КРОСС
Кросс, почему-то имени Петрова, был чем-то вроде священной коровы. И жить мешает, и трогать нельзя.
Сам Петров, инициалов уже, к сожалению, не помню, был герой войны. Вечная ему память и уважение, но зачем надо связывать имя достойного человека с этим действом? Был ли он бегуном, и имел ли вообще какое-то отношение к спорту, этого моя память тоже не сохранила.
Но каждый год в октябре все студенты института обязаны были пробежать в спортивном темпе, в спортивной одежде, на спортивном стадионе, с номерочком на груди, целый километр. Девиз забега: «Главное не результат, а участие». Но время засекалось. Чемпионы поощрялись. Кому-то это может, и доставляло удовольствие, но для большинства это было как серпом по пальцам. И самое печальное. Пропустить это мероприятие, как вражеские танки над собой, ну просто никак.
Состязание устраивает вроде как кафедра физкультуры. Понимая, что явка будет ниже нижнего, пристегивала к организации и обеспечению процента участников военную кафедру.
С теми бодаться сложней. Постоянный шантаж армией. Угрозы сослать в Афганистан, на помощь братскому народу, вынуждали идти на сделку с прочими своими чувствами.
И для воплощения в жизнь сказанного, все рычаги у них есть.
Так вот в последнее занятие на «войне» перед забегом все строились в рекреации, где доходчиво объяснялось, кто мы есть и кем будем, если не придем побегать на свежем воздухе в эту субботу, такого то числа, октября месяца, сего года.
От кафедры «физры» на съезде присутствовала зам. декана, курировавшая этот субботник. Женщина лет сорока, стройная, за собой следящая. Видимо, не прочь покрасоваться, а заодно и покомандовать студентиками.
Рассказывали, а может вечный анекдот, что пару лет назад, на таком собрании, полковник, зав. кафедры, галантно, по военному, поставил ее перед строем и задвинул речь:
- Кросс это о-го-го! Кросс это вам не хи-хи-хи! Короче кросс это для настоящих мужчин! Так вот вам Марьванна и чтобы завтра все были мужчинами!
Потом долго не мог сообразить, что происходит. Почему строй ржет до сработки пожарной сигнализации, а Марьванна покраснела, взглянула на него с ненавистью и убежала.
Позже ему объяснили нюансы русского языка, и он целый год носил свой живот с цветами аж на четвертый этаж, на кафедру физкультуры для заглаживания недоразумения.
Вот и получается. В состязании участвуют только самцы. Представительницам противоположного пола на этом факультете вообще была «лафа». Мы целый день на «войне». У них дополнительный выходной. И на военные сборы они не поедут. Если бы в то время существовали операции по смене пола, это был бы повод для размышлений.
А надо сказать, что октябрь не самый простой месяц в учебном периоде. Все вернулись с производственной практики. Там многие развлекали население и геологические организации в Заполярье или Сибири. И деньги там платили другие. При зарплате рядовых сотрудников института в сто - сто двадцать рублей. Студент с тысячей в кармане после практики не такая уж и редкость.
Дальше каждый самореализовывался согласно своим наклонностям и способностям. А геологоразведочный факультет или его часть проводила много времени, в том числе и учебного, в девятом корпусе. Институт имел всего восемь учебных корпусов. Девятым называли пивбар «Гавань».
Там время текло незаметно. В основном за рассказами об этой самой практике. Всякие были, большинство же пьяницами не были. Очень даже спортивные ребята. Но две недели октября это отдельное время жизни, а специальность определяет бытие и сознание. Молодость, беспечность и шальные деньги толкали. Были и обеды в самых дорогих ресторанах. Притом, что там нет ни одного посетителя. И вообще он закрыт. Сидим только мы вчетвером, и пять официантов с бегающими в глазах циферками предполагаемых чаевых. И на ужин к цыганам.
Все усугубляла жалость к себе и бездарно потраченному отрезку юности. Мысль, что я вместо походов с барышнями по консерваториям провел целых два-три-четыре месяца в таких тьмутараканях! В таком месте и условиях! Вкалывал так, что теперь город Питер, с его возможностями и моими деньгами обязан мне компенсировать. В результате хорошо, если тапочки успевали купить. Ну и само собой консерватория откладывалась.
Словом режим в эти две недели был не очень спортивным. Дым стоял коромыслом. И кросс, ну ни как не вписывался в чаяния народа. А тут суббота после пятницы, которую приятно вспомнить и хочется повторить.
Логично было бы проводить «микроолимпиаду» попозже, но идея перенести чемпионат на две недели, когда кураж и деньги кончатся, поддержки не нашла.
Вот и тащимся. К черту на кулички вместо «Гавани». Хмурое осеннее Питерское утро. Легкий морской бриз пробирает аж до самых костей. Настроение портится.
Кафедральные офицеры сбивают нас в кучки. Не в строй, не повзводно, а хоть какой-нибудь толпой по мере прибытия. Одна стоит у линии на старте и ждет, когда предыдущие отбегут подальше. Вторая наизготовку позади и третья подготовительная, которая все время пытается разбрестись по своим делам. Вот их охраняют отдельно.
Над стартующей группой вьется сигаретный дымок. Выстрел из стартового пистолета и они как смогли, так и ускакали. После них на линии только пустые пивные бутылки остались.
Наш черед. Бежим, пыхтим, хочется в пресловутые три минуты уложиться. Бежать надо снаружи стадиона. Вроде там километр получается. А то тут, то там в укромных местах группки «спортсменов» сидят и курят. И нас жестами приглашают. Так они ж стартовали минут десять назад?
- Мужики, что не торопитесь? Вас там, небось, уже на боевые потери списали.
- Не. Они привыкли. Последние годы если у нас результат меньше пятнадцати минут, то у судьи возникают подозрения. Вдруг перебегать заставит.
Уф. Финиш. Вроде в нормативе. Ну, держись «Гавань» сегодня.
Но были и такие, которые не бегали или пропадали в пути. В стартовом протоколе они есть, а на финише их никто не видел. На следующее занятие эти дезертиры приносили справки, приводили доводы. И все вроде бы законно, но не на тех нарвались. Военная кафедра не была бы военной кафедрой, а позором советской армии, если бы не умела присовокупить этих предателей к общему проценту бегунов.
Зав. кафедрой не признавал никаких других цифр кроме ста процентного участия. Думаю, что даже если бы кто-то умер, то весь взвод в спортивке с номерами на груди бегом тащил бы по стадиону гроб, венки и памятник. На гробу тоже бы болталась тряпочка за номером тринадцать. Ну не повезло товарищу с номером. Но если бы приказали, он должен был бы прийти к финишу первым.
«Предателей» было не много, но человек двадцать набиралось. И вот, недельки через две, когда хворые выздоравливали, у проблемных проблемы рассасывались, им назначался персональный забег имени Сидорова.
Но теперь всем уже было лень связываться со стадионом и тратить на это выходной. Поэтому он устраивался в будний день прямо напротив института, на набережной лейтенанта Шмидта. Часика эдак в два дня.
Наблюдение за ними доставляло несказанное удовольствие. Они без всякой формы. В повседневной одежде группировались на набережной и по команде офицера: «С богом», мчались по тротуару вдаль. До следующего человека в форме. И команды: «Тпру-у-у». Тут уже время не фиксировалось, поголовье считалось только на старте. Некоторые умудрялись на полпути запрыгнуть в трамвай и куда-нибудь подальше от этого дурняка.
А вот наблюдение за случайными «мирными» прохожими стоило двойного тарифа. Сначала это ступор. Они, видя, как группа молодых людей после краткой беседы с человеком в погонах резко поворачивается и во всю мочь бегут прочь. В плащах и куртках, брюках и туфлях. С дипломатами в руках.
Какие мысли могли родиться в их головах? «Караул! Война! Драпать надо от них или за ними!». И они тоже стартовали. Кто домой собирать деньги и вещи, а кто за бегунами. «Стайеры» рассказывали, что присоединялись к ним гражданские с ошалелыми глазами и вопросами. И честно добегали до финиша, выполняя норматив.
Порой, в числе финиширующих, были замечены не заявленные участники.
Да здравствует спорт и физкультура в мирных условиях!

Авария на линии

Около 13:50 мск было полностью прекращено электроснабжение Крыма с территории Украины, сообщает Крыминформ. На территории полуострова отключены все линии связи, без электричества остались все населенные пункты.
Из газет, 26.12.2014

Вову Чудина за военного никто не числил. Вид у него был, прямо скажем, не бравый. Заметное брюшко, очки и немного детское выражение лица больше всего подходили бы студенту-«ботанику», ну, аспиранту на крайний случай. Но, в конце концов, с двухгодичника-то какой спрос?

Но временно военный Вова считал, что ему повезло. И не без оснований. Поздний и единственный сын у мамы-потомственной москвички - Заслуженного учителя РСФСР, он при посильном содействии ее бывших учеников вполне успешно поступил и уже сам закончил МГИМО, честно пройдя в том числе все тяготы и лишения военной кафедры и получив гордое первичное воинское звание «лейтенант».

А дальше вмешался Его Величество Случай. Один из его однокурсников, сын полковника Генштаба, готовясь отбыть на свои два армейских года переводчиком в одну из жарких стран, вдруг покрылся какими-то пятнами и чешуей аккурат после прививки от желтой лихорадки. Уже через два дня спешно найденный посреди лета Вова сидел на его месте в одном из залов старого здания на улице Фрунзе, ныне Знаменке, слушал нудные инструктажи, заполнял разные анкеты, бланки подписок о неразглашении и не знал - не то радоваться, не то скорбеть. Попасть в загранкомандировку прямо по выпуску - такое не каждому удавалось. Но страна была не из спокойных, местные периодически слегка шалили, а временами и сильно. Мама, понятное дело, переживала - но тут поделать уже ничего не успевала.

За полтора года температурного режима от 40 до 45 ⁰С и влажности в 90% Вова сбросил семь кило, но благодушным увальнем смотреться не перестал. Жизнь обучила его массе полезных навыков, от умения варить подобие борща из местных ингредиентов до способности практически синхронно переводить ядреные фразы замполита, вроде «наша страна неустанно несет свет самой гуманистической идеологии в мире всем угнетенным народам». Хотя гораздо больше ему нравилось на пару с артиллеристом рассказывать местным про буссоль, панораму и окончательное снаряжение. Военный перевод он в свое время учил добросовестно, а вот творческий подход замполита к ораторскому искусству поначалу, бывало, вводил его в ступор. Вдобавок, зараженный гуманистической идеей боец идеологического фронта категорически запрещал применять насилие к местным попрошайкам, облеплявшим несчастного Вову при походах на рынок как мартышки баобаб. Остальные члены маленького коллектива старались попадать на рынок без замполита, тогда можно было тихонько дать пинка ближайшему и толпа немедля разбегалась - ритуал соблюден. Поход же не владевшего языками замполита и неизменно сопровождавшего его Вовы превращался в красочный, как сейчас бы сказали, перформанс. Но это отдельная история...

Несколько одноэтажных зданий, где жила советническая группа, были окружены хилым заборчиком и находились почти на окраине города, рядом с подсоветными частями и подразделениями, военным госпиталем и складами. В этой-то географии и заключалась главная проблема, которая никак не давала советским военным наслаждаться прелестями зарубежной командировки в полной мере.
Описанный выше влажностно-температурный режим местности делал существование без кондиционера, мягко говоря, невеселым. Собственно говоря, в наличии имелись и советские БК-1500, и чудовищные по размерам и мощи израильские «Тадираны», но вот пользоваться ими регулярно получалось не всегда. Намотавшись за день по позициям и рубежам, частенько можно было зайти не в ожидаемую прохладу, а в раскаленную за день солнцем клетушку, где и унитаз-то не обжигал известное место только потому, что был все-таки оснащен пробковым сиденьем. Дело было в том, что ветром с моря на город в дополнение к температуре и влажности постоянно наносило соляную взвесь. С заходом солнца темнело мгновенно, будто кто-то дергал рубильник и в охлаждающемся воздухе начинала выпадать соленая «роса». Рассол этот опускался на все подряд, но почему-то особенно охотно он садился на изоляторы электрических столбов, и в наступившей темноте можно было видеть синеватые огоньки, проскакивающие между фарфоровыми чашками. Иллюминация длилась, как правило, недолго, автоматика дергала рубильник уже в прямом смысле, и городок с окрестными объектами окончательно погружался в густую тьму.

После очередного отключения поутру иногда можно было видеть понуро бредущих вдоль обесточенной линии двух-трех местных монтеров с «когтями», ведром, тряпкой, лестницей и тележкой, где стояла бочка с водой. Дойдя до очередного столба, они тяжко вздыхали, кто-то из них не торопясь поднимался наверх и мыл изоляторы пресной водой. Если процессию возглавляло некое подобие местного начальства, вода в ведре менялась после 3-4 столбов, ибо начинала напоминать морскую. При отсутствии начальства труженики могли и воду вовремя не сменить, и пропустить столб-другой. В зависимости от тщательности исполнения ритуала шаманство это помогало на пару недель, а то и почти на месяц. Но через некоторое время публика в темноте вновь могла любоваться рукотворными огнями св. Эльма. Период последующего наслаждения прелестями климата мог занимать день, а мог и дня три-четыре - в зависимости от настроения электрических властей.

За время командировки кадровые военные обогатили лексикон филолога Вовы не только неизвестными ему ранее деривативами, но даже и корнями живаго великорусскаго языка. Накоплению желчи в советнических организмах способствовало еще и то, что в гражданских кварталах, начинавшихся аккурат через дорогу, никакой тьмы кромешной не случалось. Объяснялось это просто. И город, и военные питались от одной подстанции, разведенной на две магистральных линии. Одну линию станция тянула всяко, даже и при утечках, а с двумя работала на пределе, и любые нештатные ситуации вынуждали одну из линий «гасить». Гасили естественно, линию «военную», ибо хозяева городских злачных мест не могли допустить потери клиентуры и прибылей. Вдобавок, и все более-менее влиятельные командиры жили, естественно, в городе, а не в расположении своих частей. Возможно, что личному составу они сочувствовали, а за своих советников даже переживали. Но на оперативности назначения очистительно-изоляторных процедур это никак не сказывалось.

Время от времени в советнический городок наведывались кубинцы, «ограниченный контингент» которых в свое время практически спас страну от внешней агрессии. С тех пор супостат на открытое нападение не решался, а кубинцы свой контингент оставили, но прилично сократили. Тем не менее, относились они к своему присутствию более чем серьезно, регулярно посещали места бывших боев, освежали данные рекогносцировок и связи с вождями местных племен. Приезжали втроем-четвером на пару-тройку дней, останавливались в гостевом боксе, активно шастали где-то по окрестностям и так же внезапно исчезали. К советским братьям они относились с уважением и радушием, а к местному населению - с плохо скрываемым презрением.

В этот раз их приезд был каким-то необычным. По хитрому плану старшего по городку замполит вызвал Вову за день до этого и начал разговор с протяжного «э-э-мм».
- Чудин, тут вот какое дело... У тебя вещей много скопилось?
- Вы о чем, Валерий Василич?
- Ты вот возьми, собери личные вещи на время... Переселись к радистам. У них все равно один на дежурстве в кунге всегда сидит. Не беспокойся, на три дня всего, потом вернешься.
- А в чем дело? И почему я?
- А в том, что едут к нам кубаши... В этот раз их семеро. И главный у них в это раз - генерал. Вот его в твоем боксе и поселим.
- Так почему я-то?
- Ну сам посуди, Вова: у тебя самый приличный бокс - термитов меньше всех...
- Я их ДЭТОЙ травлю...
- Ну вот, сам видишь. А у таких, как Петрович или Серега Семенов, всем городком три дня надо барахло вывозить. Так что сам понимаешь, больше некому.

Василич, конечно, выбрал Вову еще и как самого молодого и беззащитного, в разговоре с другими кандидатами пришлось бы ему прейти на «товарищ прапорщик, я Вам приказываю», чего не хотелось. Да и дедовщины в армии никто не отменял.

Генерал (если это был генерал) оказался низкорослым седым стриженным почти налысо бодрым старикашкой с торчащей щеточкой усов. Как бы в компенсацию его габаритов, за ним постоянно следовали два контрастных верзилы - один чем-то напоминал Дольфа Лундгрена в роли Ивана Драго, а второй внушал ужас то ли ростом на полголовы выше напарника, то ли иссиня-черным цветом кожи, то ли страшными рожами, которые он явно умел и любил корчить на публику. Пару дней все семеро с утра, покидав в багажники сумки с выстрелами к РПГ и коробки с патронами к ПК, проверив рации, выезжали куда-то на «Лендровере» и УАЗике, держа АКМы на коленях. Возвращались вечером, усталые и пыльные.

...На субботний вечер традиционно было запланировано культурное мероприятие. С наступлением темноты во двор вытаскивалась шестнадцатимиллиметровая «Украина», и один из связистов заряжал в нее бобину пленки. Если везло, то это могло быть что-нибудь свеженькое с зашедшего в порт на 3-4 дня судна, а не надоевшие «Девчата» или «Весна на Заречной улице».
В этот раз замполит выпросил с проходящего танкера на один вечер советско-индийского «Али-Бабу и сорок разбойников». На экране Ролан Абу-Хасан Быков творил геноцид, лицемерие и надругательства под индийские мотивы. Генерал со свитой сидел на почетных центральных местах и явно был увлечен конно-стрелковыми упражнениями и индийскими прелестями актрис. И тут в очень ответственный момент, когда Фрунзик Мкртчян, потрогав рукой нечто под покрывалом, с непередаваемым акцентом и выражением произнес «жэньщщина-а...», «Украина» сказала потухающими лампами «У-у-у» и прекратила дозволенные речи.

Опытные военные поняли, что «кина не будет». Угрюмо начали они было расползаться по боксам, стараясь не выпустить наружу холод, который успели за день нагнать кондиционеры, когда генерал через своего переводчика и далее Вову поинтересовался, а в чем, собственно, дело? Вон, через дорогу есть свет и даже музыка играет!
Генералу описали трагизм ситуации и ее технические подробности, но понимать ее он категорически отказался. Я не понял! Мы, их защитники и спасители, должны сидеть без света? А они гулять? Почему не наоборот? Безобразие!

Замполит понял, что престиж надо спасать хотя бы ИКД - имитацией кипучей деятельности.
- Вова! Подстанция же недалеко? Сходи, узнай, что там!
- Валерий Василич, так хожу же постоянно, толку нет, опять пошлют они нас.
- А ты сходи, перед генералом неудобно. Пошлют, так что ж... надо же что-то делать!

Вова подтянул сползавшие под тяжестью кобуры песочные брюки, покорно развернулся и подсвечивая себе фонариком, пошел к диспетчерской, которая и правда была в метрах двухстах через дорогу от городка. Он не заметил, как генерал мотнул головой и коротко сказал что-то кому-то из своей команды.

На звонок обитая жестью дверь неохотно приоткрылась на ширину цепочки, и оператор, придавая убедительности жестами, с чувством произнес проникновенную речь про короткие замыкания на линии, инструкцию и недостаток мощности. Убеждать получалось плохо. Во-первых, щель была узкой и не позволяла рукам оратора проявить всю гамму чувств. Во-вторых, Вова сегодня был настырен как никогда - фильм завтра с утра надо отдать, это раз, а что высокие гости подумают про военных великой страны, это два! Он даже просунул в щель носок ботинка, мешая закрыть дверь, чем вызвал неподдельное удивление оператора - тот с такой наглостью с вовиной стороны за полтора года не встречался.

Дискуссия была в самом разгаре, когда Вова внезапно почувствовал, что его аккуратно взяли под локти и переставили на полметра вправо, легко, будто прикроватную тумбочку. Что вслед за тем стремительно мелькнуло слева от него дважды, понять он боковым зрением не успел. Движения эти сопровождались звуками. Первое - каким-то хлюпающе-чавкающим, второе металлическим щелчком и хрустом. Через секунду к ним добавилось сдержанное завывание и кашель.

Вова повернулся. В темноте высилась чудовищных размеров тень в темном камуфляже. В непроглядной ночи казалось, что брюки и куртка 60 размера и небывалого роста стоят сами по себе, а у правой штанины брюк в воздухе горизонтально висит и болтает брезентовым ремнем АКМ. Над воротником куртки сверкнули белки глаз и показалась белозубая улыбка, будто бы висящая в воздухе сама собой. Антропоморфная инкарнация Чеширского кота потянула на себя дверь диспетчерской и в упавшем из коридора свете оказалась генеральским телохранителем-негром. Стало понятно, что первый удар прикладом АКМ пришелся точно в щель полуоткрытой двери аккурат по физиономии повелителя электронов, а второй - вырвал дверную цепочку с мясом.

Аварийно-ремонтная интербригада зашла внутрь.

Кашляя и скуля, прикрывая расквашенную физию рукой, электрик на трех точках необычайно быстро заскакал по коридору в сторону распределительного щита.

Кубинец улыбнулся еще раз (у Вовы от такой улыбки по спине прошел холодок) и произнес:
- Inténtalo de nuevo.

Учивший вторым языком португальский, Вова догадался, что ему предлагают попробовать еще раз попросить дежурную смену об одолжении. Однако этого не понадобилось. Придерживая полой рубашки расквашенный нос, оператор выставлял вперед ладонь свободной руки и кричал только одно, но понятное всем присутствующим слово:
- Момент! Момент! Момент!

Возвращались новоявленные друзья-ремонтники вместе, и кубинец, активно вращая руками и зрачками, языком жестов и мимики просвещал Вову, помогая себе эмоциональной смесью испанского, русского и английского:
- Ты же понимай, вы чересчур вежливые. А они любую вежливость принимают за слабость. Мы недавно тоже такие были как они, да и есть. Вы, советсткие, нам нравитесь, вы совсем другие, мы такими тоже стать хотим. Культурными... Вкжливыми... Образованными... Но вы чересчур далеко уже ушли, вы не понимаете, что тут только силу уважают, тут по-другому нельзя.
- Да у нас гуманизм!
- Так я тебе о чем и толкую...

К возвращению аварийной бригады в лице Вовы и его нежданного напарника Ролан Быков уже вновь творил на экране свои злодейства. Отключенный город через дорогу возмущенно, но молчаливо засыпал в темноте. Проститутки считали гонорары при свете карманных фонариков.

Через день Вова переехал назад в свой бокс, освобожденный кубинскими товарищами. И еще раза три случавшиеся отключения обходили городок стороной. Мойка изоляторов на время приобрела видимость регулярности и профилактических работ. Но через три месяца в городке свет погас снова, а в баре через дорогу Майкл Джексон продолжал петь про Билли Джин.

- Вова! Сходи-ка, что там у них опять?
До «дембеля» Вове оставалось полтора месяца, и он осмелел.
- Валерий Василич! Ну что я смогу? Если только по кубинской методике свет чинить? Разрешите?
- Это как?
Вова поведал замполиту всю ужасную правду о восстановительных работах.
- Э-мм... Нет, ну так нельзя... Ведь наша страна неустанно несет свет самой гуманистической идеологии в мире всем угнетенным народам. Гуманистической, понимаешь? Убеждать надо!

Вова все-таки сходил, и действительно, по свежей памяти добился своего только добрым словом, на одних воспоминаниях о кубинском визите.

...Вовина «отвальная» проходила во на открытом воздухе - кондиционеры не работали. Импровизированный стол из досок на снарядных ящиках освещали полная луна и три фонарика на батарейках, подвешенные над нехитрой снедью и разноцветными бутылками.

А при чем здесь Крым, спросите вы?
Да ни при чем, собственно.
Ведь наша страна неустанно несет свет самой гуманистической идеологии в мире всем угнетенным народам.

Повестка

Пришла повестка из военкомата. Явиться в актовый зал и дата, время.
Неспроста. Что за каверзу придумали? Неужели сборы? Эти фантазеры еще те.
Середина девяностых. Личные финансы и сама жизнь в трудном положении. А тут игры в войну. Почти десять лет не трогали. Ни одних сборов. Ни одной повесточки. Заочно старлея присвоили. И тут на тебе! Неужели усмотрели в моем личном деле что-то? Там много моих интересных рукописей сброшюровано военной кафедрой института. Могут с супружескими обязанностями разлучить на пару месяцев. Надо бежать. Лучше за границу.
Но любопытство взяло верх, и я пришел. Перед входом в зал стоит очередь, за ней стол, сидит офицер, смотрит документы у всех и в журнале отмечает. Не поднимая головы, делает быстро, механически и:
- Следующий.
Когда я подал военный билет, офицер почитал его, полистал свой талмуд и встал. Ласково улыбаясь, поздоровался, пожал руку, пригласил проходить. Впереди меня стояло десять человек и ничего подобного не происходило.
Теперь я понял, что впереди много неожиданностей. Приятных или нет, зависит в данной ситуации от фантазии министра обороны или кто там сейчас массовик-затейник. Последний шанс смыться. Нет, любопытно все-таки. Посмотрю еще немного. Следующий шаг, а потом подпилю решетки и по связанным простыням на волю.
В зале человек сто. А может, двести. Гул, брожение. Мужские запахи.
Наконец заходит офицер. Угомонил, усадил народ и начал объяснять. Мол, по приказу из выше не бывает, в области создается воинское подразделение из запасных, которое будет выполнять довольно странные функции. Изъяснялся он так сложно, что, думаю, не один я ничего не понял. А ясность ему внести не дали.
В зал вошел второй офицер. Извинился перед первым и сказал:
- Чьи фамилии называю, выходят в коридор, и все вместе идем туда, где нас ждут.
Называет десяток фамилий и мою. Думаю:
«Никто ничего не объясняет и не собирается. Вот и первый прикол. Это похоронная команда. Кто-то же должен будет трупы на поле боя собирать. Будущим героям-защитникам и офицерам негоже с такими сидеть в одном зале. Нас куда-нибудь в дворницкую. Инструктаж у прапорщика. Раздадут фуфайки, валенки и что там еще».
Пока шли, пришла следующая мысль: «Тут всем далеко за сорок. Я по сравнению с ними пацан и единственный. Может, учитывая их опыт, не знаю какой, из нас все-таки трофейную команду хотят сделать. Будем на оккупированных территориях рояли с девятого этажа спускать. Это версия номер два. Но ни маркитанткой, ни мародером тоже не прикалывает. Лучше автомат и в атаку. Отведите меня назад в актовый зал».
Прикол номер три начался сразу, как только поднялись на этаж и зашли в кабинет. В кабинете вместо прапорщика стоял генерал. Вокруг на стенах танковая символика, а на столе макет оного. Поздоровался с каждым за руку и упросил садиться. Тут на ровном месте, без вступления, речь о танках зашла. Правда, только у одного генерала лицо стало отрешенным. Глаза помутнели. Все ясно. Генерал в танке. За следующие десять минут я узнал, какой танк лучше и чем. И как было дело в Германии на полигоне:
- ...захожу слева... он... тогда... вот и все.
Генерал вылез из танка. Мы сидели за длинным совещательным столом. Их превосходительство, как положено, с торца, а за плечом стоит адъютант с бумагами и сосредоточенным лицом. Ясный перец. Он тоже был с нами в Германии, но ему не привыкать. Он там уже каждую кочку знает.

Командующий посмотрел на нас, Убедился, что никто в этой войсковой операции не погиб и, не поворачиваясь, скомандовал адъютанту:
- Давай.
Тот развернул бумаги и предупредил:
- Называю будущую должность и фамилию. Встаете. Докладываете, где ранее служили, звание, должность.
И начал читать:
- Командиром части будет Иванов Иван Иванович.
Поднялся солидный мужчина и, как просили, доложил:
- ВЧ номер такой-то. Полковник запаса. Командир полка.
Ни хрена себе трофейная команда. Рояли, валенки. А я что здесь делаю? Меня-то какая должность ждет? Дворник полка?
- Заместителем командира части будет Петров Петр Петрович.
Поднимается следующий.
- ВЧ номер такой-то. Полковник запаса. Командир полка.
- Начальником штаба части будет Сидоров Сидор Сидорович.
- ВЧ номер такой-то. Подполковник запаса. Заместитель командира полка.
Я был четвертым в списке.
- Начальником разведки части будет... и моя фамилия.
- Я. Старший лейтенант запаса. В армии не служил.
Антракт. Я звезда цирка. А занавеса нет и не будет. Все зрители смотрят на меня с огромным интересом и недоумением. Тишину разрывает рык его сиятельства:
- Какой баран этого щегла разведкой командовать поставил? А? Старлея на майорскую должность? Он же в разведке и балете одинаково понимает.
Адъютант подошел к его светлости и на ушко доложил. Лицо генеральское подобрело. Расстрел диверсанта, шпиона и саботажника на месте откладывается.
- В каком институте учился?
- Геологоразведочный факультет ленинградского горного.
- Ну и тут разведка, и там разведка. Справишься. С кирпичами разбирался и тут разберешься. Эти разведчики всегда такие прохиндеи были. На учениях в деревенском огороде овощей, фруктов наворуют. Курицу зарежут. А мне рассказывают, что огурцов в лесу нарвали, а курица дикая была. Ты только, когда начнем, про нас не забывай. Делись.
И опять взглянул так сурово, что я уже засобирался в деревенский огород за курами и огурцами. Но служба вынуждала его продолжить раздавать обязанности и привилегии. И они продолжили.
Когда, наконец, портфели поделили, генерал кратко расспросил об общих знакомых, и мы отправились в Германию. Генерал, понятно, на танке, а мы пешком. Адъютант тащился сзади. Через пятнадцать минут военные действия на территории государства НАТО закончились. И все разошлись по домам. Больше меня не вызывали, я никого из них не видел и они меня тоже.
Крах такой карьеры!
И что же все-таки сказал адъютант?

Осеннее предвкушение конца света, или О вреде городских легенд.

« ... Ракам сегодня благоприятствуют звёзды во всех начинаниях. Девы - вам сегодня стоит оставаться дома и не предпринимать никаких серьёзных дел, особенно связанных с путешествиями.»
Санитаев с раздражением поморщился, зашнуровывая ботинок. Тёща, как обычно, смотрела по телевизору свои любимые эзотерические откровения, вывернув регулятор громкости на полную мощность. Выспаться перед ночной подработкой, таким образом, не удалось, и настроение у Дениса было таким, что он, будучи Девой по Зодиаку, с удовольствием последовал бы сейчас совету бородатого гуру от астрологии, что вещал с экрана с видом библейского пророка. То есть замотался бы в теплый плед, подобно английскому лорду, и дремал бы у камина, потягивая теплый глинтвейн. И - никаких путешествий, особенно на любимую подстанцию. Да ещё в такую погоду... Бр-р-р-р!... мокрый снег вперемежку с занудливым дождём и мелким градом в сочетании с бодрящим северным ветерком.... Низкие, свинцово-тяжелые, похожие на комки ваты тучи. И тьма! Во всём городе этой осенью почему-то перестали освещать улицы. Фонари, даже на главных городских магистралях, горели, дай Бог, если через один. А часто - не горели вообще. Само собой, жулики всех мастей не могли не воспользоваться таким подарком судьбы, и результаты их работы Санитаеву приходилось собирать с улиц регулярно - чаще всего в состоянии, мало совместимом с интенсивной трудовой жизнью.
Доктор натянул старенькую «аляску», что дарила ему мама ещё на окончание школы, и вышел в непроницаемо тёмный, как будто никогда не знавший света, подъезд, крикнув через плечо: -Нелли Викторовна, я ушёл!
-«Надеюсь, закрыть дверь - ума хватит!» - мрачно подумал Санитаев, привычной ощупью спускаясь по щербатой лестнице. Лифт, как обычно, не работал.
********************************************
Эдуард Лопаткин по праву считался интеллигентом. Во первых, он проучился целый год на журфаке НГУ. Во вторых, всегда был в курсе всех последних новостей в общественно-политической жизни страны и мира, совершенно точно зная, чем отличается импичмент от промискуитета. В третьих, он за свои сорок лет ни дня не работал, справедливо считая, что работа помешает его интенсивной интеллектуальной жизни. Эту самую интеллектуальную жизнь, равно как и закуску, ему обеспечивала старенькая, безропотная мама. Своей пенсией.
Сейчас Эдуард сидел на старом, рассохшемся кухонном табурете, опираясь локтями на колченогий, замусоренный обрывками газеты и рыбьими хвостиками стол, и держал в нетвёрдой руке стакан с разведенным водой из под крана спиртом «Рояль», что в двухлитровых пластиковых бутылках продаёт в киоске под окном разбитная армянка Лера. Хозяин кухни, долговязый очкарик Шурик, стоял, качаясь с пугающей амплитудой, время от времени грозя опрокинуть стол, и, держа в руках такой же сосуд, уже пять минут пытался сказать тост. В конце концов, он окончательно потерял нить своей мысли среди рассуждений о европейском выборе России, исторической роли Ельцина, жидо-масонсом заговоре и приближающемся конце света, икнул и выпалил, слегка закусывая гласными: - Двай впьем... Ну... Зарссию..Ну...Засвбоду...Даканца! - и впитал в себя содержимое своего стакана, как впитывает первый весенний дождик пустынная земля Палестины. Эдуард последовал примеру, с отвращением передёрнув лицом. Закуска давно закончилась, и Лопаткин привычно заглотал стакан воды, после чего закурил «Приму». Шурик тяжело, несмотря на свою худобу, опустился на жалобно скрипнувший под ним старенькй стул, и, закуривая, сказал, снова закусывая гласными :
- Слшал? Гворят, в горде скрая помщь людь...ик...льдей ловит....и таво...ик...
-Чего? - спросил Эдуард, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд на Шурике. Получалось плохо. Шурик двоился, слоился, и, казалось, готов был немедля покинуть загаженную кухню через щелястое, рассохшееся окно, от которого несло тоскливым, сырым, погребным каким-то холодом.
- Чего, чего... ик... на оргны разбрает...как найдёт кго...так всё...! И машина чёрная! - пригорюнившись и подперев щеку рукой, проговорил Шурик. - Гзета... вот, смотри! С этими словами он протянул Эдуарду засаленный обрывок какой-то газеты с большой статьёй. Она была напечатана на отвратительной бумаге, зато большими буквами. Как ни расплывались они перед глазами, Лопаткин все-таки смог уяснить суть написанного, несмотря на уже сидящие внутри поллитра спирта. В статье, принадлежавшей борзому перу неизвестного автора, рассказывалось о том, что в Новосибирске орудует банда, которая ловит по улицам людей, особое внимание обращая на беспомощных пьяниц и бомжей, и расчленяет их на органы. Которые потом и продаёт втридорога за границу - в Европу и Америку, а также, почему-то, в Таиланд. Описывалась даже машина этой банды - серого цвета «УАЗик», на каком обычно ездит «Скорая». Только, в отличие от настоящей «Скорой», в салоне у неё горит мёртвый синий свет. И врач в ней не в белом халате, а в чёрном - чтобы крови не было видно.
- Жжуть!...передёрнул плечами Эдуард, едва не свалившись с табурета, - до чего страну довели, с-сволочи! - Шурик... брат! ... давай выпьем за Россию! Чтобы, значит, никогда больше...Чтобы, это... всех коммунистов... короче... чтобы демократия... Ельцин... ты слышал - обещал ?... В общем, наливай!
-Нливай! - усмехнулся в ответ Шурик, и его очки сползли на самый кончик носа, угрожая вот-вот свалиться на запакощенный , липкий стол, - нечго большш... всё... - проговорил он, угрожающе шатаясь на своём скрипучем стуле.
- Это... это ничо! - слегка заплетающимся языком уверенно отвечал Лопаткин, - Я щщас... я мигом.... к Лере...
С этими словами не очень трезвый, но ещё вполне способный и дальше рассуждать о будущем страны и мира интеллектуал, стремительно метнулся в прихожую, по пути два раза упав, но не утратив боевого задора. Очень скоро - всего-то через полчаса - он уже вышел на тёмную, извилистую и разбитую улицу Поселковую. Единственным источником света на ней был фонарь на ларьке, где торговала живительной влагой разбитная и весёлая Лера. Там была жизнь, туда и направился преувеличенно твёрдой походкой Эдуард, старательно размешивая ногами в дырявых ботинках снежную кашу на ямистом асфальте и балансируя руками, стараясь не упасть. До заветного киоска оставалось всего метров двадцать, когда неустроенная, доведенная до последней точки Россия всё-таки достала представителя лучшей части своей интеллигенции. В какой-то момент Лопаткин почувствовал, что его правая нога хочет идти не туда, куда весь остальной организм, а куда-то в сторону и вверх, машинально пискнул, заваливаясь навзничь, и впал в блаженное забытье, уютно уложившись затылком на поребрик. Последнее, что он увидел - иссиня-белый свет фонаря на том самом киоске...
************************************************
...-Да точно вам говорю - конец света в декабре этого года будет! Вон, ещё когда китайцы предсказали... и Ванга тоже! Комета, говорят, прилетит - и всё! А вон она, комета-то! Вон она! - торжествующе воздев палец в окно, уверенно проговорила Верёвкина. Действительно, комета Хейла-Боппа висела в небе уже давненько, но сейчас из-за низких, тяжко-свинцовых туч увидеть её было нельзя. Что, впрочем, совершенно не смущало Иринку Верёвкину, диспетчера смены, в котрорую и прибыл на ночную подработку Санитаев.
Настроение у Дениса было совсем плохим. Мало того, что приходилось работать одному, без Лены и Андрея. Ещё и машина - родной, любимый, обжитой за столько лет РАФик, сломалась. И Валерка Егоров - многолетний, проверенный и надёжный товарищ - проводил в гараже всё своё время. Была надежда, что к своей смене отремонтируют... А сейчас - на кого посадят. Плохо... Санитаев собрал обычную бригадную снарягу, составил сумки и чемоданы в уголок и сел за стол в ординаторской. Солдатская кружка с обжигающим, антрацитово-чёрным чаем с невероятным количеством сахара уютно легла в руки, привычно согревая пальцы и привнося ясность в мысли . Взгляд доктора упал на небрежно брошенную на стул газету. Внимание привлекал кричащий заголовок : «Скорая помощь служит дьяволу!». Денис ухмыльнулся и взял газету в руки. Из статьи неизвестного автора он мгновенно узнал, что, оказывается, «Скорая» в Новосибирске давно уже работает на международную мафию, которая торгует человеческими органами по всему миру. За огромные деньги.
- «И мёртвый синий свет в салоне, блядь!» - в сердцах подумал Санитаев, отшвыривая поганый листок прочь - «Вот же пидорасы! Ни стыда, ни совести! Ещё и конец света им подавай!»
- Дени-и-и-ска Па-а-алыч, вызов тебе! - пропела, возникну на пороге ординаторской, Верёвкина.
- А на чём я поеду? - спросил Денис, по быстрому допивая обжигающий чёрный чай.
- Машинка тебе - 8111, УАЗик,- отвечала Ира, водитель - Андрей Фролов. Вон он стоит, что-то там со светом в салоне у него не того... ремонтирует.
Санитаев взял у диспетчера листок с вызовом. - «Поселковая, 26, у ларька» - прочёл он. Код вызова однозначно означал «Без сознания в общественном месте»
-«Ладно, что же....поедем!» - мысленно вздохнул он, и потащил к выходу все сумки и чемоданы, недобрым словом поминая отсутствие помощников. Автомобиль, стоящий у двери подстанции, заставил Дениса остановится в изумлении. Его салон светился синим светом... Он ощутимо резал глаза, и Санитаев коротко спросил у водителя - совсем молодого парня : - Нафига?
- Нафига, нафига... какие лампочки дали - такие и вкрутил! - буркнул водитель, вытирая руки ветошью.
- Да ладно, мне-то всё равно - ответил доктор и протянул водителю руку : - Денис!
- Андрей! - угрюмо представился водитель, протянув для пожатия Санитаеву вялую кисть руки, похожую на снулую рыбу - Куда едем-то?
- Поселковая, 26. На улице без сознания - ответил доктор, садясь в кабину, - поехали уже, что ли.
« - Нд-а-а, с этим кадром каши не сваришь, даже из концентрата!» - подумал Денис, пока УАЗик выворачивал на тёмную, разбитую и засыпанную мокрым снегом улицу Есенина.
************************************************************
Нина Андреевна Лащёных всю жизнь была глубоко верующим человеком. Она последовательно верила в построение коммунизма, Продовольственную Программу КПСС, гласность, ускорение и перестройку, демократический выбор России, а также в сглаз, порчу, Кашпировского и целительную силу православных мощей. Сейчас, в свои шестьдесят лет, она особенно увлеклась эзотерическими пророчествами и всевозможными сенсационными разоблачениями, которые в изобилии выплёскивались со страниц многочисленных свободословных газет и радужно-цветных телевизионных экранов. «Берия был инопланетянин!».... «Мумия Ленина в мавзолее продолжает мыслить!»... «Британские учёные подтвердили близкий конец света!» - газетами с подобными заголовками был завален весь стол возле дивана, сам диван и тумбочка. Кроме них, в комнате имелся ещё и телевизор, из которого сейчас выдавал мистические откровения о судьбах России и мира какой-то очередной потомственный волшебник и магистр магий всех оттенков радуги. Нина Андреевна заворожённо слушала почтенного гуру, время от времени изумлённо вздыхая или охая. Попутно она заваривала себе купленный накануне китайский чай для похудения из секретной диеты Политбюро ЦК КПСС, вычитанной накануне в солидной газете «АиФ». Перейти на эту диету Нину Андреевну заставила слабая эффективность уринотерапии, которую она практиковала весь последний год. В похудение пожилая энтузиастка верила так же твёрдо, как и в демократический выбор России.
Крутой кипяток устремился в заварочный чайник, заливая щедрой рукой брошенные туда диковинного вида гранулы, внешним видом удивительно напоминавшие мышиный помёт. По комнате распространился неповторимый аромат, от которого пожилая кошка Кузя, скрашивающая одинокие вечера пенсионерки последние пятнадцать лет, громко чихнула, презрительно фыркнула и мгновенно расточилась в темноте огромного коридора. Нина Андреевна жила в старом доме сталинской постройки, и потеряться в её двухкомнатной квартире при желании могла бы не только кошка, но и средних размеров анаконда.
«... и к другим новостям. Как сообщают из Новосибирска, в городе замечен странный автомобиль «Скорой помощи». По слухам, его бригада занимается изъятием органов у новосибирцев с целью продажи. Впрочем, по мнению экспертов, таинственная и зловещая «скорая» может оказаться также посланцем других миров или вестником апокалипсиса. У меня на сегодня всё, с вами была программа «Вести запредельного» и я, её ведущий Цепеш Монструози. Увидимся через неделю».
- Вот ужасть-то! - вслух воскликнула Нина Андреевна и истово перекрестилась на репродукцию иконы Иверской Богоматери из журнала «Огонёк». - Чё деется-то, чё деется! - причитала она, с некоторым трудом поднимаясь с дивана. Чай для похудения заварился, и преданный адепт секретной диеты тяжёлой переваливающейся походкой понёс своё подлежащее радикальным изменениям грузное тело на кухню. Там, в недрах холодильника, должен был храниться небольшой, граммов на пятьсот, кусочек бисквитного торта. Пить чудодейственный китайский продукт без хорошей закуски Нина Андреевна разрешить себе не могла. Не китайцы, чай... Но на кухне её ждало разочарование - бисквитный торт был подчистую приговорён ещё в обед, перед двухчасовым полуденным сном, о чём она совершенно забыла.
-Вот жеж голова-то садовая...Перечница старая, дырявая башка! - выругала она самоё себя за забывчивость. Делать было нечего - прходилось собираться и идти через дорогу, в булочную напротив. Пенсионерка подошла к окну. Широченный проспект Дзержинского в этом месте был абсолютно тёмен, лишь фары изредка в этот вечер проезжавших машин да нечастые освещенные окна домов давали хоть какую-то видимость. В этом неверном, призрачном свете мокрый асфальт светился какими-то тусклыми, потусторонними отсветами. Пронизывающий ледяной ветер гнал косыми штрихами мелкий ледяной дождик вперемежку с мокрым снегом. -"Жуть какая!» - подумала Нина Андреевна и несколько раз мелко перекрестилась. Но идти было надо - организм настойчиво требовал тортика, отказываясь без него подвергаться воздействию китайского диетологического чуда. Вздохнув, она торопливо оделась, повязала на голову старенькую серую шаль поверх вязаного берета, накинула внушительных размеров капюшом темно-зелёного плаща и вышла в привычно тёмный, пропахший кислыми щами и мочой, подъезд. Через несколько минут она уже пересекала многополосный проспект Дзержинского, твёрдо держа курс на освещённое крыльцо булочной напротив. Глядеть по сторонам она не видела для себя никакого смысла - что там может быть интересного? Поэтому не только увидеть, но даже и почувствовать внезапно появившуюся справа машину старушка не сумела. Просто освещенное крыльцо булочной вдруг мгновенно изменило свое положение в пространстве, сместившись вниз и вправо, а затем выпало и из времени. Улица немедленно взорвалась истерическим визгом каких-то добросердечных гражданок, но слышать этого Нина Андреевна уже не могла.
**************************************************
Яркий сине-красный проблеск милицейской мигалки был заметен на темной Поселковой издали, как была бы заметна посреди тайги нарядно освещённая кремлёвская ёлка. -«Криминал, что ли?» - подумал Санитаев и сказал вслух : - Туда, Андрей, похоже. Нас ждут, видать!
Ждали, действительно, их. Видавший виды милицейский «бобик» из райотдела приткнулся там, где у всех нормальных улиц должен был начинаться тротуар, и ярким белым светом своих фар освещал беспечно вытянувшуюся до середины улицы человеческую фигуру. Старший наряда, давний знакомец Женька Кутовенко, зябко поеживался возле неё, переминаясь с ноги на ногу и поминутно поправляя вечно сползавший с плеча АКСУ. Оружие было обильно покрыто мелким ледяными каплями. -« Долго чистить после смены будешь» - усмехнувшись про себя, подумал доктор и сделал шаг навстречу менту.
- О, здорово, Дэн! - поприветствовал его Женька, и мужчины с чувством пожали друг другу руки. Пересекаться на всевозможных криминальных происшествиях им приходилось часто, и они испытывали друг к другу искреннее уважение.
- Привет, Юджин! - на английский манер поздоровался в ответ Денис, зная, что старшина Кутовенко очень любит английский язык, хотя и знает на нём только «Хальт» и «Хенде хох», - что тут? Криминал?
- Да нет, похоже, сам приложился. Твой клиент, без базару.
- Ну, мой, так мой, - пожав плечами, сказал Санитаев. - Считай, пост сдал! Можете быть свободны, товарищ старшина! - полушутливо скомандовал он.
- Слушаюсь, товарищ лейтенант запаса! - в тон ему ответил Кутовенко, - хотя, какое там «свободны»? ... щас на грабежи поедем.
- Ну, удачи тебе. Даст Бог, до утра не свидимся!
- И тебе того ж! - махнув рукой, пожелал старшина, уже садясь в свой «бобик».
Андрей на удивление удачно поставил свой «УАЗик». Фара-искатель прекрасно освещала место происшествия, так, что Денису было видно всё в мельчайших подробностях, при этом задняя дверца машины была расположена так, чтобы максимально быстро и удобно достать носилки. Вдобавок автомобиль стоял так, что не мешал пробиравшимся с черепашьей скоростью по остаткам размешанного с грязью асфальта редким машинам.
- «Молодец, парень!» - с уважением подумал про себя Санитаев, а вслух сказал: - Андрюха, давай на носилки его положим, да я посмотрю по быстрому.
Повторять просьбу не пришлось. Фролов зажёг свет в салоне, вышел из кабины и распахнул заднюю дверь. В этот момент лежавший на земле потомственный интеллигент Эдуард Лопаткин открыл глаза - холодная земля и сыплющийся с неба бодрящий мелкий дождеснег привели его в чувство. Описать тот ад, что мгновенно вломился в его измученную болью за судьбы Родины душу, не смог бы, наверное, даже признанный мастер слова, например, Булгаков или Достоевский. Пушкин - тот да, смог бы, наверное. Да где же его взять-то, Пушкина? Всё было в этом аду - и зловещая, чёрная, как показалось Эдуарду, машина с мёртвым, из другого мира пришедшим, синим светом в салоне, и две страшные, огромные, залитые этим светом нечеловеческие фигуры, что, тяжело таща носилки, приближались сейчас к нему. Пролетела мгновенно вся насыщенная интеллектуальная жизнь перед глазами, и померк перед этими глазами свет, заслонённый массивной фигурой склонившегося у нему чудовища.
- Не дамся на органы! - отчаянно, на всю улицу, закричал отважный интеллигент, но из непослушной гортани, намертво сведённой запредельным ужасом, вырвался лишь нечленораздельный слабый писк. Последнее, что почувствовал Лопаткин - это холодные, мокрые руки на лодыжках и шее, которые рывком потянули его тело куда-то вверх и вбок, и больше он ничего не видел - спасительное забытье накрыло интеллектуала.
- Блин, отключился опять! Хороший сотряс, похоже! - осматривая пострадавшего глазами и руками, пробормотал про себя Санитаев. - Ага! Да Вы, батенька, ещё и спиртику приняли изрядно - принюхиваясь, добавил он. - Ну, конечно! В ларёк за «Роялем» пошел, да не дошёл, болезный.
Достал тонометр. Давление пациент держал в норме, дышал хорошо - ровно и, главное, сам. Переломов костей нет, свод черепа тоже цел. Остальное - в стационаре. Можно было ехать.
- Всё, Андрей! - поднимаясь с корточек и с наслаждением распрямляя спину, сказал доктор. Грузим в машину - и в «Чекалду» его.
- А чего с ним? - спросил водитель, берясь ра ручки носилок.
- Да сотряс. Пока больше ничего не вижу - черепушку надо снимать, «эхо» делать ... глазные донья смотреть.... Обычное дело, короче!
- Эк же его угораздило! - буркнул Андрей, направляя носилки в салон.
- Погоди, Андрюх! Давай его не на пол поставим, а в подвеску. Я с ним в салон сяду... мало ли что? Мне так удобнее наблюдать будет - повыше, всё- таки.
- Не вопрос, док! - отвечал водитель, и через минуту носилки с Лопаткиным были зафиксированы в подвесной системе в полуметре от пола. «УАЗ» - военная машина, и носилок в нем двое. Двери захлопнулись, и автомобиль, тяжко переваливаясь на ухабах, медленно потащился к выезду на проспект Дзержинского. В салоне, залитом мертвенным синим светом, сидел доктор Санитаев, наблюдая за безмятежным Лопаткиным и внятно матерясь на каждой кочке.
Вскоре качка на ухабах прекратилась, сменившись ровным ощущением стиральной доски, и скорость увеличилась до сорока километров в час - «УАЗик» мчался по тёмному проспекту, время от времени объезжая ямы. Объезжать получалось не всегда, и пару раз доктор чувствительно приложился головой о потолк салона. Поэтому внезапный резкий удар и остановку машины он сначало принял за очередной ухаб. Но громкий мат водителя и отчаянный визг, доносившийся с улицы, убедил его в том, что произошло нечто посерьёзнее. Действуя инстинктивно, Санитаев распахнул заднюю дверь и выпрыгнул на дорогу, прямо в чавкающую под ногами буро-коричневую кашу.
- «Скорую!!!» Скореее!! «Скорую» вызывайте!! - отчаянно заходилась криком в десяти метрах от него какая-то гражданка, всем своим отчаянным видом внушая серьёзные подозрения, что «скорая» вот-вот может понадобиться ей самой.
- Заткнись, блядь!!! - грубым голосом громко рявкнул на неё Санитаев, - здесь «скорая»!!
Гражданка немедленно замолчала, удивленно глядя на Дениса широко раскрытыми, как будто навечно удивлёнными глазами. Волосы её растрепались, белый платок на голове сбился на бок, но краска постепенно вернулась на её лицо.
- Что? - коротко спросил Денис у Фролова, который преувеличенно спокойно вытаскивал из салона вторые носилки.
- Бабка! - коротко ответил шофёр. - Блядь, откуда взялась! Как из-под земли выросла! Темно еще, главно... как у негра в жопе!
- Ясно! Давай быстро!
Нина Андреевна лежала навзничь примерно в пяти метрах от «УАЗика», глаза её были закрыты, а на лице проступило удивлённое и немного обиженное выражение.- «За что?» - как бы безмолвно говорила она. Санитаев отметил, что обувь осталась на ногах. - «Хорошо! - подумал он, - значит, жить будет!»
Пострадавшая сноровисто была уложена на носилки. - Смотреть будешь? - спросил Санитаева Андрей, вдвигая их в салон.
- По дороге гляну. Поехали, триста метров до «Чекалды» осталось. Дверца захлопнулась, и залитая мертвенным синим светом внутри машина, завывая сиреной, рванула с места, набирая скорость. На тротуаре, не замечая того, что стоит в огромной луже и не чувствуя промокших ног, стояла столбом, заворожённо глядя ей вслед, средних лет гражданка в сбившемся набок головном платке.
Беглый осмотр второй пациентки Санитаева удовлетворил. Кости конечностей и рёбра целые, свод черепа - тоже.
- Повезло тебе, старая! - буркнул себе под нос доктор, копаясь в сумке, -ладно, сейчас мы тебя разбудим!
С этими словами Денис сунул под нос Нине Андреевне ватку с нашатырным спиртом. Через несколько секунд, застонав и сморщившись, пожилая женщина открыла глаза. Мертвый синий свет лампочки под потолком... прямо в глаза ... запах, как в морге...
- «На органы повезли расчленять!» - отчаянно взвизгнула, как циркулярная пила по стеклу, пугающая мысль в несчастном, только что ушибленном мозгу. - На помощь... помогите! - отчаянно закричала пенсионерка, но наружу, как ни старалась, не смогла выдавить ни звука. Автомобиль притормозил, развернулся, сдал немного назад и остановился. Задняя дверца распахнулась, и две огромные, мрачные фигуры в белых халатах закрыли от Нины Андреевны свет фонаря, что ворвался в салон с улицы. Голова закружилась, и больше она ничего не видела - спасительное забытье накрыло её с головой.
**************************************************
Через полчаса в приёмном покое медсанчасти завода имени В.П. Чкалова, в обиходе - «Чекалды» - сидел доктор Санитаев и заполнял карты вызова на обоих пострадавших. И интеллектуал Лопаткин, и глубоко верующая Нина Андреевна пришли в сознание, были осмотрены всеми, кем положено, и сейчас мирно спали в своих палатах. Андрей Фролов, примостившись в уголке, рисовал по горячим следам схему ДТП - готовился общаться с ГАИшниками. Дежурный травматолог доктор Зенин, подняв усталые глаза от истории болезни Лопаткина, спросил у Дениса: - Слышь, Палыч, а чё это он рассказывает, что травму получил, когда на него напала «скорая помощь», чтобы на органы разобрать? И эта тоже... как её... Лащёных - говорит, что её специально сбили. Это про тебя, что ли, в газетах пишут?
- Серёга, иди к чёрту! - отвечал Санитаев, заканчивая заполнять карту, - я на такое не размениваюсь. Я, если что, сразу конец света устрою. С последующим, блядь, симпозиумом!
- Да? Ну смотри - как соберёшься - не забудь предупредить. Мы операционную подготовим! - подмигнув и закуривая, сказал Сергей.
- Добро! Ладно, Серёга - бывай! Лёгкой смены!
- И тебе того же! И чтоб я тебя больше не видел!
Через минуту УАЗик уже катил по проспекту Дзержинского, время от времени объезжая ямы. Андрея и Дениса ждала впереди долгая ночь, проведённая в полку ГАИ, что на улице Станционная. Осенний такой, небольшой и не очень страшный, но всё-таки конец света...

ЗАПИСКИ НЕКОМБАТАНА
История первая

Сколько могут принести человеку две бочки соединенные клистирной трубкой? - устами Остапа вопрошали великие юмористы.
А сможет ли восьмилетний пацан кормить всю семью? - спрошу я. И тут же отвечу: А запросто. Если он в оккупации и у него есть хохляцкий флаг. Как он это делает? А вот так:
Если враги пришли неожиданно, как раз во время летнего отпуска, если вся твоя семья, с тобой, восьмилетним встретила это событие на даче, мгновенно оказавшись отрезанной от дома и прочих благ цивилизации, то все, что тебе остается - это использовать лето на полную катушку. То есть играть, купаться и вообще с пользой проводить время. Особенно если тебе всего восемь и партизан поблизости как-то не наблюдается. Чем, собственно, Мишка и занимался. Благо дни стояли жаркие, а речка неподалеку. Вот и обнаружили пацаны в речке тот самый «жовто-блакитний прапор». Который для некоторых жителей Украины является все-таки государственным символом. Да еще и не простой «прапор», а какой-то пластиковый, на ветру хрустящий.
А, как известно, то, что взрослому символ - ребенку игрушка. Интересно ведь побегать по улице не просто так, а с флагом в руке. А после того, как набегаешься, в голову обязательно придет идея этот самый «прапор» куда-нибудь водрузить. Да хотя бы и на мост.
С позиций украинских войск мост просматривался очень даже хорошо. И сам процесс водружения, и пацаны вокруг. И уже через пятнадцать минут патрульная машина была рядом.
- Гей, хлопці, - обратились к пацанам укровоины. - Ходіть-но сюди.
На дорогу перед пацанвой солдаты поставили ящик.
- Ось, - сказали они. - Це вам. Беріть.
В ящике были консервы, галеты, конфеты и еще что-то съедобное. И очень даже немало.
Содержимое ящика пацаны поделили, слушая пламенную речь о том, что украинская армия несет народу востока. Чего там, если дают пожрать, то можно и послушать. Никто ведь не заставляет верить.
- И вот веришь, - рассказывал мне Мишкин дед, - каждый день хохлы приезжали. Ящик поставят, пацанов похвалят... В общем смотри сюда.
В старом холодильнике полки были заставлены тушенкой в маленьких баночках, сгущенкой в банках побольше, лежали галеты в пачках, немного шоколада.
- Тушенка, правда, у них так себе, - резюмировал дед.
На банке совсем уже крохотными буковками было отпечатано: «Вироблено в Польші. Виключно для України».
- Выключно, понял? - продолжил дед. - То есть исключительно. И правильно. Потому как нормальный человек есть такое сможет только выключно. Выключно в условиях оккупации.
- Потому, наверное, и отдавали, - сказал я.
Мишкин дед пожал плечами.
- А сгущенка у них наша, - сказал он. И тут же поправил сам себя: - То есть хохляцкая. Вот, Тростянецкая фабрика.
- А, Тростянец знаю, - сказал я. - Конфеты у них хорошие были.
- Конфеты, - передразнил Мишкин дед. - А сгущенка из польского молока. Порошкового. - Он махнул рукой и веско заключил: - Полное дерьмо.