Последний линкор империи

«Корабли Военно-Морского Флота ни при каких
обстоятельствах не спускают своего флага
перед противником, предпочитая
гибель сдаче врагам Отечества»

(Корабельный устав ВМФ Российской Федерации)

История эта настолько невероятна, насколько же и абсолютно реальна в наш нелегкий век глобальных перемен, развалов государств, смены моральных ценностей и жизненных устоев. Слышал я ее не от третьего лица, а от главного героя лично, хотя и не был с ним знаком до этого, да и встреча наша продолжалась не больше пары часов, и естественно, многое в этой истории, которую я слушал, не веря своим ушам, додумано и расцвечено мной, сознательно и для придания рассказу читаемой формы. Но сами события и их последовательность переданы мной без изменений, которые на самом деле такой истории и не требуются...
В 2003 году мне довелось побывать на Святой Земле, куда за несколько лет до этого эмигрировали из нищающего Севастополя родители моей жены. Так вот, в одну из суббот, когда у всех правоверных иудеев время побездельничать, а попросту шаббат, мои родственники устроили выезд в пустыню, где на большой огороженной территории был разбит настоящий парк с рукотворными реками и озерами, беседками, мангалами, лежаками и прочими принадлежностями для бездумного отдыха и поедания кошерных шашлыков и барбекю. Приехали мы туда довольно большой компанией, ну и после первых трех часов мне стало скучновато в кругу родственников жены, которые только и делали, что обсуждали, как они жили до отъезда, и как живут ныне. Я покинул их и решил пройтись по всей территории, посмотреть, что тут еще есть. Вскоре, проходя мимо ряда магазинчиков расположенных там же, я неожиданно узрел сидящего за столиком мужчину, добросовестно уминающего пиво из банки. А внимание мое он привлек тем, что во-первых, был в тельнике, а во-вторых, в черной флотской пилотке, на которой белой краской был нашлепан знак «Радиационная безопасность», что по кривоватому исполнению говорило о том, что служить он мог только на атомоходах, и нигде более. Вероятно, мой взгляд тоже чем-то отличался от всех остальных, так как мужчина на меня тоже посмотрел, после чего я просто спросил, где же он служил. Он ответил. Я подсел, заказал себе тоже пива, потекла беседа, и, в конце концов я и услышал то, что сейчас постараюсь изложить...
Капитан 3 ранга Гончаров Олег Сергеевич закончил Севастопольское высшее военно-морское инженерное училище в самом начале 80-х годов. Получил распределение в славный град Гаджиево на 667А проект, где и добросовестно дослужился до комдива два, сходил в десяток автономок, а на исходе 80-х списался с плавсостава и ушел дослуживать до пенсии на какой-то ПРЗ, а потом вообще перевелся в Полярный на завод, на какую-то умирающую лодку, уже лет десять ржавевшую там без надежды на светлое будущее. Так бы, наверное, и сидел бы он на этой железке до самого развала Союза, если бы не егоза жена, даже во сне видевшая себя дома у мамы в Севастополе, гуляющей по Графской пристани под звуки духового оркестра. И сам Олег был бы не против этого, если бы не одно. Своей квартиры в Севастополе у них не было. Семья его жены ютилась в трехкомнатной хрущевке в Стрелецкой, где по этим комнатам было распихано шесть тел, начиная от ее родителей, кончая семьей старшего брата жены Олега. Сам Гончаров родом был из-под Твери, где жилищные условия его родителей были еще хуже и куда сам Олег возвращаться категорически не хотел. По простодушности своей Гончаров все еще продолжал наивно верить в свое уже начинавшее разваливаться на тот момент государство, которое пачками издавало законы о защите военнослужащих, а устами государственных мужей обещало в ближайшие годы осчастливить всех нуждающихся собственным жильем. Это и стало камнем преткновения. Офицер хотел тихо досидеть до хороших времен и бесплатной квартиры в Гаджиево, благо, увольнять его никто не собирался, а жена, упершись рогом, требовала его немедленного увольнения в запас и отъезда в солнечный Крым. Причем козырями, которыми манипулировала супруга, являлись дети, которые в ближайшие годы оканчивали школу и, естественно, желали продолжать учебу в ВУЗе, причем не в каком-нибудь, а в Севастопольском приборостроительном институте. Но все же вода камень точит, и в начале 1991 года поседевший от процедуры увольнения в запас Гончаров убыл со всей семьей в Севастополь уже в ранге отставника и пенсионера.
В Севастополе поначалу все складывалось довольно неплохо. Гончаровы сняли полдомика в частном секторе в Стрелецкой за вполне умеренные деньги. Сам пенсионер совершенно случайно устроился в гидрографию, на корабль, принадлежащий военно-морскому ведомству. Дети успешно поступили в институт, и даже жена, не работавшая до того лет пятнадцать, окончив курсы машинописи, устроилась в собес секретарем. Гончарову даже сначала пообещали квартиру, но потом настал август 1991 года, и постепенно все пошло кувырком. В самую первую очередь это коснулось самого Олега, корабль которого был приватизирован украинской стороной нахрапом одним из первых. Олег, не осознававший масштаба перемен, как-то не очень приветливо встретил появление над его пароходиком «жовто-блакитного» стяга, за что и был немедленно уволен с группой таких же несознательных элементов в один день и без выходного пособия. Пенсии и получки жены сразу стало не хватать, и бывший офицер пустился во все тяжкие... Чем только не занимался он в следующие несколько лет, и не перечислишь. Торговал на рынке, пытался открыть табачный киоск, занимался извозом на старенькой «копейке» тестя, потом снова подался на воду, благо, помог полученный еще в гидрографии паспорт моряка. Целый год он мотал на стареньком каботажнике в Стамбул за «кожей и мехом», возя на турецкие рынки «челноков», дурея от нахрапистой наглости соотечественников новой формации и их нравов. Вообще это было шальное, веселое и очень страшное время. Все привычное как-то разом рухнуло, и Олег с изумленным удивлением наблюдал, как бывшие вожаки комсомола превращались в полукриминальных воротил мутноватого бизнеса, чинные бабушки, раньше рядком сидевшие у подъездов, толкали сигареты оптом и в розницу на стихийных рынках, а ровесницы его дочки запросто продавали свои прелести новым хозяевам жизни в районе той же Графской. Сам Олег не то чтобы не вписывался в наступившие времена, а просто не понимал их, а потому относился ко всему происходящему настороженно и с опаской.
А тем временем, пока отставник Гончаров усиленно занимался обеспечением жизнедеятельности семьи, в мировоззрении его супруги происходили очень сильные перемены, которые Олег, попросту прошляпил. Дело в том, что старший брат жены Олега был женат на чистокровной еврейке. Вся ее семья в течение последних пяти лет целенаправленно покидала бывшую родину, держа путь в Израиль, и когда в Крыму из всего своего бывшего многочисленного семейства осталась она одна, нервы девушки не выдержали, и она принялась обрабатывать своего мужа. Он вскоре сдался, и их семья тоже начала ускоренно собираться на Землю Обетованную. И тут в жене Олега проснулась какая-то ничем не мотивированная зависть. Она начала все чаще и чаще высказывать мысль о том, что им тоже следовало бы озаботиться своей судьбой, и тоже покинуть страну, если уж не в Израиль, то хотя бы в Канаду или Испанию на худой конец. На всю эту суету и невнятную агитацию жены Гончаров смотрел посмеиваясь, не принимая всерьез. И очень зря. Во время одного из рейсов Олега в Стамбул она попала на улице в эпицентр разборки рэкетиров со стрельбой, взрывами и горящими машинами и радикально пересмотрела своё до этого еще довольно неуверенное желание покинуть родной Севастополь навсегда. И когда Олег вернулся, то его просто поставили перед выбором: либо он соглашается, либо она подает на развод, и они уезжают без него. Обиднее всего оказалось то, что и сын и дочь поддержали мать во всем, с детской непосредственностью начав уговаривать отца смириться и согласиться на отъезд. Олег пару дней угрюмо напивался на своем пароходике, не появляясь дома. На самом деле он просто не знал, что ответить супруге и детям, потому что уезжать не хотел категорически. Чужая страна с чужим непонятным языком никак не прельщала Олега, да и бросать родителей и всю свою родню в далекой Твери он просто не мог. Но тут подвернулся случай, который, как казалось Олегу, мог все решить. Старый сослуживец Гончарова, уволившийся еще лет десять назад, нашел его и предложил полугодовой контракт инженером- электриком в Сомали, в провинцию с плохо произносимым названием Галмудуг. Электростанцию при каких-то рудниках там строили еще при Советском Союзе, специалистов почти не осталось, а очередная власть, перебив всех оппонентов, решила все-таки заняться экономикой страны, и в первую очередь озаботилась электроэнергетикой. Сослуживец уже успел поработать в Египте, и теперь на него вышли с предложением поехать туда, и если возможно, подыскать еще пару грамотных инженеров, не боящихся трудностей. Срок в полгода казался небольшим, но достаточным, чтобы жена в его отсутствие образумилась, деньги обещали вполне весомые, причем половину сразу, и ехать надо было практически через две недели. А у Олега, как человека часто мотавшегося в Турцию, все необходимые документы были, начиная от паспорта моряка, заканчивая загранпаспортом и даже наличием каких-то прививок, сделанных при подготовке к неудачному рейсу в Анголу. Олег согласился сразу. На удивление жена тоже сразу согласилась подождать с решением еще полгода, хотя Олегу показалось, что решающим аргументом для нее стала сумма, которую ему обещали выплатить. Поэтому он подписал контракт и через десять дней улетел в Африку, в душе понимая, что отъездом этим попросту оттягивал то, что было уже явно неминуемым, хотя слепая надежда на жену, с которой его связывали больше двадцати лет совместной жизни, все же теплилась у него в сердце.
Летели с двумя пересадками. Первая была в Каире, где их группу из шести человек неожиданно разделили. Следующим пунктом оказался Хартум, столица Судана, где он остался один русскоязычный, если не считать пилотов-украинцев. Да и вполне комфортабельный до этого старенький советский «Ан-24» превратился после последней пересадки в древний американский винтовой транспортник времен Второй мировой войны, громыхающий и вздрагивающий даже при сильном порыве ветра. Уже там Олег понял, что с местонахождением будущей работы его попросту надули, а конечное место ему станет известно лишь в последнем пункте. Тем не менее, самолет наполнился шумной толпой иностранцев во главе с голландцем, являвшимся представителем фирмы, нанявшей его, да и всех остальных, судя по всему. Все они были спокойны, без тени страха и сомнений на лице, от чего Олег успокоился и даже начал подремывать на неудобном сиденье.
Часа через три их самолет сбили. Откуда-то снизу, из джунглей, прилетела то ли ракета, то ли еще какая-то хрень, и самолет, вздрогнув и накренившись, начал медленно планировать вниз. Что было поражено, Олег не понял, но самолет не падал, а именно планировал вниз, оставляя за собой в небе темный дымный след, который было видно даже в иллюминаторы. Потом в тех же иллюминаторах ненадолго мелькнуло море, и самолет довольно мягко плюхнулся на землю на какое-то возделанное поле. Все произошло так быстро, что толком никто из пассажиров испугаться так и не успел, и поэтому, когда они вылезли на землю из открывшегося люка, все они радостно улыбались и смеялись до тех пор, пока не оказались окруженными тучей вооруженных негров с лицами, выражающими отнюдь не радостные чувства от встречи, а скорее какое-то с трудом скрываемое плотоядное желание.
Таким макаром отставной офицер флота Олег Гончаров оказался то ли в плену, то ли в рабстве у одной из многочисленных сомалийских национально-освободительных армий, число бойцов которой ограничивалось парой сотен, и по своему укладу она была больше похожа на пиратское береговое братство. «Армия» эта отличалась от всех других, промышлявших в окрестной территории тем, что имела в своем распоряжении кроме обыкновенных моторных лодок несколько довольно мощных катеров, и даже одну небольшую комфортабельную океанскую яхту, видимо, просто ограбленную и отобранную у хозяев. О судьбе самих хозяев яхты оставалось только догадываться. Верховодил всем этим воинством двухметрового роста негр по имени Омар, обвешанный оружием, как новогодняя елка игрушками. Особенно поразило Олега, что самым любимым орудием Омара оказался натуральный маузер времен Гражданской войны, с которым тот не расставался никогда и который постоянно висел у него на боку в деревянной кобуре. Когда пленников рассортировали, оказалось, что французов и американцев поровну, по четверо человек. Еще присутствовали два голландца, два пилота украинца и один русский, то есть сам Олег. Всех, кроме пилотов и Олега, сразу куда-то увели, чтобы, как оказалось потом, потребовать за них выкуп. Больше Олег их не видел. Пилотов через час тоже увели. Самолет бойцы Омара не подбивали, а только воспользовались подвернувшейся оказией, чтобы пленить пассажиров. Главарь же предпочел совершить акт «доброй воли» и самостоятельно вернул пилотов представителям компании. Олега вытащили из хижины через час. Омар, восседавший в неизвестно откуда взявшемся здесь шикарном кожаном офисном кресле, внимательно листал серпасто-молоткастый паспорт Гончарова и рассматривал чудом сохранившиеся несколько фотографий, лежавших в нем. После всего, что Олег испытал за последнее время, он был готов ко всему, но жизнь и тут в очередной раз заставила его изумиться. Омар, оторвав глаза от его документов, неожиданно разразился тирадой на чистейшем русском языке.
- Ну, здравствуй, бля, раздолбай, еб... твою... сука...
Остальную и большую часть фразы составляло виртуозная матерная интерпретация, которую атаман чернокожих революционеров выдал очень смачно и практически без акцента. Справедливости ради надо заметить, что в остальном Омар изъяснялся не так уверенно, но все же понятно, а вот матерился он просто мастерски. Как позже выяснилось, по профессии лидер «армии» - врач-отоларинголог, которого предыдущая власть отправила учиться в Советский Союз, где он добросовестно окончил институт в Симферополе и даже долго стажировался в Симферопольской областной больнице им.Семашко, поправляя крымским жителям искривленные носовые перегородки и удаляя аденоиды. Он успел вернуться на родину до очередного переворота, когда всех учившихся в Союзе новая власть просто вырезала под корень, и бежал, организовав свой личный «народный фронт», с которым уже многие годы занимался банальным грабежом и войнами с конкурентами и с очередными государственными властями. Олегу после приветствия главаря сразу развязали руки, усадили, и по старой русской-африканской традиции налили «чарку» из кокосового ореха с каким-то местным пойлом. Совершенно гадкий на вкус напиток оказался абсолютно убийственным по воздействию на организм, и Гончаров окосел сразу и крепко. Последнее, что он помнил, перед тем как уткнуться носом в песок, была его фотография в офицерской форме, которой Омар крутил перед его носом и силился сказать что-то умное на русском языке.
Проснулся Олег уже не просто пленником, а пленным механиком-рабом той самой яхты, которая покачивалась метрах в ста от берега. Омар, впечатленный увиденной фотографией бравого советского военно-морского офицера на фоне могучих подводных крейсеров, принял волевое решение взять этого спеца себе на службу, естественно, не принимая во внимание желание самого Олега. Доставив того на борт яхты на моторке, Омар вполне понятно объяснил, кто теперь Олег, и еще более доходчиво пояснил, что будет, если он откажется или вздумает бежать. Для этого он еще минут десять матерился, размахивая перед носом Олега доисторическим маузером, при этом весело улыбаясь во все свои тридцать два белоснежных зуба. Потом Олегу выдали капитанскую форму бывшего хозяина яхты, которую еще не успели испортить, заставили переодеться, и с этого момента начался новый этап в жизни Гончарова.
Боевые негры, неграми и оставались, а потому яхта оказалась засранной от кормы до носа всем, чем возможно: начиная от рыбных остатков, заканчивая просто грязными тряпками и даже человеческим калом. Понимая, что за его отказом сразу последует неминуемый расстрел, Олег решил временно затаиться и ждать удобного случая, а потому волей-неволей, но пришлось приступать к работе. Для начала он, пользуясь тем, что Омар, как командир являлся непререкаемым авторитетом среди чернокожих корсаров, выпросил себе в помощь трех человек. Остальных попросил на корабль без надобности не появляться и приступил к уборке и ревизии доставшегося ему хозяйства. Яхта оказалась превосходной, правда, изрядно разграбленной новыми хозяевами, деятельность которых была видна везде, начиная от палубы, где скрутили половину нержавеющих и никелированных поручней, заканчивая каютами, откуда вынесли даже матрасы. Слава богу, до двигателей руки у пиратов пока не дошли, и все свои ходовые качества яхта сохранила. Судно, доставшееся Олегу, было штучной работы и автоматизировано настолько, что им в море мог управлять один человек, что офицер после изучения матчасти понял сразу и поставил себе на заметку. Негры, как понял Гончаров, очень неплохо разбирались в моторах свои катеров, да и вообще в технике, но вот как только дело касалось автоматики, они сразу пасовали, не понимая смысла мигавших лампочек и звуков сигнализации и даже несколько их пугаясь. Истины ради надо заметить, что и сам Гончаров, никогда прежде не управлявший никаким кораблем самостоятельно, сначала путался в незнакомых приборах и механизмах, к тому же снабженных надписями на английском языке, но уже через неделю более или менее освоился, и даже к огромной радости Омара умудрился произвести своего рода швартовные испытания яхты. Радость по поводу этого у бандитов была неописуемой, количество патронов, на радостях выпущенных в небо, не поддавалось исчислению, а количество выпитого местного пойла после завершения испытаний было просто ужасающим. А если учесть и то, что практически все, за исключением Омара и еще нескольких продвинутых пиратов, были законченными наркоманами, то утром яхта была загажена примерно до такого же состояния, что и раньше. Но самое страшное было другое. Утром Гончаров, который в наркотических играх не участвовал, но принуждаемый Омаром вынужден был выхлебать изрядное количество местной «огненной воды», проснулся с болевыми ощущениями груди. Разодрав волевым усилием слипшиеся глаза, он обнаружил себя лежащим на палубе, по пояс обнаженным и с грудью забинтованной грязными тряпками. Сорвав их, он сразу и не понял, что прячется под ними. Вся грудь была залита иссиня черной липкой гадостью, вперемешку с кровью и еще какими-то цветными вкраплениями. Что с ним делали этой ночью, офицер так и не смог вспомнить, но уже через несколько дней, когда опухлость спала, засохшая масса начала отваливаться, на груди обнаружилась татуировка. Воспользовавшись беспомощностью напоенного Олега, и будучи под действием наркотической вседозволенности, бандиты решили выразить свое восхищение белокожим механиком яхты очень своеобразным образом. Среди фотографий, которые Омар вместе с паспортом изъял у Олега, был снимок, на котором его подводный крейсер 667А проекта бурунил волну. С полного одобрения атамана пираты мастерски скопировали эту фотографию на грудь Гончарова, и недолго думая, вытатуировали ее, причем, как и положено настоящим африканцам, в веселеньком цветном изображении. К сожалению, фотография была черно-белой, так что цвета пиратам пришлось додумывать самим. С тех пор на довольно безволосой груди капитана 3 ранга запаса Гончарова сине-красный ракетный подводный крейсер стратегического назначения «К-...», рвался от правого соска к левому, раздвигая зеленовато-желтые воды. С этим пришлось смириться, но с тех пор на таких «дружеских» вечерах, которые Омар проводил очень часто, Олег старался любым образом избежать выпивки, боясь проснуться в следующий раз с изображением паспорта, или, того хуже, всей своей бывшей семьи с тещей вместе на фоне памятника погибшим кораблям в Севастополе на пока еще свободной от рисунков спине.
Потом пираты быстренько вооружили яхту, расставив на корме, носу и по бортам несколько крупнокалиберных пулеметов, среди которых был и наш «Утес», который к неожиданно проснувшейся гордости за родное оружие установили на носу яхты. А потом начались недели непрерывных столкновений и боев. Омар и его компания, получив в свое распоряжение самый крупный и довольно быстроходный корабль на близлежащем побережье, устроили натуральную кровавую баню всем своим конкурентам, безжалостно топя, сжигая и расстреливая плавсредства сопредельных бандформирований. Во время всех этих походов Гончаров находился в рубке рядом с предводителем, прикованный за ногу длинной цепочкой, только и позволяющей передвигаться по помещению, и максимум справить малую нужду за борт, ступив одной ногой на мостик. Справлять малую нужду с борта Олег сначала стеснялся, памятуя флотские традиции, но потом сдался, резонно рассудив, что его мочевой пузырь в данных обстоятельства гораздо важнее кастовых ценностей. У штурвала во время боя стоял сам Омар, а вот все остальное время яхтой рулил Олег, все уверенней и уверенней осваивавший азы управления этим надводным кораблем. На стоянке Омар приставлял к Олегу вооруженного нукера, который следовал за ним как приклеенный - и в машину, и в трюм, и даже до гальюна, правда, уже не пихая стволом в спину, а даже проявляя некое подобие вежливости. В одном из таких набегов в куче добычи, сваленной на борт яхты, Олег совершенно неожиданно для себя обнаружил засаленный и грязный, непонятно каким образом оказавшийся у пиратов Военно-морской флаг Советского Союза. Офицер забрал его себе. На одной из стоянок тщательно выстирал, высушил, и после всего оказалось, что флаг в общем-то совершенно новый, настоящий, просто брошенный кем-то, как уже ненужный символ рухнувшей державы. Флаг Олег припрятал в своей каюте в шконке, подспудно чувствуя, что он ему еще пригодится. После еще одного побоища Гончаров умудрился спереть и спрятать в машинном отделении небольшой никелированный пистолет неизвестной ему модели, явно женский, но зато с полной обоймой и одним патроном в стволе. Постепенно сомалийские «борцы за независимость» прониклись своего рода уважением к пленённому бывшему офицеру. И было за что. Руки у Гончарова росли не из задницы, и матчасть их катеров и флагмана стала работать как часы. Сам же Олег, выжидая момент для побега, вел себя на редкость смирно, постоянно уделяя огромное внимание ходовым механизмам их флотилии, а особенно флагманской яхты. Его уже не шпыняли за спиной Омара, как в первые дни, когда каждый старался залепить ему прикладом в спину, а все чаще хохоча, хлопали по спине, угощали фруктами, сигаретами, что по большому счету напоминало отношение скорее к ручной обезьянке, чем к человеку. Но затаившийся Гончаров был рад и этому, старательно и планово подготавливая себя к побегу, у которого могло быть всего два исхода: либо удачный, либо смертельный. Через полгода такой жизни Олег уже был полностью готов осуществить свой замысел. Мешало только одно. Он не знал, куда ему плыть. Никаких карт у пиратов не было просто по определению, а если они и были где-то, то ими никто не пользовался. Далеко в море они не выходили, ограничиваясь только расстоянием, с которого была видна береговая полоса, а потому в них не нуждались. Воевали они только с себе подобными «революционерами», которым такая роскошь как карты тоже была ни к чему, а поэтому Олегу оставалось лишь пожевывать бананы и терпеливо ждать оказии, которой в итоге, он так и не дождался...

(продолжение следует)

Челобитная

Солдат был маленький. Нет, не то чтобы совсем - минимальный армейский порог роста в полтора метра он без проблем одолевал. Но телосложение его было бы правильнее назвать теловычитанием, а потому весил Солдат мало. Меньше 50 кг, причем заметно меньше. Зато он был умный. За плечами технарь, неудачная попытка поступления в престижный ВУЗ - по армейским понятиям просто титан мысли. Такое сочетание ТТХ, или тактико-технических характеристик, во время службы в учебной части ВВ МВД СССР привело к определенным, и можно сказать, удачным последствиям. Во-первых, он был отличником боевой и политической, комсоргом взвода и правой рукой сержанта-«замка». Ну, и лейтенанта-взводного тоже. Во-вторых, несмотря на то, что учился он на собаковода, а срок обучения уже подходил к концу, он еще ни разу не бегал в дресскостюме - т.е. таком тяжеленном ватном скафандре, на котором отрабатываются приемы задержания человека служебной собакой. В последнем, наверняка, сыграло роль также и то, что его собственная собака на задержание ходила классически, точнее даже - образцово-показательно: прыжок на правую руку задерживаемого, рывок вниз и вперед, отчего бегущий человек совершал кувырок через голову, и затем удержание лежащего человека за горло. Но из всей роты она такая была одна. Большинство прочих собак просто хватали убегающего за задницу и начинали трепать край куртки дресскостюма. Как и наш второй герой - Собак.
Собак был большой. Ну, не то чтобы великан, хотя до метра в холке ему недоставало лишь малости. Но несмотря на значительный рост, лапы его казались непропорционально короткими, настолько внушительным было бочкообразное туловище. Бурый окрас и стать придавали бы зверю сходство с медведем, если бы не голова, больше всего напоминавшая бензобак от мотоцикла ИЖ-Планета с приваренной спереди банкой из-под сгущенки. Несмотря на значительный размер головы, мозгов в ней было столько же, сколько и в бензобаке-прототипе. Поэтому команд Собак не знал ни одной, кроме команды «Вперед», да и то потому, что она всегда сопровождалась увесистым пинком под зад. Вообще же из-за своей непропорциональности, угловатости и неуклюжести, Собак выглядел грубо вытесанной заготовкой для лучшего друга Буратино. А поскольку Буратины на вооружение Внутренних Войск еще не поступили, то маялся с этим чудом природы обычный человек с «говорящей» белорусской фамилией Невдах. Не знаю, как бы справился с Собаком другой вожатый, но Невдах был силен и не слишком умен, а потому и не пытался чему-либо научить своего подопечного. Применив житейский здравый смысл, заменявший ему интеллект, он пришел ко вполне разумному выводу: раз Собак мотает в учебке уже 5 срок, значит уже 5 человек, и возможно, более умных, до него пытались, и ничего не смогли. А потому и ему, Невдаху, тут ловить нечего. И он просто заменял все команды единственной отработанной «Вперед» с пинком.
Н-да. Однако ж здоровый солдатский пофигизм был начисто чужд нашим офицерам. Понимая, что без отработки задержания по схеме, хотя бы отдаленно напоминающей классическую, собаки экзамен не сдадут, а значит следующий сезон им опять маяться с теми же собаками, отцы-командиры приняли решение бороться с хватанием за задницу. Для этого к дресскостюму на пояс был ротными умельцами присобачен здоровый такой лист фанеры, полностью закрывающий пятую точку и ноги. А в правой руке тот несчастный, которому выпадет доля бегать в этом супер-костюме, должен был держать ветку. Ею предварительно нужно было отлупить удерживаемого вожатым пса по морде, дабы разозлить и привлечь внимание именно к правой руке.
Думаю, читатель уже догадался, кто именно стал «жертвой», засунутой отцами-командирами в модифицированный дресскостюм? Конечно, тот самый махонький-щупленький комсорг, с которого и начался этот рассказ. Ведь такое ответственное дело нужно поручать самому доверенному человеку, да и собака его не нуждалась в намечаемом переучивании. Вот так удача неожиданно и поворачивается к человеку спиной, причем с притороченным пониже ее листом фанеры...
День был достаточно пасмурный. На душе у Солдата скребли кошки, по спине текли струйки пота. Перед ним стоял Невдах, уперев расставленные пошире ноги в землю и натянув поводок Собака. Собак пока относился к происходящему индифферентно, потому что жратвы в поле зрения не наблюдалось, а суки были благоразумно из этого поля зрения удалены. Обычно у всех псов в процессе обучения вырабатывается стойкая реакция на дресскостюм, и они начинают лаять и кидаться лишь только при его виде. Но Собак был идеально спокоен - в его пустой башке не закрепился даже такой рефлекс. Ну стоит перед ним какая-то фигура с веточкой, и пусть себе стоит, и фиг с ней. Хотя хвост напрячь не мешает, вдруг хозяин даст команду?
Однако вместо этого фигура, а точнее - Солдат, подбадриваемый криками офицеров, как-то бочком подобрался вплотную к Собаку и весьма интеллигентным жестом отхлестал его веточкой по морде. Реакция животного была ровно такой же, как у верзилы-гопника, получившего пощечину от заморыша в очках и шляпе - Собак опупел. Вряд ли ему было больно, но неожиданность... да и вообще - что вы хотели этим сказать??? Между тем Солдат уже успел отбежать на положенное расстояние, и зверя вывела из размышлений команда «Вперед!». То ли расслабленный в задумчивости хвост недостаточно самортизировал удар, то ли Невдах рассчитывал сразу придать подопечному ускорение, необходимое для полета к правой руке Солдата, а может просто вложил в свою «команду» все то непечатное, чем начинили его отцы-командиры перед занятиями - но скорость, которую развил Собак, была просто потрясающей. Бурой молнией сверкнул он над поляной, а затем, как и положено после молнии, раздался гром: все еще поглощенный мыслями о веткой по морде, пес не только что не стал прыгать на руку, он забыл даже схватить зубами за задницу, и просто со всей дури врезался башкой в лист фанеры. Это был настоящий гром, я нисколько не преувеличиваю, а сомневающиеся могут поставить дома простой эксперимент, для которого необходимы только фанера и пустой бензобак от мотоцикла. Кстати, мне бы запатентовать технологию, да продать потом звуковикам на киностудию, эххх...
Если бы все произошедшее потом показать в замедленной съемке, то мы наверняка бы увидели, как взлетает в воздух на свой фанерке Солдат, смешно дрыгая конечностями, как он приземляется на спину Собака, и судорожно сцепляет руки на шее пса... Но все это произошло так быстро, что мы увидели уже только результат - человек в дресскостюме на спине зверя, причем разница в весе у них была такая, что пес даже не сильно замедлил бег. А потом раздался душераздирающий и леденящий кровь вопль «Стоять, бляхха-муха!», и Собак... встал, как вкопанный. «Кто кричал?» - спрашивал потрясенный взводный, пока мы отцепляли полубессознательного Солдата и выковыривали его из дресскостюма. Долго никто не мог поверить, что столько децибел таилось в этом тщедушном теле, но метод исключения дал вполне однозначный результат - кричал Солдат. И если вопль его произвел такое впечатление на нас, стоявших поодаль, то можете себе представить, как он подействовал на Собака, которому он пришелся прямо в его маленькие несуразные ушки, причем почти сразу после ушиба об лист фанеры? Немудрено, что он остановился, хотя вряд ли понял смысл. Но зато! Зато с тех пор при задержании он всегда прыгал на спину, что считалось вполне достойным троечки результатом, а «Стоять, бляха-муха!» стало его второй командой! И вот с таким нехитрым багажом из двух команд он умудрился в итоге все-таки сдать экзамен, и уехать с Невдахом охранять зону...

Сколько веревочке не виться...

(История реальная. Имена и фамилии изменены по этическим причинам. Для Прокуратуры, СБ и ФСБ история вымышленная).

Преамбула
В один из декабрьских предновогодних дней красивая девушка решила посвятить законный выходной шопингу. На носу Новый год, но еще не решен вопрос: каким нарядом удивить коллег на корпоративе. Нет, от недостатка нарядов куколка не страдала, но недавно ей на день рождения ее дорогой и обеспеченный папа, владеющий небольшой сетью аптек, преподнес подарок - золотой гарнитур, состоящий из колечка, сережек и кулончика с цепочкой, инкрустированный сапфирами. Вот под него она и хотела подобрать что-то достойное. Измучив продавщиц и порадовав себя, через час довольная собой и покупками она выходила из бутика. У выхода на нее налетело что-то большое и довольно сильно толкнуло, сумки упали на пол.
- Ой, девушка, ради Бога извините, - раздался рядом с ней бархатный мужской бас, - Как же я так!!! Вот незадача, сейчас я вам помогу!
Собираясь отчитать нахала, девушка подняла глаза и застыла. Перед ней стоял красавец, этакий мачо с голубыми глазами. Его обворожительная улыбка, великолепная одежда (не Китай), атлетическая фигура и аромат дорогого парфюма дали команду ее девичьему мозгу перезагрузиться, а мышцам лица изобразить соблазнительную улыбку. «Какой самец» - подумала девчушка, а вслух произнесла:
- Да, ничего страшного сама виновата.
- Вот возьмите, пожалуйста, - произнес мачо, протягивая пакеты. Меня, кстати, Владимиром зовут. Извините еще раз!
- Ангелина, - представилась девушка.
- Коль так получилось, разрешите помочь донести Вам вещи?
- Но если только до машины..., - слегка улыбнулась красавица, передавая покупки новому знакомому.
- Указывайте путь, мадмуазель, - сделав поклон, произнес Владимир, галантно пропуская спутницу вперед.
Поставив сумки в багажник «Гольфа» галантный кавалер, смутившись потупил глаза и спросил:
- Простите, Ангелина, Вы не могли бы меня обождать ровно 2 минуты. Только не уезжайте, пожалуйста, - сделал грустные глаза Владимир.
- Да, конечно...
- Тогда, один момент, я быстро.
Самец убежал, а Ангелина села в машину, запустила двигатель и стала фантазировать, мучаясь вопросом: «Что будет дальше?» Её мысли были прерваны открывающейся дверью со стороны пассажира. На сиденье лег огромный букет алых роз.
- Ангелина, это Вам, - произнес Владимир, - Маленькое извинение за инцидент в магазине. А большое извинение я предлагаю преподнести сегодня вечером - приглашаю Вас в ресторан. Вы согласны?
- Ну... Хорошо, а в какой.
- Это будет сюрприз. Как нам с Вами состыковаться?
- Вот мой телефон, - сказала Ангелина и протянула красавчику визитку, - Позвоните в пять.
- До вечера, - ответила мечта сексуальных грез Ангелины, смотря в след удаляющемуся авто.
«Столярова Ангелина Сергеевна... старший менеджер отдела.... телефон...» пробежал глазами по визитке Владимир и направился в сторону метро.


Амбула
- Гибкий прут для наказания. Пять букв? - спросил мой напарник и опер Олег Носов, оставшийся сегодня со мной на суточном дежурстве по причине приезда заботливой мамы к нему в гости и разгадывавший в настоящий момент кроссворд.
Покрутив карандашом в ухе, коллега по слогам изрек:
- ПАЛ-КА! Подходит.
- Розга, - разочаровал я друга и перевернулся на диване на другой бок.
Сутки сегодня шли неплохо. Заявителей практически не было. Совершено три преступления - два раскрыты по горячим следам. Это кража дорогого мобильного телефона в близлежащей школе у учительницы и бытовое убийство: сожитель радикально и навечно отучил свою вторую половину от пагубной привычки опохмеляться в одну глотку.
Я посмотрел на часы. Три ночи. В желудке заурчало.
- Олег, жрать хочется, - не открывая век, констатировал я, - Может пиццу закажем?
- А мамка, наверное, пирожков напекла, - ответил мой друг.
- Ну, сгонял бы и привез. Рядом ведь живешь. Все равно старушка спит.
Нет, не подумайте ничего плохого. Олег очень любил свою маму. Просто раз в месяц она приезжала в его холостяцкую квартиру из подмосковного города Солнечногорска и начинала наводить генеральную уборку. Все бы хорошо, но любые ее телодвижения с тряпкой, шваброй, утюгом и тестом комментировались фразами такого рода, как: «когда же ты, кобель, женишься» и «я хочу внуков». Такого психологического прессинга тонкая натура Олега не выдерживала, и он под любым предлогом сваливал «по делам».
- А чё, можно, - посмотрев на часы, сказал Носов, и, взяв ключи от машины, пошел к двери, - Заваривай чай, Саныч.
Через полчаса коллега ввалился в кабинет с огромным пакетом. Мой нос сразу учуял аромат капусты и картошки. Слюни сами собой заполнили рот. Эти ароматы учуял и эксперт-криминалист Шишкин, писавший в соседнем кабинете курсовую работу по философии для своей супруги, учащейся на первом курсе заочного факультета. Втроем мы браво уработали все пироги и закурили.
Неожиданно затренькал телефон внутренней связи. Это из дежурки.
- Селиверстов, слушаю, - ответил я.
- Квартирный разбой, адрес...., берите Шишкина и вперед. Кинолог в машине, - голосом легендарного Левитана выдал информацию оперативный дежурный.
- Покушали, а теперь можно и погорбатиться, - вынес я вердикт и добавил, - Поехали. Квартирный разбой. Все молча встали, потушили в пепельнице окурки и вышли из кабинета. На часах начало пятого.
На месте происшествия, то есть в квартире, кроме симпатичной потерпевшей и участкового Юры Прохорова никого не было. Оставив девицу в комнате вместе с кинологом и Шишкиным, мы с околоточным вышли на кухню.
- Рассказывай, - обратился Носов к участковому.
- Значится так, - начал рассказ Юра, - Сия молодая особа имела честь познакомиться сегодня, вернее вчера, в магазине с кавалером. По ее описанию Клуни и Ди Каприо в одном флаконе. Вечером свидание, ресторан, целование ручек, секс, потом душ, а потом...
- Опять секс? - удивился Носов.
- Нет. Пока удовлетворенная девушка в неге томилась в постели, ее ухажер тихо открыл входную дверь и впустил в квартиру подельника. Карлика.
- Какого нах#й карлика? Ты чего, Гарри Поттер, пил сегодня? Ты еще скажи, что в окно добрая фея с ПЗРК влетела? - ёрничал Носов.
- Подожди, Олег. Ну и..., - я попросил Прохорова продолжить занимательное повествование.
- Вот. Недавний любовник направил на нее ствол, а карлик...
- Изнасиловал девицу..., - подвел итог напарник.
- Б@я, Олег, за#бал, - взбесился я, - Не успокоишься - пойдешь поквартирный обход делать.
- Карлик... Ну, мужик ростом не больше 140 см., - флегматично продолжал участковый, - связал потерпевшую по рукам и ногам скотчем. В рот запихали кляп и приступили, собственно, к поиску и собиранию всего ценного. На всё про всё у них ушло 15 минут.
- Много взяли?
- Все драгоценные цацки и 14000 долларов США.
- А машину?
- Нет, ключи на полке возле ложа любви.
- Хитрые, суки, - прошипел Олег, - От тачки не так уж легко избавиться.
- А кто милицию вызвал, если она связанная была? - спросил я.
- Б#я, проще пареной репы, - засмеялся Прохоров, - Как только подонки ушли, девица скатилась с кровати, доползла до музыкального центра и носом врубила дискотеку на весь дом. А по вызову соседей пришел я. Дверь оказалась открытой.
- Все ясно, спасибо, Юрок. Можешь идти отдыхать. Мы здесь сами, - пожал я руку участковому и направился в комнату.
Потерпевшая с отрешенным взглядом сидела в кресле, укутавшись в махровый халат. Мне показалось, что она грустила не по похищенным ценностям - рухнула, разбилась, как хрустальная ваза её мечта о принце на белом коне. Мне эту девчонку было по-человечески жалко. Кстати, она, действительно, была очень красива. Это отметил и мой циничный друг и ловелас Носов - он стоял, как истукан не шелохнувшись. Ее красота поразила его до самых пяток.
Я посмотрел на Шишкина. Тот жестом дал понять, что не одного отпечатка пальцев нет, все затёрто. Вернувшийся кинолог с запыхавшимся псом сообщил, что след довел лишь до трансформаторной будки, где, вероятнее всего, у злодеев стояла машина.
- Ангелина Сергеевна, - тихо обратился я к потерпевшей, - Разрешите представиться, старший оперуполномоченный уголовного розыска Селиверстов Александр Александрович. Вы в состоянии говорить? Может, «скорую» вызвать?
- Не надо, - также тихо ответила она, - Я в норме... Почти.
- Вы сможете описать преступников и помочь нам составить их композиционный портрет. Фоторобот по-обывательски.
- Да, конечно.
- Тогда вам нужно проехать с нами. Тем более что у нас с коллегой есть к вам несколько дополнительных вопросов.
Через час мы сидели в кабинете Шишкина, где со слов Ангелины Сергеевны составлялся фоторобот разбойников. Спустя некоторое время на мой стол легли две композиции. Изображение лица на одной, действительно, напоминало физиономию голливудской кинозвезды, а вот харя на второй более походила на морду летучей мыши.
- Извините, Ангелина Сергеевна, а может вы еще что-нибудь заметили? - аккуратно поинтересовался я, тактично намекая на тот факт, что она видела преступника обнаженным.
Слегка покраснев, потерпевшая сообщила:
- Во-первых, на шее у него был довольно большой шрам. А во-вторых, у него на теле татуировки были. На левой груди тигр с раскрытой пастью, а на правой череп в колпаке Арлекина. И еще... в районе лобка... написано «Бой нам только снится».
«Это уже что-то» - подумал я. Судя по тому, как Олег с серьезным видом вылетел из кабинета, я понял, что Носов почуял добычу.
- Спасибо вам, Ангелина Сергеевна за помощь, - обратился я к уже немного успокоившейся девушке, - И пройдите на второй этаж в кабинет N 27. Там вас ждет следователь, которому вы все расскажете, но уже под протокол.
- Скажите, Александр, а когда вы его поймаете, можно мне посмотреть ему в глаза?
- Не можно, а нужно. Вам ведь его опознавать. До встречи. Главное - живы и здоровы. Удачи.
Так, территория с Носовым наша - значит, об отдыхе можно забыть. Всё! Понеслась душа в рай. Усталости как и не бывало. Задания агентуре, справочные звонки и прочая оперская мутотень. Не прошло и часа, как в кабинет вбежал Олег:
- По Москве за этот месяц это четвертый случай, - скороговоркой затрещал коллега, - Но есть одно «НО».
- Не томи...
- Во всех трех случаях терпилы были замужем, - азартно продолжал Олег, - И потому через пару часов заявления забирали, т.е. уголовных дел нет и всё находится на уровне оперативной информации.
- Стоп, Олежек! Погоди! - остановил я его пламенную речь и набрал номер телефона следователя, допрашивавшего до сих пор бедную Ангелину Сергеевну.
- Караваев? Это Селиверстов, потерпевшая у тебя? Дай ей трубочку. Ангелина Сергеевна, скажите, а в момент знакомства с этим Владимиром у вас на правой руке кольцо было? А какое? Я так и знал. Нет, ничего, спасибо.
- Ну? - торопил меня с ответом Носов.
- Было!!! Похоже на обручальное, но с маленькими камешками.
- Ясно. Эти, суки, охотятся за женщинами, пожелавшими наставить рога мужьям.
- Ладно, поехали на Петровку. Нужен совет старых и мудрых товарищей.

Два месяца честно, практически без выходных мы отрабатывали это дело. Использовали все, что можно. Искали там, где и не следовало искать. Наша агентура выла. Но все безрезультатно. Серии прекратились. «Висяк» - он и в Арктике «висяк». Но нет худа без добра. Мой напарничек «для уточнения деталей преступления» сначала раз в неделю навещал Ангелину Сергеевну, через месяц под тем же предлогом раз в два дня, а в июне, в аккурат после вечерней оперативки, когда мы разлили чай по чашкам, он вытащил из сумки бутылку хорошего коньяка и вручил мне конвертик в виде сердечка. Мысля, написанная женским почерком, гласила: «Александр! С большой радостью приглашаем Вас на торжество нашего бракосочетания, которое состоится XX июля. С уважением, Ангелина и Олег». Кривым почерком напарника было дописано: «Меньше 100$ в конверт не класть».
- Ну что же, Олег, поздравляю, - порадовался я за коллегу и подумал о том, в каком экстазе находится его мать, - Дай Бог всего и главное счастья!
- Знаешь, Саня, - после пары рюмок серьезно сказал мой друг, - А я ведь ее с первого взгляда тогда полюбил. Хоть она сидела в махровом халате.
Мы оба рассмеялись и выпили еще по одной.
Отгуляли свадьбу. Прошел год. Олег с помощью связей тестя перевелся в Главк. Я продолжал топтать землю. По каким-то служебным делам меня занесло в оперчасть СИЗО N 48/2, в народе более известного как «Бутырка». Решив все вопросы и пообедав, я направился к выходу. В коридоре следственного корпуса* я встретил моего хорошего приятеля, старшего следователя по особо важным делам отдела по расследованию дорожно-транспортных преступлений Юзофа Фабрикуса.
- Юзя! Хитит твоего Одина! - обрадовался я, - Ты ли это, старый викинг! Какими судьбами ты, обедающий только в лучших ресторанах Москвы, оказался в этих екатерининских казематах?
- Саня!!! - обрадовался следак, - Сколько же мы с тобой не виделись? Года два? Больше?
- Да х#й его знает, - обнял я товарища, - Пошли по сотке шлёпнем.
- Я бы с удовольствием, но не могу, - сказал и погрустнел Юзоф.
- В чём дело?
- Понимаешь, Саня, у меня окончательное предъявление обвинения, а доказухи нет. Обвиняемый, ссылаясь на статью 51 Конституции РФ молчит, а его адвокат вола за хвост тянет. Бабки отрабатывает. У меня срока осталась неделя. А еще ознакомление со всеми материалами дела. Короче, жопа!
- А что за дело?
- Эта гнида два месяца назад в хлам пьяная на пешеходе в Строгине на «Митсубиси» сбила троих людей - мать и ее двух дочек. Девочек в морг, а женщина инвалид. И по позвоночнику, и на голову. Зараз детей потерять. Этот-то сразу с места происшествия скрылся, машину за МКАД бросил, обеспечил алиби и заявил об угоне. Короче, банально и просто. Еще, сука, 5000 баксов пытался всунуть. Мразь!
- Извините, Юзоф Вильгельмович, - из приоткрытой двери высунулось лощенное лицо адвоката, - Мы с моим клиентом обговорили наши позиции и хотим сообщить, что отказываемся от данной редакции представленного вами обвинения.
В приоткрытую дверь кабинета я увидел вальяжно сидящего и курящего на стуле молодого человека приятной наружности в белых спортивных штанах и черной майке. Я еще подумал, что если бы ему нацепить очки в позолоченной оправе, то точно банкир в пятом поколении.
- Ладно, Юзоф, - недипломатично прервал я речь «бандитского» адвоката, - Звони.
- Бывай, Саня, - похлопал меня по плечу честный следователь и скрылся за дверью кабинета.
Я пошел по «взлетке» коридора. Что-то меня терзало. Что? Что?? Что??? ЁБТЫТЬ!!! Меня обожгло. ВНЕШНОСТЬ! БОЛЬШОЙ ШРАМ НА ШЕЕ! ФРАГМЕНТЫ ТАТУИРОВОК!!! НА ПРАВОЙ ВИДЕН ЧЕРЕП В КОЛПАКЕ ШУТА!!! СОВПАДЕНИЕ? ВОЗМОЖНО. НАЗАД!!! БЕГОМ!!!
Без стука, «простите» и «разрешите» я ворвался в кабинет, представился и обратился к следователю:
- Юзоф Вильгельмович, я бы, как сотрудник уголовного розыска хотел задать несколько вопросов вашему обвиняемому тет-а-тет. Вы против?
- Да нет, - махнул рукой Юзоф.
- Я против!!! - заверещал адвокат, - Только при мне!
- А вы? Согласны? Вам же нечего бояться. Ведь бой нам только снится, - обратился я к молодому человеку, улыбнулся и указал пальцем в сторону его паха.
Преступник побледнел и попросил следователя и адвоката остаться со мной наедине.
Как только за нами закрылась дверь, я подошел к этому подонку и силой оттянул майку. Так и есть. Тигр и череп в колпаке Арлекина. Плюс голубые глаза и внешность киногероя.
- У тебя пять минут на раздумье, - спокойно проговорил я, - Или идешь в сознанку за ДТП и подписываешься под всем, что тебе предоставит следак, или за серию разбоев на баб с коротышкой в группе. А это больше, чем ты думаешь. Время пошло.
Я посмотрел на часы и вышел из кабинета. Юзов и адвокат, разглядывавшие План эвакуации персонала в случае пожара, недоуменно посмотрели на меня.
- Господа процессуалисты, не мешайте будущему ЗеКа решать свою судьбу.
Я зашел в туалет и втихаря** из запрятанного в носок мобильного телефона позвонил Носову. Объяснил что к чему. Минуту друг молчал.
- Саня, не будем ворошить старое. Ангелина на 5 месяце. Я доверяю тебе. Сделай красиво.
- Хорошо, Олег! Я все понял. Привет жене.
Я вернулся в кабинет. И куда девалась только эта молодцеватая спесь доморощенного негодяя.
- Ну и? - строго спросил я бледного как поганка сучонка.
- Я согласен взять на себя ДТП со всеми вытекающими из него последствиями. Готов материально загладить причиненный вред. В тот день за рулем был я. Сбил я..., я готов...
- Вот это сейчас, - прервал я исповедь убийцы детей, - ты и сообщишь в присутствии трех лиц, в том числе и своего адвоката. И все подпишешь. И не дай тебе Бог отказаться от своих слов в суде.
- Я знал, что татуировки меня погубят, - вслед мне шепотом проговорил Владимир.
Я вышел из кабинета. Честно говоря, руки предательски тряслись.
- Прошу вас, - сделал я жест в направление двери, - Проходите. Гражданин обвиняемый хочет дать признательные показания. Товарищ следователь, я жду вас на улице.
Через час мы с Юзофом сидели в самой лучшей в Москве «Чебуречной» на Сухаревке (она до сих пор готовит лучшие чебуреки в Москве) и пили горькую.
- Саня, а как ты эту суку убедил?
- Юзик, а давай лучше помянем тех девочек, которые погибли под колесами этого ублюдка.
Не чокаясь, мы подняли стаканы и выпили.


PS. По приговору суда эта гнида получила 7 лет. А разбой, возможно бы, развалился бы еще на стадии предварительного следствия.

* - кабинеты, где осуществляются встречи обвиняемых со следователями и адвокатами.
** - средства связи в СИЗО сдаются на хранение.

Дик и Дембель

Дик - это очень большой дворняг. Лохматый, в исполнении "под овчарку" и, как любая армейская псина, веселый и заласканный донельзя.
Жил Дик на позиции, никогда ее не покидал, ночью помогал часовым караулить, а днем принимал активнейшее участие в боевой работе. Правда посты заправок "Г" и "О" обходил десятой дорогой.
Умный пес.
Но был у Дика свой пунктик. Пес совершенно не переносил присутствия на своей территории посторонних животных. Сморщенный нос, пена на зубах, низкое горловое рычание или скорее рокот.
Окрестные кошки и собаки даже помыслить не могли о визите на позицию. Под клыками Дика полегли несколько лис, пара куниц, барсук и даже, невесть откуда взявшаяся, норка.
Крысы учету не поддавались. Окрестные вороны при появлении Дика старались каркать потише.
Как-то после обеда офицеры сидели в курилке. Дик наворачивал свое любимое блюдо, пшенную кашу, сваренную со шкурками от сала. Между прочим, специально для него приготовленную поваром Тягнибоком. И вдруг из близжайших кустов вышел крохотный и худой рыжий котенок, прошел под Диком и сунул морду в миску. Дик перестал чавкать. У всех перехватило дыхание. Все понимали, что сейчас произойдет, и понимали, что ничего уже сделать нельзя.
Но случилось совсем неожиданное. Дик медленно опустился на живот, так что котенок оказался у него между передними лапами, лизнул котенка и положил башку на правую лапу. Котенок, не вынимая мордочки из миски, задрал куцый хвостик и привалился боком к Диковой щеке.
Котенку было присвоена кличка, естественно, Дембель, и он был поставлен на котловое довольствие.
Дик и Дембель не разлучались почти никогда. Вместе они представляли собой весьма трогательную и смешную картину. Впереди, гордо задрав хвост, шествует яркий как огонек, рыжий до оранжевости, маленький Дембель, а сзади огромный, пыльно-серый, улыбающийся Дик.
Где-то через пару месяцев, раздраженно швырнув на стол курилки фуражку, генерал - проверяющий из штаба армии разносил командира дивизиона.
На простом и понятном русском языке генерал сообщал командиру, что он, генерал, будет писать рапорт в финансовое управление министерства Обороны на предмет прекращения выдачи командиру денежного довольствия. Тех зарплат, которые командир получает от НАТО, ЦРУ и Пентагона, командиру вполне должно хватать на жизнь. К тому же, судя по состоянию дел на дивизионе, в каждой из этих организаций командир получает минимум полторы ставки.
Но вот, он, генерал, получает только одну, в родной Советской Армии и поэтому...
Тут генерал повернулся к столу и увидел Дембеля, уютно устроившегося внутри генеральской фуражки. Генерал протянул руку и Дембель, вывернувшись на спину, потянулся лапками с растопыренными пальцами и громко замурчал. Погладив теплый кошачий животик, генерал отмяк душой, перестал воспитывать командира во все дыхательные и пихательные, и с непостижимой скоростью заглотив "на посошок" 0,5 коньяку, убыл без последствий для дивизиона.
На вечернем разводе командир мрачно заметил, что если б найти еще пару таких котов для укомплектования трех восьмичасовых смен, то всех остальных можно с чистой совестью гнать в шею. Кроме, понятно, начальника столовой. Никаким котам, сколько б их не было, нипочем столько не украсть.
Прошел примерно год. В конце апреля погода баловала. Начкар старлей сидел возле распахнутого настежь окна и писал конспект. Осенью он собирался в академию. В окно заглядывал свежий ветерок, пели птицы, лепота и благорастворение воздухов.
С правой стороны от второго поста сухо треснул пистолетный выстрел. Когда на посту, охраняемом солдатом с карабином, раздается выстрел из пистолета и больше ничего не раздается, то все очень плохо. Заорав "Караул! В ружье!" старлей, не тратя времени, сиганул через окно, на лету выдирая из кобуры "Макаров". На одном дыхании добежав до поста, старлей еще издали увидел часового. Часовой находился на краю оврага в положении "для стрельбы лежа". Карабин часового был направлен в овраг, а сам часовой, вытянув шею, вертел во все стороны головой.
"Живой!" - отлегло у старлея. Рядом, комично повторяя позу часового, лежали Дик и Дембель и тоже синхронно крутили мордами. Не добежав пару шагов, начкар плюхнулся на живот, и проскользив по траве, вдавил голову часового в землю. Затем очень осторожно, сначала стволом пистолета, а потом глазами заглянул в овраг. В овраге не было ничего. Нет, там конечно было ЧЕГО. Там были две раздавленные пластмассовые бочки, несколько поломанных столов из учебного класса, с десяток насквозь проржавевших шар-баллонов, еще какой-то хлам. Но вот кроме этого там не было ничего. И никого. И спрятаться там не мог никто, будь он чуть крупнее ежа. Старлей перевел взгляд выше. На том краю оврага за колючей проволокой простиралось колхозное поле.
Вот на нем точно не было ничего и никого. До самого горизонта. Старлей поднялся, сзади по бетонке прогрохотало множество сапог.
- Проверить остальные посты!, - не поворачиваясь, распорядился начкар. Сапоги угрохотали обратно.
- Докладывай, - обратился старлей к часовому.
Доклад был короток. Часовой проверял печати на дверях сооружения номер семь. Услыхал в овраге выстрел, дослал патрон в патронник и побежал к оврагу. Из-за того воооон дерева заглянул в овраг. Ничего не увидел, но на всякий случай лег на землю и подполз к оврагу. Все.
Начкар взял у часового подсумок и карабин. Все патроны были на месте, выстрелом от карабина не пахло. Старлей вытащил шомпол, и намотав на него свой носовой платок, поелозил в стволе.
Масло, никакого нагара. Подошедший разводящий доложил, что на остальных постах все в порядке. Начкар распорядился продолжать службу и пошел к караулке.
Второй выстрел раздался, когда старлей взялся за ручку двери. Все повторилось за исключением того, что часовой стоял под деревом с карабином на плече, Дик лежал рядом, а Дембель умывался, сидя на пеньке. Начкар молча глянул на часового, часовой так же молча пожал плечами.
До вечера было еще три выстрела. Ночь прошла спокойно, зато завтра выстрелов было уже семь.
Вечером четвертого дня на построении командир сказал, что, дескать, он конечно понимает, бессмысленность вопроса , но все-таки спросит. Нет ли на дивизионе желающих съездить в отпуск суточек так на десять, предварительно раскрыв страшную тайну овражной стрельбы?
Строй замер. Тишину нарушил зампотех, грустно сообщив, что ждет отпуска уже третий год. Поэтому завтра после утренней поверки он сбегает в овраг и там застрелится.
Назавтра после обеда к командиру подошел ефрейтор Акимов, и спросив разрешения обратиться, тут же обратился. С вопросом. Не знает ли тащ подполковник в какое время отправляется поезд на малую родину Акимова город Крыжополь?
- Рассказывай, - потребовал командир.
- Никак нет. Надо показать.
Свистнув того самого старлея-начкара, командир пошел за Акимовым на позицию. Дик с Дембелем тут же обеспечили сопровождение. В овраге Акимов показал на поломанный, косо стоящий стол. Сделанная из толстой фанеры столешница была переломана пополам. Кусок валялся отдельно, но нижний слой фанеры торчал приблизительно на полметра за край излома.
Акимов оттянул пальцем кусок и отпустил. Раздался сухой треск пистолетного выстрела. Командир глянул на старлея. Тот кивнул и сам несколько раз щелкнул фанерой. Потом кивнул уже совсем уверенно.
- И кто... - начал было командир, но тут Дембель внес ясность. Запрыгнув на край стола, он проехал на попе сначала по столешнице, а потом по куску фанеры и приземлился на гору прошлогодних листьев. Раздался выстрел, а Дембель гордо посмотрел на присутствующих. Дескать, ну как я?
Помолчали. Командир повернулся к Акимову:
- Тебе ведь домой уже? Иди, собирайся, завтра едешь в отпуск с последующей демобилизацией.
Акимов умоляюще посмотрел на командира.
- Таааащ подполковник, а нельзя сначала в отпуск, а потом на дембель?
- Так ведь послужить придется?
- Послужим!
Командир усмехнулся.
- Ладно, раз обещал, но смотри, поймаю кого - дембель в июле через губу.
- Да хер там... Ой, тащ подполковник, извините, я не то... да мы и не думали...
Старлей в голос заржал. Командир подавил смех.
- Вот поймаю, тогда посмотрим там или не там.
Все закончилось благополучно, отвальная прошла тихо. Только наутро у дедов и дембелей были красные глаза и докладывали они как-то в сторону. Коту Акимов привез из отпуска много рыбных консервов и большой кусок сала, а Дик получил целую посылочную коробку копченых костей.

ЗЕРКАЛО ДУШИ
(из цикла «Будни АГП»)

Лейтенант Нестеров распределился на наш заполярный астрономо-геодезический пункт из ростовского высшего командно-инженерного училища ракетных войск. Как и все выпускники Ростова, Юра Нестеров обладал необыкновенными свойствами - в его случае это выражалось в удивительном умении спать в самых неподходящих для этого местах и позах. Юра спал сидя и стоя, Юра спал в нарядах и дежурной смене, Юра спал с женой начальника второго отдела, а когда его жена прознала об этом - в агрегатной на техническом здании АГП, рядом с работающими электромашинными усилителями. Тот, кто знает, как визжат установленные на специальные фундаменты электромашинные усилители ЭМУ, ворочающие тяжелую антенну, согласится, что Нестеров был личностью, в некотором роде замечательной.
Ясное дело, когда такая замечательная личность попадала после смены на плановые занятия по политической подготовке, проходившие в клубе по вторникам, счет на переход в бессознательное состояние шел даже не на минуты - на секунды. Едва начпо части полковник Опрышка взгромождался на трибуну, зрачки Юры закатывались, а голова начинала совершать возвратно-поступательные движения вперед-назад, издавая тихое мелодичное посвистывание. В момент, когда Опрышка открывал свежий номер КВСа, голова Юры стабилизировалась в вертикальном положении, но веки смежались, а свист переходил в сбивчивое всхрапывание. При зачитывании темы очередного занятия всхрапывание переходило в устойчивый храп, причем храпел Нестеров совершенно специфическим образом, один в один схожим со шпионским храпом Карлсона из книги Астрид Линдгрен: «Хо-до, хо-до» (до встречи с Юрой я считал шпионский храп выдумкой великой писательницы).
Полковник Опрышка, как большинство политрабочих, привык слушать, в основном, только себя, и на шпионский храп не реагировал, но Юрины закрытые глаза и открытый рот постоянно привлекали его внимание, когда он отрывался от КВСа, и Нестерову доставалось почти на каждом занятии. Причем после порции нотаций на тему «Товарищ лейтенант!» неизбежно возникала тема «А кто его командир?», и Опрышка поднимал майора Герцена, к отделу которого по прихоти кадровиков был прикомандирован личный состав АГП.
- Это не мой лейтенант, я его вообще не знаю! - открещивался от Юры хитрый Герцен. - У него свой начальник есть!
И Герцен втихаря показывал на невозмутимо сидящего рядом с ним начальника АГП майора Окорочкова.
- Вот вам, товарищ Герцен, и кандидатура для стенда «Тормоз перестройки»! А то месяц не можете никого вывесить! - бушевал начпо, обличительно тыча пальцем в Нестерова.
- Так точно, товарищ полковник! - мгновенно вспоминал Юру беспринципный Герцен. - Завтра же фотография будет на месте! Нестеров, слышали, что я сказал?!
- Не будет этого! - тихо, но непреклонно ронял Окорочков, поклявшийся, что ни один из его офицеров не будет висеть у Герцена в отделе под надписью «Тормоз».
И так вторник за вторником с незначительными вариациями.
Александр Васильевич Окорочков, конечно же, не спускал Нестерову его выходки. Он пытался ставить Юру в наряды по понедельникам, чтобы тот не попадал на политзанятия - помогало слабо - нарядов было меньше, чем политзанятий. Он глядел на Юру укоризненным взглядом - Юра переживал, литрами пил черный кофе и настойку элеутерококка - и снова засыпал. Наконец, после очередной разборки в клубе, терпение Окорочкова закончилось.
- Юрий Иванович, ну сколько можно, в самом деле! - огорченно пробормотал он, задумчиво рассматривая носки нестеровских ботинок.
Потрясенный нагоняем, Юра неделю ходил сам не свой, а в пятницу публично поклялся священным для агепешников числом «7», что больше «Алмазова» не подведет.
И вот наступил очередной вторник. Актовый зал клуба наполнился офицерами, занимающими установленные места, зевала и материлась задержанная на политзанятия старая дежурная смена, начальники отделов озабоченно озирались, уточняя расход личного состава. Вот раскрыл свой КВС полковник Опрышка, вот мелодично засвистел сзади Нестеров - все как всегда.
Все, да не совсем. Бубнящий Опрышка, оторвав взгляд от КВСа, привычно обвел быстрым взглядом аудиторию - и внезапно сбился. Пауза затянулась. Впадающий в гипнотическую прострацию зал начал приходить в себя.
- Тут, может быть, не всем ясно насчет майора Борисова, - ни к селу ни к городу вдруг изрек начпо после неловкого молчания. - Ну, в смысле, насчет телевизора.
Теперь проснулись и насторожились все (кроме притаившегося позади нас Нестерова - тот перешел ко второй стадии засыпания - сбивчивому всхрапыванию). Было ясно, что начпо зачем-то вернулся к событиям месячной давности - трагической гибели майора Борисова с ИВЦ, повесившегося в номере офицерской гостиницы, где он полгода проживал в одиночестве, ожидая приезда семьи. По рассказам очевидцев, появившийся на месте происшествия начпо произнес прочувствованную речь, сказал, что «закрылись навеки глаза нашего товарища», после чего исчез, прихватив с собой цветной телевизор Борисова. Народ это возмутило, в курилках отделов зазвучало слово «мародерство», о чем начпо прекрасно знал - недаром весь месяц вел себя «тише воды». Но потом все потихоньку забылось, а телевизор так и остался в кабинете начпо, развлекая по ночам политотдельскую мафию. Казалось бы, Опрышке лучше помалкивать о телевизоре, не ворошить прошлое на свою задницу - а вот на тебе!
- Ну, это, значит, политотдел части специально изъял телевизор, чтобы переслать его семье покойного, - облегченно закончил наконец мысль Опрышка, и снова уткнулся в КВС.
Размягчающие мозг предложения снова убаюкивающее полились по залу, окружающая действительность мягко поплыла, откуда-то сзади вплелись звуки нестеровского храпа: «Хо-до, хо-до» - еще немного, и я тоже погружусь в нирвану, я тоже умею держать голову прямо...
- Тут, может, некоторые думают - почему его так долго не пересылают, - осмысленная фраза начпо выкинула меня из полудремы. - Ну, в смысле, телевизор. Семье покойного.
Проснувшийся, недоумевающий зал снова внимательно слушал своего партийного пастыря. Мне вспомнился анекдот про профессора, который привлекал внимание засыпающей аудитории, периодически вставляя в лекцию фразу: «Чтобы не забеременеть...» - студенты мгновенно просыпались, прислушивались - а он давай им снова шпарить про термех!
- Это он внимание так привлекает! - поделился я своими догадками с сидящим рядом Герценом, но у того была своя версия - он считал, что у начпо проснулась совесть.
- Ну, это, значит, политотдел части выяснил, что семья покойного косвенно виновна в его гибели, и возвращения телевизора не заслуживает. Это было бы глумлением над памятью нашего товарища! - поймал свою струю Опрышка и снова уткнулся в КВС, предварительно как-то опасливо зыркнув в нашу сторону.
- Хо-до! - не согласился с начпо из-за наших спин Нестеров.
- Юрий Анатольевич, разберитесь, пожалуйста, - попросил Окорочков, выразительно кивнув назад.
Я развернулся с намерением распихать храпуна - и обомлел. На носу у застывшего с неестественно прямой спиной спящего Юры красовались очки с изображенными на них широко раскрытыми глазами! Так вот чей немигающий, пронзительный взгляд поймал из полумрака засыпающего зала Опрышка! Вот чей горящий укоризной взор смутил его черствое сердце!
Рядом раздался тихий восхищенный мат - это обернулся и увидел Юру Герцен. У начпо же не сводящий с него горящего взора лейтенант-максималист видимо вызывал совсем другие чувства - он так и не смог вернуться к своему КВСу и, помявшись, решился:
- Тут, может, некоторые думают, что я этот телевизор присвоил! Ошибаетесь, товарищи! Телевизор будет передан личному составу ИВЦ, сослуживцам покойного - пусть смотрят, вспоминают. Просто мы думали вручить его в праздник какой, ждали то есть... Ну да ладно! Товарищ Демьяненко, сегодня же заберите его из моего кабинета и установите в казарме ИВЦ!
- Есть, товарищ полковник! - откликнулся начальник ИВЦ майор Демьяненко.
- Хо-до! - одобрил решение начпо Нестеров.
Просветлевший начпо наконец-то с легким сердцем распахнул свой КВС.
- Юрий Анатольевич, да разбудите же его скорее! - таким взволнованным я видел Окорочкова только раз - когда он узнал, кто пишет про него заметки в отдельскую «Орбиту».
- Давайте еще подождем, может он и на наш отдел телевизор выделит! - забеспокоился Герцен, очень переживавший, что на начпо надавил «наш человек», а все плоды достались халявщику Демьяну, у которого и солдат-то толком нет.
- Будите! - твердо сказал Окорочков, и я пихнул Нестерова кулаком в бок.
- Тормоза перестройки! - презрительно бросил в наш адрес Герцен.