Переговорочный....


Гаджиево. Середина 90-х. Середина мая. Две недели назад отправил жену с сыном в Севастополь и ушел в море. Поморячили и вернулись пару дней назад. С женой договоренность: звоню по вечерам в пятницу, субботу или воскресенье. Сегодня пятница. На корабле командир остается старшим на борту, ему скучно и доклад затянулся до 20.00. Пока прошелся по магазинам, пока прикупил снеди на ужин, уже стукнуло девять вечера. Приперся на переговорный пункт с покупками, и чудо! Народа почти нет. Пару женщин с детьми, один сильно озабоченный кавторанг, каждые три минуты выбегающий покурить, парочка матросов с повязками оповестителей и тихо дремлющий на стуле капитан 3 ранга. Ну и капитан-лейтенант Ефремов с пакетом, из которого торчит пузатый американский куриный окорочок. Подхожу к окошку и заказываю Севастополь, на домашний телефон. Если кто помнит, тогда это называли «заказать на сейчас». По уму надо было заказывать разговор за пару дней, но иногда могло прокатить и «на сейчас». Повезло. Заказ приняли. Сижу, жду. Не прошло и пяти минут, как девушка из-за окошка объявляет в микрофон.
- Ефремов! Севастополь. Шестая кабинка. Заказ номер...
Сильно удивившись оперативности связистов, без всяких сомнений заскакиваю в шестую кабинку и поднимаю трубку. Оттуда слышаться жуткие помехи, свист, скрежет и отдельные слова лишь прорываются сквозь весь этот звуковой хаос.
- Алло, алло! Эля, привет! Как вы? У меня все нормально!
В ответ лишь помехи, и отдельные слова...
- Хорошо...отпуск... мама передавала... что делаешь...
Со связью у нас такое бывает. Но главное я услышал. Все хорошо. Еще пару минут пытаюсь что-то услышать, но голос из трубки теряется в щелканье и скрежете трех с половиной тысяч километров проводов.
- Ну, все. До свидания. В следующие выходные меня не будет. Всем привет! Целую!
Кладу трубку. Задача выполнена. Там знают, что я жив и здоров. Я тоже получил подтверждение того, что на том конце провода все тоже в норме. Выхожу из кабинки. Подхожу к окошку и расплачиваюсь за разговор. Надеюсь, в следующий раз связь будет лучше. Подхватываю пакет, и только делаю шаг в сторону выхода, как девушка из-за окошка, снова объявляет.
- Ефремов! Севастополь. Вторая кабинка. Заказ номер....
Оглядываюсь. Никто не дергается и не бежит к кабинке. А квитанцию с номером заказа я уже выбросил. Ныряю уже в другую кабинку. Мелькнула идиотская мысль, что жена что-то забыла сказать... Поднимаю трубку.
- Алло!
- Паша, дорогой, привет! Как ты?
Узнаю жену. И слышимость хорошая. Почти без помех.
- Эля, меня сейчас хорошо слышно?
- Конечно, слышно! Как дела?
Я повторяю все сказанное в первый раз, добавляя радостную весть, что уже покрасил дома кухню и туалет, и завершаю разговор, справедливо полагая, что жена все уже услышала в предыдущий раз. Выхожу из кабинки и снова подхожу к окошку. Снова расплачиваюсь. Замечаю какой-то немного недоуменный взгляд девушки из-за стекла. Прощаюсь и выхожу из переговорного пункта. Захожу в арку, и за ней встречаю знакомого сокурсника Витьку, давно свалившего с корабля служить на береговую базу. Здороваемся, останавливаемся, достаем сигареты и следующие минут пятнадцать стоим, дымим и делимся всевозможными новостями. А потом из арки вылетает дремавший при мне капитан 3 ранга, вполголоса матерящийся и явно сильно разозленный.
- Привет, Сашка! Чего такой возбужденный?
Оказалось, что Витька его знал. Тот не останавливаясь, рычит.
- Жена вызвала на переговоры, ну и задремал ненароком, пока ждал. Проснулся - говорят, то-ли я уже поговорил, то-ли за меня уже поговорили бл... дебилы!
И офицер уносится куда-то вдаль, продолжая материться. Витька поворачивается ко мне.
- Хороший мужик. Кстати, твой однофамилец.
И тут я понимаю, что, когда объявляли, я номер заказа пропустил мимо ушей, услышав свою фамилию, и в первый раз говорил вместо него, и с его супругой. А он просто дремал, ничего не слыша. Догонять его я не стал. Уж больно быстро он убежал. Хотя было немного стыдно и еще больше смешно. Да и самое главное его жена, от меня услышала: все нормально!

День рождения, странный праздник...

1993 год. 12 февраля. Пятница. Гренландское море. Глубина 150 метров. 56 сутки боевой службы. Сегодня мне стукнуло 30 лет. Десять лет назад я еще не был капитан-лейтенантом, пребывал в звании старшины первой статьи, был первокурсником и, откровенно говоря, совершенно не помню, как отмечал завершение своего второго десятка жизни. Но тридцатилетие дата круглая, и о ее праздновании я задумался еще на берегу. Боевая служба мероприятие, конечно, серьезное, но юбилей никто не отменял, и добавить чуть-чуть своего к выдаваемому в профилактических целях сухому вину, где-то под одеялом, было вполне реально. Да и как не пытайся делать строгое и негодующее лицо при упоминании алкоголя в рассказах о службе на подводных лодках, все равно это окажется фальшивой ноткой в песне о героических буднях, тяготах и лишениях воинской службы. Мой сосед по каюте, первый управленец, Андрей Белашев, сосчитав количество бань, которое приходилось на боевую службу, притащил на корабль двадцать бутылок «Балтики N 9» и каждую субботу, насидевшись в парилке, тихонько в каюте под воблу вливал в себя две бутылки предварительно охлажденного в корме пива. В каюте рядом замполит, на выходные запершись и чуть дыша, доставал бутылку коньяка из запрятанного в рундук портфеля и, отпарив чресла в сауне, употреблял пару рюмок под заботливо припасенный лимончик, даже не задумываясь над тем, что ароматы «Арарата», разносит по всему отсеку вплоть до матросских кают. А уж о минере, старпоме и механике, у которых простым флотским шилом согласно служебным обязанностям были заполнены штатные емкости в каютах, и говорить нечего. Да и не надо.
В 1992 году, закрылась сеть магазинов Торгмортранса «Альбатрос», в которой гражданские моряки и военные моряки за боны, они же чеки банка Внешнеэкономической деятельности СССР, могли купить много качественных товаров иноземного происхождения. В том числе, даже сигареты, пиво и крепкий вражеский алкоголь. Алкоголь году в 1988 из магазинов убрали в связи с антиалкогольной компанией в стране. А когда неожиданно оказалось, что жить этим магазинам осталось месяц-другой, вернули. Рассказывать о том, как мы пытались тупо истратить остававшиеся у нас чеки, нужна отдельная история. Скажу только, что в последний раз приехав в Мурманск на улицу Дзержинского, где располагался «Альбатрос» и прорвавшись с боем и по списку внутрь, я оказался обладателем четырех индийских складывающихся зонтиков и трех бутылок фирменной в экспортном варианте «Столичной» водки, неведомыми путями оказавшейся в валютном магазине. Стоила она, кажется, 80 копеек. А больше там было нечего брать. Были еще японские холодильники, набрав которых, народ обнаружил, что к нашей сети их еще надо адаптировать и которые по непроверенным рассказам пытались отключиться, обнаружив в себе продукты с нитратами. Так вот, до автономки дожили две бутылки из трех, которые я принес на корабль и тщательно запрятал до даты...
И вот настал этот день. Обычный стандартный день в море. Отстояли свою третью смену. Сменились. Пообедали и разбежались по боевым постам на отработки. Потом какие-то занятия по специальности и под занавес стандартная малая приборка. А под ее завершение, часов в шесть вечера, механик строгим голосом вызвал меня в центральный пост.
- Ну, Павел Борисович...- командир поднялся из своего кресла, включил громкую связь на все отсеки и начал вещать.
- Сегодня у капитан-лейтенанта Белова день рождения. Мы все его прекрасно знаем, ценим его профессионализм и прочие достоинства! Офицер разменял свой четвертый десяток, и... давайте пожелаем ему успехов в службе, здоровья и... Собственно, чего еще говорить?! Все уже давно сказано! По нашей старой традиции я ему вручаю наш переходящий... хе-хе... подарок к дню рождения... цыпленка-табака!
Шутка про переходящий приз была стандартной и общего смеха уже не вызывала. Выждав пару мгновений реакции вахты и не дождавшись бурных аплодисментов, командир многозначительно откашлялся. Откуда-то из-за спины командира, чуть ли не из штурманской вынырнул кок-инструктор с подносом в руке, на котором примостилось блюдо с пернатым и две банки с вишневым компотом. Вся дежурная смена центрального поста захлопала в ладоши, а командир, наклонившись ко мне протянул руку и пожимая ее, вполголоса добавил:
- Специально ловить не буду, но узнаю, что накатили... яйца оторву. На долгую память...
В каюту я шел в обнимку с подносом, размышляя над словами командира. Нагло и откровенно в море не квасил никто. Хотя отдельные прецеденты бывали. Даже среди командного состава. И как правило, для любителей заложить за воротник заканчивались плачевно. Но мы-то надираться не собирались. Что такое две бутылки водки для шести здоровых мужских организмов? Но сомнения меня не покидали. Ко всему прочему, на эту боевую службу мы пошли на чужом корабле и каюты управленцев были не в 5-Бис отсеке, а в ракетном 4 отсеке, и не двухместные, а четырехместные, и ко всему прочему, наша каюта располагалась как раз напротив каюты старпома. А старпом на этой боевой службе решил бросить курить. И соответственно, взял с собой минимальное количество сигарет. Они закончились суток через десять, еще суток двадцать старпом, скрипя зубами, заедал двойными порциями страстное желание покурить, прибавил килограммов десять веса, психанул и снова потянулся к табаку. Но свой закончился, и старпом взял за привычку два-три раза в день заглянуть в каюту напротив, то есть к нам, и стрельнуть сигаретку. Старпом был суров, но справедлив, и клянчил курево у нас не более трех раз в день, в остальное время обирая центральный пост и все прилежащие к нему выгородки, где неслась вахта. Сейчас он отдыхал в каюте и мог элементарно заглянуть на огонек.
В каюте меня же ждали приглашенные боевые товарищи, заботливо протиравшие стаканы. Трое сокамерников и комдив раз. Я водрузил на крышку секретера цыпленка с компотом. Сомнения все еще меня не покидали.
- Мужики, а может, завтра? Командарм предупредил...
Комдив раз, Шура Нахимов, ловко вскрывая ножом банки с компотом, быстро и убедительно парировал мои сомнения.
- Борисыч, через час ужин. А на нем всем нам нальют вина. После этого доказать, что мы выпили водочки, будет затруднительно. Резонно?
Довод был железным. И когда обе банки были открыты, стаканы расставлены, нашинковано уцелевшее еще с базы домашнее сало и даже хлеб был по-праздничному разложен в тарелке, дверь в каюту распахнулась и в ее проеме нарисовалось заспанное лицо старпома.
- Ребята... Сигареткой не угостите? Ооо... Белов, с днем рождения... Вижу, гульнуть решили?
Нахимов, изобразив самое разочарованное лицо, какое только смог, разочарованно парировал.
- Ага, Николай Викторович... Цыпленка под компотик... И чайку с салом. Может сальца хотите?
Старпом, на животе которого РБ было уже в обтяжку, кинул грустный взгляд на сало.
- Неа... не хочу! Сигарету дадите?
Получив сигарету, старпом молча закрыл дверь и удалился. А я полез в тайничок за обшивку, где были запрятаны мои экспортные бутылки. Пили практически молча, быстро, чокаясь зажатыми в кулаках гранеными стаканами, чтобы не звенели, так же молча закусывая. В таком подпольном варианте, была выпита первая бутылка. После чего всех потянуло в курилку. И забыв об осторожности, мы пошли дымить. В свое время опытные и бывалые старшие товарищи рассказывали, что в море, в походе, когда береговой воздух давно сменился на искусственно выработанный, алкоголя организму много не надо. Так и оказалось. К удивлению, очереди в курилку не было, и мы вползли туда впятером и присосались к сигаретам. Эффект оказался впечатляющим. После нескольких затяжек я почувствовал, что пьян как поросенок, и это после каких-то ста грамм. Остальные, судя по всему испытали, что-то подобное, отчего все как-то одновременно затушили сигареты и со всеми предосторожностями, стараясь держаться ровнее, успешно эвакуировались обратно в каюту.
- Вторую будем?
Нахимов сурово поглядел на часы.
- У нас есть полчаса. И половина курицы.
В прохладном четвертом отсеке после духоты 5-го Бис, нам сразу полегчало, и сомнения группу нарушителей воинской дисциплины покинули незаметно и быстро. А вдобавок ко всему, в каюту заскочил опоздавший к началу банкета начхим, которому щедро плеснули «штрафную», которую он проглотил, как голодный удав кролика, одновременно незаметным жестом ополовинив наш запас сала на тарелке. Оставшуюся «огненную воду» добили за один раз, дожевывая курицу и беззлобно посмеиваясь над искренней и беззаветной любовью начхима к салу. Удивительно, но опьянение, резко наступившее, так же резко и исчезло, что все участники дискуссии единодушно списали на особенности поведения человеческого организма в замкнутой искусственной среде.
В семь часов, третья смена села ужинать. Все присутствующие на ужине собутыльники лихо опрокинули свое вино и неспешно принялись за еду. Старпом, сидевший на своем месте, вкушал молча суп без хлеба, стараясь на хлебницу даже не смотреть. А потом в кают-компанию внесся командир, вихрем запрыгнул на свое место, и оглядев присутствующих, остановил свой взгляд на мне.
- Что-то ты порозовел, Белов... Помнишь, что я тебе сказал?
И тут старпом, отложив ложку в сторону, тоже посмотрел на наш стол.
- Заходил я к ним на огонек, Александр Иванович. Они там курицу с салом... компотом запивали... с постными и грустными лицами... Они же напротив меня обитают. А у меня не забалуешь...
И больше обо мне и моем дне рождения на ужине не вспоминали. А на следующий день утром перед завтраком старпом, возвращаясь из кают-компании, отловил меня около каюты, стрельнул очередную сигарету и пальцем предложив наклониться к нему, негромко и доверительно почти прошелестел мне в ухо.
- Мы в свое время сразу отпивали по полбанки компота и доливали банку водкой, или что у вас там было? Компот же может забродить... Теоретически? Дилетанты, вашу мать...
И довольно хохотнув, направился в курилку...
А на вечерней вахте третьей смены как всегда собрался почти весь первый дивизион попить чайку, поточить лясы, поговорить и посмеяться, где я и сам скоро забыл, что сегодня праздновал. Так и закончился мой тридцатилетний день рождения, обыденно пролетевший в глубинах какого-то неведомого района холодного Гренландского моря...

Дембельский мундир

«В человеке всё должно быть
прекрасно — погоны, кокарда,
исподнее, иначе это не человек,
а млекопитающее»
(Кто-то из великих)

То, что моя карьера на флоте ограничится воинским званием капитан-лейтенант, я узнал еще до выпуска. Перед свадьбой. Отец, флотский офицер со стажем, просто и доходчиво объяснил мне, что моя женитьба ставит крест на любом продвижении по службе в связи с тем, что кое-какие родственники моей жены еще в начале восьмидесятых эмигрировали в заокеанские «палестины», где и пребывали в настоящее время. Отец ни в коем случае не отговаривал меня, а просто констатировал факт, который я принял как должное и мыслями о адмиральских погонах больше не заморачивался, заранее представив себя вечным «пятнадцатилетним капитаном». Еще большую уверенность в этом мне добавил наш особист, мой сосед по Севастополю, тоже выпускник Голландии, перековавшийся в чекиста. Мужик он был неплохой, шпионов в каждом не искал, гадостей не делал и собственно выполнял какую-то свою работу, о которой мы только могли гадать и фантазировать. Поздравив меня после построения на пирсе со старлеем, он мягко и с сочувствием добавил, что следующее звание у меня последнее по понятным ему и мне причинам. Я молча согласился, чем дело и закончилось.
Осенью 1990 года наш экипаж в пожарном варианте отправили в Северодвинск вытаскивать до конца навигации К-129 в родную базу, при этом отстранив нашего командира по политико-моральным причинам и поставив над нами старого и опытного капитана 1 ранга Водореза. Экипаж, который мы меняли, был мне очень хорошо знаком. С ними я впервые ходил в море лейтенантом, и собственно, старые управленцы этого экипажа и стали моими учителями и экзаменаторами, что дорого стоило. Экипаж, который приехал на три месяца, как правило расселяют по остаточному принципу, так что с номерами в офицерских гостиницах было напряженно, и так сложилось, что почти три недели мне пришлось жить в общежитии на Портовой в номере второго управленца 129-ой Сереги Пасечника. Номер был семейный, двухкомнатный и сам Пасечник в нем не жил. Серега за время ремонта перевелся куда-то в военную приемку на заводе и вроде как уже получил квартиру, в которой и обитал, готовя ее к приезду семьи, и в свой номер в гостинице наведывался нечасто. Я как-то случайно выполз на него в один из первых дней и он милостиво предоставил мне свои апартаменты, одна из комнат которых была забита шмотками, а вторая была жилая, и даже с черно-белым телевизором. И как раз в эти же дни Сереге присвоили капитана 3 ранга, и он от широты душевной подарил мне на память две пары погон. Капитан-лейтенантских. На будущее. Одни на китель, черные повседневные, и одни на рубашку. Белые. И что главное, что обе эти пары были с шитыми звездами. Не с военторговскими бледно-желтыми штамповками, а именно вышитые на погонах, как у адмиралов. Естественно, поменьше. Понравились они мне, слов нет. Чего скрывать, некое франтовство в форме я любил, а сам Серега, был еще тот флотский щеголь. И хотя мне до капитан-лейтенанта был еще целый год, уже тогда залезла мне в голову мысль, раз уж выше каплея мне не подняться, то надо бы мне оформить парадный мундир так, чтобы глаза слепил, внушал уважение и остался на всю жизнь. Юношеские глупости, говоря более понятным языком.
Летом следующего года в отпуске в Севастополе я этим вопросом и озаботился. Сначала срезал с какого-то оставшегося от отца мундира старорежимные, послевоенные медные пуговицы, найдя среди вещей даже приспособление для их чистки. А когда мама поинтересовалась, зачем мне эти пуговицы, и я обрисовал ей свой замысел, она порылась на антресолях и достала откуда-то из чемоданов огромный отрез сукна для пошива формы старшего офицерского состава, оставшийся в семейном загашнике со времен службы отца. Потом я купил себе щегольские шитые лавровые ветки и якоря на воротник, вышитые металлической нитью, цвета благородно потускневшего золота. Через тестя вышел на мастерскую, где обшивали черноморских адмиралов, и заказал парадные погоны капитан-лейтенанта с вышитыми звездочками, а в сквере на Советской у собора Павла и Петра, где по воскресеньям собирались филателисты, нумизматы и фалеристы, нашел изумительно красивые ручной работы инженерные раздвижной ключ и молоток на погоны, выпиленные явно еще лет двадцать назад. Военно-морское звание с приставкой инженер отменили еще в 1984 году, но даже на нашем выпуске в комплект офицерского обмундирования училищные интенданты насыпали щедрой рукой по горсти этих вышедших из употребления знаков. Вот и захотелось мне выпендриться по полной программе. Завершающим штрихом была покупка гражданского черного галстука нормальной длины, который можно было завязывать классическим узлом, а не застегивать, как сопливчик на шее.
Так что после отпуска вернулся я в Гаджиево подготовленный и снабженный всем необходимым атрибутами для создания «мундира мечты». Парадный мундир у меня, естественно, имелся. Еще лейтенантский. Новенький и нетронутый. Разве что пару раз надевал на какие-то добровольно-принудительные мероприятия. И к счастью, живот за прошедшие годы у меня не вырос, оттого сидел он на мне великолепно. Но для моих целей он уже не годился. Нужен был подход к военторговскому ателье, обшивавшему офицеров по нарядам. В ближайшие годы мне такой наряд не светил, но выручило знакомство с одним старшим мичманом из гарнизонной вещевой службы. Первый год службы я жил в доме N 63, напротив дома N 57, в котором эта самая служба и располагалась. Ну и как-то раз случайно поучаствовал в пьянке с офицерами тыла, куда забрел и этот мичман, с которым с тех пор у меня установились очень хорошие отношения. Он и свел меня с женщиной, одним из мастеров этого ателье. Сначала она не очень хотела заниматься индивидуальным пошивом вне рамок ателье, но когда я выложил рулон сукна на стол, впечатлилась его старорежимным качеством и сразу поменяла свое мнение. В итоге сговорились на том, что шьет она мне форму бесплатно, но за это берет отрез еще на один комплект формы для своего мужа. Я согласился, и уже через три недели и две примерки забрал у нее из дома идеально сидящий на мне комплект из брюк и мундира уже с моими пуговицами и нашитыми галунами на рукавах. Я хотел еще и жилетку, но увы, на нее материала уже не хватило. Далее вечерами я неспешно украшал мундир заготовленной фурнитурой. Более всего пришлось потрудиться над погонами, для которых подошли только третьи вставки, вырезанные мной из очень твердого пластика, найденного на корабле, после чего погоны стали идеально прямые и, как мне казалось, могли предохранять плечи от удара тупого меча. То, что руку высоко поднять стало проблематично, меня волновало не сильно. Военные торжества были нечасты, так что неудобство было вполне терпимым и скрашивалось строгой красотой идеально ровных погон. Так что к моменту, когда мне озвучили приказ о присвоении мне воинского звания капитан-лейтенант, у меня в шкафу уже висел идеальный «дембельский» мундир, который по моему разумению вряд ли пришлось бы надевать в ближайшее обозримое время.
Шла осень 1991 года. Уже отшумели августовские события в Москве. Уже начался парад «суверенитетов», уже понеслись непонятные реформы в военной структуре, были устранены все военно-политические органы, и бывшие замполиты пребывали в удивленном изумлении, пока еще не понимая, что их ждет в будущем. И над всей территории страны бурлила грязевым вулканом политическая суета. Где-то в конце ноября в гарнизон пожаловал свежеиспеченный глава администрации Мурманской области. Командование, настороженно взиравшее на бурные перемены, решило встретить комиссара новой власти торжественно и с почтением, для чего от всех экипажей была дана команда выделить энное количество офицеров и мичманов в Дом офицеров. И обязательно в парадной форме, при наградах, слава богу, без кортиков, видимо, чтобы ослепить вестника перемен всем своим военным антуражем. Личного состава у меня не было, на вахте в этот день я не стоял и не заступал, и ожидаемо оказался в «списке приглашенных» в Дом офицеров. С утра, накинув белоснежную сорочку с запонками, затянув на шее галстук классическим узлом и закрепив его заколкой с ювелирно выпиленным силуэтом БДРа, я облачился в свой парадный мундир, предварительно начистив пуговицы. На мундире кроме неуставного белого «поплавка» с шильдиком «СВВМИУ», скромно висели две юбилейных медали. «70 лет Вооруженным силам СССР» и «песочная», за десять лет безупречной службы. Последнюю, еще летом, мне с удивлением выдал командир, месяца за два до присвоения нового звания, не зная, что в училище я пришел со срочной службы. Постоял, порадовался этой неземной флотской красоте в зеркале и отправился в Дом офицеров.
Народа в ДОФ нагнали вагон и маленькую тележку. Притащили даже сухопутных ракетчиков, державшихся особняком и тоже не понимавших, для чего они здесь. Глава администрации запаздывал и народ слонялся по холлам и в фойе, курил, трепался обо всем и ни о чем в ожидании начала представления. Тут же присутствовала большая группа начальников, от командующего флотилии до всех командиров дивизий и их заместителей, кстати, прибывших все как один, в повседневной форме.
И вот тут нелегкая и вынесла меня во всем моем недозрелом великолепии прямо на начальника штаба нашей дивизии, который всего пару недель назад выходил с нами в море и с которым неоднократно приходилось сталкиваться в кают-компании и курилке. Капитан 1 ранга Боков походя мазанул по мне взглядом, и видимо, зацепился за молоточки на погонах. Остановился. Повернулся. Внимательнее осмотрел меня, упакованного в «дембельский» мундир.
- Железнодорожник?
Откровенно говоря, я растерялся.
- Никак нет, товарищ капитан 1 ранга... а...
- Путеец, значит... На каком локомотиве катаетесь?
Я уже понял, о чем идет речь, но скромная гордость корабельного инженер-механика и вполне оправданные опасения получить по шапке гораздо больше ожидаемого заставило меня молчать и тупо смотреть куда-то выше глаз начальника в то место на лбу, где индийские женщины рисуют точку. А начальник штаба, видимо выудив из глубин памяти мою фамилию, продолжил.
- А почему без аксельбанта, товарищ машинист? Вот, бл...я думал, что только штурмана словно павлины украшаются, а ты, Белов, и их перещеголял... Весь расшитый как гусар перед светской случкой. Ваши кувалды уже лет десять назад отменили... Ты тогда еще бескозырку, наверное, носил...
Я стоял и обтекал. А начальник штаба, поупражнявшись в изящной словесности еще несколько минут, посмотрел по сторонам, еще раз с кривоватой ухмылкой оглядел меня с ног до головы и отдал четкую команду.
- Товарищ капитан-лейтенант, чтобы через три минуты глаза мои тебя здесь не видели. Слесарный инструмент с погон снять! Доложишь командиру о сделанных мной замечаниях и их устранении! Павлин, бля... Бегом отсюда! Не дай бог на глаза командующего выплывешь, обстрогает до костей всех...
Команду начальника я выполнил быстро, почти стремительно и главное, с удовольствием. В обед на построении доложился командиру, который отреагировал на удивление демократично, лишь ласково обматеря меня один на один, и даже не поинтересовавшись, выдернул ли я из погон инженерные знаки.
Больше свою «дембельскую» парадку мне надевать не довелось. Через месяц не стало Советского Союза. А с ним ушли в прошлое многие правила и законы, до этого казавшиеся нерушимыми и вечными. А еще через четыре года мне присвоили звание капитана 3 ранга, до которого я и не рассчитывал дослужиться, и свой щегольской парадный мундир я с чистой совестью подарил соседу по подъезду, старшему лейтенанту, на которого он сел как родной. Новую парадную форму старшего офицера я уже не стал создавать, а когда еще через несколько лет уволился в запас, в военкомате с огромным удивлением узнал, что каким-то воистину фантастическим образом стал уже капитаном 2 ранга, что, впрочем, никак не отразилось на размере моей пенсии...

Мимоходом. Снять квартиру ненадолго...

Лейтенант, особенно первого года службы - существо хрупкое, нежное и беззащитное в духовном плане. Обидеть может каждый. Кто специально, а кто и ненароком. И поколебать светлое, романтическое отношение к жизни, можно совершенно случайно, в самой банальной бытовой ситуации...
Оказавшись в Северодвинске через три месяца после того, как на мои плечи упали лейтенантские погоны, я с самого первого дня надеялся на воссоединение семьи. А вся моя семья на тот момент состояла из жены и находящегося еще в эмбриональном состоянии сына. В связи с этим семья находилась на родине, в славном Севастополе, под неусыпным контролем тещи, тестя и прочих родственников. Я к тому времени еще не расставшийся с юношеским максимализмом, взращенным книгами о Павке Корчагине и комиссарах в пыльных шлемах, считал беременность делом не сложным, и, в сущности, не препятствующим передвижению округлившегося тела жены по просторам Советского Союза. То есть, проблемы в том, чтобы жена на шестом месяце приехала ко мне из Крыма в Северодвинск, я не видел никакой и искренне удивлялся причитаниям тещи и неподдельному ужасу, сквозившему в голосе жены через шипящую трубку междугороднего телефонного аппарата. Собственно, каждая сторона оставалась при своем мнении, правда преимущество и главный довод севастопольской фракции заключался в том, что они вещали из своей квартиры, а я из северодвинского офицерского общежития на Яграх. И естественно, что первая мысль, логическим путем возникшая в моей наивной голове, была о жилье. Офицерское семейное общежитие, по причине его полнейшей убогости, общими кухнями и душевым в конце коридора я отметал начисто. Во-первых, я все же принимал в учет положение, в котором находилась моя супруга, а во-вторых, что вообще-то было самым главным, комната в семейной общаге мне не светила по определению, как молодому лейтенанту. Оставалось одно. Снять квартиру или комнату в городе. В те времена, лейтенант на флоте, такое удовольствие себе позволить мог, не продавая последние кальсоны и не садясь на сухую диету. И вот после месяца дипломатических переговоров и писем, я решил действовать, и снять квартиру, не дожидаясь согласия своей половины на выезд ко мне.
По части съема жилья, я, откровенно говоря, был абсолютно неопытен. В Севастополе, в курсантскую пору, такую одноразовую операцию осуществила теща, а больше прецедентов и не было. Поэтому, проконсультировавшись с более старыми и опытными товарищами, пережившими не один средний ремонт в Северодвинске, я получил ценную информацию о ценах, и что самое главное, несколько адресов, где можно было попытать счастье с комнатой, а то и с квартирой. На ироничные взгляды и улыбки старых офицеров, я тогда внимания не обратил...
В первый же свободный вечер, изучив карту северодвинского района Ягры, где и находился завод со всеми нашими общагами, выбрал адреса, которые находились поближе и двинул на завоевание жилплощади. Первая квартира, которую я намеревался посетить, находилась буквально метрах в трёхстах от нашего офицерского общежития, чему я, по понятным причинам обрадовался. Находилась он на первом этаже стандартной пятиэтажки, постройки времен становления завода. После моего долгого тыканья в звонок, дверь, аккуратно обитая дермантином, наконец, открылась, и на пороге нарисовалось нечто волосатое напоминающее человеческое тело, предположительно мужского пола.
- Что надо, военный?
Существо оказалось мужчиной, лет пятидесяти, с огромной гривой волос и в потертом бесформенном халате, надетом на голое тело. От него разило кислым перегаром, как из дешевой пивной в конце рабочего дня и как-то ядреным самосадом.
- Я...вот...квартиру или комнату ищу снять...
- Толик! - удивительно бодро представился мужчина и протянул руку.
- Заходи.
Я шагнул за дверь. Прихожая оказалась на удивление чистой и уютной, абсолютно не соответствующей внешнему имиджу хозяина.
- Квартира трехкомнатная. Две ваши, одна запирается, и в ней мои вещи. Пошли смотреть командир?
Комнаты оказались очень даже ничего. Чисто, аккуратно, недорогая, но новая мебель. Вообщем то, что надо.
- Толик, а ты то, сам, где живешь?
Толик почесал своей медвежьей ладонью живот.
- Проводник я...и жена тоже проводница...только вразнобой по рельсам стучим. Она из Ленинграда по заграницам, а я из Архангельска по родным весям... Дети учатся, сами наездами, квартира пустует...вот и сдаем вашему брату... Я вот сейчас еще три дня...поотдыхаю, и в путь...через пару недель наведаюсь...
Вариант казался неплохим. Ну, приедет он, или его жена на несколько деньков. Ну, помелькают перед глазами. Переживем. Зато квартира недалеко от расположения бригады, проходной завода и местных центров цивилизации. В голове уже начали вырисовываться призрачные картины пасторальной семейной жизни, жена, радостно встречающая отягощённого службой усталого мужа на пороге с нежной улыбкой и подносом в руках...
- Слышь, постоялец...ну, ты как...будешь заселяться-то?
Я, крепко застряв в собственных фантазиях, автоматически кивнул.
- Да.
Толик улыбнулся во все свои двадцать восемь зубов и четыре золотых фиксы.
- Раздевайся, отметим. Притремся, так сказать друг к другу!
Я, было, потянулся расстегивать шинель, но, сообразил, что надо бы еще и о цене договорится.
- Толик, а...это...квартплату какую возьмешь?
Но, видимо этот вопрос Толика в настоящий момент волновал не так сильно. Он замахал руками.
- Пошли на кухню, там и обсудим. Не обижу... И не разувайся! Вытирай ноги и проходи! На улице мороз, грязи нет, да и я... я пол мыть собрался. Вечером!
После этого, мне не оставалось ничего другого, как скинуть шинель и шапку и проследовать за возбужденным Толиком на кухню.
Кухня тоже оказалась, на удивление чистенькой и аккуратной со стандартным набором кухонной мебели, изготовленной явно на одном из цехов Севмаша в рамках новой конверсионной политики партии и правительства. Даже оставалось какое-то неосознанное ощущение того, что я нахожусь в каюте, только неправильной формы и с окнами. Железнодорожная составляющая семьи Толика тоже присутствовала. На окнах гордо, словно флаги, висели белые занавесочки с синим профилем Адмиралтейства и надписью «Город-герой Ленинград», на столе стоял вазон заполненная фирменными порционными упаковками сахара «Дорожный» в два кусочка, а на комоде стояла три мельхиоровых подстаканника, тоже, явно некупленные в магазине.
- Садись! Не стесняйся! Сейчас, сейчас....
Толик, быстро, но с чувством собственного достоинства, извлек из кряхтящей «Бирюсы» бутылку дефицитной «Столичной» и блюдце с порезанным салом, а из шкафа два граненых стакана. К этому моменту, я вышел из мира грез, и понял, что пить мне не надо. О цене мы не договорились, да и в любом случае, я хотел посетить и другие адреса, хотя бы ради сравнения. И когда хозяин, свернув пробку с бутылки, вознамерился мне налить, я прикрыл свой стакан ладонь.
- Обижаешь? - в голосе Толика послышалась чуть ли не детская обида.
- Служба, Толик. Мне сегодня на вахту заступать. Не могу. Извини. Так, как там насчет квартплаты?
- Понимаю. Минутку...
Толик набулькал полстакана и выдохнув, влил его в рот. Потом подцепил ногтем мизинца, пластинку сала и молча отправил его в том же направлении.
- Ты... кстати, тебя как величать?
Я сообразил, что даже не представился, и кажется даже покраснел.
- Паша...Павел.
- Паша, давай рублей шестьдесят в месяц, ну и коммуналка... Нормально?
Это было лучше, чем нормально. Это было отлично! Если бы я мог захлопать в ладоши, я бы так и сделал, не стесняясь, но совладав с собой, я волю эмоциям не дал.
- Вполне. Когда я могу въехать?
Толик откинулся на спинку стула.
- Хоть сейчас. Но вообще то, я уезжаю, послезавтра в обед, так что хочешь сегодня, хочешь завтра. Я дома. Ну, может в магазин за хлебушком выбегу. Приходи. Отметим. Супружница то моя, только через месяц на недельку заедет. Ей и заплатишь. У меня она и завхоз, и бухгалтерия. Короче - вечером жду! Сегодня... или завтра!
На том переговоры закончились, после чего я отправился в прихожую, облачился в шинель и убыл по новому адресу, откровенно говоря, твердо убежденный в том, что все равно вернусь в эту квартиру.
Следующая явка была чуть подальше, на улице Макаренко. Стандартная панельная пятиэтажка, стоящая вдоль дороги. Квартира располагалась на втором этаже. Я поднялся и стряхнув с себя снег, нажал на звонок. Дверь открыла очень фактурная дама, лет тридцати-тридцати пяти, сделавшая при виде меня охотничью стойку, в виде самой призывной позы, которую можно было изобразить у дверного косяка. И надо сказать, у нее это получилось. Обнаженная нога у нее как-то невзначай выползла из-за полы игривого шелкового халатика, чуть ли не до бедра, полы халата на груди сами по себе обнажили соблазнительную и глубокую ложбинку между весомыми полушариями, а на лице появилась милая, обезоруживающая улыбка.
- Здравствуйте молодой человек... Какими судьбами?
Откровенно говоря, женщина мне понравилась. Особенно после нескольких месяцев воздержания, ее выпирающие отовсюду впечатляющие телеса, заставляли как-то судорожно сжиматься желудок.
- Извините, пожалуйста...я...мне...знаете, я ищу...мне квартиру надо снять! Или на худой конец комнату. Вот...такие дела... Мне ваш адрес дали...знакомые...
Дама, женским чутьем почуявшая, что оказала на меня неизгладимое впечатление, решила закрепить достигнутое, и наклонившись ко мне так, что мой нос чуть не воткнулся в ее волнующий разрез халата, с придыханьем произнесла.
- Лейтенант...ты пришел по адресу... я давно ищу постояльца...
И взяв меня за руку, мягко, но уверенно втащила в прихожую.
- Разувайтесь...давайте шинель...
Пока я распаковывался, дама, откровенно в упор, и довольно хватко осмотрела меня с ног до головы, и видимо удовлетворившись результатом, промурлыкала.
- Пойдемте на кухню, мой лейтенант, чаем поить буду...
Ведомый твердой рукой, явно очень опытной женщины, я краем глаза пытался определить степень состояния предполагаемой жилплощади. Прихожая была уютненькая. Стены, оклеенные моднейшим тогда пенопленом под мелкий кирпич, прекрасная дорожка под ногами, и даже шкафы в прихожей были подобраны очень гармонично, с большим вкусом, оставляя впечатление полной завершенности.
- Одевайте тапочки, мой лейтенант...идемте...
Хозяйка, протянув мне руку, повернулась спиной, тем самым, ненавязчиво давай возможность оценить ее тыл. Тыл тоже не подкачал. Я вцепился в протянутую ладонь, и попав под магическое влияние открывшейся картины, не отрывая глаз, поплелся за ней.
Кухня у женщины тоже оказалась выше всяких похвал. На ней присутствовал даже мягкий темно-синий угловой диванчик, доселе мной нигде не виденный и сделанный явно не на просторах нашей могучей Родины. Хозяйка легонько подтолкнула меня к нему, себе же выбрав стратегически выверенное место в центре кухни на резном стуле с высокой спинкой. Садясь на стул, дама очень красиво попридержала распахивавшийся халатик, старательно пытаясь натянуть его на колени, отчего после этой процедуры, стало казаться, что сидит она вообще без него. Закинув ногу на ногу, она взяла со стола пачку сигарет и легким щелчком, артистично выбила из нее длинную сигарету. «Ява 100», автоматически отметил про себя я. Московский дефицит.
- Давайте знакомится. Меня зовут Виктория Евгеньевна. Можно просто Виктория. Вы курите?
Ноги у Виктории были хороши. Даже великолепны. Да и выставила она их на показ очень умело и со знанием дела. Еле оторвав взгляд от этих породистых частей женского тела, я прокашлялся и ответил.
- Павел. Курю, конечно
И полез за зажигалкой. Пока она прикуривала от поднесенного огня, мне снова было позволено взглянуть на соблазнительные полушария в глубине халата, без всяких признаков нижнего белья.
- Спасибо, Павел. Вы недавно в Северодвинске?
- Недавно, меньше месяца.
Виктория снова улыбнулась.
- 355 заказ? Экипаж Косицына? Приехали подменять первый экипаж на время отпуска?
Я, конечно, понимал, что город Северодвинск территория закрытая, но вот чтобы так просто, первая попавшаяся дама с ходу определила, откуда я, в мою незрелую лейтенантскую голову пока не умещалось. Видимо, это четко прочиталось на моем лице, отчего Виктория засмеялась.
- Павел, не надо проявлять пролетарскую бдительность. Я работаю не в ЦРУ, а в заводоуправлении. Бюро технической документации. Мне по должности положено знать. Кофе хотите? Сама варю. На песочке...
Я молча кивнул. Кофе я любил. Да и пауза бы не помешала. Хотя мы с хозяйкой успели перекинуться всего лишь несколькими фразами, как с ней говорить, я не представлял. Уж слишком явно она пыталась не то чтобы заигрывать, а скорее демонстрировать себя и свои достоинства, что сбивало с меня всякую способность смотреть на нее просто как на хозяйку этой сдающейся внаем квартиры.
- Курите Павел. Не стесняйтесь. А я пока с туркой поколдую...
Колдовала Виктория Евгеньевна у плиты, как на подиуме. То на цыпочки встанет, то повернется слегка, спину выгнет, чтобы грудь подчеркнуть, то длину ног невзначай продемонстрирует. И попутно вопросы задавала. Какое училище закончил, откуда родом, и прочее, прочее, прочее...
Потом мы пили кофе, который и правда оказался удивительно вкусным, курили и мило болтали о чем-то далеком от цели моего визита. Я даже перестал тормозить при взгляде на постоянно открывавшиеся соблазнительные виды, а Виктория не жестом, не взглядом не показывала, что ей это неприятно, при этом ведя себя абсолютно естественно и не вульгарно.
Наконец, после второй или уже третьей чашечки божественного кофе, я вспомнил о цели своего визита, и решил, что пора уже и честь знать.
- Виктория Евгеньевна...так, как насчет комнаты?
Сказал, и понял, что говорю несносную глупость. Как можно въехать в квартиру, где соседкой будет эта нимфа, с беременной женой? Добром это не кончится, по определению. Разводом в самом мягком варианте. В худшем, даже представить трудно. А Виктория, уже подхватила меня под руку, и мягко, но уверенно повлекла в коридор.
- Вот и комнатка... нравится? За деньги не переживай...дорого не возьму. А может квартплата и не понадобится...
На ее слова, я первоначально и внимания не обратил. Комната впечатляла. Она была большая, светлая и очень уютная. Естественно в ней был и изящный платяной шкаф, очень симпатичное трюмо, пара кресел, журнальный столик, но главным предметом мебели в ней была кровать. Я бы даже сказал, царица-кровать! По крайней мере, я таких до этого момента, в своей жизни не видел, разве что в иностранных фильмах о жизни капиталистов-эксплуататоров. Кровать была огромна, необъятна и напоминала застеленное постельным бельем футбольное поле. Белье непривычно темно-бардового цвета, с горой подушек и подушечек самого разного размера смотрелось аристократически порочно, да и сама любовно оборудованная комната выглядела скорее будуаром богатой парижской дамы, чем спальней инженера с судоремонтного завода «Звездочка».
- Да уж... конечно нравится... Не жалко такое сдавать? Сами-то, в какой комнате жить будете?
Виктория Евгеньевна неожиданно посмотрела на меня совсем другим взглядом, не таким как смотрела с того момента, как я зашел в ее квартиру. В нем было удивление и непонимание.
- Павел... ты, что... не заметил? У меня однокомнатная квартира....
Вот тут челюсть отвалилась у меня. Загипнотизированный всеми достоинствами хозяйки и ее соблазнительными манерами, я, словно незрячий, совершенно, не обратил внимание, что квартира действительно однокомнатная.
- Ой... - большего сразу я выдавить не смог.
- Понимаете, Виктория Евгеньевна...я комнату ищу, чтобы жена приехала...Она беременная, и мне надо...
Хозяйка горько усмехнулась и присела на пуфик в прихожей. И сделала это как-то обыденно, без всякого стремления лишний раз продемонстрировать себя.
- Что же ты сразу не сказал, чучело ты гороховое? А я, то... Ладно. Забыли. Павлик, а у тебя жена на каком месяце?
-Шестой...
Виктория укоризненно покачала головой. Из опытной и красивой соблазнительницы, она как-то моментально превратилась в обыкновенную женщину. Немного усталую и совсем не порочную.
- Павлик, послушай совета взрослой женщины. Не вези ее сюда. Ваш экипаж здесь ненадолго. Три-четыре месяца. Максимум полгода. Ей рожать скоро. Чужой город, чужие люди, знакомых нет. Зима. А она у нас за минус 40. А вдруг вас на швартовные испытания в море выгонят, или тебя куда-нибудь прикомандируют? А ей рожать? И как она одна? Вдруг что-то не так пойдет? Ты себе этого потом не простишь, а она уж и подавно. Я все понимаю... но Пашенька, сейчас не война, зачем это? Пусть родит, уйдете вы в свое Гаджиево, туда и вытаскивай. И обязательно вытаскивай. А вот таких подвигов не надо... Ведь не сирота она у тебя? Не безвыходное положение?
Я стоял, слушал, краснел и не знал, куда себя деть. По сути, меня отчитывала дама, которая еще пять минут назад готова была уложить меня в постель на долгосрочной основе, а теперь отчитывала совершенно искренне, словно упрямого глупого мальчишку. И что еще более удивительно, что я, до этого момента не желавший понимать жену и родственников, и слышать не хотевший ни о чем другом, осознал, что она права во всем, а я еще просто пацан романтичными книгами воспитанный, мало что понимающий в этой жизни.
- Ну, хватит... а то, меня понесло что-то. Ты на меня не обижайся, Пашенька. Знаешь, сколько семей этот город похоронил? Не тащи свою ненаглядную сюда. Не надо...
Я молча начал одеваться. И когда я полностью облачился, Виктория встала, подошла ко мне и приподнявшись на цыпочки, прикоснулась губами к моей щеке.
- Будет время, заходи на кофе... В любое время. Без предупреждения. Я давно уже одна, а когда дверь открыла, решила спектакль разыграть...уж больно ты забавно выглядел, со своим рыжими усами и серьезно-виноватым выражением лица... Заглядывай...не стесняйся...
По другим адресам я не пошел. Отпала необходимость. Понимание того, что юношеский максимализм в начале семейной жизни не самый лучший способ укрепления семьи, как-то органично нашло свое место в мыслях, и я шел в свое офицерское общежитие, зная, что именно в нем и проведу эти месяцы, деля комнату с таким же лейтенантом Шуркой Палехиным.
А на следующий день была пятница, и вечером группа офицеров экипажа, не обремененных семьями, традиционно собралась в ресторан «Приморский», «Мекку выходного дня» офицеров бригады ремонтирующихся кораблей. Памятуя про обещание Толику, я попросил ребят подождать меня с полчаса и отправился к тому, чтобы отказаться от понравившейся квартиры. На мой звонок, дверь открыла миловидная женщина, в форме проводника, и с усталыми глазами.
- Здравствуйте. А Анатолий дома? Вы ведь его супруга?
Женщина как-то обреченно покачала головой.
- Да. Я его жена. Правда, бывшая. А вам он зачем нужен?
- А мы договаривались, что он мне две комнаты сдаст...
Я не успел договорить, как проводница перебила меня.
- Вы ему деньги давали?
- Нет. Не давал. Я вообще зашел сказать, что снимать не буду...ну и извиниться за беспокойство.
Женщина прислонилась к косяку.
- Слава богу... Раньше то мы и правда сдавали. А потом он с работы ушел, и от меня ушел в общежитие. Даже не знаю, работает или нет. Официально расстаться времени нет, вот он и приходит домой, когда я в разъездах. Извиниться и вернуться гордость не позволяет, а вот квартиру сдавать по пьяной лавочке и деньги с постояльцев брать, водка позволяет. Я уже трем за последние полгода деньги возвращала...свои.
На этом и завершилась моя короткая эпопея по снятию комнатки для молодой семьи в славном городе Северодвинске...

Ах, какая селедочка...

Начало июня. Росляково. Корабль становится в легендарный док, одну из половинок дока «Тирпица». Крупповская сталь надежно послужила немецким морякам, затем советскому флоту, а теперь продолжает выполнять свои функции уже при российском государстве. Док близок к полярной цивилизации, как раз между Мурманском и Североморском, и становимся мы в него как раз в то время, когда большинство семей офицером и мичманов перекочевало на Большую землю, в теплые края. Народу скучно. Денежное довольствие, как всегда, опаздывает на пару месяцев, разгуляться не на что, да и начало июня в Заполярье совсем не такое, как в средней полосе. Мокрое и ветреное. Все бы хорошо, доковые работы касаются далеко не весь экипаж, но гальюны на корабле сразу заперли, холодильные машины остановили, и в жилых отсеках жарковато, а по малой, да и немалой нужде, надо бегать аж на док и справлять ее в доисторический нацистский клозет в орлиной позе. Питаемся на корабле, но в основу берегового питания интендант положил два основных гарнира: вездесущую перловку и вермишель, тонкую и ломкую, бумажными мешками с которой переполнены сухие провизионки. Но перловки все равно больше. И если вермишель полощется в первых блюдах, то перловка в качестве гарнира доминирует на обеде и ужине, разбавленная то тушенкой, то рыбой, а пару дней появлялась и на завтрак, удивив даже старпома, не привыкшего к утренней перловке на порошковом молоке. И в итоге весь без исключения личный состав корабля уже на третий день уныло выковыривал из перловой пищи одинокие куски тушенки и мяса, саму перловку категорически игнорируя. А на корабле без малого полтораста человек. И пищевых отходов, а попросту нетронутой вареной перловки, много. С двух приемов пищи. Да и единообразный супчик тоже расходовался далеко не весь. Отходы надо с корабля выносить. Далеко. Сначала вытащить лагуны на борт, спустить в док, потом по понтонам до завода, там еще куда-то. Морока еще та. И в практичную голову кока-инструктора пришла гениальная идея. Упаковку из-под продуктов собирать несколько дней и выносить просто на обыкновенную свалку, а пищевые отходы вечерком сваливать с борта дока в залив. Органика. Исчезнет без следа. Рыбки и крабики постараются. Так и повелось. Вечер. Бойцы вываливают кашу в воду, сверху сливают суп, хлебные и прочие остатки и бодро несут мыть посуду на корабль. И на третий день началось...
Меня с утра механик послал по какой-то надобности в техническое управление флота, и когда я к обеду вернулся в завод, моим глазам предстала воистину эпическая картина. Весь длиннющий понтон, ведущий к доку, был забит людьми. И все самозабвенно ловили рыбу. Точнее, доставали ее из воды. Случайная и совсем непреднамеренная трехдневная прикормка изменила маршрут легионов молоденькой селедки, курсирующей по Кольскому заливу, и теперь вода вокруг дока и около понтона представляла из себя бурлящую серебристую поверхность, на которую с неба заходили эскадрильи бакланов. Никакие удочки, спиннинги и прочие хитроумные рыболовные снасти не требовались. Бралась леска, а то и просто длинная веревка и гибкая проволока, на конец привязывалось что-нибудь тяжелое вроде гайки, и от нее через каждые сантиметров тридцать крючки, а то и просто согнутые тонкие гвозди. Вся эта конструкция закидывалась как можно дальше от понтона, после чего надо было резко дернуть на себя и спокойно вытаскивать улов. Селедка была молодая, не больше 15-20 сантиметров, и нанизывалась на каждый крючок иногда даже по паре штук на один. Улов зависел только от количества крючков и способности запулить груз подальше от себя.
Я не рыбак. Абсолютно. Может быть, посидеть с удочкой на берегу и подумать о высоком приятно, но это не мое. Но когда под ногами на пирсе трепещутся сотни выловленных рыбешек, а вода в нескольких метрах от тебя буквально кипит, переливаясь их серебристыми телами, азарт приходит независимо от пристрастий и здравого смысла. В нашей каюте мой сменщик, любитель поторчать на пирсе с закидушкой, покидая корабль, оставил коробку с леской и крючками. И уже минут через пятнадцать, переодевшись и захватив с собой кроме его снастей, еще дуковский мешок, я присоединился к заводчанам и экипажу, увлеченно вытаскивающим из воды дары моря. Все оказалось просто и никаких навыков не требовало. Пару раз зацепив крючками ватник, я приноровился и понеслось! Свой мешок я заполнил минут через сорок. И остановился, сообразив, что не знаю, что я буду делать со своим уловом. Да и сельдяная орда к этому времени, собрав урожай бесплатной каши, унеслась куда-то по своим делам в сторону моря.
В этот вечер ракетный крейсер пропах свежей рыбой, и в самом большом дефиците оказалась стеклянная тара, крупная соль, перец, лаврушка и прочие пряности. Народ, разделившись на две части, бросился реализовывать улов. Одних возглавил кок, под руководством которого, селедку, предварительно обваленную в муке, жарили после официального ужина на камбузе в огромных количествах. Другие принялись засаливать и мариновать рыбу впрок, сильно истощив корабельные запасы лука и моркови. Я рыбу солить не умел. Но у меня под шконкой в каюте лежали штук восемь пустых трехлитровых банки, припасенные с месяц назад в хозяйственных целях, и был мичман-турбинист, умевший делать с рыбой все что угодно. Мы нашли друг друга, и у меня стало на несколько банок меньше, а турбинная команда в 9 отсеке помогла мне помыть и очистить рыбу, которая была до того нежная, что мельчайшие чешуйки просто смывались под струей воды, стоило ее немного потереть. А потом мы в четыре руки с мичманом засолили и мои банки, и его.
Следующие несколько дней сельдь косяками приходила к доку, как по расписанию, в одно и тоже время. Народ уже остыл к массовой ловле, да и свободная тара на крейсере закончилась. Выходили подцепить десяток-другой, чтобы пожарить вечером, и все. А потом мы ушли из дока в базу и почти сразу начали сдавать корабль, чтобы уйти в летний отпуск. Домой с крейсера я приволок пять трехлитровых банок свежезасоленной и безумно вкусной селедки, которой, как оказалось, мне и пришлось питаться следующие несколько недель до отъезда.
Тогда денежное довольствие военнослужащим государство платить не любило. Не то чтобы совсем не выдавали, а дозированно. Чтобы ноги не протянули. И вполне нормально было получить в мае зарплату за половину марта с клятвенным обещание в июне выдать даже всю апрельскую. А с отпусками было сложнее. Надо выдавать все. Или, по крайней мере, большую часть. А мы летнего отпуска не ждали. Семьи на юг отправили со всей наличностью, а теперь сидели в казарме и ждали денег, которых едва хватало на сигареты. Командование, естественно, ужом вилось, чтобы выбить нам отпускные, но, увы, даже адмиралы не всегда могут командовать береговыми финансистами. Вот и приходили мы каждое утро в казарму и слонялись по ней до вечера, чтобы на следующий день повторить все тоже самое по кругу. А все мое домашнее меню состояло из этой самой молодой селедочки. Хлеб брал с берегового камбуза, благо с этим, проблем не было. Масла в холодильнике было с достатком. При сдаче корабля интендант сэкономленные излишки с непонятной щедростью раздал всем желающим. Утром встал. Намазал на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. Запил чаем и на службу. Вечером пришел и повторил утренние действия. Зашел на выходные боевой товарищ, принес фляжку со спиртом. Намазал себе и товарищу на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. И в тарелку, по-праздничному, положил селедки с лучком. Хорошо, если у товарища пара картофелин нашлась для гарнира. Выпили. Закусили. И так почти две недели. К тому моменту, когда деньги наконец выдали, я на селедку эту без содрогания смотреть не мог, а в холодильнике из пяти банок осталась всего одна.
А когда я с семьей вернулся из отпуска через два с половиной месяца, жена, заглянув в холодильник, пока я разбирал вещи, достала эту последнюю банку, вытащила рыбешку, попробовала, и с восхищением констатировала:
- Ах, какая селедочка! Каждый день, ела бы...