые прилавки, осклизлые колбасные продукты и наглые, хамящие, увешенные золотом и брюликами продавщицы... Вспомнилось, как однажды в начале 80-х, он, тогда, целый старший лейтенант, будучи самым молодым в компании и посланным за закуской (пили спирт ректификат технический двойной очистки), будучи уже слегка навеселе, протиснувшись после почти часового стояния к прилавку, попросил для хохмы порезать 500 г молочной обалдевшую продавщицу и как его чуть не придушили злобные тетки... Дама тем самым временем уже начала заполнять четвертый пакет. Заходящие покупатели, заглянув в павильон и увидев растущую гору колбасы для придирчивой покупательницы, а главное, услышав ее противные интонации, потоптавшись немного, уходили прочь. Был вечер четверга. Времени было мало. Но павильон уже привычный, уходить не хотелось. А нужно было еще успеть заскочить в инет, прочитать почту, отписаться, подкудрявить проект договора, посмотреть ТЗ на очередной объект, сделать десяток нужных звоночков, ну и наконец, прочитать текущий выпуск биглер.ру, что последнее время удавалось редко. А завтра, на пятницу было запланировано много-много дел: встать рано утречком, затащить собачку в машинку и, не завтракая, заехать вначале за другом Лёшкой, забрать его с дежурства, затем закинуть их с собачкой на дачу, потом заскочить по пути в строительный магазин, прикупить по мелочи для дачных дел, потом на объект (благо, что все уже за МКАД), вздрючить монтажников, ублажить представителя заказчика, уточнить график работ на выходные, возможно где-то, что-то перехватить на лету, закупить продуктов, потом успеть встретить жену к электричке, приехать наконец на дачку... и, если даст Бог - выходные начались! Дама тем временем уже заканчивала свои колбасные сборы. А что если попросить нарезать «любительской» завтра на бутерброды? Тем временем появилась девчушка-напарница. А не нарежете ли вы мне, любезнейшие, колбаски за мое долготерпение? Конечно-конечно, щаз-щаз...
Эх, разучились нарезать... Так бы и я смог... Тут память неожиданно подкинула еще одно событие, связанное с нарезкой вареной колбасы... 44 года назад, конец августа, папа уже более года после адьюнктуры и успешной защиты служит на Чкаловской, в «тридцатке». Нам наконец-то, после всего лишь года с небольшим мыкания по московским родственникам, дали квартиру. Огромную! С 4-х метровой кухней, таким же коридорчиком, совмещенным санузлом, проходными комнатами и балконом с кладовкой! Холодильника еще нет. Как впрочем, и мебелишки маловато, но мы с младшим братом счастливы - есть где побегать! Мама, ничтоже сумнящеся и не думая ни о чем плохом, а о чем таком можно было думать в 1963 году? - короче, мама посылает своего старшего сынишку, не достигшего еще и 6-ти лет в магазин. Если кто знает Чкаловскую, то с Институтской 17 до «Желтого» дома. Вполне далеко и крайне небезопасно по современным меркам, да и не только современным, а по меркам тех же 80-х. Но тогда - тогда это была действительно ДРУГАЯ СТРАНА. Купи пожалуйста, сыночек, батончик хлеба и 200 г любительской колбаски. Мальчик спокойно дошел до магазина и увидел там трех взрослых дядей, которым продавщица нарезала восхитительно пахнущую колбасу. Зрелище этого священнодействия так поразило ребенка, что когда у него спросили, а тебе чего мальчик? Тоже нарезать? - то он только смог в ответ кивнуть в немом восхищении головой. Колбасу завернули в плотную серую бумагу. В соседнем отделе был куплен горячий батон хлеба. Мелочь сдачи была продавщицами завернута в мелкий комок этой же оберточной бумаги и под их присмотром положена в кармашек коротких штанишек под советы "не потеряй и не забудь отдать маме". Несмотря на грубую оберточную бумагу, пробивавшийся запах натуральной, без химии, сои, импортных вкусовых добавок и красителей колбасы вкупе с ароматом прижатого к груди мягкого горячего хлеба просто толкал на то, чтобы это все чуть-чуть попробовать...
Домой были доставлены чуть больше полбатона хлеба и оберточная бумага из-под колбасы. Это притом, что я считался «малоежкой». Мама меня не наказала.
Эх, разучились нарезать... Ушли, ушли мастера вместе со своим временем...

4 КУРС И ВЫПУСК
(продолжение)

Иногда учеба протекала так...
Класс для сампо, отведенный нашему отделу, был построен амфитеатром. Ступеньками. Вход с тылу, за спиной у «камчатки» и далее широкая лесенка вниз, к доске. Обычно селились не больше 2 чел. на парту, а самые нижние, дальние от двери места издалека казались пустыми - на них спали. На четвертом курсе сампо особой популярностью уже не пользовалось, а если бы не немыслимые горы тактики, обрушившейся на нас, то и вовсе было бы заброшено. От обилия тактики же порой сильно съезжала крыша. В описываемый день кто-то (дежурный, поди) возился внизу у доски, подправляя список отлучившихся из класса. Напротив большинства фамилий стояло унылое и однообразное б/о - библиотека, то есть. Если отбросить лишние сущности, б/о равнялось ХЗ. Т.е. обнаружив отсутствие в классе очередного клиента, дежурный плелся к доске и писал что-то вроде «Мутютькин - б/о», попутно исправляя цифирь в строчках «налицо» и «временно отсутствуют». Вяло, сонно.
Кто-то от скуки на черновике, выдранном из тетрадки, нарисовал ОЗ (опознавательные знаки) ВВС СССР, сложил самолетик и запустил вниз. Дежурный повернулся и вяло швырнул тряпкой в самолет. Промазал, разбудил тряпкой кого-то из спящих, те зло запустили тряпкой в дежурного. Аудитория потихоньку зашевелилась.
Сверху метнулась быстро сложенная бумажная «стрела», снизу метнули тряпку и шапку одновременно. Те столкнулись в воздухе. «Тесновато средства ПВО стоят, - бурчал владелец шапки, отряхивая «ракету», - сектора обстрела перекрываются». Воздух наполнялся самолетиками и метательными средствами. «Стой, стой мужики», - крикнул кто-то, - «надо по науке. Внимание, слушай боевой приказ. N-ской эскадрилье, действуя с аэродрома «Задняя парта», NN-надцатого числа, N-ского месяца, днем в простых метеоусловиях осуществить бомбометание объекта противника «Классная доска». Вылет осуществить... в строю «колонна звеньев»... на высоте...». На доске стала появляться тактическая обстановка...
Тут же была образована на средних партах линия фронта с войсковой ПВО (ловят только руками, но руки-то коротки, поэтому на крайняк - бумажными шариками), самолетики поделили на «тяжелые» (сложенные по классической схеме) и «истребители» (в виде плохолетающих растрепанных стрел). На нижних партах была развернута система ПВО типа «Хок», действующая дальнобойными тряпками и шапками, а в районе доски стоял одинокий «Найк-Геркулес» со шваброй. Сверху запускали группы тяжелых транспортников-бомберов, а по пути их пытались сбить руками, шариками, бумажными стрелами, шапками и шваброй. Т.е. войсковой ПВО, истребителями, комплексами ПВО среднего и большого радиуса. Поначалу бомберы не доходили даже до «Найк-Геркулеса», несмотря на то, что «Хоки» сбивали всех, невзирая на ОЗ и силуэты, бОльшей частью - свои же истребители ПВО. Но вот первый бумажный голубь ткнулся носом в стену над доской. «Урра-а-а!!!», - завопил верх класса и удвоил усилия. Ситуации проигрывались все быстрей и быстрей, шапки и самолетики собирались, и все повторялось по новой. Тактические приемы обеих сторон совершенствовались. Бомберы, поменяв формы, применили скоростные прорывы, «Найк-Геркулес» научился подпрыгивать со шваброй, подняв свою высотность. В суматохе отряд бомбовозов не заметил потери одного бойца, который минут через пятнадцать вернулся с кульком. При запуске очередной группы с авиабазы «Задняя парта» вслед в потолок аудитории полетел кулек, который там, наверху, и взорвался густым известковым облаком. «Средства РЭБ», - орал автор изобретения, в то время, как все «средства ПВО» внизу с невнятным матом протирали глаза и отряхивали форму. Весь отряд бомберов стукнулся бумажными носами о противоположную стену возле доски, где стоял ошеломленный, хотя и не пострадавший «Найк-Геркулес». «Йееееесссс!!!», - завопили верхние парты, - «да здравствует комплексное применение средств подавления. Мы ща еще из коридора РУКи (разведывательно-ударные комплексы) в виде швабр и веников притащим....»
- Отставить, - раздался за спинами спокойный голос Пэна. Все замерли с открытыми ртами. С потолка на равномерно покрытую мусором аудиторию оседало белое облако. Ротный, довольно щурясь, ухмылялся в рыжие усы. Немая сцена. Занавес.
***
Ну и о том же по-серьезному. Была по тактике курсовая. Нет, не так, КУРСОВАЯ. Суперкурсовая. Мать-курсовая. Выдавалась карта района, записка с тактической обстановкой, боевой задачей и располагаемыми средствами. Нужно было сначала всю обстановку нанести с соблюдением требований к обозначениям, а потом на основе имеющейся информации принять решение в виде боевого приказа эскадрилье (полку) на выполнение той самой задачи. Ну и составить пояснительную записку с обоснованием принятого решения (с формулами, расчетами, таблицами, графиками и т.п.). В основном, североевропейский ТВД. Реже юга Европы доставались, там попроще. Ну и самым счастливым доставался Китай с его редкими островками ПВО (напомню, речь идет о 91 годе, а инфа еще постарше была). Согласно приказу Главкома расчетная вероятность выполнения боевой задачи должна была составлять 0,95 - 0,97. При этом при парашютном десантировании задача считалась выполненной после завершения сброса (дальше пусть командир десантников считает), при бомбометании (в Китае) - после сброса бомб, а при посадочном - после завершения разгрузки. Мне достался вывоз раненых откуда-то из р-на Дании. Жопа с «двумя П». Т.е. задача считается выполненной только после пересечения рубежа перехвата истребителей при обратном вылете. Плюс маневренность ограничена и по максимальному крену и по перегрузке - ни противоракетного, ни противозенитного маневра толком не выполнишь. Идеальная мишень. Подумал я, порисовал зоны поражения в плане и в разрезе, прикинул на калькуляторе базовые вероятности и потребный наряд сопровождения/прикрытия, и загрустил. При условии прорубания ПВО монстрами типа Ан-12ПП и Ту-16 в варианте постановщика помех (обычно на кафедре Ми-8ППС и ППА «выделяли») мне требовались пара эскадрилий ИБАшников (истребителей-бомбардировщиков) для обработки переднего края и ближайших тылов от всяких Вулканов/Кроталей/Стингеров и пара полков МиГ-23 для отгоняния вражеских истребителей (в условиях был АВАКС, два аэродрома перехватчиков и АУГ - авианосная ударная группа). С такими требованиями по боевому обеспечению шансов сдать курсовую практически не было («А пару ядерных ударов по Германии, молодой человек, вам не нанести?») И я сделал ход конем: проскользнул без мыла в состав рабочей группы, ваявшей программный комплекс для расчета той самой курсовой. Задача вяло перетекала из года в год, ибо преподы, далекие от программирования, не могли внятно поставить задачу (например, как координаты объектов задавать: по широте/долготе и тогда программный блок для пересчета в привычные углы/расстояния прямоугольной сетки ваять, либо сразу развернуть двумерную сетку прямоугольных координат с центром, скажем, в Варшаве). Курсанты же, попытавшись объять необъятное, набивали тысячи строк кода, работавшего кое-как в одной области расчетов, разобраться в которых после выпуска автора уже никто не мог, и следующий курс начинал программирование «с нуля». Я тоже попытался было пойти путем предшественников, но понял тщетность своих усилий. На моё счастье, руководителем проекта назначили молодого и разбирающегося в вычтехнике подполковника-РЭБовца. Я честно признался, что одному такую громаду не поднять и предложил написать один из модулей, максимально упростив для последующей стыковки точки ввода/вывода. Дали мне модуль расчета вероятности преодоления войсковых средств ПВО.
Чем закончилось, не помню, но от курсовой я ускользнул, хотя уровень моих знаний о предмете при попытках математического моделирования поднялся на порядок. Описал все это так подробно, чтобы читатели поняли, что профессия военного летчика гораздо сложнее и многограннее, чем тягание штурвала между включениями автопилота («... и чем они там 4 года занимались?»)
***
Еще одним тихим ужасом для курсантов была медслужба училища. И хотя в ней на каждом шагу попадались приятные люди (тот же Литнаренко), но все перечеркивала личность начальника службы - подполковника Панченко. Что он собой представлял? Да худший образец военного врача-администратора: туповатый, громогласный взяточник. Хамло с немеряным самомнением. Поскольку медкомиссию мы проходили раз в год (и еще через полгода - углубленный медосмотр, т.е. по два посещения медслужбы в год), а самые пристальные комиссии были перед поступлением и перед выпуском, то и очередного знакомства с Панченко было не миновать. Обычно знакомство начиналось с того, что начмед появлялся в коридоре поликлиники или стационара и орал. Орал и строил всех вдоль стенки в одну шеренгу. Под горячую руку могли подвернуться и офицеры до старлея включительно, ибо летный состав связываться с мудилой, чтобы потом доказывать по полгода свою годность к летной работе, не желал. После построения обычно из строя вызывались срочники (ШМАС - школа младших авиационных специалистов (КБ), батальон обеспечения и т.п.) и выгонялись восвояси с напутствием «работать, а не косить по больничкам». Потом наступала очередь офицеров, прапорщиков, которым читалась похабно-матерная лекция о вреде употребления алкоголя и женщин. После чего очередь доходила до нас. Курсантов Панченко ненавидел страшно. Причем чем старше курс, тем лютее, ибо у них меньше было шансов «исправиться» путем отчисления.
- Что, недоумки, - ревел Пан на первокурсников, - вы думаете, что станете летчиками? Будете красивыми, смелыми и все в бабах? Них...я, вы станете как вот эти уроды (тычет пальцем в нас). Лоб в два пальца, мозжечок с ноготок, вечно в поисках опохмела. Будете ко мне бегать запущенный триппер лечить. Потому что ни одна нормальная баба вам не даст. Нормальные бабы любят нормальных мужиков, а не балашовских задротов. Ни один балашовец в главкомы ВВС не выбился, в космонавты - один, и тот спился (это он про Ковалёнка). А ваши мамки сюда КАМАЗами для спонсоров взятки завозят. КАМАЗами!!! Чтоб вас, чмырей, в училище пропустили. Потому что нормальным пацанам здесь места не хватает, все места маменькиными сынками заняты, которых бабушки на КМБ потом ложечкой сквозь забор кормят. Здесь одни недоноски, и чем раньше вы отсюда сбежите, тем лучше для советской авиации. И у вас еще есть шанс облегчить бремя для государства, сдристнув с его шеи. Понятно?! Я спрашиваю, ПОНЯТНО?!!! - брызгал слюнями на ближайшего «минуса» Панченко.
- Так точно, товарищ полковник, - прятал глаза первокурсник.
После этого начиналось любимое развлечение Пана, деление на агнцев и козлищ.
- Вот у тебя родители кто?? - орал он неопытным в общении с Паном минусам.
- Папа полковник, мама...
- Урод ты, понял, выпердыш полковничий? За тебя сколько КАМАЗов в училище пригнали, а?
- Не знаю, ни одного...
- Х...й ты угадал, за тебя не меньше трех пригнали, за меньшее такого урода не пропихнуть, понял?
- А у тебя кто родители?
- Мама - врач, отец летчик...
- А-а-а, еще один позор для ВВС? Папуля сынулю за пять КАМАЗов пропихнул, потому что сам ничего делать не умеет, и ты таким же вырастешь. Знаешь, почему за пять КАМАЗов? Потому что ты еще хуже урод, у тебя папа даже не полковник.
- Он гражданский летчик...
- Значит за 10 КАМАЗов, у этих мешочников вообще денег немеряно. Чего ты сюда приперся? А???!!! Температура?! Иди отсюда нахрен к комбату, симулянт вонючий, и скажешь, что подполковник Панченко тебе 10 суток ареста объявил (в то время курсантов в училище не сажали). Понял? Бегом марш... А ты, выпердыш полковничий, что, особого приглашения ждешь? Бегом следом к комбату. Трое суток ареста.
Подобный диалог с варьированием объемов взяток и суток ареста продолжался возле каждого первокурсника. Мы молчали, безразлично разглядывая потолок, ибо иммунитет на Пана выработали примерно при переходе со второго курса на третий. Он любил орать, но был слишком туп и ленив, чтобы приводить свои угрозы в действие. Все его управление медслужбой сводилось к периодическим набегам в подчиненные подразделения со вставкой пистонов сначала переменному составу (больным, страждущим и убогим), а потом и постоянному - медработникам. Стационар после его набегов пустел на 90%. Правда, вечером все, с утра выписанные с температурой, рвотой, поносом и т.п., возвращались обратно на свои койки, но это уже Панченко не волновало. До следующего набега. Остальное время его не было видно и слышно, видимо, он занимался распределением «КАМАЗов», как минимум половина которых по опыту нашего поступления уходила именно в медслужбу. Медперсонал Пана тоже терпеть не мог, и втихую был с больными заодно. А у старшекурсников еще и противоядие было...
- Ты кто такой? - перешел Пан к нашей группе.
- Курсант Добрынин, товарищ полковник, - безразлично доложил Костик, глядя поверх дурака в плакат «Профилактика желудочно-кишечных инфекций».
- Кто родители?
- Мать - колхозница, отец рабочий.
- А какого хрена ты в училище оказался?
- Повезло, тащ полковник.
- Та-а-ак, а ты?
- Сержант Ярошенко, товарищ полковник, - и Леня привычно тряхнул черным казацким чубом, - отец - слесарь, мать - уборщица.
- Так, мля, еще один пролетарий... а ты?
- Курсант Корнеев, мать - домохозяйка, отец - электрик, - лихо понизил я батю - командира военного госпиталя, подполковника., одновременно рассматривая плакат «СПИД - чума 20 века» с ужасающими «босховскими» картинками.
Во всем отделении родители оказались самого пролетарского происхождения. Пан, с запозданием поняв, что над ним издеваются, проорал: «Все вон отсюда!!!»
- Простите, тащ полковник, - снова тряхнул чубом Леня, - мы по графику медкомиссию проходим.
- Ах, комиссию... Дежурный врач, ко мне.
Из кабинета выскочил спокойный хирург. «Вот эти все, - прорычал начмед, - медкомиссию пройти не должны - они все психически ненормальны». «Есть», - ответил хирург. В строю послышались смешки и Пан, рявкнув что-то непристойное напоследок, хлопнул входной дверью. Хирург задумчиво проводил его глазами: «Слава богу..., следующий проходи».
Занятную байку рассказывал мне Витька Галкин, сломавший ногу на хозработах еще на абитуре и проведший в санчасти все КМБ. Насмотрелся. В очередной приход Пан выстроил всех в коридоре санчасти, начал орать, материться и выяснять происхождение каждого, периодически натыкаясь на солдат (в пижамах-то все одинаковы). Примерно посреди процесса, придя к выводу, что в санчасти при попустительстве медперсонала лежат одни симулянты (впрочем, как всегда), Пан начал визжать: «Всех, всех выписать к чертовой матери сию секунду! Вызвать патруль, нет грузовик из комендатуры! Всех выписать и посадить!! Всех уррродов посадить!! - открывается дверь туалета, выходящая в коридор, и оттуда вываливается на костылях припозднившийся к раздаче слонов парень в пижаме, - И этого хромого тоже!!!» Впрочем, к Витьке за полгода Пан попривык и, убедившись в пролетарскости его московского происхождения, даже здоровался при встрече.
99% мата из речей Панченко я убрал, уж извините.

(продолжение следует)

Гюнта Кук

Разве все дело в лодке? Совсем нет - дело в пьянстве.
В общем, не съели гавайцы Кука - не доели, оставили на завтрак пять килограмм. А все почему? Потому что с местными шутить нельзя.
И ведь приняли капитана на гавайском курорте хорошо: богом какого-то Лона назвали, кормили, поили, но пьянство допустили зря: пьяный иностранный бог - дело чреватое и гиблое для любого санатория. Потому и похоронили череп Кука без челюсти.
И если бы не пил капитан как докер, не проспал бы лодку. Не проспал бы лодку - не поехал на разборки. Где разборки - там пальба и ответка. В общем, ни лодки, ни челюсти. А ведь уже плыл на Камчатку - надо было ему вернуться?! На Камчатке с местными пить даже полезно для организма.
Привожу пример.
Он себя называет Гюнта. Вообще-то, его имя Гюнтер. По-баварски. Только выглядит он как итальянец: недокормленные метр семьдесят семь, тонкие усики над губой, иссиня черные волосы, пузо отсутствует, блондинистого чуба тоже лишен - не баварец. Если бы! Чистейший, натуральнейший Гюнта. Друг-приятель и собутыльник по путешествиям. Он как Кук, а я как Чарльз Кларк, вечно спящий соратник недоеденного.
Что меня больше всего в немцах обольщает? Приспосабливаемость! Вот привез Гюнту во Владивосток. И в первый же вечер с друзьями принес моего баварца к номеру отеля из ресторана: стали дверь открывать - упал. Но на третий день, когда я сам уже плакал водочными слезами бессилия, Гюнта вылез в девять утра из палатки на пляже под Находкой (не помню, зачем мы там оказались), с криком нырнул в почему-то Японское море и подошел к нам, трясущимся в свитерах у костра, с вопросом: «Ну, когда начнем пить?»
Стодвадцатикилограммовый местный туземец, чилим Степа, в котором десять килограмм занимало снаряжение из золота, два дня, не мигая, смотрел на Гюнту, покачивая ножом и мутными от утреннего недопития глазами. Но на третий день Степа воткнул нож в тушенку, повис на шее ушедшего по колено в песок Гюнты и влюбленно выдохнул: «Наш чувак!» За что они и выпили. Мы уехали, Степа остался тихо лежать на пляже. Баварец печально-одобряюще посмотрел в открытое окно машины на тело на песке, отхлебнул пивка из бутылки и сказал: «Ик, я ж забыл его в Мюнхен пригласить. Стэпан - хороший парень, стойкий».
А следующим летом мы полетели на Байкал. Гюнта был настолько счастлив оторваться от своей француженки жены, что мы надрались еще до отлета - на бетонном ограждении автостоянки Шереметьево-1. Странно, что арестовали за пьянство только Гюнту, не обратив внимания на его собутыльника. Я пытался убедить милиционера, что мой друг - не наш и нихтферштейн, после чего Гюнта нарвался на неожиданное «Аусвайс, битте», сник и попытался дать двадцать долларов милиционеру. Именно эта понятливость немца сменила нихтферштейн власти на ферштейн и позволила улететь в Улан-Уде без финансовых потерь.
- Надо же, - бормотал баварец, - а у нас в Мюнхене пить шнапс на улице разрешено...
- А у нас только медведям можно, - ответил я.
В полете Гюнта прижался лбом к иллюминатору и три часа глядел в темноту тревожно поющей под крылом тайги. Мне казалось, что его расстроило общение с властями, но Гюнта наконец отлип от плексигласа, улыбнулся и сказал:
- Фак, мы летим уже два часа, а я не увидел ни одного огонька на земле! Чувствую, эта поездка удастся на славу!
А как иначе - гость ведь. Вечером, уже в Улан-Уде, мы принесли Гюнту из ресторана, поставили у двери гостиницы, и он, конечно же, не дал умереть жанру - упал, свинтившись ногами как водочная пробка на глазах печально глядящей в окно головы товарища Ленина. Между прочим, эта гигантская отрезанная башка вождя на постаменте внесена в книгу рекордов Гиннесса как самая башковитая на свете.
Поэтому утром, подумав рекордно гудящими головами, мы отправились опохмеляться и далее - в магазин, чтобы закупить ящик водки и два ящика пива на троих к предстоящей трехдневной поездке на берег Великого моря. Треть водочного ящика мы выпили по дороге, потому что бурхан...
Бурхан - это святая для бурят традиция, дружно поддержанная русскими алкашами. Проезжающий должен остановиться у дерева, обвешанного ленточками, накрыть поляну на капоте, плеснуть стакан водки духу бурхана, живущему на дереве, и дружно выпить всей путешествующей компанией, включая водителя. Покровитель дерева бережет автомобилистов, пьющих за его здоровье.
Третью остановку на пути к озеру первым заметил Гюнта:
- Бурьхань! - взвизгнул он и бросился искать под деревом пластиковый стаканчик, так как последний мы выбросили во время второго пить-стопа.
Потом баварец стоял по щиколотку в таежной речке, писал, счастливо жмурясь, а после - зачерпывал воду рукой, чтобы утолить адский сушняк.
Вечером мы принесли Гюнту в баню. Он долго спал под хриплые песни, сдобренные баяном, стонущим в руках нашего могучего сибирского хозяина Валеры, но очнулся почему-то на «Волга-Волга, матерь Волга». Не знаю почему, он всегда говорил, что никто из его родственников не воевал на Восточном фронте.
Напевшись, но не напившись, в три часа утра мы сорвали на грядке Валериной дачи белые грибы и поставили их жариться на медленном огне, а сами тем временем побежали купаться в Байкале. Этим мы понизили градус - температура Байкала была всего плюс семь градусов - поэтому тут же упали спать.
Первым с рассветом проснулся Гюнтер от запаха догорающей сковородки, и как всегда, невинно спросил:
- Ну, когда начнем пить?
Это у него адаптация наступила... Пришлось выпить, закусывая углем сгоревших грибов, и собираться на рыбалку - выбирать сети, немыслимо каким способом поставленные с вечера, до бани...
Слава GPS, мы нашли их в утреннем тумане, бросив в ахтерпик всего три скромных омуля, рыбьими глазами похожими на мучителей. Валера выдернул пробку из транцевой доски («Чтобы рыбку освежить!»), дернул шнур «Ямахи», и мы помчались, глядя на поступающую в «Казанку» воду. Почему-то мы поплыли в другую от берега сторону...
Мое гадкое предчувствие смазал Гюнта: от обилия наконец поступающего в рот кислорода, а не водки, он запел скорпионовскую «Ветер перемен». Я поддержал, но Валера почему-то сник, спрятав лицо на груди. Только к концу песни мы поняли, что он сладко спит. Очнувшись под нашим воздействием, гигант-сибиряк осмотрелся и сказал:
- Один хрен - берег вокруг!
И помчал нас в санаторий в соседней бухте, не объяснив причину. Сходу выпрыгнув лодкой на круто засыпанный галькой берег, наш капитан сказал: «Я скоро» и ушел походкой моряка, вернувшегося из очень дальнего плавания.
Через час мы с Гюнтой решили чем-нибудь заняться. Например, вытащить лодку из Великого моря и слить воду, затопившую ее на треть. Вытащить «Казанку» нам удалось минут за тридцать, искупавшись в Байкале по пояс. И тут я поступил как Чарльз Кларк - ушел в соседний лес «по грибы» и заодно - найти чопик для «пробоины» в корме.
Возвращаясь и увидя баварца в окружении четырех заскорузлых аборигенов, я сразу понял, что сегодня что-то случится... Что-то нетривиальное и злободневное...
- Че тут делаете? - спросил наиболее мелкий и поэтому наиболее голосистый.
Старший, судя по самым стоптанным кирзачам и самому затертому ватнику, сделал каменные глаза и рявкнул в его сторону:
- Задрай тифон, базлан!
И обращаясь к нам:
- Кто такие?
Опыт Кука говорит, что, общаясь с аборигенами, надо стоять к ним лицом, улыбаться и быть трезвым. Первые два условия у меня с учением первооткрывателя совпали, но с последним была беда - требовалось еще часов пять праведной жизни. Правда, в отличие от Кука, нас оно спасло - мое опьянение от безысходности ситуации перешло в кураж:
- Чего смотрите на меня благородными бакланами?! Военнопленный это!
- Типа? - удивились местные.
- Немец.
- Че, в натуре немец? - помрачнели от неудачи аборигены.
Я ткнул Гюнту и шепнул по-английски:
- Скажи что-нибудь по-немецки или нам кранты!
Умница Гюнта прищурился и спросил:
- Как тогда, во Владивостоке?
Тогда, во Владивостоке, мой старинный друг, к которому мы приехали в гости, привел к столу сына и сказал:
- Познакомься с дядей Гюнтером и скажи что-нибудь по-немецки.
- Нихт шиссен! - сказал мальчик.
- Нихт шиссен! - крикнул Гюнта местным.
- Та-а-а-к, - протянул вожак аборигенов, - стоять здесь - никуда не уходить!
Скрипя сапогами, туземцы скрылись за горкой.
Ох, как нам не хватало Валеры в тот момент - его гигантское присутствие дало бы нам шанс умереть не позорно, а с достоинством. Во всяком случае, мы так думали, судорожно ища среди сухих тонких веток хоть какой-нибудь порядочный дрын, совсем забыв о веслах в катере. Но Валера, судя по всему, спал на первой найденной в санатории скамейке...
Еще через полчаса раздался звук бронетранспортера, и на пригорок выехала «буханка» изрядно посеревшего цвета. Из нее, конечно же, вышли наши местные... в сопровождении жен и босоногих детей. Вожак нес в руке сумку-сетку с пятью бутылками водки.
- Гюнта, - сказал я вдруг заулыбавшемуся немцу, - это твой Сталинград. Я больше пить не могу!
- Натюрлих! - сказал друг и бросился устанавливать доску-столик на валяющейся рядом рыбацкой лодке.
Потом была грязная пьянка, сдабриваемая хохотом и нихтшиссеном. Переводить им не было смысла - у Гюнтера в который раз наступила адаптация и полный ферштейн с туземцами.
Через час на берегу показался Валера, при виде которого местные, оказавшиеся байкальскими рыбаками, уважительно встали и сказали, что им пора на рыбалку. Не соврали: погрузившись в утлый барказ, они тут же скрылись на просторах Священного моря.
- Ик, хорошие парни, стойкие. Надо было их на Октоберфест пригласить! - умилился Гюнта, падая и порезав большой палец руки о разбитый плексигласовый козырек нашего катера.
Позже вечером мы решили отведать выловленных омулей. Коптить их пришел некий дед, тоже одетый в ватник и сапоги - на Байкале очень консервативная мода. Дед оказался отставным полковником ракетных войск, когда-то отправлявшим Гагариных в космос. Теперь же, на пенсии, он командовал дачным товариществом, совмещая службу с народным целительством и знахарством. Говорят, своим даром он избавил многих окрестных селянок от бесплодия и неуверенности. Теперь этот медведь по-отечески цепко обнимал хрупкое плечо немца, уплетающего божественную рыбу, пропахшую можжевеловым вкусом. Гюнта чмокал от удовольствия, но вдруг ойкнул от впившейся в раненный палец кости.
- Ну-ка, военнопленный, - гаркнул полковник, - что там с пальцем? Так, началось воспаление - будем лечить. Ждать меня здесь!
- Что он задумал? - спросил Гюнта, улыбаясь.
- Операцию будет делать - палец твой купировать. Чоп-чоп! - заржали мы, но осеклись, увидев возвращающегося деда с мачете в руках. Мне почему-то сразу вспомнились Кубинский ракетный кризис и участие наших ракетчиков в нем...
- Ну чо, - сказал полковник, - клади палец на стол. При этом он достал из кармана бинт, положил его рядом и располовинил мощным ударом тесака:
- Ха, буду я еще целый бинт на военнопленного переводить!
Через минуту палец был намазан какой-то вонючей мазью, собственноручно изготовленной дедом, и плотно забинтован.
- До Мюнхена не снимать! - приказал знахарь. - А теперь, Гюнта, пошли со мной!
- Дед, - нахмурился Валера, подозревая засаду, - ты смотри там, нам через полчаса уезжать в аэропорт!
Вернулись они через полтора часа: Гюнта шел, поддерживаемый стальной рукой полковника; одежда немца топорщилась спереди как у Мишки Квакина. Подойдя к нам нетвердой походкой, Гюнтер что-то мыкнул и расстегнул рубашку - оттуда посыпались помидоры и огурцы. Оказывается, добрейший полковник провел немца по всем дворам, где их встречали, накрывали стол, наливали самогон и провожали, засовывая за пазуху гостинцы.
Когда Гюнтер очнулся в самолете, он долго и грустно смотрел в иллюминатор, а потом сказал:
- Гавайцы съели Кука, потому что он был недружелюбный инглиш. Немцы и русские должны быть вместе. Мне очень комфортно здесь - давай слетаем на Чукотку?!
До Чукотки мы с ним пока не добрались, но все впереди.
Приезжай, друг! Мы отнимем у медведей водку, как когда-то отняли пиво у австралийцев в Праге...
Одну минуту - кто-то звонит...
- Гюнта! Как ты там? Кстати, помогла тогда мазь полковника?
- Не поверишь - приехал домой, развязал бинт - рана полностью затянулась! А еще меня в Мюнхене таможенники остановили. Говорят: «Что у вас на пальце?», а я отвечаю: «Получил ранение в Сибири - русский полковник перевязал!» Очень долго ржали, не веря.
Привет вам от Гюнтера.