Верность традициям

Заранее, заранее
Всё было решено...
А. Барто. Сильное кино

Чем так привлекают выпускников Морского корпуса Петра Великого конские яйца?! И является ли совпадением то, что причиндалы, так притягивающие современных гардемаринов, принадлежат не абы какому жеребцу, а наездником на котором сам отец Отечества, император Всероссийский, именем которого и названа их Альма, Матерь её так!? Или, быть может, по их мнению, именно эта часть медного всадника Этьену Фальконе наименее удалась (наиболее не удалась?), а значит, для лучшего прорисовывания и гармонизации с общим фоном она ежегодно в первый летний месяц должна быть натёрта до блеска?
Верность, друзья мои! Исключительно верность традициям и ничего более сподвигала без пяти минут лейтенантов Флота на это действо, устанавливающее преемственность "культуры" и служащее каналом хранения и передачи информации и ценностей от поколения к поколению, как об этом клевещут энциклопедии и словари.
Именно из-за этой самой верности погожим мартовским вечером некоторые женатики с нашего курса не пошли по домам, а остались ночевать в казарме. Но при чём тут март, если выпуск в июне? - спросите вы. И тут ответ очевиден: нам просто не повезло с яйцами! Ввиду того, что нигде поблизости подходящих не наблюдалось, а небольшой золотистого цвета, стоящий в сквере между штабом и клубом вождь мирового пролетариата был лишён своих ещё на стадии проектирования, у нас было принято вытаскивать один из двух якорей Холла, украшавших газон факультетского скверика, со своего постамента(привычного места?) на плац. И делалось это за сто дней до выпуска, то есть в марте, поскольку по снегу тащить тяжеленную железяку весом полтора центнера делать куда логичней, нежели по асфальту.
Мне же в тот самый вечер не повезло - я заступил дежурным по курсу. Но уже не из-за верности, а из-за её величества очереди. А это практически стопроцентная «губа», ведь на инструктаже Свинцов предупредил: «Если вдруг чего, то...!»
Но голова-то нам дана не только для ношения головного убора «козырёк по срезу бровей»! Поэтому спланировано у меня было всё заранее и с точностью до миллиметра!*
Подъём по распорядку в 6.30, для «зондеркоманды» - в 5.45. Они одеваются быстро и с огоньком и под моим чутким руководством спускаются на улицу. Начали почти сразу, без разминки и распределения ролей, за ночь подморозило и якорь скользил довольно легко. Сказать, что я не волновался совсем, было бы неправдой - волновался, как и все принимавшие участие! Даже несмотря на, как казалось, тонкий расчёт, та круговая мышца, которая находится в середине моей пятой точки, была ой как в тонусе!
Тащим якорь - придерживаемся традиции. Пару раз, глядя друг на друга, слышалось сквозь смех: волновался Иван Ландяк! На середине пути я покидаю процессию и беру курс на КПП-1, где уже собралось с полдюжины офицеров штаба и других батальонов, пришедших проверить, не учудили ли чего выпускники. Разговор стоял живой:
- 3-й батальон через плац верёвку натянул с какой-то гирляндой новогодней!
- Да вы что?! А моряки?
- Ничего!
- Ну надо же!
И тут я:
- Товарищ полковник, во время моего дежурства происшествий не случилось. Дежурный по пятому ВМФ главный старшина Ковалёв.
- Ну что ж, Ковалёв, поздравляю! Вы первый такой из моряков, чтобы в такой день и ничего.
И все эти ответственно-безответственные контролирующе-проверяющие поддакивают, кивая, мол, вот это да.
- Разрешите идти?
- Как там у вас, моряков, говорят? Так держать?! Семь футов под килем?! А? Ну давай, молодец, иди, буду ходатайствовать перед полковником Свинцовым о поощрении.
Выхожу с КПП, к тому времени якорь уже красуется на плацу, пока ещё никем, кроме возвращавшихся с доклада дежурных по ротам и курсам, нет замеченный - ни окон, ни бойниц из комнаты дежурного на плац не выходило, а о видеонаблюдении в то время ещё и не слыхивали. Полюбовавшись этой картиной пару минут, делаю испуганные глаза, вбегаю обратно на КПП и, делая вид, что запыхался, с ходу:
- Товарищ полковник! У меня якорь! Пропал!
- Какой якорь? Постой, как пропал? Он же был!
У всей плеяды офицеров лица аж перекосило от скорости смены эмоций - улыбки ещё не сошли, а ужас уже отразился. Комната смеха прямо!
- Так точно, был!
- А где ваши люди?
- Так спят ещё, до подъёма ж ещё 15 минут.
- А дневальные твои? - дежурный вскочил.
- На месте, товарищ полковник, территорию убрали и пришли.
- Убирали когда, якорь был?
Глупейший вопрос, правда? Вдуматься: пятый курс! В марте! Убирает территорию! Сам-то понял, чего спросил? Но я, продолжая спектакль, отвечаю:
- Был!
- И куда делся?!
- Не знаю, товарищ полковник! - делая вид что напуган, растерянно-удивлённо пожимаю плечами.
- Так! Беги к Черных, пусть разбирается! И чтоб якорь был! Сейчас уже Ивашина* подъехать должен! Чтобы всё по распорядку, понял?! Найдите мне якорь!
Капитан 3 ранга Черных В.В. - помощник дежурного по училищу, начальник курса наших карасей*, время отдыха которому определено с 2.30 до 6.30, а казарма вверенного ему курса - на третьем этаже, над нами. Поднимаюсь к ним и, изобразив на лице лёгкую панику, стучусь в его канцелярию. Черных медленно застёгивал рубашку, а увидев меня, стал застёгивать ещё медленнее.
- Прошу разрешения!
- Заходи, Ковалёв, здравствуй! Ну, что у нас?
- Василь Василич, у нас якорь спиздили!
- Не понял! - Черных ускоряется с пуговицами, зачем-то схватив со стола зубную щётку и засунув себе в рот.
- Пошёл на доклад в 6 часов - якорь был! Возвращаюсь после доклада - якоря нет!
Наш помдеж сел на стул, почти сразу вскочил и, вынув изо рта зубную щётку, жестикулируя ей словно указательным перстом своим, с блеском в глазах азартно выдал осенившую его догадку:
- Бля буду, 1-я рота! Падлы зелёные!
Я внутренне выдохнул, мой расчёт оказался точным.
- Так, Ковалёв, поднимай людей и чтоб якорь взад! Живо!
- Есть, понял! А распорядок?!
- Какой на х/й распорядок?! Сейчас фак с Ивашиной к подъёму нагрянуть должны! Давай-давай, поантилопистей!
...В это утро зарядки не было, потому что мы всем курсом возвращали якорь на его законное место, что само по себе, кстати, тоже является своего рода традицией.
P.S. Что касается 1-й роты, то и их и нас, коллективно и в одиночном порядке, командование мурыжило недели две или три, но так ничего и не добилось. И как-то всё само рассосалось...

______________________________________
*Как раз в то время, время бурного зарождения рекламы на ТВ, запустили несколько роликов с рекламой банка «Империал», в одном из которых Император Наполеон поправлял свой бикорн на фоне этой фразы.

Военно-патриотическая тема

— Баба — она что? Баба — она бывает ручная, ну и дизель-баба. Ручная для утрамбовки, а дизельная — сваи заколачивать. На керосине работает. А ручную и самому сделать можно — берешь бревно, отпиливаешь и прибиваешь гвоздями палку. Записали? Теперь шинеля, — полковник Епифанов, который преподавал нам в архитектурном военное дело, читал лекции без переходов от одной темы к другой. — Идет бой. Вы в атаке, и надо преодолеть проволочное заграждение. Но зима. Вы снимаете и кидаете на проволоку свои шинеля, по ним преодолеваете, значит, препятствие и — в атаку. А про шинеля больше не думаете, вы за них материально не отвечаете.
— А если ранят? — спросил я.
— И если ранят, не отвечаете.
— А если убьют?
— И если убьют, не отвечаете.
Все заржали.
— Фамилия? — спросил меня Епифанов.
— Данелия.
— Идите и доложите генералу, что я вас выгнал с занятий.
— Товарищ полковник, я больше не буду. Это я случайно, не подумав...
— Я не ваша мама, Данеля. Идите.
Генерала назначили к нам заведовать военной кафедрой недавно. И все его боялись, говорили — зверь, чуть что не так — сразу выгоняет из института. Идти к нему мне не хотелось, но куда деваться — пошел. Перед дверью генеральского кабинета застегнул пиджак и верхнюю пуговицу на рубашке (рубашка была мне мала, и шею сдавило так, что трудно было дышать). Постучал.
— Да?
Я открыл дверь. За столом сидел маленький тщедушный старичок в генеральской форме и что-то писал.
— Товарищ генерал, разрешите войти?
— Войдите.
Я, чеканя шаг, подошел к столу:
— Разрешите доложить, товарищ генерал!
— Докладывайте.
— Студент третьего курса Данелия явился доложить, что полковник Епифанов его выгнал с занятия!
Генерал поднял голову, посмотрел на меня выцветшими голубыми глазами и забарабанил пальцами по столу.
«Сейчас вышибет из института», — понял я.
— Ты вот что, сынок... — сказал генерал. — Ты на него не обижайся. Он контуженый. У него под Черниговом парашют не раскрылся.
Второй раз я увидел генерала на военных сборах в Нахабино, на занятии по подрывному делу, — генерал по специальности был подрывником.
В Нахабино был деревянный мост через речушку, и наш взвод учили, как его можно взорвать. Поскольку учебных шашек в части не было, мы использовали настоящие. А генерал велел поставить и взрыватели — «Чтобы все было максимально приближенно к боевым условиям!» И наблюдал, как мы под руководством лейтенанта из нахабинской военной части прикрепили к каждой свае по толовой шашке и подсоединили провода... Потом объявили перекур. Генерал тоже свернул «козью ножку», затянулся и сказал лейтенанту, что мы, конечно, сделали все правильно, по инструкции. Но такую фитюльку, как этот мостик, он, генерал, мог бы и пятью шашками убрать. Лейтенант робко возразил — пятью никак, минимум двенадцать. Генерал взял прутик и начертил на земле мост:
— Вот тут поставить, тут, тут и тут двойной. И нет моста!
Наш генерал в сорок первом, во время отступления, взрывал мосты от Бреста до Воронежа.
— Извините, товарищ генерал, но это сомнительно.
— Не веришь? — завелся генерал. — Сейчас поверишь. Поставь по этой схеме.
— Но, товарищ генерал...
— Выполнять!
Лейтенант выполнил.
Генерал снял сапоги и галифе (под галифе оказались застиранные синие сатиновые трусы, а выше колена наколка, — два голубка, под ними надпись: «Егор + Глаша») и, осторожно ступая худыми ногами в синих жилах, влез в воду, — самолично проверить все контакты. Потом вернулся на берег и приказал лейтенанту:
— Этих положи, — он показал на нас, — эту гони отсюда, — возле моста сидела собака.
— Взвод, ложись! — скомандовал лейтенант и бросил в собаку камень.
Мы легли, собака убежала, генерал крутанул «динамо» — и... мостика не стало.
Местные власти начали было скандалить, но командир дивизии прислал солдат из стройбата, и они через неделю построили новый мост, в два раза шире прежнего. Новый мост генералу понравился.
— Другое дело. Это уже мост, — сказал он лейтенанту. — Этот пятью не возьмешь. Тут, самое малое, восемь надо.
Об этом разговоре доложили командиру дивизии. Командир дивизии поднажал на начальство, и генералу в срочном порядке выдали льготную путевку в санаторий в Карловы Вары, которой он добивался уже два года: после ранений у генерала вырезали полжелудка и селезенку. Наш генерал прошел три войны: Гражданскую, финскую и Великую Отечественную...

(с) Г. Данелия. «Безбилетный пассажир», 2007г.

8. Борькина неожиданность

- Стоять! - резкий крик дежурного по училищу подполковника Елизарова.
Железная выдержка у Бори Борисова - даже не вздрогнул. Будто не слышал.
- Моряк, стой! - дежурный начал спускаться с крыльца из столовой, наверное, подумал, что слабо крикнул.
Боря с буханкой хлеба подмышкой постепенно ускоряется. Елизаров переходит на бег трусцой.
Ну что за армейский яйцеголовизм - установить путь в столовую вокруг учебного корпуса?! Мы же курсанты училища тыла! Поэтому знаем, что по энергозатратам ходить в обход невыгодно! Да и чисто из философских побуждений всякий вменяемый курсант всегда пошёл бы «по Сократу». Тем более, на пути обратно.
Но попасть в лапы Елизарова даже на пятом курсе весьма нежелательно, и Боря переходит на рысь. А после поворота за угол учебного корпуса уже на галоп.
- Товарищ курсант, я приказываю! Стоять!
Подполковнику средних лет ни за что не догнать молодого спортивного парня! Расстояние между ними не сокращалось, а совсем наоборот. И тут из КИФовской* курилки:
- Стреляйте, товарищ полковник! Стреляйте! Уйдёт!
Боря встал как в бетонную стену.
Елизаров подбежал, переложил хлеб из Бориной подмышки в свою, второй рукой взял его под руку и уже вместе - старший свободно и вразвалочку, младший на немного дрожащих негнущихся ногах - пошли в сторону наших казарм.
Дежурный что-то внушал Боре, тот слушал и кивал. У факультета им навстречу вышел новый начальник курса Борисова, и беседа продолжилась уже втроём.

___________________________________________
*КИФ - командно-инженерный факультет (будущие военпреды)

Остановка в Петрозаводске

Дело было на первом курсе. Мы возвращались с нашей первой корабельной практики из славного города Североморска.
То есть были мы ещё детьми. Хотя и взрослыми.
Несколько счастливчиков ехали в одном вагоне. Офицеры в другом, купейном. А основной костяк курса, львиная доля его, занимала аккурат целый вагон, который был довольно далеко от вышеупомянутых двух.
И настроение у всех нас было хорошее. Весеннее. Хотя бы потому, что был конец марта и ехали мы на юг. И были мы, хватанувшие, в основной массе впервые, месяц корабельной жизни, этакие смельчаки.
Потому что по природе так положено: когда стадо в количестве около сотни человек мужского пола в возрасте от семнадцати и чуть старше собирается в замкнутом пространстве на относительно продолжительное количество времени, да к тому же стаду этому всевозможными способами насаждают воинскую дисциплину, бдительность и обязательную трезвость, то, как правило, выходит всё с точностью до наоборот.
Остановка в Петрозаводске подходила к концу. Все наслаждались ясным небом и свежим воздухом. Кто курил. Кто просто стоял.
В громкоговорителях по весеннему воздуху разнеслось, что до отправления поезда «Мурманск - Санкт-Петербург» осталось пять минут, поэтому просьба к пассажирам - занять свои места. Проводница тоже скомандовала нам заходить, и поезд, по обыкновению, пшикнул. Не знаю чем и как он это делает, но замечено не мной одним: пшикает. То ли готовность к старту показывает, то ли ещё чего.
И надо же было кому-то к в этот момент крикнуть что-то типа: кто первый в вагон войдёт - тот чмо и пiдор.
Естественно, что никто, ни чмом, ни пiдором числиться не захотел. Поэтому как проводница ни кричала, все терпели и ждали, чтобы кто-то вошёл первым. Но никто не входил.
Даже после того, как объявили отправление и поезд медленно тронулся.
Все, со смехуёчками, зыркая друг на друга, шли пешком вместе с вагоном, всё ускоряя шаг, а проводница билась в истерике и, как говорится, орала благим матом.
Самое интересное и нервное началось, когда скорость поезда достигла величины большей скорости пешехода, и мы уже буквально бежали за ним, подталкивая друг друга. Впереди маячил конец платформы. На истерику проводницы внимания никто не обращал.
Начались крики:
- Давай ты!
- А чё это я?!
Поезд же тем временем медленно, но уже фатально ускорялся.
Тут кто-то решил Серёгу Сидоренко подтолкнуть, так сказать помочь. Видимо, он ближе всех к двери был.
Первый толчок, потом все автоматом, повинуясь стадному инстинкту, начали толкаться и напирать.
Проводница, беззвучно шевеля губами, крестилась и вытирала текущие ручьём слёзы.
Но Филин (прозвище было у Серёги), хоть и молчаливый и флегматичный, в физическом плане был недурственен собой - выполнял норматив КМС по пауэрлифтингу. Упёрся он обеими руками в поручни с обеих сторон от двери в вагон и держится мёртвой хваткой. Что-то тихонько бормочет, глядя в пол как монашка-послушница, но ни с места.
Возможно даже, что он не говорил, а кричал, но кто ж его слышал в тот момент - все напирали, орали:
- Филин, бля, не еби мозги! Залазь уже!
А Филин лезть не хотел. Удары в область почек, семенящих за спиной легковесов, никакого видимого эффекта не имели. Пришлось в дело пойти более тяжёлой артиллерии...
Поезд шёл.
Серёга сидел надутый, обиженный на весь мир. Глядел в пол, причитал что-то. Почти плакал.
Проводницу успокоили-уговорили-умилостивили так, что пришедшему вскоре с проверкой начальнику курса она ничего не сказала.
Только вскоре к нам в вагон принеслись уже все вместе: и он, и курсовой офицер, и старший практики, и начальник поезда с нарядом милиции.
Потому что мы, чтобы успокоить подвергшегося специфическому стрессу товарища, все дружно как строевую песню, и громко как фанаты-болельщики на футбольной трибуне, в течение получаса так, что, несмотря на стук колёс, слышно было в остальных вагонах, хором скандировали:
- ФИ-ЛИН-ТЫ-НЕ-ПИ-ДОР!!!!

Дневальный майор

Не личное. По рассказам «соседей»

Наша рота славилась дисциплиной. И вот пришло время раздрая. «Золотой карантин» - те несколько дней, когда «госы» уже сданы и до получения лейтенантского звания считанные дни.

Входит командир роты. Команды нет. Тишина. Ни дневального, ни дежурного. Вообще никого.
Только ремень со штык-ножом на тумбочке лежит.

Поначалу ротный задумал было рассвирепеть, но не стал. Какой уже смысл?

Взял он ремень со штык-ножом и давай на себя примерять. Сам мужик немаленький. Ремень не сходится. Видать дневалил кто-то из «мухачей».

Ротный немного «отпускает» его. Снова пробует. Снова не сходится. Снова «отпускает» - результат тот же.

И так увлёкся офицер процессом, что не только раскраснелся, но и когда зазвонил телефон, то он снял трубку, прижал её к уху плёчом и, продолжая подгонять ремень под талию, представился:
- Дневальный по роте майор Шикунов.

В течение нескольких секунд после этого красная краска на его лице сменилась белой. И аж всхуднул как-то резко - ремень, что так старательно увеличивал, большим стал.

Это комбат звонил...