За пивом. Четвертной


Знаете ли вы, какое это счастье - Большой Сход? Особенно, если вы ничего не накосячили в предыдущую неделю и ваши же матросы не совершили очередной «подвиг», после которого ничего не остаётся, как нянчится с ними, объясняя им всю их неправоту и уча любить Родину. А если от предыдущего Большого Схода прошло уже почти полтора месяца.... Но, вы понимаете. Итак, с восемнадцати ноль - ноль пятницы до шестнадцати сорока пяти воскресенья, Советский Союз, в лице своего законного представителя - Краснознамённого Северного Флота, отказывается от всяческих на тебя посягательств. А учитывая то, что эпоха мобильных телефонов застряла по пути к нам где - то в районе Альдабарана, то свобода была поистине безграничной. Самое сложное, в такой ситуации, как распорядится неожиданно свалившимся на голову счастьем.
В районе девятнадцати часов, в один из пригожих сентябрьских деньков девяностого года, когда и осень вроде бы кончилась, зима ещё не началась, а лета не было вовсе, мы с Серёгой Авраменко и Андреем Хайдуковым стояли у североморского морвокзала и думали, чем заняться. Жена Хайдукова ещё не вернулась из Калининграда, Серёгина, вообще, еще не приехала из Севастополя, а я был не женат. То есть, никто и нигде нас не ждал, поэтому, загрузившись в такси, мы поехали в Мурманск, пить пиво. А почему бы и нет? По дороге. Чтоб не терять времени зря, мы тормознули у какого - то магазинчика в Росляково и купили какую - то еду, а роль вино водочного магазина уже давно выполняли таксисты. Возможно, это и послужило причиной дальнейших наших приключений.
В «Панораме» и «69 параллели» мест не было. Время, между тем, неумолимо отсчитывало время, сокращая Большой Сход.
- Куда теперь, - лениво протянул водила.
- В аэропорт, - как самый старший из нас, принял решение Хайдуков.
- Куда полетим, - спросил Серега.
- Да в Питер, два лаптя по карте. Андрюха, знаешь куда там, ты один питерский.
- А то...
Ближайший самолет на Ленинград улетал под утро. Москва не принимала. За стенами начиналась метель, почему - то хотелось спать.
- Ну и что делать будем?
- А сколько у нас денег?
- Оба, и чего ждём?
- Девушка, ближайший самолет - куда?
- На Ригу, удивленно глядя на нас пробормотала полусонная девушка в окошечке кассы.
- Дайте три, туда и обратно.
- Хорошо, только вы поторопитесь, регистрация заканчивается.
- А то!
Пытаясь что - то увидеть в иллюминаторе, я спросил Хайдукова:
- Хай, а ты что, Ригу знаешь?
- Нет, но что мы, не разберемся что ли? Охота время терять и до утра ждать?
- То же верно.
Ночная Рига встретила нас не уютно. На нашу группу никто не обратил внимания, хотя, как и в каждом аэропорту, группу «бомбил» мы вычислили сразу. Все претворялись, что не понимают по-русски, и, демонстративно, говорили только на своём. Обратный билет у нас был на самолёт, вылетающий, почти через сутки.... Тогда, Хайдуков сделал гениальный ход. Он достал из кармана двадцатипятирублевую купюру и громко сказал:
- Кто понимает по-русски!
По-русски понимали все. Нам оставалось только выбирать варианты предложенной культурно - развлекательной программы....
Почти через тридцать часов, усталые, но довольные, мы поднимались на борт «Макарова». Большой Сход был использован на всю катушку и пива мы напились вволю...
А потом, много лет спустя, в совершенно другой жизни, случайно, перебирая документы, я заметил, что из под обложки партбилета что - то торчит. Там лежала два четвертных. Я смотрел на них и вспоминал.... Многое и разное. Потом, я положил их обратно. Так они и существуют вместе, символы ушедшей эпохи и нашей бесбашенной юности...

Шнурок

В принципе, лейтенант Мухин оказался неплохим мужиком. Очень быстро с него слетела этакая спесь новоиспечённого офицера, два месяца назад окончившего военное училище и сразу же попавшего в Афганистан. Ладно, обо всём по порядку.
Девять солдат под командованием старшего сержанта Борисыча уже второй месяц парились на точке, задыхаясь в полубетонном пекле блока, ожидая ночной прохлады. С этого блока контролировалась дорога, впитывающая в себя тайные и явные тропы, где-то далеко стекающие со скалистых седловин Гиндукуша. По этим тропам спускались небольшие караваны из Пакистана и сворачивали обходным путём мимо, поскольку только совсем глупый и ленивый не знал или игнорировал присутствие в этом месте заставы шурави. Недалёкий кишлачок не был таким уж узловым селеньицем, где могло разместиться хотя бы с десяток прибывших караванщиков или, тьфу-тьфу, душманов. Чего там, полтора десятка глинобитных домишек-конур, объединённых невысоким каменным дувалом. С блока хорошо просматривался весь кишлачок, со средневековым, жалким бытом горстки, богом забытых, людей. Так что странствующий люд и в лучшие-то времена не смог бы получить здесь достаточное количество продуктов, обновить свой износившийся гардероб, отдохнуть, наконец, в прохладе. Растительность скудная, с чахлыми кривыми деревцами, правда, по правую руку от кишлака бурлила сумасшедшим потоком узкая речушка. Вот рядышком с ней, когда-то, была настоящая «зелёнка»: осока и камыш густой стеной росли вдоль берега, давая местным жителям и материал для стройки, и сочный корм малочисленной живности. Теперь «зелёнки» не стало. Полтора года назад на блок-пост напали отчаянные люди из банды Хасмет-бая, пытаясь прорваться на дорогу и уйти дальше, соединившись где-то под Кандагаром с Хаджи Латифом. Пройти им не удалось, огнём из ДШК, автоматов и выстрелами из подствольников шурави сбросили горстку духов в реку, а потом сожгли к чёртовой матери всю «зелёнку». Полыхнуло, рассказывали, будь здоров! Дело шло к зиме, тростник уже высох достаточно, чтобы его можно было резать для утепления кровли или стенок загонов для животных. Так что зима выдалась очень тяжёлой для местного населения, да и для шурави тоже - ведь какой-никакой, а всё же жар в печурках-очагах камыш поддерживал, с дровами-то - напряжёнка, да ещё какая! Соревнуясь с местными, солдаты вылавливали в реке и собирали по её берегам плавник, который хоть и горел не хотя, но тепла давал неизмеримо больше, чем камыш.
Весной селяне взмолились, не выжигайте, мол, растения, не дайте сгинуть! В то время на блоке командовал капитан Кулаков, прилетевший на недельку вместе со сменой солдат. Решение было найдено к удовольствию обоих сторон. Кулаков дал добро на рост «зелёнки», но... если тростник не вырежут после того, как он достигнет одного метра, растительность постигнет та же участь! Шурави больше не будут охотиться за камышом, поскольку пост будут снабжать топливом меняющиеся смены. Старейшина Салим, от радости, чуть ли не руки целовал капитану.
Теперь каждое утро солдаты наблюдали, как люди шли к реке, срезали тростник и камыш, волокли вязанки домой и приступали к работе. Кто мелко рубил сочные стволики тростника, засыпая в кормушки для пары овец полученный корм. Кто аккуратно раскладывал вдоль дувала камышины для просушки, имея в виду ремонтно-восстановительные работы. Кто сплетал подобие корзин, а кто умудрялся даже небольшой плетень сгондобить. Этим плетнём делали загородки, где содержали малочисленных кур.
Наблюдать за кишлачной жизнью было тягостно и скучно, так же, впрочем, как и за дорогой, которая, казалось, быстро и даже весело скатывалась с гор. Тут, на небольшом равнинном плато, дорога скисала и тянулась бесконечно, серея выжженной пылью, равнодушно вздымающейся и так же нехотя опускающейся на место, после того, как по ней кто-то проходил.
Борисыч остался за командира, поскольку прибывший на место несения службы старший лейтенант Борисов улетел тем же «бортом» МИ-8, на котором прилетела смена. Ещё в полёте старлей понял, что у него - гепатит, глянув в зеркальце, оценил желтизну белков и языка, доложил в полк по рации и получил приказ возвращаться, временно назначив командиром старшего сержанта Борисыча.
Как и всё в жизни, ничего не бывает более постоянного, чем временное, вот и скоро как полтора месяца прошло после смены, а начальствия нового всё нет. К слову сказать, Борисыч совершенно не тяготился новыми обязанностями, возложенными на него. На этом блоке уже дважды приходилось бывать, так что - местность знакомая, народа нового в кишлаке не наблюдалось, с продуктами - порядок, личный состав блокпоста занят. Чтобы избежать пофигизма при исполнении боевой задачи, с первого же дня Борисыч поставил задачу укрепить кое-где обвалившиеся стены и обложить те места, где наружу выглядывал бетон, камнем. В итоге все бойцы были заняты. Двое постоянно вели наблюдение за вверенным участком, двое отдыхали после смены: сначала уходили внутрь помещения, пытаясь уснуть, но, промучившись в духоте, выползали на свет божий и принимались помогать строителям. Сначала народ повозмущался распоряжениями Борисыча, но служба есть служба и под руководством Федюни стали собирать в округе камни, подыскивая наиболее плоские или же близкие по конфигурации к кубу, чтобы хоть не обтёсывать при подгонке. Потом разохотились, стали таскать все подряд, сбивали лишнее и прилаживали к вновь возводимой стене, скрепляя их между собой либо глиной, которой на реке было с избытком, либо, в узловых местах, цементом из оставшихся когда-то давным-давно, ещё при постройке блока, двух пятидесятикилограммовых мешков. Цемент в мешках по углам подмок, да так, что образовалась корка. Приходилось сначала разбивать, как орех, цементную скорлупу, высыпать из неё сухой порошок, а потом долбить, крошить и измельчать до первозданного состояния монолитные куски.
Теперь уже Борисычу приходилось отгонять заступавших в караул бойцов от созидательного труда. Солдаты, нехотя, оставляли зодчество, обмывались тёплой водой, брали вёдра, шли на реку и, возвратившись назад, заступали на пост: один у ДШК, вмурованного в гребень стены поста, другой - на противоположенной стороне, скучал с РПК.
Как только закончили строительство, Борисыч вызвал на пост старейшину Салима. Посредством переводчика, туркмена Дурдыева, долго договаривался со стариком о том, что изрядный кусок «зелёнки» шурави нарежут для своих нужд, поскольку требовалось сменить навесы над блоком, где была тень. Старый навес пришёл в негодность, с него постоянно сыпалась труха за шиворот и в котелки с пищей, а солнце лезло сквозь огромные дыры, превращая отдых в мучение. Ну, в самом деле, не лезть же в помещение, где духота, кажется, не исчезнет и с наступлением зимы. Салим кочевряжился, пытаясь с наивной хитростью выжать из ситуации как можно больше пользы для себя. В такие минуты каждый, облачённый хоть какой-то властью, забывает, что за его спиной есть люди, на благо которых, собственно говоря, его и облекли той самой властью. Борисыч прекрасно понимал детские уловки старейшины. За разрешение на получение камыша, старику выдали две банки тушёнки, банку сгущёнки и два килограмма муки. Однако, это не всё. Каждый из жителей кишлака, кто принесёт две большие вязанки камыша, получит по килограмму перловой крупы, коей скопилось за несколько месяцев на блоке в большом количестве. Редко, кто из солдат, при наличии других круп, захотел бы отведать «дробь шестнадцать». Салим же, попытался и тут схитрить, пообещав, что сам принесёт необходимое количество камыша. Но Борисыч был неумолим, сказал, мол, если до захода солнца Салим принесёт столько, сколько удовлетворит потребность шурави, вопросов нет, получит все двадцать килограмм крупы. Сколько это будет, Салим не понимал, пока Федюня не приволок полмешка перловки и не показал ему. При этом Борисыч выложил под ногами сорок камешков, означающих количество вязанок, которые обменяются на крупу. Старейшина поцокал языком и ушёл в кишлак.
Очень скоро к блок-посту потянулся народ. Федюня с Дурдыевым вышли их встречать из укрепления. Каждую вязанку Федюня оценивал сам. Если афганец хитрил, приносил недостаточную, Дурдыев медленным, тягучим языком объяснял претензии Федюни, и селянин неохотно кивнув, забирал тощую связку и убегал к реке.
Таким образом, был решён вопрос с затенением на территории поста. Утром, по приказу Борисычу, дневальным приходилось делать по три рейса к реке. Первые четыре ведра шли на кухню для готовки и мытья посуды, вторые - для личной гигиены каждого бойца, а остальные... А вот остальной водой обливался камышовый навес, и теперь под ним было так уютно и прохладно, что и уходить не хотелось никуда: здесь и обедали, и оружие чистили, и курили, и спали, и... в общем, вся жизнь сосредоточилась здесь.
Местные жители крайне редко появлялись у поста шурави, зная, что вокруг блока есть минное поле. Где и как установлены мины, не знал никто, включая и вновь прибывающие смены, поскольку карта была давным-давно утрачена, сгинула в штабных джунглях, а проверять на себе никто не торопился. Достаточно было того, что подходы с двух сторон были и прикрывались на ночь минами-сигналками.
Постоянным гостем был только щенок. Непутёвый кобелёк приходил с разных сторон, ни разу не нарвавшись на мину. Борисыч даже забеспокоился, а есть ли тут мины вообще? Его сомнения развеял взрыв, когда одна из местных собак, запуганная, с вечно прижатым к брюху хвостом, голодная, неизвестно, чем и как питающаяся и что делающая в кишлаке, ринулась к блок-посту, привлечённая запахом солдатской кухни. Сначала, по старой солдатской традиции щенку присвоили кличку Дембель, но, решив, что у аборигенов дембеля не может быть по определению, переименовали Шариком. Федюня посмеялся и сказал, что щенок на шарик никак не похож, уж больно худ, посему кличка Шнурок ему больше подойдёт. Так и закрепилось имечко.
Шнурку от роду было месяца полтора. Невнятной масти, какой-то рябой, с пятнами серого, чёрного, белого цвета, щенок обладал жизнерадостным характером, не обижался за случайно отдавленные лапы и хвост, весело бросался в возню с солдатами, поскуливал просительно, когда шурави трапезничали, и благодарно тявкал, получив желаемое. Потом исчезал до следующего утра.
Так вот... Лейтенант Мухин оказался неплохим мужиком. «Вертушка» прилетела ближе к вечеру, когда ярость солнца поуменьшилась. Из тучи пыли, поднятой винтами, словно бог-громовержец выскочил офицер и направился к блоку. Навстречу ему помчался Федюня, дабы указать безопасный путь, миновать минное поле. Солдат приблизился, удивлённо скользнул взглядом на погоны офицера, мазнул взглядом по гладко выбритому, не обожжённому горным солнцем лицу и прокричал, перекрывая свист лопастей:
- Товарищ лейтенант, я вас проведу на пост.
Лейтенант недовольно скривился и пошёл за солдатом, сторонясь бегущих к МИ-8 бойцов. Пока солдаты перетаскивали на блок продукты, табачное довольствие, почту, Борисыч докладывал о состоянии дел новому командиру, не понимая, чем недоволен лейтенант.
«Вертушка» поднялась в воздух, надсадно тарахтя двигателями, и умчалась в посвежевшее небо, унося солдатские письма.
- Сержант, почему солдаты не приветствуют офицера так, как положено по уставу? - хмурясь, склочным голосом поинтересовался Мухин, закуривая цивильную родопину.
- Дык, это... - лихорадочно соображал Борисыч, понимая, что лейтёха из молодых, необстрелянных, необмятых войной, в новенькой песчанке, с недавно ещё совершенно белой полоской подворотничка. - Товарищ лейтенант, не принято здесь честь отдавать! - И заторопился, предотвращая взрыв офицерского негодования. - Вам что, не говорили, что духи в первую очередь охотятся за офицерами?
Лейтенант всхлипнул затяжкой, поёжился, совсем по-детски округлив глаза:
- Как охотятся?!
- Да просто. Сейчас кто-то из местных шепнёт кое-кому, что, мол, так и так, на блоке появился офицер. Очень скоро об этом будут знать в горах. Снайпера у них отличные. Выберут мишень живо. Вот и... Вы бы и звёздочки сняли с погон, товарищ лейтенант, - кивнул на плечи офицера Борисыч, - наши-то знают Ваше звание, а тем, - махнул рукой в сторону кишлака, - Знать это совсем не обязательно.
Мухин растерянно докурил сигарету, решительно снял куртку и снял лейтенантские звёздочки с погон, сунул их во внутренний карман, натянул куртку на себя, сел на ящик от гранат, протянул пачку «Родопи» сержанту и приготовился слушать дальше. Теперь Борисыч неторопливо рассказал о житье-бытье поста, представил каждого солдата, поведал о сосуществовании с кишлачком.
Лейтенат ничего не стал менять в распорядке поста, только распорядился, чтобы водоносов сопровождал один свободный боец с автоматом наготове, прикрывающий во время забора воды остальных. Вызвано это было тем, что по некоторым данным, косвенным и принесённым разведкой, весьма и весьма возможна активизация духов именно на этом направлении. Впрочем, и Борисыч, и Федюня, и другие солдаты об этом догадывались сами. Ни для кого не секрет, что ближе к зиме духи стремятся спуститься с гор, неуютных и ледяных, чтобы отогреться, отъестся и подлечиться в долинных кишлаках, или попытаться пробиться для соединения с крупным формированием того же Хаджи Латифа. А весной опять уйти в горы, предав высокие идеи борьбы за ислам, нападать на слабые караваны, уводить из слабо защищённых кишлачков женщин и овец, да и вообще, наживаться так, как заблагорассудиться, вступая в стычки не только с шурави, но и с соплеменниками из таких же мелких банд.
В целях маскировки Мухин решил присутствовать при встрече с Салимом, никак не выказывая того, что он - офицер. Дело чуть было не испортил Дурдыев, сказав при переводе, что «командор» требует в срочном порядке убрать остатки камыша с берега реки. Дурдыев хотел даже ткнуть пальцем в Мухина, но Борисыч, исправляя положение, слегка ткнул, незаметно для старейшины, толмача в спину, и Дурдыев перенёс поднятую руку, указывая на Борисыча через плечо.
Салим, как всегда, начал ныть, показывая руками, какие короткие ещё камышины, пытаясь выжать из ситуации максимум пользы для себя, нет-нет, но, не забывая зыркать в сторону нового лица, ранее ни разу им, Салимом, не видимого. Борисыч отметал все доводы старика и давал два дня на удаление камыша, потом указал на лейтенанта:
- Вот, видишь, у нас новый солдат? Он привёз с собой на шайтан арбе, - намекая на недавний прилёт вертолёта, - большой огонь. Огнемёт называется. Если завтра до вечера камыш не успеете убрать, всё сожжём!
Салим похлюпал носом, выклянчил-таки пачку «Памира» и ушёл, что-то недовольно бормоча.
Лейтенант остался доволен результатами переговоров. Приказал усилить караул. Теперь даже днём на постах дежурили по двое. Ночью Мухин и Борисыч по очереди проверяли караулы.
Каждое утро Шнурок появлялся на блоке, завтракал с солдатами, дремал в тенёчке, возился с отдыхающими, очень быстро подружился с лейтенантом и всякий раз пытался быть рядом с ним, хоть прикоснуться, если уж не потереться о ногу Мухина.
В указанный срок местные убрали камыш, теперь ничто не мешало осматривать противоположный берег. На следующий день Салим пришёл к посту.
Борисыч с Дурдыевым слушали старейшину, Мухин спрятался от глаз афганца, ушёл к пулемёту, чтобы не привлекать к себе внимание старика.
Салим опять завёл свою волынку, что зима скоро, камыш не вырос как надо, всё плохо, еды мало, дров нет. В общем, он пришёл предложить обмен. Готовые плетёные камышовые циновки они хотят обменять на керосин или продукты. В принципе, циновки не помешают, рассудил Борисыч. Действительно, зимой можно и стены блока утеплить, и подстелить под себя.
- Ладно, несите, - разрешил Борисыч. - Дам канистру керосина и мешок муки!
Салим быстро собрался и ушёл, сказав, что сейчас и начнут обмен. Что-то тревожило Борисыча, кололо иголкой, будоражило.
Мухин одобрил решение сержанта, надо укреплять дружеские отношения с местным населением. Почти в сумерках появились афганцы, каждый волок по две связки циновок. Борисыч рассматривал их в бинокль, наливаясь отчётливым чувством беспокойства. Сунул бинокль Федюне:
- Ну-ка, посмотри. Что не так?
Федюня старательно всматривался в чумазые чалмастые рожи, знобко впитывая в себя тревогу друга:
- Не пойму, Борисыч. Но что-то не так! Зови-ка лейтенанта!
Мухин тоже долго разглядывал приближающиеся фигуры, пытаясь понять, где, в чём скрыта опасность. Затем скомандовал, чтобы Федюня, Дурдыев и ещё двое бойцов пошли встречать меняльщиков.
Как только вышли солдаты из блок-поста, двинулись на встречу афганцев, Борисыч заорал:
- Назад! Назад, мля!
Тут же приблизившиеся духи сбросили с плеч циновки, обнажая автоматы, и ударили по шурави. Федюня с Дурдыевым успели заскочить внутрь поста, повезло. Двое других бойцов рухнули замертво в пыль. Наряд у ДШК тоже был срезан. В полный рост стояли, отличная мишень для автоматчиков на фоне восходящей за спинами луны. Одновременно с нападавшими из кишлака с другой стороны блока снайпер аккуратно, выстрелом в переносицу, убрал бойца с РПК, вторым выстрелом ранив напарника пулемётчика. Тот крутнулся на месте и упал, ударился головой о каменистый пол блока, выгнулся всем телом, ковырнул каблуками ботинок тонкий слой пыли и затих, заливая вокруг себя чёрной кровью, страшной заблестевшей широко разливающимся потоком в свете огромной луны, поднявшейся над изломанными контурами гор.
Духи смело мчались к желанной цели. Вот он - блок-пост! Вот они - продукты и боеприпасы!
Мухин кинулся к ДШК и, почти не целясь, резанул очередью по душманам. Борисыч уже стягивал со стены уцелевший РПК, спешил к лейтенанту. Дурдыев плюхнулся возле амбразуры, передёргивая лишний раз затвором, только патрончик неиспользованный, обиженно скакнул в сторону, повёл стволом автомата, выискивая в разом наступившей темноте, залёгших духов. Федюня под прикрытием пулемётного огня дважды выползал с блока, затаскивал трупы убитых солдат, и ещё раз вернулся за автоматом, соскользнувшим с плеча.
Лейтенант чутко прислушивался к происходящему за стенами поста. Вначале духи били из автоматов, на что Мухин моментально реагировал короткими грохочущими очередями крупнокалиберного пулемёта. Потом стихло. Душманы стали отползать назад, к кишлаку, но лейтенант стрелял на любой звук, очевидно нанося урон противнику. В конце концов, духи собрались с силами, просто вскочили и понеслись прочь.
В тишине все собрались внизу. Борисыч доложил командиру, что в живых остались только четверо. Мухин распорядился занять круговую оборону и связаться с полком. Федюня кинулся к рации, перекрывая треск эфира, сообщил о бое. Помощь обещали не ранее утра, поскольку в темноте не только «вертушке» затруднительно искать место для посадки, да и беспомощную мишень легче всего сбить, но и на броне по ночной горной дороге проблематично добраться до блокпоста.
Убитых солдат стащили ближе к стене и прикрыли упавшим камышовым навесом. Не успели вернуться к своим местам, как из кишлака раздались миномётные выстрелы.
- Мляаааааааа... - заорал Борисыч, - всем вниз!
Духи били прицельно. Да и то сказать, времени досконально изучить блок-пост было предостаточно, хоть у того же Салима. Первым же выстрелом покалечило ДШК, грозу всей округи, тяжёлое оружие, при стрельбе пугающее даже своим яростным рычанием, не говоря о гибельной силище пуль, вылетающих из хищного раструба. Мощный и тяжёлый пулемёт накренился одноногим пиратом на покалеченной треноге, пополз вниз, со скрежетом цепляясь изуродованным дулом за стену блокпоста, и мёртво упал в пыль, звякнув оторванной крышкой затвора. Всё! Дальнобойного оружия нет. Борисыч огрызнулся длинной очередью РПК. Мухин толкнул его в бок кулаком:
- Прекратить! Экономь патроны. Ни хрена ты им не сделаешь сейчас. Если в атаку пойдут, тогда - да...
Но духи не торопились переходить к активным действиям. Куда торопиться? Понимали, гады, что поддержки шурави ждать неоткуда. Вся ночь впереди. Поэтому методично стреляли из миномёта, обрушивая стены блокпоста внутрь, загоняя защитников крепости внутрь помещения.
От досады Федюня и Борисыч, стискивали зубы, пригибаясь от каждого выстрела. Дурдыев стоял на коленях, отмахивая поклоны и шепча что-то неслышное в разрывах мин. Лейтенант бездумно смотрел на рацию, думая, сообщать или нет, что дело - табак! Потом передумал, решив, что всяко успеет сообщить кто-то из оставшихся в живых, как тут обстоят дела.
Как только миномётный обстрел затих, Борисыч сунулся к выходу из помещения, глянул на развалины стен, выматерился и юркнул обратно.
- Хана, товарищ лейтенант, только тут можно обороняться! - и тоскливо осмотрел глухие стены убежища с одним единственным проёмом двери.
Федюня зло схватил РПК, выскочил наружу и залёг за россыпью камней, бывших совсем недавно стеной блокпоста. От кишлака слышался автоматный стрёкот. Духи попытались атаковать, но опять отошли, спугнутые пулемётной стрельбой.
Так было всю ночь. Сначала артобстрел из миномёта. Затем передышка и атака. Короткая стрельба из пулемёта. Духи откатываются назад и вновь артобстрел. Знали, ой, хорошо знали духи, что соваться с тыла или с флангов занятие бесперспективное и опасное, как не прикидывай. Вот и стремились заполучить возможность ворваться на блокпост сквозь узкую дорожку, совсем недавно обезвреженную от мин защитниками укрепления. Недаром всё же Салим столько раз ходил туда обратно, разведчик хренов!
Из РПК стреляли по очереди. Когда Мухин готовился к броску внутрь помещения, неподалёку от него упала мина, щедро осыпав лейтенанта осколками. Благо, он был в бронежилете и каске, да и осколки вначале впились в остатки стен и кучи камней, но всё же нашпиговали ноги офицера, вырвали клоками мясо, кое-где обнажив тело до кости. Мухин вполз в комнатку и потерял сознание. Борисыч с Федюней вкололи лейтенанту шприц-тюбик промедола и перевязали бинтами ноги прямо поверху брюк.
Теперь духи решили не брать приступом пост, просто нанести ему как можно больше урона и тогда завладеть блоком. Мины падали одна за другой, теперь уже падая на крышу укрепления, обрушивая потолок и стены. Наконец, крыша рухнула вниз, прикрыв собой в дальнем от входа углу всех четырёх шурави. Наступила полная тишина.
Лейтенант стонал, не приходя в себя. Федюня и Борисыч пытались выбраться из крысиной норы, в которую превратился блок-пост, торопились, срывали ногти и кожу с рук, пытались прокопать сквозь камни выход и занять оборону. Дурдыев молчал. Борисыч окликнул его:
- Толмач, ты живой?
Дурдыев слабо прошептал, что жив и опять замолчал, просто прислонился к стене спиной и тупо смотрел перед собой.
Попытки Федюни и Борисыча освободиться из плена ни к чему не привели, слишком толстый слой осыпавшихся стен придавил крышу, к счастью не упавшую плашмя внутрь комнаты, а рухнувшей наискосок, образовавшую щель между собой и стеной.
По победным крикам из кишлака, Борисыч понял, что это - конец. Полный и бесповоротный трандец. Но всё же, надежда брезжила - скоро утро. Надо продержаться как-то, пока не подойдёт помощь. Шикнул на всех, приказал вести себя тихо. Ни звука чтобы не было! Всё равно, отбиться не смогут, так хоть так, может, продержатся.
Духи были уже близко. Сначала слышался общий гул голосов, потом, вместе со скрипом придавленных подошвами камней стали проявляться отдельные голоса. А потом...потом застонал лейтенант. В тиши щели его голос, казалось, проткнул барабанные перепонки солдат. Дурдыев ужом скользнул к Мухину. Федюня углядел в проникшем сквозь беспорядочную груду камней лучике света метнувшееся к лейтенанту тело переводчика и перехватил руку туркмена с длинным тонким кинжалом, направленным на горло офицера.
- Он нас всех сдаст, - шипел, плюя слюной, Дурдыев, - надо его кончить. Кто узнает? - бесновался, придавленный Федюней, насмерть испуганный солдат.
Федюня вывернул кинжал из ослабевшей кисти, сдавил горло Дурдыева пальцами левой руки, прижался губами к его уху:
- Заткнись, падаль! Я тебя самого сейчас кончу! Молчи...
Борисыч вытянул из аптечки ещё один шприц с промедолом, вколол лейтенанту, зажав его рот ладонью. Лейтенант слабо откинулся головой на колено Борисыча и затих.
Духи ходили по бывшему блок-посту, ковырялись в развалинах, стаскивали обувь и одежду с трупов, стреляли в кучи камней, разочарованно галдя, понимая, что поживиться особо нечем.
Федюня замер, прильнув лицом к щели. Прямо перед глазами увидел носки сапог духа. Потом перед ним появились колени, а следом в щель между камнями протиснулся ствол автомата. Федюня еле успел отпрянуть назад, бесшумно повалиться на пол, как пули со страшным грохотом зажужжали, застучали по стене. Благо, щель не дала возможности поводить стволом в разные стороны, посему все уцелели. Отойдя немного от страха, Федюня прислушался:
- Борисыч, а ведь нам - крышка!
- Чего это? - прошептал Борисыч, удерживая весом своего тела всё ещё обомлевшего Дурдыева.
- Слышишь? Кто-то сквозь камни продирается, - так же тихо шептал Федюня.
Дурдыев испуганно всхрапнул.
Действительно, с другого конца завала слышалась возня и шум отбрасываемых камней. Замерли, почти не дыша. Вскоре Федюня облегчённо выдохнул:
- Шнурок, мля...
Точно. Из образовавшегося отверстия выскочил щенок, победно встряхивая ушастой башкой, отряхиваясь от пыли, кинулся к Мухину, потёрся о ботинки лейтенанта, подскочил и лизнул его в нос.
- Тихо. Тихо! - забормотал Борисыч, вытаскивая из кармана сухарь, сунул щенку.
Тот благодарно засопел, принялся грызть угощение.
Федюня вновь прильнул к щели, из которой их недавно обстреляли. Явственно слышался голос Салима, грустный, разочарованный.
- Вот, сука старая, - ярился Федюня, - нажиться захотел, урод!
Духи покрутились ещё немного по развалинам, захватили с собой оружие и всё, что представляло хоть малейшую ценность, и отправились вон, понимая, что вот-вот нагрянут шурави.
Лейтенант в обморочном сне дёрнул ногой, придавив Шнурка, тот взвизгнул, собираясь затявкать обиженно, но Федюня, опережая щенячий протест, навалился на него, сжал челюсти Шнурка ладонью и чиркнул глубоким порезом лезвием кинжала по горлу собаки. Шнурок крупно дрогнул всем телом, засучил лапками и затих, мягко втягивая бока.
Через полтора часа на кишлак обрушился огонь спарки вертолётов. По уходящей в горы цепочке духов ударили авиационные пушки, сбрасывая недавних победителей с тропы, ломая и коверкая их тела. Кто знает, может быть, и удалось кому-то из них уйти. Во взметнувшейся ввысь пыли трудно было разобрать что-либо. Через час от подножия гор подскочила броня. Полвзвода высадились у развалин блокпоста, остальные ринулись на зачистку кишлака.
Освобождённые из завала сидели у стены. Мухин лежал головой на коленях Борисыча, пытаясь понять, что произошло, сквозь туман боли и уколов. Борисыч же, раненый срикошетившей пулей сквозь щель завала, морщась, потирал задетое плечо, уже в бинтах, промокших кровью. Дурдыев сидел в стороне на коленях и тихонечко подвывал. А Федюня всё гладил и гладил ладонью в запёкшейся крови тело худого щенка, и редкие слёзы пролагали тонкие чистые полоски на его замурзанных щеках.

Оценка - 1,78

Лучшие истории 2012 г. из раздела "Авиация"

Понедельник. 18 часов 30 минут. Осень 20....г.
Аэродром «Грозный-Северный»

- «Эрмитаж» 132-му выключение на стоянке по готовности».
- «132-й по готовности выключайтесь».
- «Принял, 132-й».
Дуничкин устало откидывается на спинку сидения и закрывает глаза.
- Время. Выключаем? - спрашивает Дубцов и берется руками за краны останова двигателей.
- Давай... - говорит Виктор, не открывая глаз. Бортач закрывает краны. Двигатели останавливаются, несущий винт начинает замедлять движение, лопасти постепенно опускаться, и борттехник начинает притормаживать винт.
- Рано еще, не спеши - все так же не открывая глаз, говорит Дуничкин бортачу. - Не слышишь, что ли...
Игорь опускает тормоз немного вниз.
- Левый 55, правый 58, - говорит Чухинцев, останавливая секундомер после замера выбега ротора турбокомпрессоров. - Игорь, тебе записать или запомнишь?
- Запомню. - Дубцов опять приподнимает тормоз, и винт нехотя останавливается. Лопасти устало опускаются. Подъезжает топливозаправщик. Группа наземного обеспечения подтягивается к борту.
- Ну что, на сегодня все, что ли?- спрашивает правак, и с большим удовольствием зажмурясь, потягивается. - У-у-у-у... Всю жопу отсидел, блин...
- Че-то да, многовато сегодня, кстати, сколько? - Дуничкин открывает глаза и тоже потягивается: - У-у-у-у-уммм...
- Та-а-ак... Итого за сегодня... Итого... м-м-м-м... - Алексей листает свой блокнот и, чиркая на НПЛ главным оружием любого штурмана - карандашом, сообщает:
- Итак, господа, за сегодня у нас 21 полет, 4 часа 28 минут, 36 человек пассажиров, два «трехсотых», один «двухсотый», груз не считал. Примерно килограмм 200. Вот такой букет на сейчас. Ну что, по пивасику?
- Никаких пивасиков. Походу мы сегодня ночью дежурим. Виталич вчера еще нас поставить хотел, но мы так вчера отличились, что...
Бортач поставил трап и уже переругивался с АО-шниками, радистами и вооруженниками, успевая одновременно открывать капоты и заправлять вертолет:
- Вить, сколько льем?- сидя на ферме, спрашивает Игорь у выходящих летчиков.
- Давай до 4000 пока. Если что, дольем потом. А то походу дежурим сегодня. Может, дернут куда, все легче будем. - Дуничкин расписывается в журнале и отдает его технарям. - Саня, мы там сегодня малость обороты потеряли, ты шибко не акцентируй, ладно? - обращаясь к подошедшему объективщику (специалисту группы объективного контроля, который проявляет пленки системы САРПП-12ДМ и анализирует параметры полета.)
- О, а че было? - объективщик подходит к Дуничкину и без спроса вытягивает у него из пачки сигарету.
- Да Леха вон на площадку учился заходить.- Виктор убирает сигареты в карман. - Оружие не забудьте! Леха, чехлы на ПВД не забудь, и пошли на доклад. Виталич вон уже машет.

Понедельник. 21 час 00 минут. Осень 20....г.
Аэродром «Грозный-Северный» Комната экипажей Ми-8

Вечер закончившегося трудового дня летчиков банален и неинтересен. После ужина, который не отличается разнообразием предлагаемых блюд, но который, надо отдать должное нашим женщинам-поварам, приготовлен был очень даже неплохо, пилоты занимаются, что называется, «по плану». В основном, конечно, спят. Адреналин дня дает о себе знать, и большинство, приняв дежурную рюмку «Легионера» (водка «Легионер» - по 0.5 или 0.7 в прикольных треугольных бутылках. Кстати, по марке преобритаемой в Моздоке и потребляемой на всей остальной территории нашей Родины водки можно запросто вычислить, как минимум, год участия в БД.) основная масса «ПаЙлоТов» бессовестно хрючит, завернувшись в спальник. Кто-то кидает кубики в нарды, кто-то тупо пялится в экран привезенного с собой в командировку телевизора, ну а кто-то продолжает драться с «Легионером», прикрываясь штурманскими портфелями и прочей лабудой.

Леха Чухинцев, сидя за столом, подбивает итоги трудового дня, с завистью косясь на коллег, которые неторопливо уничтожая очередного «Преторианца», закусывая «победу» припасенным на всю командировку сальцом. (Правак каждого экипажа перед командировкой готовит на весь свой экипаж запас «мяса белого медведя». Как известно, правый летчик в командировках отвечает за три «Ж»: «Жилье», «Жратва» и «Женщины». С первым и последним «Ж» в данном случае все понятно, а вот с третьим... Каждый солит (коптит и пр.) по своему особенному рецепту. Естественно, присутствует обмен опытом и продуктом между коллегами. Иногда такое доводилось пробовать!!!!)
Дуничкин заходит в «камеру» и, видя тоскливый взгляд правака, устремленный в сторону своих собратьев:
- Алексей, ты слюни-то подбери, а то наступишь, споткнешься и упадешь. - Садится за стол рядом с штурманом.- Ты все за вчера подбил?
- Да. Вроде нормально все. А чё?
- Короче, по вчерашним нашим приключениям. Виталич сказал, что пока ничего непонятно. То ли наградят, то ли посадят.
- Вот, блин, удивил... Все как всегда. Наказание невиновных и награждение непричастных. Ничего нового. В конце командировки запишут одно поощрение в виде одного ненаказания. - Чухинцев, склоняясь над «двушкой» (карта масштаба 1:200 000), что-то увлеченно стирает ластиком. - Вить, да хер с ними со всеми, пусть магнитофон слушают, САРПП смотрят, там все равно криминала никакого нет. - Опять смотрит в сторону «Колизея» - Командир, может, по «писярику» для снятия стресса?..
- Я ж сказал, МЫ СЕГОДНЯ Д-Е-Ж-У-Р-И-М. Все. Вопрос закрыт. И так уже отличились. Алексей, сегодня НИ ГРАММА! Понял? И Игорю передай. Кстати, где наш «Буратино» ходит?..
Открывается дверь и входит Дубов. В руках две упаковки по 6 полторашек пива. Под каждой подмышкой по ДВА ЛЕЩА. Запах свежей копченой рыбы мгновенно заполняет пространство комнаты. В «камере» мгновенно устанавливается тишина, нарушаемая только негромким бубнением телевизора и похрапыванием спящих пилотов.
- Игорь... Это что?.. - Дуничкин дрожащим пальцем показывает на принесенный бортачем «бакшиш».
- Это нам вчерашние «Рексы» презентовали. Счас ихние траверзом проезжали мимо. Через ДСЧ передали. Это я удачно на стоянке задержался, да, командир?! - Дубцов кладет истекающую янтарным жиром рыбу на стол. Чухинцев, за малым успев прикрыть своим телом полетную карту и пуская слезы умеления :
- Ну че, все-таки по пивасику а, командир? Ну как, братва, поддерживаете?
Братва, естественно, не могла отнестись наплевательски к столь широкому проявлению щедрости экипажа Дуничкина, и под восторженное уханье, чмоканье, подпрыгивания и приседания, больше присущее семейству приматов, нежели бравым покорителям пятого океана, начали накрывать поляну.
- И-ххоррек...Ты подонок и негодяй... - захлебываясь слюнями, Витя дрожащей рукой успевает схватить одного ЛЕЩА и, прижав его к груди, пятится к стенке. Насупающие на него леДчики с горящими от возбуждения глазами и вытянутыми в сторону Дуничкина ножами, скальпелями и прочим холодным оружием пытаются отнять законный трофей майора. - «Дерево», сволочь, мы ж дежурим сегодня...
Друзья, вы видели глаза кота в «Шрэке»? Глаза бортового техника стали раза в три грустнее и печальнее.
- Вот же бл....дь какая... - ни к кому особо не обращаясь, огорчается Дубцов и опускается на стоящую рядом табуретку.
Пилоты, вдавив бедного майора в стенку :
- Витю-ю-ша, отда-а-ай рыбоньку, обещаем, мы ее не больно зарежем.
- Мы вам тоже, наверное, может быть, что-нибудь оставим.
Загипнотизировав Дуничкина и отобрав «чешуйчатую жертву» у майора, группа «упырей в погонах», уже предвкушая трапезу, жужжа, толкаясь и шипя друг на друга, рассаживается за стол, звеня кружками и стаканами.
- А ну замерли ВСЕ!!! - Вопль правака Чухинцева подобен возгласу экзорсиста. В помещении мгновенно наступает тишина. - Данной мне штурманом полка властью над картами и сборниками, во имя карандаша и транспортира, я клянусь на РЛЭ Ми-8МТВ, что сегодня НИКТО ИЗ ВАС НЕ ВЫЙДЕТ ИЗ СУМРАКА!!!
В камере наступает коматоз...
Алексей, взяв со стола отобранный у Дуничкина трофей, идет к выходу, стараясь не наступать на выпавшие от удивления челюсти коллег по цеху. Проходя мимо оцепеневшего за компанию со всеми бортача, Чухинцев цепляет в довесок две полтарашки пива:
- Че расселся, чучело, пошли, борт откроешь, а то эти вурдалаки счас не только пиво выпьют... Завтра свою законную долю поделим.
Хлопнувшая входная дверь выводит из оцепенения ЛеДчиков:
- Витя.., а мы не поняли... И шо Ето было такое?..
Дуничкин хмыкнув и пожав плечами надевает шевретку и выскальзывает вслед за своим экипажем.
- Ну че мужики, понеслась душа в рай?....
- Разливай!!!....
- Виталича позвать не забудьте!...


Уже вторник. 03 час 25 минут. Осень 20....г.
Аэродром «Грозный-Северный»

Протитвный лязгающий звонок ТА-57 вырывает оперативного из лап Морфея и бьет по голове фактом присутствия командировочного бытия. Та длинноногая блондинка с чувственно-порочным ртом, которую оперативный созерцал в компьютере оказывается просто сном.... Вот сука.....
- Майор Макаров. Слушаю.
- Владимир Андреевич не доброй, к сожалению, ночи тебе. Срочно поднимай дежурный экипаж. Санрейс. Кстати кто сегодня?
- Дуничкин товарищ командир.- Остатки сна мгновенно улетучиваются.
- Опять Дуничкин.... Да уж.... Если бы покойник сходил с бубей ,было бы еще хуже... Ладно, Давай его срочно к трубке. И готовь резервный экипаж.
- Есть товарищ командир!- Макаров убегает к летчикам.

Дуничкина мучили кошмары. Копченые лещи плыли по Дону, выпрыгивая из воды как дельфины и бликуя на солнце желтой, крупной чешуей. Блики были очень сильными и попадали прямо в глаза гребущему из последних сил майору. Самый жирный лещ подпрыгнув выше всех залетает в лодку к Дуничкину и сшибает его на спину:
- Виктор просыпайся давай!- Говорит Лещ и холодными плавниками отдающими запахом сигарет хлопает майора по щекам.
Дуничкин в ужасе открывает глаза:
-Мля..... Рыбы же не говорят....- Наводит фокус.- Андреич, ты?!
- Нет, НЕПТУН МЛЯ!!! Бегом за задачей к телефону с праваком, командир ждет!
Дуничкин мгновенно придя в себя вскакивает с кровати и толкает правака, который свесив руку со второго яруса нежно похрапывал всем своим молодым организмом.
- Леха, подъем срочно! Хватай карту и в дежурку!

- Понял товарищ командир. Вылет через 10 минут.- Кладет трубку. - Записал? Давай пулей свои причиндалы хватай и на борт. Оружие не забудь! - Кричит Дуничкин в спину Чухинцеву. - Мое захвати я на запуск!

Возле вертолета в свете фар от подъехавшей АПА уже метался Дубцов снимая заглушки и чехлы от ПВД, понимая , что в данном случае, когда каждая минута проведенная ими на земле равна минуте жизни раненых пацанов, блок-пост которых был обстрелян «духами» полчаса назад делить обязанности между собой и Чухинцевым просто глупо.
- «Эрмитаж, 132-му запуск на стоянке»
- «132-й запуск разрешил. После запуска взлет по готовности разрешаю Взлетный 81»
- «Принял 132-й»

Вторник. 03 часа 42 минуты.
Ми-8 борт N135
- «Эрмитаж», 132-й взлет произвел борт порядок. На первом 100. Выход правым по заданию с набором 900. На связь с «Фиалкой» 132-й»
- «132-й по заданию с набором 900 выполняйте. На Связь с «Фиалкой». «Эрмитаж».
- «Разрешили 132-й».
Дуничкин установив на вариометре скорость набора 8 м/с:
- Леха, посчитал?
- Да, нормально. Млять... Там вход в ущелье....
- Безопасная высота там какая?
- 1680....
- Сука....Считай на прямую на Старые Атаги. Над ним будем снижаться..... Ну и погодка мля.... - Дуничкин доворачивает вертолет на курс указанный правым летчиком.

- Витя мы над точкой снижайся правым.
- Понял.- Дуничкин став в правый крен начинает снижаться по спирали.
- «Воздух, я Три Тройки. Слышим вас, пока не не наблюдаем. Мужики ,побыстрее бы...»
- «Стараемся Три Тройки. Обозначьте себя. Не видно ни хера...»
- «Воздух, даю огни. Наблюдаете?»
- «Пока нет. Ваше место Три Тройки?»
- «Возле мОста. Перекресток Дачу-Борзой - Чишки. Перед Дуба-Юртом»
- «Секунду Три Тройки...» - Леха , орентируй.
- Секунду...- Правак вертит карту подсвечивая себе маленьким фонариком. - Ага... Понял... Витя, мы там в такую погоду не сядем. Там ворота в Аргунское... Справа 970, слева «Штука»....
- Сука... Предложения?
- Через Лаха-Варанды к перекрестку на Алхазурово смогут выехать?
- «Три Тройки ответь «Воздуху»
- «На приеме Три Тройки»
- «Ты на броне?»
- «Да, Три Тройки»
- « Три Тройки, Через Лаха-Варанды к перекрестку на Алхазурово сможешь подойти? Воздух.»
- «Секунду воздух.... Да. Буду через 10минут.»
- «Воздух принял. Жду.»- Леха давай курс.

Через 8 минут.
- «Воздух, Три Тройки. Я на месте. Слышу тебя хорошо»
- «Три Тройки обозначь себя»
- «Даю огонь. Наблюдаешь?»
- «Три Тройки. Не наблюдаю. Дай прожекторы вверх. «Воздух»
- «Секунду «Воздух»..... Наблюдаешь?!»
- «Три Тройки наблюдаю тебя. Строю заход» - Дуничкин наблюдая световое пятно начинает заход на площадку. - Экипаж внимание! Всем смотреть землю! Игорь, с 50 метров даешь отсчет через каждые два. Алексей, карту в сторону, страхуешь меня.
- Принял...
- Принял.- Алексей кладет «двушку» на блистер и берется за управление.
- 50, 48, 46,.....34, 32 - Отсчитывает высоту борттехник .
- Витя, ветер 100 градусов.
-Понял.- Дуничкин сосредоточен до предела. Вертолет «вываливается» из облаков.
- «Воздух, наблюдаю тебя!!!» - «Три Тройки» от радости, что вертолет прилетел решает ему помочь:
- «Воздух, тебе подсветить по курсу?!»

- Все, площадку вижу, сажусь- с облегчением в голосе говорит Виктор. Алексей кивает и отпускает ручку управления отворачивается к блистеру за картой.

Забыв, что понятие «по курсу» для него и пехоты разное, Виктор отвечает:
- «Три Тройки подсвети. Воздух».
В то же мгновение два прожектора ловят в перекрестие лучей заходящий на посадку борт.
- «БЛЯ-Я-Я-ЯДЬ!!!!! УБЕРИТЕ СВЕТ!!!!» - ЛЕХА, Я НИХЕРА НЕ ВИЖУ!!!
Ошалевший от светового удара по глазам Дубцов выпадает в грузовую кабину. Чухинцев не убравший с педалей ноги и рефлекторно закрывший глаза в момент «взрыва сверхновой» хватается за управление:
- Я НОРМАЛЬНО !!! ВЗЯЛ!!!! - подхватывая начинающий уже сыпаться вниз вертолет.
- «БЛЯДЬ!!! ТРИ ТРОЙКИ ТЫ БОЛЬНОЙ!!!» - Дуничкин орет на абонента. Свет «софитов» от БТР-ов гаснет. Занавес.
Спустя еще 40 минут.
- «Эрмитаж 132-му»
- «132-й. Ответил «Эрмитаж»
- «Эрмитаж» К Вам с «Фиалки» на 300 подход, условия 132-й»
- «132-й ко-второму на 300. Заход по большой коробочке. Посадочный 81. На точке 10 баллов на 200 видимость 5. Давление 748 точка 9. Ветер у земли 110 градусов 5 метров. «Эрмитаж».
- «132-й условия принял. Посадочный 81. Расчитываю ко второму на 300...»

Вторник начался...

Оценка - 1,88

Как я жил по Уставу

Каждый из нас хотя бы раз пытался начать новую жизнь.... Это могло быть по разным причинам: личным, семейным, служебным. И почти каждый раз повторялась извечная истина, что благими намерениями вымощена дорога в ад. Хотя, возможно, у кого-то и получалось. Очень давно, почти на самом краю Земли, ступил на эту скользкую дорожку и я....

Два месяца службы на большом противолодочном корабле «Адмирал Макаров» промчались как один день. Они вместили в себя гауптвахту, смену боезапаса, утопление глубинной бомбы, прямо под бортом, выходы в море, прекращённое уголовное дело, первые наряды и сданные зачеты. Но целостной картины мира в голове, к сожалению, не сложилось. Дни неслись стремительным галопом, подстегиваемые старшим помощником командира корабля, капитаном третьего ранга Поливцевым, и накладывались один на другой, закручивая в спиральные потоки невыполненные дела, отложенные мероприятия и прочая, прочая, прочая. Я не успевал ничего. На сон времени не было, про сход в город забыл вообще. И всегда и во всем был виноват только я. Выхода не было, надо было начинать новую жизнь и попытаться упорядочить хаос, творящийся в моей служебной деятельности, и постараться отыскать ячейки для хоть какой-то личной жизни.

Просто сейчас. Залез в сеть, достал оттуда разнообразные методики, графики и алгоритмы, все красиво скомпоновал, перекинул в телефон, и он звоночками напоминает тебе то, что ты забыл. А тогда..... Даже печатная машинка была на учёте в секретной части. Поэтому я обложился обычными ученическими тетрадками и тем, что на военном языке именуется «руководящими документами». За два месяца, используя любую свободную минуту, по ночам, в редкие выходные, я выписывал по дням, часам и минутам все, что должен был сделать. Вы даже не представляете, сколько на Флоте руководящих документов..... Командир боевой части, старший лейтенант Валерий Донченко, посещая мои археологические изыскания, приходил в дикий восторг, впервые держа в руках то, в соответствии с чем, как оказывается, он служил уже четвертый год. Меня называли чокнутым и крутили пальцем у виска..... Командир БЧ-5, капитан второго ранга Сорокин, покрутил в руках мои тетрадки, оправил очки и произнес что-то о грядущей гибели страны и военно-морского флота, в частности. Когда я робко поинтересовался причинами такого пессимистичного вывода, в ответ услышал, что, если лейтенанты пытаются правду найти, то это все, конец...

Венчала мой титанический труд гигантская «простыня», склеенная из старых штурманских карт, расчерченная на семь дней и двадцать четыре часа.

Боже, что это была за «простыня»! Если бы она сохранилась до сегодняшнего дня, то по праву заняла бы достойное место в лучших музеях мира. В ней было все, что я должен был делать, в том числе, в зависимости от номера недели, сдаваемой специальной задачи и периода обучения. Не просто запомнить, объять всё сразу было просто невозможно. Это был уникальный алгоритм служебной деятельности командира ракетной противолодочной группы большого противолодочного корабля проекта 1134 «А» на все времена. Кто тогда знал, что этих времен осталось всего три года...

Я стал героем. В качестве приложения к «простыне» у меня было семь блокнотов, по одному, на каждый день недели. Мне уже стало интересно прибывать по команде к каюте старпома. Выслушав адресованные мне вопросы, я доставал блокнот и чётко докладывал, что, когда, в соответствии с каким руководящим документом я делал, к примеру, с семи до одиннадцати, очень часто ставя его в тупик названиями документов, которые по его команде писаря и секретчики таскали в каюту. Мне пытались подражать, но, не пропустив через себя всю эту абракадабру, ничего толкового сделать не могли. Меня уже не могли засунуть куда-то старшим, сделать куда-то идущим. Нет, я не отказывался, но, получив приказание, я невинно интересовался, правомочен ли я нарушать требования такого-то наставления, утвержденного тем-то в таком-то году.... И начальникам почему-то сразу становилось понятно, что нарушать-то нельзя.... И меня оставляли в покое. Но вот, что странно. Если сначала это был какой-то сюрреализм, созданный здоровым чувством протеста, то, спустя некоторое время, хаос служебной деятельности стал структуризироваться. Я первым в бригаде сдал зачеты и заступил дежурным по кораблю и вахтенным офицером. У меня появилось время на сон и сходы на берег. Все реже и реже меня распекали и разносили, а я все реже и реже доставал свои блокноты и разворачивал простыню. У меня были последователи, но новых простыней я не видел. Лебединой песней моей задумки была демонстрация созданной мной системой работой на подведении итогов за летний период обучения в бригаде, когда я в кают-компании «Адмирала Исакова» представлял алгоритм штабу и командованию кораблей по приказанию комбрига, капитана первого ранга Доброскоченко.

Больше я никогда не создавал ничего подобного. Но привычка осталась, и я выписывал основные временные позиции, действия. Привязывал людей, телефоны и сроки. До самого последнего дня моей службы такие упрощенные алгоритмы всегда были со мной. Мне это помогало. Очень часто самым важным было именно изготовление блок-схем, когда они намертво впечатывались в матрицу мозга.... Да и сейчас я продолжаю планировать день, неделю. Месяц. Уже не так детально и подробно, да и точность оставляет желать лучшего, но я по-прежнему успеваю. А значит, попытка «упорядочить мир», предпринятая замученным, загнанным лейтенантом двадцать три года назад, удалась.

Легенды старого Дворца. Молебен

Наверное, это было очень красивое зрелище, когда вчерашние гардемарины, среди которых были и Великие Князья, и потомки лучших фамилий России, преклонив колено, потому что Офицер российского Флота не встаёт на колени даже перед Богом, слушали выпускной молебен. Может быть, даже не вслушиваясь в слова, проникнувшись всей величественностью и значимостью момента, просто потому что эта традиция была освещена веками. Их благословляли на службу не только Российскому Императору, а в первую очередь, России - своей Родине. И они не раз доказывали это, заполняя траурными списками, выбитыми на чёрном мраморе, размещёнными в Церкви Морского Корпуса, число погибших на разных морях и океанах. Потому что в Море на всех одна и Победа, и Смерть. Ни одна, ни вторая не делят людей по кастовому признаку при Наварине, Синопе и Цусиме, блестящие Офицеры сполна отдавали выданные им кредиты...
Мне часто доводилось бывать в старой училищной Церкви. От остальных помещений эта аудитория отличалась только круглыми размерами и высоким куполом. Давно пропали мраморные плиты с именами героев, как и доски с гвардейскими экипажами в Столовом зале, от церковной утвари и убранства ничего не осталось и в помине. Но, как бы ни называлось это помещение, какую бы роль оно не выполняло, учебной аудитории, класса или лаборатории, её все равно называли Церковь.
Так получилось, что я вырос абсолютно равнодушным к Вере. Да и сейчас Вера моя отлична от Веры большинства. Может быть, время, может быть, окружение... Как бы то ни было, я об этом не жалею и никогда не жалел. Но, почему-то, заходя в разгромленный Храм, я испытывал какое-то чувство неловкости или даже вины. Что-то терялось в связи времен, чего-то не хватало. Да, вместо церковных праздников пришли другие, и торжественных моментов тоже хватало, но всё это было не так. Не давало чувствовать себя «гардемарином Морского Корпуса, Корпуса, единственного на всю Россию»...
- Старшина, слушай, а давай молебен на выпуск закажем?
- Димон, ты перегрелся? Или к госам переготовился? Какой на хрен молебен. А парторг?
- Нормальный, Андрюха, в Никольском Соборе. Как раньше...
- А ты в Бога-то веришь?
- Нет, конечно, но разве это главное?
- Да, трахнут нас, как свиней...
- Да и чёрт с ними, всё равно выпуск через месяц. Вот после выпуска и пойдем.
- Нормально, освятимся и в кабак.... Слушай, а почему нет?
На следующий день, сразу после обеда, благо у нас, почти лейтенантов, выход в город был уже практически свободным, пять выпускников первого взвода тридцать пятой ротой отправилась в Никольский Собор, который так же носит название Морского...
Куда идти, к кому обращаться в двухэтажном Храме? Сняв фуражки, мы робко толпились у входа, вызывая шушуканье прихожан. Наконец, подошел какой-то священник. Узнав о цели нашего прихода, он чуть не упал в обморок. Ещё бы, знал бы он, что из пяти «ходоков», четверо было членами КПСС, а один еще и парторгом роты.... Но на дворе стоял девяностый, последний полный год существования Великой Империи, и что-то в наших жизнях начинало меняться...
Нас проводили к старшему. Пожилой человек, в богатых облачениях слушал нас и плакал...
- Какое училище?
- Фрунзе.
- Фрунзе? Морской Корпус.... Снова...
Я не знаю, но в этот момент, у меня на глазах появились слёзы. Я почувствовал, что каким-то краешком прикоснулся к чему-то великому, древнему и стал по настоящему своим для старого Дворца.
- Сколько стоит?
- Что?! Стоит?! Да о чём вы..... Мы так долго вас ждали...
Конечно, всё тайное очень скоро стало явным. Начались запугивания, угрозы. Как же, религиозный дурман проник в святая святых Военно-Морского Флота. Мне грозили, что вместо Северного Флота, я окажусь на Каспийской флотилии и так далее. Но на все это был один ответ, старый, как мир:
- Дальше флота не пошлют, меньше группы не дадут.
Мы уже чувствовали, что минута расставания близка и ничего не боялись. Того, что нас ждет на Флоте, тоже не боялись, потому что еще не знали. Да и вообще, наше поколение очень трудно было запугать...
Сразу после выпуска, оповещая по дороге ребят с других рот и училищ, мы направились Никольский Собор. Там нас уже ждало ленинградское телевидение и знаменитые «600 секунд» во главе с Александром Невзоровым. Впервые я попал на церковную Службу. С началом молебна зал стал наполняться гражданскими людьми, впервые увидевшими такое незабываемое зрелище. Около сотни морских офицеров в парадной форме и с кортиками, выстроенные священнослужителем в строй, сжимая в руках фуражки, слушали Молебен, благословляющий их на службу Родине. Когда, следуя словам, читаемым священником, люди стали опускаться на колени, Священник прервался и сказал:
- Преклоните только одно колено, дети мои... Офицер Российского Флота не стоит на коленях ни пред кем, даже перед Господом Богом...
- Оружие, вон.
Мы вынули из ножен кортики и держали их поверх фуражек. Священник ходил вдоль строя и кропил святой водой. И странно, он вроде бы не говорил ни о Боге, ни о Вере, но всё было так логично, так правильно. Он говорил о наших предшественниках, создавших Великий Флот. О тех, кто погиб за Родину и под Андреевским, и под Советским Военно-Морскими Стягами. О нас, которым предстояло стать достойным их памяти.... Не знаю, но, по-моему, именно в этот момент, уже навсегда уйдя из Дворца, после пяти лет жизни в нем, я стал для него своим. Не так ли и в жизни, мы находим только тогда, когда потеряем.
А через месяц с небольшим, поднявшись на борт флагманского корабля сто семидесятой бригады противолодочных кораблей «Адмирал Исаченков» и представляясь комбригу, капитану первого ранга Доброскоченко, я был бесцеремонно перебит и услышал:
- Давай, румын, расскажи о молебне....
Я рассказывал и видел его глаза. И дело совсем не в Церкви или Боге, совсем нет. В том, что традиции и легенды вечны. И мы непобедимы, когда у нас есть Вера в Дело, которому мы служим.