В 1990 году в период перестройки в кадровые службы проникали люди не то чтобы с разрушенным мозгом, а как бы сказать вообще без оного. И сот свершилось. Генерал-лейтенант А. не смог сдержать проклятий. В вверенной ему части необходимо провести занятии по строевой подготовке и строевой смотр, а, что главное, «ВЫЯВИТЬ НЕДОСТАТКИ». Было также указано когда именно проводить смотр, кому наверх доложить, сколько недостатков должно быть выявлено и т.д.
Вроде бы ничего особенного, за исключением, пожалуй что, самой части. По документам это была воинская часть, а по сути одно из главных управлений КГБ СССР, из чего следовало два факта. Первый - рядовых в части не было, второй - большинство офицеров последний раз одевали форму «никогда». Конечно были молодые лейтенанты, но тут была загвоздка, у немногих пиджаков формы не было вообще, а кадровые - ещё не забыли что такой строевой смотр и недостатки скорее всего выявить бы не удалось.
Некоторое время поразмыслив, А. поручил провести строевой смотр своему заместителю по режиму полковнику Х. Полковника в управлении не то чтобы не любили, просто не замечали, ибо с младшими офицерами он считал общаться ниже своего достоинства, а старшие будучи как минимум кандидатами наук с редкой специализацией понимали, что ничего Х. сделать им не может.
Х. проявил военную смекалку и отобрал для проведения строевого смотра сотрудников, чьи должности казались ему с одной стороны безобидными, а с другой - особенно подозрительными - консультантов, старших научных сотрудников и тому подобных. По результатам в сводную группу офицеров младше майора не попало. Для проведения строевого смотра Х. пригласил неизвестного майора из Московской комендатуры.
И настал тот день...
Сотрудники входя на территорию имели возможность лицезреть бравого служаку в парадной форме, галифе со стрелками о которые обрезаться можно, сапоги блестят так, что смотреть больно, ну и так далее... Также можно было созерцать группу из 50 сотрудников в форме, собравшихся на краю бетонного плаца, по которому кроме дворника уже давно никто не ходил. Описать эту группу словами было не возможно, в голове крутилась только фраза из старого советского фильма про последние дни рейха. «Клюге! Где вы набрали этот сброд?. Фольксштурм, герр оберст, тотальная мобилизация, дети, старики, инвалиды!». В группе выделялся майор И. В свободное время майор участвовал в самодеятельности, а на самом деле играл в любительской рок группе, косящей под битлов. Расставаться с длинными волосами а-ля Джон Леннон майору было жалко, и он просто заправил их под воротник кителя.
Комендантский умышленно не смотрел на плац, а в назначенное время просто вышел на его центр и скомандовал - «В одну шеренгу становись!». Встали, ровно так как строятся первоклассники - где удобно там и встал. Именно в этот момент майор заподозрил неладное, он ещё не пригляделся к строю, ещё не увидел И. и прочих деталей, но уже понял что-то идёт не так. Минут через 20 сумели встать по росту. Команды «Равняйсь!» и «Смирно!» участникам шоу сильно испортить не удалось. А вот после команды «Направо!» два полковника в центре строя обнаружили себя стоящими лицом к друг другу. «Направо!» рявкнула комендатура. Два математика в центре строя поняли - «кто-то ошибся», и на всякий случай, повернулись кругом, оба. У комендантского затряслись губы, но он взял себя в руки и дождался правильного выполнения команды. «Шагом марш!», уже не так уверенно скомандовал майор. И в этот момент, в тот момент, когда половина строя начала движение с правой ноги, произошло крушение жизненных идеалов майора. Он повернулся спиной к строю и медленно пошёл в сторону проходной. Полковник Х. ещё пытался что-то ему сказать, показывал на часы, совал на подпись какую-то бумажку, майор его не замечал, он брёл к проходной походкой глубокого старика, жизнь, которая была так восхитительно хороша и понятна кончилась...

Ночная встреча.

От чего столько было радости неизвестно с чего? Да шиш его знает...
Поздний вечер, быстро темнеет с каждой минутой, колонна в пяток машин выходит из раздолбанного, черного и безжизненного города, и тут вдруг саперы находят на обочине дороги два замаскированных "фугаса" - 152-мм снаряды с самодельными детонаторами, пластитовыми "пробками" вместо взрывателей и провода, уходящие в переулок.
Командир, получив доклад, орет "К бою!!!". Те, кто поосторожнее, упали под колеса и просто на землю, вскинули автоматы, занимая круговую оборону. Те, кто понаглее - рванули в переулок за "безбашенными". А двое безбашенных сжались до размеров футбольных мячей и неслись впереди, нарушая все запреты и рывками выдергивая из земли и щелей в остатках асфальта старательно упрятанные духами двухжильные черные провода.
Провода сходились к пустому колодцу старой теплотрассы. Когда оттуда убежали духи - непонятно. Может, пять минут назад, а может, три дня назад.
Оставлять эти снаряды нельзя (не наши найдут и используют против нас), и тащить с собой их никакого интереса нет, несмотря на то, что особо безбашенные уже вырвали из них самопальные детонаторы вместе с пластитом, но сами снаряды с места не тронули. Потому что даже особо безбашенные жить хотят и их ждут где-то.
Командир дает команду на закладку подрывных зарядов, а чтобы такие же выходящие свои не нарвались на взрыв и разлет осколков, ставит несколько "заслонов" на прилегающих улицах и переулках.
Со мной оказываются два совсем зеленых пацаненка, прослужившие меньше года. Две бешеных пары глаз, сверкающие из-под касок уже почти в полной темноте, беспокойное дыхание, дерганые движения. И тут в "наш" переулок издалека въезжает машина. Фары не горят, только "габариты". Тихонько ползет в нашу сторону, объезжая выбоины и воронки. Свои? Нет? Своих надо тормозить, чтобы не выскочили на перекресток под подрыв. Чужих тоже надо тормозить, чтобы нашим дров не наломали. Кого и сколько в машине - можно только гадать. Скороговоркой инструктирую салажат: "Я выхожу на дорогу, автомат стволом вниз под правой рукой. Левой "голосую", чтобы они остановились. Свои стрелять не станут, сразу признают по форме и морде. Но если что-то не так, то по мне начнут стрелять, или я успею упасть на спину и буду фигачить лежа навскидку. Тогда вы выпускайте по кабине и по кузову все, что у вас есть, только ты начинаешь стрелять первым, а ты через пару секунд, чтобы успевали по очереди менять магазины и огонь был постоянным. И на месте не стойте, бегайте вправо-влево, а то срежут вас".
Снова сверкнули из-под касок две пары глаз, вскинулись стволы, а я шагнул вперед.
В башке почему-то играла песенка-блатняк, за прослушивание которой на кассетниках в училище нас сильно ругало начальство: "Шел я к вахте босыми ногами, как Христос, и спокоен, и тих..."
А шел я навстречу ЗИЛку 131-му именно спокойно и пофигистически, потому что уж очень решительно салажата вскидывали автоматы...

P.S. Трое было в том ЗИЛке, в черных комбинезонах без погон и с АКСу, проблему поняли сразу и по нашей команде нырнули под кузов. По говору - наши, по грязи на руках и мордах- не поймешь. Они не стреляли, мы - тоже, но стволы все держали наготове. Попробуй ночью разберись, кто тут чей... Отсиделись вшестером под их машиной, пока после взрыва осколки не перестали визжать, они развернулись и уехали обратно, а мы рванули к перекрестку, к своим.

Начнем с погоды. Она благоприятствовала. Крымская ночь в запахах цветущего августа, теплый ветер играющий ленточками наших бескозырок, сонная неторопливость таврийской степи - все это настраивало на поэтический лад. На поэтический лад настраивало также и осознание того, что всего двенадцать часов назад вокруг была Камчатка - хмурое небо, тусклая трава и серые плиты Елизовского аэродрома.
И сотня моряков, изображающих, пошатываясь, строй неподалеку от Симферопольского аэропорта
была готова на многое. Потому как двенадцать часов подряд ерзать по скамейке, рассчитанной на тощий зад воина-десантника в душной утробе ИЛ-76 это не самые лучшие двенадцать часов в жизни. Даже не самые лучшие двенадцать часов службы. К примеру, тот самый воин-десантник после такого издевательства прыгает из самолета не дожидаясь посадки, рвет на груди тельник и немедленно захватывает Вражеский Штаб.
- Значит так, - сказало нам наше командование. - До вечера будем сидеть здесь.
Облеченный властью палец указал на небольшой парк. И скомандовал:
- Вперед.
А вот в подаче команд надо быть осмотрительнее, товарищи офицеры. Потому как Личный Состав только того и ждет, чтоб ему скомандовали «Вперед». И пальцем ткнули - «Туда»!
В следующие мгновенья я вдруг отчаянно осознал, почему немцы так боялись матросских атак. Потому что наш матрос в атаке страшен. Ибо видит цель, верит в себя и не замечает препятствий.
Попробуйте представить эту картину с точки зрения человека мечтающего улететь в августе из Симферополя хоть куда-нибудь. Измученного километровой очередью, ежечасными перекличками и коротающего ночь на скамейке в парке. Что вы подумаете, когда вдруг в предрассветных сумерках на вас побегут моряки? Проламываясь сквозь кусты, топча клумбы, перепрыгивая через скамейки. Что там Вражеский Штаб? - подумаете вы наверняка. - Да они планету с орбиты сдвинут!
В глазах моих, как на старой фотографии, навсегда застыла картина: Ночь только-только переходит в рассвет, справа и слева дружный топот - огромная масса, неумолимая в своем движении - накатывает из темноты. И люди, почему-то в белых рубашках, разбегаются во все стороны.
И вот честное слово. Ну не знаю я кто тогда первым «Ура» крикнул.

НОВЕНЬКИЙ

Мой друг Дима - классный кинооператор, а в прошлой жизни - пилот гражданской авиации, рассказал вчера вот такую нехитрую, но довольно неожиданную и к тому же весьма поучительную историю своей далекой юности и не только юности:

Когда я учился на третьем курсе, к нам в группу перевели странного курсанта, то ли из Питерского, то ли из Ульяновского летного училища.
С нами, новенький, держался подчеркнуто отстраненно, да и мы к нему в друзья не лезли, по всему чувствовалось, что за этим курсантом имелась какая-то очень мохнатая лапа. Все преподы и даже начальник училища, при встрече здоровались с ним за руку, а некоторые даже перешли на «ты», хотя этот чувачок, был таким дубовым, что любого из нас давно бы вышибли за такие знания. одним словом - "мажор".
На занятиях его вообще не спрашивали, зато он иногда брякал такими глупыми вопросами, что даже смеяться над ними было неудобно.
Хотя, если он там у себя учился так же расслабленно, то - это совсем не удивительно.
Этот новенький, мог целую неделю прогуливать занятия, потом вдруг появлялся: - «Здрасьте, а вот и я», а преподы даже ни полслова: - «Заходите, садитесь пожалуйста, надевайте наушники...»

Всякую аэродинамику, математику, «начерталку» и даже «физо», новенький не посетил ни разу.
Ходил только на английский, на тренажеры и на практические занятия. Все.
Мы за глаза называли его «вольным слушателем» или «вечным студентом» Вечным студентом - за возраст. Возраст как раз и сбивал с толку больше всего.
Высоких покровителей, из-за которых новенького тянули за уши и не отчисляли, еще можно было себе представить, но то, что на вид вечному студенту было под тридцатник - это действительно было странно.
Что же он, после школы пролежал десять лет на диване, потом вдруг спохватился и закатил истерику своему недосягаемому мохнатому отцу: - «Па-а-а-а-па, я хочу быть ле-е-е-е-тчиком!!!» Так что ли?

Короче - мы его не трогали и при нем не болтали лишнего и он тоже, в свою очередь смотрел сквозь нас...
Так проучившись с горем пополам месяца четыре, в один прекрасный день, новенький неожиданно исчез так же, как и появился.
Наш препод подтвердил, что вечного студента, слава Богу, с глаз долой и из сердца вон, перевели наконец, обратно в его училище.
А мы особо и не горевали и тут же вычеркнули его из памяти, даже имя забыли...

С тех пор прошло много лет.
Я давно уже стал пилотом первого класса и командиром экипажа, летал из Сибири в Москву и обратно.

Вот однажды - иду по своему салону, смотрю - он. Постарел, поседел, пополнел, но точно - он - наш вечный студент.
Улыбаюсь, говорю:
- Не узнаешь однокашника?
- Он не сразу, но все-таки угадал меня и неожиданно обрадовался, как родному.
Я только тогда выяснил, что зовут его Гриша.
И мне до жути захотелось узнать - где он и что? Закончил ли училище, или правда все-таки восторжествовала и его «выперли» за хвосты и профнепригодность?
Спрашиваю:
- А что, Григорий, летаешь, или как?
- Да нет, уже отлетался, я в отставке. Списали по ранению.


И тут он как начал рассказывать - у меня челюсть отвисла.
Оказалось, что он еще тогда, в нашем училище, был целым майором спецподразделения...
Я затащил Гришу в кабину и мы выпили минералки за встречу.

Гриша не только не стал летчиком, но даже и не собирался им становиться.
Все, чему он научился в летном училище - это говорить правильные слова, дергать тумблерочками, да выруливать на взлетную полосу.
А вот садиться и взлетать Гриша не умеет, но зато он умеет в замкнутом пространстве переполненного самолета, в течение двух секунд, определять людей с оружием и молниеносно штамповать в их головах контрольные дырочки...
Изначально, Гришино руководство поставило перед ним простую задачу: немного подучиться в летном училище, чтобы в нужный момент, когда террористы потребуют новый экипаж, было кому правдоподобно изобразить из себя до смерти перепуганного летчика.
И однажды, он с этой ролью вполне неплохо справился, настолько неплохо, что даже остался в живых...

Публикую с разрешения автора - капитана 1 ранга запаса Афонина А.А.


Земляки


Курсант первого курса «Поповки», впрочем, как и остальных «систем», представлял собой довольно жалкое зрелище:
-во-первых, слегка лысоват
-во-вторых, немного трусоват
-в-третьих, постоянно зажат и чем-то напуган.
Это, что касается внутреннего мира курсантика. Дополнением же сему образу служил внешний вид вчерашнего маменькиного сынка, посвятившего себя будущей суровой морской службе. Итак...
Ботинки - «прогары» (корабельная обувь матросов), весом под шестьсот граммов каждый; форменка «фланелька», похожая на старинный русский зипун; флотские брюки, напоминающие казацкие шаровары. Тельняшка, застиранная до дыр. Если сверху ещё нахлобучить бескозырку, которая норовила сползти на уши, то перед вами полный законченный портрет будущего героя-подводника или бравого надводника (кому как повезет в будущем). Представили! А кое-кто и вспомнил себя любимого. Недаром, первый курс назывался «Без вины виноватые». Как же такое «чудо» получалось из вчерашнего школьника? А вот так.
Как у хорошей хозяйки, ни одна тряпочка не выбрасывается, так и у наших отцов-командиров-интендантов, все изношенные старшими товарищами предметы формы одежды уходили на реставрацию в мастерскую. Далее по наследству передавались первокурсникам. На «фланельках» зияли заплаты, похожие на бухгалтерские нарукавники. У флотских брюк (на самой, извините, заднице) появлялась огромная заплатка. В «народе» её называли телевизором. В итоге получался первокурсник «для внутреннего пользования», то есть вышеописанная модель применялась только в стенах «системы». В город-то мы выходили одетые «с иголочки», поэтому наши знакомые девушки не видели никогда подобного убожества.
Офицеры и преподаватели, которые имели с нами дело ежедневно, на наши позорные «регалии» не сильно внимание обращали, главное для них было - качество наших знаний. Другое дело высший командный состав училища...
Для нас адмиралы: начальник и его заместитель были «небожителями», видели мы их только на парадах, да из окон аудиторий, когда они в тиши от курсантской суеты обходили свои владения. Естественно, глядя на нас с трибуны, во время прохождения воспитанников торжественным маршем, они и понятия-то не имели о заплатках и «телевизорах». Тем не менее, одному из них (заместителю), пришлось воочию познакомиться с творением училищной швейной мастерской, а «моделями» при этом выступили два «салаги»-первокурсника: ваш покорный слуга и друг его курсант Довбыш Володька.
Учебные классы и специализированные лаборатории училища были разбросаны по многим корпусам, переходы между которыми занимали достаточно много времени. А ежели курсант задерживался на перемене..., а вышеназванный первокурсник мог ещё и потеряться в этих коридорах и переходах. Короче говоря, чтобы не опоздать на очередную лекцию, надо было затратить немало физической энергии. Как правило, курсанты избегали переходов, а тем более перебежек через, так называемый, «адмиральский коридор», в котором располагались кабинеты «небожителей». Как назло, два выше упомянутых товарища, задержались в одной из аудиторий (конечно же, я уже не помню по какой причине), и для сокращения времени «перехода», вынуждены были перебежкой миновать этот чёртов «адмиральский коридор». Да, не тут-то было.
Прямо перед носом бегущих друзей открылась массивная дубовая дверь, и путь «торопыгам» перекрыла солидная, статная, высоченная фигура контр-адмирала Токаря - заместителя начальника училища. Недаром я начал с того, что первокурсники были, не столько лысоваты, сколько туповаты и тормознуты. Случись эта встреча на втором и далее курсах, друзья и не подумали бы останавливаться на крик даже САМОГО ГЛАВКОМА! А тут, два «салажонка» остановились, как вкопанные.
Адмирал:
-Стоять...!
Мы:
-Ееесть, стоять!
Адмирал:
-Кто такие? Какая рота?
-Одиннадцатая Буки рота, Курсант Афонин, Курсант Довбыш.
-Сдать военные билеты!

Что делать? Потянулись в рукав. Документы обычно носили в рукаве, чтобы не потерять. Карманы же в наших «телевизионных» брюках напрочь отсутствовали по причине старости оных. Дрожащими руками протянули драгоценные документы в лапы, как нам тогда показалось настоящему «инквизитору». Ведь без «военников» - прощай увольнения, здравствуй внеочередные наряды и т.п.
Адмирал спрятал мой документ в карман, надел очки и начал изучать Володькин.
Адмирал:
- Таак, с Полтавы, говоришь!
Володька:
- Так точно! Тщщ адмирал!
- На какой улице живешь, сынок?
Забрезжила небольшая надежда на благополучный исход этой неожиданной встречи «Сынок...». Как-то по домашнему прозвучало.
- На Красноармейской, тщщ адмирал.
- А дом какой?
- Двадцать пятый! Квартира номер Х.
- И Марию Сергеевну из квартиры номер У знаешь?
- Так точно, тщщ адмирал!
ЗЕМЛЯКИ... Эта дама оказалась сестрой нашего «инквизитора». Теперь надо было воспользоваться представившейся ситуацией и попытаться вернуть военные билеты. Надо знать Вовку! С быстротой молнии он вник в новые обстоятельства нашей пикантной ситуации и быстро-быстро начал рассказывать о прелестном родном городе Полтаве, о доброте душевной Марии Сергеевны и т.д. и т.п. Наш «небожитель» чуть не прослезился и протянул Вовкин военный билет законному хозяину. А я? Мой-то в кармане у адмирала.
Я, жалобно...
- Тщщ адмирал, а я из Кронштадта...
Не буду врать, ни я ни Володя не вспомнили через тридцать пять лет, что сказал на это жалобный стон курсанта Афонина Токарь, да только билет он и мне вернул. Тут бы и сказке конец, да только выполнив команду «кругом», повернулись мы к адмиралу своими «телевизорами» передом!
- Это, что за х/йня такая у вас на жопе?
- Заплатки, тщщ адмирал.
- Что б я этого позора больше не видел!
Мы-то, горемычные, что можем сделать? Что дали - в том Родину и защищаем...Нам прикажут - мы и шинель в трусы заправить сможем.
В общем, на благо двум салажатам пошла эта встреча с заслуженным человеком. Кому уж он там приказал, да только на следующий день выдали нам с Володей почти новенькие штаны без «телевизора». А своей упорной учебой довели мы их до состояния полной негодности и торжественно сдали в швейную мастерскую на реставрацию на благо новым поколениям «Поповцев».