Из альбома «Песни борттехника Ф.»

3. На пределе

Разбежались веером тропы караванные,
утренней прохладою баловал рассвет.
Чиркая колесами, шли мы над барханами,
мы стелились гончими, мы искали след

Припев:

Мы летели на пределе, мы летели, мы летели!
Мы нашли у неба мели и форсировали вброд.
На пределе мы летели, на пределе, на пределе,
И ревели наши звери и тянули нас вперед!

Падали мы в пропасти, словно сокол раненый,
тяжестью расплющивал выход из пике.
И неслись мы с грохотом по ущельям каменным,
и форель пугали мы в ледяной реке

Припев:

Мы летели на пределе, мы летели, мы летели!
Мы нашли у неба мели и форсировали вброд.
На пределе мы летели, на пределе, на пределе!
И летели прочь газели, и погоней был полёт

Миражи манили нас льдами и туманами,
а в кабине солнышко запекало нас.
Но не все проверены тропы караванные,
есть ещё и топливо, и боезапас.

Припев:

Мы летели на пределе, мы летели, мы летели!
Мы нашли у неба мели и форсировали вброд.
На пределе мы летели, на пределе, на пределе!
Пули рядышком свистели, и стучал мой пулемет.

4. Веселые аббревиатуры

В ДРА попал когда-то в гости я, -
укреплять в стране эгалите.
Но летал со мною для спокойствия
курсовой товарищ ПКТ.

Не питал к декханам мирным злости я -
И к немирным без нужды не лез,
Но возил с собою для спокойствия
штатные ПМ и АКС.

Много раз играл с судьбою в кости я,
был везуч, как юный Аладдин!
Но стоял в кабине для спокойствия
ящичек «лимонов» Ф-1.

Не соревновался в личном росте я
с божеством по имени Зевес,
Но вставлял в УБ я для спокойствия
сотни две «карандашей» РС.

Уж давно не в ДРА, а на Урале я,
и, меняясь радостно в лице,
удивляюсь я, как в тех реалиях,
не пришел котеночку ПЦ!

Из альбома «Песни борттехника Ф.»

Часть 2
Афганистан

1. Песенка старого солдата

Она прошла и поманила взглядом.
Был молод я и жаждал перемен.
Я стал её очередным солдатом,
она - моей бессмертною Кармен.

Она была весёлая и злая,
как лук туга, и, как стрела, остра,
с зелёными змеиными глазами,
и с гривой цвета пламени костра.

Ночами после боя плохо спится.
Она ко мне входила по ночам,
красивая и гибкая, как львица,
опасная, как лезвие меча.

А поутру, когда в палатке спал я,
её стояла в стремени нога.
В расшитое седло она взлетала
и превращалась в моего врага.

Полжизни протекло, но и сегодня,
ко мне во снах является она,
и за собой опять меня уводит,
любовь моя далекая -
война...

2. На «потолке»

Идем спиралью медленной в набор,
без устали молотят наши лопасти.
Блестят вершины - не взглянуть в упор,
внизу чернеют трещины и пропасти.

Но выше неба вряд ли сможем влезть,
и не помогут нам движков старания.
- На эшелоне - три полсотни шесть...
- На связи «Пыль». Идите по заданию.

Припев:

На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Орлы парят под нашими ногами,
еще чуть-чуть - и пену океана
увидим, заглянув за горизонт.

На крейсерский выходим мы режим,
здесь не страшны ни «Стингеры» ни «Стрелы» нам.
На курс ложимся и на нём лежим
как будто к небу намертво приклеены.

А ветер и толкает нас и бьёт,
дорогу удлиняя нам неблизкую,
но крепко держит наш автопилот -
Крен и тангаж, ну и, конечно, рысканье.

Припев:

На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Орлы парят под нашими ногами,
еще чуть-чуть - и пену океана
увидим, заглянув за горизонт.

А вниз идём мы сорванным листом», -
опять же по спирали, только падаем.
И валит наш ведомый за хвостом, -
здесь вертолёты ходят только парами.

Летит земли навстречу карусель,
и ставят птицы стаями помехи нам.
Борт на глиссаде, вот коснулся, сел...
И на стоянку рулит. Все, приехали...

Припев:

На солнышке мы жмуримся котами,
здесь не зима, а бархатный сезон.
Еще январь стоит в Афганистане,
но дует тёплый ветер с океана,
и пахнет, как положено, - весной.

Из альбома «Песни борттехника Ф.»

4. В наряде ДСЧ

Ст. л-ту И. Ильину

Лето в зените, полдень.
Скоро конец наряда.
И ДСП Разбердыев спит за кустом в траве.
В небе идут полеты -
набор высоты, глиссада.
А я иду по стоянке с повязкою на рукаве.

Припев:

Кучевые облака - Парусами брига,
И взбивает синеву сонный Ми-восьмой.
За стоянкой у леска спеет голубика, -
я фуражку наберу по пути домой.

Лето пахнет полынью и нагретым железом,
тёплой резиной шасси, мокрым речным песком;
мягкой дорожной пылью, керосином и лесом,
а из-за леса тянет слабым пока дымком.

Кучевые облака - Парусами брига,
И взбивает синеву сонный Ми-восьмой.
За стоянкой у леска спеет голубика, -
я фуражку наберу по пути домой.

Лопастями качая, борт на стоянке дремлет,
как утонувший корабль, - и высь над ним глубока.
Сегодня мы с ним скучаем, но завтра - колеса в небе, -
утром летим на пожары, туда, где горит тайга.

Кучевые облака - Парусами брига,
И взбивает синеву сонный Ми-восьмой.
За стоянкой у леска спеет голубика, -
я фуражку наберу, и пойду домой.

5. Командировочная нелетная

Когда стекают капельки дождя
по лопастям и стёклам вертолета,
и серой акварелью по сырому
набухли небо, лес, аэродром,
на фюзеляже красная звезда -
осколок солнца в сердце непогоды,
но от дождя бедняге Ми-восьмому
не спрятаться под собственным винтом.

Припев:

Сидим уже неделю - погоды не дают,
кровати не снимаем со спины.
У местных милых женщин есть водка и уют,
но жёнам мы, как Родине, верны.

А облачность по-прежнему низка,
над перевалом сумрачно-лилова,
подмокла репутация у лета,
и метео сегодня, как вчера.
По улице чужого городка
шагаем от гостинице к столовой, -
там днем - уха и рыбные котлеты,
а вечером гуляет ресторан.

Сидим уже неделю - погоды не дают,
кровати не снимаем со спины.
У местных милых женщин есть водка и уют,
но женам мы, как Родине, верны!

Она была в санчасти медсестрой
и вечерами пела в ресторане,
и члены экипажа ей внимали
и стоя аплодировали ей.
Борттехник был по счастью холостой
и не стреножен путами морали.
Певица и борттехник танцевали,
и небо становилось все светлей.

Сидим уже неделю - погоды не дают,
Кровати не снимаем со спины.
У местных милых женщин есть водка и уют,
и к лейтенантам женщины нежны.

6. Вальс «Прощание с Магдагачи»

Ст. л-ту И. Мухаметову (борттехнику М.)

В Магдагачи - снова осень, отслужили год.
В книжку лётную заносим годовой налет.
И в канистре зреет брага - ей приходит срок.
Офицерская общага, нижний городок.

Припев:

Календари забытые не поменяет дат.
Туманами укрытые, там вертолеты спят.
Чехлы, насквозь промокшие, на лопастях - роса.
и взлетная, поросшая ольхою, полоса...

Обсыхают плащ-накидки, натекло воды,
Красной жидкости бутылки, жар сковороды.
Чемоданы нараспашку, сверху в них лежат:
Карты, шахматы и фляжка, фотоаппарат.

Календари забытые не поменяет дат.
Туманами укрытые, там вертолеты спят
Чехлы, насквозь промокшие, на лопастях - роса.
и взлетная, поросшая ольхою, полоса...

Завтра - дальняя дорога, в масть крестей и пик.
До утра совсем немного остается пить.
Нарушают лейтенанты ночью тишину, -
пусть гуляют, - лейтенантам завтра - на войну.

Календари забытые не поменяет дат.
Туманами укрытые, там вертолеты спят
Чехлы, насквозь промокшие, на лопастях - роса,
и взлетная, поросшая ольхою, полоса...

Из альбома «Песни борттехника Ф.»

Часть первая, дальневосточная

1. Ввод в строй лейтенанта Ф.

Звездолётами бредил я мальчиком,
но рассеялись бредни, как дым,
и поехал я в полк магдагачинский,
на Ми-8 летать бортовым.

Обозвали меня по прибытии
двухгадюшником и пиджаком,
дали коечку мне в общежитии,
и матчасть - без винта и движков.

Налетели борттехники стаею,
инструментом клейменым звеня,
поменяли, законтрили, вставили,
и отправили в небо меня.

Укатали стажёра в «коробочках»,
повозили по зонам - и вот
по далёким по командировочкам
загремел мой обшарпанный борт.

Той зимой поднабрался налёта я.
Помогали быть с небом на ты
куртка с мехом оранжевым лётная
и собачьего меха унты.

Маслопузый, весёлый, потасканный
по амурским седым небесам,
звал я борт свой, конечно же, ласточкой,
и чехлил свою ласточку сам.

Пролетели деньки становления -
из орлёночка вырос орел.
И на пьянках, и на построениях
стали звать меня запросто:
- Фрол!

2. Первый прыжок

Февраль уж наступил.
Ветра лизали «взлётку».
Позёмок оплетал мои унты.
Я степ унтами бил,
зубами бил чечётку,
а борт уже раскручивал винты.

Дэ пятый за спиной,
на животе - запаска,
судьбы моей злодейки поворот.
А жизнь прошла, как сон,
а жизнь была, как сказка!
И вот уже всхожу на эшафот.

Набрали высоту.
Земля была небрита,
и ветер холодил мое лицо.
Я выпал в пустоту,
и с нецензурным криком,
что было силы, выдернул кольцо.

Перкаль зашелестел,
как парус, хлопнул купол,
и я повис в бездонной тишине,
и долго так висел.
Я даже крикнул глупо:
«Да сколько здесь ещё болтаться мне?!»

Вот тут и понеслась!
Сосняк грозил когтями,
как тысячи рассерженных котов.
Чтоб не лишиться глаз,
лицо прикрыл локтями, -
а зад прикрыл заслоном из унтов.

Вошёл по пояс в снег.
Вокруг столпились сосны.
Я замер, глядя вверх и не дыша.
В сосновой вышине,
оранжевый, как солнце,
мой купол по ветвям стекал, шурша...

3. Командировочная лётная

Майору В. Емшанову

На юге снег растаял, сошёл почти совсем,
И на Амуре трескается лёд,
С утра добро нам дали, наш курс - 147,
Нас четверо, включая вертолёт.

Припев:

Там, далеко внизу, плывёт земля,
Несет нас безотказный Ми восьмой.
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы - экипаж машины боевой,

На целый месяц счастья нам выписан билет, -
работаем в отрыве от полка.
И нет на нас начальства, и построений нет,
и облака белее молока.

Там далеко внизу плывёт земля,
Здесь командир, правак, и бортовой,
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы - экипаж машины боевой,

От воздуха свободы кружится голова,
на медосмотре доктор нам не рад.
Но не отбить полеты, пока матчасть жива,
и у погоды нет для нас преград.

Там далеко внизу плывёт земля,
и нам пока не хочется домой.
Мы - мушкетёры неба-короля,
Мы экипаж машины боевой.

Охота на льва - 9

Обед под фисташками

С генералом на борту экспериментировать не полагалось, поэтому путь срезать не стали. По прямой от аэродрома Сабзавара до виллы Амир-саида на гератском нагорье было раза в два быстрее, чем лететь над дорогой в Герат, потом над окружной дорого между северной окраиной Герата и хребтом, потом над степью на юго-восток, - выходил приличный крюк, но зато, если собьют и сядем, дай аллах, на вынужденную, здесь при наличии связи нас найдут в течение получаса, а вот там, на кратчайшей прямой ландшафт смят давним тектоническим сдвигом, ущелья там глубоки и обрывисты, - речки, текущие далеко внизу, редко видят солнце, наверное, только разгар лета в полдень, когда светило кульминирует всего в нескольких градусах от зенита, а большую часть времени там лежит глубокая тень. Искать нас в этой тени будут долго, а доставать то, что останется, еще дольше. Вообще-то, по инструкции мы должны идти на "потолке" - набрав по спирали над аэродромом три тысячи метров, и, уже курсом на Герат, продолжать набор, - за пределами войны стратеги, ее разыгрывающие, считают, что здесь, на пяти тысячах, до вертолета не дотянется зенитная ракета, даже у пресловутого "стингера" не хватит сил. Но практика показала, что на пределе - от трех до пятнадцати метров вертолету летать все же сподручней, - ракету сбивает с захваченной цели окружающий рельеф, экранирует земля. А еще можно сразу реагировать на опасность и мгновенно жать на гашетки, иными словами, быть летающим оружием, а не трепещущим лопастями далеко в небе транспортным средством. Правда, несколько дней назад генерала возили на потолке, но на обратном пути ведущий борт прямо над Гератом претерпел провал тяги, нырнув почти на тысячу метров, и теперь генерал пожелал лететь низко, но быстро, и, самое главное, не стягивать генеральское тело и форму ремнями парашютной подвески. По пути туда совершили промежуточную посадку в гератском аэропорту. Там приняли на борт пожилого афганца в белой чалме и сменили наши "двадцать четверки" на гератские - у "крокодилов" не хватало топлива, чтобы обеспечить "восьмеркам" беспрерывное прикрытие по всей длине нашего окружного путешествия.
В первый мой прилет к Амир-саиду я, глядя на саманный дом посреди голой степи, подумал, как бедно живут полевые командиры священной войны. Но на этот раз мы сели в другом месте. На берегу маленькой речки или широкого ручья, окруженный садом раскидистых фисташковых деревьев, недавно отцветших - кое-где среди зелени листьев еще оставались розовые соцветия, - стоял белый двухэтажный дом с большими окнами. Сад еще окружал высокий дувал с башнями по углам, за периметром дувала было разбито несколько шатров, стояли в ряд пикапы разных марок, в некоторых в кузовах торчали пулеметы на треногах. Возле машин бродили и сидели прямо на земле бородатые люди с автоматами.
- Слет дружественных духов, - усмехнулся командир, ведя вертолет по кругу со снижением. - При других обстоятельствах могли бы одним махом семерых побивахом, но баба Валя решил задружиться против Исмаила.

Сели парой невдалеке от крепостного дувала - палатки затрепетали, стараясь сорваться со своих кольев и улететь, бородатые отворачивались от песчаной бури, поднятой нашими винтами. Некоторое время настороженно молотили, не сбрасывая оборотов, пока пара "крокодилов" прикрытия рыскала над окрестностями, проносилась над садом и домом, срывая с ветвей остатки розового цвета.
- А если они захотят взять в плен или уничтожить главного начальника этой войны? - сказал я, глядя в желтую муть, за которой маячили люди с автоматами. - За его голову и за вертолеты впридачу можно получить неплохой бакшиш...
- А смысл? - сказал командир. - Амир-саиду это точно не надо. Хороший дом, хорошая жена, и не одна, - и такой мощный кунак в драке против Исмаила. И те, что на переговоры приехали, тоже выгоды ищут. И знают, конечно, что в данный момент в первой готовности сидит звено штурмовиков в трех минутах полета отсюда, - они даже в машины прыгнуть не успеют...
- Все чисто, тристапятнадцатый, можно выключаться, - сказал ведущий прикрытия. - мы подальше сядем, будем в первой готовности, если почувствуете неладное, пускайте красную ракету, как договаривались.
- Вас понял, - сказал командир, - Выключаемся, - это уже мне. - Кстати, "крокодилы" с с собой Васю взяли с его ребятами - на всякий случай. Даже Вали-баба об этом не знает, думает, что геройствует без страховки...
- Группа Васи и в два "крокодила" не влезет, - с сомнением сказал я. - - Максимум они вдвоем восьмерых потянут...
- Столько и взяли, - сказал командир. - Бортачей дома оставили. И то помощь. Тихий молодец в этом смысле, все яйца в одно лукошко не кладет... Ты выключайся, давай, заболтались уже...
Я поднял руки, вывел на ноль краны останова двигателей, покачивая ручкой тормоза, остановил бег лопастей, вышел в грузовую, - там Тихий уже открыл дверь, выставил стремянку, показал нам всем, включая генерала, чтобы оставались на месте. Его бойцы, один за другим, выпрыгивали на улицу, занимали оборону вокруг вертолета - к ним подтянулась вторая половина с ведомого, - подождали, когда осядет пыль, осмотрелись, и только тогда Тихий махнул мне, чтоб выходили по одному. Я пропустил командира, который, козырнув, обратился к Варенникову:
- Товарищ генерал армии, полет окончен, разрешите получить замечания!
- Спасибо, капитан, - сказал, проходя к двери и наклоняя голову, чтобы не задеть своей высокой кепкой потолок, генерал. - Замечание одно - все замечательно. Дай бог, чтобы и обратно так же было. А теперь все за мной, погостим немного у друзей...

Мы взяли автоматы и вышли. Варенникова уже встречал Амир-саид. Если в тот день, когда мы привезли ему телевизор, он был с непокрытой головой, то теперь на его голове красовалась черная шелковая чалма, и накидка была такой же черной и шелковой, а не темно-лиловой, как в прошлый раз. Амир и генерал приложили руки к груди, слегка поклонились, потом обнялись, прикасаясь трижды щеками. С остальными Амир здоровался, пожимая руки, - мою пожал даже двумя руками, видимо, узнав одного из тех, кто привез ему подарок, - тогда я был с другим экипажем. Руки его были большие и мягкие, как подушки. Охране генерала хозяин рук не подавал, как бы не замечая их, и это было не пренебрежение низшей военной кастой, наоборот, мне показалось, что это была подчеркнутость своего гостеприимства - он тактично не заметил охрану, само присутствие которой выражало хозяину недоверие со стороны гостя. Однако, увидев Тихого, Амир-саид поднял брови, изобразив подобие радостного удивления. Он шагнул к Тихому, обнял его, и они трижды прикоснулись щеками. Потом он обернулся к Варенникову и что-то оживленно проговорил, держа руку на плече Тихого.
- Это очень храбрый воин, - перевел Толик Рябинин, стоявший рядом с генералом. - Он спас мне жизнь прошлым летом в Герате...
- У нас все воины храбрые, - чуть кивнул Варенников.
Толик перевел, и хозяин, выслушав, склонил голову и прижал руку к сердцу в знак согласия.
А потом он увел генерала со свитой в дом. Когда Тихий сделал шаг следом, Варенников его остановил:
- Вы здесь за всем смотрите. На свежем воздухе лучше. Сейчас вас накормят - они зарезали барашка в честь хорошего начинания, - такого плова больше нигде не попробуете...
В саду, прямо в тени фисташкового дерева несколько духов накрыли дастархан. На земле раскатали большой твердый палас, на него постелили скатерть вышитую узорами, вокруг разложили коврики из кошмы, на коврики бросили подушки. По углам дастархана появились тарелки с лепешками, по периметру расставили чистые фарфоровые тарелки, разложили ложки, поставили пиалы с водой, потом принесли блюда с овощами, и, наконец, в центре водрузили глубокое сверкающее начищенной медью блюдо, полное дымящегося плова. Жирно блестевшая гора риса с бараниной была покрыта слоем поджаренной смеси моркови, изюма, перца, орехов, - и когда рассаживались на подушки, пристраивая автоматы на колени, кто-то вздохнул, что к такому плову грех не дать водки. Но нам дали что-то белое в сужающихся к верху стеклянных стаканчиках, - из такой посуды большого глотка не сделаешь, - потом оказалось, что напиток похож на кумыс, причем сильно переброженный, наверное, в нем была крепость пива.
- Правильные хозяева, - сказал командир, накладывая большой деревянной ложкой плов в свою тарелку. - Сами-то они плов руками едят, но русским свиньям ложки выдали, знают, что у нас руки не заточены под столовый инструмент. Кстати, не забудь перед едой сполоснуть пальцы в пиале с водой, - пусть видят, что и мы не из дикого края... То ли мы устали от нашей столовской пищи, которая здесь готовилась в основном из консервированных продуктов, то ли плов был и в самом деле божественным, но после первых ложек все согласились, что ради этого вкуса стоило попасть на войну.
- Такого плова я и в Казахстане у бабушки не ел, - сказал Джама. - "Крокодилам" сегодня не повезло, опять придется сухого джейрана жевать.
Когда весь плов был съеден, подали чай в чайничках, рахат-лукум, засахаренные фисташки. Потом курили, сидя под деревьями, и ветерок приятно обдувал мокрые после усердной еды лица. По другую сторону дорожки, ведущей через сад к дому, такой же дастархан был накрыт для духов, сопровождавших своих командиров, которые сейчас вели переговоры в доме, - все большие окна были задернуты изнутри шторами, но снизу были открыты деревянные ставни для проветривания. Я увидел, что Тихий как бы гуляя, пересек дорожку, приблизился к матерому духу - черная длинная рубаха с широкими рукавами, черные широкие штаны, черный кожаный жилет с множеством карманов, явно не маленького чина. Увидев подходящего к нему шурави, дух сделал шаг навстречу, они одновременно забросили висящие на плечах автоматы за спины и обнялись, касаясь щеками и похлопывая друг друга по спинам. Потом Тихий угостил духа сигаретой, они сели на травку, потом прилегли, опираясь на локти, курили и говорили, не глядя друг на друга. Покурив, еще с минуту перебрасывались фразами, потом встали и пожав друг другу руки, разошлись. Тихий расслабленно прогуливался меж фисташковых деревьев, поднял розовый цветок, понюхал, положил в карман разгрузки. Он медленно бродил, то и дело оказываясь рядом с очередным своим бойцом, не останавливаясь, что-то коротко говорил ему ему почти не открывая рта, и шел дальше. После встречи с командиром боец, постояв для приличия, медленно менял позицию.
- Работает парень, - одобрительно сказал командир, тоже наблюдавший за Тихим. - Так и надо. Здесь расслабляться нельзя. Тут дело даже не в идеях - джихад, газзават, - это не главное. Главное, кто больше даст. Вот даст Исмаил больше, чем баба Валя, - и тогда нас прямо здесь, не посмотрят, что гости, то есть дар Аллаха. Думаю, недаром лейтенант к духу подошел. Они явно уже виделись, и наш всей их банде показал, что с паханом на дружеской ноге. Тоже выигрыш времени на крайний случай, сразу вот так в друга своего командира дух не выстрелит...

Совершив обход своих постов, к нам подошел Тихий. Сел рядом, сказал в сторону:
- Скоро закончат.
- Послеполуденный намаз? - проявил я осведомленность.
- Не совсем, - сказал Тихий. - Намаз может и потерпеть. Через пятнадцать минут мы должны выйти на связь с ЦБУ, иначе они начнут волноваться, самолетам дадут команду на взлет, тут недалеко еще и разведрота на броне затихарилась - тоже пыль поднимет...
- С кем ты там обнимался? - спросил командир. - Начальник охраны Амира?
- Бери выше, - сказал Тихий. - Что-то вроде замполита. Зам по религии, Кабульский университет окончил, говорит на английском, французском, русском... Прошлым летом вместе с Амиром попал в засаду, сам Исмаил с нукерами их в центре Герата чуть не грохнул. Мы там тоже оказались, можно сказать, по чистой случайности. Я тогда их нашей броней прикрыл, а по банде Исмаила артиллерия ударила прямой наводкой. Короче, вот затрещали барабаны и отступили басурманы. Несколько басурман взяли в плен, они сказали, что Исмаил ранен, но легко. Тогда мы с Амиром и познакомились, ну и с Алимом. Потом и они мне услугу оказали, так что, в принципе, мы квиты...
Тихий оказался прав, - скоро из дома вышли переговорщики. Видно было, что они довольны - обнялись еще теплее, чем при встрече. Хозяин проводил группу шурави до калитки, еще раз раскланялись, и, пошли к вертолетам. До связи с центром боевого управления в Сабзаваре оставалось пять минут.
Когда прилетели на базу, Варенников приказал всем с ним летавшим построиться, объявил благодарность, пожал всем руки, и, сказав загадочную фразу "еще увидимся", сел в ждущий "уазик".
- Сволочи, - сказал, подходя, Вася. - Когда вы там плов жрали, мы его запах за версту чуяли. А голодный солдат - плохой солдат. Пришлось под запах плова сухпаем давиться...


***.

- Конечно, их плов был хорош, - сказал Тихий, сняв крышку с казана, где булькали горячие гейзеры. - Но вот эта бодяга сверху с изюмом и фисташками мне как-то не пришлась по вкусу. Все-таки у русских рис с изюмом ассоциируется с кутьей, то есть с поминками... Мясо, рис, морковка, лук, чеснок, зира, - классика на то и классика. Сейчас воду рис всю выпьет, оставим доспевать и поедем с тобой на вокзал прокатимся.
- Кого, все-таки, встречаем? - спросил я.
- Не скажу, - усмехнулся Тихий. - Хочу посмотреть, узнаешь ли...
На улице было солнечно, дороги высохли, голые еще деревья уже начинали нежно зеленеть. Вокзал был не так далеко, я сам два дня назад ступил на его перрон, и стоял в ожидании встречи. Никто ко мне не подходил. Я уже начал беспокоиться и решил позвонить. Когда достал телефон, знакомый голос сказал за спиной:
- Я думал, у тебя слух обострился, и ты за километр почувствуешь мое приближение.
- Я тебя давно услышал, - сказал я, не оборачиваясь, но уже улыбаясь. - Просто решил потешить твое самолюбие. Ты всегда любил подкрадываться, это тебе удавалось, но сейчас ты стучишь когтями, как старый пес...
Тихий засмеялся, разворачивая меня, и мы обнялись.
- Ты стал похож на Майкла Дугласа, - сказал он. - А именно на того его героя, который просто идет домой. Тридцать лет назад ты был похож на Зверобоя, друга Чингачгука.
- А ты, на мой затуманенный взгляд, застрял во времени, - сказал я, пытаясь рассмотреть лицо Тихого. - Как был Чингачгуком, так и остался.
- Поживешь у меня недельку, тоже вернешься во времени назад, - сказал Тихий, взял мою сумку и потащил за локоть к привокзальной площади.
Когда сели в машину, я сказал:
- Думал, у тебя какой-нибудь расшаренный внедорожник, но наш старый "уазик" и правда, больше подходит.
- Это и есть самый крутой внедорожник, - усмехнулся Тихий, - Я бы еще и бээмпэшечку приобрел, просто, чтобы носиться по вечерним проселочным дорогам, форсировать мелкие речки, останавливаясь на отмелях и сидя на теплой броне, смотреть, как садится солнце. В этом есть особый кайф - после грохота, движения, пыли, остановиться, заглушить мотор, открыть люк - и услышать тишину, - бульканье воды на камнях, шелест листвы, чириканье рыб...
Тихий уверенно вел машину по узким улочкам, спокойно держа баранку левой рукой, опустив правую на рычаг скоростей. Зарулили на привокзальную площадь, втиснулись между игрушечно-яркими иномарками... Тихий посмотрел на часы, сказал "тютелька в тютельку", - и мы пошли на перрон.. На первом пути уже стоял поезд "Анапа-Уфа". Мы шли к хвосту состава.
- Интересно, что у вас обоих расстояние до меня одинаковое, только с разных сторон, - сказал Тихий. - По десять часов, чаю два раза попить и как следует выспаться...
Мы уже подходили к вагону, в котором, судя по уверенности Тихого, приехал его второй гость, когда сзади хриплый, слегка заикающийся голос сказал:
- Граждане, предъявите ваши документы!
Мы остановились, обернулись. Нам отдавал честь полицейский - судя по синей фуражке с высокой тульей и черной кожаной куртке, он был не из малых, и даже не из средних чинов, которые бродят по перронам страны, гоняя бабушек с пивом и копченой рыбой.

- Гражданин начальник,- сказал Тихий, - мы тут никого не трогаем, идем себе мимо, товарища встречаем.
- Тамбовский волк тебе начальник, - сказал полицейский. - А это что за хмырь с тобой?
- А это наш старый друг-борттехник, - сказал Тихий.
- Какой он борттехник, хохотнул полицейский. - Ты на руки его посмотри, из него борттехник, как из Промокашки - скрипач!
- Вам лишь бы засадить кого-нибудь, - сказал я, уже узнав и улыбаясь.
- Да я тебя, урода, не только засадил бы, но и расстрелял раз пять за то, что так долго от нас скрывался! - засмеялся полицейский, протягивая руку.
- Не хотелось впечатление портить, видеть вас седыми, морщинистыми, пузатыми, - сказал я, пожимая протянутую руку. - Но когда зрение окончательно выключили, решил - теперь можно.
- Знаешь, Макенна, - сказал Вася, - с нашей крайней встречи на сабзаварской стоянке прошло тридцать три года, а морда у тебя, как была наглая и рыжая, так и осталась. Даже не поседел, сволочь!
- Зато ты вон какой авторитет наел, - сказал я, тыкая его в твердо круглящийся под курткой живот. - С таким уже на задание не пойдешь...
- Какое может быть задание у полковника полиции в отставке? - засмеялся Вася. - А, вообще, я этим животом преступность давил, теперь за ненадобностью, начну сбрасывать.
- Ну, вот! - сказал Тихий. А мы тут решили тебе старый должок отдать, плов приготовили, который ты у Амир-саида не смог попробовать. Между прочим, сегодня - тот самый день...
- Так поехали, чего же вы меня тут голодом морите! - сказал Вася. - Диета ради такого случая временно отменяется!

Вася привез с собой красивые бутылки виски и текилы. Когда Тихий увидел их на столе, он удивился:
- Ты забыл, что я хотел угостить тебя своей ракией? Манкируешь или выпендриваешься, - вот, мол, что пьют настоящие полковники?
- Настоящие полковники уже ничего не пьют, - покачал головой Вася. - Я завязал три года как. Когда у тебя был крайний раз, то была прощальная гастроль. Правда, тогда я еще не знал, что завяжу. И не собирался. Даже проверку на вшивость себе сделал. Жена все время после моего запоя рассказывала всякие ужастики, - что я, к примеру, залажу под кровать и оттуда стреляю, кричу "врешь, не возьмешь". Я сначала верил, а потом решил проверить. Поставил в доме скрытые камеры наблюдения, потом просмотрел. Ничего такого, пьяный, как пьяный, хихикаю противненько так, потом матом начинаю ругаться, но без рукоприкладства, короче, до полного идиотизма так и не дошло. Перестал жене верить. Однако после отпуска случилась одна невеселая история. Пошли с товарищем на рыбалку. Ну, все, как полагается, ухи сварили, ночь, костер, водочка. Помню, спорили сильно. Время было интересное, товарищ - тоже "афганец" - родом с Кривого Рога. Слово за слово, дулом по столу. Стола, правда, не было, но он в палатке спать лег, а я возле костерка калачиком свернулся. Утром просыпаюсь, как обычно, ни черта не помню, единственно, припоминаю, что ссорились. Думаю, надо мириться, иду звать его на опохмел, рюмку мира по кругу пустить, смотрю, а он в палатке прижмуренный лежит... Тут я перепарашился, - думаю, не я ли его в пьяном угаре придушил, или стукнул чересчур неловко? Позвонил нашему патологу, дал координаты, попросил приехать. Жду его, а сам думаю, - и зачем в секретность играть, если это моих рук дело, надо отвечать. Вызвал оперов. Слава богу, оказалось сердечная недостаточность. Наверное, и моя вина тут есть, - спорили до крика, сердце могло не выдержать. Но это все же совсем другое... Вот после этого я решил бросить пить, - давно не нравились мне эти провалы, когда ты не знаешь, кем там становишься и что этот кто-то может натворить. Даже если и не натворишь, найдутся доброжелатели, а у начальника райотдела их всегда хватает, которые и происшествие любой тяжести могут подстроить - с отпечатками пьяницы-полковника на орудии убийства со всеми вытекающими...
- Но сам-то ты чувствовал, что не можешь в состоянии опьянения дойти до убийственной ярости, - сказал я. - Что-то не помню тебя рвущим на груди тельняшку, - ни на своей, ни на чужой. Ты же добрый, Вася.
- Я добрый? - Вася усмехнулся. - Ты меня того не вспоминай. Тогда я был добрым и веселым, а после войны пошел общественный порядок охранять, нечисть всякую ловить и сажать. Ну как Володя Шарапов - из полковой разведки - в угрозыск. И учителя у меня тоже вроде Жеглова были. Только у них ориентиры сменились, - с общественного блага на личное, - а я этого не знал. Ментовская жизнь оказалась намного хуже войны. Война, видите ли, дело преходящее, - повоевал и, если выжил, в мирную жизнь уходишь, снова человеком становишься, - ну, с воспоминаниями к датам, на встречах с боевыми товарищами. А тут война - образ жизни, она не кончается. Главное - она не кончается... А уж когда милицию на полицию поменяли, надежды у меня, что рожденная революцией еще вернется, совсем угасла. Теперь я на пенсии, и, кажется, война моя, наконец закончилась. Дом, сад, мастерская, токарный станок, мебель для души делаю, новости по телевизору не смотрю. Сюда в мундире приехал, чтобы в родную школу на девятое мая сходить - директор пригласил - расскажи, говорит, ребятам, как воевал. Думаю теперь, что им сказать, детям, да уже внукам моих деревенских друзей? Что воевал весело? Не поймут... - Он посмотрел на нас, усмехнулся: - Нет, посмотрите на них! Нагнали на меня грусти, и сидят. Вы хоть пейте, а я плов буду есть. Когда хорошая компания бухает, я всегда вместе пьянею без вина, - закон, знакомый всем завязавшим. Давай, наливай! Всегда вам обоим завидовал - вечером пьют, а утром как огурчики, не то, что я. Всегда болел с похмелья. И где эти ученые, доценты с кандидатами? Взяли бы вас на опыты, выделили бы тот антидот, который вашим организмам болеть не дает, сделали бы таблетки, - принял одну перед пьянкой, - и порядок в танковых войсках!
- Ладно, давай за встречу, - сказал Тихий, поднимая рюмку. - И жри уже плов, второй раз гретый он уже не плов...
Мы выпили и принялись за плов. Он и в самом деле показался мне лучше того, которым нас угощал Амир. Этот был без изюм-ореховых тонкостей, придававших рису и баранине сладковатый привкус. Здесь же все было честно и просто вкусно.
- Божественно вкусно, - промямлил Вася набитым ртом. - Ты - настоящий кулинар!
- Гарантирую, - сказал я, - это вкуснее, чем тот плов у Амира, который ты не попробовал.
- Может, все-таки, под плов выпьешь? - сказал Тихий. - В отставке тебе провокации уже не страшны, жена не видит, - гуляй, солдатик, ищи ответу!
- Да я уже нашел этот ответ, - сказал Вася, наливая в бокал "Фанты". - Лучше я буду на вас веселых смотреть чем вы на меня, бессмысленного и беспощадного. И самое главное, - хохотнул Вася, - должен же быть в нашей компании психопатов хоть один трезвенник - смотрящий. Я тут недавно прочитал исследование пиндосовских психологов. Оказывается, когда подразделение воюет непрерывно в течение двух месяцев, девяносто восемь процентов воинов сходят с ума. А оставшиеся два процента не сходят с ума, потому что и до того были психопатами. Вот из них эти психологи и рекомендовали Пентагону формировать разведывательные и другие ударные подразделения. Правда, среди этих боевых психопатов замечены непсихопатические лидеры, - после войны они, как правило, идут в полицию. Понимаете, к чему я клоню, психопаты? - засмеялся Вася и протянул свой пузырящийся бокал. - Давайте выпьем за отличие американских психопатов от нормальных русских придурков!
Мы выпили.Тихийпоморщился, занюхал виски свежей папиросой и, прикурив, сказал:
- Точно, придурки. Вспомнить только, кактурановского связника брали на следующий день после плова у Амира. Это было двадцать третьего, - толкнул он меня локтем, - точно помню, потому как день рождения Уильяма нашего Шекспира. Всегда с ужасом вспоминаю тот день, - там могли полечь все...
- Не могли, - покачал головой Вася. - Тогда мы были на волне. Нас несло. Помню, как-как раз в тот день обратил внимание, что попадаю, не целясь, от бедра, как американский ковбой. Было ощущение, что мы - не мы, а герои боевика, у которых все получается...
- Ага, - кивнул Тихий. - Было такое. Теперь понятно, что тот наперсточник (он показал пальцем в потолок) просто втягивал нас, давал почувствовать вкус мелких выигрышей, чтобы потом сыграть по-крупному...